Текст книги "Клад"
Автор книги: Медеу Сарсекеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 31 страниц)
– Ну и что? – Меруерт решила не сдаваться. – Может, и ты будешь заместителем. У тебя все данные…
– Дура ты! Дурочка!
Не находилось слов, а главное – он пока не видел выхода. Но решение уже вызревало.
– Сколько это все стоит? – он кивнул головой на дверь.
– Не знаю.
– А машину в какую сумму оценили?
– Не знаю.
Казыбек в отчаянии хлопнул себя по ляжкам.
– И на таком уровне подготовки, – того не знаю, сего не ведаю, и с кем дело имею, понятия не имею, – ты вступила в аферу?
– Но это не афера, Казыбек! Мы просто обменялись!
– Святая простота! Неужели ты и сейчас не понимаешь, в какую грязную лужу тебя затащили?
– Но я же ничего не украла, Казыбек! Мы согласились баш на баш!
Казыбек оттолкнулся от кровати, неверным качающимся шагом, словно больной, подошел к окну. Пока думал, ни разу не обернулся. Ей показалось жутким его молчание.
– Может, я не смогла правильно оценить? Я у Назкена совета спрашивала. Он у нас большой. Мы, правда, торопились. Хотели как лучше.
Казыбек окончательно убедился в том, что Меруерт многого недопонимает. Да, в этом деле, так лихо под-закрученном пройдохами, и черт ногу сломит!
– Не мало! – произнес он с отчаянием. – Мебель баснословно дорогая. Она не по карману таким, как мы с тобою. А эти прохиндеи наверняка украли с базы, схимичили, нечестным путем присвоили. Это приходило тебе в голову? Не приходило? Ну, умница, ну, молодец! – он снова заводился. – Ведь ты сейчас соучастница преступления!.. Неужто совесть тебе не подсказала? Ты берешь то, что не для нас припасено. Оно будет вечно жечь тебе, всем нам глаза! В конце концов, эта куча дров может однажды сгореть за одну минуту! Жить потом как? Детей воспитывать? Эти людишки, – он шагнул к двери, – завтра твою «Волгу» сбудут по спекулятивной цене, и цепочка пойдет крутиться дальше. А в начале этой роковой цепочки – твоя наивность, Меруерт! И глупость заодно!..
Когда Казыбек начал свою длинную и беспощадную тираду, похожую на речь прокурора, Меруерт тоже поднялась с края кровати, прошла на середину комнаты. У нее был потерянный вид, но мысль работала четко и ожесточенно. Она не первый год замужем и знает: нет такой семьи, где бы не разлетались вдребезги тарелки. Или не случалось бы размолвок… У них с Казыбеком тоже возникали объяснения по-крупному. Но подобных грубых слов, вплоть до обвинения в глупости, пока у их очага не раздавалось. Да, она где-то переступила край в своем супружеском рвении угодить мужу. Только теперь ей стало понятно: разве все это или что-либо другое в этом роде с мебелью получилось бы хуже, если бы они с мужем занимались обставлением квартиры вдвоем? Разве только того, что она «выбила» для семьи гараж и четырехкомнатную квартиру, недостаточно, чтобы любимый оценил ее ум, желание быть равной в семье?
К Казыбеку наконец пришло решение:
– Иди и скажи этим прохвостам, что мы отказываемся от гарнитура. Да, мол, не понравилась покупка мужу… Разве так не бывает? Иди же скорее, пока не ушли.
– Сам скажи! – со страхом в глазах произнесла женщина.
– Уволь! Я их не знаю и знать не хочу!
– Казыбек, не горячись! Давай еще раз подумаем.
– Эге! Еще не один раз за голову схватишься. Но пусть это произойдет после, когда они со своей рухлядью выметутся из квартиры вон.
– Муж, не позорь меня перед людьми! – Меруерт готова была стать на колени.
– Разговор окончен, Меруерт Айбатовна, – приказным тоном заявил Казыбек.
Женщина стронулась с места, но пошла не к двери, чтобы выполнить волю мужа, а в другую сторону, к окну.
– Прости, Казыбек, но я не стану этого делать. Если хочешь знать, я тоже человек. У меня есть своя гордость, свои принципы. Мне уже тридцать пять, я мать троих детей… Пусть я плохая жена, оспаривать не собираюсь… Но быть девочкой на побегушках, жить только ради исполнения твоих желаний дальше не могу. Я хочу как все: одеваться не хуже подруг, мыслить, стремиться к лучшему. Хочу приходить после работы в дом, а не в конуру, иметь приличную мебель и все остальное, что есть в квартирах нормальных людей, не изуродованных предрассудками… Где только мы не скитались во имя твоей страсти к поиску руды? Прозябали чуть не в землянках, жили в какой-то глинобитной халупе на окраине поселка. Затем все бросали, кроме детей, не думали об уюте… Подались за границу! Ради чего? Чтобы ты обзавелся блестящей медалью, любовался ею на старости лет? Тебе и сейчас, когда сорок, ничего не нужно, кроме геологии. Вспомни обо мне, о детях своих, если я для тебя не тряпка, о которую можно ноги вытирать? Почему не оглянешься, как поступают другие? Почему они не спешат принести в жертву свое время, здоровье, семью? Что, у них другой партбилет? Они нечестолюбивы или круглые идиоты? Нет, такие же, как мы с тобою, но люди не живут безоглядно. Повезло, заработали на машину, в конце концов жилье приличное заслужили – почему должны цепляться за старье и продолжать жить, как велят деды?.. Казыбек! – повысила голос Меруерт. – Какое нам дело до того, где взяли Жаркеловы гарнитур? Может, себе купили, а нам подарили в обмен на ненужную нам машину! Такую мебель тебе в магазине покажут лишь как образец. Продадут другому. А нам стоять в очереди, пока… жизнь не пройдет.
– Все сказала, моя радость? Вижу, все… Так вот не теряй времени, иди и вытури этих деляг из нашей квартиры. Иначе мне придется заявить в ОБХСС… Мне их чуточку жаль, – твои единомышленники. Но… гони в шею!
Меруерт чувствовала: она горит, что береста на костре. У нее достало сил броситься мужу на шею, поцеловать, пустить слезу. Новую атаку жены он вытерпел стойко, потому что к нему пришло решение…
– Вы, Казтугановы, – заявила Меруерт, – все будто из железа. Разве что Жазыбек чуточку иной… А вы с отцом мимо утопающего пройдете и руки не подадите.
– Кто этот тонущий на моих глазах? – с усмешкой спросил Казыбек, видя, что жена иссякла в своей ярости и вот-вот опять грянет проливной дождь.
– Я!..
– Ну, тебе-то я не дам утонуть, спасу.
Он уже смеялся.
Меруерт глубоко вздохнула.
– Будто я не хотела идти той же дорогой чести и достатка, что и ты? Не только хотела – шла, долго и… безрезультатно. Но я кончаюсь как женщина, годы на закате! Как ты этого не понимаешь, Казыбек! Мы с тобою жили в палатках и в юрте. А я люблю все хорошее, красивое! Хочу отдохнуть, мой муж, от нужды и ожидания лучших дней. Тебе все еще неясно, откуда этот мой каприз?
– Очень даже ясно. Иди и скажи!
Меруерт не повиновалась. Она прислонилась к спинке детской кровати и, покусывая губы, толковала свое:
– Заявляй, муж! Пиши донос на свою жену, жалуйся на кого угодно. Я не буду выбрасывать мебель, о которой мечтала долгие годы. Нет, я не переживу этого!
Высказав все, что было на душе, она упала на койку Шолпан. Плечи ее ходили ходуном от едва сдерживаемых рыданий.
5
Казыбека такими приемами борьбы не сломить. На смену его растерянности пришли убеждения и воля. Он вышел в коридор, плотно прикрыл дверь в детскую комнату. Пошел на шум в кухне. Мельком увидел: дети стабунились в комнате Назкена. Из чужих в квартире оставались только братья Жаркеловы. Казыбек узнал их по внешности: они были как две капли похожими друг на друга, несмотря на солидную разницу в возрасте. У старшего лишь усы погуще и не такие черные, как у младшего. Действовали они во всем согласованно. Даже когда опорожняли сумки с закусками.
Куат, увидев хозяина квартиры, развел руки и сказал, как пожаловался на судьбу:
– Оплошали мы, Казыбек Казтаевич… Не сразу поняли, кто вы. Не ругайте за промашку. Постараемся исправиться. А сейчас просим… за благополучное возвращение по маленькой…
Он уже совал Казыбеку в руки наполненную рюмку. Но тот отвел подношение в сторону.
– Вот что, джигиты! Вышла накладка. Мы не поняли друг друга с Меруерт Айбатовной, а вы вступили в деловые отношения с женщиной, не дождавшись приезда хозяина. Выходит, все мы немножко ошиблись. Я раздумал продавать свою «Волгу». У меня на нее другие планы.
Разговор пока вел старший.
– Вы считаете, что супруга продешевила? Назовите другую цену.
Младший отчаянно давал ему поддерживающие знаки.
– Вы меня не поняли. – Казыбек морщился, будто от зубной боли. – Машина пока не продается. Кто знает, дадут ли мне новую? Поездим пока на прежней. Когда надумаем продать, пусть идет через комиссионку. Так что извините. Другого решения не будет. Лучше, если бы вы убрали из квартиры свои вещички сразу. И сегодня же пригоните машину обратно. Без милиции!..
Братья переглянулись. На лицах крайняя растерянность и удивление. Покамест они понимали только одно: между женой и мужем возникли разногласия. Не без того… Они готовы продолжить торг. Но когда? Тщательно вытерли руки о салфетку, застегнули пиджаки костюмов.
– Не прогоняйте нас сегодня! – взмолился Куат. – Давайте подумаем до завтра.
– Не советовал бы откладывать! – решительно заявил Казыбек. – Завтра я могу сдать ваш гарнитур властям.
Старший сказал сокрушенно:
– Да, Казеке, крепко вы нас подсекли! А мы-то думали…
– Думайте, как угодно! Не мешайте мне поступать, как я хочу.
– Апырай!..[51] Мы уже отправили свои грузовики! – послышалось за его спиной.
– Догоняйте или найдите другие! Даю срок: до вечера!
Выпроводив оборотистых братцев, запер за ними дверь на ключ. Зареванная, с мокрыми от слез щеками, Меруерт стояла возле вешалки, надевая плащ. Это было ее последнее средство воздействия на «толстошкурого» мужа. Казыбек не рассчитывал на такой поворот дела. Он ожидал, что Меруерт рассердится на него, через день-другой смирится со своей потерей. Выходит, за два года его отсутствия она извлекла кое-что из запасников своего характера. Или злополучный гарнитур этот, словно в него вложили волшебное зелье, приворожил ее сердце? Раньше она не была такой упрямой. Ему стало больно за подругу. Чистая, возвышенная Меруерт успела так низко пасть в своих честолюбивых помыслах. Глубоко ли это проникло в ее сознание? Так немного стоили ее убеждения – один только гарнитур? Казыбек мог бы жизнью пожертвовать за семью, за любого из детей, за Меруерт. Но за красивые деревяшки ломать добрые отношения в семье? Это не укладывалось в мозгу.
– Я сказал им все… Мебель заберут сегодня.
Она шла к двери, громко стуча каблучками.
– Меня будешь искать там, где окажется эта мебель. Возможно, на свалке. Разумеется, если я тебе нужна.
– Меруерт, подумай все же, тот ли это случай, когда нужно бросать вызов? Кучу подобного хлама или даже лучше, можно приобрести завтра самим.
– Мне наплевать на гарнитур! – вдруг заявила она. – Может, я захотела испытать, чего я сама стою в этом доме?
Перед носом Казыбека дверь захлопнулась.
Ушла. Перечеркнула прежние клятвы в том, что мир под крышей и лад в семье для нее всего дороже. К тем ее отнюдь не редким и не случайным рассуждениям щедро прибавлялись другие: невыносимо скучает в разлуке, не может жить без него… Может! Да еще как! И недели не прошло – закатила скандал с истерикой! Что оставалось мужу? Бежать вслед, просить прощения? В следующий раз она уже будет ноги вытирать о тебя, диктовать нормы поведения.
У Меруерт был своеобразный характер, она умела настоять на своем. И делала это довольно искусно: то уговорами, то лаской. «Перебесится и вернется. Иногда человеку нужно лишь проветриться на улице, чтобы голова заработала ясно, без заскоков. Но такие вспышки вражды, какая произошла сегодня, не проходят бесследно. На сердце и памяти остаются зарубки».
Казыбек не знал: сердиться на супругу или жалеть ее? И то и другое было сейчас неподходящим. Больше, чем злополучный гарнитур, в его душе занимало место сомнение в жене.
Шагнул в гостиную. В его глазах все поблекло, имело совсем другой вид. Красивые вещи, которыми он непроизвольно любовался полчаса назад, утратили свой лоск и раздражали, как виновники скандала. К сердцу подступала ярость.
Теперь Казыбек ловил себя на желании хватать что под руку попадется, сокрушать, громить. Вид поверженного врага лечит бойцу раны. Возле собранного серванта он увидел забытый кем-то кухонный топорик. Подхватил это орудие, подбросил в руке, пробуя на вес. Примерился, с чего начать. Больше всего места в комнате занимала, конечно, стенка. Замахнулся на верхний угол, откуда поблескивал из оберточной бумаги кусочек зеркала.
– Папа! – остановил вопль. – Тебе плохо? Давай прогуляемся в горы.
Топорик выпал, но руки продолжали цепляться за что-нибудь, трогать… Опустошенным взглядом повел вокруг. Увидев испуганного Назкена, проговорил:
– Да, сынок, надо поехать в горы.
Голос его дрожал.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
1
По приезде в Ускен Кали Жаксыбеков направился к заведующему отделом промышленности. Приглашали его к секретарю, но он еще в дороге решил сначала заглянуть к Валерию Ивановичу Матвееву. С ним Кали был знаком давно и по-хорошему. До перевода в областной центр Матвеев работал в Актасе. Перед тем как заступить на партийную должность, десять лет, даже чуть больше, он добывал руду как все, возглавлял участок, цех, был заместителем главного инженера на рудоремонтном заводе. Возрастом Матвеев намного младше Кали Наримановича. От природы удался моложавым, сберег все зубы, а густой чуб его еще нигде не подпортила седина. Горняков любил. Выделял эту профессию среди других. Подземные труженики ходили у него в звании рабочей гвардии. С Жаксыбековым нынешний заведующий отделом был по-свойски открытым, радел ему в делах по-землячески. Встречались они запросто, оставшись наедине, обращались друг к другу на «ты».
Сближало этих людей многое из прежних лет, совместно пережитое. И, разумеется, умение вовремя остановиться в кумовстве, когда каждый человек в силу служебных обязанностей должен без помех со стороны определить, что он в состоянии сделать для друга, а что ему не по силам. Их правилом, выработанным с годами, было: действуй в духе помощи ближнему, но не безоглядно. Чтобы не перепутать желаемое с возможным, а свой карман с государственным.
Матвеев встретил его веселым восклицанием. Обнял, хлопнул по плечу, сел в кресло напротив, будто оба они были посетителями начальственного кабинета и на равных здесь. Заведующий отделом не преминул спросить о здоровье Сагилы Байболовны, о самочувствии самого горняка.
– Хочешь узнать, зачем позвали? – спросил Матвеев, не ожидая, когда приятель спросит о причинах вызова в обком.
– Ты умница! – похвалил хозяина кабинета. – Отгадываешь мысли.
Оба рассмеялись.
Матвееву был чем-то неприятен их нынешний разговор, возможно, тем, что ему придется кое-что, пусть по малости, раскрыть из закулисных разговоров о предстоящем совещании.
– Не скрою: собирают вас, причастных к руде, в областном комитете по моей подсказке. Не нравятся здесь всем, в том числе и мне, затянувшиеся нелады между тобою и Кудайбергеновым. Пока все это шло без огласки, не мешало работе, ваши колкости друг другу можно было воспринимать как состязание в острословии. Два честных работяги-курдасы, соперничая в добром деле, временами подзуживают один другого, взбодряют таким образом, чтобы дело спорилось. Но стычка на партконференции между вами многим открыла глаза. Здесь уж, как говорится, запахло жареным.
– Верно подмечено! – согласился Жаксыбеков. – Не до шуток мне. Нужна руда, Валерий Иванович. Пусть укажет, где взять, и я оставлю этого кулака в покое! Даже шутить перестану, не то что ругаться.
– Не злись! – осадил Матвеев. – Эмоциями только себе навредишь. Кудайбергенов не кулак, а… налим! Его голыми руками не ухватишь. Выскользнет и хвостом шлепнет по глазам! Ну, пошли!
Настало время идти к секретарю.
Очужевшими вошли в приемную. Медленно отходили сердцами, вспоминая былое, доброе.
В обширной комнате было многолюдно. Собрались почти все директора комбинатов. Пришлось здороваться со знакомыми.
Только одного человека, сидевшего у самого окна, в отдалении от остальных, медленно прохаживающихся по ковровым дорожкам, Кали Нариманович не мог припомнить: встречались ли когда за последние годы? Он сидел, утопив себя почти до плеч в глубокое кресло, будто прирос к нему. В глаза Жаксыбекову бросился его небольшой рост, серьезное, сосредоточенное лицо. Каждого, кто появлялся на пороге, незнакомец ощупывал взглядом, будто взвешивал на своих весах: кто чего стоит. Директор Кайындинского комбината Устин Акимов спросил у Кали:
– Вы не знакомы?.. Ну, Нариманыч, негоже, негоже слыть таким простаком! Это, быть может, кормилец наш… Нет, пожалуй, спаситель. Профессор Н-ского института, Виктор Николаевич Табаров… Подойди и скажи пару ласковых слов: мол, знаем, слышали, рады… В этом духе… Столичные маги мудры, но лесть принимают. Авось и твои беды в свою книжечку занесет.
– Да ну тебя, Устин Трофимович! – вырвал руку из громадной лапищи Акимова актасовец. – Ты меня в срам вгонишь! Придет время – познакомимся и подружимся, быть может… Минута – не время для объяснений с такими светилами. Вот-вот к Ахмету Актаевичу позовут.
И все же властный Акимов привел Жаксыбекова на поклон к приезжему ученому, воспользовавшись тем, что приглашение в кабинет несколько задерживалось. Виктор Николаевич не спеша поднялся из кресла и пожал руку обоим директорам. Ученый оказался не таким уж коротышкой.
– Я у вас бывал, Кали Нариманович… Недра Актаса более-менее знаю. Прекрасные места, а город каков! Не встречал больше таких красивых горняцких городов… Разве что Донецк на Украине… Но ваш интереснее архитектурно… Особенно когда смотришь с Ревнюхи. Рад пожать вам руку за этот город!
Разговор их, счастливо начатый, мог бы продолжаться еще. Ученый тут же поинтересовался содержанием главных металлов в отходах обогатительных фабрик и забалансовых[52]рудах. Но по толпе собравшихся в приемной вдруг прошло неясное движение, все смолкли и уставились на верхнюю часть лестницы, ведущей с третьего этажа на четвертый. Снизу поднимался, ведя за собою целую свиту геологов, Ильяс Кудайбергенов. Рядом с ним семенил вездесущий Шибынтаев.
Табаров тут же отвернулся к окну и прекратил беседу с Жаксыбековым. Было заметно, что ему неприятно было видеть геологов.
Вскоре всех позвали к секретарю.
2
Людей в кабинете оказалось много, однако уселись быстро, за одну-две минуты. Актаев как стоял за длинным секретарским столом, встречая участников совещания, так и начал разговор с ними стоя. Он держал карандаш в руке и был немножко похож на школьного учителя, которому надлежало сегодня выставить оценки по контрольной… Все ждали, что секретарь начнет с сообщения или с доклада. Молодой человек, сидевший слева, чуть сзади, подвинул с края стола поближе к секретарю тоненькую красную папку, в которой лежало несколько исписанных листов бумаги. Актаев листнул их для видимости и заговорил, время от времени поднимая машинально зажатый между пальцами зелененький простой карандаш.
– Товарищи! Мы собрали вас сегодня для того, чтобы всем вместе подумать, как жить дальше, чем питать заводы сейчас и в ближайшие двадцать лет. Если верить официальным сведениям с мест, все мы, здесь сидящие, могли бы и не горевать особенно. Руды на наш век хватит, я имею в виду то время, которое каждому из сидящих здесь осталось до пенсии. С чувством исполненного долга некоторые уже сейчас, а другие чуть позже отправились бы на заслуженный отдых и могли сказать уверенно: мы свое дело сделали, а теперь черед младших. Однако неважные были бы мы партийцы или, точнее сказать, специалисты своего дела, если бы заботились только о себе.
Актаев умолк, перебирая листки в красной папке. Он тут же оторвал взгляд от бумаг и принялся отыскивать глазами нужного ему человека среди сидящих за длинным столом участников совещания. Нашел, улыбнулся, сказал, обращаясь к Табарову:
– Виктор Николаевич! Может, вы, и как специалист по геологоразведке, и как уважаемый гость, скажете несколько слов о тревогах нашего края? А может, зачитаете вашу записку в обком?
– Читать не стоит! – Табаров поднялся с места, держа какие-то листки в руке. – Здесь все грамотные, кому любопытно, прочтут. Я готов ради продолжения разговора, высказать свою точку зрения, если позволите.
Секретарь обкома просительным жестом пригласил ученого к беседе.
Сидящие за столами словно по команде с жадным любопытством обернулись в сторону приезжего человека. На лицах удивление: «С чем хорошим пожаловал к нам?»
– Как человеку науки, – начал Табаров торопливо, – мне хотелось бы начать с истории открытия здешних руд… Заглядывать в истоки, между прочим, нелишне при любом положении дел.
Но вот пример из практики одного научного учреждения, когда временно действующий отряд ученых-геологов исследовательского института, за два года потратив лишь один миллион рублей, смог обозначить на карте вашего края семьдесят мест залегания руд. Сорок одно из них обнаружено впервые. Факты здесь поставлены в один ряд для того, чтобы стало ясно: время практиков, надежды только на интуицию, чутье, на так называемый опыт прошлого миновало. Кто пренебрегает наукой сегодня, далеко со своим багажом не уйдет!.. Рано или поздно угодит в тупик. Мне кажется, картина некоего тупика нарисована нам сейчас Ахметом Актаевичем. В причинах надо разобраться. Что касается геологической науки, нам известна причина, почему разведка недр в рудном крае отстает от других регионов.
Табаров сделал паузу.
– Говорите точнее! – вдруг подал голос Кудайбергенов, словно подбадривая гостя. – Семьдесят сданных в эксплуатацию или на бумаге?
– Скажу… Затем и приехал. Не на бумаге, а на картах. Обоснованные расчетами и подкрепленные пробами конкретные места. Между прочим, Ильяс Мурзаевич, те двадцать девять, что разведали вы со своим коллективом, сначала тоже были на бумаге. Нет таких месторождений, которые дались бы в руки без участия ученых. Вы даруете горнякам найденные рудные залежи, принимаете поздравления, получаете награды… Извините, раздобрели на этих открытиях, и все здесь закономерно. Однако в последние годы забываете на своих торжествах вспоминать людей, указавших вам район, где нужно ставить буровые вышки… Вот почему сорок одно месторождение осталось покамест на бумаге. А будь они прощупаны буром к нынешней поре, наши разговоры сейчас и взаимные упреки не возникли бы.
– Вернемся к науке, – подсказал сам себе Табаров. – Ни один исследователь ваших мест, коллеги, из тех, кто лично побывал здесь, ни устно, ни письменно не отмечал, что рудный край лишен перспективы. Сейчас я слышу тревогу в устах секретаря обкома. Дело доходит до свертывания цехов, переселения больших городов… Увольте меня, друзья. Это ложная тревога! Я смотрю на такие рассуждения с иронией. Не знаю, кто автор этих печальных слухов о неизбежности переезда в новые места, не в том суть. В этом вы сами разберетесь и, уверен, посмеетесь над сторонниками кочевой жизни.
Многих обрадовали слова ученого: правду режет! Давно так прямо не говорили со специалистами. За столами стали перешептываться, а Кудайбергенов набычился и посылал в сторону Табарова злые взгляды. Краем глаза Ильяс Мурзаевич замечал, что Актаев ни разу не перебил Виктора Николаевича, не напомнил ему о регламенте. Пришлось самому вмешиваться в разговор.
– Кто же мешал вашему институту ввести в дело эти сорок одно, отмеченное вами месторождение? – спросил генеральный директор.
– Вы, Ильяс Мурзаевич, – ответил спокойно Табаров.
Никто не засмеялся, хотя это сообщение прозвучало с иронией. Кудайбергенов хлопнул по столу с досады:
– Загадками говорите, уважаемый?
Совещание грозило превратиться в полемику между двумя.
Будучи человеком более воспитанным, как он считал, Виктор Николаевич посмотрел на Актаева: мол, непривычен к такой форме дискуссии, когда то и дело перебивают.
Ильяс Мурзаевич гремел, поднявшись над столом во весь рост:
– Между прочим, вы только гадаете над картами! «Чужую беду руками разведу». А нам работать, кормить гиганты индустрии!.. Не лучше ли в таком случае иметь синицу в руке, чем журавля в небе?
Актаев в упор глядел на крикливого генерального. На кончике языка секретаря вертелась вполне логичная фраза о том, что если хочешь выступить, то возьми слово… Но он не спешил сделать руководителю геологов замечание, будто школьнику в классе. Основательный разговор с ним был еще впереди. Сейчас нужна ясность двух позиций, двух спорящих сторон, двух «теорий», наконец…
Секретарь постучал по столу карандашом, призывая к активному мышлению, более обдуманным словам, если пошли обвинения друг другу. Кудайбергенов понял это по осудительному взгляду, направленному в его сторону.
– Ладно, молчу, – произнес он тихо и сел, откинувшись на спинку стула.
Ильяс Мурзаевич успел догадаться по едва уловимым приметам в поведении нового секретаря: симпатии его и многих других присутствующих на стороне Табарова. Тот прибыл из центра, человек с громкими титулами, гость… Регалии приезжего человека всегда оцениваются выше, чем собственные заслуги.
Понимая это, сдерживая себя, Ильяс Мурзаевич все же дергался и кривился, косясь в сторону говорящего, когда слова ученого особенно ему претили, и в то же время он поглядывал на своего заместителя Шибынтаева.
Главный геолог, если проследить за выражением его глаз – орехового цвета, близких к кошачьим, – зорко наблюдал за Табаровым и был в эти минуты похож на рысь, изготовившуюся для прыжка, чтобы в нужный момент сцапать добычу.
Шибынтаев был туп от природы, совсем не устраивал генерального как специалист, но никогда не перечил начальству, даже в тех случаях, когда видел явный просчет своего шефа. Однако если касалось схватки за интересы объединения или в отстаивании позиции Кудайбергенова, то Таир Унисьянович был отважен, как лев. В полемике он обретал себя истинного, случалось, приносил «добычу» в зубах своему кормильцу и повелителю с того поля, откуда уже ушел охотник с ружьем, безнадежно махнув рукой. Сейчас Таир сидел напрягшийся, и желтые хищные огоньки в его глазах остро поблескивали, разгорались.
Табаров, закончив небольшой экскурс в прошлое края, принялся объяснять теорию симметричного расположения залежей в недрах, которая, по его словам, должна отныне сменить все предшествовавшие обоснования разведок.
– Каким бы ни оказался выносливым скакун, но, заставляя его бегать день целый да прихватывать ночи без надлежащего ухода и забот, довольно скоро самый надежный конь выдохнется и превратится в загнанную клячу, – сослался Табаров на опыт степняков. – Большое озеро тоже быстро испарится, если перекрыть родники, питающие тот водоем. Какова бы ни была теория разведочного дела, если не обновлять ее новыми идеями, в конце концов одряхлеет и придет в упадок, перестанет служить людям надежно… Так случилось и с прежними методическими разработками геологии для рудного края, составленными сорок – пятьдесят лет назад. Ученые тех десятилетий не имели современных приборов и мощных буровых станков, не пользовались аэросъемкой, не знали, что такое спутник с чуткими аппаратами, способными заглянуть из космоса в глубь земли. Перемены в этом смысле напрашивались сами по себе. И вот наш геологоразведочный институт выработал свою методику поисков. Она основана на симметрии залегания.
Таир Унисьянович крутнулся на стуле, вытягивая шею и не спуская зорких глаз с говорящего, спросил:
– Если не секрет, кому принадлежит эта теория?
– Какие могут быть от людей секреты? – поглядел на него вкось Табаров. – Вы, товарищ Шибынтаев, с этими разработками сталкивались больше всех…
Кудайбергенов толкнул своего главного в бок и прошипел в ухо:
– Дешево берешь, Таир… Не время!
Что-то нарушилось все же в плавной речи Табарова, потому что он вдруг прекратил начатую характеристику своей теории, уловив в реплике Шибынтаева подначку. Ученый будто ждал этой подначки, чтобы отомстить своим противникам, напомнив об относительно недавнем случае.
– Вы, Таир Унисьянович, все делали, чтобы поскорее обвинить в несостоятельности новый подход к поиску руд, и поступали так не впервой… Мне здесь неудобно говорить о судьбе теории, к разработке которой имею честь принадлежать. Не лучше ли вспомнить случай, когда руководство объединения загубило на корню попытку другого человека – он предложил искать сырье нетрадиционно, иначе, чем было до того. Так сказать, посягнул на устоявшиеся в объединении приемы работы. И что из этого вышло? Пять лет тому назад геолог Казтуганов представил техническому совету свой проект углубленной проходки. Человек хотел заглянуть на нижние горизонты Ревнюхинской свиты. Казалось бы: что тут крамольного? Свой специалист, болеет за порученное дело. Помоги, поддержи… Не тут-то было: осмеяли и выгнали вон. Потому что оказался неудобным для руководства.
Я ни разу не встречался с Казтугановым, с ним лично не знаком, в друзьях не ходили… Приехав сюда, наткнулся в архиве на материалы проекта. Скажу так: много наивного в расчетах молодого геолога, но в основе прикидки его технически грамотны и верны. В них – страсть поисковика, о чем мы часто забываем, большое желание сделать свой взнос в копилку запасов. Протокол заседания, на котором, кстати сказать, вы, Таир Унисьянович, имели честь быть головою, пестрит передержками, поспешными оценками, стремлением поскорее и во что бы то ни стало наказать «строптивого»… Стыдно читать выступления членов технического совета! Трудно определить, чего там больше: ненаучных суждений или желчи в адрес активно мыслящего специалиста? А ведь чтобы проверить расчеты Казтуганова, достаточно было заложить с десяток скважин по его проекту… Только и всего!
– Пыль в глаза! – шепотом комментировал выступление Табарова главный геолог.
Актаев взял карандаш и записал на листке фамилию мятежного изыскателя, имя которого он слышал впервые. Уловив паузу в выступлении Табарова, Ахмет Актаевич спросил:
– А где же товарищ Казтуганов сейчас? Он здесь не присутствует?
Ильяс Мурзаевич, склонив голову над столом, молчал. Шибынтаев ответил за двоих:
– Ушел! Знаете, сам подал заявление, мы не отказали. Не имеем права насильно удерживать.
– Отказать, значит, удержать, – вздохнул Актаев. – Чуть не по нашему вышло, проявил человек характер, служебную принципиальность – уже можешь уходить. Я знал такого администратора на металлургическом заводе. Но не будем отвлекаться! Продолжайте, Виктор Николаевич.
– У меня несколько слов для заключения, – сказал Табаров. – Из возникшего тупика выход один: увеличить объем разведки вблизи обжитых мест, не ударяться в бега в поисках земли обетованной. А главное: скорее отрешиться от изживших себя методов и направлений в поиске руд… Что нужно сделать на первый случай и потом, вплоть до конца века, изложено в моей записке обкому партии. Текст этой записки перед вами. К ней приложена геологическая карта, где обозначены наиболее вероятные координаты сорока одного нового рудного узла.
