Текст книги "Весь цикл «Десантник на престоле». Шесть книг"

Автор книги: Михаил Ланцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 74 (всего у книги 126 страниц)

Глава 49

На третьи сутки после празднования своего дня рождения Александр отправился в Оренбург, где с ранней весны 1868 года шло развертывание кавалерийского корпуса под руководством Иосифа Владимировича Гурко.

Император вряд ли бы предпринял столь далекое путешествие накануне коронации, если бы это не позволяла инфраструктура. Так, например, до Самары через Казань уже дотянули полноценную железную дорогу, а от Самары до Оренбурга бросили технологическую конно-полевую железную дорогу. При этом стоит отметить, что эту КПЖД строили впервые и в качестве эксперимента, готовясь в дальнейшем применять ее для поддержки в военных операциях. Таким образом, с учетом пересадок и прочих затруднений, Император смог добраться из столицы до Оренбурга за неделю пути. Включая несколько мелких поломок и целый ряд проволочек, ведь полноценного транспортного коридора никто Александру не разворачивал из-за чрезмерной загрузки линии. Впрочем, даже этот результат был поразительным, можно даже сказать, что волшебным и совершенно недоступным еще десять лет назад.

Император до самого конца сомневался в необходимости создания кавалерийского корпуса, отчетливо понимая его слабость перед обученными и хорошо вооруженными войсками европейских армий. Конечно, в свою прошлую жизнь он не раз читал о том, что создание кавалерийского корпуса стало практически откровением в РККА. Некоторые энтузиасты сравнивали его по эффективности даже с танковыми и механизированными частями, предтечами которых он по их словам являлся. Но Александр внимательно изучал историю XIX века на своем втором высшем образовании и хорошо помнил о том, что все это легенда и сплошная фикция. Например, мало кто из подобных энтузиастов знал, что кавалерийские корпуса впервые появились на свет во времена наполеоновских войн. Или то, что в стратегическом наступлении кавалерийский корпус ничем не отличается от пехотного аналога, так как связан целым перечнем ограничений. Нет, ну, конечно же, лошадям отдыхать нет никакой нужды, а обоз с продовольствием и фуражом, по первому требованию падает с неба. Много ли из тех великих теоретиков мощных кавалерийских корпусов, сминающих врага и, выходя на оперативный простор, быстро наступают на стратегическую глубину, знают, что лошадь даже рысью под седоком может идти только три-четыре километра? И о том, что потом ей надобно отдыхать не меньшее время, ибо в противном случае всадник ее просто загонит, и она падет? Впрочем, отсутствие чуда от факта наличия кавалерийских корпусов против серьезных противников очень хорошо было продемонстрировано в ходе Первой Мировой войны, когда никто так и не смог полноценно реализовать возможность лихой, массовой сабельной атаки. А ведь так хотели, даже держали несколько кавалерийских корпусов аж с конца девятнадцатого века.

При подобном раскладе ситуации возникает вопрос, почему Александр все-таки решился на создание полноценного кавалерийского корпуса в духе поделок РККА тридцатых годов? Ответ на него прост. Применение этого соединения планировалось в Средней Азии и Северном Китае, где никаких серьезных противников не имелось. То есть, при некоторой способности командиров и отменном вооружении, это воинское формирование имело все шансы на грандиозный успех, который Император планировал раструбить на весь мир. Само собой для того, чтобы направить по ложному пути всех остальных участников общемировой гонки вооружения. Создание заведомо слабых соединений на европейском театре боевых действий станет миной замедленного действия, которая кушала не так уж и мало ресурсов – по уровню среднесуточного потребления полноценный кавалерийский корпус «съедал» тоннаж поставок на уровне, находящемся между моторизированным и танковым аналогом. Что совсем не мало и ни разу не дешево. Александр ведь распорядился прокладывать КПЖД до места формирования корпуса не для возможности инспекции, а тупо для того, чтобы можно было организовать нормальное снабжение. Но, само собой, такие детали и можно, и нужно оставить за кадром запланированной «утки», призванной направить весьма солидные ресурсы европейских армий в тупик.

– Ну что, Иосиф Владимирович, теперь к делу – показывай свое хозяйство. Как проходит развертывание корпуса?

– Да особенно и нечего показывать – дела идут весьма плохо. Несмотря на массовый приток добровольцев, идущий из самых разных кавалерийских частей Империи, нам пока удалось набрать только два полка из шести потребных. Очень много совершенно негодных к новой службе. Да еще и сами добровольцы частенько отказываются, видя совершенную неприглядность новой формы и высокую учебно-тренировочную нагрузку.

– А как дела с артиллеристами и пулеметными командами?

– С ними дела намного лучше, благо, что их требуется сильно меньше. На данный момент штаты этих подразделений укомплектованы практически полностью. Но от этого не легче. В бывшей Лейб-гвардии Конной артиллерии, откуда почти всех добровольцев набрали, практически не велись занятия с личным составом. Разве что маршировке да верховой езде. Приходиться осваивать азы, чередуя занятия в классах с учебными стрельбами и прочими упражнениями. Расход боеприпасов весьма велик.

– В запланированные нормы не укладываетесь?

– Никак нет. Я вам направил рапорт, видимо еще не дошел. Мы превышаем расход втрое к запланированному объему, скоро стрелять нечем будет. Особенно тяжело со снарядами, да и пушек пять штук я отправил обратно – испортились.

– Из-за чего такой перерасход?

– Так вообще ничего не умеют, нет совершенно никакой сноровки и привычки. Как будто слепые – все на ощупь. Мы, конечно, стараемся, учим, объясняем, но быстрого результата добиться не получится. Хорошо, что товарищей своих, да кое-каких выпускников Академии из числа ветеранов прихватил сюда, а то бы совсем ничего не получилось.

– Хорошо, я попробую как-нибудь решить проблему со снарядами. Со стрелковой подготовкой лучше?

– Не сильно. Многие из добровольцев за несколько лет службы выстрелили от силы десяток раз. Есть ветераны, воевавшие в Крыму, но таких немного и с нарезным оружием они или не знакомы вовсе, или знакомы плохо. Но тут проще немного, хотя перерасход боеприпасов тоже ощутимый.

– А сабельная атака и рукопашный бой?

– Физическая подготовка большинства солдат отвратительная. Если к сабельной атаке по рассеянному врагу они еще хоть как-то готовы, то вот к рукопашному бою в общей свалке – нет. Сейчас пока по вашей методике – откармливаем, соблюдая строгий режим питания и отдыха, да занимаемся общей физической подготовкой. Пока это бег, турник, брусья. Как погода будет теплее, перейдем к плаванию, тем более что большая часть личного состава этого не умеет. А потом, как подтянутся и окрепнут – уже начнем учить бою рукопашному и сабельному.

– Хорошо. В какие сроки планируете завершить развертывание корпуса и его подготовку?

– Сложно сказать. Не меньше года – точно. Бог даст к лету 1871 смогу рапортовать о готовности. Но в этом нет твердой уверенности.

– Долго… очень долго… – Александр задумался и прошел по достаточно бедно обставленной комнате командующего корпусом. – Как с питанием? Обмундирование? Дровами?

– Все хорошо, не жалуемся. Эта конно-полевая железная дорога просто находка. Если бы не она – серьезно страдали от недостатка фуража и продовольствия.

– Отчего так?

– Летом не успели завезти запасы по реке. Да то дело прошедшее.

– Жду от вас рапорта по этому вопросу с указанием подробностей и фамилий. Срыв государственных поставок нельзя оставлять без внимания и наказания. А если война? Снова как в Крыму будем лапу сосать? Лучше повесить десяток интендантов, чем морить голодом тысячи солдат.

– Да ни при чем тут интенданты, там какие-то проблемы с кораблями были. – Попытался вступиться Гурко.

– Вот и напишите это. Разберемся. Кстати, вы получили партию новых магазинных винтовок под револьверный патрон?

– Да, очень интересное оружие. Но, учитывая, уровень подготовки личного состава, весьма капризное, они же совсем за его чистотой не следят. Потому я и говорю о 1871 годе. Ведь всех этих обалдуев нужно совершенно переучивать. Приучать относиться к оружию с любовью и особым вниманием, а не как к красивой погремушке.

– Как думаете, если солдат поощрять почетными значками за меткую стрельбу или хорошую учебу, они начнут усерднее стараться?

– Ваше Императорское Величество, это же кавалерия, – улыбнулся Гурко, – тут практически у всех есть страсть ко всяким красивостями, особенно если они демонстрируют личную удаль. Разреши им носить старую гусарскую форму за умение плавать, так они все рванут в прорубь – учиться.

– Хорошо. Тогда как вернусь в Москву – подумаю над новыми формами поощрения. А вы пока приглядитесь к тому, как лучше будет вручать такие значки как «Отличник боевой подготовки», «Отличный стрелок» и прочие вариации на эту тему. Точно сказать, что будет, я не могу, но общий тон вы поняли. Ведь так?

– Так точно, Ваше Императорское Величество! – Взял под козырек Гурко.

– Отменно, тогда пойдёмте, посмотрим казармы. Хочу взглянуть на то, как расположились простые бойцы. Вам, кстати, уже доставили полевые кухни? Разобрались с ними?

Возвращение в Москву для Императора прошло без эксцессов, хотя легче ему от этого не стало. Познакомившись ближе с реалиями жизни кавалерийского корпуса, даже еще толком и не развернутого, он пришел в уныние. Слишком уж нерациональной игрушка получалась. А потому всю дорогу перечитывал отчеты Гурко и его помощников, размышляя над тем, что делать дальше.

Как-то так сложилось, что кавалерия оказалась в России чем-то вроде наиболее престижного рода войск, даже, несмотря на все тяготы, с которыми личному составу приходилось сталкиваться. Красивая форма, непередаваемый дух лихой сабельной атаки, можно даже сказать – некий шарм и эстетика. Правда, у имперской кавалерии, с которой ранее Александр практически не сталкивался, была и другая – очень негативная, деструктивная сторона.

Дело в том, что в армейской среде этого исторического периода в целом и кавалерии в особенности имело место своего рода мода на буйность. Выражалась она в разных поступках. Например, в откровенном задирании и оскорблении сослуживцев, произнесении дерзостей в глаза начальству, непотребном поведении в публичных местах и многом другом. Это не считая просто поразительную страсть имперской кавалерии к беспробудному пьянству. То, что Император обнаружил в казармах, было лучшим, на взгляд Гурко, «материалом» для создания корпуса. Александр же настолько поразился распущенностью этих людей, что даже боялся себе представить, что же собой представляли худшие «экземпляры».

Уже из Москвы Император отправил Гурко следующее письмо:

Дорогой Иосиф Владимирович.

Сказать, что я глубоко потрясен состоянием людей, состоящих на службе при кавалерии, значит – ничего не сказать. Этот шок глубокий и основательный. Не могу даже в дурных фантазиях представить то, как вы со столь распущенными и беспардонными людьми сможете воевать. Не армия, а орда дикарей, что по какому-то недоразумению надела приличные мундиры. Я долго думал над тем, как поступить с разворачиваемым кавалерийским корпусом. Очень хотелось свернуть работы по его созданию, ибо то, что получается совершенно не терпимо. Однако помня вас, как человека преданного делу Империи, решил довести до конца этот весьма дорогостоящий эксперимент в надежде на успех. Хотя, признаюсь, надежда эта призрачна. Почему? Ответ немудрен. Вы хорошо знакомы с тем, какой военной школы я придерживаюсь. И были во время датской кампании со мной, когда именно эта школа с минимальными потерями смогла добиться того, чего иные армии не могли и большими силами. Поэтому, не мне вам объяснять фундаментальные особенности новой войны.

Для Империи грядут большие потрясения и не самые простые времена. Мы стремительно развиваемся, улучшая не только управление и экономику, но и жизнь простых людей. Что архиважно, ибо без улучшения благосостояния всех подданных Империя есть не что иное, как Колосс на глиняных ногах. Я убежден в том, что некоторые государства попытаются нас окоротить в столь благих начинаниях, а потому мы будем втянуты в весьма непростые кампании. Да такие, что с численно превосходящим войском сражаться придется. А потому, как говаривал Александр Васильевич Суворов, от нас потребуется воевать не числом, а умением. Как вы понимаете, грозные времена требуют совершенно иной тип личности солдата. Он должен быть хорошо подготовлен как физически, так и умственно, инициативен, выдержан, хладнокровен, трезв умом и упорен в делах. Эпоха буйства и безудержного непотребства безвозвратно отошла в прошлое.

Надеюсь, что вы поняли и приняли все, что я вам написал, и когда летом, после коронации, я приеду с инспекцией, ситуация в корпусе решительно переменится. Очень на это надеюсь, потому как в противном случае, буду вынужден его формирование прекратить, а личный состав либо распустить, либо отправить на нужды обозного охранения и прочие тыловые части, недостойные того, чтобы лицом к лицу встречаться с противником.

Александр.

Гурко закончил чтения письма перед офицерским собранием корпуса и гулко сел, даже не заглядывая в глаза подчиненным. Он был потрясен столь печальным выводом не меньше них. А в самом зале повисла такая густая тишина, что казалось ее можно ножом резать и складывать в короб.

– Господа офицеры, – Гурко решил начать совет, ибо пауза затянулась. – Мы все произвели неизгладимо дурное впечатление на Императора и я, признаюсь, не представляю путей для исправления положения. Я… – Гурко вновь замолчал, потупившись куда-то в пустоту. – Я откажусь от дела и пойду в отставку. Не по силам мне оно. Уже почти год я бьюсь над приведением вас в хоть сколь-либо похожий на солдат вид, но вы всячески этому противитесь. Неподчинение приказам, дерзость, пьянство, распущенность, цукачество, которое Император ненавидит всеми фибрами своей души, почитая откровенным вредительством в армии… Нет, не по силам мне эта работа. Живите как знаете, а я более подобных писем, позорящих меня, терпеть не желаю. – С этим словами Гурко решительно встал и вышел из зала. Тишина висела еще примерно минуту, после чего кавалеристы взорвались. Что конкретно происходило всю ночь в том зале – никто не знает, однако утром помятые, местами с синяками и в порванной одежде, офицеры пришли ко двору Гурко просить его дать им еще один шанс.

Глава 50

Зима и весна 1869 года, исключая инспекционную поездку в Оренбург, прошли хоть и в больших трудах, но спокойно и размеренно. По большей степени работа была связана с приведением в порядок административных дел Империи, которые умудрялись нарастать подобно гидре – на месте одной решенной проблемы находились головы как минимум двух внезапно выросших. Особенно в свете введения с первого июля 1869 года нормативной базы новых кодексов, изменяющих, например, все налогообложение.

Казалось бы, что предстоящая коронация будет отнимать основные силы Императора, но, на самом деле у него просто не хватало на все времени, и приходилось сосредотачиваться на главном. Лишь изредка отвлекаясь на проверку состояния того или иного аспекта подготовки к празднику, давая ценные указания.

Ключом к столь серьезной и ранее недостижимой загрузке стала телеграфная сеть, развивающаяся просто чудовищными для России того времени темпами. Например, в 1860 году на всю огромную территорию Российской Империи имелось всего сто шестьдесят телеграфных станций и чуть более двадцати семи тысяч километров линий. Очень немного, надо заметить, особенно учитывая, что их стали разворачивать с конца сороковых годов. Но потом на сцену вышел Александр с его проектами, которые оказались по воле необходимости разбросаны по всем необъятным просторам огромной Империи. Так что уже в апреле 1869 года Российская Империя имела свыше двухсот тысяч километров линий и более трех тысяч телеграфных станций.

Особенно ускорилась работа после запуска осенью 1868 года Ярославского металлургического комбината для электролитической очистки меди. Ради чего даже ТЭС пришлось при нем организовывать, работающую на торфе. К сожалению, недостаток качественного кабеля оказался не единственной проблемой, сдерживающей еще большую динамику развития телеграфной сети. И если возводимый в Переславль-Залесском электротехнический заводик мог в ближайшей перспективе практически полностью покрыть потребность в телеграфных аппаратах и прочем оборудовании, то с обученным персоналом была печаль. Те три училища, что работали в Москве последние несколько лет, едва справлялись с тем, чтобы по ускоренной программе выпускать хоть каких-нибудь операторов – сказывался крайне низкий уровень технической грамотности населения.

Впрочем, несмотря на все имеющиеся проблемы, ключевой стала весьма банальная – столица уже к апрелю 1869 года не могла оперативно переваривать поступающие сообщения, уменьшая скорость реакции. Ведь все существовавшие линии были, мягко говоря, перегружены тем, что еще летом 1868 года Александр ввел практику квартальных отчетов. Конечно, не самая безопасная процедура, но альтернативы не имелось, да и иностранная разведка пока на территории России старалась не озоровать, после ряда серьезных ударов. Так что в Москву очень бодро стекались самые разнообразные документы бюрократического характера, позволяющие объективно и оперативно оценивать реальное положение дел на местах. Что безмерно разворошило чиновников, которые с введением подобной практики пребывали в вечном тонусе.

К сожалению, несмотря на великую пользу от подобной практики, серьезно возросшая нагрузка на телеграфы поставила вопрос ребром. Александр промахнулся с оценкой возможностей оперативного приема и переработки такого объема информации. Ни технических средств, ни организационной структуры, готовых к такой работе у него просто не имелось.

– Итак, товарищи, ситуация, складывается отвратительная. – Александр тщательно выговаривал слова на расширенном заседании Государственного совета.

– Что делать будем? У кого какие мысли?

– Николай Дмитриевич, Борис Семенович, – спросил Путилов, – как вы считаете, можно ли решить проблему с помощью модернизацией телеграфных аппаратов?

– Безусловно, – Якоби потирал лоб, – но это займет прилично времени. И денег… Я просто не представляю, как можно быстро решить эту задачу. Причем менять оборудование нужно не только в Москве, но и на местах. Александр Бэйн еще в 1843 году смог создать необычную конструкцию телеграфа, позволяющую печатать листы с текстом, а не специальные символы или ленту с буквами. В 1855 году итальянец Джованни Казелли создал более совершенную вариацию указанной выше машины, которая кое-где в мире использовалась для передачи изображений по телеграфным линиям. Довольно примитивная конструкция, но если ее доработать, что вполне реально, то…

– Сколько это займет времени? – Перебил его Александр, сразу поняв, что Борис Семенович пытается на пальцах объяснить еще смутно ему понятный принцип факса.

– Мистер Бэйн сейчас у нас работает над совершенствованием своей конструкции электрических часов. Если его полностью переключить на работу над этим проектом, то… – Якоби задумался. – То нам понадобиться не меньше полугода, чтобы довести до ума его аппарат. Хотя, боюсь, что может потребоваться сильно больше времени. Там невысокая скорость передачи и с этим нужно что-то делать.

– Хорошо, пускай переключается на этот факсимильный аппарат.

– На что? – Удивился Якоби.

– Описанный вами способ передачи информации, называется факсимильная связь, от латинского «fac simile», что значит «делать одинаково». – В кабинете повисла тишина и удивление, которые, впрочем, довольно быстро оказались развеяны Императором. – И держите меня в курсе его разработки. А пока, – Александр кивнул Киселеву, – я предлагаю передать в помощь Московскому телеграфу до сотни печатных машинок, по мере их изготовления, а также машинисток для хоть какого-то ускорения того вороха работ, что стал накапливаться.

– Машинисток? – Удивился Милютин.

– Да, наберите женщин с хорошей внимательностью и усидчивостью. Рабочий день сделайте небольшим, так как работа напряженная.

– Но ведь…

– Это неизбежно. – Подвел черту Александр. – К тому же, внимательность и усидчивость у женщин выше, чем у мужчин. Мы должны выбрать социально активных женщин из различных сословий, вовлекая их в полезную деятельность. А то, не дай Бог, еще с какими революционерами путаться начнут. Человек, сидящий дома без дела, есть крайне опасная личность для общества. Любой человек, даже женщина. Тем более, что по Москве довольно много девушек из состоятельных семей, которым домашними трудами убивать свою скуку не получиться.

– Хорошо, – кивнул Киселев, делая пометки в своем блокноте.

– Как быстро вы сможете выделить помещение и развернуть центр?

– Месяца три. Потребуется время для обучения девушек и, – он взглянул на Баршмана, – поставки печатных машинок.

– Сотню машинок со склада Имперской администрации я смогу выдать хоть завтра, – прервал назревавшую драму Александр, памятуя о том, что у Киселева с Баршманов очень тяжело идут взаимоотношения. – Так что дерзайте. А вы, Борис Семенович, приходить ко мне с Александром Бэйном через неделю со своими соображениями по поводу предложенного вами аппарата.

– Ваше Императорское Величество, – взял слово Милютин, – а зачем нам нагружать телеграф, если можно нагрузку более равномерно распределить?

– В смысле?

– Так ведь можно намного проще поступить. Все поступающие телеграммы прямо лентами паковать в конверты или коробки, если они достаточно большие, и передавать в конкретные ведомства. Пускай на местах разбираются. И не будет нужды разворачивать большой центр перепечатки, мы сможем ограничиться просто дополнительным набором людей в сортировочный пункт.

– Да, хорошая идея, – поддержал Милютина Киселев. – Тем более что такой центр с девицами, как мне кажется, пока преждевременный. У них получиться очень нехорошая репутация. Зачем девушкам жизнь портить? Они побегут, ибо глупы. А потом, что? Как оправдаться?

– Хорошо. Давайте так и поступим. Но вы, Борис Семенович, все же постарайтесь сосредоточить всех необходимые силы на этом направление. Получение аппарата, способного быстро передавать подобного рода документы – одна из важнейших стратегических задач.