Текст книги "Клад"
Автор книги: Медеу Сарсекеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 31 страниц)
– А может, мы отложим поход в министерство? – робко предложил Казыбек. – Ну, не застал меня дома… Бывает же так. Я мог уехать в аул.
Елемес даже брови поднял от удивления.
– Такие люди, – предупредил он, – приглашают лишь однажды. Не только отложить, но и опоздать невозможно. Быть может, Максут Ералиевич хочет предвосхитить твое желание. Сам-то подумывал ведь о такой встрече, признайся?
Будучи там, в Алжире, Казыбек не исключал по возвращении визита к шефу геологов всей республики. Но когда это случится и каким будет их разговор, представить себе ясно не мог. А Елемес гудел над ухом наставительно:
– Подумай о своей будущей работе… Или снова хочешь юркнуть в загранку?
В этих словах Казыбек улавливал намек на разговор о каком-то важном назначении. Не спешил торжествовать.
– Сегодня, извини, мне даже не до министра! – устало говорил он. – К такому человеку надо идти с ясной головой, в хорошей форме. Первое впечатление – на всю жизнь. Давай отложим…
Казыбек почти канючил. А Елемесу казалось: он просто трусит.
– Пожалеешь, Казыбек! – вразумлял его резким словом друг. – Я никогда для тебя плохого не хотел… А пожалеешь потому, что разговор пойдет об Актасе. Я уже догадываюсь… Не далее как вчера Максут Ералиевич вдруг потребовал отыскать твою служебную записку, состряпанную перед уходом из экспедиции. Бумаги нашлись в целости, слава богу. Они уже у экспертов… А сегодня Ералиев захотел тебя самого видеть… Чуешь? Не прямая ли тут связь?.. Впрочем, думать за других – не мое занятие. Приказано доставить, вот и стараюсь.
– Ладно, ладно! – Казыбек уже заторопился. – А тебе хоть известно, кто затеял этот разговор о похороненном проекте?
– Ты хочешь знать, кто твой союзник? – вильнул языком сокурсник. – Совсем не лишний вопрос для неудачника. Но мой ответ опять тебя удивит. А день и без того полон сюрпризов. Ладно, скажу: что-нибудь значит для тебя имя академика Снурникова?
– Сергей Архипович?
Казыбек, судя по выражению глаз, обретал свою форму.
Елемес развивал успех.
– Ах ты же господи! – всплеснул он руками. – Какой же ты отсталый человек, товарищ Казтуганов! Что значит три года пожить вне привычных понятий! А тут жена мозги припудрила своим гарнитуром? Так и быть, помирю и с женой. А вот с министром, если ты ему не понравишься, мирить не стану.
Последние слова Елемес произнес уже на выходе из квартиры.
– Мыслишка, между прочим, появилась… насчет Меруерт. Только дай слово, что поступишь так, как скажу. И мужская честь твоя будет сохранена, и жена соплями не забросает, сокрушаясь о потерях… Если пожелаешь того, брошу ее тебе в объятия уже сегодня.
– Не много ли обещаешь? – с сомнением произнес Казыбек, не возражая покамест против ультиматума.
Около часа друзья сидели в кабинете начальника управления кадров, разговаривая о том о сем и не касаясь лишь одной темы – размолвки с Меруерт. Казыбек считал, что на службе не должно быть места рассуждениям о семейных дрязгах. Все домашние неурядицы на людях видятся мелкими и не стоящими внимания. Он не разрешал Меруерт звонить к нему на работу, боясь насмешек сослуживцев.
Время уже восемнадцать, но Ералиев задерживался на совещании в Совмине. Соскучившиеся друг по другу однокашники принялись делать заочную перекличку бывших студентов, называя фамилии. Обо всех Казыбеку хотелось знать хоть что-нибудь. Елемес мог дать любую справку.
Забыв о возрасте, они теперь перебирали в памяти эпизоды студенческих лет, то и дело восклицая по поводу судеб своих ровесников, которым в одном случае очень везло, в другом первоначальные успехи сходили на нет из-за какого-либо нелепого житейского происшествия.
Казыбек разволновался, отошел к окну. Его собственная жизнь никогда не казалась ему безмятежной. Кто он сейчас, если примерить по служебной лестнице? Рядовой геолог-неудачник, сотрудник фондов. Судьба самую малость поигралась с ним на чужбине, поманила к себе удачей. А у себя дома?..
Взгляд его упал сначала на тротуар, протянувшийся вдоль домов на противоположной стороне улицы. Там вереницей двигались пешеходы: вот старушка с тяжелой авоськой, рядом мужчина, толкающий впереди себя коляску с младенцем, группа смеющихся девушек. Сколько им? Чуть старше Назкена… Жизнь вот-вот превратит и его в деда, как того старичка, семенящего на кривых ногах вслед за молодым, атлетического сложения джигитом. Женщина, оглядываясь, пересекает улицу, идет прямо на красный светофор… Все бегут, нужно поспеть, а время неумолимо ведет свой отсчет. Минутам ли только?.. А делам?
Спешить вошло в привычку. Другие не останавливаются и тогда, когда рядом упал человек. Есть и такие, что наступят на лежащего и пойдут дальше. А небо с почти неподвижными облаками и загадочной глубиной словно зовет суетящихся внизу людей замедлить шаг, оглядеться на себя хорошенько сначала, обдумать дальнейший путь и уж тогда срываться в соревнование с другими. Всегда величавы горы, чисты снега Алатау… Вот уж к чьей вершине Казыбек тянулся бы всю жизнь, чтобы не отстать от других. Вспомнил об альпинистах: что влечет людей ввысь? Не от суеты ли надоедливой спасаются истинные покорители вершин? Все для них естественно и просто: гора, зовущая к себе, чистое небо, воздух… Задумал – сделал: превозмог самого себя в колебаниях, одолел крутизну скал на подступах к желанному пику…
Путь этот, конечно, не для Казыбека. Если бы он был достаточно натренирован, наверняка чередовал бы занятия: один раз взобраться на высокую гору, в другой – пробурить сверхглубинную скважину… Нет, нет, прогулки, какие бы они ни были заманчивые, не для него. И на самой живописной вершине по привычке искал бы характерные линии на изломе камней, ловил упрятанные в твердую породу блестки минерала… Без таких находок, дающих средства к существованию людям, любое восхождение содержит элемент жизни праздной. Пусть не совсем праздной, чем-то объясненной, оправданной. Но главное все же в том, чтобы не топтаться на месте, искать и находить. Иначе засосет обывательщина. В голову полезут мысли об украшениях, модной одежде с нездешними фасонами, а там недалеко и до завезенных с Востока шифоньеров и кресел, покрытых узорами, будто сорочка жениха. Этак можно забыть о том, что ты пришел в мир человеком, и самому превратиться в вещь, в забаву для других.
– Послушай, а я ведь еще ни слова не слышал от тебя об Алжире, – напомнил о себе Елемес. Он подумал, что Казыбек скучает у окна.
– Только не здесь и не сейчас! – бросил через плечо Казыбек.
Напомнил дружок о недавнем. И в голове геолога завертелось, будто калейдоскоп…
– Трудно все-таки жить за границей, Елемес… Чужбина есть чужбина. Часто снился Актас. Давала себя знать обида: своя земля не приютила… А так много хотелось успеть в молодые годы! Потом все плохое стало забываться, казалось уже мелким. Случается же: строгий родитель пожурит сына за провинность. Виноват-то я был сам, не смог втолковать шефу. Кипятился напрасно… Вот я перед тобою весь…
– Дураку не втолкуешь, – заметил Елемес, но, не увидев в лице друга понимания, заговорил о нем слегка разоблачительно: – Я ведь только теперь стал замечать: едва заговорят при тебе об Актасе, ты вспыхиваешь, будто девица от неосторожного слова.
– Актас – моя первая любовь! – признался Казыбек. – Только дорога мне туда заказана. Уезжал, клятву дал, что ноги моей там больше не будет. Характер мой знаешь.
Елемес, будто не услышав его ответа, принялся жалеть Меруерт, выложившуюся до донышка, чтобы украсить семейное гнездо. Угнетала мысль: идут с Казыбеком за назначением. А если Казтугановым придется вновь переселиться… Не исключено, совсем уехать из города?..
Казыбек между тем рассказал о предложении, сделанном ему в «Союзгеологии» в Москве.
Елемеса его разговор в Москве не заинтересовал так уж серьезно.
– Нет, батыр, тебя ждет нечто другое, – сказал он уверенно. – Если Ералиев распорядился о новой квартире для вашей семьи, значит, он имел какие-то виды на тебя. Как бы ты сегодня, друг мой, после аудиенции у высокого начальства не вышел из этого кабинета с назначением на новую должность. Максут Ералиевич в последнее время все чаще теребит меня насчет людей, способных взять под свою руку коллектив. Канцеляристов не жалует. Многих уже отправил на пенсию. На освободившиеся места приглашает только тех, кто проявил себя в поле. Любителей повозиться с бумажками, заменять живое дело инструкциями прочь гонит. Знаешь, сколько в министерстве сейчас таких чиновников? Пустяка подчас невозможно решить оперативно. Тут же найдут какие-то аргументы, контрдоводы, превратят сущую мелочь в неразрешимую проблему. Лишь бы самому не решать, чтобы после отвечать не пришлось… Словом, Ералиеву подавай человека с характером, способного «вкалывать» засучив рукава. Кстати, видел бы ты нашего министра на субботнике! Когда он с лопатой в руках, за ним не поспевают работяги.
– Занятный человек! – согласился Казыбек. – Я хоть и в глаза не видел министров, щелкоперов презираю. Пусть геолог впустую сезон убьет в горах, там он все-таки ума набирается на будущее. На своих же промахах учится… Сидя все время над бумагами, тупеешь… Вот поработал на разведке, кое-что удалось, и рад. Снова жить хочется.
– В поле тебе, Казыбек, с твоими крыльями! – заключил Елемес – Мне уже не подняться до тех высот.
Казыбек продолжал от окна:
– А еще чего хотелось бы – с делячеством помериться силами! Сколько этих жучков-короедов развелось у нас! Видим, что плодятся дальше, подгрызают добро наше и людей хороших, а мы молчим, посапываем себе в две дырочки и терпим. Одно-два таких насекомых не опасны, а когда размножатся и заскребут во всю мощь дружно, ох, как тоскливо на душе становится. Глядишь, у тех, кто рядом с ними прошел выучку, зубки пошли в рост. Перетирать чужое вошло в моду. А наследники уже с врожденным грызущим устройством на свет появляются… Перерождаемся, Елемес? Как ты думаешь?
– Так же и думаю, как ты…
– Почему окорота самым ретивым не даешь? Не засучиваешь рукава для драки, подобно министру? Силенок маловато? Духа не хватает?
Ответа услышать не успел. К подъезду подошла машина. Из нее вышел Ералиев. Казыбек, хотя и не видел его раньше, узнал хозяина дома по осанке, по неторопливым уверенным движениям.
4
Министр не был ни суетливым, ни медлительным. Он все делал размеренно и четко, нисколько не рисовался, как другие, чтобы подчеркнуть свое особое положение, не заискивал перед другими. Широким шагом переступил порог приемной, будто и впрямь запаздывал и хотел наверстать упущенные минуты, нужные не только ему. Быстрым взглядом осмотрел комнату с ожидающими его людьми. Заметив у стола секретарши незнакомого человека с нездешним загаром лица, улыбнулся и, приблизясь к нему, протянул руку для приветствия. Казыбек сразу определил: рука твердая, пальцы по-мужски сильны и упруги. Пожав посетителю руку, он пригласил в кабинет, выждал, пока зашли визитеры. Не сделал притом ни одного принужденного, заученного по правилам хорошего тона жеста, обошелся без подчеркнуто вежливых слов, по обыкновению отнимающих минуты у занятых людей. Своим доверием и неподдельной простотой расположил к ответному доверию.
Казыбек был из числа рослых, статных, атлетически сложенных мужчин. Но министр оказался несколько выше его, быть может, совсем чуть. От самого лба, прочерченного двумя глубокими складками, но высокого, в ладонь, через густую шапку волос пролегла молочно-белая полоса пигмента, словно подрисованная для эффекта. Седеющие виски несколько сглаживали первое впечатление от этой врожденной полосы на державной голове Ералиева. Лицо министра было скорее грубоватым из-за крупных черт его, полноватых губ. Но светло-карие глаза, внимательные, наполненные светом, излучали тепло и доброжелательность.
– Присаживайтесь, джигиты! – произнес Ералиев, по привычке пробежав глазами принесенную в его отсутствие стопочку телеграмм. Что-то пометил себе в настольном календаре. И потом уже ни разу не отвлекся от беседы.
– Вас, Казыбек-бауыр[56], я немного знаю. Говорят, у вас хорошо сложилась поездка в Алжир. Примите мое поздравление, спасибо за службу! Всегда приятно слышать об успехах земляков, куда бы их ни занесла судьба. Казах перестал быть только степняком, скотоводом. Уже в этом проявляется широта нашего народа.
Казыбек принял добрые слова в свой адрес без ложной скромности. Тут же поблагодарил министра за заботу о семье, пока он совершал длительный вояж на Африканский материк.
Ералиев еще раз изучающе взглянул на смуглое лицо геолога, любуясь его загаром, перешел к делу.
– Сознаюсь, Казыбек Казтаевич, не очень-то хотелось беспокоить вас сегодня да и в ближайшее время… Понимаем: отдых… Во всем виноват случай: на днях в этом кабинете мне говорили о вас… Вы как бы присутствовали при той беседе, духом своим, что ли, мыслью. Короче говоря, как вы посмотрите на наше предложение поехать в рудный край с особым поручением? Понимаю ваш довод, мол, и без Казтуганова служба геологии на чем-то держится, мы располагаем отличными специалистами, которые смогли бы, смогут… И так далее. Но иногда так чертовски складываются обстоятельства, что данное поручение без риска провалить дело и с несомненной пользой выполнить может только один человек. Здесь, как говорится, недалеко до понятия «незаменимый»… Лично я не люблю такого термина, но в талантливых людей всегда верил!
Казтуганов молчал, изумленный внезапно открывшейся своей исключительностью. Молчание его становилось все более тягостным и в чем-то неприятным. Елемес Кунтуарович покачивался в кресле, бодая сердитым взглядом друга и подавляя в себе желание поторопить его с ответом министру.
– Создана комиссия, – продолжал Ералиев. – Перед нею особая цель. Очень важная для всего края. Это раз. Во-вторых, Сергей Архипович Снурников отзывался о вас как о хорошем специалисте, умеющем читать недра. Ну и в-третьих, – министр обернулся к Кунтуарову, – да будет вам известно: геологический отдел Актасского комбината, никого не спросясь, начал бурение по вашему проекту… Горняки, не дождавшись прибавки сырья от нас, ударились в амбицию, хотят доказать: в Актасе имеется руда… Словом, брошен вызов. Позицию геологов горняки опровергают, использовав наши же приемы разведки… А это вдвойне опасно для престижа. Идет проверка профессиональной годности… Возможно, я напрасно тревожусь сейчас, все покажут данные первых глубоких скважин. Но если затея Жаксыбекова оправдает себя, теория академика Снурникова и ваши догадки приведут к открытию. Искренне радуясь за этот успех, я, как министр, буду себя считать несостоятельным руководителем целой отрасли… Вы меня поняли, Казыбек Казтаевич?
Казыбек не ожидал такого поворота событий. В начале беседы он воспринимал поездку в рудный край как не обязательную или, во всяком случае, не срочную. Слушая министра с напряженным вниманием, он намеревался вскоре деликатно прервать беседу и отказаться от участия в этом деле. Однако когда речь пошла о чести геологии, о вторжении людей другого ведомства в его почти забытый проект, в нем пробудилось самолюбие.
– Как горняки добрались до моего проекта? – спросил он возмущенно. – Кто их навел на след?
– Кто ищет, тот всегда найдет! – отозвался на недоумение Казтуганова министр.
– Все это так неожиданно! – заговорил сам с собою Казыбек. – Если признаться, мне приятно: вспомнили о заруганном проекте. Четыре года назад я готов был лечь костьми на этой сопке, лишь бы доказать, что руда там есть. А теперь, когда всыпали под завязку, руки отбили… Что там произошло, хотелось бы знать?
– В двух словах могу сообщить, – сказал Ералиев. – Времена изменились, бауыр… Нужда заставила… А может, были и тогда люди, которые верили вам. Теперь вознамерились отмести сомнения.
– И радостно и горько! – подытожил услышанное Казыбек. – Я в растерянности, прошу понять. Да и не готов к чему-то серьезному сейчас, если разобраться. Не ожидал, честное слово. Что прикажете делать?
– Не приказываю, а прошу: ехать! – Министр снова обратился к кадровику: – Завтра же снабдите джигита всем необходимым в дорогу. Ах, да! Надо ведь сначала принять его на работу… Ну, пока оформим как моего референта по вопросам разведки. Так и напишите, Елемес Кунтуарович, в приказе. А вы, Казыбек Казтаевич, не обижайтесь за поспешность. Будем называть все это оперативностью. Короче говоря, помогите, выручайте… Потребуется отдых – дадим позже, после завершения работы комиссии. Идет?..
Казыбек коротко всхохотнул, тут же прервал смех. Глядя в упор на министра, сказал:
– Извините за слабость, не удержался… Когда шел сюда, на языке вертелось лишь одно слово «нет» всякому предложению. Не зря говорят: хуже всего человек знает сам себя. Заговорили об Актасе, и сердце зашлось от пережитого. На уме – нет, а сердце твердит – да. Самому захотелось в Ускен.
– Выходит, смог Ералиев уговорить? – пошутил министр.
– И в этом вам не откажешь, – согласился геолог.
– Вашему сердцу – хвала! – продолжал Ералиев. – Оно у вас еще не зачерствело. Мне ли не понять истинного разведчика недр? У каждого из нас есть мечта совершить что-либо значительное, добраться до сокровищ. Когда мне надоедает бесконечное сидение в кабинете, рвусь на простор, бегу от самого себя! Иной раз просто невмоготу от звонков и бумаг. А что поделаешь? Невольник своего положения. Вздохнешь поглубже и окунешься в новое заседание… Хоть и грешно так думать о себе, но если чувствуешь удачу, рвется наружу восклицание: «Ай да Ералиев!..» Или как там у Пушкина? Вот и сейчас: встретился с вами, и на душе легче… Итак, выезжайте, дружок! Не медлите, там уже люди готовятся к схватке с землей. И… друг с другом – вот в чем соль!
Ералиев перенесся мыслью в семью новоявленного «референта», и тут же вспомнилась Меруерт Казтуганова – импозантная женщина в сером вязаном платье с ажурным, такого же цвета, широким воротником, облегающим плечи. Ему еще тогда, при первой их и последней встрече, вдруг стало жаль мужчины, обладающего такой редкостной особой. Что-то похожее мелькнуло в сознании Максута Ералиевича и сейчас. Уж очень простым и по-мальчишески беззащитным показался ему Казыбек. Но в глазах джигита бездна мысли, реакция на любое слово – мгновенна и точна. «Инженерное мышление!» – отметил про себя министр. Он уже сам радовался их знакомству, не скрывая эмоций. На прощание крепко жал руку. Иной специалист, продолжал размышлять Ералиев, стал бы важничать, набивать себе цену, а этот сразу все понял и согласился… Дома ждет взбучка от жены-красавицы. По старшинству возраста, жалея Казыбека, заметил:
– Супруге своей от меня передайте: задание это – плата за новую квартиру. Женщине такие объяснения понятнее.
– С женой договоримся, – поспешно сказал Казыбек. – Здесь нам может пособить и Елемес Кунтуарович. Мои сомнения в другом…
– В чем именно? – спросил министр.
– Ильяс Мурзаевич не так уж давно был моим руководителем… А спор об Актасе это же, по существу, продолжение драчки с Кудайбергеновым. Смогу ли быть объективным – вот в чем вопрос.
– Вот вы-то как раз и сможете! – опроверг его сомнения министр. – Другой, наверное, не совладал бы с желанием отомстить за обиду. А вас закалило алжирское солнце, надеюсь. И времени было достаточно, чтобы добраться в мыслях до собственных ошибок. При вашей правоте и принципиальности ошибочки наверняка были? Ну, вот настало время подвести итоги давней совместной ошибки.
– Были, были, – тихо проговорил Казыбек, потупясь.
– Вот видите, вы даже о своих ошибках не забываете! Итак, по коням!
Два геолога, повидавшие виды, перетерпевшие на веку всякого лиха и не утратившие способности мыслить трезво, внимательно посмотрели друг другу в глаза и разошлись надолго.
5
Елемес выполнил обещание – возвратил Меруерт к семейному очагу. Подавленная, с остатками обиды в лице, хозяйка дома на другой день стояла у порога покинутого ею жилища.
– Эй, путешественник! Бродяжка несчастный, подойди ближе! – кричал от дверей неугомонный дружок, словно продавал редкостный товар на рынке. – Подойди и взгляни, до чего ты довел бедную жену своим упрямством! На сей раз она простила. Но, чур, не повторять скандалов из-за мелочей. У вас кроме шкафов и стульев кое-что в доме имеется… А ну-ка, сойдитесь и подайте друг другу руку… Можете поцеловаться, если не забыли, как это делается. Я отвернусь, не любопытный.
Меруерт порывалась пройти в детскую, но провожатый крепко удерживал ее за руку возле порога. Когда Казыбек наконец выглянул из своей комнаты, Елемес соединил их руки, продолжая сыпать словами:
– Если доверились на мой суд, слушайте приговор: ты, мужчина, перестанешь упрекать свою половину за ее попытку создать в доме уют – это священное право женщины. Пусть эти размалеванные восточными кустарями доски остаются под крышей, коль их занесла сюда судьба. Получше расставить всякую рухлядь я вам помогу. И не лезь, пожалуйста, в бабьи дела, если ничего в том не смыслишь. «Тачку» свою, уже обреченную на продажу, уступи тем прохвостам. Сдерите с них побольше, если они целыми гарнитурами бросаются, или оформите через магазин по установленной цене. А мы с Меруерт узнаем в мебельном магазине стоимость этих роскошных кресел и столиков. Останутся деньги – сдайте в Фонд мира, и вся недолга… А тебе, красотка, надлежит впредь в серьезных делах испрашивать совета законного супруга, не действовать наобум. Кому не по душе мое решение, говорите сейчас же, готов принять петицию на обжалование.
Казыбек, не выпуская руки жены, пытался что-то возразить, но Елемес остановил его жестом, – оказывается, не все сказано.
– Не кипятись, друг мой. Я, как видишь, все продумал, чтобы сберечь твое имя в чистоте. Знаю, ты можешь уплатить всю сумму без участия дельцов, но рассуди по-мужски: зачем нам отдавать вполне исправную машину почти за полцены прохвостам? Изымем нетрудовые доходы и передадим в Фонд мира или в сиротский приют… Я высказался как на духу, а теперь вы между собою объясняйтесь.
Елемес шагнул было в глубь прихожей, но хозяин квартиры остановил его фразой:
– Погоди! А что ты обещал министру?
Елемес взмолился, ухватившись за голову:
– Ну и люди! За одну минуту реши им все, додумай за них, вынь да положь в законченном виде! Пощадите, люди добрые! Хороший хозяин хоть и не платит за работу ишаку, зато покормить не забывает!
Меруерт, догадавшись, на что намекает добровольный их помощник, метнулась на кухню, загремела посудой. Казыбек пошел вслед за женой спросить, где будут накрывать на стол. А Елемес не скоро еще унялся в своих упреках, шутливых поношениях, адресуя их то хозяину, то хозяйке, вставляя между язвительными словами то прибаутку, то ловко сочиненную на ходу подсказку о том, как оберегать дарованное людям семейное счастье и не разменивать его на мелочи ссор, на пустопорожние перепалки. Заботясь о госте, супруги все смелее вступали в общий разговор, и прежний лад в семье незаметно для них вошел в привычную норму.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
1
Члены комиссии долго не могли нащупать удобного всем пути к пониманию друг друга. Горячего желания прийти к согласию оказалось мало. Недоставало объединяющей мысли: с чего начать? С проверки ошибок в геологоразведке или с подсчета оставшихся запасов при комбинатах? Всяк тянул в свою сторону и упрекал в недосмотре мнимых противников.
На первом же заседании Кудайбергенов и Жаксыбеков предпочли показать свою эрудицию. Каждый из них внушал другому, что он не лыком шит… О намерении поступиться сложившимися убеждениями не было и намека в их бесконечных пререканиях.
Еще до первого заседания комиссии Кали Нариманович, используя свое право председателя, направил в объединение разведчиков запрос. На бумаге у него получилось двенадцать пунктов, по каждому требовалось разъяснение… Кудайбергенов сунул эту бумагу Шибынтаеву, тот, узрев нечеткость в резолюции генерального, не спешил раскрывать перед «противником» все карты, тянул с ответом… Наконец после звонка с напоминанием выслал копии кое-каких старых отчетов, смысл которых сводился к отговорке:
«Полные данные имеются в министерстве… Если желаете их получить – запросите через соответствующие каналы…»
Жаксыбеков сначала опешил от такой наглости. Затем вернул записку главного геолога ему же и в категорической форме потребовал ответить на все вопросы без утайки. Пришлось даже пригрозить обращением в высшие органы.
Проверка положения дел с запасами сырья, еще не начавшись, зашла в тупик. Кали Нариманович посоветовался с заведующим промышленным отделом. Решили подождать специалистов из Алма-Аты, чтобы не обострять и без того неважные отношения с разведчиками.
Оказавшись в некоей осаде, руководство геологического объединения получило несколько дней передышки. И прежде не избегавшие встреч друг с другом, Шибынтаев и Кудайбергенов теперь почти не расставались. В своих планах защиты от нежданного вторжения в их хозяйство оба они походили скорее на заговорщиков, чем на искателей причины отставания.
– Состав комиссии для нас невыгодный, – толковал своему шефу Таир Шибынтаев. – Жаксыбеков никогда не был к нам доброжелательным; Матвеев пойдет за теми, на чьей стороне окажется перевес; Табаров ни перед чем не остановится ради своей симметричной теории, а мы ее отвергли… Выходит, уже трое явно против нас. Остается надежда на специалистов из Алма-Аты. Министр до поры – наш союзник. Но из столичной компании один наверняка да отколется от нас, так бывало и раньше. Значит, верных «штыков» – трое. Да и то, если заглянуть в душу секретаря нашего парткома Крылова, ответа, как он поведет себя, не найдешь. Говорил вам: надо избавиться от Крылова. Отправили бы на повышение, что ли? Придешь посоветоваться, мямлит: «Поговорим в райкоме, нужно ли спешить?..» Все в этом духе. Темная это лошадка! Того и гляди, повернет и Крылов нос по ветру.
Кудайбергенов гладил виски, слушая главного. Ему не нравились его рассуждения. Шибынтаев в последнее время стал чересчур словоохотливым. Боявшийся прежде даже взгляда своего шефа, теперь, забываясь, то и дело сбивается на поучения.
– Есть у меня мыслишка, – продолжал Таир, будто заводной. – Пора зайти с козырного туза в этой игре. Объявить о Шокпаре. Хватит держать его за пазухой. Месторождение что надо. Особенно по содержанию свинца. Пропустить бы его скоренько через ЦКЗ…[57] Есть знакомый корреспондент ТАСС, живем на одной лестничной площадке… Арсений Изотович сделает по нашим материалам броскую информацию. Ее покажут по программе «Время». На нас взглянут совсем по-иному. Может, и комиссию за ненадобностью распустят, будь она неладна! Шокпар – это наше спасение, Илеке… Уверяю! Нас объявят победителями, а все эти Табаровы и прочая книжная тля исчезнут с глаз, будто их и не бывало. Сырье есть, бери сколько хочешь, заводы живы, а остальное трын-трава.
Кудайбергенов помнил о Шокпаре и без подсказки коллеги. В той «мыслишке» заместителя было не столько ума, сколько авантюризма. Ничего не придумал, кроме «козырного».
– Но ведь Шокпар не доведен до состояния, чтобы мы могли бросаться им! – тяжело упрекнул главного Кудайбергенов. – Я ведь о том и раньше толковал: ускорьте оконтуривание площадки!
– Там остались пустячные недоделки, – заверял шефа Таир Унисьянович. – К концу года округлились бы. Уверяю! Но сейчас…
– Толкаете на преступление, Шибынчик[58].
Укол старшего не подействовал на него. Главный искренне возмущался:
– Какая разница между скрытой и явной припиской? Небось не впервой так поступаем, все сходило с рук, если подлог обнаруживался после. За давностью происшедшего списывали ошибку в убыток. Только и всего… Мать-земля скрыла в своих недрах не один наш просчет.
Разговор в таком духе мог быть прерван в любую минуту неожиданным решением шефа. Но Ильяс пока молчал, слушая Шибынтаева вполуха.
– Илеке, давайте рассуждать трезво, – ныл сбоку первый советчик генерального. – Вся наша работа, я говорю о геологии, в целом построена на риске… Кто из геологов спускался под землю? Наделаем проколов в коре, наткнемся на залежи, прощупаем там-сям поблизости и тут же выдаем подсчет на миллионы тонн… Все ведь на глазок делается. Горняки уточнят, когда до пластов доберутся. На своих руках взвесят. К тому времени уходят года, многое, в том числе и люди, переменится!
– Структура там неясна! Руда то появляется, то исчезает! – выдавливал по слову Кудайбергенов. – Без точной характеристики структуры кто нам поверит? Все твои подсчеты – бумага для туалета!
– Думал и о структуре! – не сдавался Шибынтаев. – В средних горизонтах руды навалом, хватит по крайней мере на первые десять лет. Пока горняки выберут ее, от нас и праха не останется. Я-то уж со своей тахикардией уберусь в любой момент. И вы уйдете на пенсию.
Шибынтаев нехорошо засмеялся.
– После нас хоть потоп! – рассудил его план Кудайбергенов. – Называется, похозяйничали? Уволь, Таир, я так не могу. Боюсь, понимаешь?
«Раньше мог! – злорадно мелькнуло в мозгу геолога. – Теперь остарел, о душе вспомнил».
Кудайбергенову было известно, что его верная опора в управлении, правая рука и мозговой центр, как называли Шибынтаева, интересен не столько своими знаниями, сколько изворотливостью слизняка, всю жизнь учившийся одурачивать других, сваливать вину на ближнего. Ради спасения своей шкуры готов тут же унести ноги подальше от опасности… Генеральный не раз восхищался его ловкостью. Сейчас, глядя в перекошенное кривой улыбкой лицо главного, Ильяс вдруг испугался: рядом с таким неискренним человеком он шел по жизни пятнадцать лет! И каждое мгновение Таир мог «заложить» самого Ильяса, если бы ему грозила опасность…
– Ты все сказал?
– Не все! – резко ответил Шибынтаев. – Надо довести разговор с Табаровым до конца. Тогда в «берлоге», пусть ненадолго, вы нашли с ним контакт. На совещании в обкоме, если толком разобраться, за Табаровым люди не пошли. Я тогда ловко его подсек своим вопросом. Нам остается намекнуть на помощь, и он пойдет на мировую… Черт с ним, повожжаемся с этим новоявленным Остапом Бендером еще год-два. Подарим ему экспедицию, пусть проваливает с богом, лишь бы сейчас под ногами не крутился… В ответ на такую «покупку» получим еще один голос в нашу пользу. Счет станет четыре на три.
Кудайбергенов напряг внимание: все те же приемы борьбы у Шибынтаева: обман, посулы, игра на слабостях людских и настырный расчет. «А ведь может клюнуть на сговор слишком увлекшийся своей теорией ученый! Но и эта уловка до поры! Был ты, Таир Унисьянович, всего лишь любитель обвести доверчивого человека вокруг пальца, теперь настоящий профессионал… Не исключено, что дуришь и меня, раболепствуя с виду, а в душе смеешься надо мною, своим кормильцем».
