Текст книги "Жизнь как квеч. Идиш: язык и культура"

Автор книги: Майкл Векс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

II

Что до американских домашних животных, они не особо отличались от европейских; идиш уделяет много внимания кошкам и собакам. Если вам надоел болтун, который все время мелет полную блоте, то можете его ѓерн ви дем котер – «слушать как кота», то есть «обращать на него не больше внимания, чем на кота»: если чересчур разорется, запустите в него ботинком или облейте водой. Отсюда фраза «нас ви а кац» – «мокрый как кошка», до нитки. Если человек спрашивает «ви кумт ди кац иберн васер?» («как кошке пройти по воде?»), значит, он пытается понять, как быть, как разрешить некую задачу. «Я тут задумал снять офигенный фильм с Томом Хэнксом в главной роли, но он все никак мне не перезвонит. Ви кумт ди кац иберн васер?» Койфн а кац ин а зак – и в буквальном, и в переносном смысле «купить кота в мешке»; аройслозн ди кац фун зак – «выпустить кота из мешка», то есть выболтать секрет. Если человек такой недотепа, что и кота из мешка не способен выпустить, о нем говорят: «эр кен а кац ништ фарбинден дем эк», «он и хвост коту завязать не умеет». Ну а если бедняга даже не помнит, что он умеет, а чего – нет, значит, у него кацн-мойех («дырявая память», дословно «кошачья»). Кецл, кецеле, кеценю («котик, котенок, котеночек») – ласковые обращения. А вот каценйомер, «кошачья жалоба» и в идише, и в немецком означает «похмелье».

Хотя собаки и не фигурируют в идишских ласкательных обращениях, но им посвящена немалая часть языка – что странно, ведь евреи должны бы, по идее, бояться их: крестьяне с превеликим удовольствием натравливали собак на проходящих мимо евреев и евреи отвечали им страхом и ненавистью. Однако ди ѓунт упоминается во многих известных идиомах, и почти все они связаны с дружелюбием, ощущением домашности. Выражение ѓунтс йорн («собачьи годы») означает «чертовски долго», «тыщу лет»: «Я тебя уже ѓунтс йорн не видел!» Фраза ѓерн ви ди Юркес ѓунт («слушать как собаку Юрке») – то же самое, что и ѓерн ви дем котер. Юрке, некогда распространенное (нееврейское) имя, которое в идише стало нарицательным и означало «невежа» или «дурень». В данном случае под «Юрке» имеется в виду крестьянин. Смысл фразы вот в чем: пес лает так долго, что перестаешь замечать его. Представьте себе: Шерлок Холмс расследует загадочное дело о собаке Юрке, зловеще гавкающей по ночам.

Еще есть очень выразительная поговорка шнарн ви ди ѓунт нох чолнт, «храпеть как пес после чолнта». Последнее слово – один из тех романизмов, которые остались в идише, поскольку язык не мог без них обойтись. Оно сродни французским chaud («горячий») и chaleur («жар»), испанскому caliente («горячий»). Это блюдо для субботней трапезы, нечто вроде рагу; оно состоит в основном из бобов с добавлением картофеля и кусочков мяса, оставшихся с прошлого обеда (или просто дешевого мяса). Поскольку в субботу готовить нельзя, чолнт ставят в духовку еще в пятницу, так что тушится он добрых двенадцать или даже восемнадцать часов. После такой еды потом громко храпишь во сне.

Хотя в шабес и положено отдыхать, но вздремнуть удается не всегда. Среди ортодоксальных иудеев суббота считается самым подходящим днем для исполнения первой мицвы – «плодитесь и размножайтесь»; кроме того, эта мицва – одно из немногих развлечений, дозволенных в день отдыха. Во многих семьях так заведено: любви предаются в субботу во второй половине дня. Подготовка к шабес начинается вечером в четверг, и к тому времени, как хозяйка добредает до кровати в пятницу, у нее уже нет сил ни на что. В субботу после трапезы в подобном состоянии оказывается ее муж, разморенный чолнтом и выпивкой, – он может уснуть раньше, чем исполнит свой супружеский долг. Но мицва есть мицва. Тем не менее послеобеденный субботний сон – независимо от того, был секс или нет, – освященная веками традиция. При словах «шнарн ви ди ѓунт нох чолнт» сразу представляешь семейство, которое наелось и сладко спит; в доме царят такая тишина и лень, что даже пес (он ест то же, что и члены семьи) храпит вовсю, будто после бурного секса с женой.

Если собака слишком долго спит, с ней может случиться неприятность. «До лигт дер ѓунт багробн» и в буквальном, и в переносном смысле – «вот где собака зарыта». Ходят слухи, что якобы в идишских переводах «Гамлета» именно так выглядит фраза «…вот в чем вопрос», но я никогда не встречал таких переводов. У меня на полке стоит «Гамлет», переведенный на идиш в 1918 году выдающимся поэтом И-Я.Шварцем^{63}, – там сказано просто «от вос с’из ди фраге», то есть дословно «вот в чем вопрос».

Слово ѓунт пришло из немецкого языка, есть и гебраизм келев – тоже «собака», но в более узком смысле: агрессивная, вредная псина, из тех, кого науськивали на евреев. На воротах скорее напишут «осторожно, злой келев», чем «злой ѓунт». На идише обозвать кого-то келев – все равно что сказать «вот сволочь». А совсем уж подлого человека можно охарактеризовать как келев ше-бекловим, «пес из псов», то есть настолько сукин сын, что даже настоящая сука не станет с ним водиться.

В идише у келев есть и форма женского рода, клафте. Четвероногих сук так не называют, для этого есть термин цойг. Клафте – гораздо более грубое и обидное ругательство, чем «сучка»; когда-то мне пришлось расстаться с девушкой из-за того, что ее отец услышал от меня это слово. Разговор шел не с его дочерью и не о ней (ее там вообще не было), даже не с ним – но уже одно то, что я посмел прилюдно произнести такое, означало, что я недостоин приближаться к его дочери.

«Лаять» – ѓавкен или билн; билн аф дер левоне («лаять на луну») – посылать в чей-то адрес бессильные, смехотворные угрозы, как моська, что лает на слона. Например, адвокат говорит: «Не волнуйтесь, обвиняющая сторона просто билт аф дер левоне, сотрясает воздух».

Когда наступает ваша очередь говорить и вы разбиваете в пух и прах цад ше-ке-негед («другую сторону»), противник принимается вопить как козак ѓа-нигзал, «обиженный казак». Так называют забияку, который начинает хныкать, едва жертва дает ему сдачи и задевает его мозоль. Козак ѓа-нигзал поднимает куда больше шума, чем того стоит само «ранение», и всегда заявляет, что это не он первый начал.

Казаки и прочие военные, вероятно, ходили на двух ногах, однако евреи считали их отдельным биологическим видом. Если человек ведет себя как слон в посудной лавке – например, на вечеринке встревает в разговор флиртующей парочки со своим «Ну, как вам нравится эта погодка?» – о таком говорят «ви а козак ин суке», «как казак в шалаше» (во время праздника Сукес евреи едят и ночуют в особых шалашах). Иногда в этой поговорке вместо казака появляется йовн – «солдат», как правило, русский. Йовн – от ивритского яван, «грек» или «Греция». Хотя в еврейском народном сознании греки ассоциировались с Антиохом (злодеем из истории Хануки) и поэтому незаслуженно пользовались дурной славой, однако в иврите слово яван не имело отношения к войне. Значение «солдат» оно приобрело только в идише, поскольку йовн по звучанию похоже на «Иван». Йовн – архетип, безликий солдат царской армии. Как гласит пословица, але йевоним ѓобн эйн поним («все солдаты на одно лицо»): если вы видели, как один из них насилует и мародерствует, – считайте, что видели всех. Прилагательное йевониш может означать как «солдатский», так и «русский»; йевонише Тойре («Иванова Тора») – «матерщина», особенно русская.

III

Курица, самое «еврейское» животное, имеет с нами гораздо больше общего, чем казак или кадровый военный. Этот персонаж уже попадался нам в разных идиомах – то как ѓон («петух»), то как ѓун («курица»). Штейн аф ѓинерше фис, «стоять на курьих ножках», значит «быть непрочным» (ср. «колосс на глиняных ногах»). Есть великолепное слово ѓинерплет – «оцепенение», «ступор», – правда, в данном случае ѓинер никак не связано с курами, но мало кто из идишеязычных евреев об этом знает^{64}. «Трава была такая забойная, что я сорок восемь часов провел в полном ѓинерплете, все думал о „Грэйтфул Дэд“ и Джерри Гарсиа» – так и видишь психоделических цыплят, кивающих головами и машущих крылышками в такт «Кейси Джонсу»^{65}. Если же вместо того, чтобы клевать носом, вы подскочите и станете носиться, как будто вас самого жареный петух кое-куда клюнул, – еврей скажет: «бегает ви а фарзамте мойз» («как отравленная мышь»).

Наверное, в истории еврейской курицы самое интересное то, что в разговорном идише североамериканских евреев слово ѓун было почти полностью вытеснено английским chicken. Куры, в отличие от гражданских прав, были у евреев всегда – и в Европе, и здесь, в эмиграции. Вероятно, большинство евреек, приехавших в США в конце девятнадцатого – начале двадцатого века, покупали по крайней мере одну курицу в неделю в связи с шабес, даже если они давно уже не соблюдали все остальные субботние обычаи. Однако ѓунт и кац остались неизменными, а столь же популярное ѓун почти сразу же превратилось в chicken.

Дело не в животных, а в языковых особенностях. Живя в Европе, евреи общались в основном с носителями одного диалекта, характерного для их местности. Приехав в США, они оказались в гуще носителей других диалектов, где трудно было определить, на каком именно наречии говорит собеседник; зачастую стоило больших усилий понять, как мысленно «перевести» его речь на свой диалект, что на что заменить. В частности, возникали большие трудности с ѓон и ѓун. В стандартном идише петух – ѓон; польские и галицийские евреи округляли о до у: ѓун. Но в клал-шпрах и литвиш слово ѓун означает «курица» (в польском и галицийском диалектах идиша оно, в свою очередь, звучит как ѓин). Слишком большая путаница; слишком многим бы пришлось по ошибке есть петухов. Наверно, переименовать ѓун в chicken додумался какой-то алтер ѓинер-фресер, «старый куроед», – бывалый человек, знающий, что к чему. Была велика опасность того, что вас неправильно поймут (или сделают вид, что не поняли), поэтому проще и удобнее было взять однозначное английское слово.

Алтер ѓинер-фресер – вовсе не почтенный старец, а неотесанный, но славный малый, этакий бравый вояка: везде побывал, все повидал – как говорится, шойн гепокт ун гемозлт, дословно: «уже переболел оспой и корью» и вообще всеми детскими болезнями; он свое дело знает, он всегда рад и совет об амурных делах дать, и отряд через минное поле без потерь провести. Вот кто такой ѓинер-фресер – если и не вояка, то стреляный воробей, уж это точно.

Образ алтер ѓинер-фресера – пожилого мужчины, уплетающего молодую курочку, – порой приводит людей к неправильному выводу: дескать, фресер – непременно развратник. Бывает и так, но отнюдь не всегда. Вообще же закоренелого бабника, распутника, который не может устоять ни перед одной юбкой, называют хамер-эйзл. Хамер – гебраизм, эйзл – германизм, оба означают «осел». Получается «осел-ишак». Это очень распространенное выражение; родилось оно, можно сказать, из школьной шутки, дурашливого тайч. Евреи привыкли переводить хамер как эйзл: «И поднялся Авраам рано утром и оседлал своего эйзла…» (Быт. 22:3)

Игра слов возникла благодаря тридцать четвертой главе Книги Бытия, где Еммор (в оригинале Хамер), чей сын только что изнасиловал дочь Иакова Дину, приходит к сыновьям Иакова и говорит: «Ваших дочерей давайте нам» (Быт. 34:9). Еммор-Хамер – похотливый старикан, тертый калач, алтер ѓинер-фресер, но уж никак не осел. Однако глупые ученики, видя в тексте слово хамер, автоматически переводили его как эйзл: «И говорил Осел с ними так: <…> породнитесь с нами: ваших дочерей давайте нам». В тексте Торы хамер таки означает эйзл – везде, кроме этого отрывка.

Путаница с хамер/эйзл и ѓун/ѓон подтверждает известное высказывание «эс вент зих ин ву дер хамер штейт» («все зависит от того, где стоит хамер»), то есть значение слова определяется контекстом. Сама фраза возникла из талмудической шутки^{66} (Эйрувин 53б); дело в том, что у хамера-осла есть арамейский омоним, означающий «вино». Пока не выяснишь, где находится хамер – в бутылке или в стойле, – не поймешь, о чем на самом деле речь.

Лахн мит ящеркес, дословно «смеяться [как] от ящериц», – одна из тех поговорок, которые сами евреи считают чрезвычайно еврейскими. Лахн мит ящеркес – смеяться с горечью, превозмогая боль; хохотать, чтобы не расплакаться. Так реагируют на юмор висельника. Представьте, что у вас в животе ползают ящерицы. Хотя подобная щекотка может вызвать смех, ничего забавного в ней нет. Еще говорят лахн мит кременес – то же самое, только в данном случае невеселый смешок вызывают кремни. Есть и третий фразеологизм, сродни первым двум, еще более наглядный и противный: лахн мит грине верем, «смеяться от зеленых червяков». Когда по вам ползают личинки – это, конечно, щекотно, но уж никак не весело. Делать что-то мит грине верем значит «делать с большим трудом» – представьте себе нечто вроде: «Я так поднатужился, что из меня аж зеленые черви полезли». В главе 6 мы встречали оборот пишн мит грине верем, «пи́сать зелеными червями», – все прочие поговорки об этих персонажах ненамного приятнее.

Мойше рабейнус кийеле, «коровка учителя нашего Моисея», также известная как его беѓеймеле («коровка») или его ферделе («лошадка») – так на идише зовется божья коровка. У нее есть еще одно имя: мешиехл («маленький Мессия»), Что интересно, в этих названиях нет ничего сугубо еврейского: они пришли не из Талмуда и не являются отсылками к библейским образам. В основных европейских языках божья коровка ассоциируется с религией. На английском она ladybird, «птичка госпожи», – сокращение от Our Lady’s bird, «птичка Госпожи Нашей», то есть Девы Марии. На немецком – Marienkäfer, «жук Марии». На французском – bête à bon Dieu, «зверек доброго Бога». Моисей и маленький Мессия – еврейские вариации на ту же тему, причем их имена начинаются с той же буквы, что и у Девы Марии.

В идише есть кое-что постраннее, чем сомнительное иудейство божьей коровки: в двух очень популярных идиомах главным героем является бобер. Идиома швицн ви а бибер, «потеть как бобер», видимо, намекает на прославленное трудолюбие бобров (к тому же работают они по большей части в воде). «Эр швицт ви а бибер» – «с него пот градом катит».

Помимо потливости, еврейские бобры отличаются еще и слезливостью. Многих удивляет выражение «цевейнен зих ви а бибер» («разрыдаться как бобер»). Почему именно бобер? Пусть вместо меня вам объяснит Леонардо да Винчи, продолжающий многовековую традицию бестиариев: «О бобре рассказывают: когда за ним гонятся, то он, зная, что его преследуют ради яичек – из которых готовят лекарства, – останавливается, не в силах уйти от погони; чтобы отделаться от преследователей, он острыми зубами откусывает себе яички и оставляет их врагам».

Ну еще бы ему не рыдать! Правда, Плиний Старший еще в первом веке н. э. рассказал, как все происходит на самом деле: «Секст… отрицает утверждение, что бобер отгрызает себе яички, если его поймают. Скорее все происходит так: поскольку яички бобра малы по размеру, зверь втягивает их так, что их нельзя отрезать, не убив его».

Но Секст упустил из виду один важный вопрос, от которого мы перейдем к следующему этапу разговора о флоре и фауне: яйца там или не яйца, а вот можем ли мы съесть пойманного бобра?

Глава 9
Самый цимес:
Еда – кошерное и трефное

I

Будучи словесным воплощением образа мыслей, цель которого – не дать нам превратиться в Этих Гоев, идиш накопил огромный лексикон, связанный с разграничением. В саму канву языка вплетены различия между йидиш и гойиш, духовным и мирским, положенным и неположенным – сильнее всего это проявляется в вопросах еды. Когда вам постоянно приходится быть начеку, чтобы капля мясной подливки случайно не попала на тарелку для молочного; когда в один из главных праздников, Пейсах, запрещено еще больше видов пищи, чем обычно, а в самый главный праздник, Йом Кипур, вообще нельзя ничего есть; короче говоря, когда граница дозволенного пролегает через обеденный стол – неудивительно, что постоянно думаешь о еде. Идиш может быть скуп на слова, когда речь идет о природе в сыром виде, но вот природе на тарелке он уделяет большое внимание.

Что характерно – в идише, считай, нет названий некошерных блюд, которыми питается почти весь мир. Еврейское представление о еде основано на концепции кошерного и некошерного; никто не проявляет особого интереса к еде, которая навечно запрещена. Словосочетание «жареный поросенок» на идиш можно перевести как гебротн хазерл, но евреи скорее уж истолкуют это как «жареная свинка» (в смысле болезнь) или «сильно загорелый свинтус». Блюдо же достаточно назвать просто трейф («трефное») или хазер («свинья»); с точки зрения кашрута другими признаками оно не наделено.

В Библии слово кошер означает «надлежащий», «правильный». В стихе «…дело это правое (кошер) на взгляд царя» (Есф. 8:5) речь идет не о еде, а об указе. Разговорное значение слова в контексте вроде «какой-то он некошерный», «что-то здесь некошерно» в точности соответствует библейскому. Позднее слово стало означать «соответствующий требованиям религиозного закона»; можно сказать «кошерный тфилин», «кошерная миква». Итак, кошерная пища – то, что еврею позволяют есть законы, изложенные в Торе и детально разработанные в Талмуде: рыбы, имеющие чешую и плавники; все птицы, (кроме тех отдельных видов, которые Тора запрещает); из млекопитающих – жвачные парнокопытные.

«Жевать жвачку» (применительно к парнокопытным) на идише маалейгейрен. У слова есть и переносное значение, но вовсе не «медлить», а «громко чавкать», «мямлить» или даже «жевать жвачку в ешиве». Есть германизм иберкайен, который в буквальном смысле тоже означает «пережевывать», а в переносном – «бездумно повторять за кем-то» или «твердить до посинения».

Зная исходное значение слова кошер, мы не удивляемся тому, что оно встречается в самых разных идиомах, никоим образом не связанных с едой. А кошерер йид – это, как можно догадаться, еврей, который ведет правильный еврейский образ жизни. Он честен, надежен, любим Богом и людьми. Можно его назвать а йид фун а ганц йор, «круглогодичный еврей», то есть типичный, кондовый. Это вам не какой-нибудь рошешоненик, «еврей только на Рош ѓа-Шана», не «еврей лишь по субботам и на праздники» – нет, он каждый день ходит в шул, молится, учится, тусуется и является евреем. Попав в бар «Мицва» в тринадцать лет, йид фун а ганц йор становится его завсегдатаем.

А кошерер йид трудится, не покладая рук, и в конце концов добивается успеха – несомненно, законным способом. Кошер фардинен (дословно «заработать кошерным путем») может означать как «достичь чего-либо честным и тяжким трудом», например: Арнольд Шварцнеггер ѓот кошер фардинт Реб Олимпия, «Арнольд Шварценеггер и впрямь заслужил свой титул „Мистер Олимпия“», так и «получить по заслугам»: «Сонька Золотая Ручка ѓот кошер фардинт три года тюрьмы», так ей и надо.

В фразеологизмах кошер беѓеймеле («кошерная коровка») и кошере эйгелех («кошерные глазки») проявляется еще одно, незаметное на первый взгляд, значение слова кошер. Беѓеймеле – уменьшительное от беѓейме («корова» или «одна голова скота»). Например, «все мое хозяйство – пять кур и беѓейме». В шолом-алейхемовских рассказах о Тевье героям часто доводится мелкн ди беѓейме, «доить корову». В широком смысле кошере беѓейме[25]25
  Беѓейме – слово женского рода, поэтому стоящее перед ним прилагательное кошер имеет окончание – е; Беѓеймеле – среднего рода, поэтому прилагательное окончания не имеет.


[Закрыть] означает «жвачное парнокопытное» – олень, буйвол, корова или овца. Но когда беѓейме уменьшается до размеров беѓеймеле, логическое ударение смещается с ритуальной чистоты животного на его участь. А кошер беѓеймеле – доверчивая маленькая коровка, покорно идущая на бойню, то есть очень наивный человек, позволяющий – если продолжить живодерскую тематику – три шкуры с себя содрать. Кошере эйгелех – опять же, наивные легковерные глазки.

Обратите внимание: уменьшительно-ласкательный суффикс говорит о юности и неопытности. В том же значении, что и беѓеймеле, часто употребляется слово калб – «теленок» либо «олух». Шекспир использует слово calf, теленок, в том же смысле – но в английском слове нет оттенка кошерности, который придает еврейскому калбу такую значимость. От калб произошло прилагательное келберн, «телячий»; оно, в свою очередь, породило чудесную поговорку «келберне ѓиспайлес», «телячий восторг» или даже «одержимость» – состояние души, весьма благоприятное для рыночных зазывал и телемагазинов. Нанесите бальзам-ополаскиватель на волосы, пройдитесь по ним турбопылесосом, запустите в мини-блендер – и уже через месяц будете любоваться накачанными мышцами пресса… именно в приступе келберне ѓиспайлес вы тянетесь за кошельком или набираете указанный на экране номер.

Кошер может быть и ласковым обращением матери к малышу; в таком случае это – нечто среднее между «ритуально чистый», «невинный» и «съедобный». «Ой, какой у нас кошерный ротик! Какой кошерный носик! Прямо так и съела бы тебя!» На подобном языке много лет ворковали еврейские мамы (влюбленные парочки никогда не пользуются такими выражениями).

Мотив ритуальной чистоты присутствует в словосочетании кошере фодем («кошерная нитка»), которое больше почти нигде не используется, кроме как в замечательно злобном выражении кадохес мит кошере фодем. Слово кадохес означает «жар», «лихорадка», особенно малярийная – та, что повторяется приступами, когда вы уже думаете, что избавились от нее. Это слово часто используется в проклятиях (а кадохес ин Саддам Хусейн – «к черту Саддама Хусейна»), а также в качестве синонима к бупкес, только более грубого. Кадохес вел их дир гебн («ты от меня получишь лихорадку») – вовсе не обещание вроде «тебя я лаской огневою и обожгу, и утомлю», а просто «ничего ты не получишь!».

Если к кадохес добавить мит кошере фодем, это уже даже не «ничего…», а скорее «черта лысого…». Во времена бед и лишений, особенно если кто-то из семьи тяжело болел, еврейские женщины ходили на кладбище и укладывали нитку вокруг могилы праведника, как будто измеряя периметр. Из такой нитки, кошере фодем, делали фитили для свечей, которые потом отдавали в синагогу, надеясь заслужить милость небес. Женщины специально собирались, чтобы вместе делать свечи, это был отдельный вид коллективной работы (это называлось лейгн кнейтлех, «укладывать фитильки») – рабочие посиделки, помесь чаепития и женского молитвенного собрания.

Обычно словосочетание кошере фодем ассоциируется с похвальной набожностью, но в пожелании кадохес мит кошере фодем все эти ассоциации выворачиваются наизнанку. Проклятие подразумевает вот что: «желаю тебе такой кошмарной лихорадки, чтобы люди обмеряли могилы и делали свечи в отчаянной попытке спасти твою жизнь». Есть похожее – не менее неприятное – проклятие кадохес ин а клейн тепеле, «лихорадка в маленьком горшочке»: горшочек, который все по привычке связывали с горячим обедом в хейдере, внезапно оказывается рассадником лихорадки. Кошере фодем и клейн тепеле – дополнения вроде «…и твою маму, и всю твою родню до седьмого колена», то есть они усугубляют проклятие.