Текст книги "Клад"
Автор книги: Медеу Сарсекеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 31 страниц)
Виктор Николаевич с ощущением чего-то мерзкого в себе созерцал не тронутые Лидой блюда. Она не приняла от него даже куска хлеба. Может, он такой дурак, что не понимает простых истин, которыми свободно владеют другие люди? Но, кажется, никто до сих пор не причислял его к кретинам. Наоборот, завидуют успехам, восхищаются способностями. Вот и Лида следила за его карьерой, знает о нем все. Тогда в чем дело, почему эта женщина хлещет его словами, будто проходимца, учит вежливости, отчитывает, как злостного неплательщика алиментов?
Усилием воли Табаров попытался заставить себя успокоиться. Вспомнил о формулах… Но Лида Скворцова все еще стояла перед глазами – гневная, часто дышащая от возмущения, с чистыми глазами и длинными, словно у куклы, ресницами.
Виктор Николаевич схватил бутылку, опрокинул содержимое в фужер. Выпил не отрываясь. Минуту и другую ждал, когда хмель затуманит сознание, приглушит обиду.
В голове оставалась какая-то странная и одновременно пугающая его ясность.
«Пусть будет все как было! – приказал себе. – Так лучше. Мои труды, моя теория симметрии… И моя Лида, ребенок… Впрочем, ребенок-то теперь только ее!..»
По проходу шел официант. Виктор Николаевич, отодвинув ширму, подозвал его к себе.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
1
Аул Жартас, притаившийся в седловине Тарбагатайских гор, спал глубоким сном, когда машина с Меруерт и спутниками, осветив фарами глинобитное строение, остановилась у калитки. Назкену пришлось зайти со двора и постучать в глухое окно той комнаты, где обычно располагались на ночь старики. Вспыхнул свет, и в коридоре послышались медленные шаги. Ничего не спросив, Казтай-учитель снял с двери крючок, загремевший на весь дом. Старик ждал приезда сына. Вслед за хозяином дома поднялась с постели и поспешила на восклицания у порога Кайша-апа. Выглянув во двор, старики недоуменно переглянулись: незнакомая машина, двое мужчин рядом с заспанной, утомленной долгой дорогой невесткой.
– Что-нибудь случилось? Почему среди ночи? – сыпались вопросы. – Неужели с Казыбеком беда?
Руки старика в слабом свете фонарика дрожали.
– Не беспокойтесь, ата, все здоровы. – Меруерт догадалась о том, что родителей волнует прежде всего судьба сына. – Казыбек уже в пути, мы его ждем.
Нисколько не обрадовавшись этим словам, старик опустил голову. Не тех людей он ждал вчера и сегодня.
Неловкая пауза смутила женщину. Настраиваясь на поездку в аул, Меруерт больше думала о продаже «Волги», чем о переживаниях свекра и свекрови. Для них же эта машина, стоящая на приколе годами, вроде и не существовала. Они жили вестями о сыне, который отбывал в далекой стране какой-то срок, вроде добровольной ссылки. До скорого свидания с Казыбеком здесь шел счет не на дни, а на часы. Ночной стук в окошко… Невестка с внуком. Чужие люди с ними, а своего все нет.
Меруерт вся сжалась от неприятной догадки. Вместо радости добавила родителям мужа тревоги. Внезапное вторжение может лишь испортить хорошо начатое дело.
– Не ругайте, ата, за неурочный визит. Так случилось. Нас подвезли хорошие люди. – Меруерт хотела представить свекру попутчиков, однако старик не проявил к ним ни малейшего интереса.
Бабушка Кайша, не очень вдаваясь в причину появления здесь любимого внука, с оханьем и аханьем уже поцеловала его, ввела в дом. И там еще раз ткнулась в грудь Назкена сухонькой седой головой, забегала по комнатам, отыскивая чем бы угостить. Старик сидел в прихожей со светящимся фонариком в руке, хотя в доме везде уже были включены верхние лампочки. Казтай был, конечно, воспитанным человеком. Он пригласил мужчин в дом. Но его долго не покидало гнетущее предчувствие чего-то нехорошего. Невестка наверняка не все сказала ему в первые минуты. И он напряженно молчал, ожидая продолжения разговора, строил догадки. Не натворил ли чего, как бывает с молодыми мужчинами в долгой разлуке, сын? От женщины ничего не утаишь, на этакие штучки у них особый нюх. Тревога не покидала старика и тогда, когда мужчины, ополоснув лицо с дороги, сели за стол, чтобы освежить себя пиалой чая. Казтай спросил о здоровье внучек, а у гостей – откуда едут, чьи сами. Спрашивал ради приличия, так заведено в порядочных домах, поскольку он здесь старший. Невестке в ответ на ее успокоительные слова о хорошем самочувствии девочек сказал, что от Казыбека на прошлой неделе получили письмо. Он уже сидит на чемоданах. Просил ждать, не беспокоиться.
На том краткий их ночной разговор иссяк.
Отец мужа, по рассказам аульчан, был предельно ласков и даже предупредителен с людьми в селе. Но дома в нем просыпалось нечто властное, забытое другими. На своем подворье Казтай считал себя единственным хозяином. Все здесь, начиная с жены, должны были ему повиноваться.
Меруерт с некоторых пор замечала: свекор подчеркнуто сух с нею и даже строг. Казыбек тоже был скуп на эмоции, но в домашней обстановке его иногда просто прорывало: сыпал шутками, шалил с детьми, сам превращаясь в ребенка. И тогда она в лад ему давала волю своим выходкам. Происходила некая разрядка дневного напряжения, полученного на работе. Женщина могла долго ждать хорошего настроения у мужа, уверенная в том, что он по характеру добр и отходчив.
Оценивая людей по-своему, Меруерт находила в свекре много такого, с чем она не смогла бы примириться, если бы так вел себя ее муж. Ей казалось, что в душе старика таится недовольство невесткой. Ее пугала сдержанность в словах старика. Конечно, учитель должен быть в какой-то мере педантом, она это понимала. Но пусть бы педантом был кто угодно, только не отец Казыбека. Она прямо-таки внушила себе: в сердце свекра больше зла, чем доброты, и остерегалась его. Однако почему мы должны осудить женщину за такие мысли о Казтае-мугалиме? А вдруг она права?
Свекор никогда не принимал участия в рассуждениях жены на житейские темы. Сам говорил мало, по необходимости, взвешивая каждое слово. Взгляд его был осмыслен, утяжелен вечными заботами, исполнен внутренней воли. Жить с таким властелином домашнего масштаба не просто, нужна привычка, умение во всем уступать, понимать своего супруга по взгляду, не дожидаясь слов, которые звучат неприятно. Не только близкие Казтая, но и коллеги в школе, соседи в ауле, понятливые гости не позволяли себе ослушаться хозяина дома. Люди обычно не ждали от него, когда повторит просьбу или приказание. Зато уступчивому человеку, чтя в нем это качество, учитель сделает добра в десять раз больше, чем неслуху…
Нынешней весной Казтай добрался-таки до Алма-Аты. Он пожаловал в дом сына с полным курджуном[47] гостинцев. В его тщательно упакованном багаже было припасено множество сладостей и пряных кушаний. Сопровождала его в этой поездке Кайша-апа. Они не случайно отправились в столь трудную для них поездку вдвоем. Одно дело, что привыкли беречь друг друга. Была еще причина: они привезли внукам свои сбережения. Сын сыном, а деньги передали в руки невестки. «Женские руки бережливее», – проговорил старик, а свекровь лишь согласно-кивала головой.
Жили в семье сына целую неделю. Меруерт наизнанку выворачивалась, чтобы угодить дорогим гостям, и, кажется, это ей удалось. Старик перед отъездом разговорился, изрек нечто весьма доверительное.
В тех его словах была вера в хорошую семью Казыбека, считай: хорошую жену сына. И, как всегда, не обошлось без наставлений.
– Всех желаний, Меруерт-жан, не исполнишь… А скромность облагораживает человека, кем бы он ни был по своему положению. Нам с Кайшой хватало на жизнь учительской зарплаты.
Заслуженный аксакал, известный среди педагогов своего района, Казтай ходил в сером дешевом костюме в рубчик, ничем, кроме галстука, не отличался от других мужчин аула.
Этот разговор в их городской квартире Меруерт восстановила в памяти сейчас, и ее нынешние хлопоты, ради которых она тащилась в такую даль с сыном, доверившись едва знакомым людям, по существу чужим, казались теперь неким надругательством над убеждениями аксакала. Старые родители, глаз не смыкая, ждут сына из дальних странствий, а его жена, забыв о семейном очаге, носится в погоне за выгодной для себя сделкой… Да, но ведь она не для себя только старается! И совершает все это на виду. Разве она лишена права посоветоваться со старшими? «Итак, не вешай носа, Меруерт-жан!» – подбадривала женщина самое себя.
Назкена уложили в спальне. Братья Жаркеловы устроили себе ночлег возле копны свежего сена. Убрав посуду, Меруерт вместе со свекровью вышла во двор, где располагалась летняя кухня. Женщина успела вручить обоим старикам привезенные подарки. Если свекра Меруерт остерегалась во всем, то свекровь любила искренне, всей душой, как родную мать. Кайша-апа была на редкость понятливой и сговорчивой. Все ее существо как бы излучало доброту. Меруерт исповедовалась свекрови даже в своих обидах на Казыбека. Стареющая женщина в размолвках Меруерт с ее сыном чаще принимала сторону невестки. Дети для Кайши-апа были вообще чем-то вроде дара божьего. Своим сыновьям – их двое – она придумала кроме обычных имен ласковые приставки. Сорокалетний Казыбек оставался до нынешних дней Коныр-Казымом, что означало в просторечии «волохатенький гусенок». А младший, Жазыбек, ходил у нее с кличкой Козым, иначе говоря – «ягненочек».
Надо ли разъяснять, какое значение в жизни скотовода имела овца или одомашненная птица? И Казтай и Кайша сами, в сущности, оставались детьми природы, прожив всю жизнь среди овинов и пастбищ…
Не осталась без прибаутки старухи и горожанка Меруерт. Свекровь нарекла ее новым именем Асылым[48].
– Скажи, скажи, Асылым, с чем пожаловали в такой поздний час эти мужчины? Почему не уехали дальше? А то «мой кремень», – и здесь не обошлось без приставки к имени старика, – небось извелся от любопытства… Он же интересуется всем на свете. А сам никогда первым не спросит. Ему подавай новости на тарелочке. Утешь меня, милая, успокой. Нам теперь во всякой мелочи видятся недобрые приметы. Что там у вас случилось? Ай, Казыбек чего натворил? Людей-то этих, что привезли вас, хорошо знаешь? Чего они в такую даль, тысячу верст, за тобой потащились?
Прежде чем раскрыться в своих замыслах перед участливым человеком, Меруерт спросила:
– Подскажите, апа! Может, я в чем-то нарушила обычай – заявилась с бухты-барахты, нежданная? Велика ли моя беда в таком случае и нельзя ли мне сразу перед отцом повиниться?
Бедная Кайша-апа после таких слов Меруерт еще сильнее переполошилась. Она обняла невестку, прижалась к ее плечу головой, все время поглаживала, уверяла, призвав себе в свидетели аллаха, что ничего дурного в поступке Меруерт не видит. «С каких это пор было стыдным делом привезти в дом мужа, к его престарелым родителям внука? А что попутчики… Не казнись и не сомневайся!»
Меруерт тут же рассказала свекрови, пока они мыли посуду на кухне, что за напасть привела в аул. Упомянула о Назкене. Сын в ее нынешних заботах первый советчик. Женщина призналась: едва взглянув на свекра, она поняла свою ошибку: не с того края начала обмен машины на гарнитур… Готова и вовсе воздержаться от трудного разговора с Казтаем-ата, но как быть с покупателями? Она имела неосторожность обнадежить людей.
– Издалека дело виделось не таким уж сложным, как сейчас, – закончила признания Меруерт.
Услышанное старухой оказалось выше ее понимания, хотя она тщилась разложить все случившееся по полочкам. Кайша-апа качала головой в такт своим мыслям. Ее временное замешательство еще больше озадачило молодку. Меруерт боялась остаться в разговоре со свекром наедине, и тогда у нее, конечно, не хватит выдержки.
– Ладно, Асылым, – утомленно заговорила свекровь. – Давай дождемся утра. Сегодня не говори отцу ни слова. Ложись и отдыхай. Дед у нас, что ни скажи, с характером. А тут вы его разбудили в полночь. Да еще с чужими людьми в дом. Бедный совсем измаялся, сына ему подавай. Каждую ночь с ним встречается. Остальное его не очень волнует…
– Апа! Скажите, разве продавать какую-нибудь вещь без хозяина не принято? – Меруерт боялась перед родителями мужа выглядеть совсем глупой.
– Успокойся! – Старуха осторожно коснулась невестки шершавой рукой. – Все хорошо, что к выгоде для семьи. Не расстраивайся. Утром поговорим.
Свекровь отвела ее в боковушку, где пустовала теперь кровать Казыбека.
2
Поспав четыре часа, Меруерт почувствовала начало дня. Гостью повлекло во двор. Там уже пели петухи, блеяли козы. В отличие от вчерашней пасмурной погоды, день обещал быть светлым, погожим. Диск солнца уже оторвался от горизонта, небо чистое, словно омыто родниковой водой. У горизонта лишь одно легкое облачко.
Отдохнувшая, с румянцем на щеках, Меруерт обретала уверенность. Ясный тихий день воспринимался ею как добрая примета. Женщина обошла подворье, выглянула на улицу. И хотя день по деревенским обычаям был в разгаре, она не увидела бодрствующей свою свекровь, чьим призванием было подниматься на ноги раньше всех.
У летней кухни Меруерт заметила тушу освежеванного барана. Дверь гаража со стороны двора оказалась полураспахнутой. Меруерт заглянула туда. Голубая «Волга» стояла на приколе, с подвешенными колесами. Рама легковушки покоилась на деревянных брусьях. В машине кто-то завозился, и Меруерт узнала в человеке, сидящем за рулем, Назкена. Те двое спутников тоже были здесь. Они рылись в моторе, подняв капот. Выходит, все здесь шло своим чередом?
Женщина тут же вернулась в дом. На кухне она застала свекра и свекровь. Встретили они ее настороженно. На устах застыл какой-то неоконченный разговор. Ждала, что окликнут с порога, по крайней мере заметят.
Казтай-мугалим, насупленный, раздувая щеки, дул в пиалу с чаем. Кайша-апа с упреком глядела в лицо старика. Ничего не говорила ни ему, ни невестке.
– Я знаю, ради чего вас сюда занесло! – начал свекор, не обращая внимания на протестующие знаки, подаваемые старухой. – Мать есть мать, не удержалась вот, поведала мне о твоих намерениях. Ей, видишь ли, жаль вас всех, особенно тебя. Это известная песня матерей, знаю. А я, выходит, самодур, властелин и вообще изверг рода человеческого. Твоя возня с машиной, не стану скрывать, не по душе мне.
Свекор шумно с перехватом втянул в себя воздух так, что грудь его поднялась над столом. Заявил, не меняя тона:
– Вот мое решение: эту «железку», хоть сию минуту забирайте и выметайтесь с моих глаз! Я такому делу не потатчик!
– Как? – вырвалось у Меруерт. – Гоните из дому?
– Зачем же? – Старик махнул досадливо рукой и поморщился. – Попейте чайку, поговорим, и в дорогу. Не останутся же эти люди у нас до возвращения моего сына?
Меруерт с убитым видом, бледная, опустилась рядом с матерью на скамью. Через минуту Казтай-учитель уже рассуждал спокойно, не тая между тем и обиды.
– У вас, нынешних, никогда недостает времени толком разобраться в каком-либо деле. Не находите часа-другого, чтобы осмыслить затею поначалу, посоветоваться, прежде чем принимать решение. А старшие для вас вроде и совсем не существуют. Разговариваете друг с другом, думаете и жуете что-нибудь на ходу. Не знаю, как там любитесь, не исключено и это действо совершаете не по-человечески… Куда ты, Меруерт, торопишься с продажей машины, хотел бы знать?
– Не сердись, атачка! – с мольбой в голосе попросила невестка. – Я думаю точно так же, как вы, и возмущаюсь, когда гляжу на других. Но что поделаешь: все словно взбесились, сорвались с места. И каждый хочет поспеть за другими. Не будешь успевать – отстанешь, обойдут тебя, задвинут в угол, затрут… Таково наше время.
– Время, невестушка, не трогай! – предупредил старый Казтай. – Оно у нас общее, у молодых и старых. Только никудышный хозяин сваливает собственные неудачи на погоду. А горожанки иные кивают на моду: мол, она, злодейка, виновата, во грех ввела… Чего только женщинам недостает сейчас: одеты, обуты так, как байские дочери сроду не ходили! Бедный муж разрывается на части, угодить семье хочет. Да все напрасно. Потому что жена увидела на базаре разодетую подругу! Вынь да положь такое же платье, а от соседки отставать не хочется. Зависть? Она самая, другой причины не ищи. Купил «Москвич» приятель, вам дай «Волгу». Новое платье достала подруга – слово-то какое! – тебе хочется перещеголять ее туфлями или пальто! Любой ценой! Напрочь забыто о том, что до вас на этой земле жили, с позволения сказать, люди точно с такими запросами, как у вас: баи, купцы, скотовладельцы… – А еще выше над ними – князья, графы, царедворцы и всякая иная жадная шушера. Их презирал трудовой люд, восставал против своры хищников! Прогнали наконец, очистились от скверны. Жили бедно, но честно, расправляли потихоньку плечи для больших дел… То была целая эпоха, время! Точно так же годы отсчитывали от января до декабря, как сейчас. Вы просто зажрались там в городе, потеряли всякую меру! Теперь дай заморский гарнитур! Завтра персональную яхту потребуете, а там и собственное озеро с виллой на берегу! С такими запросами ты, невестушка, весь авторитет моего сына пустишь по ветру.
Старик, наверное, исходил бы упреками дальше, но его остановила старуха.
– Ты чего разорался на нее, муж? Нешто не замечаешь: на невестке лица нет! Привезла нам внука, за советом приехала, а ты наскочил, как беркут на цыпленка! Опомнись, старый! Наша Асылым не заслуживает того, чтобы ее ругали за всех сразу.
– Ты, мать, не вмешивайся в наш разговор, – заметил Казтай уже тише. – И не защищай! Она в твоем заступничестве не нуждается. Не по тебе соскучилась небось. За машиной приехала, а люди вслед скажут: сделка, спекуляция…
Меруерт совсем опустила голову. Она впервые слышала от свекра такие жесткие слова о себе. И вообще любые упреки, тем более в непорядочности, никогда ее вроде бы не касались. Она избегала таких поступков, чтобы нарваться на осуждение. Неужели так далеко зашла? Даже близкие вынуждены обходиться с нею теперь беспощадно… Интересно, а других тоже так ругают? Выходит, хорошая мебель – барство, даже если за нее пришлось заплатить несколькими годами разлуки?.. Меруерт мучилась, комкая платочек в руках. Она готова была бежать со стыда, выбросить из головы покупку. Однако ее исчезновение старик наверняка счел бы еще одной дерзостью. Надо выслушать все, до конца. И покориться решению старших.
– Меруерт, родная! – продолжал Казтай обеспокоенно. – Можешь обижаться, но я не узнал тебя прежнюю еще весной – так ты изменилась за последние годы! В Актасе, прости за откровенность, ты была совсем другой. Не знаю, в чем причина, полагаю так: твоя поездка за границу не пошла на пользу. Вот и весь мой сказ. Если ошибся, не суди строго. Мы с матерью в конце концов люди из другого теста. Нас никакое время не изменит.
Меруерт потрясение молчала. Не дождавшись от нее ни оправдания, ни объяснений, старик уверился в своей правоте. Он переключился на осуждение покупателей машины.
– Поинтересовалась ли ты, доченька, чем промышляют эти автоджигиты? Не успели дождаться восхода солнца, сами отперли дверь сарая и лижут, обнюхивают «железку», как голодные котята кастрюлю… Что ты вообще знаешь о них? Не из тюрьмы ли они после долгой отсидки?
Услышав эти слова о покупателях «Волги», Кайша-апа вскинула руки, удивляясь своей забывчивости, и вышла во двор к гостям. Людей полагалось накормить, кто бы они ни были.
Старик продолжал допрос провинившейся:
– С каких пор блатные стали твоими друзьями? Почему от них не отходит мой внук? Ему ли влезать во взрослые дела? Вот откуда берутся корыстные замыслы у молодых! О аллах, у кого же ты всему этому научилась, Меруерт? Когда успела?
Казтай видел на лице невестки истинные переживания. Упреки старого человека были и впрямь суровы. Однако Меруерт, обнаруживая признаки понимания того, о чем говорит ей свекор, и на словах соглашаясь с ним, готова была постоять за себя. Эту ее готовность поспорить и внутренний протест Казтай-учитель замечал тоже. Но старик считал необходимым высказаться до конца, чтобы не возвращаться к подобным разговорам впредь.
– Когда я приехал перед вашей свадьбой в Ускен, чтобы познакомиться с твоими родителями, меня охватила большая радость на пороге дома: я увидел скромную рабочую семью, твоего отца – заводского трудягу, обаятельную мать, чьи руки не знают покоя. Увидел простую обстановку в комнатах, недорогую и удобную для пользования. Самой заметной вещью был платяной шкаф, один на троих дочерей, сделанный руками отца… Твои родители гордились не покупками, а вами, детьми, вашим стремлением учиться. Нельзя, дочка, обменивать добрые чувства, согревающие душу, на дорогие вещи. Они лишь глаз ласкают, а в сердце поселяют тревогу. Уйми свою гордыню, Меруерт, не заносись над людьми! Тебе вдруг захотелось мебели, какой небось не пользуется и министр? Я правильно понимаю цель твоего приезда? Этак скоро ты, дорогуша, личный самолет запросишь у моего сына!
Кайша-апа уже дважды заглядывала в комнату, где беседовал с невесткой Казтай, но не решалась помешать мужу. На этот раз она не вытерпела, ссылаясь на приготовленный завтрак.
– Хватит тебе, отец! Назкен с утра не ел… И гости ждут.
Старик сам почувствовал, что выговорился сполна. Заключил, пристукнув ногой:
– Машины не дам! Даже не заикайся!
Через минуту, глядя на поникшую, заруганную им Меруерт, нехотя объяснил:
– Пойми, дочка… Негоже это – распоряжаться имуществом человека, который вдалеке, без его ведома. Тем более что Казыбек вот-вот появится. А вдруг ему не понравится обмен? Упрек сына для меня тоже не награда.
Меруерт между тем не расставалась с надеждой, что старик, излив свою горечь, отойдет. Поучая других, умный человек и сам в чем-то меняется. Но свекор молча выхаживал по кухне, заложив руки за спину, осудительно поглядывая на сникшую невестку. Наконец умолк. Может, хотел услышать ее слово? Пожалуйста, Меруерт готова объяснить ему так же подробно, как это сделала в первые минуты по приезде в разговоре со свекровью.
– Отец, разве Казыбек вам не написал, что он получит в Москве документы на новую машину?
– Ни разу о том не говорил сын! – тут же ответил Казтай на ее осторожный вопрос. – Велел эту беречь.
– Иметь две машины, тем более одной марки, по нашим законам не полагается, – осведомила невестка. – Рано или поздно старую придется сбывать… А тут такой случай… Мебель-то уже в нашей квартире! – придумала она по ходу разговора.
Старик хотел было вновь пресечь рассуждения своенравной невестки, но со двора послышались голоса мужчин. И тут же в дом поспешно вошел Жазыбек. Вид у мужниного брата был вполне деловой, рукава засучены по локоть. Не вникая в разговор между Меруерт и отцом, младший сказал:
– Ата! Гости просят опустить машину на скаты… Что за люди? Им все можно. А мне мой родитель не позволил за три года в кабину залезть. Чуть заговоришь о машине – ответ один: «Не твоя лошадка, не тебе на ней кататься!» Вот так и живем! Или продавать надумали? – свой вопрос он адресовал снохе.
Быстро оценив обстановку в родительском доме, Жазыбек опустился на скамью рядом с Меруерт. С деланной озабоченностью изрек:
– Да тут скандалом пахнет?! Не уйду, пока не помирю вас!
Меруерт подняла голову, объяснила:
– Мы не скандалим, Жазыбек. Я разговариваю с папой о деле.
– Ясно, какое это «дело»! – дурашливо мотнул он головой. – Вечные споры между двумя поколениями: кто умнее, а кто грамотнее. Отец наш, конечно, без наставлений не может. А бесценная моя женеше тоже не из робких удалась. Вот и нашла коса на камень!
– Не так, не так все! – Меруерт встала и, зажав ладонями лицо, пошла было вон, но ее остановила свекровь, схватив за руку.
– Чумной! – заругалась на парня мать. – Вместо того чтобы помочь своей женеше, глупости говоришь. Без тебя ей тут мало досталось!
– Я – что? – удивился Жазыбек. – Скажи, чем помочь?
Он смолк.
Слезы Меруерт подействовали только на старуху. Присутствие сына, хотя удался он непутевым, по мнению матери, прибавило Кайше-апа сил в увещевании мужа.
– Отец, – заговорила она на этот раз гневно. – Неужели у тебя не сердце, а камень? Подумать только: для себя ли одной невестка из кожи лезет, добывая то одно, то другое в дом? Внукам нашим квартиру новую у начальства выхлопотала… Неужто старые клоповники в нее теперь тащить, скромность свою показывать? – Кайша обернулась к Жазыбеку, толкнула его в плечо: – Ты тоже хорош! Нет бы посочувствовать, и ты туда же, срамить бедную прибежал.
Казтай понимал, что все ее слова относятся к нему. Кайше всех жаль. Но старик не любил отступать.
– Ну, хватит меня учить! Я уже все сказал! – бросил под ноги, намереваясь уходить.
– Что мне с ними-то делать? – спросила Меруерт, показывая глазами во двор.
– Покормите людей, и пусть уезжают. Пока Казыбек не возвратится, разговора о продаже машины не затевайте. Если этим джигитам так уж приглянулась покупка, пусть дождутся приезда хозяина.
Жазыбек, разобравшись наконец в причине размолвки между отцом и Меруерт, громко хохотал, взявшись за живот.
– Хватит тебе, дурносмех! – прикрикнул на него Казтай. – Нашел место.
– Над вами смеюсь! – признался Жазыбек. – Да разве эта «тачка» для того куплена, чтобы из-за нее цапались свои? За какую-то «железку» чуть не в драку! Я ведь не сам по себе пришел, с доброй вестью к вам. Ей-богу! Скорее миритесь, а то ухожу обратно. И не узнаете.
Отец с матерью помалкивали, делая вид, что не обращают внимания на трепача. Кайша убирала со стола посуду. Отец извлек из халата кисет с жевательным табаком, встряхнул его, намереваясь отсыпать себе щепотку. Обиженная неуместным смехом парня, Меруерт вообще не смотрела в его сторону.
– Женеше! – попросил ее Жазыбек. – Не исчезай, пожалуйста, новость касается и тебя… Так что успокаивайтесь, люди добрые, и готовьтесь к встрече Казыбека. Сегодня или завтра прибудет. Посмотрите на своего путешественника, и стыдно станет за ссору.
Кайша-апа чуть не выронила из рук поднос. Старик опорожнил кисет прямо на стол. А Меруерт застыла, будто изваяние, на пороге.
– Откуда тебе это известно? – выкрикнула она.
– Вот этого вопроса я как раз и ждал.
– Ну, вот что, – с дрожью в голосе произнес отец. – Говори скорее, или я съезжу вот этой пятерней тебе по шее. Разве не знаешь: такими словами не бросаются!
Жазыбек встал со скамьи, приблизился к отцу, наклонил голову:
– Бей, ата, если заслужил. Но своей доброй вестью о Казыбеке не поделюсь, пока ты сейчас же при всех нас не дашь слова, что разрешаешь Меруерт сбыть их полусгнившую «железку».
– Мало, видно, я тебя порол, – вслух пожалел отец, между тем зорко наблюдая за поведением сына.
– Говори же скорее, ягненок мой, – взмолилась мать. – Этот упрямец всех нас надумал умыть слезами, когда мой волохатенький гусеночек уже почти на пороге… Ох, чует мое сердце!.. Ну, скажи, сынок, не томи. Принесли телеграмму?
Озорник не спешил раскрыться, довольный тем, что ему удалось на время остановить неприятный разговор в доме. Продолжал свои фокусы:
– Сон приснился, апа. Будто Казыбек распахнул дверь и сразу меня по шее – хлоп!.. «За что?» – кричу. «За то, – говорит, – что просьбы моей не выполнил, не протер машину… Поржавела, весь кузов в пыли. Куда смотрел?» И все в том же роде!.. Короче говоря, можете поздравить своего блудного сына. Чутье подсказывает: братец прилетел на родную землю, уже в Москве. И очень обижается, что мы его не встретили. Провожали – обещали собраться в аэропорту в день возвращения. Я готов и холку подставить, пусть съездит со всего маха, перетерплю. Причина государственная – сенокос. А вы объясняйтесь кто как вздумает…
В этой игре словами парень был, по крайней мере по отношению к Меруерт, беспощаден. Разве мог Жазыбек адресовать такой упрек престарелым родителям? Но женщина была рада любой вести о муже, от кого бы она ни исходила. Значит, он жив, перелет с дальнего материка закончился благополучно?
– Байбише[49], взбодри чайник, – почти приказал, немного успокоившись, отец. – А ты, сновидец, пригласи этих…
Кайша опять заметалась с подносом, приткнула его на плиту. Когда включила чайник, внезапно вспомнила о том, что пригрезилось под утро ей самой.
– Не зря, видно, мне приснился маленький жеребеночек… Я его от себя хворостиной, а он ластится, ластится – не отстает. Мается, видно, в дороге, вот-вот объявится у калитки мой сын… Намучился на чужбине, по домашней еде соскучился…
В дом постепенно возвращался мир.
Но и после обильного чаепития, когда в застолье каждый говорил что-нибудь хорошее, а имя Казыбека произносили все с особым уважением, Казтай-учитель не переменил своего решения… Наоборот, он поднялся из-за стола, вышел во двор, своими руками запер гараж на два замка. Никому ничего не сказав, оседлал коня и отбыл неизвестно куда.
Мужчины приуныли. Домочадцы сгрудились вокруг хранительницы очага. Получилось нечто вроде тайного совещания против несговорчивого главы семьи. Всяк высказал свое. Наконец пришли к согласию: ждать потепления в душе Казтая до вечера, а потом… Приунывшие претенденты на «Волгу» согласились не покидать аула еще сутки. «Жигули», чтобы не мозолить глаза старику, отогнали на край аула.
Всех устраивал такой уговор, но не Меруерт. Каждый час был для нее дорог. Она уехала без разрешения. Оставила на столе Азизе Калдаровне заявление, понадеялась на ее отходчивость. Но та в последнее время уже стала поглядывать на непоседливую сотрудницу косо. Возможно, пожаловалась Елемесу. Теперь вот увязла с машиной за тридевять земель от города.
3
Назкен просто ликовал на степном просторе… Все ему нравилось здесь: тишина, рев верблюдов, петушиная драка, затеянная пернатыми забияками прямо посередине улицы… С утра паренек покрутился с мужчинами возле отцовской «Волги». Хотел было прокатиться, показать машину покупателям в ходу, но не вышло. Тогда его интерес всецело переключился на буланого жеребца-двухлетку. Еще утром ему приглянулся этот заматерелый стригун, бегающий за хвостом кобылы. Пареньку хотелось взнуздать его, ускакать в степь. Однажды Назкен ухитрился приманить жеребчика куском круто посоленного хлеба, подвести к вороху кизяков и опуститься на лоснящуюся гладкую спину. Не тут-то было! Понятливый коняжка крутнулся на месте и отбежал в сторону.
Эту незадачу Назкена увидели аульские мальчишки. Они тут же освистали городского. «Все равно взнуздаю!» – пообещал им Назкен. И снова поторопился, потому что без помощи взрослых не совладал с животиной; сколько ни изощрялся – не поймал. Пришлось идти за помощью к Жазыбеку-ага. В дяде оставалось еще много мальчишеского. Он охотно становился в воротах, когда ребятня затевала под вечер гонять футбол на лугу, азартно кричал, увлекаясь, переживал, как маленький. Ломкий басок его часто взмывал над звонкими выкриками детей. Никто не осуждал джигита за дружбу с младшими. Желание Назкена объездить, считай, взрослую лошадь привело в восторг дядю, не очень-то отличавшегося характером от городского выдумщика.
