Текст книги "Танцующие в темноте"

Автор книги: Маурин Ли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 28 страниц)

2

– Здравствуй, дорогая. Ты выглядишь бледной.

– Привет, мам.

Я изобразила губами поцелуй в паре дюймов от полной, отвисшей щеки матери. Когда бы я ни появлялась в Киркби, она непременно заявляла, что я выгляжу бледной, усталой или вот-вот свалюсь с какой-нибудь болячкой.

– Поздоровайся со своим папочкой. Он в саду, занимается помидорами.

Мой отец – я даже в мыслях не могла назвать его папочкой, – всегда был неумелым и непритязательным садоводом. Я покорно отворила кухонную дверь и крикнула «привет».

Теплица располагалась сразу же за аккуратной лужайкой, и дверь была открыта.

– Здравствуй, дорогая. – Отец выглянул оттуда, изо рта у него торчала сигарета. Его мрачное сосредоточенное лицо просветлело, когда он услышал мой голос. Он отбросил сигарету, вытер руки о штаны и поднялся к нам. – Как идет торговля недвижимостью?

– Нормально. – Я постаралась скрыть отвращение. Он каждому встречному-поперечному рассказывал о том, что я стала агентом по продаже недвижимости. Теперь он утверждал, что гордится своими девочками. – Где Деклан?

– Ушел в бар. – Мать выглядела ужасно взволнованной и обеспокоенной, будто готовила обед для королевской четы. Она вынула сотейник из духовки, потом поставила его обратно. – Куда это я засунула картошку? Ах да, она на верхней конфорке. Деклан обещал вернуться к часу.

– Жратва будет готова вовремя, дорогая?

– Да, Норман. Обязательно. – От этого, в общем-то, невинного вопроса маму как током ударило, хотя с тех пор, как он избил ее в последний раз, прошло уже много лет. – Все будет готово в ту же минуту, когда к нам присоединятся Труди и Деклан.

– Хорошо. Тогда я выкурю еще одну сигаретку.

Он скрылся в гостиной.

– Почему бы тебе не поболтать со своим папочкой, пока я буду заниматься обедом? – сказала мать, помешивая что-то в кастрюле.

Только этого не хватало! Она всегда делала вид, что мы самая обычная, нормальная семья.

– Я лучше останусь тут с тобой.

Мать зарделась от удовольствия.

– Чем ты занималась в последнее время?

Я пожала плечами:

– Ничем особенным. Вчера вечером ходила в бар, в среду была в театре. Сегодня собираюсь поужинать в ресторане.

– С этим парнем, Джеймсом?

– Да, – коротко ответила я. Я уже пожалела, что рассказала им о Джеймсе. Это случилось, когда Деклан в шутку заметил, что не прочь обменять свой велосипед на «феррари». И вот тогда я и рассказала ему о фирме «Автомобили Атертона». В следующее воскресенье мой отец специально приехал в Саутпорт, чтобы взглянуть на нее, а я с ужасом представила себе, как в один прекрасный день он возжелает лично познакомиться с Джеймсом.

Мать суетилась над древней газовой плитой, которая стояла здесь с тех пор, как мы переехали сюда в 1969 году. Мне тогда исполнилось три годика, Труди была совсем крохой, а Деклан и Алисон еще не родились. В то время мать была не просто толстой, а отвратительно, бесформенно толстой. Ее поношенная юбка, не сходившаяся на талии, мешком свисала спереди и задиралась сзади, обнажая тыльную сторону ее на удивление красивых, но густо усеянных набухшими венами ног. Мне всегда казалось, что лучше бы ее ноги были такими же толстыми, как и все остальное. Во всяком случае, она напоминала какое-то странное насекомое: огромное круглое тело на ножках-спичках. Ее озабоченное добродушное лицо было бесцветным, а кожа напоминала оконную замазку. Свои когда-то роскошные волосы того самого золотисто-пепельного цвета, который унаследовали ее дети, мать подстригала сама, совершенно не обращая внимания на моду. Она не пользовалась косметикой, причем уже очень давно, будто задалась целью выглядеть как можно непривлекательнее. А может, ей было все равно. Маме исполнилось пятьдесят пять, но она выглядела на десять лет старше.

И все-таки когда-то она была красавицей! Я вспомнила свадебную фотографию на каминной полке в гостиной, запечатлевшую высокую, тонкую и гибкую невесту в кружевном платье, плотно облегавшем безупречную фигурку. Однако в ее глазах уже тогда светились тоска и грусть, будто она предвидела будущее и заранее знала, что ее ожидает. Ее прямые длинные волосы слегка завивались на кончиках, как у меня и у Труди, и в день бракосочетания они искрились на солнце. У Деклана и Алисон волосы курчавились. Никто из нас не пошел в отца с его привлекательным цыганским лицом и темно-карими, почти черными глазами. Может быть, именно поэтому он не любил никого из нас; четверо детей – и ни один из них не похож на него.

Открылась задняя дверь, и вошел мой братец.

– Привет, сестренка. Давненько не виделись. – Он шутливо ткнул меня в живот, и я ответила ему тем же. – Славное платье. И цвет тебе идет. – Он пощупал материал пальцами. – Это что, лен?

Деклана всегда интересовало, что носят его сестры, а отец приходил от этого в ярость, называл Деклана бабой и со всей жестокостью стремился сделать из него мужчину.

– Сатин, я бы сказала. К тому же ужасно дешевый.

– Ужасно дешевый! – повторил Деклан, насмешливо улыбаясь. – А ты здорово говоришь, Милли. Я бы постеснялся взять тебя с собой в бар.

Из гостиной донесся крик.

– Это ты, Деклан?

– Да, папа.

– Ты чуть не опоздал.

Деклан подмигнул мне. В свои двадцать лет он был высоким худощавым парнем с выразительным лицом и заразительной улыбкой, всегда в хорошем настроении. Он работал чернорабочим на стройке, что казалось совершенно неподходящим занятием для человека, которого могло запросто унести ветром. Я часто задавалась вопросом, почему он до сих пор живет с родителями, и сама на него отвечала – из-за мамы. Он закричал в ответ:

– Скотти встретил ту потрясающую сучку. Мне с трудом удалось притащить его домой. Я забыл взять поводок.

– Где Скотти?

– В саду.

Я вышла во двор, чтобы поздороваться с маленькой черной собачкой, отдаленно напоминавшей скотч-терьера.

– Ты просто половой разбойник. – Я засмеялась, когда покрытое жесткой шерстью животное радостно запрыгало, приветствуя меня.

На улице остановился автомобиль, и через мгновение из-за угла дома с шумом и визгом выскочили двое детей. Я взяла Скотти на руки и прикрылась им, как щитом, а Мелани и Джейк бросились ко мне, как на штурм крепости.

– Оставьте в покое тетю Милли! – закричала Труди. – Я вам уже говорила, она не любит детей. – Труди просияла. – Привет, сестренка. Я разрисовала для тебя еще одну бутылку.

– Привет, Труди. С удовольствием приму твой подарок. Салют, Колин.

Колин Дейли был плотным спокойным мужчиной невысокого роста. Шесть дней в неделю он допоздна просиживал в своей инженерной компании, весь штат которой состоял из одного человека. Он неплохо зарабатывал: они с Труди уже продали один дом и купили другой, побольше, в Оррелл-Парке. Я чувствовала, что Колин меня недолюбливает. Он хорошо ладил с Гэри и полагал, вероятно, что я не уделяю должного внимания семье, свалив все на Труди. Та и в будни частенько наведывалась в Киркби, привозя с собой детишек. Он кивнул в мою сторону:

– Привет.

– А ты правда не любишь детей? – серьезно спросил Джейк – ему исполнилось шесть – маленький счастливый мальчик с голубыми глазами Колина, на два года старше сестры. Дети Труди росли счастливыми – она об этом заботилась всеми силами.

– Зато я люблю вас обоих, – солгала я.

Они были чудесными детьми, но разговоры с ними действовали мне на нервы. Я приласкала Скотти, который лизнул меня в ухо. Я бы и сама завела собаку, если бы не приходилось столько времени уделять работе.

Джейк с сомнением воззрился на меня.

– Честно?

– Истинный крест!

Мы все вошли в дом. Мама истерически завизжала:

– Ну что ж вы, маленькие негодники, бегите и обнимите свою бабулю!

Дети позволили себя поцеловать, а потом спросили:

– А где дедушка?

– В гостиной. – Мать грустно посмотрела вслед Мелани и Джейку, которые вылетели из кухни и помчались в другую комнату. И сказала: – Они просто с ума сходят по деду.

– Я знаю.

Как странно: дети Труди обожали человека, который когда-то едва не убил их мать. У нее до сих пор остался шрам над левой бровью от удара пряжкой.

Когда я вошла, Труди стояла в гостиной, переминаясь с ноги на ногу возле детей, устроившихся на коленях у деда. Я заметила, как она то и дело косилась на здоровенные ручищи, покоящиеся на детских талиях. Мы обменялись понимающими взглядами.

Как обычно, еда оказалась отвратительной. Гора расплывшегося картофельного пюре, водянистая капуста и жесткий, как подошва, бифштекс вызывали у меня тошноту.

– Мне не съесть столько, мам, – запротестовала я. – Я же просила не класть так много.

– Тебе не помешало бы подкрепиться, дорогая. На десерт будет чудесная яблочная шарлотка.

– Грех переводить хорошую еду, – весело заметил отец.

Я поймала взгляд Труди, а Деклан постарался скрыть усмешку. Последнее воскресенье месяца было днем обмена многозначительными взглядами. Старые фразы воскрешали в памяти не слишком приятные воспоминания: фраза «грех переводить хорошую еду» в прежние времена звучала далеко не так безобидно.

На первый взгляд все выглядело вполне благопристойно – изредка прерываемый смехом воскресный семейный обед, только без Алисон, разумеется. Но я всегда чувствовала себя как на иголках, будто смотрела, как кто-то надувает воздушный шар, как он становится все больше и больше, грозя вот-вот оглушительно лопнуть. Вероятно, только я испытывала подобные ощущения. Уже никто не вспоминал воскресные обеды тех времен, когда мы были маленькими, и не замечал, что Колин презирает тестя, а мать все время нервничает. Даже сейчас я судорожно старалась не уронить еду на скатерть, с ужасом ожидая, что через стол потянется рука в пятнах от табака и ударит меня по лицу, ударит так сильно, что на глазах у меня выступят слезы. Хотя давным-давно, будучи совсем еще девчонкой, я поклялась, что он никогда не увидит, как я плачу.

Разговор переключился на тетушку Фло.

– Мы с ней дружили какое-то время, до того, как я вышла замуж за вашего отца, – сказала мама. – Несколько раз бывала в ее квартирке в Токстете, хотя ваша бабушка так никогда и не узнала об этом. – Она повернулась ко мне. – Собственно, Миллисент, теперь твоя очередь.

– Какое отношение имеет ко мне тетушка Фло?

– Твоя бабушка хочет, чтобы все ее вещи разобрали до истечения срока аренды, в противном случае владелец может все прибрать к рукам.

– Но почему именно я? – Я легко найду для себя дюжину более приятных занятий, чем разбирать вещи старой леди, которую я даже не знала. – А почему не ты, не бабушка или Труди? Как насчет той женщины, о которой ты говорила, ну, той, которая позвонила?

Казалось, мама задета и обижена.

– Дело-то пустячное, дорогая. Я не могу этого сделать, потому что… – Она сделала паузу, явно чувствуя себя неловко. – В общем, твоему отцу не нравится эта идея. Бабушка слишком расстроена, она тяжело восприняла смерть Фло. Как бы там ни было, сейчас она практически не выходит.

– А у Труди и без того хватает забот, – недовольно проворчал Колин.

– Что же касается женщины, которая позвонила, то это соседка с верхнего этажа. Мы же не хотим, чтобы незнакомый человек рылся в ценных вещах, принадлежавших тетушке Фло, правда?

– В каких ценных вещах? – Я заметила, что руки моего отца сжались в кулаки. Мне пришлось напомнить себе, что теперь он ничего не может мне сделать. Я могла говорить все, что мне заблагорассудится. – Я не знаю, чем она занималась, но я не могу себе представить, чтобы тетушка Фло приобретала ценные вещи.

– Пока ей не изменили силы и здоровье, она работала в прачечной самообслуживания… – Мама будто с трудом подбирала слова. Но потом с живостью продолжила: – Там будут бумаги, дорогая, может быть, письма, всякие безделушки, которые хотела бы сохранить твоя бабушка. Одежду можно отдать в один из этих благотворительных магазинчиков «Оксфэма» [1]1
  Британская благотворительная организация. ( Здесь и далее примеч. ред., если не указано иное.).


[Закрыть]. Я уверена, ты найдешь, кому продать мебель, а если там найдется что-нибудь милое, то и я не откажусь. Деклан знает молодого человека, у которого есть фургон.

Я пыталась придумать, как бы мне отделаться от этой обязанности. Мать умоляюще смотрела на меня, ее одутловатое лицо блестело от пота. Уж ей-то наверняка доставила бы удовольствие возможность порыться в вещах, но по какой-то причине отец решил настоять на своем, если не считать того, что раньше ему для этого не требовалось вообще никакой причины. Самого факта, что мать хотела что-то сделать, оказалось достаточно. Может, мне удастся покончить с этим делом за пару часов, если я прихвачу с собой несколько картонных коробок. Я предприняла последнюю попытку.

– Я всегда боялась Токстета, как чумы. Там полно наркоманов и преступников. Там убивают людей; просто пристреливают.

Мама забеспокоилась.

– Ну, если дело в этом… – начала она, но тут вмешался отец: – Твоя тетка Фло прожила там больше пятидесяти лет, и ничего с ней не случилось.

Похоже, мне не оставили выбора.

– Ну, хорошо, – неохотно произнесла я. – Когда нужно платить за аренду?

– Понятия не имею. – Мать явно воспрянула духом. – Женщина сверху должна знать. Ее зовут миссис Смит, да, Чармиан Смит.

– Не забудь дать мне ее адрес.

– Не забуду, дорогая. Попозже позвоню бабушке и все ей расскажу. Она будет довольна.

После того как покончили с едой и вымыли тарелки, Труди извлекла на свет божий бутылку, которую разрисовала для меня. Это оказалась изысканная вещичка, пустая бутылка из-под вина, превратившаяся в произведение искусства. Стекло покрывали розы и темно-зеленые листья с золотой окантовкой.

– Какая прелесть! – выдохнула я, поднося бутылку к свету. – Я даже не знаю, куда ее поставить. Первая стоит в спальне.

– Я разрисую тебе еще одну, – предложила Труди. – Мне скоро некому будет их дарить.

– Я посоветовал ей открыть ларек в одной из художественных галерей, – гордо заметил Колин. – В воскресенье я мог бы присматривать за детьми, если понадобится.

Я помахала бутылкой в знак согласия.

– Прекрасная мысль, Труди. В магазине такая вещица стоила бы не меньше десяти фунтов.

– Миллисент… – Ко мне бочком подобралась мать. – Ты ничем не занята сегодня днем?

Ко мне мгновенно вернулась вся моя подозрительность и осторожность.

– Я как раз пишу отчет.

– Все дело в том, что я хочу поехать проведать Алисон.

– Ты разве не можешь поехать одна? – Ради того чтобы ездить в приют к Алисон, мама научилась водить машину.

– Что-то случилось с автомобилем. Твой отец пообещал починить его, но так и не нашел для этого времени.

Вероятно, он поступил так намеренно. Он предпочитал думать, что его младшей дочери никогда не существовало.

– Извини, мам. Но мне нужно написать отчет.

– Мы отвезем вас, дорогая. – Должно быть, Колин слышал разговор. – Прошло уже две недели, с тех пор как мы видели Алисон в последний раз.

На лице у матери отразилась благодарность.

– Очень мило с твоей стороны, Колин, но Мелани и Джейку там просто нечем будет заняться. Им станет скучно уже через пять минут.

– Вы можете оставить детей здесь, со мной, – предложил отец.

– Нет, спасибо, – пожалуй, слишком быстро ответила Труди.

– Я пойду погуляю с ними, когда мы приедем туда, а вы с Труди сможете побыть с Алисон, – сказал Колин.

В разгар дискуссии я поднялась наверх, в туалет. Ванная, как и все остальное в доме, наглядно свидетельствовала о бедности: линолеум потрескался и пузырился, пластиковые занавески давно утратили первоначальный цвет. Уже почти взрослой я узнала, что мы относительно состоятельны – или должны были быть, по крайней мере. Заработная плата у моего отца, слесаря-инструментальщика, была достаточно высокой, но семье доставались лишь крохи. Отец всю жизнь играл и вечно проигрывал.

Как всегда, я не могла дождаться, когда вновь окажусь в своей конторе. Я чувствовала себя виноватой, что отказалась навестить Алисон, испытывала одновременно жалость к матери и гнев оттого, что жалость вынудила меня вновь прийти на это ежемесячное сборище, и снова вину, потому что знала, что не пошла бы, если бы могла. Когда «Сток Мастертон» начала работать по воскресеньям, я надеялась, что это станет удобным предлогом, но Джордж, трудоголик, настоял на том, что по воскресеньям он справится сам, без помощи наемного сотрудника.

Распрощавшись со всеми, я вышла наружу, к своему автомобилю. Несколько мальчишек играли в футбол на проезжей части, и кто-то нацарапал черным фломастером «отвали!» на боку моего желтого «поло». Я как раз стирала этот шедевр мысли носовым платком, когда появилась Труди с детьми. Она усадила их в старый семейный «седан сьерра» и подошла ко мне.

– Слава тебе, Господи, отмучились на целый месяц.

– Полностью с тобой согласна!

– Не могу заставить себя привыкнуть к этой дерьмовой сказочке о добреньком дедушке. – Она рассеянно потерла шрам над левой бровью.

– Полагаю, нам следует довольствоваться тем, что имеем.

Труди пристально рассматривала меня.

– Сестренка, с тобой все в порядке? Ты выглядишь бледной.

– Вот и мама так говорит. Со мной все в порядке, просто много работы, вот и все. – Я посмотрела на свою машину. Я стерла почти все, а то, что осталось, уже не разобрать. – Послушай, сестричка, мне жаль Алисон, – торопливо выпалила я, – но мне действительно нужно поработать.

Труди сжала мне руку. Бросила взгляд на дом, в котором мы выросли.

– Как бы я хотела навсегда уехать отсюда и никогда не видеть никого из нашей семейки, но у нас нет выбора, правда? Не знаю, как бы я выдержала все, если бы не Колин.

Запустив двигатель, я обратила внимание, что дом напротив заколочен досками, хотя дети уже взломали дверь и играли в коридоре. В садике перед домом стоял ржавый автомобиль без колес. Когда я отъезжала, мне показалось, что солнечный свет померк, хотя на небе не было ни облачка. Меня вдруг охватило чувство, что я здесь совсем чужая. «Кто я такая и откуда?» – с ужасом подумала я. Не отсюда, только не отсюда! Тем не менее я появилась на свет в высотном доме, в миле отсюда; теперь там, как в заточении, живет бабушка. Марта Колквитт редко выходила из дому с тех пор, как пять лет назад на нее напал грабитель и попытался отобрать пенсию. Моя собственная квартира в Бланделлсэндсе была скорее иллюзией, картонным, а не настоящим домом, и сама я была шарлатанкой. Я не могла понять, что нашел во мне Джеймс или почему Джордж Мастертон стал моим другом. Я играла какую-то выдуманную роль, но не становилась от этого настоящей.

Что подумал бы Джеймс, если бы встретил мою неряху-мать и дымящего как паровоз отца, если бы я рассказала ему о своем несчастливом детстве? Что бы он сказал, если бы узнал, что у меня есть умственно отсталая сестра, которую поместили в приют еще в трехлетнем возрасте, чтобы она не попадалась на глаза отцу? Перед моим взором возникла сцена, как мой отец наотмашь бьет Алисон по лицу и раз, и другой, пытаясь заставить ее перестать повторять одно и то же слово снова и снова. «Тапочки, – монотонно и без выражения бормотала Алисон. – Тапочки, тапочки, тапочки». Она до сих пор повторяла это слово, когда волновалась, хотя ей уже исполнилось семнадцать.

Даже люби я Джеймса, мы никогда не смогли бы пожениться, – не с таким «приданым» за плечами, как у меня. Я снова напомнила себе, что больше не собираюсь выходить замуж, что я не способна любить. Для меня нигде не было места, ни в чьей душе.

Тем не менее я сгорала от желания как можно скорее увидеть Джеймса. Он обещал заехать за мной в семь. Я с нетерпением ждала возможности забыться в пустой болтовне, за вкусной едой и хорошим вином. Он отвезет меня домой, мы ляжем в постель, и все семейные дрязги уйдут на задний план, пока мне снова не придется ехать на семейный обед. Но сны, конечно, останутся, от них мне никуда не уйти.

3

В Токстет я смогла выбраться только в среду. Джеймс купил билеты на джазовый концерт в филармонию на вечер понедельника, о чем я совсем забыла. Во вторник я пообещала поужинать с Дианой Риддик, сотрудницей из моей конторы, с которой я не была особенно близка, но то же можно было сказать и о других людях. Диане исполнилось тридцать пять, она не была замужем и жила с престарелым отцом, который, по ее словам, стал просто невыносим, особенно теперь, когда его здоровье ухудшалось. Она была маленькой, хрупкой, вечно недовольной, с чрезмерно и грубо размалеванным лицом, с дипломом по управлению землей и собственностью и с претензиями на место менеджера в вултонской конторе. Она не подозревала, что я вынашиваю те же намерения, и, когда мы остались одни, открыто призналась мне в этом. Я полагала, что у нее были свои тайные причины пригласить меня на ужин в тот вечер, и, как оказалось, она намеревалась выведать у меня планы Джорджа.

– Он когда-нибудь говорил с тобой об этом? – спросила она, пока мы наслаждались итальянской кухней. На полосатых красно-белых скатертях красовались истекающие воском свечи в зеленых бутылках. Стены были увиты пластмассовыми виноградными лозами.

– Никогда, – искренне ответила я.

– Готова поспорить, он отдаст место Оливеру, – проговорила она с недовольной гримасой.

Оливер Бретт, солидный и надежный, занимал должность помощника менеджера и замещал Джорджа в тех редких случаях, когда тот отсутствовал.

– Сомневаюсь. Оливер хороший человек, но он неоднократно доказывал, что не способен брать на себя ответственность. – Я отпила глоток вина. В такие вечера мне казалось, что Киркби где-то далеко-далеко, за миллион миль отсюда. – Помнишь прошлое Рождество, когда он позвонил Джорджу на Сейшелы, чтобы попросить совета?

– Ммм! – Диана по-прежнему сомневалась. – Да, но он мужчина. Этот мир благоволит мужчинам. Я буду очень недовольна, если он выберет Труляля или Траляля.

– Это крайне маловероятно, – рассмеялась я. Если не считать Джун, которая заняла мое прежнее место секретаря-машинистки, штатными сотрудниками были еще двое молодых людей, Даррен и Эллиот, оба лет двадцати с небольшим, поразительно похожие друг на друга и видом, и манерами, чем и заслужили свои прозвища. Но оба слишком незрелые и юные, чтобы заслужить повышение.

– Джордж никогда не производил на меня впечатления человека, предубежденного против женщин, – добавила я.

– Может быть, мне стоит съездить в Вултон, посмотреть, как там и что. – Необычайно густые брови Дианы нахмурились, и морщинки недовольства на переносице стали глубже и заметнее. – Я напечатаю для Джорджа кое-какие заметки.

– Хорошая мысль, – пробормотала я. Сама же я с прошлой недели ни строчки не прибавила к своему отчету.

Среда уже подходила к концу, когда я вернулась в контору на Кастл-стрит. Я возила некую пару по фамилии Ноутон в Лидьят, чтобы осмотреть кое-какую недвижимость. Они осматривали уже шестой дом. Как обычно, они походили вокруг, вслух размышляя о том, подойдет ли сюда их теперешняя мебель, и попросили меня замерить окна, чтобы решить, сгодятся ли для них старые занавески. Джордж настаивал, чтобы ключи всегда возвращались в контору, как бы ни было поздно, поэтому я повесила их на стойку что-то около восьми часов. Джордж все еще работал в своем кабинете за стеклянной перегородкой, а Оливер как раз собирался домой. Его добродушное лицо озарилось улыбкой, когда он приветствовал меня.

Я же размышляла о том, осталось ли у меня время съездить в Бланделлсэндс, забрать картонные коробки, которые я приобрела в супермаркете, вернуться в город и заняться квартирой тетушки Фло. Я не могла приехать на работу в машине с коробками на заднем сиденье – ведь мне предстояло возить клиентов на осмотр.

Прежде чем я пришла к какому-либо решению, из своей застекленной кельи вышел Джордж.

– Милли! Сделай мне одолжение и скажи, что у тебя нет никаких особых планов на сегодняшний вечер. Я умираю от жажды, мне совершенно необходима выпивка и хорошая компания.

– Да нет, никаких особых планов на сегодняшний вечер. – Я ответила бы так в любом случае. Сейчас мне просто необходимо было оставаться на хорошем счету у Джорджа.

Мы пошли в винный бар, тот, в котором я встретила Джеймса. Джордж заказал ростбиф на кусочке хлеба и бутылку шабли. Я отказалась от закусок.

– Тебе надо проглотить хоть что-нибудь. – Он отечески похлопал меня по руке. – Ты выглядишь бледной.

– Вы все как сговорились! Завтра воспользуюсь румянами.

– Ты имеешь в виду помаду? Моя мать всегда выходила в город, предварительно накрасившись.

Его мать умерла лишь год назад, и он страшно скучал по ней, как и по своим детям, которых его бывшая жена и ее новый муж увезли во Францию. Он остался один, ему было плохо, и он загонял себя работой, чтобы забыться. Джорджу Мастертону было пятьдесят, он отличался высоким ростом и прямо-таки дистрофической худобой, хотя всегда ел за троих. Он носил дорогие костюмы, которые висели на нем, как на вешалке. Несмотря на это, в нем была какая-то небрежная элегантность, которую только подчеркивали его обманчиво отрешенные, исполненные апатии манеры. Только те, кто хорошо его знал, отдавали себе отчет в том, что под ленивым шармом Джорджа скрывается вспыльчивый, непредсказуемый человек, которого мучают приступы тяжелой депрессии и панического ужаса.

– Откуда такая отчаянная нужда в компании? – как бы невзначай спросила я. Я всегда несколько неловко чувствовала себя с Джорджем, боясь, что в один прекрасный день он увидит, какая я фальшивка, и перестанет со мной разговаривать.

– Даже не знаю. – Он пожал плечами. – В понедельник был день рождения Аннабель. Ей уже шестнадцать. Я собрался было смотаться во Францию рейсом «Евростар», но потом сказал себе, что без меня «Сток Мастертон» не обойдется. Честно говоря, побоялся оказаться незваным гостем. Предполагается, что они с Биллом проведут Рождество со мной, но я не удивлюсь, если они не приедут.

Пришла моя очередь похлопать его по руке.

– Могу поспорить, Аннабель будет очень рада увидеть вас. Но до Рождества еще далеко. Попытайтесь не переживать заранее.

– Ох уж эти семьи! – Он коротко рассмеялся. – Когда они есть – от них одни хлопоты, а без них чертовски плохо. Кажется, как только Диана ни обзывает своего старика, но теперь, когда он заболел, боится, что он умрет. Бедный старикан, у него, похоже, рак. Ну, ладно, а как там поживает твое семейство в Киркби?

– Как обычно. – Я рассказала ему о квартире тетушки Фло, и он ответил, чтобы я завтра привезла коробки с собой и положила их в шкаф для почтовых и письменных принадлежностей, чтобы забрать, когда будет время. Он поинтересовался, где находится квартира.

– Токстет, площадь Уильяма. Я плохо знаю тот район. Подали заказанное им блюдо. Во время еды он рассказал, что когда-то площадь Уильяма была очень красивой.

– Там стоят пятиэтажные дома, и в каждом есть подвал, где размещалась прислуга. Дома выглядят величественно и впечатляюще: с массивными колоннами, на балконах ажурные кованые решетки, а эркеры высотой по меньшей мере в двенадцать футов. В начале века там жили сплошь аристократы, но после войны все пришло в упадок. – Он немного поразмыслил над последним куском своего сэндвича. – Ты уверена, что с тобой все будет в порядке? Это не в том ли районе пару недель назад пристрелили какого-то парня?

– Я поеду туда днем. Проблема в том, чтобы выкроить время. Дела не ждут.

Джордж ухмыльнулся.

– И в такое время мне потребовалось твое общество! Извини. Послушай, ты можешь быть свободна завтра после обеда. Мне будет спокойнее, если ты поедешь туда засветло. Не забудь взять с собой мобильник и, если что, немедленно зови на помощь.

– Бога ради, Джордж, можно подумать, я отправляюсь на театр военных действий!

– В наши дни Токстет вполне может с ним сравниться. Насколько я знаю, обстановка там ничем не отличается от Боснии.

Когда в два часа ясного солнечного дня я въехала на площадь Уильяма, она выглядела великолепно. Я нашла свободное место для парковки на некотором расстоянии от нужного мне дома под номером один и несколько минут посидела в машине, разглядывая большие величественные дома, обступившие меня со всех сторон. При ближайшем рассмотрении они вовсе не казались красивыми. Лепная штукатурка на фронтонах местами осыпалась, и стены казались покрытыми язвами. На дверях почти всех парадных шелушащаяся краска пошла пузырями, на некоторых отсутствовали дверные молотки, а щели почтовых ящиков напоминали открытые рты. Стекла кое-где были выбиты, и вместо них красовались листы картона.

Большой прямоугольный сад в центре площади, по словам Джорджа, перешел теперь в ведение муниципальных властей. Вечнозеленые деревья, одетые в густую листву, столпились за высокой железной оградой. Сад показался мне мрачноватым, и вся площадь тоже производила гнетущее впечатление.

Тяжело вздохнув, я выбралась из автомобиля, прихватила с собой коробки и медленно зашагала к дому под номером один. Двое маленьких мальчуганов, игравших в крикет на тротуаре, с любопытством уставились на меня.

Дом выглядел чистым, но обветшалым и потрепанным. Кто-то недавно подмел ступеньки, ведущие к парадному входу. Рядом с дверью располагались четыре кнопки, и каждая была снабжена табличкой с именем жильца, но они настолько выцвели, что разобрать что-либо было невозможно. Я не стала тратить на них время и воспользовалась дверным молотком – Чармиан Смит жила на первом этаже.

Через несколько мгновений дверь открыла статная чернокожая женщина, немногим старше меня, в лимонно-зеленой тенниске и юбке с широким запахом, разукрашенной изображениями тропических фруктов. Живот и спина у нее были обнажены, открывая взору гладкую шелковистую кожу. На одной руке она держала ребенка. По обеим сторонам от нее стояли двое маленьких детей, мальчик и девочка, вцепившись ручонками в ее юбку. Они застенчиво глазели на меня, и малышка начала сосать свой большой палец, громко причмокивая.

– Миссис Смит?

– Да? – женщина воинственно уставилась на меня.

– Мне нужен ключ от квартиры Фло Клэнси.

Выражение ее лица изменилось.

– А я подумала, вы что-то продаете! Мне следовало догадаться по вашим коробкам. Да и не только: вы ужасно похожи на Фло. Входите, дорогая, я принесу ключ.

В огромном величественном холле пол был вымощен черно-белыми мозаичными плитами, а широкую лестницу, ведущую наверх, украшала лепная балюстрада. Роскошно украшенный потолок вздымался на высоту по меньшей мере четырнадцати футов. Но какое бы внушительное впечатление ни стремился произвести архитектор, холл портила осыпающаяся штукатурка на потолке и на карнизах, свисающая паутина и голые деревянные ступеньки, стертые посередине бесчисленным множеством поднимавшихся по ним ног. Несколько секций балюстрады отсутствовали.

Я осталась в холле, пока Чармиан Смит удалилась в комнату на первом этаже, по-прежнему в сопровождении державшихся за ее юбку детей. Через открытую дверь я рассмотрела уютную современно меблированную квартирку и стены с красно-коричневыми тиснеными обоями. Кругом царила почти стерильная чистота, даже огромное эркерное окно, на мытье которого наверняка уходил не один час, сверкало.