Текст книги "Танцующие в темноте"

Автор книги: Маурин Ли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 28 страниц)

МИЛЛИ

1

Зал церкви оказался настоящей пещерой Аладдина: лотки с самодельными ювелирными изделиями, узорчатыми футболками, жилетами с вышивкой, лоскутными подушками, керамикой, картинами, свечами замысловатой формы, слишком изысканными, чтобы их жечь. Но уверена, что я не была пристрастной, полагая, что лоток нашей Труди самый заметный – и самый дешевый.

Колин приделал к боковине складного стола полку, чтобы выставлять стеклянные изделия на двух уровнях. Разрисованные бокалы и стаканы с поблескивающими внутри свечами были расставлены между высокими бутылками, чтобы огонь просвечивал сквозь стекло цвета драгоценных камней и подчеркивал узоры, изящно очерченные золотом и серебром. Лоток блескал красками, которые только можно вообразить – «как огненная радуга», сказала я и удовлетворенно вздохнула. Я пришла пораньше, чтобы помочь Труди все расставить.

Труди дрожала так, будто собиралась исполнять главную роль в своей первой пьесе.

– Что будет, если я не сумею ничего продать?

– Не говори глупостей. Я сама положила глаз на пять бутылок для рождественских подарков.

– Я не могу брать деньги с родной сестры!

– Что за чепуха! Теперь, когда ты стала бизнесменом, никаких сантиментов, Труди!

– О, Милли! – Труди взглянула направо и налево на других лоточников, большинство из которых уже все подготовили и с нетерпением ждали одиннадцати часов, когда откроют двери. – Я слишком бросаюсь в глаза.

– По-моему, все замечательно. Хочешь чашку чаю?

– С удовольствием. Только не уходи надолго, сестренка. Я не смогу это сделать сама, – нервно крикнула она вслед. Я пошла в комнату за помостом, где продавали кофе и чай.

Позже я поняла, что в этот день семья Камеронов наконец-то стала настоящей семьей. Мы были похожи на любую другую семью. Джеймс пришел ровно в половине двенадцатого, как и обещал. Деклан явился чуть раньше и проявил глубокий интерес к процессу нанесения узоров на футболки. Мама явилась ровно в полдень с красным и обеспокоенным лицом. Капли пота блестели на ее лбу, хотя был холодный ноябрьский день. Я вышла ей навстречу.

– Отец так рассердился, когда узнал, что я собираюсь уехать, – сказала она, тяжело дыша. – Он требовал, чтобы я сначала приготовила ему обед. Я поставила еду в духовку на маленький огонь, чтобы она была готова, когда он вернется из паба, но боюсь и думать, что с ним будет к тому времени. – Она уронила свою сумочку, наклонилась ее поднять, потом уронила ключи от машины и перчатки. – Как дела у Труди?

– Ее бутылки идут нарасхват. Половина уже продана. Она слишком мало просит.

Труди даже не заметила, что я отошла. Набравшись уверенности, она уже самостоятельно управлялась со своим лотком, возле которого толпились покупатели. Я схватила мать за руку.

– Мам, ты можешь поехать со мной на квартиру Фло, когда все закончится? Я хочу тебе кое-что показать.

– Что там такое?

– Не скажу. Сама увидишь.

Она покачала головой.

– Никак не могу, Миллисент. У отца ужасное настроение. Уж лучше я поеду сразу домой.

– В таком случае я заеду вечером и заберу тебя, – сказала я твердо. – Тебе нужно кое-что увидеть.

Джеймса уже представили Труди. Теперь пора было познакомить его с матерью. Как могла я стыдиться, думала я с комком в горле, этой сердечной, доброй женщины, чье лицо засветилось от удовольствия.

– Очень приятно познакомиться с вами, Джеймс. Ваша мама называет вас Джим или Джимми?

Когда после обеда приехал Колин с Мелани и Джейком, лоток Труди уже практически опустел. Глаза Труди торжествующе сияли – она заработала более двухсот фунтов.

– Не могу поверить, что люди действительно готовы платить за мои бутылки. Только представьте, они будут стоять на подоконниках по всему Ливерпулю. – Она пообещала раскрасить для меня еще несколько в ближайшие дни.

Мама была в своей стихии. Она ходила вокруг и говорила:

– Вижу, вы купили одну из бутылок моей дочери. Они прелестные, правда?

Если люди были расположены остановиться и поболтать, она начинала рассказывать им и про другую свою дочь.

– Вон она, – слышала я не раз. – Это наша Миллисент. Она работает в агентстве недвижимости в центре Ливерпуля. А это мой сын – вон тот парень в коричневом свитере. В следующем году он идет в колледж.

К всеобщему удивлению, приехала бабушка и купила последнюю бутылку Труди.

– Как я могла не приехать? – проворчала она. – Меня подвезли. Надеюсь, Кейт приехала на машине и отвезет меня домой.

Я внимательно рассматривала бабушку. Эта женщина отдала ребенка Фло Нэнси О'Мара. О, как бы хотела я знать точно, что же произошло. Но время было неподходящее – а будет ли когда-нибудь подходящее время, чтобы затронуть столь щекотливую тему?

Мы все вместе пошли в комнату за помостом, чтобы выпить чаю. Труди сложила свой лоток и присоединилась к нам. Собрались трое Камеронов, четверо Дейли, Марта Колквитт и Джеймс. У нас неожиданно завязался оживленный разговор о футболе. Не хватало только отца, этим, вероятно, и объяснялось всеобщее оживление.

– Никогда не думал, что буду свидетелем такого, – прошептал мне Колин.

– Свидетелем чего?

– Ну, это почти классический вариант «счастливого семейства», разве не так? Так должна вести себя любая нормальная семья. Все прекрасно провели день, включая и детей.

Когда подошло время уезжать, я договорилась с мамой, что заеду за ней в семь и отвезу ее на квартиру Фло. К тому времени отец должен был снова уйти.

– Сказала бы ты, в чем дело, – вздохнула мама.

– А в чем, собственно, дело? – спросил Джеймс позже. В город мы ехали порознь на своих машинах и встретились в ресторане, чтобы поужинать. – Я надеялся, что остаток дня мы проведем вместе.

Последнее замечание я пропустила мимо ушей.

– Это что-то по-настоящему удивительное и потрясающее, – сказала я счастливо. – Тетя Фло оставила маме свою квартиру и деньги, почти двадцать четыре тысячи фунтов. Я только вчера ночью нашла копию завещания. Я хочу, чтобы мама сама съездила к Фло и прочитала.

Когда я заехала за мамой, дом был погружен в темноту. Удивившись, я обошла вокруг. Дверь кухни оказалась не заперта, значит, кто-то все-таки был дома.

– Мама? – крикнула я. – Деклан? Есть кто дома? Это я.

Сверху донесся слабый звук, похожий на хныканье. Взволнованная, я включила свет на лестнице и пошла наверх.

– Мама? – позвала я.

– Я здесь, милая. – Голос, чуть громче шепота, доносился из передней спальни. Я толчком открыла дверь и стала нащупывать выключатель.

– Не включай свет, Миллисент.

Я не послушала ее. В тусклом свете лампы я увидела, что мама полусидит, полулежит на кровати. Ее правый глаз распух, губа разбита и кровоточила. На обеих руках были синяки. Она выглядела совершенно разбитой, но, несмотря ни на что, ее глаза смотрели все так же бодро, будто она самая неунывающая жертва на свете, которая выживет, что бы ни выпало ей на пути. Я не сомневалась, что, даже если ее переедет танк, она все равно поднимется и пойдет дальше, как ни в чем не бывало.

– Мама! О, мама что он с тобой сделал? – Ярость накрыла меня волной, я едва могла говорить. Если бы отец оказался здесь, думаю, я могла бы его убить.

– Закрой шторы. Не хочу, чтобы люди заглядывали.

Я задернула их резким движением и села на кровать. Мама сморщилась от боли.

– Все не так плохо, как выглядит, – сказала она. – Я хотела позвонить тебе, сказать, чтобы ты не ехала, но все время отвечал твой автоответчик.

– Я была в городе с Джеймсом. – Я заставляла себя говорить спокойно.

– Миссис Брэдли намазала меня мазью, промыла глаз. И я слегка пьяна. Она дала мне большой фужер бренди. Хотела вызвать полицию, но я ей не разрешила. – На протяжении многих лет миссис Брэдли часто угрожала заявить на Нормана Камерона в полицию, но мама всегда останавливала ее. – Я сказала ей, что он ударил меня в первый раз за много лет, и это чистая правда, клянусь Богом.

– За что, мама?

Она пожала плечами, потом снова поморщилась.

– Обед сгорел. Я знала, что он сгорит – все это время в духовке простоял.

– Ты хочешь сказать, все это… – Я махнула рукой в сторону черного глаза, разбитой губы, синяков, – только из-за сгоревшего обеда?

– Только частично. Меня долго не было дома, Миллисент, почти четыре часа. Да, какой чудесный день. – Ее глаза светились, когда она думала о прошедшем дне. – Я такое удовольствие получила и так рада, что у Труди все получилось, что Колин привез детей, бабушка приехала, ты и Деклан. Джеймс такой чудный парень, так мне понравился. – Она заставила себя засмеяться. – Я даже купила себе пару сережек, чтоб надеть на твою свадьбу – маленькие такие, с красными цветочками, как раз под мое лучшее пальто.

– Ах, мама! – Я слегка коснулась ее поблекших волос.

Она вздохнула.

– Он всегда не выносил, если я счастлива. Я никогда не осмеливалась зайти домой с улыбкой, это всегда выводило его из себя. Он себя чувствовал так, будто от него отгородились, и взрывался. А сегодня я просто не думала об этом. Хотела, чтобы он порадовался за Труди и вообще за все. Вместо этого он на меня накинулся. Пока меня не было, он заводился все больше и больше.

– Он всегда был мерзким выродком, – сказала я злобно.

Последовало долгое молчание. Мама, кажется, ушла в свой собственный мир. Снаружи прорычал и затих мотоцикл. Я встала и посмотрела сквозь шторы. Из дома напротив вышла девушка, села на заднее сидение, и мотоцикл умчался прочь. Я стояла у окна, хотя смотреть было больше не на что, разве что на оранжевые фонари, затихшие дома, на случайную машину. Прошла группа мальчишек, пинавших футбольный мяч. И тут мама заговорила тихим, отстраненным голосом:

– Помню, я была еще совсем маленькой, два или три года. Мы уходили куда-то на целый день, бабушка и я. Когда вернулись домой, было уже поздно. Я тебе говорила когда-нибудь, что мы довольно долго жили у Эльзы Камерон? Так вот. Эльзы не было дома, и мы услышали шум из шкафа за лестницей – ужасные рыдания. Бедный мальчишка сидел там, запертый в темноте, уже несколько часов. Ты никогда не видела таких глаз, какие были у него, – лихорадочные и яркие, такие, будто он сошел бы с ума, если бы просидел там еще чуть-чуть. А ему было всего шесть лет.

– Ты про кого говоришь, мама? – спросила я, сбитая с толку.

– Про твоего отца, милая. После этого бабушка больше никогда не оставляла его одного с Эльзой. У его матери была эта болезнь… Сейчас она называется родильная депрессия, что-то в этом роде. Ей нельзя было воспитывать ребенка.

Я почувствовала, как холодею. Вспомнила фотографию в квартире Фло – женщина деспотичного вида с прелестным ребенком на коленях, ребенком, который стал моим отцом. Я попыталась представить себе чудовище, установившее над нами в детстве власть страха, охваченным ужасом шестилетним мальчиком. Это было сложно.

– Почему ты нам этого никогда не рассказывала, мама? – спросила я дрогнувшим голосом.

– Твой отец заставил меня поклясться, что я не скажу ни слова, ни единой душе. Думаю, ему стыдно. Ты уж, пожалуйста, не обмолвись об этом.

– Но мы могли бы понять.

– Возможно. А может, и нет.

– Думаю, все было бы по-другому, если бы я не подвела его, – сказала она скорее себе, чем мне.

– Как, мама?

– А, не важно. Это уже так давно было. Хочешь чаю? Я умираю как хочу. Я еще не пила с тех пор, как домой приехала.

– Сейчас сделаю. А где Деклан?

– Еще не возвращался. Он пошел с парой, которая делала забавные футболки.

Пока я готовила чай, в голове у меня кружил настоящий вихрь. Я не знала, что и думать. Что бы ни произошло с отцом в детстве, простить то, что он вытворял с нами, невозможно. Ни мама, ни мы, его дети, не виноваты в том, что у его матери была родовая депрессия. Почему он вымещал это на нас?

Когда я вернулась с чаем в спальню, мама спросила:

– Так что там за сюрприз в квартире Фло? Или ты по-прежнему не хочешь говорить, пока я там не окажусь?

– Я совершенно забыла об этом! – Я взяла маму за руки. – Приготовься к шоку. Фло оставила тебе свою квартиру и все свое состояние. Двадцать три тысячи семьсот пятьдесят два фунта и одиннадцать пенсов, если говорить точнее.

Я не уходила, пока не вернулся отец. Когда открылась задняя дверь, я поцеловала маму на прощанье и пошла вниз. Пошатываясь, он шел через кухню, глаза его были подернуты туманной пеленой.

– Если ты еще раз хоть пальцем прикоснешься к матери, – сказала я резким голосом, от которого у меня самой зазвенело в ушах, – я тебя убью, так и знай. – Он бессмысленно посмотрел на меня, словно не понимал, откуда доносится странный голос. – Ты меня понял? – настаивала я.

Он кивнул. Я остановилась, уже положив руку на ручку парадной двери, приведенная в некоторое смятение выражением неприкрытого страдания на его лице, на которое раньше я, вероятно, не обратила бы внимания. Потом он сказал нечто, что казалось лишенным всякого смысла, но от этих слов у меня почему-то свело живот.

– Это все из-за тебя.

Я попыталась придумать, что ответить, а потом решила, что он просто пьян и несет ерунду. Я встряхнулась и вышла.

Я уговаривала маму уходить немедленно. В квартиру Фло можно было переехать хоть сейчас. Я ни к чему не прикасалась, и это оказалось кстати. Квартира осталась в том виде, что и при жизни Фло.

– Спешить некуда, милая, – сказала мама. – Твой бедный отец будет еще неделю или две сожалеть о случившемся. Я лучше скажу ему обо всем тогда, когда буду готова уйти. Я ему много задолжала, но теперь, когда у меня есть деньги и место, где жить, я ничего не боюсь. Я от этого чувствую себя сильной. – Она выглядела ошарашенной, словно не могла привыкнуть к мысли о своей удаче.

– Когда мы впервые встретились с Фло, я, помню, сказала ей, что мне очень нравится ее квартира. Не могу поверить, что она моя.

– Пока не говори отцу про деньги, – предупредила я. – Если он наложит на них лапу, все до последнего пенни тут же уйдет на лотереи и скачки.

– Я, может, и выгляжу дурой. Наверное, я и была дурой большую часть своей жизни, но все же я не настолько тупая.

– Утром приезжай и хорошенько осмотрись, – возбужденно сказала я. – Я возьму на работе выходной. У меня осталось два дня от отпуска, я их оставляла на Рождество. – Мой мозг работал с перегрузкой, обдумывая, как помочь матери наладить жизнь. – Тебе нужно пожить в квартире Фло несколько месяцев, а потом ты можешь продать ее и купить похожую в Оксфорде.

– М-м-м, пожалуй, так я и сделаю, – сказала мама мечтательно и немного туманно, и я подумала, сможет ли она уехать из Киркби, когда до этого действительно дойдет дело.

– Ты по-прежнему любишь его? – резко спросила я.

– Нет, Миллисент. И никогда не любила. Дело в том, – ты, может, и не поверишь, – но он любит меня и всегда любил. Не знаю, как он будет здесь без меня. – Она засмеялась, как девчонка, увидев, что я нахмурилась. – Не волнуйся, я перееду. Я уже решила, разве нет? На последнюю Пасху было тридцать лет, как мы женаты, так что я уже дошла до предела. У вас с Труди своя жизнь, Деклан скоро уедет. Теперь главное – Алисон.

Позже, паркуя машину на площади Уильяма, я с грустью подумала, что это одна из последних ночей, которые я проведу здесь. Но квартира остается моей семье, по крайней мере, на время. В любом случае я могла приезжать к Бел и Чармиан. Спускаясь по лестнице на подвальный этаж, я увидела, что в квартире горит свет, и у меня быстрее забилось сердце. Я открыла дверь. Том О'Мара сидел на диване и смотрел телевизор, положив ноги на кофейный столик. Все хорошее и плохое, весь этот день, который катился к концу, – все мгновенно забылось.

– Привет, – сказал он. Наши глаза встретились. – Ты опаздываешь.

– Нет, это ты приходишь слишком рано.

– Все равно. – Он встал, обнял меня, и мы слились в долгом томительном поцелуе. Мне не терпелось упасть в его объятия, я больше не могла ждать ни минуты. Том тоже. Он подхватил меня на руки и, не переставая целовать, понес на кровать.

Том заснул, а мне спать совершенно не хотелось, словно через мою голову беспрерывно текли маленькие потоки электричества. Роман когда-нибудь закончится. Он никогда не разведется, да и мне ничего такого не нужно. Сейчас, когда я собиралась возвращаться в Бланделлсэндс, следовало положить этому конец. Но смогу ли я бросить его? И позволит ли он мне сделать это? Хватит ли у меня силы воли сопротивляться, если он откажется уходить?

Мой беспокойный мозг отказывался отдыхать. Будет ли мама в безопасности в Токстете, даже если она поселится здесь не навсегда? Раньше я об этом не задумывалась. Я подумала о тех нескольких знакомых мне людях, которые уже жили здесь: Чармиан и Герби с детьми, Бел, Питер Максвелл, – все милые, приличные, честные люди, как и Фло. В любом случае, мама будет в большей безопасности где угодно, включая Токстет, чем со своим мужем.

Когда я встану утром, надо будет освободить письменный стол от вещей, которые могут выдать тайны Фло. Я заберу себе любовные письма, фотографию мальчика, так похожего на Деклана, и рисунок, который он нарисовал для «МОЕГО ДРУГА ФАО». Неудивительно, что Тома всегда так тянуло к ней. Он ее внук. Я вспомнила его безразличие к Нэнси.

– Не волнуйся, Фло, – прошептала я. – Я сохраню твои тайны.

На следующее утро, в полдесятого, я попросила у Чармиан разрешения воспользоваться ее телефоном – я постоянно забывала взять свой мобильник на площадь Уильяма – и позвонила в «Сток Мастертон», чтобы сообщить, что я не приду. Трубку взял Оливер.

– Явилась Диана. Она тут уже всем заправляет.

Я застонала.

– Только бы завтра не наступило.

Потом я позвонила адвокату на Касл-стрит, который вел дела Фло, и договорилась о встрече.

Я вернулась вниз. Письменный стол был уже девственно пуст, бумаги, которые я хотела забрать, лежали в багажнике машины, остальные я выбросила. Я везде вытерла пыль, подмела двор, оборвала последние сухие листья с растений, перекинулась парой слов с тем же черным котом, который наблюдал за мной раньше. Потом убрала на кухне и в ванной, хотя почти ими не пользовалась. Я хотела, чтобы к маминому приходу все было идеально. Сегодня квартира выглядела по-другому – не просто чище, а как-то обезличенно. Уже не было ощущения, что находишься у себя дома.

Едва я успела закончить, когда раздался стук в дверь. Для мамы слишком рано. Может, это Чармиан хочет пригласить меня на кофе? Я на это надеялась. Чармиан пришла в восторг, когда узнала, что сюда переедет моя мама. Я была уверена, что они поладят.

– Бабушка! – изумилась я, открыв дверь. – Заходи.

– Сегодня утром твоя мать позвонила мне и сообщила новость, – ворчливо сказала Марта Колквитт, поскрипывая отороченными мехом ботинками примерно одного со мной возраста. На ней было верблюжье пальто и вязаная шапка в форме тюрбана с перламутровой брошью посередине. Комната сразу наполнилась запахом нафталина и каких-то мазей.

– Мне надо в женскую консультацию, поэтому я решила зайти посмотреть квартиру.

– А что с тобой? Я имею в виду, зачем тебе нужно к врачу? – Никто из нас, Камеронов-детей, не испытывал особой любви к бабушке, но невозможно было представить себе жизнь без ее вечно недовольного присутствия.

Как и следовало ожидать, ответ был раздражительным:

– А я почем знаю, что со мной? – рявкнула она. – Они сделали рентген, взяли анализы. Вот дождусь результатов, тогда буду знать, что со мной. – Ее голос смягчился. – Так-так… Значит, здесь она и жила, наша Фло. Мне всегда было интересно, как выглядит ее квартира. – Она зашла в комнату. – Все в ее духе. Ей нравилось, чтобы было красиво.

Я внимательно смотрела на нее, пока она изучала комнату сестры. Я никогда не видела ее лицо таким мягким, почти нежным.

– Бабушка, сними пальто, – сказала я. – Кофе будешь?

– Я никогда не пью кофе, пора бы тебе запомнить. Я буду чай. И пальто я не сниму, но все равно спасибо. Я долго не задержусь.

– Боюсь, есть только порошковое молоко.

Бабушка пожала плечами.

– Значит, придется удовлетвориться этим, не так ли? – Она склонила голову набок и почти улыбалась, глядя, как вращается лампа Фло. – Умираю, как хочется закурить, но с чаем вкуснее.

Когда я вернулась, она изучала рисунок на стене над камином, который я не успела снять.

– Что здесь написано? – Она пристально вглядывалась в рисунок, почти упершись носом в стену. – Я в этих очках не вижу, а те, что для чтения, я оставила дома. Я не могу ходить постоянно в этих двухфокусных.

– Тут написано: «МОЙ ДРУГ ФЛО». Его нарисовал Хью О'Мара.

Бабушка отступила назад, но продолжала пристально смотреть на рисунок. Много бы я отдала, чтобы узнать, о чем она думает. Сверху раздалось слабое гудение – это Чармиан пылесосила ковер. Взвизгнул кто-то из детей Минолы. Бабушка все смотрела на рисунок, словно забыла, что я здесь. Я облизала губы, которые вдруг стали сухими. Я не хотела расстраивать ее, но я должнабыла узнать.

– Это был сын Фло, не так ли, бабушка? Она родила его от мужчины, которого звали Томми О'Мара – он погиб на «Тетисе». Скорее всего, он так и не узнал, что она беременна. – Я облизала губы еще раз, прежде чем ринуться дальше. – Ты отдала ее ребенка жене Томми, Нэнси.

– Господи, что ты такое говоришь, девочка? – Она развернулась, слегка пошатнувшись в своих неуклюжих ботинках. Я почувствовала, что съеживаюсь под рассерженным взглядом за толстыми линзами. – Откуда, черт возьми, ты знаешь об этом?

– Я знаю, потому что мне сказала Нэнси.

– Нэнси! – Желтые губы разразились хриплым недоверчивым смехом. – Не говори глупостей, девочка. Нэнси мертва.

– Нет, бабушка. Я видела ее недавно. Она в доме престарелых в Саутпорте. Она сказала… – Я сощурилась, пытаясь дословно повторить слова Нэнси. Я представила старое, покрытое желтыми пятнами лицо, горящие темные глаза, длинные пальцы, когтями вцепившиеся в мою руку. – Она сказала: «Марта отдала его мне – все по справедливости. Ты его никогда не вернешь. Лучше я его убью». Она выжила из ума, – закончила я. – Решила, что я – Фло.

Лицо бабушки сморщилось, она заплакала – признак тревожный и неутешительный. Проковыляла назад, села на стул и дрожащими руками достала сигарету.

– Бабушка! – Я поставила чайник, перебежала через комнату и стала у ее ног на колени. – Я не хотела тебя расстроить. – Я злилась на себя за то, что такая любопытная, такая невнимательная, но я знала, что при необходимости сделаю это снова, не колеблясь.

– Все в порядке, Миллисент. Где молоко? – Она громко засопела, сняла очки, чтобы вытереть глаза, явно делая сознательные усилия, чтобы взять себя в руки. Она смутилась – не привыкла проявлять какие-либо чувства, кроме гнева. Ее руки все еще дрожали, она взяла чай, но она уже достаточно оправилась, чтобы скорчить неодобрительную гримасу при виде кружки. Она сказала:

– Я никогда не сожалела о том, что сделала. Вам, молодым, трудно понять, какой это был позор в наши дни – родить ребенка вне брака. Пострадала бы вся семья. – Ее лицо снова обрело непроницаемость, а тон – безапелляционность. Это была та бабушка, которую я знала всю свою жизнь. – Нэнси носа не показывала и прятала Хью целых полгода. Мы и подумать не могли, что Фло узнает ребенка через столько времени.

Она не сожалела! Несмотря на то, что сестра всю жизнь с ней не разговаривала, Марта по-прежнему ни о чем не сожалела. Нахмурившись, она тыкала в воздух своей сигаретой.

– Не могу понять эту историю с Нэнси. Кто тебе о ней рассказал? Кто тебя возил к ней в Саутпорт?

Я села на пол, скрестив ноги, чувствуя на плечах жар камина.

– Том О'Мара. Внук Нэнси – точнее, внук Фло. Не знаю, как называть его.

– Том О'Мара! – Глаза бабушки сузились. Она посмотрела на меня так проницательно, с таким подозрением, что я сразу поняла: она догадалась, в чем тут дело. И я почувствовала, что у меня горят щеки.

Но что удивительно, лицо Марты сделалось белым, как пергамент. Нижняя губа ее задрожала. Она выглядела столетней старухой. Бабушка поставила кружку с недопитым чаем на пол, сигарета упала в кружку с коротким шипением и плавала на поверхности, но Марта, похоже, не заметила этого. Она тут же закурила еще одну.

– Думаю, на Клэнси и О'Мара лежит какое-то проклятие, – сказала она. Ее голос был тусклым, безжизненным, почти загробным. Это меня напугало.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, сначала Фло и Томми. – Она долго и сильно затягивалась, и кончик сигареты засветился красным жаром. – Потом Кейт и Хью. Представляешь, они собирались пожениться! – Она издала короткий сдавленный смешок и кивнула в мою сторону, показывая тем самым, насколько это невероятно.

– А почему они не могли пожениться? – с вызовом спросила я. Хью О'Мара чуть не стал моим отцом!

– Потому что они были двоюродными братом и сестрой, конечно, – объяснила мне бабушка, словно ребенку – Это не разрешается – по крайней мере, не разрешалось. К счастью, вмешался Норман, он всегда был хорошим парнем, хотя знал, что берет порченый товар. Бедный Норман… Он до сих пор целует землю, по которой ходила твоя мать. Он был бы лучшим мужем на свете, если бы она все не испортила.

– Не понимаю, о чем ты говоришь, бабушка.

– Я говорю о том, что твоя мать уже была в положении, когда выходила замуж за Нормана Камерона. – Она по-прежнему говорила тем же невыразительным, тусклым голосом, который как-то не соответствовал грубому выражению ее лица. – Нам пришлось сказать ей, что Хью О'Мара сбежал, когда узнал, что она беременна, иначе мы бы никогда не затащили ее под венец.

– Кто «мы»?

– Я и Нэнси. Как будто мы могли просить особого позволения, как предлагала Салли! Представь: рассказывать церковным властям о грязных секретах Фло. – Произнося последние слова, она чуть не задохнулась.

Наверху утих звук пылесоса. Я услышала, как открылась парадная дверь и Чармиан с детьми вышла на улицу. Я была в полном смятении. Мой мозг, так хорошо работавший накануне вечером, больше не мог ничего воспринимать. К чему она клонит?

– Если мама была беременна, когда вышла замуж за отца, – медленно сказала я, – тогда что случилось с ребенком?

– Я на него смотрю.

– Что?

– Да, Миллисент, это ты. – Глаза бабушки сузились, глубоко запали в глазницы. Она снова сделала длинную затяжку и таким же длинным выдохом выпустила дым. – Надеюсь, ты понимаешь, что это значит?

Я вся звенела.

– Хью О'Мара – мой отец?

– Верно. Но это значит и еще кое-что. Иисус, Мария и Иосиф! – застонала она. – Достаточно неприятностей произошло с Кейт. То-то дьявол сейчас руки потирает. – Она наклонилась вперед, сверля мои глаза своими. – Думай, Миллисент, думай, что это значит.

Я думала очень напряженно и, в конце концов, нашла ответ:

– Это значит, что Том – мой брат, мой единокровный брат! – выдохнула я.