Текст книги "Сыграй ещё раз, Сэм"

Автор книги: Майкл Уолш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

– Еще как знаю, – сказал Рик. – Я тоже там был и того же добивался, но постарался не очень хорошо.

Он подал Лоис огня, потом и сам сунул в рот сигарету.

Лоис глубоко затянулась, будто от этого зависела ее жизнь.

– Папа хотел, чтобы так было, ты же знаешь. Он хотел, чтобы его маленькая дочка кем-нибудь стала, и посмотри на меня теперь!

– Да, – согласился Рик. – Посмотреть на тебя. Ты не стала никем, Лоис, – ты вышла замуж за кого-то. Понимаешь разницу?

– Теперь он думает избираться в губернаторы.

– Ему не победить Лемана, [143]143
  Герберт Генри Леман (1878–1963) – американский государственный деятель, член Демократической партии, сенатор от штата Нью-Йорк (1949–1957) и первый еврей-губернатор этого штата (1933–1942).


[Закрыть]– сказал Рик.

– Он думает, что может, – сказала Лоис.

– Я думаю, что умею ловить сомов, но я не умею.

– Ай, Рик, – сказала она и расплакалась.

Плачущая женщина не такое уж неслыханное явление для «Тутси-вутси», но Рику не по душе, если плачут за его столиком.

– Идем, – сказал он, – пошли в мой кабинет.

Карл заметил короткий кивок Рика – сигнал оставаться за хозяина.

Рик провел Лоис в свой личный кабинет и закрыл дверь. Лоис тотчас рухнула на кушетку – Риково дневное ложе.

– Что мне делать? – всхлипывала она. – Я не могу уйти от него – это погубит его карьеру. А папе разобьет сердце.

– Надо было подумать об этом прежде, чем ты вышла за него, – сказал Рик. – Ты уже большая девочка.

Лоис пригладила волосы – они выбились из гребенок и рассыпались по плечам.

– Помоги мне? – Она расстегнула алмазную брошь и положила на стол. – Отвратительная штука, – сказала она.

– По-моему, тоже, – сказал Рик.

Он и рад был остановиться, но не мог. Лоис не хотела останавливаться и не стала. Лоис всегда была сильнее его, вспомнил Рик, падая в ее объятия.

Глава двадцать девятая

Нью-Йорк, октябрь 1935 года

Их роману было два месяца, когда о нем узнал Роберт Мередит. Рик понимал, что такой день настанет. Они с Лоис скрывались, как могли, но это ведь Нью-Йорк – для любовных связей самый неудобный город в мире. Тут есть неписаный закон: что ни делай, об этом непременно прослышит кто-нибудь из тех, для кого твое имя – не пустой звук. Может, это потому, что город так велик: деревня из восьми миллионов сплетников, сидящих друг у друга на головах.

Рик говорил себе, что поступает неправильно: не только аморально – хотя это, на его взгляд, еще вопрос, – а непрофессионально. Даже после отмены «сухого закона» Мередит, если захочет, может Рику немало подгадить с властями штата из-за спиртного, а уж как отреагирует на преступную связь своей дочери и Рика Бэлина Соломон Горовиц, можно только гадать. Рик вполне сознавал, что союз Лоис и Мередита был не только браком, но и мирным договором и любое его нарушение может означать новую войну, масштабнее прошлых.

И в этой войне они с Горовицем проиграют, потому что Солли утратил вкус к грубой стороне бизнеса. Теперь это почти целиком – личная территория Тик-Така Шапиро. С недавних пор парочка черных банд в открытую стала нарушать соглашение между Солли и Лилли де Лорентьен, и Рик слыхал, что, по крайней мере, за одной из этих банд стоит сама королева вуду. Однако Чокнутый Русский, похоже, ничуть не тревожился или, во всяком случае, не почитал своим долгом наказать отступников лично, как поступил бы в прежние времена.

– Теперь это их земля, – сказал он, когда Рик однажды об этом заговорил. – Настал их черед, и пусть.

Солли сдавал, но Лоренцо Салуччи оставался зол и жаден. Вайнберг, сидя за кассой и подсчитывая барыши, только растравлял в нем жажду полного господства в городе. Этот сицилиец с рожей хорька – не то что Горовиц; он без всякой жалости восстановил бы в Гарлеме белое правление – во всяком случае, насколько ему хватило бы мерзости. Как в эту картину впишется О'Ханлон, Рику было неведомо, но ирландец слишком умен, чтобы останавливать бойню между Горовицем и Салуччи. Если кто и умеет воспользоваться случаем, так это Дион О'Ханлон; как бы ни легла карта, как бы ни повернулось колесо рулетки, как бы ни упали кости – О'Ханлон всегда знал результат наперед.

Разумеется, именно О'Ханлон сообщил Мередиту об измене Лоис.

Это случилось 22 октября 1935 года. Когда утром в кабинете негромко зазвонил телефон, Рик снял трубку после первого звонка. Очень немногие знали его личный номер, и все же он не удивился, услышав распевный голос ирландца.

– Мистер Бэлин? – спросил голос. О'Ханлон никогда не называл его «Рик».

– Кто спрашивает? – сказал Рик.

– Маленькое дружеское предупреждение, мой мальчик, – сказал О'Ханлон. – Боюсь, сенатор Мередит сейчас едет к вам из Олбани с визитом, и, кажется, весьма неприятным.

Рику ни к чему было спрашивать, что понадобилось от него Мередиту.

– А вам-то что за дело? – спросил он.

– Да, в общем, никакого, – ответил ирландский гангстер. – Просто ужасно жаль, когда молодой человек попадает в беду из-за женщины, пусть даже такой привлекательной, как миссис Мередит. Женщины – такая трата времени, правда? Особенно когда у тебя столько дел.

Рик так не думал, но не стал перебивать.

– Ведь их кругом, как бурьяна в поле, но любая может внушить, что она единственная в мире: самый драгоценный, самый дорогой товар на земле. Они хотят, чтобы мы думали, будто однажды они станут редкостью, как спиртное при «сухом законе», но на деле этот рынок затоварен, если не отказываешься видеть его в верном свете.

– Что вам известно? – рубанул Рик.

– Все, что мне нужно.

Блефует?

– Отчего вы так уверены, что Мередит едет ко мне? – спросил Рик.

– Я думал, такой смышленый парень, как вы, сам догадается, – ответил О'Ханлон. – Я же самолично ему и поведал.

У Рика кровь застыла в жилах.

– Зачем вы это сделали?

В трубке раздался глухой смешок.

– Ну, скажем, сей неудовлетворительный статус-кво мне слегка наскучил, слегка утомил меня, и я подумал, что пора бы кому-нибудь немного разворошить муравейник.

– Надо поговорить.

– Дион О'Ханлон к вашим услугам. В конце концов, для нас обоих все это – коммерция.

– Когда сможете приехать?

– Не в клуб. К вам домой. Я уже здесь. А вам следует поторопиться, если вы себе не враг.

Рик не заставил О'Ханлона повторять дважды. У него мелькнула мысль, что предложение ирландца – ловушка, но зачем О'Ханлону или Салуччи может понадобиться его убивать? Убийство Рика Бэлина ничуть не поможет им завладеть остальными гарлемскими предприятиями Солли и только разожжет ту самую войну кланов, которой все они стараются избежать. Может, Соломон Горовиц стал стариком, но не добряком. Он все еще способен нанести большой урон и Салуччи, и О'Ханлону, если те решат наехать на него, даже если они в конце концов его раздавят.

Лихорадочно соображая, Рик погнал в центр. Один. Эйби Коэн хотел поехать с ним, как предписывалось непреложной инструкцией Соломона, но Рик отмахнулся.

– Я к матери, – крикнул он, отъезжая.

Эйби пожал плечами и вернулся к кроссворду – он их разгадывал уже десятый день подряд. И хотя Эйби жульничал (кроссворд был вчерашний, и перед ним лежали ответы), все равно дело шло туго.

Ровно через десять минут Рик затормозил перед «Сан-Ремо». Он бросил машину перед домом, чтобы привратник Майк приглядел. Лифтер приветствовал Рика, когда тот вошел в лифт.

– К вам гость, мистер Бэлин, – сказал он.

О'Ханлон вежливо дожидался у дверей, в одной руке – шляпа, в другой – «Дейли Ньюс»: ирландец читал спортивную полосу.

– Как это мило с вашей стороны оказать другу гостеприимство под вашим кровом посреди такого хлопотного дня.

– Что вам надо? – рявкнул Рик, отпирая дверь. Он был совершенно не в настроении для церемоний и уж конечно не расположен предлагать О'Ханлону выпить, хотя это ничуть не помешало ему налить себе. – Как это – вы сказали Мередиту про нас с Лоис? За каким дьяволом?

О'Ханлон уселся на краешек мягкого кресла, его птичье лицо лоснилось и сияло, лодыжки скрещены, двубортный пиджак скроен так искусно, что нигде не морщит, даже когда ирландец сидит застегнутым на все пуговицы. Если Рикова грубость и задела О'Ханлона, виду он не подал.

– Мистер Бэлин, – начал он. – Я хочу вам кое в чем исповедаться. – Рик удивленно вытаращился. О'Ханлон набирал обороты. – Вам это должно льстить. Даже падре Флинн у Святого Майка не слышал исповеди Диона О'Ханлона уже больше месяца – каждое воскресенье не до того. Вот мое признание: у меня есть ужасный недостаток. Я всегда говорю правду друзьям, даже если это может повредить другим моим друзьям. И похоже, в этот раз так и вышло. Но сенатор Мередит вчера вечером в упор спросил меня, правда ли то, о чем болтают в Олбани, и мне пришлось признать, что в той степени, в какой я сам обладаю достоверной информацией, это так – сколь ни удручающе это знание может быть для всех нас вместе и каждого в отдельности.

– И теперь он направляется сюда, – сказал Рик. – Что он собирается делать? Пристрелить меня?

– Да полно, разве такой уважаемый общественный деятель, как сенатор Мередит, способен на преднамеренное убийство? – О'Ханлон покачал головой. – Думаю, для подобной работы у него есть люди. Лоренцо Салуччи, например. Они с Салуччи уже давно работают вместе. Разумеется, это я их познакомил и прилично нажился на этой комбинации. Друг среди законодателей штата – это почти также хорошо, как мэр Нью-Йорка в твоей платежной ведомости. Мэр у меня, конечно, тоже есть.

– Не сомневаюсь, – сказал Рик.

Никто не умел так виртуозно вести двойную игру, как Дион О'Ханлон.

О'Ханлон понизил голос до едва слышного шепота.

– Теперь слушайте меня, мой мальчик, и слушайте внимательно. Вашему боссу конец. И знаете почему? – Он подался вперед, как бы собираясь поделиться великой тайной, заставив Рика придвинуться чуть ближе. – Ему конец, потому что он никого не слушает, – прошипел гангстер. – Он не внимает предостережениям ни от друзей, ни, что еще хуже, от врагов. Нет, он просто идет своей дорогой, как и шел, уверенный в своем мнимом могуществе, которое на деле – просто невежество и самонадеянность. – О'Ханлон выпрямился. – Салуччи сейчас очень силен, – ровно сказал он. – И не сомневайтесь, говорю вам – Вайнберг уже нанял бригаду из «Корпорации „Убийство“» – как ни жаль мне вам это сообщать, среди них один из тех, кого вы считаете своим, – чтобы закончить работу, давным-давно начатую двумя несчастными мальчишками с Сицилии. А если придет конец Соломону, то и вам придет конец, потому что ваш рабби совсем забросил общину и больше не в силах собрать миньян. [144]144
  Миньян – в иудаизме десять взрослых мужчин, необходимый минимум присутствующих для отправления определенных обрядов.


[Закрыть]– О'Ханлон на секунду уставился на свои ногти, безупречно ухоженные. – Не пройдет и суток, – сказал он, – и Чокнутый Русский уйдет в историю.

– Ну а я? – спросил Рик.

– О, я был бы счастлив, более чем счастлив найти у себя в организации место для человека ваших выдающихся талантов, – ответил О'Ханлон, – но, увы, я выхожу из дела.

Вот это сюрприз.

– Бросаю. Ухожу. У меня припрятано довольно денег, чтобы позаботиться о моей семье на несколько поколений вперед. Америка – великая страна, мой мальчик, и я так благодарен ей за то, что она приняла бедного юного иммигранта, каким я был, и многократно превратила его в миллионера. Пора забрать выигрыш, обменять фишки на деньги и прочь из казино, домой. Так что, согласно замечательной традиции восхитительно продажного Ричарда Крокера [145]145
  Ричард Крокер (1843–1922) – американский политик, глава Таммани-холла (1896–1902).


[Закрыть]из Таммани-холла, я купил себе маленькое именьице в округе Майо, где и стану наслаждаться плодами преклонных лет в мире и довольстве.

– Это не объясняет, зачем вы на меня настучали, – возразил Рик.

– Да нет же, юноша, объясняет, – сказал О'Ханлон. – Мне нравится, чтобы все было аккуратно и красиво, и мне невыносимо думать, что после моего ухода в любимом городе Нью-Йорке, который меня принял, вспыхнет кровавая междоусобная война за источники дохода. Ваш босс – горячая голова, а в Нью-Йорке горячим головам больше места нет. Мы теперь бизнесмены, мистер Бэлин, и нам нужно вести дела. Мы больше не бандиты, мы служим обществу, и пора начинать соответственно себя вести.

Рик поднял глаза на своего незваного гостя.

– Ну и зачем вы мне сказали? Не проще ли позволить людям Мередита прикончить нас обоих, и пусть Салуччи заправляет всем шоу?

– Не проще, потому что вы мне нравитесь, – ответил О'Ханлон. – Меня восхищает ваша хватка, мой мальчик. Не проще, потому что вы держите лучший салун в городе, такой отменный, что он вытеснил с рынка мой дражайший «Долгоносик» – ваш салун и прискорбное завершение благородного эксперимента, с которым нам так повезло. Не проще, потому что вы не дергаетесь в опасности. Вообще говоря, мистер Бэлин, вы очень похожи на меня, а это лучший комплимент, который я могу предложить… Знаете, я в своем роде гурман красивой драки, – продолжал О'Ханлон, – и мне хочется, чтобы в этом небольшом состязании у вас был шанс подраться. – Ирландец потянулся за шляпой, которая непременно лежала не дальше чем на расстоянии вытянутой руки. О'Ханлон кичился своими шляпами. – Что ж, я сказал то, с чем приезжал, и теперь я будто покаялся, будто поведал все свои грехи отцу Флинну. Открыться во всем – великая вещь, ну, кроме как в зале суда, разумеется. – Он похлопал Рика по плечу. – Как вы знаете, в этой стране свобода прессы: любой волен купить газету и типографию и печатать, что захочет. Если неохота держать целую газету – ладно, всегда можно купить одного-двух писак. Позвоните моему другу Уинчеллу, – посоветовал ирландец. – Передайте ему от меня привет и вот это.

Он подал Рику папку, которую прятал между страниц газеты. Рик пролистал – сплошь Мередит и Салуччи. Письма, документы, фотографии, описывающие взаимовыгодное сообщничество. Если это попадет в газеты, и сенатору, и гангстеру придет конец. Начал прорисовываться план – единственный план, который может спасти жизнь Рику и Солли.

– Зачем вы мне помогаете? – спросил Рик.

О'Ханлон ответствовал загадочной улыбкой.

– Хотя вы, само собой, не посещаете церковь, – сказал ирландец, – я все же надеюсь, что вы что-то усвоили из моей сегодняшней проповеди. А вот и мораль: всегда сообщай противнику ровно столько информации, чтобы ему хватило повеситься. Открой все, кроме того, что лучше не открывать и о чем никто не узнает, пока не будет слишком поздно.

О'Ханлон надел шляпу и, по обыкновению, низко надвинул ее на левую бровь. Восхитительная шляпа из мехового фетра, тонкая смесь бобра и кролика, выкрашенная в нежный, но не вовсе бледный голубой. Ее он надевал только в особых случаях.

– Уолтер настолько мне обязан, что ему за всю жизнь не расплатиться, – сказал О'Ханлон. – Он вам поможет. В остальном вам придется самому себе помогать. Если вы так умны, как я предполагаю, вы поймете, что делать. – Он смерил Рика долгим взглядом. – А если, паче чаяния, вы не такой, имейте в виду, что эти материалы все равно попадут к Уинчеллу. Потому что я терпеть не могу бросать дела на половине, мой мальчик, – по-моему, это смертный грех. Я вполне разделяю с мистером Дарвином веру в то, что выживает самый приспособленный, что бы там ни думала о его теории мать святая церковь.

О'Ханлон повернул ручку двери и бесшумно шагнул за порог.

– До скорого, мистер Бэлин, удачи вам, и пусть победит сильнейший, – сказал он, исчезая в полумраке лестничного колодца. – Я буду читать газеты, и не только юмористические страницы.

Две минуты спустя Рик сам вылетел за дверь, бросился в лифт, спустился на первый этаж и прыгнул в машину, все еще стоявшую у дома. Через пятнадцать минут он затормозил перед редакцией «Нью-Йорк Миррор» на 45-й авеню и ворвался в фойе как помешанный.

– Где Уинчелл? – заорал он на привратника.

– Второй этаж, – ответил привратник.

Он сто раз уже видел, как разнообразные психи врываются в редакцию и все как один требуют Уинчелла.

Глава тридцатая

Около полудня Луи Рено зарегистрировался в отеле «У трши пштросув» под именем Луи Буше. Он позвонил в номер Рику, но ему сказали, что «мистер Линдквист» ушел обедать. Луи вышел на улицу – глотнуть, кроме прочего, свежего воздуху.

Вернувшись, он уселся в кресле, разглядывал в окно Карлов мост и Влтаву и обдумывал положение дел. Без особого оптимизма, но быть оптимистом – не его работа. Он был слегка под мухой и более чем сыт, что вполне отвечает его желаниям.

Яснее, чем прежде, он видел, что их план невыполним. Закинуть бомбу в движущуюся машину уже пробовали раз, в Сараево, но эрцгерцог Франц Фердинанд спасся, отбив бомбу под колеса другой машины, – а через несколько часов умер от пули Гаврилы Принципа по дороге в больницу, куда отправился навестить тех, кого ранило бомбой при первом покушении. Вероятно, тот, кто выдумал этот план с подрывом, историю не изучал.

Как и в Сараево, у заговорщиков будут стрелки на подстраховке – чтобы довершить дело. Впрочем, Луи сомневался, что Рейнхард Гейдрих будет так же сговорчив, как эрцгерцог Фердинанд. «Привет, мои красавцы, да-да, пожалуйста, забирайтесь и стреляйте прямо в сердце под имперским мундиром; вот и умнички!»

Луи не по себе от этого задания. Ему не по себе от того, что надо врать Рику, почему согласился ехать. Не по себе от двойной жизни, которую он вынужден вести. И даже от самого себя уже не по себе – тревожное свидетельство нравственных метаний, которые он, казалось, давным-давно оставил позади.

Рено снова думал об Изабель Бононсье. Он так недолго знал ее – а она преследует его всю жизнь. С той самой ночи, когда он стоял и смотрел, как ее убивают, потому что он слишком струсил и не смог ее защитить, он полагался на свое скользкое обаяние, заботливо взращенное светское равнодушие, на умение ввернуть словцо, на покрой одежды и наклон кепи. Но больше всего он полагался на силу, которой наделило его государство и которая вовсе ему не принадлежала.

Да, он включился в операцию по приказу Сопротивления. Но это обстоятельство видится ему таким же несчастливым поворотом судьбы, как и тот, что привел мадемуазель де Бононсье к подъезду его дома на Монмартре. Ему выпал нечестный расклад, как за любым карточным столом, но на сей раз колоду подтасовала высшая сила. Так что он выбрал подходящее имя: если придется умереть, пусть призрак Изабель умрет вместе с ним.

Сейчас его мысли сильно занимала еще одна женщина – темноволосая болгарская красавица Аннина Брандель, которая готова была принести себя в жертву, только бы она и ее Ян смогли вырваться из Касабланки. Луи понимал, отчего Аннина так волнует его: в ней была невиданная им прежде чистота. Женщины, входившие в его заднюю комнату, как правило, бесились, идя на гнусное дело, необходимое для получения бумаг. Они понимали, что Рено пользуется их телами, и стыдились. Но Аннина, он знал, отдалась бы ему и ушла неоскверненная. Уметь, ужиная с дьяволом, по-прежнему оставаться с Богом: как это должно быть здорово! Представится ли ему случай?

Рикова подвинченная рулетка, что подарила Луи так много часов приятного и необременительного обогащения, украла у него Аннину Брандель. Появление Аннины стало концом капитана Рено из Касабланки: эта женщина заставила его посмотреть наконец в зеркало и увидеть бездушное существо, в которое он превратился. Что стало с ней? Луи надеялся, что она благополучно добралась до Америки, беременная и счастливая. Хотя почему-то не очень в это верил.

Его размышления прервал тихий стук в дверь. Рик.

– Мой дорогой др… – начал было Рено, но Блэйн приложил палец к губам.

– Не трудитесь, Луи, – тихо сказал он.

Рено закрыл за гостем дверь.

– Времени у нас немного, – сказал Рик. – Действовать нужно быстро и умно.

Он прошел к окну – убедиться, что в округе никого, даже вдалеке. День был теплый, однако Рик плотно закрыл окно и заткнул полотенцами щель под входной дверью. Рено в недоумении поднял бровь. Что-то он приуныл от воспоминаний. Теперь, по крайней мере, не будет скучно. Когда Рик Блэйн рядом, скучать не приходится.

– Дела такие, – начал Рик, усердно жуя незажженную сигарету. Они сидели в середине комнаты. Радио включено, и погромче – на случай, если комната прослушивается. Нет времени выискивать микрофоны. – Что-то пошло неладно. Прага хочет свернуть операцию, но теперь уже поздно. Ласло сидит на явочной квартире в Лидице со своей командой ликвидаторов. Ильза в опасности: мне кажется, ее могут заподозрить.

– Что будем делать? – спросил Рено.

– Мы поступим так, как вам все время хотелось поступить, – сказал Рик. – Мы сами сорвем операцию. – Долгая затяжка. – Ильза изложит Гейдриху весь план. Завтра вечером. Лично. Она скажет ему, что по дороге на службу он рискует взлететь на воздух на Карловом мосту.

Рено тихонько присвистнул.

– Рики, я много за кого держал вас, – сказал он. – За шулера. За лжеца. За вора. Даже за убийцу. Но до этой минуты я бы и не подумал, что вы предатель. Поздравляю вас.

Он не так уж и удивился. Его давно занимало, насколько глубоко преображение, которое случилось с Риком в Касабланке. Может, это лишь способ избавиться от Ласло и безраздельно завладеть Ильзой? Рено подозревал, что так оно и было, сколь ни гадко такое предполагать. Мисс Лунд – убедительный мотив для любых гадких поступков.

– Бросьте, Луи, – отрезал Рик. – Вы знаете, к чему я веду; черт вас дери, да вы первый об этом заговорили. – Он свирепо чиркнул спичкой. – С самого начала во всей этой пьеске был какой-то душок. Так не воняла даже форель, которая провалялась у Сэма неделю, когда он забыл ее выпотрошить, разучивая новую песню. – Рик так жадно всасывал дым, что Рено испугался, как бы тот не опалил себе легкие. – Вы были правы, Луи. Как Ласло удалось так легко бежать из Маутхаузена? Почему британцы снарядили его и всю эту разношерстную команду бомбой – наихудшим оружием убийства?

– Ну и почему?

– Тут может быть только один ответ, и чехи в конце концов до него додумались. Британцам вообще не нужен Гейдрих. Им нужна война – война вообще. Им плевать, что будет с чехами. Они вытащили Ласло из Маутхаузена, потому что он был им нужен. Потому что они рассчитали, что, взорвав к чертям Гейдриха и скрывшись, они спровоцируют немцев на что-то по-настоящему ужасное, и тогда весь мир встанет на сторону Англии. Черт возьми, Луи, они спокойно будут смотреть, как сотни, а может, и тысячи ни в чем не повинных людей умрут только потому, что их смерть кому-то понадобилась,дабы освежить у остального мира представление о зверствах нацистов и не дать ему отвлечься от насущного дела. Чехов кинули на жертвенный алтарь, друг мой, – и нас тоже!

Рик выдохся и смолк.

– И что теперь будем делать мы? – спросил Рено.

– Мы через это пройдем, – ответил Рик. – Я уже сообщил Ласло, что мы ударим послезавтра. Мы придем на мост, вооруженные до зубов. Наша бомба и наши стволы будут на взводе – может, придется защищаться, когда Гейдриховы молодчики явятся ловить заговорщиков.

– В том-то и дело, – заметил Рено. – Они положат нас на месте.

– Не положат, – сказал Рик. – Во-первых, они не будут знать, кого искать. Во-вторых, мы их будем ждать, и, значит, как только увидим, свернем операцию и останемся героями. Перебазируемся в церковь Святого Карла Борромео, дадим шифровку Майлзу, запросим эвакуацию и останемся в живых, чтобы продолжить бой завтра. Вернувшись в Лондон, вы составите свой отчет для Сопротивления – не морочьте мне голову, я соображаю, по какому вы тут делу, – и сообщите, что британцы – свиньи и предатели, за кого их и держат французы. Что до меня, то мы с Сэмом откроем новый ночной клуб. Лондону не помешала бы приличная ночная жизнь.

Рено улыбнулся. Маленький симпатяга капитан из Касабланки прогнал прочь угрюмую образину мсье Буше.

– Рики, вы превзошли себя, – сказал он, растаяв. Он уже смеялся над своей меланхолией. – Что меня в вас, кроме прочего, всегда восхищало, так это ваша дальновидность. Вы обо всем подумали.

– Кроме одного, – сказал Рик.

– Ильзы Лунд.

– Именно.

Нет уж, над этим Рику раздумывать не стоит, решил Рено. Есть вещи, которыми должен заняться Бог.

– Один вопрос: сообщим ли мы Ласло и остальной группе, что Гейдрих не собирается являться на наше маленькое рандеву?

– Очевидно, нет, – сказал Рик.

– Значит, только мы двое? Выходит, это наш маленький секрет?

Рик коротко кивнул.

– Превосходно, – хитро сказал Рено. – Не в первый раз. Но притом вы понимаете, что, вполне возможно, в этой игре ни один из нас не выиграет? Что мы оба проиграем?

– А иначе зачем бы я стал играть? – ответил Рик. – Осточертело выигрывать шулерскими костями.

– Если Ласло пронюхает, что вы знали, будто Гейдрих поедет другой дорогой, тогда ни ваша жизнь, ни, как ни жаль, моя не будет стоить…

– Фуфлыжного четвертака, – закончил Рик.

– Точно, – согласился Рено. – Что бы ни значило это слово. – Он поерзал в кресле. – Теперь позвольте мне обрисовать ряд альтернатив вашим выводам. Во-первых, тому, что Гейдрих послушается предостережения, засада пойдет насмарку, мы благополучно смоемся в Лондон и будем счастливо жить до самой смерти. Привлекательная гипотеза, но маловероятная.

– Почему?

– Потому что британцы учуют неладное в ту же минуту, как мы вернемся. Вероломный Альбион всем странам мира приписывает собственную двуличность. Нам еще повезет, если нас не пристрелят в первые двадцать четыре часа после приземления в Лондоне.

– Тут вы, может, и правы.

– Тут я безусловноправ, – сказал Рено. – Перейдем к пункту номер два. – Он секунду повозился с портсигаром, открыл. – Предположим, Гейдрих, несмотря на предупреждение, возьмет и явится на рандеву со смертью, взяв с собой без счету солдат. Что тогда?

– Рванем оттуда со всех ног, – ответил Рик.

– И нас убьют, не немцы, так чехи, не чехи, так британцы. Не важно: итог все равно один.

– А почему британцы? – спросил Рик.

– Разве можно, чтобы все узнали про неудавшееся покушение Союзников на одного из верховных фашистов? По-моему, ни к чему. – Рено изобразил, как лает пулемет в тюремном дворе. – Возможность номер три: Гейдрих едет по Карлову мосту, мы его поджидаем, и вопреки всем вероятиям Ласло удается закинуть бомбу в машину, и вопреки еще большим вероятиям она взрывается, и вопреки вообще любым вероятиям, какие ни назовите, Гейдриха убивает. Что тогда?

– Я и сам об этом думаю с самого Южного Кенсингтона, – ответил Рик. – После всего, что вы сейчас сказали, я не понимаю, зачем британцам наше возвращение.

– И я, – поддержал его Рено. – Спасательный самолет не прилетит, нас всех схватят и расстреляют, а британцы нас преспокойно дезавуируют. Вас с Ласло заставят наблюдать участь Ильзы, прежде чем вы примете свою. Потом немцы взаправду рассвирепеют и сровняют с землей целые города, а может, и небольшие страны, спасибо пашей опрометчивой выходке. Этого ли мы хотим?

– Я-то хочу другого, – сказал Рик, – да меня никто не спрашивает.

Рено оглядел друга с ернической отрешенностью. Сейчас они играли в самую опасную игру своей жизни, и вот – сидят и обсуждают будущее, словно болтают о ближайшем футбольном матче, к результату которого оба питают слабый интерес.

Что ж, может быть, это и впрямь не важно. Путь отступления из Праги с самого начала казался Рено маленькой отговоркой для приличия. Получится у них или нет, ни одна из враждующих сторон не захочет их принять или хотя бы признать знакомство. Но все равно – убьют ли они Гейдриха или, что гораздо вероятнее, их самих поубивают на месте или повяжут и убьют позже – скоро все закончится.

– Рики, – наконец сказал он, – какого исхода вы бы хотели? В смысле, если бы вы могли устроить так, чтобы все случилось в точности по вашему желанию, – как бы оно было?

Рик зажег новую сигарету, чтобы лучше думалось.

– Не знаю, – сказал он. – Пожалуй, я бы сказал, пусть Гейдрих умрет, а больше никто не пострадает; а мы благополучно улетим и будем жить долго и счастливо.

Рено улыбнулся:

– Кроме Виктора Ласло, вы хотите сказать.

– Может быть.

– Какие уж тут «может быть». Право, не знай я вас лучше, я бы предположил, что всю эту кашу заварили вы сами, чтобы погиб Виктор Ласло, а не Рейнхард Гейдрих.

Рик поднялся и заходил по комнате.

– Но Гейдрих заслуживает смерти, потому что он фашист и убийца, головорез и бандит! Потому что, если он не умрет, пострадают миллионы людей. И все же…

Рено не предложил решения для Риковой дилеммы. Вместо этого он сказал:

– В Касабланке Виктор Ласло кое-что сказал майору Штрассеру у меня в участке, и это нейдет у меня из головы: если с ним что-нибудь случится, сотни таких же, как он, поднимутся по всей Европе, чтобы занять его место. Не верно ли то же самое и про Гейдриха? Допустим, мы сможем его убить. Другие такие же, даже хуже, только и ждут – с нетерпением! – занять его место. Я хотел бы верить, что запас хороших парней в этом мире побольше, чем запас плохих, но вот именно сейчас я бы на это не поставил.

– Так вы хотите сказать?.. – начал Рик.

– Так я и говорю: что бы мы ни решили и что бы ни сделали, по большому счету, главный итог определят не наши действия. Своими силами, Рики, нам эту войну не выиграть, и если у нас есть мозги, мы и пытаться не станем. Мы можем только надеяться выбраться отсюда живыми.

– Может, вы и правы, – сказал Рик. – Немцы привольно расселись в Европе, у Союзников нет шансов по ним ударить. Русских на Восточном фронте треплют в хвост и в гриву; их уже загнали под самый Сталинград, и не похоже, что они долго продержатся. Когда фашисты покончат с ними, они обрушат всю мощь своих армий на Запад – на нас. Британцы заперты на своем островке, Франция сдалась – без обид, Луи, – американцы возятся с япошками на Тихом океане. – Прикончив сигарету, он тут же закурил новую.

– Не надо недооценивать русских, друг мой. Может, они еще ввалятся в Берлин, прежде чем все закончится.

– С другой стороны, что могут сделать немцы? – продолжал Рик. – Они даже Ла-Манш переплыть не могут, не говоря про то, чтобы побить британцев. Дьявол, да британцы в своем Лондоне по-прежнему дают званые обеды. И раз фашисты не могут перейти Ла-Манш, черта лысого они перейдут Атлантику, уж это точно. – Он глубоко вздохнул. – Так что Америка, по крайней мере, в безопасности.

– В отличие, напомню, от Центральной Европы, – сказал Рено. – Где мы с вами сейчас и находимся.

– И впрямь, – сказал Рик.

Мысли Рено понеслись вскачь. Лидеры Сопротивления в Лондоне убеждены, что операция обязана провалиться. Нельзя позволить британцам успешно провернуть такую комбинацию и устранить Гейдриха. Ему приказали отслеживать операцию, а не срывать, но Луи быстро пришел к заключению, что план Виктора Ласло не должен осуществиться. И он совершенно не против: в первый раз они с Риком Блэйном могут с чистой совестью быть союзниками.

Однако вопрос посерьезнее тяготил его. Какой итог более в интересах Франции – не оккупированной Франции и не вишистской Франции, a la belle France?Его смелое приветствие, обращенное к майору Штрассеру – «Неоккупированная Франция приветствует вас в Касабланке», – пустая бравада, и только. Сам Луи был тогда не более чем коллаборационист, жалкий лизоблюд. Проститутка.