Текст книги "Мечты Энни"
Автор книги: Маурин Ли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 33 страниц)
ГЛАВА 4
Все происходило, как в страшном сне. Энни бродила вокруг дома, готовила чай, принимала таблетку аспирина, потом еще одну. Кто-то несколько раз звонил в дверь, но она не обращала на это внимания. Энни не хотела видеть никого, кроме Сары и Дэниела. Однажды ночью она услышала детский плач и очутилась в комнате сына. Ведь это мог быть только он, поскольку Сара никогда не плакала. Но вместо ребенка Энни обнаружила неряшливо заправленную опустевшую кровать, а на подоконнике – аккуратно расставленные в ряд машинки размером со спичечный коробок. Ее охватило отчаяние.
В воскресенье днем Энни услышала доносящийся из соседского сада смех. Она посмотрела из окна спальни через занавески. Валерия сидела в шезлонге, а ее дети устроились на траве. Гари и его жена о чем-то шептались. Появился Кевин, неся поднос с напитками. Поставив все это на землю, он улегся у ног супруги и начал читать газету.
«Какая идиллия!» – подумала Энни. Хотя Каннингхэмы никогда не казались идеальной семьей. Муж и жена изменяли друг другу, Валерия лупила своих чад как Сидоровых коз, когда они были маленькими. И когда их мать уходила на работу, именно Энни присматривала за ними.
«Почему же они счастливы, а я нет?»
Энни так и не смогла ответить на этот вопрос.
Сильвия пришла в понедельник после обеда. Энни сразу же догадалась, кто это, когда дверной звонок стал трезвонить без умолку.
– Я знаю, что ты там, Энни! – закричала Сильвия сквозь щель для писем. – И если ты сейчас же не откроешь, я вызову полицию. – Затем, спустя несколько секунд, она добавила: – Дороти сейчас сделает пи-пи прямо на твой палисадник.
Энни открыла дверь.
– Господи Иисусе, ну у тебя и видок! – живо проговорила Сильвия.
Войдя в дом, она тут же побежала вместе с Дороти наверх, а вернувшись, резко отдернула занавески и включила чайник. Затем она буквально толкнула Энни на диван и произнесла:
– А теперь рассказывай, что у тебя стряслось.
– Ничего, – ответила Энни.
– В таком случае почему же ты мне не перезвонила? И отчего ты выглядишь в два раза старше, чем неделю назад? – Потом Сильвия с сердитым выражением лица обратилась к дочери, которой через два месяца должно было исполниться два года. – О боже, Дороти, ну неужели тебе и в самом деле необходимо ползать под ковриком тетушки Энни? Мне пришлось взять ее с собой, – пояснила она. – По-моему, я говорила тебе, что мы пока вынуждены обходиться без домработницы.
– Да, говорила.
– Энни, дружок, – нежно сказала Сильвия, – что случилось?
Энни вздохнула. Она так часто плакала за последние несколько дней, что ощущала себя высохшим колодцем. Безрадостным, лишенным всяческих эмоций голосом она поведала Сильвии о том, что произошло.
– Возможно, Дэниел вернется через несколько дней, – предположила Сильвия.
– Нет. – Энни покачала головой. – Я-то уж знаю своего сына. Возможно, он вообще никогда не вернется.
– Что касается Сары, – продолжала Сильвия, – то она пытается дозвониться тебе со вчерашнего дня, чтобы сказать, что благополучно добралась до Сиднея. И в конце концов сегодня в шесть часов утра она позвонила мне, ужасно волнуясь из-за того, что так и не смогла связаться со своей мамой. У меня в сумке номер ее телефона.
Энни вскочила на ноги.
– Я позвоню ей сию же секунду.
– В Сиднее сейчас три часа ночи. Почему бы тебе не подождать? А я пока приготовлю чай.
Дороти подползла к тетушке Энни, нахлобучив на голову коврик.
– Я маленький медвежонок, – зарычала она.
Дороти Галлахер-младшая была очень живым ребенком. От ее ярко-голубых глаз ничего не ускользало, и она обладала таким же сильным характером и пытливым умом, как и ее бабушка.
Обратившись к девчушке, Энни сказала:
– Ты вся перепачкаешься из-за этого коврика.
– А почему ты купила грязный коврик? – с любопытством спросила Дороти.
– Вообще-то он не грязный, милая, а скорее пыльный.
– Тетушка Энни, почисть его, чтобы Дороти могла быть медвежонком.
– У меня сейчас нет настроения, дорогуша. Придется тебе все-таки побыть грязным медвежонком.
В комнату вошла Сильвия, неся чай и апельсиновый сок для своей дочурки.
– Я понимаю, что, возможно, мои слова в данную минуту прозвучат не совсем к месту, Энни, – сказала она, – но тебе следует гордиться тем, что у тебя двое таких независимых детей. Это лишний раз подтверждает, насколько хорошо ты их воспитала.
– А вот Дэниел думает иначе. Он считает, что я никудышная мать.
– Когда-нибудь он образумится, – сказала Сильвия. – Послушай, ты должна взять себя в руки. Нужно зарабатывать на жизнь, заниматься магазином. Это отвлечет тебя от неприятных мыслей.
Казалось, то, к чему сейчас призывала ее Сильвия, не имело больше никакого смысла, ведь деньги нужны были главным образом для того, чтобы сделать лучше жизнь ее детей.
– Вообще-то магазин открыт, – сказала Энни. – Хотя, думаю, мне все же нужно завтра наведаться туда и посмотреть, как обстоят дела.
– А Сиси сказала, что «Пэчворк» был закрыт, когда она проходила мимо него в субботу! – воскликнула Сильвия. – Она пришла тебя навестить, но ей никто не открыл.
– Но Хлоя должна была присматривать за магазином, – удивленно сказала Энни.
В эту минуту зазвонил телефон, и она решила снять трубку, так, на всякий случай, вдруг это Сара. Но это была Сьюзен Хулл, которая, не тратя времени на формальности, сразу же перешла к делу.
– Что происходит с «Пэчворком»? – сердито сказала она. – У меня в пятницу состоялся телефонный разговор с этой девушкой, не помню, как там ее зовут, так вот, она спрашивала разрешения перевезти мои одеяла и подушки в новое помещение, расположенное где-то в районе церкви Святого Джона. Ты что, закрываешься, Энни? Могла бы и предупредить меня.
– Я не закрываюсь, – сказала Энни, удивившись. – Это была Хлоя?
– Девушка с узкими глазами, – нетерпеливо объяснила Сьюзен. – Новый магазин называется «Попурри». Она сказала, что он расположен в хорошем месте, как раз в центре города, и что другие тоже переходят с ней.
– Вот сучка!
– И я подумала то же самое. Я сказала ей, что она предательница, а потом попыталась связаться с тобой.
Энни вернулась в гостиную, где Дороти, похоже, проявляла нешуточный интерес к номеру журнала «Радио таймз» за прошлую неделю.
– А что означает слово «попурри»?
Сильвия сморщила носик.
– Это случайно не орех?
– Вряд ли. На прошлой неделе я обнаружила, что у Хлои есть блокнот с эскизами моей одежды. Так значит, она открыла собственный магазин с похожим названием и моими моделями!
– Ты должна подать на нее в суд, Энни. – Сильвия была вне себя от ярости.
– Вот еще, делать мне нечего.
Хотя на самом деле Энни ужасно разозлилась. Завтра она оценит нанесенный ей ущерб, найдет других людей, которые будут снабжать ее вязаной одеждой и бижутерией, создаст магазину соответствующий имидж, так что он станет еще лучше, чем прежде. А еще она найдет художника и начнет продавать картины. И она займется поисками новой помощницы, но на этот раз это будет человек, которому она могла бы полностью доверять.
Дон Галлахер! Она уже долгое время отчаянно пыталась найти работу, но тщетно. «Кому нужна женщина, чей возраст приближается к пятидесяти, когда даже крепких мужчин выбрасывают на помойку?» – с отчаянием в голосе говорила она во время их последней встречи. Энни решила, что позвонит Дон позже.
Однако Энни больше не испытывала прежнего интереса к «Пэчворку».
– А знаешь, – медленно проговорила она, обращаясь к Сильвии, – я бы хотела заняться чем-нибудь для души.
– Например?
– Не знаю. Чем-нибудь увлекательным, но не шитьем. Мне бы хотелось использовать мозги вместо рук.
Было видно, что Сильвия с недоверием отнеслась к ее словам.
– Ты все равно никогда не перестанешь думать о детях.
– Знаю.
Энни по-прежнему будет плакать о своих детях, но не могла же она хандрить постоянно. Ей было всего сорок два года. И теперь у нее впервые не было никого, о ком нужно было бы заботиться, кроме себя самой.
В Австралии Сара чувствовала себя несчастной. Квартира оказалась маленькой и убогой, и к тому же девушка страдала от одиночества. У Найджела не было ни родственников, ни друзей. Безработица росла, и Саре так и не удалось устроиться на работу. Она умоляла мать приехать к ним на Рождество.
Первым порывом Энни было тут же броситься за билетом – Дон присмотрела бы за магазином в ее отсутствие, однако здравый смысл все-таки возобладал. Саре не пойдет на пользу, если она будет знать, что стоит ей снять трубку телефона, и мать тут же примчится к ней на помощь.
– Извини, милая, но я не могу приехать, – сказала Энни, надеясь, что ее голос прозвучал не слишком резко. – К тому же на Рождество приезжает твоя тетушка Мари.
Мари восемь лет провела в Америке. Молодой режиссер, который хотел, чтобы она снималась в его фильмах, был теперь далеко не молод. Его уговорили отказаться от малобюджетных, одобренных критиками фильмов, которые стали, по сути, его визитной карточкой, и он вот-вот должен был приступить к грандиозному проекту стоимостью двадцать миллионов долларов. Он больше не занимался подбором актерского состава, и Мари Харрисон вежливо указали на дверь.
Однако, к радости Энни, ее сестру это, похоже, ничуть не расстроило.
– Мне нравилось то, чем я там занималась. Однако дело в том, сестренка, что все мои усилия оказались напрасными.
Энни подумала, что слышала эти слова и раньше. Мари улыбнулась, словно прочитав ее мысли.
– У меня больше нет иллюзий. Понимание этого пришло тогда, когда мне стукнуло сорок лет. Не могу точно сказать, в чем тут дело: возможно, у меня нет актерского таланта, внешних данных или харизмы, а может, мне не хватает сразу трех составляющих, однако теперь-то я точно знаю, что никогда не проснусь знаменитой. Но я не собираюсь сдаваться. Можно прилично зарабатывать, исполняя второстепенные роли. Я накопила достаточно денег, чтобы купить жилье в Лондоне. Мой агент нашел для меня эпизодическую роль в новом комедийном телесериале. Фильм начнут снимать уже в следующем году. Я сыграю роль сумасшедшей американки. Мне прекрасно удается воспроизводить американский акцент.
– Крис очень обрадуется, увидев тебя. Его пьесу вернули много лет назад. Он пришел в такое уныние, что больше не смог ничего написать.
– Но это же глупо! – презрительно усмехнулась Мари. – Если хочешь преуспеть, нужно проявить упорство. Даже если ты, возможно, и не добьешься успеха.
В ней явно что-то изменилось. Ее волосы были такими же, как прежде – густыми, темными, а на лице, как всегда, был идеальный макияж. Но она выглядела подозрительно моложаво. Спустя какое-то время Мари расхохоталась.
– Ты никак не догадаешься, что это, сестренка?
– Извини, милая, я, наверное, слишком бесцеремонно разглядываю тебя.
– Несколько лет назад я сделала пластическую операцию носа. Смотри! – Мари повернулась в профиль. – Теперь он слегка курносый, а раньше был с горбинкой.
– Он никогда не был с горбинкой! – с негодованием произнесла Энни.
Она чувствовала себя неловко, общаясь с сестрой. Слишком уж они отдалились друг от друга.
– Я удивлена, что Дэниела нет дома на Рождество, – заметила Мари.
– Он путешествует с приятелями. Им захотелось отметить праздник вместе.
– А он хоть позвонит? Я хотела бы поговорить со своим единственным племянником.
– Он уже звонил вчера, чтобы пожелать мне счастливого Рождества, – солгала Энни. Она понятия не имела, где и с кем сейчас находился Дэниел. Была лишь одна открытка, которую сын прислал ей несколько месяцев назад, на следующий день после своего восемнадцатилетия. На испачканном почтовом штемпеле значился то ли Кардифф, то ли Карлайл.
«Думаю о тебе, мама. Дэниел», – вот и все, что было написано в открытке. С тех пор от него не было ни одной весточки.
– Ты не развесила украшения.
– Я решила, что хватит и елки, поскольку я одна.
Наверное, все же стоило принести с чердака хотя бы несколько гирлянд, потому что в этом доме ничего даже отдаленно не напоминало о приближении Рождества.
ГЛАВА 5
Шахтеры демонстративно пели, возвращаясь на работу. Как и после забастовки в Дюнкерке, поражение воспринималось как праздник, несмотря на холодный дождь мрачного мартовского утра. Группа шахтеров вела торжествующую процессию, а вдоль улиц в ряд выстроились зеваки, которые хлопали в ладоши и подбадривали участников марша одобрительными возгласами. Энни почувствовала, как в горле застрял комок. Эти люди, являющиеся, по сути, солью земли, были доведены до отчаяния правительством, которое финансировалось мультимиллионерами.
На экране появился диктор новостей и перешел к другой теме. Выключив телевизор, Энни повернулась к Дот.
Тетушка была вся в слезах.
– Какие же это отважные парни, ведь они борются за свои рабочие места. Но знаешь, как Тэтчер назвала их? Внутренними врагами.
Так закончился один из самых горьких споров в истории тред-юнионов, когда шахтеры защищали свои интересы. В течение года с экранов телевизоров не сходили репортажи о стычках с полицией.
Энни похлопала Дот по руке с распухшими суставами и деформированным запястьем.
– Да не сокрушайся ты так, милая тетушка.
– Невыносимо смотреть, Энни, на то, что эта женщина вытворяет со страной. – Дот хотела было вытереть глаза, но Энни быстро сделала это за нее.
– А хочешь, я тебя немного подкрашу?
Дот, засопев, сказала:
– А ты сумеешь, милая? Берт обычно криво наносит помаду. Но только, пожалуйста, не переусердствуй с румянами, я не хочу выглядеть, как проститутка.
Сердце разрывалось оттого, что приходилось видеть эту женщину, некогда полную жизни и энергии, в столь беспомощном состоянии. Теперь Дот редко выходила из дома. Гостиная вновь превратилась в спальню, и двойная кровать находилась на том же месте, где во время войны спали родители Энни. Дот лежала в постели, облокотившись на гору подушек и сложив свои похожие на палки руки на стеганом одеяле. Тут же на прикроватном столике стояли бутылочки с таблетками. Несмотря на то что в комнате находился больной человек, там царила атмосфера радости и веселья, а грубоватый заразительный смех Дот был слышен даже на улице.
Энни нанесла пудру и румяна на восковые щеки тетушки и аккуратно обвела контур губ.
– Закрой глаза, – тихонько сказала Энни.
Она растушевала голубые тени, которых было практически не видно на полупрозрачных веках, затем нежно расчесала убеленные сединой волосы, вставила в мочки ушей сережки-гвоздики, украшенные жемчужинами, и помогла тетушке облачиться в одеяние, сшитое из розового нейлона и отделанное рюшем.
– Вот ты и готова! Ну а какой аромат ты предпочтешь сегодня? – Почему-то все, похоже, считали, что лучшим подарком для прикованной к постели женщины были духи. У Дот уже имелся целый парфюмерный набор, который оценивался в несколько сотен фунтов.
– «Пуассон»! – воскликнула она.
Энни побрызгала тетушку и себя духами, а затем подержала зеркало, чтобы Дот смогла увидеть окончательный результат.
– Ты просто красотка!
Дот покрутила головой.
– А я и вправду выгляжу не так уж плохо, а? – сказала она с самодовольным видом. – У меня куда меньше морщин, чем у Сиси, а ведь она на несколько лет моложе. Семейства Харрисонов и Галлахеров явно были в первых рядах, когда Господь раздавал красоту. – Она взглянула поверх зеркала на племянницу. – Пора тебе найти мужчину, Энни. Ты ведь красивая женщина в самом расцвете сил.
Лицо Энни вытянулось.
– Мне не помешала бы удача.
– Сколько лет прошло с тех пор, как умер Лаури?
– Тринадцать.
– И ты все это время так никого и не встретила?
– Никого стоящего. Я была слишком занята детьми.
– Но теперь, когда Сара вышла замуж, а Дэниел путешествует по миру, ты можешь найти себе парня. – Дот вдруг сощурила глаза. – А ты часто общаешься с Дэниелом?
– Да, тетушка. Он звонит каждую неделю. – Энни стала убирать косметику в маленькую сумочку.
– Знаешь, милая, – мягко сказала Дот, – может, я и стара, но у меня прекрасная память. Именно таким голосом ты когда-то сказала мне, что твоя мать играет с тобой в игру «Змеи и лестницы» и печет торты.
Энни вернула зеркало на каминную полку.
– Ты тогда не подвергла меня допросу, тетушка Дот, и я бы предпочла, чтобы и сейчас ты не стала этого делать.
– Как знаешь, милая. – С большим усилием она подняла руки на несколько дюймов над кроватью. – Иди-ка обними свою старую тетушку.
– О Дот! – Энни уткнулась лицом в ее костлявое плечо.
В этот момент открылась дверь, и в комнату вошел дядюшка Берт с тремя чашками чая. Для человека, которому стукнуло семьдесят восемь лет, он выглядел невероятно крепким и здоровым.
– Да здесь прямо как в публичном доме. – Он с изумлением взглянул на жену. – Вот черт! Уходя, я оставил в постели старуху, а вернувшись, обнаружил Риту Хейворт!
– Я ненадолго. – Энни взяла чай. – В одиннадцать начинается лекция. Я подумала, что было бы неплохо заскочить к вам по пути. Я знала, что вы расстроитесь, увидев новости.
Берт кивнул в сторону телевизора.
– Я не смог на это смотреть. Может, правительство и выиграет эту битву, однако много сердец им завоевать не удастся. Большая часть людей на стороне шахтеров.
Дот оживилась, и ее голубые глаза ярко заблестели. Она сказала:
– Возможно, ты познакомишься с кем-нибудь в университете.
Энни засмеялась.
Каждый раз, уходя, она была уверена, что больше не увидит свою тетушку живой. Дот совсем потеряла аппетит и практически ничего не ела. Лишь огромная сила воли и решимость, с которой она вознамерилась дождаться ухода миссис Тэтчер с политической арены, поддерживали жизнь в этом исхудавшем обессиленном теле.
Сильвия очень удивилась, узнав, что один из сотрудников Майка подал заявление об увольнении.
– Его нужно видеть, Энни. Ему тридцать пять, и он покрыт татуировками, однако собирается изучать философию в университете.
– Ну и что в этом плохого?
– Я знала, что именно это ты и скажешь. Это значит, что ты тоже могла бы поступить в университет. Ты же постоянно говоришь о том, что тебе хотелось бы задействовать свои мозги.
– Поступить в университет! – Энни залилась веселым смехом. – Я окончила школу в пятнадцать лет, и у меня нет ни одного диплома.
– Неучам вроде тебя можно пройти подготовительный курс в вечерней школе. Это моментально включит твои мозги.
– Не знаю, я не уверена…
– Ничего страшного не случится, если ты попробуешь, – обнадеживающе сказала Сильвия. – Мы с тобой обе – ужасные невежды. Мы знакомы друг с другом уже тридцать лет, однако ни разу не поговорили о чем-нибудь высокоинтеллектуальном. Все о парнях, о шмотках, да о «Битлз», а теперь вот еще и о детях. Мы с тобой очень поверхностные.
– Ты ведь когда-то сочиняла стихи, – напомнила Энни.
– Да, но это была чушь собачья, а не поэзия, ничего такого, что указывало бы на глубину мысли.
– Я даже не до конца понимаю, что означает выражение «глубина мысли»!
– Вот видишь! Пришло время хоть кому-то из нас получить приличное образование.
– А почему бы это не сделать тебе? – Энни вскинула брови.
– Не глупи, Энни, ведь я же беременна, помнишь?
Энни припарковала автомобиль на Браунлоу-хилл и направилась к учебному корпусу. Четвертая дочка Сильвии родилась в прошлом году, в июле. У Люсии были каштановые волосы, а еще она была очень умной. Похоже, свои интеллектуальные способности она унаследовала от Бруно.
– Такова моя судьба! – воскликнула Сильвия, когда Энни пришла ее проведать. – Я уже обзавелась всей цветовой гаммой, поэтому больше не хочу детей.
– У тебя появился ребенок в то время, когда я вот-вот стану бабушкой, – сказала Энни.
Аудитория была уже заполнена людьми. Энни помахала рукой тем, кого знала, и юркнула за парту. Надев очки, она вытащила из сумки ручку и блокнот.
Сынишка Сары, Гари, появился на свет прямо перед Рождеством. Она снова умоляла мать приехать и какое-то время погостить у них. Сару по-прежнему не покидало чувство одиночества. Между ней и Найджелом, похоже, не все было гладко, даже невзирая на то, что они переехали в отдельный дом с верандой и бассейном, расположенный в красивейшей части Сиднея.
– Я ведь поступила в университет, Сара, милая, – рассудительным тоном сказала Энни. – Вряд ли стоит проделывать такой долгий путь ради пары недель. Да и вообще, я не могу себе этого позволить.
Дон Галлахер работала в «Пэчворке» целый день, а две женщины шили одежду по стандартным выкройкам. Энни ничего не делала, лишь с виноватым видом забирала прибыль, которая после погашения всех счетов и выдачи зарплаты была не такой уж и большой. Она все еще платила по закладной, и ей нужно было обеспечивать себя в течение следующих трех лет. Тем не менее она стала потихоньку откладывать деньги на поездку в Австралию.
Энни понимала, что поступает эгоистично. Она привыкла жить без детей, рана больше не кровоточила, хотя по-прежнему причиняла боль. Ей не хотелось бередить ее своей поездкой в Австралию, чтобы потом возвратиться в тупик Хезер, испытывая чувство одиночества и мучительного волнения за Дэниела. От него пришла еще одна открытка, на этот раз из Лондона, сразу после его девятнадцатилетия. Ее текст был идентичен предыдущему: «Думаю о тебе, мама».
Быть зачисленной в университет оказалось даже легче, чем Энни предполагала. Взрослым абитуриентам, в особенности женщинам, были рады в первую очередь. Энни решила поступать на курс «Американская литература». На подготовительных занятиях она научилась тому, как дисциплинировать себя и собираться с мыслями, как писать статьи.
Когда в аудитории появился Юэн Кэмпбелл, студенты, сразу же замолчав, устремили взгляды на его печальное прекрасное лицо. Темные волосы Юэна были разделены посередине пробором, словно у святого. Из его нежных, почти прозрачных глаз струился чистый свет. Он приехал в Ливерпуль из Глазго. Студенты помоложе посмеивались над его манерой поведения, но ходили слухи, что он уехал из Глазго после того, как его жена и двое маленьких детей погибли в автомобильной катастрофе. Энни была далеко не единственной женщиной, которая горела желанием заключить его в объятия и утешить.
Юэн заговорил спокойным голосом с мягким шотландским акцентом. Постепенно воодушевление, с которым он рассказывал об Эрнесте Хемингуэе, передалось остальным, и его голос зазвучал увереннее.
– При более детальном анализе произведений Эрнеста Хемингуэя становится понятно, что его талант явно переоценивают. Безусловно, он прекрасный писатель, но все же великим его назвать нельзя. Большинство его произведений было написано в Париже, чему позавидовал бы любой литератор. Этот город – самое прекрасное место на земле.
– Ты когда-нибудь была в Париже, Энни?
Лекция закончилась, и абитуриенты ленивой походкой покинули аудиторию, отправившись на обед. Энни повернулась к человеку, задавшему ей этот вопрос. Бинни Эпплби была разведенной женщиной с тремя уже взрослыми детьми. Казалось разумным держаться друг друга, когда вокруг были студенты моложе их практически вдвое.
– Я ни разу не была за границей, – ответила Энни. – Мы не могли себе этого позволить, пока дети были маленькими, а когда они повзрослели, у меня оказалось слишком много дел.
– Ничего не попишешь, такова жизнь, правда? – Бинни захихикала. Она взяла Энни под руку. – Хочешь бутерброд?
– Может, мы с тобой как-нибудь съездим в Париж, – произнесла Бинни, когда они не спеша шли по Хоуп-стрит по направлению к дорогому пабу-ресторану.
– Было бы неплохо, – вежливо сказала Энни.
В ресторане было полным-полно людей. Купив сэндвич и полпорции светлого пива, женщины стали искать свободное место. Бинни внимательно разглядывала посетителей мужского пола. Она призналась Энни, что отчаянно хочет снова выйти замуж. Похоже, для этой цели сгодился бы любой.
Они сели в конце длинного стола рядом с бизнесменами в темных костюмах, которые, впрочем, были слишком увлечены обсуждением служебных дел и не обратили на двух женщин среднего возраста никакого внимания. Энни показала фотографию внука, которая пришла из Австралии сегодня утром.
– Он так похож на моего сына, – с гордостью сказала она. – Я обязательно отошлю фото трехлетнего Дэниела, чтобы Сара смогла их сравнить.
Бинни вздрогнула.
– Не понимаю, как можно смириться с мыслью о том, что ты уже бабушка, Энни. Если подобное когда-нибудь случится со мной, я буду держать это в себе. Ой, смотри-ка! – Она махнула рукой какому-то мужчине, который только что вошел. – Это Ричард Кросс. Мы когда-то работали вместе. Ричард! – крикнула она и, взяв сумочку, сказала: – Я скоро вернусь.
– Черта с два! – пробормотала Энни. Она вынула из сумки роман «И восходит солнце» и стала читать.
– Здесь не занято?
Энни подняла глаза и увидела Юэна Кэмпбелла, учтиво стоящего напротив нее с тарелкой в одной руке и бокалом в другой.
– Нет, – сказала она.
Он явно ее не узнал. Энни вернулась к чтению романа.
Спустя несколько минут Юэн заговорил.
– Вы сегодня утром были на лекции, посвященной творчеству Хемингуэя? – Кивком головы он указал на книгу.
И когда Энни ответила утвердительно, продолжил:
– Боюсь, я еще не помню всех своих студентов в лицо, не говоря уже об именах.
– Меня зовут Энни Менин.
Его кожа была оливковой и гладкой, а глаза – словно бездонные колодцы, наполненные печалью. У Юэна были полные, как у женщины, губы. Энни подыскивала слова, чтобы случайно не воскресить в его памяти тяжелые воспоминания.
– Как вы устроились в Ливерпуле?
– Неплохо. Это очень оживленное местечко, работы невпроворот. – Он доел свой сэндвич. – А что вы думаете о книге?
– Она прелестна! – восторженно сказала Энни. И тут же закусила губу. Наверное, слово «прелестна» было не совсем то, что следовало бы использовать в разговоре с преподавателем университета. – Я раньше очень мало читала, поскольку была занята воспитанием детей. После смерти мужа свободного времени заметно поубавилось. Никогда бы не подумала, что книги, написанные столь авторитетными авторами, могут быть такими… такими интересными! Я считала, что они будут выше моего понимания, – несколько сбивчиво закончила она свою мысль.
Лицо Юэна Кэмпбелла озарилось очаровательной нежной улыбкой.
– Это хорошо. Вот погодите, скоро мы начнем изучать творчество Скотта Фитцджеральда, он понравится вам еще больше.
Энни вздохнула.
– Жду не дождусь.
Бизнесмены уже ушли. Бинни Эпплби вернулась на свое место и, увидев собеседника Энни, подмигнула ей.
– Расскажите все о Париже, – потребовала она.
Юэн поморщился, словно от боли.
– Это просто невозможно. Вы должны увидеть его собственными глазами.
– Мы с Энни подумываем как-нибудь съездить туда.
– Надеюсь, вы прекрасно проведете время, – сухо сказал Юэн.
Он допил остатки своего напитка и резко встал из-за стола.
Бинни выглядела обиженной.
– Должно быть, от меня воняет потом! А тебе, я вижу, удалось завоевать его расположение.
– Не говори глупостей, – раздраженно сказала Энни. – Сейчас он меньше всего склонен думать о женщинах. Да и потом, мне в этом году исполняется сорок четыре года, а ему сколько – двадцать девять или тридцать?
– Молодые любовники нынче пользуются большим спросом. Я бы не отказалась от двадцатидевятилетнего юнца, тем более от такого красавчика, как Юэн.
– А я не понимаю подобных отношений. Это все не для меня.
Единственный молодой человек, который интересовал Энни, – это ее сын.
Открытка от Дэниела, как обычно, пришла в июле, спустя несколько дней после его дня рождения. Ему исполнилось двадцать лет. В ней были все те же три слова: «Думаю о тебе, мама». Энни в ярости разорвала надвое кусок бумаги со шведской маркой. «Какого черта он делает в Швеции? Чем я заслужила такое отношение? Разве он не понимает, что причиняет мне невыносимую боль?»
Через несколько дней позвонила Сара. Она умоляла мать приехать в Австралию летом.
Энни была непреклонна.
– Не могу, милая. Я еду на остров Уайт вместе с Сильвией, Сиси и девочками, а затем планирую какое-то время погостить у твоей тетушки Мари в Лондоне.
– Ты просто не хочешь меня видеть, вот и все, – угрюмо сказала Сара. – Ты отвернулась от собственной дочери.
– Милая, да разве я могла бы это сделать? Обещаю, что приеду, как только получу диплом, и останусь на целых три месяца, а если захочешь, – на шесть.
– Но ведь придется ждать еще два года! – запричитала Сара. Последовала пауза. – Я снова беременна. Ребенок должен появиться на свет в ноябре.
– Поздравляю, милая, – нежно сказала Энни. – Это великолепная новость.
После того как Сара положила трубку, Энни пошла в гостиную, сжимая голову руками. Ох уж эти дети! Подумать только, когда-то ей хотелось иметь четверых!
Из окон отеля, расположенного в местечке Вентнор, были видны утесы. Сиси с двумя младшими внучками занимала одну комнату, а Жасмин и Ингрид спали вместе с Сильвией. Погода стояла просто замечательная. Каждое утро, едва открыв глаза, они наслаждались солнечными лучами, проникающими сквозь окна, и безоблачным голубым небом. Большую часть времени они проводили в маленькой песчаной бухте, где дети строили замки и рыли каналы к воде. Дороти, словно зачарованная, смотрела на то, как волна набегает на маленькую канавку, которую она только что выкопала.
– Дороти сделала реку, – важно объявляла малышка.
Сиси, подоткнув юбку, заводила Люсию, которая только недавно начала ходить, в море, и кроха принималась радостно дрыгать ножками и визжать от восторга.
– Я была очень счастлива, когда мои детишки были в таком же возрасте, – задумчиво произнесла Энни. – Летом я частенько возила их на песчаные пляжи в Ватерлоо.
– Да, но они не остаются маленькими навсегда, правда ведь, Энни? – глубокомысленно ответила Сильвия. – Время летит быстро. Видишь, как те парни глазеют на Жасмин? Ей всего двенадцать, а ее грудь такого же размера, как у меня.
Энни и не заметила, как соблазнительно изогнулось тело Жасмин, обтянутое купальным костюмом. Черные волосы девочки были собраны в пучок, а загадочное экзотическое лицо застыло от напряжения, пока она выкладывала ракушками песочный замок, не подозревая о том, что шестеро парней пятнадцати-шестнадцати лет с огромным интересом наблюдают за каждым ее движением. Ингрид стояла на коленях по другую сторону замка, с увлечением помогая сестре. Ее лицо носило отпечаток строгой, холодной красоты.
Отпуск тянулся медленно, оказывая на всех расслабляющий эффект. По ночам Энни и Сильвия пили вино и смотрели телевизор в гостиной отеля. В последний вечер они неуверенной походкой направились вниз к бухточке и, сев на камень у кромки воды, стали любоваться отражением полной луны, танцующей на волнах.
Позже, когда они шли, взявшись под руки, Сильвия была по пояс мокрой от воды.
– Неделя удалась на славу, – сказала Энни. – Я получила массу удовольствия.
– И я тоже, но мне не терпится поскорее увидеть Майка. – Сильвия блаженно вздохнула. – Мне очень повезло, Энни. Я не заслуживаю такого счастья. – Ее лицо вдруг помрачнело. – Это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Меня часто преследуют кошмары, в которых что-то должно случиться с Майком или с одной из наших дочурок, и тогда все будет кончено.
