Текст книги "Тайна Ретта Батлера"
Автор книги: Мэри Рэдклифф
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц)
ГЛАВА 7
Конечно, жизнь Эллен была счастливой, но так могло показаться только стороннему наблюдателю, тому, кто неглубоко вникал в жизнь Тары.
Эллен встречала утро с улыбкой и проводила весь день в заботах.
От ее внимания не ускользало ничто, происходившее в поместье. К полудню женщина становилась немного задумчивой, а к вечеру ей становилось не по себе, ее одолевала тревога.
Эллен растерянно смотрела на клонящееся к заходу солнце, и ее большие темные глаза с сожалением провожали светило за горизонт. Когда на землю опускались сумерки, ее взгляд и вовсе становился потерянным. Работа валилась из рук, что бы она ни делала – будь то занятие вышивкой или чтение книги.
Приближение ночи всегда внушало молодой женщине тревогу и отчаяние. Может быть поэтому днем она так усердно занималась делами поместья, чтобы как-то отсрочить наступление темноты.
Но движение солнца по небосводу неумолимо: за утром всегда следует день, а вечер неизменно переходит в ночь.
Вот ночи-то Эллен боялась более всего. Она боялась того момента, когда ее муж Джеральд О’Хара постучит в ее спальню и войдет со свечой в руках. Далеко не всегда Эллен спалось безмятежно. Так она засыпала лишь заслышав тихое похрапывание Джеральда в соседней спальне. Ведь она вышла за него замуж без любви, сердце ее еще принадлежало Филиппу Робийяру, погибшему во время драки в одном из баров Нового Орлеана.
Ведь это отчаяние, наступившее после известия о смерти кузена, толкнуло ее на брак с Джеральдом О’Хара. Девушка тогда отчаялась найти в жизни свое счастье. Ей казалось, что все потеряно, и она никогда не сможет полюбить.
И вот, в те ночи, когда Джеральд О’Хара входил со свечой в руках в ее спальню, она притворялась спящей, она чувствовала, как медленно к ней приближается свет, как немного розовеют прикрытые веки.
Она ощущала, как ее муж останавливается возле кровати и любуется ее красотой. Она хоть и не спала, но старательно притворялась спящей. Она молила Бога, чтобы и на этот раз Джеральд ушел, оставив ее в покое.
В эти минуты женщина понимала, что виновата перед своим мужем, хотя в чем конкретно, она не могла бы высказать словами. Сказать, что она ненавидела Джеральда в подобные минуты, было бы преувеличением. Скорее всего, Эллен не испытывала к нему никаких чувств. Она уважала его, старалась ему во всем угодить, но все это касалось только забот о поместье.
С наступлением же темноты, она боялась его прихода.
И когда Джеральд присаживался на краю кровати и начинал гладить ее длинные волосы, Эллен помимо своей воли вздрагивала. Ей навевало ужас это ласковое прикосновение не очень умелой мужской руки.
Она чувствовала, как Джеральд волнуется, словно бы боясь, что Эллен скажет ему что-то грубое. Но та безропотно молчала, подчиняясь его ласкам. Немного загрубевшая шершавая ладонь Джеральда касалась ее шеи, отбрасывала прядь волос в сторону и скользила по щеке.
А Эллен казалось, что это змея ползет по ее телу. Больше всего в жизни женщина боялась змей. Тогда она открывала глаза и старалась улыбнуться мужу.
Но того не могла обмануть ее вымученная грустная улыбка. Он понимал, что в мыслях сейчас Эллен не с ним и что она дорого дала бы, чтобы его сейчас не было в ее спальне.
Но Джеральд был упрям и свято верил в то, что со временем Эллен смирится, свыкнется с ним и будет воспринимать его ласки как неизбежный дар судьбы, от которого нельзя отказаться. Нет, она никогда не противилась, никогда не придумывала отговорок, а подвинувшись, освобождала Джеральду место рядом с собой.
Тот обстоятельно, не спеша раздевался и всегда повторялось одно и то же. Ведь мистер О’Хара не был изобретательным на ласки. Его фантазии и хороших манер хватало лишь на то, чтобы поцеловать жену в губы…
А потом Эллен старалась думать о чем-либо другом.
Она вспоминала вечерние прогулки в Саване, вспоминала подруг, уносилась мыслью далеко-далеко от Тары.
Она лежала, крепко закрыв глаза, боясь увидеть перед собой лицо мужа.
Однажды она все-таки взглянула ему в глаза, когда была вместе с ним, и ее поразило какое-то озверение в его взгляде, словно это не человек, а животное, довольное тем, что совершает.
После этого она никогда не рисковала открывать глаза. Она оставалась безучастной ко всему, что с ней делали.
А Джеральд не понимал причин происходящего с женой. Ему казалось, что со временем она сможет оценить его по достоинству и относил ее холодность на счет воспитания и хороших манер. Он и не догадывался, что его ласки безразличны Эллен, что она всего лишь терпеливо дожидается, когда он вновь оденется и выйдет из комнаты.
На прощанье Джеральд всегда целовал жену в губы, а она не отвечала ему, лежала плотно сжав губы и закрыв глаза.
Джеральд брал свечу с ночного столика и удалялся, почти беззвучно ступая, словно бы боялся нарушить покой отдыхающей Эллен.
Он никогда не говорил слов упрека, никогда не старался узнать, почему она так холодна. Да, в общем-то Джеральд и не хотел знать, что творится на душе у его жены. Ему было вполне достаточно и того, что та расторопна, послушна, помогает ему вести обширное хозяйство.
А ночные утехи он относил, наверное, к пятым, если не к десятым по счету удовольствиям в жизни. Перед ними он всегда ставил выпивку, карты и многое другое, что менялось в зависимости от его настроения.
Если бы кто-нибудь спросил, любит ли он свою жену, то Джеральд ответил бы не сразу. Но после долгого раздумья, выкурив половину сигары, Джеральд бы обязательно ответил: «Наверное, да».
Но если человек думает, да к тому же отвечает «наверное», то слову «любовь» не следует придавать большого значения. Когда человек любит, он не станет тянуть с ответом. Он или же пошлет вас к черту или же сразу скажет правду.
Единственный человек во всем поместье, который имел право вмешиваться в личную жизнь хозяйки, далеко не всегда это делал.
Мамушке и без того дел хватало. Но все-таки она нет-нет, да и напомнит соей госпоже, что к мужу нужно относиться с должным почтением.
Обычно это начиналось поздним вечером, когда Эллен, сидя у зеркала, готовилась ко сну. Мамушка, шлепая своими толстыми губами, увещевала женщину:
– Милая, к мужу всегда нужно подходить с опаской. Но если он подходит к тебе, то встретить его нужно с радостью. Иначе, – резонно добавляла служанка, – нечего было жениться.
Эллен от злости плотно сжимала губы. Ей хотелось послать Мамушку к черту, но она понимала, что та права и предпочитала молчать, зная, что красноречия ее служанки надолго не хватит. А если возражать ей, то разговор окажется бесконечным.
– Если вы думаете, что я ничего не вижу, – продолжала Мамушка, – то значит вы плохо меня знаете.
Эллен и на это ничего не возражала, а негритянка продолжала свой разговор, боясь назвать вещи своими именами. Она ходила вокруг да около, намекала и все время старалась заглянуть своей госпоже в глаза, чтобы понять, понимает ли она ее намеки или же в самом деле так невинна, что не сообразит, о чем идет речь.
Эллен в конце концов эти разговоры надоели. Однажды вечером, она, отложив черепаховый гребень в сторону, повернулась к Мамушке:
– Если ты еще хоть раз скажешь мне об этом, то можешь сама догадаться, что я решусь сделать.
Мамушка испуганно замолчала. Нет, она не то, чтобы испугалась угрозы своей госпожи, да к тому же еще не высказанной, она поняла, что своими разговорами только навредит.
– Хорошо, – сказала Мамушка, – если вы так хотите, я замолчу, но только потом не обижайтесь, если мистер О’Хара начнет относиться к вам прохладно. Ведь я же вижу, он сейчас в вас души не чает.
Эллен зло посмотрела на свою служанку, а такое случалось нечасто.
– Молчу, милая, – и Мамушка вновь принялась распускать шнуровку на корсете своей госпожи.
Джеральду часто доводилось по делам выезжать из поместья то в Савану, то в соседние имения. Иногда он целыми неделями не появлялся дома и никогда Джеральд не говорил на сколько времени он уезжает.
Он несколько раз предлагал своей жене съездить в Савану, повидать родных, но та каждый раз упрямо отвечала отказом. Ей не хотелось возвращаться в свое прошлое. Ведь здесь, в Таре, она была полновластной хозяйкой, все почитали ее и беспрекословно слушались.
А там, дома, увидев родных, Эллен боялась, что вновь почувствует себя маленькой девочкой, которой можно что-то запрещать, а можно и разрешить, но самую малость, так, чтобы она не отбилась от рук.
Теперь Эллен ни за что бы не променяла свободу поступков на самое чудесное общество, которое только собиралось в доме ее отца.
И вот, в один из прекрасных июльских дней Джеральд О’Хара вновь засобирался в Савану. Его звали туда дела, нужно было заключать новые контракты на отправку хлопка в Европу, ведь на складах его поместья еще осталось приличное количество тюков от прошлого урожая.
А теперь Джеральд опасался, что из-за хорошего урожая в конце лета, цены на хлопок упадут.
Он как всегда отправился в путь вместе со своим лакеем Порком.
В душе Эллен радовалась его отъезду. Она понимала, что на неделю, а то и больше ее ночной покой никто не станет прерывать.
Мамушка укоризненно покачала головой, глядя на сияющее от счастья лицо своей хозяйки.
– Милая, сейчас плакать было надо, ведь муж уезжает надолго, а мужчины без женщин не обходятся.
Эллен вспыхнула.
– Что ты такое говоришь, Мамушка?
– Вы слишком радуетесь, милая, а этого нельзя показывать.
Эллен, вспыхнув, оттолкнула от себя служанку и выбежала на крыльцо дома. Ей не терпелось побыть одной, ее раздражали сейчас все: и Мамушка, и расторопная кухарка, спросившая у нее о том, что нужно готовить на завтрак и на обед.
Эллен, никого не слушая, двинулась по склону холма к небольшой ложбине, в которой одиноко стояло пять пчелиных ульев. Это, как считала Эллен, была очередная блажь Джеральда. Ему захотелось иметь в поместье свой мед.
Женщина долго брела, почти по колено утопая в густой, немного пересохшей траве.
Чтобы было легче идти, Эллен немного приподняла подол платья, не очень-то заботясь о том, видны ее колени из-под оборки или нет. Ведь все равно рядом никого не было, и вид ее белоснежных колен никого не мог смутить.
Она села на траву на лужайке. Вокруг нее слышался гул пчел, и Эллен, обычно боявшаяся этих насекомых, почему-то почувствовала себя здесь очень уютно и спокойно. Она смотрела на поля, раскинувшиеся почти до самых холмов, от которых их отделяла лишь полоска блестящего русла реки.
На плантациях копошились маленькие фигурки рабов, между полями двигалась телега, запряженная парой коней.
И вдруг Эллен услышала рядом легкий стук, словно бы кто-то стучал в дверь. Это было так некстати, так непонятно, что Эллен с удивлением осмотрелась, откуда же исходит этот звук.
И вдруг она увидела дрозда-пересмешника, сидевшего на полке улья перед самой щелью летка.
Эллен было видно, что дрозд-пересмешник затеял что-то недоброе. Она еще не могла понять, что происходит, но сам вид птицы, стучащей клювом в улей, насторожил ее. Было ясно, что птица хочет раздобыть себе что-нибудь на обед и поэтому постукивает своим маленьким острым клювом.
Было уже довольно поздно, солнце стояло низко над самыми холмами и вскоре всю Тару должны были обволочь сумерки. Пчелы больше не вылетали из летка. Они, как знала Эллен, готовились ко сну.
«Совсем как люди, – подумала Эллен, – но их не пугает темнота».
И она представила себе, как в темном улье висят пчелы. Косой луч света, падал из летка внутрь колоды. И ничто не нарушает строгого, раз и навсегда заведенного в улье порядка. Одни пчелы распределяют еду, другие собирают нектар и амброзию. Без конца происходит возня и ссоры из-за места, ведь удобства должны распределяться равномерно.
«Но зачем же стучит дрозд-пересмешник?» – подумала Эллен, когда до ее ушей долетел тихий стук.
Птица барабанила равномерно и настойчиво и было понятно, что она знает, что ей надо, наверное, не раз она проделывала эту процедуру.
И Эллен стала вновь представлять себе, что же творится в улье.
«Стук дрозда-пересмешника вызывает в улье переполох, и все пчелы начинают жужжать. Их одолевает чрезмерное любопытство. Такое любопытство, которое невозможно побороть: друг это стучит или враг? Если это стучит друг, то почему он не может войти сам? Ведь ему обрадуются, даже если он войдет непрошенным. А если враг, то почему он не поджидает молча, чтобы нанести свой удар из-за угла? Опасен ли тот, кто стучит, для их общества – так, наверное, рассуждают пчелы, – думала Эллен. – Но могут ли пчелы думать? – остановилась женщина. – Наверное, да, ведь они тоже Божьи создания. Но с чего бы им беспокоиться, ведь пчелы не грешат, – улыбнулась Эллен. – А трутни, они же убивают их, обрекая на верную гибель, выталкивая из улья. И, наверное, – думала женщина, – у царицы пчел нечистая совесть, она не может оставаться спокойной, заслышав тихий стук дрозда-пересмешника. Она не знает, кто стучится в улей, но если у нее нечиста совесть, она начинает волноваться. И, наверное, думает, уж не призраки ли это загубленных трутней стучатся в улей. И тогда она приказывает одному из своих подданных выйти и посмотреть кто там стучится».
И тут Эллен поняла, что все пчелы в улье – женщины, ведь мужчины – это трутни, которых они убивают, насладившись близостью с ними.
– Да, – вздохнула Эллен, – царица пчел обращается к сестре-привратнице.
«Ведь даже сторожа у них женщины и та бросается выполнять распоряжение своей царицы. Она летит с криком “Да здравствует царица!”, подлетает к летку и высовывается из улья. А дрозд-пересмешник ждет, высунув шею, замерев от нетерпения. Он хватает пчелу, проглатывает ее и некому сообщить царице о ее несчастной судьбе».
Эллен с сожалением смотрела на то, как дрозд-пересмешник схватил пчелу и жадно сглотнул ее, а потом принялся вновь стучать по улью тихо и ненавязчиво: так, как будто в дверь стучит друг.
– Да, – проговорила сама себе Эллен, – дрозд-пересмешник вновь начинает постукивать по улью, а царица пчел посылает все новых и новых сестер и все они исчезают бесследно.
«И ни одна не возвращается к ней сообщить, кто же там стучит снаружи. А в темном улье все приходит в смятение: гул, суматоха. Ведь никто не знает, что происходит снаружи, что это всего лишь дрозд-пересмешник стучит к ним в улей. Нужно просто сидеть и не вылетать наружу. Но любопытство всегда сильнее страха, и оно побеждает. А царица посылает на верную смерть новых и новых сестер. И вот, царица уже больше не сомневается, что это мстительные души погубленных трутней осаждают улей. Она мечется, она не хочет больше слышать этого шума, этого стука. Конечно, она должна была бы побороть свое любопытство и ждать, пока стук прекратится. Ведь надоело бы когда-нибудь дрозду-пересмешнику стучать клювом в доску улья. В конце концов, наступит ночь и он бы улетел. Ведь птицы спят ночью, спали бы и пчелы. Но любопытство…»
Эллен задумалась.
– Любопытство губит не только пчел.
Она взяла с земли маленький камешек и бросила его в хищную птицу. Та испуганно взвилась в воздух, сделала несколько кругов над головой сидящей на траве женщины и исчезла в направлении холмов.
А Эллен казалось, что она еще долго видит маленькую точку над горизонтом, и она была уверена, что видит хитрого дрозда-пересмешника, который, притворившись призраком загубленного трутня, стучался в улей и пчелы вместо того, чтобы спрятаться, одна за другой шли на верную гибель.
И если бы не Эллен, то неизвестно скольких бы еще тружениц погубил он, сколько бы верных слуг царицы исчезло в его клюве.
И тут до ушей женщины долетели какие-то крики. Она обернулась и увидела, как к поместью по кипарисовой аллее спешат слуги. Один из них, замыкавший процессию, вел под уздцы коня, а на нем припав головой к гриве, лежал незнакомый Эллен молодой человек.
Даже с такого расстояния она ни минуты не сомневалась, что не знает этого человека. Ей даже и в голову не могло прийти, кто это такой.
Один из чернокожих слуг все время кричал, размахивал руками, подгонял остальных.
Эллен почувствовала неизъяснимую тревогу в душе, как будто случилось несчастье с кем-то из ее близких.
Она бросилась бегом к дому. Она бежала, путаясь в траве, даже забыв приподнять подол платья.
ГЛАВА 8
Когда она, запыхавшись, подбежала к крыльцу, то увидела привязанного к балюстраде коня с потертым седлом, возле луки которого висело ружье. Молодого человека уже унесли в дом.
Там всем распоряжалась Мамушка. Ее зычный уверенный голос раздавался повсюду. Казалось, она успевает одновременно находиться и в гостиной и на втором этаже и в это же время отдает распоряжения на кухне.
– Мамушка, что случилось? – испуганно спросила Эллен, отыскав ее в столовой.
– Его привезли с дальних плантаций, – сказала Мамушка, – старый Том увидел, как сквозь заросли пробирается конь. Сначала он подумал, что это какой-то дикий зверь, но потом заметил человека на спине лошади. И вот его привезли сюда. Это молодой человек и он совсем болен, даже не может говорить.
– Что с ним? Он хотя бы жив?
– Да, – поспешила успокоить ее Мамушка. – Сейчас слуги пытаются привести его в чувство, но он даже не может говорить.
– Где он? – спросила Эллен и ее сердце бешено забилось.
– В спальне для гостей, – и Мамушка проводила ее на второй этаж.
Возле двери спальни стояли испуганные слуги и Мамушка, грозно посмотрев на них, провела госпожу в спальню.
На кровати, поверх одеял лежал молодой человек. С него не успели снять сапоги. Одна из горничных растирала спиртом ему грудь. Его белая одежда была дорогой и сразу было видно, что он человек благородный. Длинные темные волосы были матовыми от пыли, а лицо обгоревшим на солнце.
Он нервно прерывисто дышал.
Эллен отвернулась и закрыла лицо руками.
– Милая, вам лучше уйти отсюда, – сказала Мамушка.
– Ты уже послала за доктором? – спросила Эллен.
– Да, скоро он будет здесь.
Сумерки уже сгущались, когда в Тару приехал доктор Берг, живший невдалеке от соседнего поместья. Он удалил из комнаты всех слуг и вышел довольно скоро.
Эллен встретила его в гостиной.
– Ну что, доктор Берг? – спросила она седовласого мужчину с аккуратным кожаным саквояжем в руках.
Тот поспешил успокоить хозяйку Тары.
– Миссис О’Хара, я думаю, с ним все будет хорошо. Скорее всего, это следствие усталости. По-моему, он не спал несколько ночей и все это время ехал не останавливаясь.
– Он уже пришел в сознание?
– Да, но я бы не советовал его беспокоить, потому что он уснул. Не беспокойтесь, миссис О’Хара, все будет хорошо. Я бы только посоветовал, чтобы кто-нибудь из слуг время от времени заглядывал в его комнату и проверял дыхание. Если что – пошлете за мной, – и доктор, распрощавшись, отправился восвояси.
Если бы доктор остался, тогда Эллен волновалась бы куда больше, ведь это означало бы, что молодой человек очень плох. А так скорый уход доктора Берга немного успокоил ее. Но женщина понимала, что еще довольно долго не сможет заснуть.
Она позвала к себе Мамушку.
Та, тяжело ступая, протиснула свое грузное тело в узковатую дверь.
– Ты не знаешь, кто он? – сразу же спросила Эллен.
Мамушка недовольно поморщилась.
– Не знаю, по-моему, приличные люди не путешествуют в одиночестве и о них всегда есть кому позаботиться.
– Но я же не могу, Мамушка, чувствовать себя спокойно, не зная, что за человек оказался в нашем доме.
– Он был настолько слаб, что даже не мог назвать себя. Но если хотите, я распоряжусь принести его дорожную сумку, может, там что-нибудь найдется.
Эллен задумалась, но потом довольно быстро согласилась. Вскоре перед ней стояла дорожная сумка человека, находившегося в спальне для гостей.
Эллен отослала мамушку из комнаты и положила руку на застежку. Она уговаривала себя, что должна заглянуть внутрь сумки, но с другой стороны понимала, что прикасается к чужим вещам, не имея на то никакого права.
Но наконец, подстегиваемая любопытством, она все-таки открыла застежку и заглянула в сумку. Эллен доставала один предмет за другим: коробка с патронами, несколько нераспечатанных колод карт, небольшой сверток, обернутый в плотную почтовую бумагу и перевязанный бечевкой, кусок копченого мяса, охотничий нож, пара свежих рубашек, новоорлеанская газета и бумажник с парой десятков долларов. Но среди банкнот затерялся вексель, выписанный на имя некоего Бертрана Рени. Скорее всего, судя по сумме, это был карточный долг.
И Эллен сразу же решила, что Бертран Рени – это имя ее гостя. Ведь в самом же деле, не станет человек возить с собой вексель, выписанный на чужое имя? Ей было странно прикасаться к чужим вещам, словно бы они хранили еще тепло своего владельца. Ей казалось, что она уже знает о нем достаточно много.
Эллен долго вертела в руках плотный сверток, перетянутый бечевкой. Любопытство и тут подстегивало ее, ей хотелось развязать бечевку и заглянуть во внутрь свертка. Ведь там, возможно, что-то могло подсказать ей, кто такой этот молодой человек, спящий сейчас в доме ее мужа.
Но бечевка была завязана узлом и женщина сама не могла развязать ее, а перерезать – это было бы слишком.
Наконец Эллен смогла побороть свое любопытство и, сложив вещи в дорожную сумку, пошла спать.
Утром она сразу же поинтересовалась у Мамушки как их гость.
– Он уже проснулся, – ответила служанка, – и если вы не против, хотел бы с вами поговорить.
Эллен в сопровождении Мамушки отправилась в спальню для гостей.
Молодой человек уже сидел в постели, но все еще выглядел недостаточно здоровым.
При виде Эллен он попытался приподняться, но Мамушка тут же остановила его.
– Лежите, сэр, вы еще слишком слабы. Это хозяйка дома, миссис О’Хара.
Молодой человек слабо улыбнулся и представился:
– Бертран Рени. Мне очень неудобно, миссис О’Хара, что я доставил вам столько хлопот. Но поверьте, если бы я мог вчера двигаться самостоятельно… – и он внезапно замолчал, вглядываясь в лицо Эллен.
Та вздрогнула от этого пристального взгляда. Ей показалось, что она давно знает мистера Рени. К тому же в его речи слышался сильный французский акцент. Скорее всего, дома он привык говорить по-французски, а видеть соотечественника ей было очень приятно.
– Вы, мистер Рени, не хотите, чтобы кому-нибудь передали, что вы находитесь сейчас здесь? Поместье называется Тара, – добавила она.
Молодой человек улыбнулся.
– Да, ваша горничная уже просветила меня на этот счет.
Но теперь в его голосе чувствовалась тревога и натянутость, словно бы он узнал сейчас что-то новое и это знание изменило его отношение к Эллен.
– А на счет того, чтобы сообщить моим родственникам или друзьям, не стоит беспокоиться. Я надеюсь через день-другой подняться, так что не стоит их беспокоить.
Эллен поинтересовалась, не нужно ли ему еще что-нибудь.
Но Бертран Рени, внезапно сославшись на головную боль и слабость, дал понять Эллен, что хочет остаться один.
Женщина почувствовала какое-то неясное волнение от того, что в ее доме находится чужой мужчина.
Она гуляла по тенистым аллеям поместья, отдавала распоряжения по ведению хозяйства, распоряжалась расстановкой работ на плантациях, а в это время из ее головы не уходил образ Бертрана Рени.
Она видела его загорелое лицо, длинные темные волосы, рассыпавшиеся по подушке и смуглый треугольник груди в разрезе рубашки.
Он был даже немного женственным. Сразу можно было понять, что он получил прекрасное воспитание и происходит из солидной семьи. Хотя конечно, чувствовалась в нем и безалаберность и пренебрежение к собственному здоровью, свойственное молодым людям. На вид ему было не более двадцати лет.
Когда Эллен вернулась в дом к обеду и села за стол, то внезапно ужаснулась.
Только сейчас она вспомнила, что у нее есть муж. Она вспомнила об этом только когда увидела его место за столом пустым.
«Боже мой, как я неблагодарна по отношению к Джеральду! – пристыдила себя Эллен. – Ведь он находится в дороге, с ним всякое может случиться и жена обязана думать о своем муже, тогда ему будет легче».
Оставшись дома, чтобы переждать самую страшную жару, Эллен то и дело выходила в коридор и, пожалуй, без надобности проходила мимо двери спальни для гостей. Она даже сама не могла бы сказать, зачем ей это нужно.
Проходя мимо, она прислушивалась, не доносится ли из спальни разговор, не рассказывает ли Бертран Рени что-нибудь служанке.
Но там было тихо и наконец, не выдержав, Эллен попросила Мамушку проведать их гостя.
Та недовольно посмотрела на свою госпожу и скрылась за дверью. Вскоре она вернулась к Эллен и озабоченно покачала головой.
– Не знаю, мистер Рени сказал, что очень слаб и попросил извинения за то, что не может поговорить. Но завтра он надеется быть к завтраку за столом, – тут же добавила Мамушка.
Эллен удивленно посмотрела на свою служанку.
– Как ты думаешь, Мамушка, он в самом деле так слаб, что ему тяжело разговаривать?
Мамушка покачала головой.
– Не знаю, милая, не мое это дело, но мне мистер Рени не понравился.
– Мамушка, а в чем дело?
– Он слишком молод, чтобы быть серьезным, – не очень определенно сказала служанка и оставила свою госпожу в одиночестве.
Эллен подошла к окну и подняла раму. В комнату ворвалась жара, принесенная южным ветром, запахи цветов, трав. Благодатная земля Тары источала запахи, которые дурманили женщине голову.
Она смотрела на узловатые кедры, на редкие дубы. Она видела перед собой далекие холмы, подернутые дымкой. Она не щурясь смотрела на ослепительный диск солнца, зависший в зените и небо казалось ей пронзительно холодным, словно там, в вышине, существовала другая жизнь, был другой воздух.
– Он не хочет меня видеть, – пробормотала Эллен, – почему?
Молодая женщина была крайне любопытна, хотя и старалась не показывать этого, ведь проявлять чувства открыто в их семье считалось дурным тоном. И Эллен привыкла даже оставаясь наедине с собой скрывать свои чувства, не выдавать их на лице.
Но мысли она не могла запретить искать ответ на поставленный вопрос. Появление в Таре Бертрана Рени было каким-то странным, и она никак не могла найти ему объяснения.
Не так уж часто в здешние края заезжали люди, подобные Бертрану Рени. Здесь можно было встретить торговцев, плантаторов, врачей и других людей дела, а Бертран Рени ни на кого из этих достопочтенных джентльменов не был похож. Сразу было видно, что он не занят чем-нибудь конкретным, а скорее всего, живет на деньги своих родителей.
Но в то же время на его лице читалось благородство происхождения и доброта. Особенно запомнился Эллен его грустный взгляд и какая-то резкая перемена в его настроении, лишь только Бертран Рени всмотрелся в ее лицо.
Хотя сама она видела его впервые.
Утром, как и обещал, Бертран Рени вышел к завтраку. Он выглядел еще довольно бледным, ступал неуверенно, придерживаясь рукой за перила, когда спускался со второго этажа.
Один из чернокожих слуг попытался поддержать его под локоть, но Бертран недовольно отстранил его.
– Не надо, я сам.
Было видно, что ему не хочется показаться беспомощным и слабым. Завидев Эллен, он благодарно улыбнулся ей, но его глаза выдавали волнение и смятение.
– По-моему, вы еще очень слабы, мистер Рени, – сказала Эллен, глядя на то, как Бертран стоит в конце лестницы, боясь отпустить перила.
– Нет, что вы, миссис О’Хара, я в полном порядке. Еще немного кружится голова, но думаю, если расхожусь, то и это пройдет.
Он выпустил блестящий деревянный поручень и двинулся к столу. Эллен казалось, что молодой человек вот-вот упадет, но тот благополучно добрался до своего места и опустился на стул.
Она пристально смотрела на него, пытаясь вспомнить, встречалась ли она когда-нибудь с Бертраном?
Но как ни вспоминала Эллен, ничто ей не говорило о том, что жизненные дороги их когда-нибудь пересекались.
– Миссис О’Хара, – как бы прочитав мысли молодой женщины сказал Бертран, – мы с вами никогда не встречались. Но тем не менее, я знаю о вас многое.
– Откуда?
– У нас был один общий друг.
– И кто же это?
– Филипп Робийяр, – произнес Бертран и тут же отвел взгляд, потому что женщина вздрогнула и побледнела.
Мамушка, заслышав имя кузена Эллен, тут же подошла к своей госпоже.
– Не надо вам, милая, вспоминать о нем, – тихо произнесла негритянка, положив руку на плечо женщины.
Бертран Рени, словно бы почувствовав, что сказал что-то лишнее, тут же перевел разговор на погоду.
Но Эллен почти не слушала его, отвечала абсолютно невпопад, и Бертран вскоре замолчал, потому что понял, что его слова не доходят до сознания женщины.
Эллен, словно опомнившись, отослала Мамушку из столовой. Оставшись наедине с Бертраном Рени, она, стараясь казаться абсолютно спокойной, произнесла:
– Так вы знали моего кузена?
– Да, он был моим другом, – просто ответил Бертран, не вдаваясь в подробности.
Эллен сидела, задумчиво подперев голову рукой. Есть ей уже не хотелось, она даже не притронулась к пище.
А Бертран Рени, боясь чем-нибудь ее расстроить, тоже молчал.
Наконец женщина словно бы вышла из оцепенения.
– Но как вы оказались в наших краях?
– Я ехал в Савану и должен был разыскать вас.
– Это, наверное, провидение привело вас сюда? Вы, вероятно, не знали, что я вышла замуж? И как вы узнали меня?
– Я видел ваш медальон, – отводя взгляд, сказал Бертран. – А о вашем замужестве, миссис О’Хара, я не знал и прошу меня простить, если мой визит оказался для вас неприятным.
– Что вы, мистер Рени, я так благодарна вам.
После завтрака Бертран Рени вновь вернулся к прежнему разговору. Они с Эллен сидели в плетеных креслах на обширной террасе дома.
– Не знаю, миссис О’Хара, стоит ли об этом говорить, но я привез ваши письма. Это была одна из последних просьб Филиппа. Они в моей дорожной сумке.
Румянец вспыхнул на щеках Эллен. Она вспомнила, как вертела в руках сверток и чувствовала непреодолимое желание развязать бечевку.
«Так это мои письма» – догадалась женщина.
– Когда Филипп попросил вас, мистер Рени, передать мне их?
– Он уже умирал, – ответил Бертран, – ведь он умер у меня на руках.
Слезы блеснули на глазах молодой женщины.
– Он умирал мучительно, ведь его ранили в живот, – произнес Бертран.
Эллен поднялась и позвонила колокольчиком. Тут же появилась вездесущая Мамушка. Хозяйка распорядилась принести дорожную сумку мистера Рени.
Вскоре Мамушка появилась. На ее полном лице читались недовольство и озабоченность.
– Вот ваш багаж, мистер Рени, – произнесла она, ставя к ногам Бертрана тяжелую дорожную сумку.
Тот извлек из нее сверток, перевязанный бечевкой и передал его в дрожащие руки Эллен О’Хара.
Та отвернулась в сторону и чуть слышно попросила:
– Оставьте меня, пожалуйста, одну, мистер Рени.
– Я понимаю вас, – сказал Бертран и поднялся в свою комнату.
Эллен долго сидела на террасе, не в силах заставить себя снять бечевку со свертка. Да и что это могло дать, ведь там лежали ее письма. Она знала их содержание наизусть. Что могли дать ей ее же слова, написанные год назад? Неужели признания в любви могли сейчас что-то изменить в ее жизни? Филипп Робийяр мертв и с этим ничего не поделаешь. И все слова теперь бессильны. Сейчас она супруга Джеральда О’Хара, владелица большого поместья и ни к чему ворошить старое.
