Текст книги "Клад"
Автор книги: Медеу Сарсекеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 31 страниц)
Казыбек молчал, слушая хлесткие доводы вездесущего опекуна.
– Назкен вам не помеха, – перечислял дальше кадровик. – Он уже большой мальчик! Его можно и к старикам в аул. Какая-никакая подмога! Да и в Ускене проживет под одной крышей с сестренками, дружнее будут… Итак, ваша отлучка не смертельна для детей. Два года перебьются без вас. Пока старики в силе, надо не упустить этой возможности. Выпадет ли случай после?
У Казыбека в то время не имелось выбора. Фондовские лямки стали натирать ему плечи. В конторах он всегда чувствовал себя не у своего корыта. Всплывали обиды на людей, отстранивших его от любимого занятия чуть не насильно, используя свою власть над ним и не соглашаясь с его доводами. В те дни геолог был согласен лететь хоть к черту на кулички, лишь бы применить свои навыки по разведке ископаемых.
Елемес в который раз выглядел в их дружбе ангелом-хранителем и тела его, и души. Правда, Казыбек ни сном ни духом не ведал о том, что он, прежде чем вызвать Казтуганова на деловую беседу, обстоятельно поговорил о поездке в Алжир с его женой.
5
…Кунтуаров довольно скоро отыскал среди других строений новый жилой дом министерства. Он вспомнил, что однажды наведывался в этот квартал, когда дом лишь закладывали. Если бы Елемес внял тогда доводам жены, наверное, их семья тоже переселилась бы сюда. Их нынешнее жилье было несовременным и тесным, полученным еще при женитьбе Елемеса, рассчитанным на двоих. Сейчас в семье четверо. Пусти он вовремя слезу, да погуще, глядишь, руководство и вняло бы мольбе кадровика, а Елемеса ценили в министерстве. Это он чувствовал. С мнением его считалось самое высокое начальство. Но у супруги Елемеса были свои странности и привычки. Она любила свой район – тихий, в садах, удаленный от шумных улиц. Привыкла к близкому рынку, детскому садику, куда отводила сначала старшего сына, затем и младшего, к школе, соседям. Потеряй все это в один день, она посчитала бы себя обездоленной… И Елемес смирился со своей малогабариткой.
Зато каким деятельным он оказался, когда на бой за новую квартиру пошла Меруерт! Не жалел красноречия в защиту интересов семьи Казтуганова. В доказательство прав на новую квартиру пошло все: и особая миссия главы семьи за рубежом, и авторитет нашей геологии, столь высоко поднятый Казыбеком в дружественной стране, и его орден… После сказанных Елемесом Кунтуаровым слов никто из профкомовцев не решился возразить против выделения герою дня просторного современного жилья. Сейчас, вспоминая о своих баталиях в профкоме, Елемес несколько даже жалел о проявленной им прыти: не пришлось бы вот так лазать по грязи, разыскивая нужный подъезд.
В костюме, заляпанном жидкой глиной, он поднялся на площадку шестого этажа. Здесь пришлось пережить разочарование: на звонок никто не отозвался. Мало того, на двери висели две бумажки. Одна прилеплена монтером с телефонной станции. Открытым текстом он сообщал о своем визите и о том, что завтра в десять придет снова, чтобы подключить телефонный аппарат. Второе объявление пришпилил тонкой булавкой какой-то шутник. Оно содержало прозрачный намек на несостоявшееся свидание с хозяйкой квартиры. Ее, оказывается, ждали в условленном месте в четверг, теперь надеются на встречу там же, во второй половине дня, в субботу…
Выходило, что со вчерашнего дня квартира пустует. Настырный человек, жаждущий встречи с Меруерт, ткнувшись в запертую дверь, видимо, поторчал у подъезда и решил добавить к написанному раньше несколько сердитых слов: «Исчо адин день жиду, а патом уехаю. Макан!» По тому, как топорно Макан излагал на бумаге свои чувства, можно было судить о его интеллекте. Безоглядный выбор женщиной себе партнера в какой-то неясной игре не вязался в представлениях Елемеса с образом хозяйки квартиры.
Гонец Казыбека не примирился с неудачей. Он нажимал кнопку звонка несколько раз, держал ее под напряжением минуту и больше. Звонок захлебывался по другую сторону двери, но квартира не подавала признаков жизни. Пришлось побеспокоить соседей. Высунулась непричесанная голова девочки-подростка, чуть позже из-за ее плеча показалась старуха. Нет, они не знают, где сейчас Казтуганова и ее дети.
Положение складывалось по-глупому. Через какой-нибудь час на «проводе» объявится Казыбек. Поплелся к машине, чтобы ехать на переговорный пункт и своим сообщением невольно прибавить переживаний другу. Едва вырулил на проспект Мира, вспомнил дом и подъезд, где жила с семьей Гаухар, одна из сестер беглянки. Приказал остановиться…
В Москву дозвонился в начале одиннадцатого. Разговаривать, собственно, было почти не о чем, однако слова для успокоения заждавшегося вестей из дома друга отыскались.
– Наконец-то! Ну и связь! – алмаатинец ругнулся вместо приветствия. – Напал на след твоей половины… Суюнши[24] с тебя при встрече. Почему не доставил живой или мертвой – это уже другой вопрос… Главное: Меруерт жива и вовсю хлопочет о торжественной встрече. В городе ее нет, укатила в аул к твоим родителям. Может, их хочет привезти, а может, обойдется свежим барашком… Ты ведь знаешь наших женщин: чего захочет – вынь да положь… По ее раскладу в день встречи на столе должен быть молодой барашек. Вот как она тебя любит… А ребята вполне здоровы. Девочки обе у Гаухар. Горячий привет тебе шлют! Резвы, что козочки. Со мною на переговорный просились, да уже поздно.
Казыбек даже застонал в ответ, услышав о дочерях.
– Слушай! – кричал он в микрофон возмущенно. – А почему Меруерт понесло в аул, когда я уже в Москве? Не случилось ли чего худого там? Черт побери, когда она вернется?
– Вот, вот, уже ругаешься! Соскучился, значит, по своей благоверной. Так и быть должно! Вот что еще узнал: Меруерт отпросилась у своей начальницы на три дня. К понедельнику будет дома. С Назкеном она уехала…
Тысяча вопросов была припасена у Казыбека на этот разговор с Алма-Атой. Но дружок уже весело заканчивал:
– Все, все! За ругань по телефону сам будешь расплачиваться. У меня и так половина зарплаты уйдет на разговоры с тобою!
– До встречи! Спасибо!
Постепенно пришло успокоение. Дети живы, Меруерт с мальчишкой у родителей. Если бы дома что-то не ладилось, жена не отлучилась бы в такие дни.
Казыбек вскоре уснул. Поднялся утром, как всегда, отдохнувшим. Поразмыслив, упрекнул себя за напрасные волнения. И в самом деле: зачем нагнетать атмосферу вокруг своего появления в Москве? Повстречай он здесь Меруерт с детьми, радости хватило бы на час-другой. А с выездом целой семьи сколько хлопот в летнее время! У Казыбека немало всяких иных дел, посильных лишь ему. Белокаменная столица – родная земля. Однако это еще не конечный причал для путешественника.
В ожидании встречи с женой Казыбек совсем упустил из виду, что ходит с пустыми карманами. Во всяком случае, расхожих денег у него после уплаты за ночлег оставалось лишь несколько рублей. Первая мысль с момента пробуждения – пойти в «Союзгеологию». Полагалось оформить заработок за три года.
Здесь не отняли у Казтуганова и минуты лишней. Будто ждали, тут же выписали все необходимые бумаги. Подсчитали сертификаты, помогли определить эквиваленты. В довершение отстучали на машинке бумагу на алма-атинскую базу, согласно которой ему полагалось стать владельцем новой «Волги».
На счету геолога оказалась довольно солидная сумма. Казыбек представил себе счастливое лицо Меруерт, когда она глянет на эту цифру и всплеснет руками. Что и говорить: приличный заработок стоил ему здоровья! Пришлось пострадать на жаре изрядно, перетерпеть муки одиночества, волнения поисков руды на чужбине. Но все окупилось. Так должно быть среди хороших людей. Поработал на совесть, и тебя не обидели!
– Спасибо, друзья!
С такой фразой Казыбек покинул последний кабинет. Впрочем, не самый последний. Его затянул к себе заведующий иностранным отделом, встретив в коридоре. Худощавый человек этот, в синем, застегнутом на все пуговицы костюме и галстуке, несмотря на душную с утра погоду, понимал, что Казтуганов рвется домой, был краток:
– Как вы смотрите на то, чтобы повторно смотаться в Африку? – начал он без обиняков. – Я понимаю: нужно отдохнуть, и все иное. Сейчас я хотел бы договориться в принципе. Торопить не стану, разговор джентльменский… Мне нужны хорошие кадры.
– Вы уверены, что я хороший? – нашел время пошутить геолог.
Заведующий молчал, ожидая других его слов.
Казыбек сложил по-мусульмански ладони у лица.
– Увольте!
– Понимаю! – кивнул собеседник. – Нужно подумать… Вот моя визитка, здесь все телефоны. Четыре месяца на раздумье хватит? Могу дать пять. Команду собираю к зиме. Поездка будет поважнее этой.
Распорядитель деловых связей с другими странами умел быть неназойливым. Он назвал Казыбека по отчеству, предварительно заглянув в бумаги. Но казах на этот раз держался стойко.
Не менее упорным был и москвич, заявивший с улыбкой благожелателя:
– Ваше личное дело в Алма-Ату не возвращаю. Оно останется в моем столе. Скорого свидания с родными, Казыбек Казтаевич! До новой встречи здесь!
На обмен паспорта ушло несколько минут.
С деньгами в кармане, паспортом, который разглядывал будто обретенное счастье, Казыбек вышел на улицу. Оформление денег и документов для Казыбека было не последним занятием перед отлетом домой.
Разговор в отделе «Союзгеологии» о видах на новую поездку за рубеж тут же был выброшен из головы. Однако обмен мнениями с шефом таких командировок не остался для Казыбека мимолетным. Он, по крайней мере, повысил авторитет геолога в его собственных глазах. Итак, подведена черта под его трехлетней отлучкой за рубеж. Теперь это история, строка в биографии, не больше.
С дальнейшим получается парадокс: ясность насчет чужбины и полная неразбериха, когда у себя дома… Мельком услышал в конторе, когда ждал подписи на отчете, что геологами края правит все тот же Кудайбергенов, а для него Казтуганов отработанный пар, персона нон грата[25]… Искать руду в своем хозяйстве Ильяс не позволит. Садись, герой Алжира, опять за однотумбовый столик в подслеповатой комнате фондов и перекладывай с места на место бумажки!
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
1
Шокпар… Слово это знакомо любому казаху, как палица русскому, дубина. Ее и сейчас можно отыскать на задворках в ауле, а то и возле порога. Хозяин подопрет на ночь двери овчарни увесистым березовым колом с утолщением на конце, чтобы скотина не распахнула ворота, не разбежалась. Скажет для успокоения домочадцам: «Шокпаром подпер». Всяк поверит: это надежно.
Годилась палица эта с набалдашником в короткой схватке с недобрым человеком или зверем на узкой тропе. Шокпаром вооружались в отлетевшие времена лихие всадники, спешившие на войну с другими кочевниками.
Но вот и гора, вытянувшая, подобно жирафе, к небесной сини длинную шею с нахлобушником вверху. Будто дубина средневекового воина, выбитая из рук батыра и воткнувшаяся в межгорье острым концом. Степняку она может напомнить лишь древнее орудие защиты. Шокпар для геолога теперь имеет свое обозначение – дикая местность на значительном удалении от Актаса, увенчанная каменной булавой словно для устрашения всякого, кто осмелится потревожить устоявшуюся веками тишину окрестья.
Каких-нибудь три десятка лет тому сюда наведывались, да и то не поодиночке, группами, охотники за соболями. В чащобах встречались медведи, лисы, волки, всякая пернатая дичь. Подступы к берендееву царству надежно охраняли завалы из камней и валежника, сцепившаяся ветвями растительность летом, а зимой – топкие снега. До ближнего селения – полторы сотни верст, если по прямой… Самые отчаянные лесозаготовители не решались разбить в здешнем бору или кедровнике свой лагерь. Окорот смельчакам давала где-то на дальних подступах к Шокпару петлястая, шумливая, с пенистыми водами река Карабужиха[26]. Она часто меняла русла в зависимости от погодных условий, исчезала в ущельях, шла в глубь леса, оставляя после себя старицу с размытыми отвесными берегами и глубокие рытвины, заполненные водой, рыбой…
Геологи наблюдали в этих местах обнаженное тело земли, читали по отполированным валунам ее историю. Составителям геологической карты оставалось лишь определить ориентиры, наметить подступы к обнаруженным проявлениям руд. Однако, когда подготовленный к основательным поискам и более многочисленный отряд приходил снова к облюбованным для разведки местам, ничего похожего там уже не заставал: словно в насмешку над людьми в старице уже куражилась вовсю норовистая Карабужиха со своими бесчисленными рукавами.
Неудачные вылазки одиночек на берега злой таежной реки и мелких групп лишь подзадоривали геологов. Ильяс Кудайбергенов на одном из заседаний технического совета объединения погрозил Шокпару своим увесистым кулаком и объявил ему нечто вроде войны, призвав коллег к великому походу против непокорной горы. Он лично отбирал людей для экспедиции. Казыбек Казтуганов, обративший на себя внимание генерального упрямством характера и мальчишеской влюбленностью в разведку, возглавил эту усиленную специалистами и машинами группу. К той поре он ходил в должности главного геолога актасской экспедиции, был, как говорится, на виду у ближних и дальних разведчиков недр.
Как все его ровесники, не уставшие от жизненных невзгод и возрастных недугов, Казыбек доверял своей интуиции. Шокпар не зря грозил окрестному миру взметенной в небо булавой. Он наверняка был оставлен природой в диких местах для охраны каких-то сокровищ. Другой раз Казыбеку казалось: гора в своем лукавстве поднимала соболью шапку, приветствуя его появление здесь.
Пришлось хлебнуть горюшка еще на подступах к той символической «дубине». Рубили просеку, наводили переправы через игривую в своем беге Карабужиху, нащупывали охотничьи тропы в межгорье. Перевалов одолели не счесть! За лесорубами и пешеходами тянулся нагруженный трубами и силовыми установками тракторный караван.
Первый бивуак у горы разбили на пятом месяце пути… Это был конец бабьего лета, а в долине присмиревшей реки к той поре уже тряхнуло первым снежком с чередовавшимися обложными дождями.
Но люди, поимевшие первый успех в штурме подступов к реке, не сдавались ни снегам, ни водопадам. День и ночь у подножия Шокпара надрывно гудел, отбрасывая сизые кольца дыма к вершине, дизельный двигатель. Он давал трем буровым станкам необходимую энергию. Казыбеку не терпелось до зимы прощупать глубины.
Изначальные пробы показали: пусто! Вместо победных реляций Казтуганов слал в объединение скупые отчеты о напрасно пройденных метрах. В ответ последовал приказ генерального возвращаться на базу. С наступлением теплых дней штурм горы продолжался. Прибавили на свой риск глубины бурам. Гора продолжала дразнить смельчаков: в кернах иногда появлялись признаки минерализации. Но такие слабые, что…
Казыбека временами охватывало отчаяние. Он еще никогда не пускал на ветер столько средств. Моторы гоняли на износ. Руководителю передового отряда разведчиков по ночам снились кошмары. Уже не Шокпар, а Кудай грозился ему с вершины горы кулаком. Но пострашнее самого тяжкого наказания виделось то, что расчеты на долгожданную удачу рушились на глазах. Многие спутники Казыбека в том маршруте опустили руки, разуверились, впали в уныние. Кого в конце концов не сломает бесплодная трата времени и денег в течение двух долгих лет? Подумывал о позорном бегстве с неприступной горы и Казыбек. Но Кудайбергенов не спешил бить отбой. Он оказался упрямее всех. Вместо того чтобы отругать неудачников, лишить их привилегий, что с ним нередко случалось, он вдруг принялся подбадривать Казтуганова. Однажды прилетел в лагерь на вертолете.
– Начали – отступать не будем, дружок! – успокаивал он младшего собрата. – Возможно, и не стоило затевать нам – это дело другое. А взялся за гуж… В общем, пока действуй в том же духе. Не может такого быть, чтобы я здесь обмишурился.
Кудайбергенов ходил по площадке, задерживая взгляд то на вышке, то на сбитой на скорую руку избушке разведчиков. Произнес доверительно:
– Мне, дружище, не положено отступиться… Так ты уж постарайся ради старой дружбы!
Шокпарцы – так называли смельчаков, пошедших на приступ, – после небольшой перепалки на совещании согласились перезимовать у подножия каверзной горы. В одном Казыбеку везло: даже в лютые морозы бурильщики не роптали возле механизмов. За три самых холодных месяца ни разу не отказал дизель. Все жили ожиданием. Но Шокпар стоял непоколебимо на страже своих тайн. Гора будто не замечала мужских проклятий и слез Казыбека, не слышала угроз в свой адрес. Геолог, измотанный донельзя ожиданием удачи, стал задумываться о возможных своих просчетах. И, оказавшись по какому-нибудь случаю на базе, не переставал листать прежние отчеты, прикидывал, взвешивал, мысленно нацеливался на предполагаемую рудную залежь.
Убытки исчислялись миллионами! Люди, проведшие без малого три года в тайге, среди комаров и гнуса, все чаще заявляли об усталости. Их полагалось понять. Пора было просто пожалеть их как истинных ревнителей своего дела, отдавших ему все силы, без остатка. Переживал Казыбек; кажется, не меньше его мучился Кудайбергенов. Это ему стоять на ковре, перед любым ревизором министерства объяснять, куда подевались государственные деньги и какими находками можно восполнить потери.
На дальнейший риск у Ильяса не хватило духа. Решили к зиме свертывать поисковые работы у подножия обманувшего их надежды Шокпара. Все геологи, принявшие участие в экспедиции, старые и молодые, по-разному отвечающие за эту затею, когда-то одобрительно относившиеся к ней, теперь, удрученные явным провалом, согласились с решением генерального. Он объявил отбой сам, в той же неказистой землянке, где люди жили три года. Покончив с основным делом, перешли к другим, ежечасно возникающим в подобных случаях.
– Ильяс Мурзаевич, – произнес Курманбай Сериков, начальник экспедиции, виноватым голосом. Невысокий ростом, с сединой в поредевших волосах, с кустистыми усами на выбритом лице, человек этот умел напомнить о себе. – Сегодня мы подвели итоги второго полугодия… Недостает полторы тысячи метров по бурению.
– Не поздновато ли вы заговорили об этом? – произнес в ответ генеральный.
– Зато по другим показателям мы выглядим прилично! – не сдавался Курманбай.
Но оптимизм его никого не убеждал. Кудайбергенов спросил, не торопясь высказать своего решения:
– Где вы посоветуете взять эти недостающие метры?
Сериков молча поглядел на Казыбека. Тот вначале замешкался, потом высказал то, о чем они с Курманбаем договорились накануне.
– Разрешите добурить здесь… Есть одна мыслишка, Ильяс Мурзаевич, очень хочется проверить…
– Опять ты со своей фантазией! В печенках этот маршрут, – недовольно проговорил Кудайбергенов. – Не хватает тебе Шокпара на голову. Но гора опустит свой набалдашник. Это такая штучка оказалась. – Генеральный кивнул за окно.
Опять возник со своей просьбой Сериков:
– Илеке, другие партии заняты до конца декабря. Нам негде, кроме Шокпара, добыть эти злополучные метры.
– Ладно, продолжайте «пахать», – внезапно потеплел к провинившимся актасцам генеральный. – Но предупреждаю: ни одного метра сверх плана. Все равно впустую…
Казтуганов с вечера засел за карту. К утру нужно было выявить точки, куда по снегу потянут частями оставленные на декабрь три вышки. Работал ожесточенно, с какой-то злой непреклонностью. Знал: скважины эти в Шокпаре последние. Раз они такие полуподпольные, придуманные Сериковым ради поддержания рухнувшей репутации Казыбека, решил идти ва-банк, еще раз довериться чутью. «Метры так метры! – ворчал он над картой. – Никто не поедет меня проверять среди зимы. Все останется под снегом. Пусть другие ждут этой галочки – дотянутых до общего плана проходки метров. А я на свой риск заложу здесь, здесь и здесь… И черту не пришло бы в голову там искать, а я с джигитами полезу в самые глубины. Буду торчать возле клятой горы до последнего метра!»
Слипающимися от бессонницы глазами Казыбек уставился в отмеченные на карте точки бурения. Отдельные из скважин, пусть пока неудачных, продолжали таить в себе загадку. Казыбек потянулся к их паспортам. Скважина на северном склоне – самая глубокая и самая неясная. На горизонте шестисот метров она показала проблески руды. Каменистый пласт на этой отметке оказался как бы перевернутым, с необычным срезом… Геолог еще тогда, взглянув на керн, весь напрягся в предчувствии удачи. Но дальнейшее бурение не привело к открытию. Две вышки, поставленные в основание треугольника, не одарили находкой. Разъяренный неудачей Казыбек быстро покинул площадку, приказал бурильщикам разбирать вышку. Загадка перевернутого пласта теперь напомнила о себе. Казыбеку внезапно захотелось взглянуть на тот керн нынешними глазами. Он вышел из землянки. На улице вовсю куражилась вьюга. У временного склада со всяким скарбом намело сугробы. Пришлось разбрасывать снег, чтобы разглядеть нужный номер.
Керн наконец отыскан. Он так и пролежал на столе рядом с коптилкой до рассвета. Но место для первой буровой было четко определено. Казыбек, взломав собственную схему, обговоренную и утвержденную три года назад перед выездом на Шокпар, разместил дарованные ему Сериковым скважины вдоль Карабужихи, вытянув их в одну линию в ста метрах одна от другой.
Река в этом месте притиралась бурливыми водами почти вплотную к подножию горы. Прежняя скважина залегала наклонно. Казыбек решил бурить строго по вертикали и несколько глубже.
2
Снег не отошел ни в конце недели, ни в начале следующей. День ото дня все более толстым становился его покров. Если в первые дни бурильщики могли, кое-как одолевая заметы на тропе, пройти от лагеря к станкам без посторонней помощи, то вскоре они осиливали полтора километра сплошных сугробов лишь на вездеходе: утреннюю смену отвезут, а в конце дня люди, еле живые от напряжения и колючих ветров, добираются до землянки цепочкой, друг за другом. Шокпар торчал над горсткой смельчаков, отрезанных от остального мира океаном бездорожья, угрожающе воздетым кулаком…
Чтобы спрессовать и без того плотный рабочий день и поскорее добраться до намеченных глубин, вахтенные согласились не покидать станков все световое время. Обедали возле машин. Выгода малая, но сэкономленные минуты приближали искателей руды к желанной встрече с, семьями.
Неплотный щиток из горбылей защищает буровую от гудящей на всю тайгу снежной стихии. Разве что в глаза не швыряет крупкой. Все остальные прелести декабрьской стужи касаются лица, рук, сердца. В сатанинский посвист пурги леденящим холодком вписывается вой волков. Только очень закаленные на студеных ветрах парни способны перенести лишения полевой жизни в эту пору. Спасает вера в удачу! Нельзя пожалеть бурильщика, не принято сочувствовать ему или сетовать вслух о трудной судьбе… Горестные вздохи, прозвучавшие под горячую руку, вернут тебе с презрением. Друг другу они тоже ни на что не жалуются. Знают свои метры, и все! Заданная глубина – рубеж испытаний. Тот, кто первым поимеет удачу и выкрикнет «ура!», снимет с плеч месячную усталость, заставит позабыть о невзгодах, вернет нынешних мучеников чуть ли не в ребяческие лета.
Казыбек, обходя буровые, с восхищением наблюдал за полетом человеческих рук и выражением глаз. Все в этих парнях было достойно похвалы. Тут же переносился мыслью в какую-нибудь городскую контору или заводской цех. Любому честному труженику не дается хлеб даром. Не всегда сам по себе труд по душе человеку, немало и таких занятий, что тебе, может, и не вполне подходят, но дело это позарез нужно людям, стране. Всяк из нас обязан отстоять вахту на корабле, смену возле станка, полагающиеся часы в карауле, выполнить заданное на день в поле или провести урок с детворой.
Втянулся человек и не оставляет свой возок с поклажей до намеченного рубежа, до последней минуты. Везет – это верно. Однако и на часы поглядывает, не забывает о своем. Попробуйте иного служащего, привыкшего к городским расписаниям, задержать на часок-другой после звонка, известившего об окончании рабочего дня! Согласятся, чего там… Но сколько охов и вздохов услышите и ссылок на дела, ждущие дома! А бурильщик у начатой скважины? Две недели потребовалось победовать в тайге, в невыносимых условиях – остались без лишних слов. Рублем не все и не всегда объяснишь такое рвение. Каждый из парней этой бригады, если бы намекнули на прибавку к зарплате, молча выложил бы свои десятки, чтобы поскорее оказаться у родного очага. Но дал слово выстоять и теперь вот дует на озябшие руки, защищается обтрепанным воротником полушубка от колючего ветра, держит вахту.
На этот раз круто не везло Бакбаю, хотя он выворачивался наизнанку, поспевая за Науканбеком Токтасыновым с соседней вышки. Две бригады, работающие в пределах видимости друг друга, вышли на глубину почти одновременно. Еще два-три дня… У Сержанова вдруг заклинило снаряд на четвертой сотне метров. Выкарабкивались из аварии – потеряли сутки… Догоняли Науканбека, не уследили за наклоном, пошли чуть вкось… Пока поставили клин да выровняли, опять ушло несколько часов. Всегда так, если не повезет. Завтра может подвернуться еще какая-нибудь каверза.
Гора стала ниже, осела в снега. Кажется, теперь-то до ее задиристой вершины рукой подать! Но колдовская шапка грозит все новыми карами. Бакбай тоже не лыком шит, не молитвами спасает себя и парней. Часами стоит возле бурильного станка. По теплой поре он уступал рычаги младшему брату, Шекбаю. Но помощник из семнадцатилетнего пока неважный. Того и гляди, упустит момент… Разве что позволит старшему отлучиться на несколько минут в землянку, где в небольшом железном бочонке исходят теплом сосновые поленья. Шекбай учится у старшего выносливости.
Буран утих, нарастив сугробы почти до самых верхушек деревьев. Кроны их превратились в маленькие шокпары. Ветви елей, утяжеленные комьями снега, наклонились до земли.
Казыбек, боясь уклониться от накатанного санями следа, шел к площадке, где расположились теперь три буровые установки. Оступишься – угодишь по пояс в сугроб. Идти было тяжело, валенки, втиснутые в глубокие галоши, скользили, дул боковой ветер. Над вершиной горы ни облачка. Только бездонная синева, обещающая к ночи мороз. Вокруг бело, будто устлано перезревшим хлопком. От этого ослепительного пейзажа вся земля кажется умершей, обреченной на вечное безмолвие. Привыкший к моторному гулу на буровых или тарахтению осветительного движка, Казыбек вдруг уловил неприятную тишину, свалившуюся на заснеженное межгорье. И в этой нежданно упавшей под ноги тишине он уловил отдаленный, похожий на писк подраненной птицы голос человека. Навстречу ему кто-то спешил, смешно размахивая руками в больших овчинных рукавицах.
По сбитому на затылок лисьему треуху с болтающимися на ходу тесемками и черному полушубку Казыбек издали узнал Бакбая. Буровой мастер шел неестественно бодро, вприпрыжку. Он выкрикивал на ходу какое-то неразборчивое слово. Путь, разъединявший их покамест, был неблизок. Казыбек шел вдоль реки по низине, Бакбай, часто спотыкаясь на санном следе, почти катился ему навстречу со взгорка. В одном месте он даже присел и, помогая себе руками, будто инвалид в коляске, немного проехал на штанах. Первая мысль, посетившая Казыбека: авария! Мотор отключен, человек с буровой торопится сообщить о несчастье… Только этого недоставало!
Бакбай наконец перешел на беспрерывный бег, еще чаще оскальзываясь и разбрасывая ноги.
Сблизились, когда он уже хрипел.
– Ну, говори, батыр[27], чего вы там натворили?
В глазах Казыбека гнев и растерянность.
Бакбай, как-то слишком уж по-глупому улыбаясь, отер рукавицей вспотевшее лицо, сбил на затылок треух. Рукой, стиснутой в кулак, едва не ткнул главному в лицо и только, когда почувствовал тепло ладоней Казыбека, схватившего летящий ему навстречу кулак, развернул свою ладонь.
Перед глазами Казыбека блеснул, будто осколок темного бутылочного стекла, галенит. Мерцающую зернистым блеском поверхность минерала любой геолог отличил бы среди породы с первого взгляда. Обломок рудного камня был невелик, с наперсток, но он весил сейчас тяжелее золота. По всей поверхности искристо светились натуральные крупицы свинцовой руды. Они мерцали, вспыхивали на свету, будто зайчики на стекле. Казыбек почувствовал, как гулко вздрогнуло и заходило в груди сердце, не вместившее всей радости.
Упали на снег сунутые под мышки рукавицы. Казыбек принялся ковырять ногтем неровную поверхность доставленного с вышки камня, попробовал его на зуб. Однако знакомая тяжесть свинца, один этот признак уже исключал ошибку. Натуральный галенит! Боже, да мы же самые счастливые люди на свете!
Привычно спросил:
– С какой глубины?
Сияющий Бакбай горделиво шатнул широкими плечами.
– Не ызнаю!
– Бакбай! Шутки потом! – взмолился Казыбек дрожащим голосом.
– Не ызнаю! – повторил буровой мастер, отдышавшись. – Штангу поднимали вчера. С отметки трыста шездысет… Гнали вовсю… А сегодня прошли метров двадцать и подняли, чтобы взглянуть. Только сняли керн, ызнашит, баста, идем по рудному телу. А вот где верхний слой – убей, не могу сказать… Не ругай, Казыбек-жан, за оплошку. …Они там по снегу катают друг друга на радостях. Меня погнали за суюнши.
От станков уже неслись в низину ликующие голоса. Бурильщики, выстроившись в ряд, кидали в морозное небо шапки. Казыбек догадывался: смена Бакбая, торопясь поскорее прогнать свои метры, шла какое-то время вглубь без контроля. Такое поведение людей у станка заслуживало сурового наказания. Но удача с лихвой покрывала эту их промашку. Тепло, исходящее от кусочка минерала, могло бы растопить самое холодное начальницкое сердце. О нарушении технологии Казыбек поговорит с ними после. Сейчас наступил момент для общей радости. Где начинается рудное тело? С трехсот шестидесяти метров или ниже? На эти вопросы будет в конце концов дан ответ. Главное – обнаружена структура, запрятанная у основания горы много тысяч лет тому назад, и только теперь она обнаружена. Отыскана такими умельцами, как Бакбай. О, теперь громоподобный Кудай расщедрится на сто и двести скважин, разверзнутся его мрачные уста и распахнутся кассы…
Казыбек долго не выпускал мастера из объятий. Они тискали друг друга, пока не оказались на рыхлой, с колючим снегом обочине.
Поднялись, стряхнули с себя снег, пошли к площадке. Казыбек, то и дело поглядывая на тяжелый кусочек руды, зажатый в руке, навязчиво думал о переменчивой судьбе своих собратьев по профессии, в жизни которых многое зависит от случая. Работа идет на риск, на «попа», как говорят бурильщики. Вот тебе еще одно подтверждение: три года крутили снаряд, считай, вхолостую, метались с одной сопки на другую, дырявили вкось и вкривь горы… Сколько скважин пробурили, сколько затрат! Нет числа гневным выговорам и насмешкам. Все терпели – и жару, и хулу, – а своего добились. И в такой роковой час наткнулись на удачу, когда велено уже поставить точку на дальнейших поисках, свернуть работу, отвезти на базу людей и технику!.. Как понимать этот дар судьбы «под занавес»? Добыток чуть не из самой последней скважины. Насмешка над неудачниками?! Или я, Казтуганов, черт побери, в рубашке родился? Пусть теперь скажут об этом люди!.. Хотел бы я сейчас посмотреть на Кудайбергенова – этого стреляного волка межгорья, матерого хищника по вынюхиванию добычи… Даже генеральный махнул рукой на Шокпар, обрек на забвение бесплодную его утробищу. «Этот маленький камешек перевесит твою восьмипудовую тушу, Илеке! Со всеми потрохами и регалиями!» – пригрозил в сердцах своему шефу Казыбек.
