Текст книги "Весь цикл «Десантник на престоле». Шесть книг"

Автор книги: Михаил Ланцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 52 (всего у книги 126 страниц)

Глава 68

Практически сразу после вступления Российской империи в войну с Австрией довольно большая английская эскадра вышла из Лондона в Копенгаген, где встала на рейд «для охраны свободной торговли в Балтике». А далее, к Санкт-Петербургу, отправилась малая группа из всего трех кораблей, на борту флагмана которой находилась цесаревна Елена с малолетним сыном. Внешне все выглядело довольно пристойно, поэтому Александр II не отказал англичанам в подобном желании.

Этот шаг стал сигналом для Шувалова, который устроил отравление императора и выступил на экстренно созванном Государственном совете с фальсифицированным завещанием почившего императора, само собой, выдавая его за настоящее.

Ничто не предвещало такого поворота событий. Император – правит, цесаревич – успешно воюет, причем без вреда для бюджета, то есть на собственные деньги. Все шло своим чередом. Да и вообще, слова царя, написанные в завещании, казались людям невероятными – они отказывались в них верить. Смешно сказать, Александр Николаевич просил прощения у народа за свое богопротивное поведение, которое колебало устои российской государственности, и отрекался от престола, так как занимать его был больше не в силах. Причем отрекается очень интересно – в пользу внука малолетнего Николая Александровича, обвиняя цесаревича Александра в «потере дворянской чести и нечестивых занятиях». К нему, согласно завещанию, приставляли цесаревну Елену в роли воспитателя и великого князя Константина Николаевича – регентом.

Весь почтенный Государственный совет оказался в глубоком шоке от услышанной новости. Впрочем, так как Петр Андреевич хорошо подготовился, то шок у ряда лиц вышел исключительно показным. Поэтому в тот же день новоиспеченный регент назначает на должность канцлера Шувалова, без отставки его с иных должностей, что концентрирует в руках Петра Андреевича огромную власть.

Впрочем, это было только начало трагедии. В связи с внезапно изменившейся ситуацией в Санкт-Петербурге начинаются массовые обсуждения на улицах и трактирах, которые уже через два-три дня перетекают в стихийные драки между сторонниками подлога завещания, сторонниками Константина и прочими всякого рода группами. Всего около десяти более-менее устойчивых фракций. Полиция выводится на улицы для разгона «гуляний», что только усугубляет обстановку. Народ возмущен. По всему городу начинаются митинги. Кое-где даже сооружаются завалы и баррикады. То есть разгораются беспорядки. На их фоне и работают нанятые Ротшильдами банды анархистов, устраивая точечные погромы и убийства известных людей. Тем самым «подливая масла в огонь».

Двадцать третьего июля погиб первый член царской семьи – карету великого князя Николая Николаевича и сопровождавший ее конвой забросали бомбами с третьего этажа одного из разграбленных особняков. Никаких санкций не последовало, так как подкупленная жандармерия «вела работу, но пока затруднялась назвать виновных».

И пошло-поехало. К 30 июля 1867 года почти половина из рода Романовых, на свое горе съехавшихся в столицу на похороны императора, была истреблена. Остальные во главе с Константином Николаевичем поспешили укрыться в стенах Зимнего дворца, охрана которого была усилена. Лишь Михаил Николаевич с детьми остался на неспокойном Кавказе, где был наместником. Из числа же Александровичей, то есть сыновей усопшего Александра II, вне столицы оказались только два брата: Александр и Владимир. Саша был под Веной, а Владимир – в Москве, откуда из-за воспаления легких не смог выехать в столицу, что в итоге и спасло ему жизнь.

Но ситуация в городе не остановила своего развития – 31 июля произошла катастрофа. Умер малолетний Николай Александрович, который усилиями Шувалова был провозглашен императором. Он простудился во время перехода морем, а врачи не смогли помочь. В первую очередь, конечно, из-за беспорядков. Да и самих врачей трижды приходилось менять из-за их гибели во время нападения грабителей. Елене от смерти сына стало очень плохо – она буквально потеряла связь с этим миром, ходя с заплаканными глазами по Зимнему дворцу, ничего и никого не видя вокруг. Эта деталь не замедлила сказаться – в ночь с 1 на 2 августа она выпала из окна на каменную мостовую, там и скончалась спустя несколько минут. На нее было страшно смотреть – падение было очень неудачным, а потому несколько открытых переломов сверкали обломками костей сквозь порванное ночное платье.

Ситуация обострялась с каждым днем. Гибель Николая Александровича и его матери усилила беспорядки. Предпринимались даже попытки шествий.

С самого утра 4 августа на окраинах Санкт-Петербурга неизвестные открыли стрельбу по прохожим. Запылали дома, на улицах лежали трупы. Город загудел от таких бесчинств, угрожая взорваться. В этот раз на подавление беспорядков были брошены все силы, которыми располагал канцлер: полиция, гарнизон Петропавловской крепости, даже часть внешнего охранения дворца. Вывести из казарм гвардию не удалось, поскольку управление его после смерти Николая Николаевича было утеряно. По крайней мере, именно так доложили Шувалову.

А в два часа пополудни толпа погромщиков, внезапно материализовавшаяся как из воздуха возле Дворцовой площади, смяла немногочисленный гарнизон Зимнего дворца и ворвалась внутрь. Остановить их удалось лишь на самых подступах к покоям императора и его семьи, где по счастливому случаю находился и канцлер. Все остальные члены августейшей фамилии, жившие во дворце, были убиты.

Таким образом, всего за неделю в огне восстания погибли практически все Романовы, оставив империю фактически без правящей династии. Совершенно немыслимое событие! Шувалов и особенно Константин Николаевич отлично понимали, что вся мера ответственности за гибель великих князей падет на них, а потому очень серьезно переживали. Шувалов просто опасался потерять ту иллюзорную власть, которую, как он думал, ему вручили англичане, в то время как дядя теперь до ужаса и дрожи в коленях боялся возвращения Александра. Он не верил в увещевания канцлера, которые ему казались просто детским лепетом. Ну коронуют они его… и что дальше? Он просто вспоминал лицо Саши с характерным взглядом и заходился нервным смехом, вызывая полное недоумение у собеседника.

Понимая, что он выжил исключительно чудом, Константин Николаевич отбывает в Кронштадт, под защиту его гарнизона. Одновременно с этим Шувалов по его просьбе обращается к сэру Генри Пэджету 2-му маркизу Энглси, который представлял интересы Великобритании при эскадре, чтобы англичане помогли восстановить порядок в столице.

Уже 7 августа десант «красных мундиров» высадился в Санкт-Петербурге. Оказывается, после гибели Александра II они перебрались под Гангут «на бункеровку». Но самым смешным в этом деле оказалось то, что на борту кораблей британского флота оказалось три тысячи солдат и офицеров. Что они там делали и куда плыли? Официальной позицией Лондона стала версия о том, что ими усилили экипажи эскадры, дабы защитить ее от датских абордажных команд. Совершенный лепет, но англичане его повторяли как мантру и слышать не хотели ничего о том, что они врут.

8 августа 1867 года Константин Николаевич был отправлен в Гатчину, где решил ожидать наведения порядка под охраной батальона британской пехоты, дабы никто не «покушался» на его жизнь и здоровье. То есть фактически оказался под домашним арестом. Пэджет решил «приглядеть» за столь «впечатлительным» человеком, мало ли чего он удумает, расстроившись из-за гибели родственников. В столице же остался официально заправлять всеми делами Петр Шувалов, получивший от Константина, как он заявлял, чрезвычайные полномочия.

На улицы Санкт-Петербурга вышли армейские патрули, сформированные из британских солдат. Им вменялось в обязанности расстреливать на месте любого, кто будет только заподозрен в причастности к разбоям. И вновь полились реки крови, так как солдаты, получившие такие полномочия, очень быстро скатились до уровня мародеров, фактически став одной большой шайкой, которая грабила, насиловала и терроризировала столицу. То есть заменили собой разрозненные банды, что действовали до того.

Глава 69

Шувалов отлично понимал сложившуюся политическую диспозицию. По дипломатическим каналам ему было известно, что цесаревич принял решение об участии в Датской кампании, что, по мнению Петра Андреевича, задерживало его в германских землях как минимум на год. То есть Саша должен был выдвинуться в Россию не раньше середины лета 1868 года. Зная упертый характер цесаревича, канцлер был убежден, что Александр не отступит, не завершив дела. А сроки Шувалову давал опыт датской войны, когда небольшая армия скандинавов смогла остановить превосходившие силы германцев и проиграть лишь благодаря неудачному стечению обстоятельств. Исходя из понимания этой детали, Петр Андреевич и планировал все последующие шаги.

Уже формировались и выдвигались в сторону Санкт-Петербурга прекрасно вооруженные польские и финские (особенно) полки народного ополчения, при которых было полторы сотни отличных английских нарезных пушек. В Лондоне обещали транспорты с еще десятью тысячами солдат и офицеров. И еще больше оружия. Да и гвардия более-менее приходила в себя, давая в перспективе несколько тысяч бойцов.

Однако Владимир Александрович в Москве тоже не сидел без дела, даже несмотря на прогрессирующее воспаление легких. Его курьеры уже находились во Владимире, Нижнем Новгороде, Ярославле, Туле и Орле, созывая ополчение. Не забыл он и казаков, отправив на Дон, Кубань и Терек своих людей, дабы поднять полки. Но Владимир Александрович серьезно отставал по времени и не имел возможности атаковать Шувалова, прежде чем тот соберет достойную армию. Да и вообще, имелись все шансы на то, что Петр Андреевич сможет опередить великого князя и выступить на Москву, когда та еще не будет прикрыта войсками. Ведь казаки – основная ударная сила великого князя – смогут подойти к Москве не раньше конца мая следующего года, так как погода уже стремительно портилась, и ничто не предвещало ее улучшения. Да и далеко они были.

Понимая, что в Москве нет никакой армии и медлить неразумно, Шувалов отправляет полторы тысячи британских пехотинцев, в надежде, что те смогут занять хотя бы Николаевский вокзал и депо. То есть захватить подвижной состав железной дороги и обеспечить переброску подходящих польских и финских ополчений для развития успеха. Ради этого предприятия англичанам пришлось сооружать некое подобие конки – оперативно переделывались деревянные колеса телег, ставились на рельсы и в эту конструкцию запрягали лошадь. Что давало среднюю скорость хода полка около шестидесяти-семидесяти километров в сутки.

Однако под Клином англичан ждал сюрприз – наспех собранное московское ополчение под командованием Павла Дмитриевича Киселева поставило их в очень неудобную позу. Да-да, именно позу. Третий военно-строительный полк, усиленный добровольцами с заводов цесаревича, вооруженный до зубов винтовками, револьверами, механическими пулеметами и пушками, сумел подготовить блестящие оборонительные позиции. Из-за чего англичане попали под губительный перекрестный винтовочный и артиллерийский огонь, едва не уничтоживший «наглов» всем скопом. В Санкт-Петербург смогло вернуться только триста двенадцать человек из ушедшего на Москву полка. Да и то они были в таком ужасном виде, что назвать их солдатами у Петра Андреевича язык не поворачивался.

Взять Москву с ходу не получилось, поэтому Шувалов решил не спеша подготовить весь необходимый подвижный состав, хоть немного обучить подходящие ополчения и уже в новом, 1868 году выступить всеми силами.

Глава 70

А в это время Александр «добывал славу русского оружия» в Европе.

– Александр, вы считаете, что способны взять позиции датчан с ходу?

– Именно так. Хельмут, вы сомневаетесь во мне?

– Ну что вы, мы в вас верим, но два года назад мы не смогли совершить то, что вы нам обещаете.

– Альбрехт прав. Как вы собираетесь смять оборону датчан?

– Друзья, давайте это станет для вас сюрпризом. Как говорится, видящий да увидит.

– Подкуп? Как с Венгрией?

– Венгрию я не подкупал.

– В самом деле?

– Именно так. Я с ними договорился. Вы думаете, сто пятьдесят тысяч венгерского ополчения меня пропустили без единого выстрела из-за денег? Очень зря. Я убежден, что в венгерских частях много идейных солдат, которых просто так не сломить и уж тем более – не купить.

– Что же вы им предположили? – Альбрехт фон Роон посмотрел на цесаревича очень хитрым и заинтересованным взглядом.

– То, что они хотели больше всего, – свободу. Я просто создал условия, в которых венгры смогут сформировать, вооружить и подготовить армию, чтобы потом объявить о независимости своей страны. Как раз те самые сто пятьдесят тысяч бойцов. А учитывая тот факт, что я их еще и вооружал, они встречали мои войска как армию освободителей. У меня осталась масса фотографий, где видно, что жители рады моему приходу. Их лица счастливы. Они дарят солдатам цветы. Они снабжают армию едой. Они знают, что я несу им независимость взамен на дружбу, а потому стараются от чистого сердца. Хм… по крайней мере до тех пор, пока не обретут то, что им нужно. – Александр улыбнулся.

– А потом? – Хельмут фон Мольтке потер подбородок.

– А потом они станут неблагодарными свиньями, которые поставят перед собой новые цели и будут искать способы их достижения. Если для этого им будет нужна Россия, то они продолжат целоваться в десны, если нет – то наши отношения резко охладятся. Как говорят в Северной Америке, «it’s only business».

– Просто натура человека, – Мольтке со скучным видом констатировал этот прискорбный факт.

– Не без этого. Впрочем, мы отвлеклись. Господа! После прорыва линии обороны датчан мне потребуется ваша помощь. Я сразу двину корпус в направление Тинглева. За мной в прорыв нужно будет ввести части прусской армии, дабы полноценно окружить наших противников. Мы должны их полностью разбить и разоружить, чтобы во время следующей войны они уже не помышляли о попытке ударить в спину. – Мольтке, Роон и Бисмарк понимающе покивали. – Сколько вы сможете войск ввести в прорыв?

– Сюда уже идет два корпуса ландвера, суммарно тысяч тридцать бойцов. Плюс у нас в наличии Прусский корпус, который прекрасно зарекомендовал себя в Северной Силезии, но он сильно потрепан, и там всего двенадцать тысяч строевых. Эти части смогут войти в прорыв в течение ближайших трех дней.

– Больше войск нет?

– К сожалению, Бранденбургская армия совершенно расстроилась после столь долгого маршброска и не способна в кратчайшие сроки прибыть сюда. Еще сто пятьдесят тысяч ландвера мы перевели в Рейнскую область и Вестфалию, так как опасаемся оккупации их Францией. Остальные части у нас задействованы в Австрии, так как Людвига кто-то должен сопровождать.

– Не густо. По данным вашей разведки, какими силами обладают датчане?

– На начало войны у них в армии числилось сорок тысяч двести семнадцать человек. После они смогли поставить под ружье еще около двадцати тысяч. Севернее Эллунда у датчан около семи тысяч солдат и порядка сорока орудий.

– Отменно. Я думаю так. Сразу за мной должен войти Прусский корпус и занять Тинглев, который мои войска просто обогнут, дабы не отвлекаться. – В этот момент Саша выразительно посмотрел на Бисмарка, и тот кивнул, поняв, что дальше ему придется уже самому крутиться, предоставив цесаревичу вагоны и локомотивы для скорейшего воссоединения с Родиной. – После занятия этого города и закрепления там вводите два корпуса ландвера дальше на северо-запад – в направлении на Рибе. И сразу же начинайте готовиться к обороне. Одновременно с этим на остальных участках фронта необходимо максимально связать части датской армии боем. Но это уже не моя забота, как вы это сделаете. Главное заключается в том, чтобы они не могли легко отступить.

– Понимаете, Александр, все сказанное вами, конечно, хорошо, только мы не верим в то, что вы сможете столь малыми силами прорвать оборону датчан. В Северной Силезии мы буквально месяц назад достаточно легко держали оборону при значительно большем численном превосходстве противника. – Мольтке скептически посмотрел на цесаревича.

– Хельмут, давайте не будем пререкаться. Вы сделаете свою часть работы, я свою. Я же не учу вас бриться или чесать за ухом? – Саша сделал паузу, смотря на то, как лицо фон Мольтке вытягивается и бледнеет от злобы. Впрочем, не давая развиться скандалу, Саша продолжил: – Когда Прусский корпус сможет войти в прорыв?

– Им нужно отдохнуть, они сильно расстроены после затяжных боев и маршей.

– Поэтому я и спрашиваю число, когда ВЫ сможете быть готовы.

– 21 августа вас устроит? – сквозь зубы процедил Хельмут.

– Вполне. 21 августа, утром, Прусский корпус должен быть готов выступать сразу за мной. – Мольтке хотел что-то возразить, но Александр перебил его и давящим тоном сказал: – На этом и условимся. – После чего развернул лошадь и поехал в расположение своих войск, которые уже второй день отдыхали после переброски их по железным дорогам из-под Вены. Предстояло подготовиться к серьезному наступлению.

Когда Саша удалился достаточно далеко, Хельмут не выдержал и грязно выругался, сетуя на то, что этот «щенок ему приказывать вздумал». На что Бисмарк только посмеивался в усы.

– Чего ты смеешься?!

– Понимаешь, дорогой друг, Александр – очень необычный человек. Почему я молчал весь разговор? Вот. Не понимаешь. А ведь дело в том, что я полностью уверен – он отлично осведомлен о том, как мы тут с тобой два года назад топтались. И абсолютно убежден в том, что у него есть какой-то козырь в рукаве. За время работы с ним я уже привык к этому. Не переживай. Он грубоват и достаточно нагл. Но он всегда выигрывает. Всегда. – Бисмарк выдержал паузу, подчеркивая это слово. – Перед тем как принять его предложение и заключить союз на эту кампанию, я очень тщательно изучил его жизненный путь. Лет в десять он ударился головой о косяк и изменился невероятно. Он один смог для России за неполные двенадцать лет сделать больше, чем мы все вместе за всю жизнь для Германии. Александр уникальный человек с совершенно отвратительным характером. Меня называют Железным канцлером, но я по сравнению с ним – сливочное масло в жаркий день. Не злись на него. Это бессмысленно. Он все равно разобьет датчан – с нами или без нас.

– Ты что-то знаешь? – фон Мольтке подозрительно прищурился.

– Я знаю его, и этого, дорогой мой Хельмут, вполне достаточно. Если бы не чертовы англичане, которые ударили по Санкт-Петербургу, то эта война прошла бы как по нотам. Его нотам. Он рассказал мне ее сценарий еще прошлым летом. Да-да. Александр просчитал все основные ходы и, ударив в нужном месте, в нужное время разрушил могучую империю так легко и непринужденно, как разрушают карточные домики. За время войны его армия не совершила ни единого выстрела, не потеряла ни одного солдата. Да, конечно, есть заболевшие бойцы, но это не в счет. Однако ее роль в войне колоссальна. Если бы не Александр, то мы до сих пор так и топтались бы в Силезии, ожидая, пока итальянцы разобьют Южную армию австрийцев, усиленную баварцами. Боюсь, что мы ожидали бы этого больше года, имея все шансы не дождаться вообще. И неизвестно, чем бы вообще кончилась эта авантюра. Александр мне еще в июне писал, что Джузеппе слишком самовлюблен и глуп, чтобы высадиться в Хорватии сразу силами нескольких отборных полков. Он считает, что этот «истеричный сброд» – итальянцы – сможет, как некогда римляне, сокрушить своих врагов. Как мы увидели – это не так. А если бы Джузеппе поступил по совету Саши, то вышло бы все сильно интереснее. Южная армия не смогла бы полноценно прикрывать два направления за счет необходимости в активном маневрировании. Ведь она состояла практически полностью из ополчения, а как оно ведет себя на марше, ты хорошо видел по Брандебургской армии. Австрийцам совершенно точно понадобилось бы отступать восточнее – под Линц. Что, в свою очередь, позволило бы итальянцам воспользоваться численным преимуществом своих необученных, но горячих солдат. И уже к августу, с боями, они подошли бы к Вене. Их наступление, в свою очередь, привело бы к отступлению Богемской армии, ее разделению и… – Бисмарк улыбнулся. – В общем, мы бы и без Александра разбили Австрию. Однако Гарибальди… горячий, смелый и решительный боец. Только вот со стратегией он не в ладах. Понимаешь, Хельмут, Саша очень необычный молодой человек. Не злись на него, просто попробуй понаблюдать. Уверяю, он тебе понравится. Я ведь тоже от его наглости поначалу плевался. Вспомни тот эпизод перед датской войной, о котором я тебе рассказывал. Потом, спустя время, я понял все. Не злись, Хельмут, не злись. Такие люди, как он, всегда сложны в общении.