Текст книги "Сыграй ещё раз, Сэм"

Автор книги: Майкл Уолш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

Глава двадцать первая

Нью-Йорк, июль 1932 года

Если Бог хотел оказать милость тем, на кого Ему обычно совсем не остается времени, то «сухой закон» был, конечно, знаком божественного благоволения. То, что задумывалось как наказание для самых презренных членов американского общества, свежих иммигрантов из Ирландии, Италии, Польши, России и Украины, оказалось драгоценным подарком. Для Соломона Горовица, который с благодарностью принимал подарки, когда их предлагали, и никогда не отказывался, такой поворот событий лишь подтвердил наблюдение, что большинство законов достигают результата, обратного задуманному. Этот урок он усвоил в молодости, в старой стране, и с большим успехом применял свое знание в Новом Свете.

Первые лучи летнего солнца коснулись Квинза. В «Тутси-вутси» посетителей не ждали еще несколько часов – даже тех, кто не мог совладать с жаждой. Но все равно – нужно оплачивать счета, заниматься рутиной, а единственные люди, кому Солли мог это доверить, – он сам и Рик Бэлин. Слегка откинувшись в мягком кресле, наполовину расстегнув жилет, чтобы не стеснял раздавшийся живот, Солли задумчиво пыхтел сигарой. Классический образ восточноевропейской непринужденности и мудрости, пересаженной на Манхэттен.

– Знаешь, Рики, какую ошибку допускает этот шмендрик [108]108
  Здесь– тупица (идиш).


[Закрыть]Салуччи? – спросил Солли.

Рик покачал головой, хотя знал ответ. Солли нравится, когда его вопросы остаются без ответа – кроме тех случаев, когда ему это не нравится: парни должны уметь различать.

– Он так серьезно к себе относится! – Солли крепко хлопнул ладонью по стойке и весело засмеялся. – И совсем не так серьезно к бизнесу. Вот поэтому я каждый день натягиваю ему нос! – На миг Рик испугался, уж не хватил ли Солли сердечный приступ. Лицо босса обычно становилось пурпурным, когда он слышал – а тем более когда говорил – что-нибудь смешное или такое, что казалось ему смешным. – Он даже пьет собственный кир!

– Но вы же играете в лотерею, – возразил Рик, который в остальном ничего не имел против азартных игр.

– Я устраиваюлотерею, – осадил его Солли.

– Значит, вы сами себя обжуливаете.

– Это не обжулить, если сам себя! – с жаром ответил Солли.

– Конечно, обжулить, – не сдавался Рик. – Это худший вид жульничества. Только болван позволяет себя обжуливать, а чтобы самому себя обжуливать, надо быть совсем уж конченым болваном. Вы мне сами так говорили.

Солли внимательно посмотрел на своего протеже:

– Может быть. Иногда. Время от времени.

Они сидели в Риковом кабинете в заднем помещении клуба, что располагался на втором этаже непримечательного здания в Гарлеме недалеко от перекрестка 136-й улицы и Ленокс-авеню. Единственное указание на присутствие клуба – небольшая маркиза, под которой стоял чернокожий швейцар в ливрее. Первый этаж занимала продовольственная лавка, над клубом – еще три жилых этажа. Солли владел зданием и получал арендную плату. Это лишь один из многих домов, принадлежавших ему в самом Гарлеме, который стал преимущественно черным, и в Восточном Гарлеме, где еще держат «цветовой барьер».

– С Восточным Гарлемом не ошибешься, – частенько повторяет Солли. – Там «Поло граундз» [109]109
  «Поло граундз» – знаменитая нью-йоркская бейсбольная арена.


[Закрыть]и новый стадион «Янки» за рекой в Бронксе. Белые люди никогда их не отдадут. Боже сохрани, это же бейсбол! – Солли громко рыгнул. – Ну и черт с ним, с бейсболом, – сказал он. – Поговорим о деле. – Он глянул на часы, которые всегда носил в жилетном кармане. – Надо поторапливаться.

У Рика Бэлина лучшая голова для бизнеса, какую только знал Солли, помимо своей. И вообще, в Рике Соломон часто узнает себя, но получившего от жизни несколько подарков. Рика не обременяет грубый акцент штетлов,он говорит на настоящем американском. Он не то, что большинство нынешних молодых ребят, которые гоняются за ложными богами: выпивка, бабы и «стутц-беаркэты», [110]110
  Популярная в 1920-е гг. модель спортивного автомобиля завода «Стутц Мотор Кар».


[Закрыть]когда нужно делать деньги.

Нет, Рик не такой. Он отдается клубу, словно это его родной дом. Его острый взгляд не упускает ничего. Рик видит, кто из клиентов может заплатить, а кто нет и кого из тех, кто нет, нужно пустить все равно. Он не дает служащим красть, не дает музыкантам драться из-за женщин, не дает сердитым отцам, чьи юные дочери танцуют в кордебалете, слишком буянить, и не дает лабухам из группы касаться этих юных дочерей. Он следит, чтобы авторам песен платили и чтобы те не особенно напивались. Чтобы пианисты всегда знали, какие песни самые популярные. Время от времени он даже позволяет спеть кому-нибудь из клиентов, особенно когда за роялем этот цветной парнишка Сэм Уотерс играет «Постучи по дереву». [111]111
  «Постучи по дереву» («Knock on Wood») – песня М. К. Джерома и Джека Шоля.


[Закрыть]Он прячет шпалер в кармане брюк или смокинга, гладкого, как шелк, так что никто и не догадывается, даже копы, которые приходят к нему выпить и поглазеть.

С того дня, как Солли поставил сюда Рика, клуб «Тутси-вутси» стал самым прибыльным из его заведений. Рик нутром чуял, где и как достать лучшее пиво, а его отлаженная система поставок продукции из французского департамента Сен-Пьер, острова у побережья Канады, быстро стала лучшей из всех. Он использовал любые возможности и тянул свои грузовики через любую щель. Например, закон особо оговаривает, что под запрет не подпадает храмовое вино, и Рик развернул прибыльную торговлю равно с церквями и синагогами, которые давали прикрытие для его закупок тонких французских вин и получали щедрые откаты с прибыли на благотворительность. Идея пришла Рику в голову однажды на Гранд-стрит, где он увидел хвост из ирландцев перед дверями кошерного винного магазина и вдруг понял, как привлекателен стал иудаизм для полчищ записных антисемитов.

Настолько же хорошо развит был у Рика и музыкальный вкус. До открытия «Тутси-вутси» лучший в городе джаз был у Диона О'Ханлона в «Долгоносике» в нескольких кварталах дальше по улице, но клиенты Рика не могли пить второсортные напитки или слушать третьеразрядную музыку. Он упорно обхаживал лучших композиторов и музыкантов, нанял штатным автором Германа Хапфелда, [112]112
  Герман Хапфелд (1894–1951) – американский автор песен, из которых «Пусть время проходит» – самая известная.


[Закрыть]из чикагского клуба, принадлежащего клану Капоне, привез дирижера Джимми Лансфорда. [113]113
  Джимми Лансфорд (1902–1947) – американский музыкант, джазовый саксофонист, руководитель оркестра.


[Закрыть]Однако, по общему мнению, его главной находкой был страйдовый пианист Сэм Уотерс с Купер-стрит, что к северу от железной дороги в Седалии, штат Миссури. Мальчишкой Сэм был знаком со Скоттом Джоплином [114]114
  Скотт Джоплин (1868–1917) – американский пианист и композитор, автор рэгтаймов.


[Закрыть]и, главное, учился у него. Слух Сэма уже стал легендой, а его умение снять любую тему и тут же сыграть обеспечило ему кучу поклонников.

Некоторые в банде косо поглядывали на дружбу Рика с Сэмом. Жаловались Солли, что не годится белому парню брататься со шварцером.Иногда Рик и Сэм вместе исчезали на выходные, укатывали в Риковом «де сото» в Катскиллы на рыбалку. Тик-Так однажды заявил, что еврей не должен водиться с цветным, но Солли велел ему заткнуться и не лезть в чужие дела:

– Если бы вы все, бездельники, так же знали свое дело, как Рик знает свое, мать моя, да мы бы все были богачи, а не только я один.

Наконец, Рик всегда ладил с копами. Лично он не имел ничего против полицейских, которые в большинстве своем просто вкалывали, как и сам Рик, мечтая преуспеть. Для Рика полицейские – друзья. При надлежащем уровне финансового поощрения они помогали грузовикам с выпивкой катиться без помех (бывало, полицейские не при исполнении даже сидели в кабинах рядом с его парнями), не давали враждующим гангстерам резать друг друга и, насколько могли, отгоняли фэбээровцев. А когда не могли, предупреждали Рика, чтобы тот успел закрыть клуб «на ремонт», пока фэбээровцы не истощат отпущенные им на расходы средства и не вернутся в Вашингтон, где им и место.

Хорошая пошла жизнь. Одна только мать этого совсем не понимала. Последний раз, когда Рик с ней виделся – а тому уж несколько месяцев, – она спрашивала, откуда у него деньги, и эта одежда, и, главное, машина, и он побоялся признаться. Вообще-то он и не попытался, потому что знал, что мать знает, только им обоим проще притвориться, что это не так. Он позвонит матери вечером, а не вечером, так на днях, как только выдастся минутка. Правда, позвонит. Давно пора исполнить мицву.

– Да, Солли, – сказал Рик, прочищая горло, – тут есть одно дело, о котором я хотел поговорить. Касается Лоис.

– Ну? – сказал Солли.

Рик три месяца оттягивал этот разговор, с того самого вечера, когда повстречался у «Ректора» с О'Ханлоном. С того вечера, когда Лоис дала ему отставку. У Рика не хватало духу рассказать боссу о встрече с ирландцем и Мередитом, и он до сих пор не передал послания О'Ханлона, боясь непредсказуемого гнева Горовица, боясь открыть, что водил Лоис в гангстерский шалман, открыто нарушив запрет.

До сих пор ничего плохого не случилось. Между Солли и Дионом тянулось напряженное отчуждение, а где-то в кустах – к югу от 14-й улицы – шныряли Салуччи и Вайнберг. Может, О'Ханлон забыл? Может, миновало довольно времени и ничто не подтолкнет Солли понять очевидное. Может, убедительная способность Рика накачивать прибыль в карманы босса заставит Солли забыть обо всем остальном.

Рик соображал, как бы начать разговор, но Горовиц его опередил:

– Здорово это, про нее и того шикарного адвоката, а?

– Какого шикарного адвоката? – спросил Рик.

– Ты помалкивай пока, – велел Соломон, постучав пальцем по носу, – но она подумывает уже, может быть, замуж. И за большого человека, да! – Солли поднялся из кресла и вытянулся во все свои шестьдесят пять дюймов. – Ее папа будет гордиться! – Солли поигрывал сигарой. – Миссис Роберт Хаас Мередит – неплохо звучит, а?

– Что? – воскликнул Рик.

Соломон опять сел, необыкновенно довольный.

– Вот она, американская мечта, – сказал он. – Прямо с корабля вскарабкаться на самый верх.

Солли от удовольствия похлопал себя по животу, и вдруг пуля расщепила деревянную стену у него над головой. Если бы он только что не откинулся назад, пуля ударила бы точно между глаз.

Миг спустя вторая чиркнула по столешнице, отрикошетила от дешевой лампы и врезалась в потолок, просыпав вниз дождь штукатурки.

Два первых выстрела прозвучали почти одновременно, а к третьему Солли и Рик уже были на полу, выхватили пистолеты и открыли огонь. Рик мимоходом восхитился реакцией босса.

Ни он, ни Горовиц не заметили стрелков – которых должно быть по крайней мере двое, – и сейчас тоже не видели. Но, упав на пол, вели плотный ответный огонь. Рик успел отметить расщепленный дверной косяк и стон с другой стороны и как разлетелось оконце над дверью и взорвались светильники в коридоре.

Потом Рик увидел ногу в дверном проеме, где прежде кто-то стоял. Нога была одна и особо не двигалась. Пальба тоже прекратилась. После нападения прошло секунд пять, да и то едва ли. Пока оба они были живы.

– Проклятые ублюдочные сукины дети, – бормотал Солли, загоняя новую обойму в свой автоматический пистолет. Вмиг оказался на ногах и бросился в дверь. У Рика преимущество молодости, но за Солли ему не угнаться.

Горовиц не обратил ни малейшего внимания на ногу в дверях. Рик, выскочив за угол, обнаружил, что владелец ноги еще жив, но безоружен: Солли, пробегая мимо, отфутболил его пистолет.

– Рики, нож, живой! – прокричал Соломон, убегая вниз по лестнице. – Проклятые ублюдочные сукины дети…

Рик склонился над раненым. Одна из маслин вошла тому прямо над сердцем, и Рик ясно видел, что парень не жилец. Смуглый, с черными курчавыми волосами; наклоняясь над ним, Рик сперва не мог сообразить, итальянец это или еврей. Потом вспомнил предостережение босса о ноже.

Стилет раненого бандита так близко и так быстро мелькнул перед лицом Рика, что тот чуть не лишился носа.

Ясно, сицилиец.

Обезвреживая врага тычком в скулу, Рик услышал выстрелы внизу. Бросив жертву, кинулся к лестнице.

Соломон Горовиц сидел на нижней ступеньке. У его ног лежал второй итальянец, определенно мертвый, застреленный в левое ухо, похоже, с очень близкого расстояния. Хотел сдаться? Рик не желал знать.

– Салуччи? – спросил он, выходя за дверь. Эти двое должны были как-то добраться сюда из центра. Он поглядел влево, вправо, тщетно высматривая их машину. Редкие черные прохожие бросали на него тревожные взгляды; он не понимал, в чем дело, пока не заметил, что все еще сжимает в руке пистолет. Сунул его в специальный карман в пиджаке и вернулся в здание.

И Солли, и мертвец уже исчезли. Рик расслышал тяжкую поступь на лестнице. Пошел на звук.

С трупом на закорках Солли протопал наверх и в кабинет. Первый налетчик был еще жив. Солли свалил тело рядом с ним.

– Рики, ты немного умеешь по-ихнему, – сказал он. – Выясни, что тут творится, пока я не рассердился.

Рик заговорил с умирающим по-сицилийски. Большинство сицилийских выражений, которые он выучил, махаясь с итальянскими ребятами в Восточном Гарлеме, касались чьей-нибудь матери или сестры, но других Рик не знал.

Умирающий прохрипел что-то нечленораздельное. Что ж, конечно: если бы Рику в грудь попала пуля, его тоже трудно было бы понять. Он приблизил ухо ко рту итальянца, насколько осмелился; эти ребята, даже умирая, бывало, откусывали врагу нос, ухо или любой другой кусок, в который могли запустить зубы.

– Сучьи ублюдки, – в нетерпении ругнулся Солли. – С этого штанка [115]115
  Вонючка (идиш).


[Закрыть]толку не будет.

Вмиг он сгреб раненого сицилийца на руки. Прижимая к груди, как младенца, понес к дверям лифта.

– Подожди секунду, Сол, – окликнул его Рик, но тот не слушал.

– Рики, – скомандовал он. – Открой дверь. – Рик стал было вызывать лифтера, но Солли рявкнул: – Я сказал открыть дверь, а не вызывать кабину.

Рик разжал наружные двери.

Крякнув, Солли швырнул итальянца в шахту. Вернулся, подобрал мертвеца и тоже скинул вниз.

Только сейчас Рик смог их разглядеть: тот, что с ножом, лежал на спине: левая нога вывернута наружу, правая рука согнута в локте, ладонь прикрывает живот. Левая рука вскинута, будто в задумчивости, ладонь прижата к виску, голова невредима, если не считать кровоподтека на правой щеке. Рот слегка приоткрыт, будто он собрался что-то сказать. Его мертвый товарищ пристроился ему головой в подмышку, будто они братья и до сих пор привычны спать в одной кровати. Он лежит распластавшись, неловко, руки вскинуты, словно сдается, ладони вялые, носки ботинок смотрят вверх.

– Только что с парохода, Салуччевы никчемушники, явились пакостить, – сказал Солли. – Салуччи думает, он может вытеснить Соломона Горовица из Гарлема? Посылает своих бабуинов меня прихлопнуть? Драный сучий ублюдок!

Рику хотелось тут же нанести ответный удар. Он знал, отчего весь сыр-бор, его грызла совесть. Он не передал боссу послание О'Ханлона, потому что не хотел, чтобы Солли узнал про него и Лоис, – и вот результат.

Соломон такого не спустит.

– Рики, – сказал он, – к чему мы помчимся разыскивать Салуччи? Это ему сейчас нужно бежать нас искать, чтобы объяснить, для чего он дошел до такого фарпотшкета, [116]116
  Здесь– безобразия (идиш).


[Закрыть]и умолять меня простить его, пока я не нагрянул в центр и не пристрелил его прямо в постели у его шлюхи. Так что ничего нам делать не надо. Мы не дернемся, и, помяни мое слово, у нас будут гости. Чего мы не станем делать – их разыскивать, а чего еще мы не станем делать – прятаться. – У него даже не сбилось дыхание. – Старая пословица: рабби, которого община не мечтает вытурить из города, – не настоящий рабби. А рабби, которого вытурили, – не настоящий менш. [117]117
  Здесь– мужик (нем.).


[Закрыть]Я останусь здесь.

Рик сказал, что не понимает, почему не послать Тик-Така в Нижний Ист-Сайд семикратно отплатить Салуччи.

– Потому что мы не готовы, – ответил босс. – Если ты не готов, а все равно что-то начинаешь, ну, только себя вини, когда все обернется в фарштинкенер [118]118
  Кошмарный, кровавый (идиш).


[Закрыть]швах, вот почему.

А почему они не готовы, внезапно озадачился Рик. Где, черт возьми, Тик-Так Шапиро?

Глава двадцать вторая

Нью-Йорк, июль 1932 года

Два дня спустя Солли с Риком сидели в свежеотремонтированной задней комнате «Тутси-вутси», когда Эйби Коэн как-то странно бормотнул, и они, подняв глаза, в том же самом проеме, который так недавно загораживали два сицилийца, увидели Диона О'Ханлона, Лоренцо Салуччи и Ирвинга Вайнберга. Позади них стояли Коэн и Тик-Так. Оружия в руках ни у кого не было.

Рик вскочил, но Солли даже не шевельнулся.

– Привет, мальчики, – позвал он. – Я вас ждал. Проходите, будьте как дома.

Как будто ничего не случилось.

О'Ханлон скользнул в комнату на своих маленьких ножках. Крупный Салуччи двигался медленно и осторожно. Сбоку семенил и подпрыгивал Вайнберг, как маленькая птичка, которая едет на носороге.

– Добрый вечер, мистер Горовиц, – сказал ирландец мягким лютневым голосом.

– Прихлопнуть его? – спросил Рик, но Солли не велел.

– Никогда не оскорбляй равного, – ответил он на манер этакого еврейского Будды. – Иначе он будет вправе оскорбить в ответ тебя, и кто знает, чем все это кончится?

– Мудрец Соломон, – сказал О'Ханлон, удобно устраиваясь на стуле. – И вам добрый вечер, мистер… э?..

Ход Рика.

– Бэлин, – ответил он, словно прежде никогда не встречался с О'Ханлоном. – Рик Бэлин. Я здесь управляющий.

О'Ханлон поклонился.

– Бэлин, – повторил он, катая слово на языке, будто пытаясь распробовать вкус. – Имя мне, конечно, знакомо, и лицо показалось знакомым – в первое мгновение. – О'Ханлон чуть растянул губы, изображая улыбку. – Наверное, из-за освещения. Обознался.

– Эйби, принеси моим гостям стулья, – сказал Солли.

Все сели, не снимая шляп и сложив руки на животе. Так безопаснее. Это безумие – трем высокопоставленным гангстерам являться в крепость Горовица с помыслами об убийстве, подумал Рик, но потом решил, что, вероятно, именно так подумал и Джузеппе Гульельмо. Лучше оставаться начеку.

Солли начал беседу.

– Что ли я посылаю ребят в город досаждать тебе, а, Дион? – спросил он, взмахнув руками. Обращаться к Салуччи и Вайнбергу было ниже его достоинства. – Соломон Горовиц – человек чести. Он не нарушает соглашений, а с Атлантик-Сити двадцать девятого года его соглашение с Дионом О'Ханлоном гласит, что Гарлем и Восточный Гарлем и весь это клятый Бронкс – Соломона Горовица и он может делать там, что захочет. Может, это больше не так?

О'Ханлон разгладил воображаемые морщинки на фасаде двубортного пиджака, плотно застегнутого на все пуговицы.

– Это мы и пришли обсудить, – холодно сказал он. – Двое несчастных мальчишек, чьи дни закончились в ваших владениях, были кровная родня – кажется, какие-то племянники – присутствующего здесь мистера Салуччи, только что прибыли в нашу замечательную страну и были посланы их выдающимся родственником на север от 110-й улицы к вам с некоторым деловым предложением. Мистер Салуччи крайне удручен мыслью о том, как неучтиво вы их встретили, и вашей раздражительностью – ведь вы даже не потрудились их выслушать.

– В следующий раз, когда у него будет ко мне деловое предложение, может, он пришлет своих ребят без оружия, как положено. – Солли отвлекся на обрезание и прикуривание сигары. – Тогда я их выслушаю и никто не сыграет в ящик.

О'Ханлон изобразил огорчение.

– Неопытность бедных иностранных иммигрантов, – сказал он, – часто ведет к печальным последствиям. – Он оглядел комнату. – Уверен, все в этой комнате, за возможным исключением мистера Бэлина, могут это подтвердить. Эти мальчишки были вооружены по той простой причине, что на их несчастной родине, Сицилии, настолько бедственно обстоит дело с соблюдением законности, что честные граждане волей-неволей вынуждены защищаться сами. – Ирландский мафиози забросил ногу на ногу и откинулся на стуле. – Впрочем, это уже кануло в Спайтен-Дайвел, [119]119
  Небольшая речка в г. Нью-Йорке, некогда впадавшая в Гудзон; в XIX в. была частично превращена в канал, ныне засыпана.


[Закрыть]– продолжил он. – Подлинная цель нашего визита – оставить это ужасное недоразумение в прошлом. Даже такая трагедия не должна помешать цели, ради которой мы сегодня пришли сюда. – О'Ханлон встал над Горовицем, как священник, изготовившийся произнести благословение. – Лоренцо? – призвал он, вознося изящные ладони. – Соломон?

Салуччи угрюмо поднялся, глядя на Солли из-за на удивление широких плеч О'Ханлона.

– Прошу принять мои самые смиренные извинения за это печальное недоразумение, – монотонно пробубнил итальянец.

Соломон едва глянул на него.

– Это называется извинение? – спросил он, не двинувшись.

– Английский нашего Лоренцо оставляет желать много лучшего, в смысле изящества, – мягко заметил О'Ханлон. – Если перевести, он имеет в виду, что такое больше не повторится, и в этом я даю вам слово.

Солли медленно поднялся на ноги, настороженно глядя на Салуччи.

– Соломон, сколько лет мы вместе, – напомнил О'Ханлон. – Прошу тебя как друга, сделай это для меня.

Он проворно отступил, словно матадор, а те двое сошлись, обнялись и расцеловались в обе щеки.

– Вот мы с этим и покончили, – сказал довольный О'Ханлон, когда те разошлись.

Рик отметил, что у Солли в лице проступила краска, Салуччи же слегка позеленел. Все снова сели – кроме Рика, который за все время не шевельнулся.

– По-моему, за такое содружество стоило бы произнести подобающий тост, – сказал О'Ханлон. – Не будет ли хозяин любезен?

Солли потянулся к нижнему правому ящику стола. Это был, Рик знал, тот самый ящик, где босс обычно держал маленький револьвер 22-го калибра. Рик спросил себя, знает ли об этом О'Ханлон, и решил, что, вероятно, да. Похоже, на свете мало такого, чего бы этот человек не знал.

Солли вынырнул с бутылкой виски и тремя стаканами. Разлил по глотку золотистой влаги, один стакан оставил себе, два передал Салуччи и О'Ханлону.

– В такой день – самое лучшее.

– За дружбу! – провозгласил О'Ханлон, и все выпили.

Затем Солли встал.

– Сегодня – особый день, – сказал он. – Еще по двум причинам. Сейчас я пью за моего друга Ицика Бэлина – за лучшего из моих клубных управляющих, самую верную руку среди моих парней и человека, которого я люблю, как сына. Если со мной, не дай бог, что-нибудь случится, то это мой какниназовите, мой очевидный преемник. – Никто не усмехнулся над его придыхательными на русский манер «х». – Все, что у меня есть, будет его. Лэхаим!

Все вежливо пригубили виски. Тик-Так помрачнел.

– Все, кроме одного, – продолжил Солли. – Теперь, Рики, уж прости, другой тост, еще важнее. – Рик отметил непривычно серьезную мину Соломона. – За мою дочь, мою единственную дочь, за Лоис, – начал он, и сердце Рика оборвалось. – Которая, я с гордостью сегодня объявляю, обручена с очень важным в нашем с вами городе человеком.

Солли глядел гордо. Эйби и Тик-Так глядели озадаченно. О'Ханлон – довольно. Салуччи – злобно. Вайнберг просто глядел.

– Да, не с кем иным, как с Робертом Хаасом Мередитом. Три месяца он ухаживал за ней как истинный джентльмен, и вот вам итог. Все ничем ничего и вдруг – на тебе!

Рик так стиснул зубы, что попади между ними кончик языка, он бы напрочь его откусил.

– Соломон! – воскликнул О'Ханлон, потирая руки. – Поверь, ты не мог меня обрадовать сильнее. Это счастливое событие надежно и верно скрепит наш новый мирный договор, ведь мы же с мистером Мередитом вели кое-какие весьма прибыльные совместные дела и определенно намерены продолжать и впредь. Какой сегодня и впрямь великолепный день для всех.

О'Ханлон и Солли смеялись – лучшие друзья на свете. Что там ирландец говорил у «Ректора» о враждующих королевствах? Рик понял его теперь.

Через месяц Лоис Горовиц и Роберт Мередит поженились. Газеты назвали невесту Лоис Хэрроу, дочерью успешного собственника из Дарьена. Церемония в церкви Святого Стефана на Пятой авеню была тихой и закрытой, а немногочисленных случайных посетителей спешно выводили за двери храма – кто-нибудь из фаланги громадных мужчин в тесных оттопыривающихся пиджаках.

Соломон со слезами на глазах вел невесту к алтарю. Шафером был Дион О'Ханлон. Рик Бэлин впервые в жизни сидел в церкви. И даже ему пришлось признать, что молодые – красивая пара. Он размышлял, выйдет ли их жизнь такой же безоблачной, как их нынешний вид.

Выйдя из церкви, Лоис бросилась Рику на шею.

– Рики, как это здорово! – выдохнула она. – Я теперь не буду сидеть на месте! – Через ее плечо Рик видел, как Мередит жмет руку свежеобретенному тестю. – Мы можем по-прежнему дружить, правда? – сказала Лоис, а Рик старался уловить обрывки другого разговора.

– Мистер Горовиц, – говорил Мередит, – такое удовольствие вести с вами дела.

С тех пор Рик не видел Лоис три года.