Текст книги "Танцующие в темноте"

Автор книги: Маурин Ли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 28 страниц)

3

– Это я, мама, – крикнула я, взбегая наверх. Она сидела, опершись на груды подушек, и выглядела сонливой, но довольной собой.

– Здравствуй, Миллисент. – Она улыбнулась, когда я вошла в комнату и чмокнула ее в полную одутловатую щеку. – Я совсем одна. Отец пошел в паб, а Деклан у друга.

– Ты как себя чувствуешь? Я о тебе целый день беспокоилась. – В середине утра я вдруг подумала: а был ли грипп причиной того, что мама лежала в постели? Не мог ли отец снова взяться за старые штучки?

– Нет причины волноваться, дорогая. – Довольная улыбка, которая по-прежнему играла на ее лице, убедила меня, что мои подозрения необоснованны. – Мне нравится лежать вот так, когда тебя обслуживают. Деклан за мной ухаживает, Труди приезжала днем, привезла винограда. А теперь и ты принесла прекрасный букет гвоздик – мои любимые, ты знаешь. – Она сунула нос в цветы. – Пахнут просто восхитительно. Приятно знать, что дети ухаживают за своей мамой. Я даже получила открытку с пожеланиями выздоровления от Алисон, хотя я и не думаю, что это была ее идея. В воскресенье мне пришлось позвонить и сказать, что я не смогу приехать. К тому времени проклятая болячка уже прицепилась ко мне, и я чувствовала, что не смогу вести машину.

– Позвонила бы мне. Я бы приехала раньше.

– Мне не хотелось тебя беспокоить, Миллисент. Я знаю, ты всегда так занята.

– Ах, мама! – Я погладила ее горячий лоб. – У тебя температура, – сказала я, нахмурившись.

– Врач дал мне какие-то таблетки. Смотри, что прислали женщины из магазина. – Она указала на плетеную корзинку сухих цветов, стоявшую на соседнем столе рядом с открыткой Алисон. Казалось, ее гораздо меньше волновала ее болезнь в сравнении с тем, что все были так добры к ней. – Миссис Брэдли, соседка, постоянно приносит домашний суп. Картошка хорошая, вкусная, но Деклан съел лук. – Она захихикала, как девчонка. – Я могла бы и почаще болеть, если меня так будут лечить. Даже отец пару раз приносил мне чай. Думаю, он исправляется.

– Особо не рассчитывай на это, мама.

– Не буду, доченька. Смотри! – Она похлопала себя по животу. – Я похудела. Раньше в эту ночную рубашку я еле влезала, а теперь она совсем болтается. Девушкой я была стройной, как ты сейчас.

– Я знаю. Там внизу твоя свадебная фотография.

– Я снова хочу быть стройной, когда поеду в Оксфорд. – Она снова захихикала. – Начну новую жизнь с новой фигурой.

Я обеспокоенно посмотрела на нее. Выражение ее лица было невинным, как у ребенка. Тридцать лет она прожила, направляемая железной рукой мужа, и понятия не имела, как разбираться с проблемами внешнего мира – например, как договариваться с домовладельцами, за исключением местного совета; люди из социального обеспечения запросто могли бы убедить ее, что она ни на что не имеет права.

– Ты все еще не оставила эту затею, мам?

– Нет, что ты, дорогая. – Она лучезарно улыбнулась. – Я с нетерпением жду этого, и не только потому, что буду чаще видеть Алисон. Я буду жить самостоятельно. Я подумала, я снова смогу работать медсестрой. Говорят, в Государственной службе здравоохранения нехватка персонала.

– Медсестрой! – сказала я изумленно. – Я и не знала, что ты была медсестрой.

– Я отучилась уже полсрока на медсестру, когда вышла замуж за твоего отца. – Она вздохнула. – Жалко было бросать.

– Тебе нужно было закончить учебу, а потом уже выходить замуж, – сказала я с негодованием.

– Жизнь не всегда складывается так, как хочется, Миллисент.

– Пожалуй.

Снизу донесся шум.

– О Боже! – с ужасом воскликнула она, задыхаясь. – Хоть бы это не отец вернулся! Только бы он не слышал.

Но это был всего лишь Скотти, которому надоело скучать в одиночестве, поэтому он искал общества. Он взбежал по лестнице и вскочил на кровать, удобно устроившись у мамы между ног. Он уткнул нос между коленями и обожающе посмотрел на нее.

– Как там квартира тети Фло?

– Я почти закончила, – солгала я.

Мама засмеялась.

– Ох, не обманывай меня, дорогуша. Не знаю, чем ты там занимаешься, но я ведь бывала в квартире Фло, помнишь, я тебе говорила? И не заливай мне, что нужно шесть или семь недель, чтобы навести порядок в однокомнатной квартире.

– О мама! – Я скинула туфли и уселась на кровать на место отца. Пришло время сказать ей правду. Я взяла белую руку матери, пронизанную голубыми венами. – Мне нравится там, я здорово провожу время. Я познакомилась с разными интересными людьми. Бел ты уже знаешь, еще наверху живут Чармиан и Герби, в квартире рядом молодой парень родом из Киркби, мы учились в одном классе и… еще этот парень, который знал Фло.

– Бел была шикарной женщиной.

– Она и сейчас такая.

– Значит, ты так ничего и не сделала, – сказала мама, улыбаясь.

– Мы выпили все шерри Фло, и еще я вычистила весь ее письменный стол – ну, почти. В остальном квартира такая же, какой она была в тот день, когда я пришла туда в первый раз.

– Ты оплачивала квартиру?

– Нет, мама. – Я спросила Чармиан, когда приходит сборщик квартплаты. Она сказала, что он приходит ежемесячно и после смерти Фло был уже дважды, но ни разу не спрашивал насчет квартиры на подвальном этаже. Чармиан пообещала спросить у него, когда он появится в следующий раз. – Должно быть, Фло платила за несколько месяцев вперед, – сказала я маме. – Мне до сих пор не попалась книжка квартплаты.

– Мне бы хотелось побывать там еще раз, – сказала она задумчиво. – Посмотреть, сильно ли там все изменилось.

– Приезжай на следующей неделе, мам. – Я не могла вечно держать эту квартиру только для себя. – Приезжай как-нибудь вечером, тогда я смогу тебе все показать. А лучше даже в выходные. За углом есть ресторан, отпускающий заказы на дом. Я возьму еще шерри, и мы устроим небольшое торжество. Бел будет рада снова тебя увидеть, и Чармиан тебе понравится.

Мама сжала мою руку.

– Приеду, как только поправлюсь. У меня сейчас голова как в тумане, все из-за этих таблеток. Ты не против, если я посплю?

– Приготовлю себе чашку чаю, если уснешь.

Мы поболтали о Деклане: он получил из колледжа бланк, заполнил и отослал обратно. Вспомнили о Труди: здорово, что она открывает свой лоток.

– Надеюсь, к воскресенью я поправлюсь и смогу поехать туда, – сказала мама сонным голосом.

Когда ее голова начала клониться, я высвободила руку. Некоторое время я продолжала сидеть на месте, оглядывая эту гнетущую комнату. Много лет назад мама выкрасила всю мебель в кремовый цвет, чтобы создать впечатление гарнитура, но не сняла перед этим лак, поэтому краска начала отставать. Может, ей понравится весь этот милый хлам в комнате Фло, я этого очень хотела – да вот только она собралась переезжать в Оксфорд. И как она набралась смелости даже подумать о том, чтобы изменить свою жизнь в пятьдесят пять? Я слезла с кровати, поправила подушки, укрыла ее до плеч. Наверху не было отопления, и воздух в комнате был прохладным. Скотти тоже уже уснул и тихонько похрапывал, издавая легкое ворчание при каждом движении мамы под стеганым одеялом.

Поставив чайник, я смотрела на огонь. Было как-то странно находиться в этом доме и не чувствовать опасности, делать, что тебе захочется. И все же я нервничала, опасаясь, что могу что-то разбить или поставить не на свое место. Я заварила чай покрепче и пошла с чашкой в гостиную. Огонь угасал, камин был полон золы. Я подбросила угля и смотрела, как он постепенно загорается. На стене справа от камина на кривом гвозде висела свитая из веревки сова. Раньше здесь висел любимый ремень отца, тот, который он надевал по воскресеньям: из черной кожи, в два дюйма шириной, с тяжелой медной пряжкой – страшно острым зубом. Я осторожно потрогала сову: такой безобидный предмет на этом месте.

Задняя дверь открылась, и вошел отец. Я все еще ощупывала сову.

– Раньше здесь висел твой ремень, – напомнила я.

Его лицо покрылось безобразным густым румянцем, но он не сказал ни слова. Как он себя сейчас чувствует, подумала я, когда его дети выросли и понимают, какой он на самом деле? Было ли ему стыдно? Неловко? Был ли он смущен? А может, ему наплевать…

Я взглянула на него и попыталась сопоставить этого симпатичного мужчину, с шаркающей походкой, вероятно пьяного, с ясноглазым ребенком на фотографии в квартире Фло, но было невозможно представить, что это один и тот же человек. Я снова посмотрела на сову.

– Ты ударил этим ремнем Труди так, что она чуть не ослепла.

Тогда он схватил Труди, скомкав в руке ее школьную юбку. Когда она попыталась вырваться, он дернул ее назад за ворот блузки с такой силой, что она потеряла сознание. Может, он и не хотел ударить ее пряжкой по лбу, едва не попав в глаз, но у Труди осталось напоминание о том случае – она видела его всякий раз, когда смотрела в зеркало.

Отец в замешательстве смотрел на меня затуманенным взглядом. Он по-прежнему молчал.

– Мама спит, – сказала я. – Попрощайся с ней за меня.

Наконец он заговорил:

– Как ты думаешь, с ней все в порядке? Я беспокоился. У нее такая высокая температура. – Голос его оказался хриплым и жалобным.

– Думаю, жить будет. – Мог ли он по-настоящему любитьмать? Любил ли он нас всех? Я отнесла чашку на кухню, помыла ее, потом вышла через заднюю дверь, не говоря больше ни слова.

Миссис Брэдли стояла, опершись о калитку соседнего дома, и разговаривала с другой женщиной.

– Как мама? – спросила она. На ней было красивое платье в блестках и огромная шуба, которую она надевала, когда они с мистером Брэдли ходили на танцы.

– Кажется, значительно лучше.

– Ну, вот и хорошо, – сказала миссис Брэдли удовлетворенно. – Я как раз говорила Норме, насколько лучше все выглядит здесь без этой автомобильной рухляди.

Кроме того что исчезла сгоревшая машина, произошли и другие изменения: кто-то поселился в заколоченном доме. На его окнах появились кружевные шторы, а в гостиной работал телевизор.

– Мы написали петицию и направили в совет, правда, Норма? – Норма согласно кивнула. – Какое право имеет кто-то засорять нашу улицу? Это же уважаемый район, Киркби. Помню, как в пятьдесят восьмом мы переехали сюда со Скотланд-роуд. Да это был настоящий дворец после нашей маленькой квартирки, где развернуться было невозможно. Уилл был просто счастлив оттого, что теперь у нас есть сад.

Я пошла к своей машине, отперла дверь и на секунду задержалась. Миссис Брэдли и Норма все еще разговаривали. Вышел мистер Брэдли; на нем был старомодный выходной костюм и толстая куртка. Он махнул мне рукой, и я махнула в ответ.

Я все еще выжидала, стоя у машины с полуоткрытой дверью и осматриваясь. Я впервые обратила внимание на красоту садов. Некоторые старые парадные двери были заменены новыми, богато украшенными медными деталями. На некоторых домах – фонари. И меня вдруг осенило, что в Киркби нет ничего плохого! Это скверное у меня в голове и связано оно с моим детством, отцом, школой. Причина моего отвращения к этому району была скрыта в моей жизни!

– Что такое случилось с Джорджем? – спросила Джун в сотый раз. – Он всю неделю словно бешеный медведь.

Эллиот закинул ноги в хороших туфлях на стол.

– Наверное, у него мужские критические дни.

– Думаю, он скучает по Диане, – ухмыльнулся Даррен.

Все, кроме меня, изощрялись в насмешках, а Оливер с горечью сказал:

– Вот вернется она в понедельник, злая как черт, и начнется разлад, как обычно.

– Знаете что, – прошептала Джун, – раньше я молчала, чтоб потом не говорили, будто у меня слуховые галлюцинации, но теперь скажу: сегодня утром Диана звонила Джорджу, и когда я ее соединила, он назвал ее «дорогая», могу поклясться!

Последовали недоверчивые возгласы.

– Не может быть!

– Не верю!

– Джун, у тебя, скорее всего, слуховые галлюцинации.

Так оно и есть, подумала я. Она сумела-таки обвести его вокруг пальца и подчинить себе. Я радовалась хотя бы тому, что никто не обратил внимания, как Джордж срывает свою злость на мне. Однажды попыталась объяснить ему, что не сделала ничего плохого, но его интересовала только версия Дианы.

Что же это будет, когда она вернется? Будет ужасно, думала я. Она тут всеми начнет командовать, и прежде всего мной. Я размышляла, не стоит ли начать подыскивать другую работу, у меня практически не было никакой квалификации, кроме опыта работы в «Сток Мастертон». Возьмет ли меня на работу другое агентство недвижимости с таким жалким послужным списком? Я пыталась убедить себя, что это не имеет значения, но в глубине души знала, что это не так. Время, проведенное в квартире Фло, ночи с Томом О'Мара – все это рано или поздно закончится, и мне снова придется жить в реальном мире, где работа означает очень многое. Надо мной висела ипотека, нужны были деньги на жизнь. Если я уйду с этой работы, мне придется вернуть машину.

Воспользовавшись очередным отсутствием Джорджа, Даррен и Эллиот ушли домой рано, а вскоре ушла и Джун. Я предложила Оливеру тоже ехать домой, а сама решила остаться до шести на тот случай, если кто-то позвонит: по субботам офис закрывался на час раньше. Оливер с благодарностью принял мое предложение.

– У нас дома ремонт. Хотелось бы закончить к Рождеству.

Дверь не успела закрыться, как открылась снова. Я подумала, что Оливер, должно быть, что-то забыл.

– Я ждал на противоположной стороне улицы, наблюдал, как все выходили, – произнес Джеймс. – Я молил Бога, чтобы ты осталась одна.

За последние недели я почти забыла о существовании Джеймса и, к своему удивлению, обрадовалась, увидев знакомую высокую фигуру: обрадовалась так, что постаралась на время забыть то, что произошло при нашей последней встрече. На нем был новый серый фланелевый костюм и бледно-голубая рубашка. Он стоял в дверях и смущенно глядел на меня.

– Привет, – сказала я.

– Уф! – сказал он и с облегчением опустил голову на грудь. – Я думал, что в меня сейчас что-то полетит – компьютер, телефон, записная книжка, по крайней мере. – Он прошел в комнату и уселся на край стола Дианы. – Как жизнь?

– На девяносто процентов хорошо, на десять – паршиво.

– Расскажи мне про паршивые десять процентов.

Мне всегда было легко говорить с ним об обыденных, повседневных вещах. Мы могли часами обсуждать только что просмотренный фильм, платье, которое мне следует надеть на вечеринку, его работу, мою работу. Было бы пустой тратой времени пытаться говорить с Томом О'Мара о взаимоотношениях в фирме или здоровье мамы, о лотке Труди с раскрашенными бутылками или о поступлении Деклана в колледж. Может быть, именно поэтому я была рада увидеть Джеймса – не как любовника, как друга.

Я рассказала ему все о событиях последней недели и о предательстве Дианы.

– Сейчас Джордж на меня страшно зол, и я думаю, у меня уже нет работы.

– Но это несправедливо! – возмущался Джеймс.

Было приятно услышать, что Диана – коварная стерва и что Джордж – дурак, раз позволил так себя провести. Я почувствовала себя лучше после негодования Джеймса и не возражала, когда он предложил угостить меня ужином.

– Может, пойдем в винный бар, где мы познакомились?

– Я бы предпочла это новое заведение, возле «Пещеры» [8]8
  В начале 1960-х в ливерпульском клубе «Пещера» часто выступала группа «Битлз».


[Закрыть]. – Я не хотела идти туда, где обстановка навевала бы воспоминания, чтобы у него не возникло мысли, что снова все нормально, потому что это было не так.

– Я только позвоню домой, убедиться, что с мамой все в порядке.

Трубку взял Деклан и заверил, что с мамой все хорошо.

– Передай Деклану привет от меня, – сказал Джеймс.

– Деклан, Джеймс передает тебе привет.

– Кажется, мама говорила, что с Джеймсом покончено?

Я засмеялась.

– Ладно, пока.

Я достала из сумки зеркало, напудрила нос, расчесалась, освежила помаду. Когда я подняла глаза, Джеймс смотрел на меня, и выражение на его массивном лице было очень запоминающимся. Наши глаза встретились, и он слегка дернул головой, как бы борясь с самим собой, а потом отвернулся.

– Прости, – сказал он. – Я изо всех сил стараюсь не допустить со своей стороны неверного шага. Обещаю не произносить неуместных слов, пока не наступит подходящий момент.

Я уже начала сожалеть о том, что приняла его приглашение, потому что я никогда не смогу относиться к Джеймсу по-прежнему после произошедшего, но у меня не хватило мужества изменить свое решение, пока он был со мной так обходителен.

Ресторан изобиловал памятными реликвиями эпохи «Битлз». Мы заказали салат, печеный картофель и бутылку вина. Я спросила:

– Как там дела в Социалистической рабочей партии?

Он слегка смутился.

– Я больше туда не ходил – это, видишь ли, не совсем мое поприще. Это порядочные люди, но я вступил туда, только чтобы сделать тебе приятное.

– Чтобы сделать мне приятное! Не помню, чтобы я когда-то высказывалась в поддержку левых взглядов, – воскликнула я. – Я абсолютно не интересуюсь политикой.

– Я тоже, хотя с этими докерами поступают нечестно и я на их стороне. Нет, я вступил, потому что мне казалось, будто ты считаешь меня человеком поверхностным. Я хотел доказать, что и во мне есть какая-то глубина. – Он с любопытством посмотрел на меня. – Я преуспел?

– Не знаю. – Я пожала плечами. – Никогда об этом серьезно не задумывалась.

– Сомневаюсь, что ты вообще когда-то серьезно задумывалась обо мне, – сказал он сухо.

– Ты пообещал не говорить таких вещей, – предостерегающе сказала я.

– Я не пытаюсь тебя осуждать, – заверил он. – Я просто стараюсь холодно констатировать факты. Я слишком сильно давил на тебя. Я полюбил тебя глубоко, страстно, от всего сердца и ожидал, что ты так же полюбишь меня и притом в то же время. Я был не готов ждать. Я не давал тебе покоя. – Он скорчил гримасу. – Я привык получать то, что хочу, понимаешь?

– Включая девушек, которые бросались на тебя с тех пор, как тебе исполнилось пятнадцать, – напомнила я.

– Ах, черт, Милли! – Он подобострастно сжался. – Я тогда перебрал, к тому же я всю неделю ждал твоего звонка. Я не мог поверить, что между нами все кончено.

Я ковыряла вилкой.

– Ты меня чуть не ударил, Джеймс. И ты бы ударил, если бы Том не появился.

На его лице промелькнула боль.

– Значит, так его зовут. – Он перегнулся через стол, положил свою руку на мою и тут же торопливо убрал ее. – Я бы тебя никогда, никогда не ударил, дорогая.

Здесь, в этом уютном месте легко поверить, что это порядочный, благородный человек, которого просто довели до крайности. Если бы у меня были к нему такие же чувства, как у него ко мне, все было бы просто идеально.

Он начал есть без аппетита – только потому, что перед ним стояла тарелка с едой.

– А этот Том, – сказал он сдавленным голосом, – ты любишь его?

– Нет.

– Но живешь с ним?

– Нет.

– А кто он? Как вы познакомились?

– Он был другом Фло. – Я улыбнулась. – У нее был роман с его дедом.

– Итак, история повторяется.

– Что-то в этом духе. – Я пригубила вино. – Послушай, может, сменим тему? – Мне было как-то неловко обсуждать своего нынешнего любовника с прежним.

– Наверное, это будет правильно, – вздохнул Джеймс. – Я пытаюсь быть взрослым человеком, но готов буквально лопнуть от ревности.

Едва прикоснувшись к еде, но выпив все вино, мы вышли из ресторана и пошли по Уотер-стрит к Пиер-Хеду. Я взяла Джеймса за руку.

– Я бы хотела, чтобы мы всегда оставались друзьями, – сказала я.

– Только женщина может предложить мужчине, который от нее без ума, быть ее другом, – сказал он ухмыльнувшись.

– А как бы поступил мужчина в такой ситуации? – спросила я.

– Убежал бы от нее подальше, сменил бы номер телефона, при необходимости переехал в другой дом. Если бы какая-то женщина гонялась за мной так же неустанно, как я за тобой, я бы сделал все перечисленное. Ты была очень терпелива, Милли.

Чем ближе мы подходили к реке, тем сильнее дул холодный ноябрьский ветер. Свободной рукой я пыталась поднять воротник пальто. Джеймс остановился, отпустил мою руку и поднял мне воротник.

– Я был с тобой, когда ты покупала это пальто. Ты еще не могла решить, какой цвет выбрать – этот или черный. Я сказал, что мне нравится черный, и поэтому ты выбрала другой. – Все еще держа воротник за углы, он мягко спросил: – Милли, это действительно все, что нам осталось – быть друзьями?

– Джеймс…

Он отпустил воротник и снова спрятал мою руку в своей.

– Ладно, друзья так друзья. Мне разрешается спросить, можем ли мы увидеться снова в ближайшем будущем?

– Может, как-нибудь вечером на следующей неделе?

Мы перебежали через трассу, вышли к Пиер-Хеду и, опершись на перила, смотрели на огни Биркенхеда, отраженные в волнах Мерси, – ослепительные бесформенные пятна.

– Знаешь, – мягко сказал Джеймс, – мы смотрим фильмы про большую любовь, и на ее фоне мы, обычные люди, кажемся такими заурядными. Мы даже не можем представить себе, что способны испытывать такие же глубокие чувства, как герои этих фильмов. Но за последние недели никто не мог чувствовать себя более опустошенным, чем я. Я был убежден, что если ты не будешь моей, то лучше умереть.

Я не сказала ничего, только вздрогнула, когда ветер поднял мою юбку.

Джеймс внимательно вглядывался в огни, словно там были написаны слова-подсказки, которые он хотел сказать:

– Жаль, я не философ, который может смотреть на вещи более… – он усмехнулся, – более философски. И не набожный человек, который смотрел бы на это с интеллектуальным фатализмом. Я не хожу в церковь, не уверен даже, верю ли я в Бога.

– Ты пришел к какому-нибудь выводу? – спросила я тихо.

– Да: я не хочу умирать. Жизнь продолжается, какие бы страшные события ни происходили. – Он снова усмехнулся. – Я все равно тебя люблю, так же сильно, как и прежде, только не так маниакально. И все равно, – закончил он нарочито бодрым тоном, – я бы этого типа, Тома, придушил.

Начинался дождь, и мы быстро пошли к моей машине. Он спросил меня, что случилось с матерью.

– Грипп. Она уже почти поправилась.

– Ты всегда скрывала меня от своей семьи. Я случайно познакомился с Декланом. Ты меня стыдилась или это что-то другое?

– Нет, конечно, глупый. Просто из-за них я… – Я остановилась. Внезапно мне стало все равно, будет ли он знать обо мне все, что только можно узнать. – Слушай, Джеймс, завтра моя сестра открывает лоток на ярмарке ремесел. Приходи, если будешь свободен.

Я вернулась в квартиру Фло и стала просматривать оставшиеся бумаги. Впервые у меня возникла потребность поторопиться, закончить с письменным столом и заняться остальными вещами в квартире. Я вытряхнула содержимое большого коричневого конверта. Гарантийные талоны на разные электрические товары, все просроченные. Я запихнула их обратно в конверт и бросила его на пол. Следующей оказалась пластиковая папка с банковскими балансовыми квитанциями. Я пролистала их, надеясь, что они помогут понять, как оплачивалась квартира. Может, у Фло был постоянно действующий заказ, это объясняло бы, почему не заходит сборщик квартплаты и почему не приходят счета на оплату газа, электричества, запросы об уплате муниципального налога и другие подобные бумаги. Я сделала себе замечание за свою небрежность. Давно следовало связаться с банком, разобраться в финансовых делах Фло.

К моему удивлению, отчетность оказалась деловой и начиналась, согласно первому балансу, в 1976 году. Текущий остаток на счету составлял – у меня глаза на лоб полезли – двадцать три тысячи семьсот пятьдесят фунтов и одиннадцать пенсов.

– Фло Клэнси! – задохнулась я от удивления. – Чем же, черт возьми, ты занималась?

Я схватила следующий конверт из быстро уменьшающейся стопки. Он был длинный и узкий, с именем адвоката на Касл-стрит, контора которого находилась недалеко от «Сток Мастертон». У меня дрожали руки, когда я вытаскивала плотные листы кремовой бумаги, сложенные лицевой стороной внутрь. Это был «Акт о собственности», датированный мартом 1965 года, написанный витиеватым юридическим языком, который понять было довольно трудно. Мне пришлось прочесть первый параграф трижды, прежде чем до меня стал доходить смысл.

Фриц Эрик Хофманншталь, далее именуемый Первой Стороной, от ДОМА НОМЕР ОДИН ПО ПЛОЩАДИ УИЛЬЯМА, ЛИВЕРПУЛЬ, настоящим передает свое право аренды на часть недвижимости ДОМ НОМЕР ОДИН ПО ПЛОЩАДИ УИЛЬЯМА, далее именуемый Подвальным Помещением, в пользу мисс Флоренс Клэнси, далее именуемой Второй Стороной, проживающей в настоящее время в упомянутой части недвижимости, сроком на сто лет…

Неудивительно, что никто не приходил взимать квартплату. Фло была владелицей квартиры, купленной на правах аренды [9]9
  Речь идет о лизгольде – приобретении недвижимости на определенный срок. ( Примеч. перев.).


[Закрыть]. Мой мозг работал с перегрузкой. Фриц Эрик Хофманншталь! Фло работала в прачечной Фрица; мистер и миссис Хофманншталь проводили выходные на острове Мэн раз в месяц в течение более двадцати лет.

– Ох, Фло! – прошептала я. Я взяла фотографию, снятую возле прачечной почти шестьдесят лет назад; Фло, с ее удивительной улыбкой, и мистер Фриц, обнимающий ее стройную талию.

Я понятия не имела, почему мне вдруг захотелось плакать, но мне было трудно сдерживать слезы. У меня было такое чувство, будто я знаю о Фло все, что только можно о ней знать: любовник, погибший на «Тетисе», ребенок, которого отдали другой женщине, военные, с которыми она занималась любовью в этой вот квартире. Теперь мистер Фриц…

И все же чем больше я узнавала о Фло, тем загадочней она становилась. Мне хотелось проникнуть в ее душу, узнать, как она переживала все эти трагедии и любовные истории своей жизни, но поздно, слишком поздно. Даже Бел, которая дружила с ней всю жизнь, не знала того, что знала я о ее подруге. Хорошо, что именно мне довелось разбирать ее бумаги, думала я. От меня ни одна живая душа об этом не узнает.

Разумеется, мне придется рассказать о деньгах и о собственности. Тут меня осенило, что при таких обстоятельствах Фло почти наверняка оставила завещание.

Охваченная любопытством, я уже собиралась вернуться за письменный стол, когда открылась дверь и вошел Том О'Мара. Он, как всегда, мрачен и неулыбчив, а в своем длинном черном плаще похож на темного зловещего ангела.

У меня перехватило дыхание, я протянула к нему руки, а он стоял в дверях и смотрел на меня.

– Я из-за тебя забросил клуб, – произнес он обвинительным тоном, – забросил семью. Я каждый день, каждую минуту думаю о тебе, ты у меня из головы не выходишь. – Он снял плащ и бросил на диван. – Ты просто сводишь меня с ума.

– Я тут скоро все закончу, потом вернусь домой в Бланделлсэндс. Ты же не захочешь ездить так далеко, чтобы меня увидеть.

– Я бы проехал всю страну, чтобы быть с тобой.

Мне хотелось, чтобы он замолчал, обнял меня и отнес в спальню. Я забыла про Джеймса, про Фло, про «Сток Мастертон». Все, чего я желала, желала больше всего на свете, – чтобы он погрузился в меня.

Том весь встряхнулся – грациозно, как кот.

– Думаю, я в тебя влюбился, но я этого не хочу. – Он вытер влажный лоб рукой. – У меня такое чувство, словно меня околдовали. Я хочу держаться от тебя подальше, но не могу.

– Я знаю, – прошептала я.

Он мне не нравился, я не могла с ним разговаривать, он был грубый, бесчувственный негодяй. Но меня тянуло к нему так, как не тянуло до сих пор ни к одному мужчине.

Мы любили друг друга неистово, безумно, без всяких нежностей, но со страстью, лишавшей нас дара речи. На следующее утро, когда я проснулась, Том еще спал, обнимая меня за талию. Я хотела ускользнуть, убежать, потому что мне вдруг сделалось страшно. Вместо этого я повернулась и погладила его по лицу. Он открыл глаза и прикоснулся ко мне. Мы были связаны друг с другом так, что не убежишь.