Текст книги "Неизвестный Троцкий (Илья Троцкий, Иван Бунин и эмиграция первой волны)"

Автор книги: Марк Уральский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 41 страниц)

В стране у нас политически все спокойно. Ожидаем, когда новый президент возьмет, наконец, власть в руки. Нормализовать нашу разрушенную экономику не так-то легко – уже чувствуется новая волна инфляции. Шансы Аргентины на будущее хорошие, но как скоро наступит это «будущее» – не знаем.

Паулина и я Вас искренне обнимаем и желаем всех нахесов.

Ваш Миша.

В письме от 2 декабря 1963 г. Моисей Авенбург сообщает, что уже несколько раз:

Брал перо в руки и даже начинал писать Вам, но <был не в состоянии продолжать. – М.У.>. Тяжелое настроение первых дней после трагедии, стоившей жизни молодому Кеннеди⁶⁵, нас всех ошеломило. Да, в той или иной форме, но у всех, с кем бы я ни встречался, было такое же чувство горести и еще протест – против незаслуженной им печальной судьбы. И, тем не менее, дни проходят, и все в жизни входит в прежнюю колею. Roi ist mort, vive le Roi!⁶⁶ Первое выступление Джонсона⁶⁷ в парламенте – приличное, а если покажет, что есть у него характер и энергия, чтобы выполнить обещаемое, и не позволит реакционным силам поднять голову, то этим укрепит он надежду на достойное будущее.

Письмо Ваше от 9-го сего месяца я получил. Предлагаете Вы мне превратиться в «периодиста» – написать статью для газеты. Когда жил я в Нью-Йорке – лет 45 тому назад <1918 г. – М.У.> — в одной из газет <...> напечатали две мои статьи по поводу событий тех лет, происходивших в Аргентине. Даже была полемика в ответ на первую мою статью. Кто-то из аргентинского консульства отреагировал и послал в газету «реплику». Я написал ответ... и этим закончилась моя газетная деятельность.

Но, вот курьез! – Ваше письмо совпадает с письмом Меркина от 16 августа, в котором он просит, чтобы я написал свое мнение о последних событиях в ОРТе. Прочитал он где-то, что согласно Commision Derective⁶⁸ обещаются реформы и новая линия в работе. Случайно и мне дали слово и я «что-то там» сказал. Просил меня Меркин писать про это на машинке. С глазами у него не все «кошер» и ему трудно читать рукописные тексты.

Конечно, я это сделал. Не по-русски, а по-испански, написал пару страниц своих Reminiscences⁶⁹. Пишет он мне в ответ – 25.10., что «поражен чудесным стилем и глубоким знанием испанского языка <...>». Фантазия Меркина на этом не ограничивается. «Со всеми нюансами испанского языка письмо Ваше, – пишет он, – образец литературного стиля очень высокой марки и напоминает мне (ему!) эпоху так называемого эпистолярного романа прошлого века (Достоевский) и 18-го века – Mme de Stàil, Voltaire etc.» Вот это друг Меркин! <...> А Вы, Ильюша, просите у меня скромную статью для New York Times⁷⁰. Shame on you!⁷¹

Но оставим это. Моя жизнь пошла по другой дороге, которой я не совсем доволен, однако меня не спрашивали.

Положение в стране не так скоро нормализуется. Кризис еще во всем разгаре. Правда, политические страсти поутихли. Есть у нас правительство, а не «пантомима» <...>, но экономику не так-то легко на ноги поставить, тем более, что те, кто выиграл выборы, чувствуют себя обязанными выполнять программу, которую сами заявляли, когда были в оппозиции и им легко было обещать. <...> Аннулировать подписанные договоры с американскими и европейскими нефтяными фирмами легко, неясно только, какие результаты получатся. <...> Вы знаете, Ильюша, мое не восторженное отношение к капиталам, которые заправляют нефтяной отраслью во всем мире. Но именно поэтому надо бы быть осторожней. Все они тесно связаны общемировым капиталом, в доверии которого мы в такое время особенно нуждаемся для выполнения аргентинских обязательств. Но все-таки я оптимист и верю, что все это наладится. Аргентина не Персия, а кошмар Кубы служит им предупреждением не хватать чересчур за горло. <...> Ricardo будет у Вас к концу января. Тур его – Нью-Йорк, Вашингтон, Бостон, Чикаго. Затем – Сан-Франциско, Лос-Анжелес , Мехико, где у него в феврале конгресс по психиатрии. Лично Вам он передает искренние приветы.

Здание нашей фабрики мы еще пока не продали. Директора еврейской школы хотят купить дешевле, чем уже было подписано. Конечно, мы с ними не будем спорить. Это ведь еврейская школа. <...>

Дружески Вас обнимаю, Миша.

Письмо от 25 декабря 1963 г. начинается с описания рождественских праздников в Буэнос-Айресе:

Nochebuena-Weihnacht-Christmas⁷² <праздники> пришли со всем надлежащим шумом и треском на улице – до самых поздних часов ночи, почти до утра. Кто только не участвует в них! Всякого рода христиане и даже евреи. Ведь мы здесь почти «ме-хутоним»⁷³. Новые принципы устанавливаются по линии, означенной папой Иоанном XXIII и Павлом VI⁷⁴: по радио и телевидению священники, пасторы и раввины вовсю обнимаются, делают друг другу комплименты. Нас, евреев, просто уважают, чтобы не сказать «обожают». Ведь мы – «народ Божий» и вот-вот будет указ не обвинять нас в смерти Иисуса (?!). Папа Римский собирается нанести визит в «Палестину», ну а что потом будет – неизвестно. То, что Ватикан начинает проводить – сверху! – революционную линию – это, так сказать, «мешияхс цайт»⁷⁵. <...> Но никто не вспоминает Шолом-Аша, который пытался «по-своему» вникнуть в христианскую философию. Более того, мы, евреи, его тогда затюкали. Я лично чувствовал себя несколько обиженным, когда Шолом-Аш, приехав в Израиль, где его холодно приняли, просил о встрече с Бен-Гурионом, чтобы полемизировать с ним по поводу его последних книг. Тот его не принял, отказал – не было у него времени заниматься подобными философиями. Питают себе иллюзии наши евреи (не все, конечно), что начинает-де приходить к концу чувство антисемитизма. Да и вообще мы, мол, не исключение. Еще есть армяне и греки – в Турции, африканцы и индийцы в Южной Африке, черные – негры, в американских Южных Штатах и т.д., и т.д., и т.д. Во всем мире царит нетерпимость по отношению к миноритетам и эту ситуацию не исправишь указами сверху – Ватикана, царей или президентов. Что евреи больше других были жертвами – это правда, но этот факт принадлежит к области статистики. Пусть, мол, социологи все это изучают.

Я, конечно, как и все мы, очень рад и доволен, что есть что-то новое, революционное, что в мире происходит что-то к лучшему... Но мы, евреи, должны держаться пословицы: «На Бога надейся, а сам не плошай».

Пишу я это сегодня, в праздничный день покоя, когда нет ни театров, ни кино, все сидят по домам или уехали на летние каникулы⁷⁶. Остался я один дома, Паулина делает визиты, а у меня появилось настроение с кем-то поговорить о серьезном, а не о будничных делах. Так что, Вы, Ильюша, жертва и должны выслушать, что у меня в мыслях рождается. Что напишу, решил немедленно вложить в конверт, без дополнительного перечитывания и обдумывания – нравится, не нравится, годится, не годится. Ведь мой русский язык далеко не так хорош, как испанский, которым я владею в наилучшей форме. Но, Вы, Ильюша, меня хорошо знаете и мои письма понимаете.

Другую часть своего рождественского письма Авенбург посвятил текущему политическому положению в Аргентине.

Наш новый президент д-р Иллиа вчера ночью по телевидению говорил свое: «Mensoje de Nochebuena al Pueblo Argentino»⁷⁷. Слушал я его, смотрел на его лицо и думал я себе в душе: «Вот этот человек назначен народом, чтобы вытащить нас из глубокой грязи, в которую нас вогнали все предыдущие эксперименты». Так вот, в состоянии он это осуществить? Представляет собой д-р Иллиа человека выдержанного, с хорошим характером, не способного кого-то обидеть... Но достаточно ли этого? Чувствуется, что он не создал вокруг себя группы сотрудников, способных в будущем проводить определенную им линию в политике: финансовой, социальной, индустриальной, аграрной, в тесном сотрудничестве с техническими специалистами, университетами, системой образования и – особенно! – с рабочим классом, с Trade Unions⁷⁸, в условиях острых кризисов и безработицы. Сравнивая его с Фрондиси, чувствуешь, что наши генералы сбросили с пьедестала гиганта и поставили на его место пигмея. Фрондиси с самого начала создал общенациональное политическое движение, вокруг него хлопотали многочисленные соратники, друзья и поклонники. Естественно, что не меньше было у него противников. Перон – по-своему, был такого же рода фигура, но демагог. Влияние Фрондиси чувствовалось уже и в других латиноамериканских государствах. Для покойного Кеннеди он представлял собой политика, с помощью которого имелась реальная возможность превратить Аргентину в процветающую южно-американскую страну – «Milagro Sud American»⁷⁹.

Д-р Иллия – деятель далеко не такого калибра, хотя еще рано так его классифицировать. <...> При всем при том, что мы на корабле, море бушует, а капитан не командует, но все-таки корабль не в опасности. Несмотря на пессимизм некоторых финансовых аналитиков и неважную статистику в стране что-то понемножечку сдвигается к лучшему: урожай – блестящий, курс валюты – не падает... Кто знает, авось, через год или два и мы будем числиться среди стран Milagro Sud American. Пока от всех нас мы Вам и Полине Иосифовне шлем наши искренние поздравления к Новому году.

Ваш Миша.

В письме от 3 октября 1963 г. Авенбург извещает Троцкого о получении денежного чека на его имя, прилагает фирменный расчет сумм, которые его фирма должна ему выплатить, просит его проверить, подписать и отослать одну копию назад. Кроме того, сообщает, что он очень доволен, поскольку:

Сегодня мы окончательно продали здание фабрики. Купила его еврейская школа «Мединат Исраэль». Если помните, это они у нас купили землю, которая смотрит на противоположную улицу <...>, где выстроили здание стоимостью в 20 миллионов песо. Учатся у них 700 учеников. Лет пять назад мы им же продали землю, которая выходит на нашу улицу Alcaraz. Ну а теперь они у нас забрали все, что осталось – 2070 кв. метров земли и здание <...>. Теперь наши финансы в порядке и решилось удачно положение семьи нашего Давида. Я уверен, что будь он жив, то был бы доволен результатами. Вдова его выражает мне самую глубокую благодарность за все, что я в их пользу делаю, хотя, с моей точки зрения, это моя обязанность, как брата и старшего в семье. Но главное то, что между обеими нашими семьями царит мир, а достигнуть такого положения не всегда легко. <...>

Все статьи Ваши, опубликованные в «Ydishe tsaytung», я прочитал с большим интересом, особенно последние: про воспоминания дочери Дубнова⁸⁰ о своем знаменитом отце и очерк о Менделе Мойхер-Сфориме. У Вас, Ильюша, есть среди других прочих особый талант, представить читателю портрет знаменитого человека по эпизодам из его жизни. Такие статьи и описания меня очень привлекают – всегда чему-то да научишься.

Привет Полине Иосифовне, обнимаю Вас

Ваш Миша.

В единственном из имеющихся в YIVO-архиве И.М. Троцкого письме за 1964 г. (от 8 декабря), Авенбург передает известие от сына Рикардо – тот, будучи в Нью-Йорке, посетил дом Троцких, такой для него «близкий и уютный».

Сидели мы с Абрамом <Заславским> более четырех часов, говорили обо всем, но как-то все темы крутились вокруг Троцкого. Много у Вас друзей, Ильюша, но Абрам, он Вам друг самый верный. Сидит он себе один-одинешенек, ждет. Кто придет, с кем можно будет поговорить... В письме к нему вы сообщаете подробности: какое положение в материальном плане и общественном занимают Ваши сыновья. Что ж, Вас можно только поздравить. Как отец, так и дети, каждый по своей линии, но активно развивают свои таланты и способности. <...>

Просьбу Вашу, чтобы я написал некоторые воспоминания по поводу развития ОРТа в Южной Америке, которые Вы могли бы затем использовать в своей будущей книге «История русского еврейства», я, конечно, постараюсь выполнить и в меру моих способностей изложить на бумаге. Затем уж Вы вправе сами выбрать из них то, что Вам надобно. А если это все по-испански подготовить? Так для меня легче будет, мой ведь такая «калека». <...>

Последние ваши указания по выплатам Орему мы выполнили. Он очень болен и приходит за деньгами все тот же полковник Сакс, а Орем потом подтверждает получение. <...>

В стране царит дороговизна. Приближаемся мы в ценах к уровню доллара, которые у нас никто не зарабатывает. Но это уже тема для отдельного письма.

«Достойная партия» – та, которую, судя по вашим письмам, планировала Ваша дочь Ольга для Рикардо, видимо, не осуществилась, иначе что-то нам было бы уже известно. Жаль... Но при всем том мы ей очень благодарны за хлопоты.

Паулина, так же как и я шлет Вам и Полине Иосифовне дружеский привет. Крепко жму руку.

Ваш Миша.

Последнее письмо Моисея Авенбурга из YIVO-архива И.М. Троцкого датировано 7 апреля 1966 г. и начинается с приятного удивления тем, что в самый разгар очередной забастовки почтовых служащих, длящейся «уже больше месяца», когда «в газетах пишут, что письма и телеграммы тысячами выбрасывают и сжигают», Авенбург получил письмо Троцкого от 1 апреля. Далее он отчитывается в очередных выплатах денежных пособий Литфонда в свете указаний Троцкого, сетует на то, что по возвращению из отдыха на океанском побережье подхватил какую-то желудочную хворобу и рассказывает о гостящей у него двоюродной сестре из Лос-Анжелеса.

Была она несколько раз за последние годы в Европе и даже пару месяцев провела в Советской России. Это уже ее не первое посещение, была она там в 1961 и 1964 гг. Есть много «за» и «против», но все – очень интересно. Странный мир, где царствует большой оптимизм. Нашла она там значительные перемены, причем – позитивные! <...>

Статью Вашу в «Diario Israelita»⁸¹ о процессе над Львом Троцким я найду. Тема эта для меня интересная, как и Ваше личное к ней отношение.

Спасибо за поздравление по поводу Пейсаха, а то я уже старик – 72 года на второй седер стукнет. От всей души мы Вам, Полине Иосифовне и всем вашим шлем наши поздравления, сердечные пожелания здоровья и спокойной жизни.

Ваш Миша.

Поскольку письма Авенбурга не только отражают его политические и общественные взгляды, но и включают в себя множество культурно-исторических отсылок, нетрудно представить духовный облик этого человека, Моисей Авенбург – энергичный, удачливый промышленник и активный общественный деятель, был секуляризированным русским евреем, человеком всесторонне образованным, очень начитанным – ни дня без книги! – и здравомыслящим.

Авербург твердо занимал прагматически-центристскую позицию в политическом спектре; старался, с опорой на здоровый еврейский скептицизм, «зреть в корень» и не поддаваться влиянию пропагандистских эксцессов. Как и Троцкий он стоял на социал-демократических позициях, но прекрасно понимал и учитывал тот неприятный факт, что демократические ценности уважаются массами в «сытом», экономически стабильном социуме, но плохо усваиваются «на голодный желудок»: в странах с неразвитой экономикой люди, как правило, отдают предпочтение различным формам автократии и тоталитаризма.

Хотя с начала 1930-х жизнь в Аргентине стала достаточно безрадостной⁸², письма Авенбурга – ностальгические, скептические, негодующие – совершенно лишены чувства безысходности, апатии или уныния. Его прагматизм, подпитывавшийся деятельным характером и оптимизмом мировосприятия, может служить примером для подражания. Заложенный Авенбургом, И.М. Троцким и другими фундамент общественной, научной и культурно-просветительской еврейской жизни продолжает оставаться весомым фактором новейшей истории Аргентины⁸³.

Al ponerse el Sol⁸⁴: Илья Троцкий в Нью-Йорке

В 1946 г. И.М. Троцкий переезжает из Аргентины в США, где обретались его дети, и поселяется в Нью-Йорке, чтобы, как сообщили местные газеты – еврейский еженедельник на немецком и английском языке «Перестройка» («Aufbau/ Reconstruction) и «Новое русское слово»⁸⁵, – заняться литературным трудом. Здесь прошел последний и весьма плодотворный период его жизни.

Соединенные штаты Америки, в отличие от Западной Европы, не были местом паломничества русских путешественников и особо не влияли на русскую культуру. Но здесь уже с конца XIX в. проживало немало бывших российских подданных: в 1861 по 1915 гг. из России выехало 4,3 млн. человек (из них почти 2,6 млн. – в первые 15 лет XX столетия). Две трети всех эмигрантов направлялись в США (из числа выехавших в XX в. – около 8о%)⁸⁶. Дореволюционная эмиграция из Российской империи в своем абсолютном большинстве поставляла в США неквалифицированную рабочую силу⁸⁷, хотя среди этих переселенцев, помимо политэмигрантов, было и немало инженеров и даже научных работников⁸⁸.

По-настоящему, однако, массовое переселение в США всех групп, сословий и национальностей из числа российских подданных началось после революции. Остановимся лишь на работниках умственного труда, артистах и интеллектуалах.

В 1920-х вокруг Голливуда, в Лос-Анджелесе, выросло даже настоящее русское эмигрантское поселение, маленькая Россия. Эмигрантская европейская печать так описывала этот феномен:

В Лос-Анджелесе, огромном городе, частью которого является Холливуд, две русских колонии. Первая – старых довоенных эмигрантов, состоящая из духоборов и евреев, и вторая – последней революции. Новая эмиграция живет в северо-западной части Лос-Анджелеса, в Голливуде, так как она, так или иначе, причастна к киноиндустрии. Состав самый пестрый, объединяющим звеном является популярный у американцев русский клуб и гордость Голливуда – русская церковь, в старом русском стиле, построенная на доброхотные пожертвования. <...> Имеется и русский книжный магазин с небольшой библиотекой⁸⁹.

В Холливуде существуют еще два русских клуба. Русско-американский артистический клуб два раза в неделю устраивает программу. Другой клуб <...> – фактически <...> простой ресторан⁹⁰.

Владимир Иванович Немирович-Данченко, работавший в середине 1920-х по контракту в Голливуде, выдвинул даже проект создания русской киностудии, организованной по тому же принципу, что и русские эмигрантские кинофабрики в Европе⁹¹. Из этого проекта ничего не вышло. Голливуд при всем своем пиетете к системе Станиславского не принял Немировича-Данченко. Творческие принципы школы МХТ, идеи актерского вживания, перевоплощения и «врастания» в роль, русская любовь к герою-мученику, концепция искусства как зеркального отражения сложных душевных переживаний были в корне противоположны основам голливудского подхода к кино.

Однако большой группе русских актеров-эмигрантов, а также целому ряду бывших военных удалось прижиться в Голливуде. Актеры успешно подвизались на своем профессиональном поприще, а военные (среди них несколько бывших генералов русской армии) выступали в качестве консультантов при постановке картин «русского содержания», которые, по словам одного из тогдашних русских критиков, в Голливуде:

...сыпятся как из рога изобилия. И одна другой беспардоннее и невежественнее рисуют наши нравы, быт, нашу культуру и общественность. Что ни картина, то шедевр развесистой клюквы; что ни выпуск – то злое, грубое издевательство над нашим прошлым⁹².

Из русских актеров-эмигрантов наибольшего успеха в США добился Михаил Чехов, перебравшийся за океан в 1939 г. Здесь он создал свою актерскую школу, которая пользовалась огромной популярностью. Через нее прошли Мэрилин Монро и многие другие будущие звезды Голливуда.

Что же касается литераторов, то здесь налицо совсем иная картина. Из числа более или менее известных русских писателей-эмигрантов в США до Второй мировой войны обосновались лишь Осип Дымов, к тому времени уже перешедший на идиш и английский, Г.Д. Гребенщиков и Гусев-

Оренбургский. Если Берлин и Париж блистали целым созвездием русских литературных журналов, то в Америке их не было вовсе.

Хотя значительная часть русских эмигрантов переезжала в США из Западной Европы, типовые психологические портреты представителей «американской» и «европейской» русских диаспор весьма различны. Писательница Нина Берберова, которая за свою долгую жизнь приобрела опыт существования по обе стороны океана, выделяла несколько основных моментов этих различий. Если во Франции, по ее свидетельству:

был раздел поколений, затем был раздел политический: правый и левый, то есть монархический <...> и так называемый социалистический <...>. Там можно было почувствовать москвича или петербуржца или бывшего столичного жителя и провинциала, человека, прошедшего гражданскую войну, и человека, прошедшего университет. Здесь (в Америке – М.У.) эти категории не существовали. Здесь дело шло о том: когда ушел из России? В 1920 году? В 1943? Когда оказался в Америке? В 1925 году? В 1939? В 1950? <...>... было еще одно деление <...>: независимо от того, сколько лет человек жил в западном мире, у одних была потребность брать все что можно от этого мира, в других же была стена, отделявшая их от него. Они привезли с собой свой собственный, лично-семейный, складной и портативный нержавеющий железный занавес и повесили его между собой и западным миром. Они иногда скрывали его, иногда выставляли напоказ, но чаще всего просто жили за ним, не любопытствуя, что находится вокруг, по принципу «у нас в Пензе лучше». Франция сильнее требовала подчинения себе, часто насильственно меняла людей, перерождала их – хочешь не хочешь – так, что они порой и не замечали этого процесса. Много для этого было причин: была традиция русских европейцев, живших в Париже когда-то; была французская литература, так или иначе вошедшая в сознание даже полуинтеллигента еще в школьные годы; эмигрантские дети, растущие во Франции и приносящие в семью навыки новой страны; и даже у некоторых, у немногих – какие-то воспоминания об отцах и дедах, ездивших сюда, привозивших отсюда в Россию что-то, чего в Пензе почему-то не было. В Америке дело обстояло совершенно иначе: традиции ездить сюда никогда не было; напора, какой был у Франции, – подчинять своей культуре обосновавшихся в ней русских, у Америки быть не могло; литература (живопись и музыка) была приезжим почти незнакома; эмигрантские дети не только не несли в семью новые навыки, но, благодаря принципам американской школы, уходили в своем протесте против первого поколения все дальше, туда, где все, что им дается с такой щедростью, встречает дома либо насмешку, либо протест. Круг русских в Нью-Йорке, и «старый», и «новый», состоял в большинстве из провинциалов (в Париже было наоборот), и сохранение «пензенской психологии» было среди них в большой силе. Те, что спешили войти в американскую жизнь, конечно, даже не оглядывались назад на этот круг. Они, так сказать, торопились перепрыгнуть из первого поколения во второе или даже в третье, и на этом кончалась их искусственная «русскость»⁹³.

И все же первое поколение эмигрантов из числа культурной элиты всячески старалось сохранить в Америке свою исконную «русскость», фиксируя ее даже на уровне ландшафтов. Так, например, старый знакомый Ильи Троцкого писатель-эмигрант Георгий Гребенщиков, перебравшийся за океан в 1924 г., основал в штате Коннектикут селение Чураевку – живое воплощение образа алтайской деревни, получившее свое название по роману-эпопее писателя «Чураевы». Чураевку посещали видные деятели русской культуры и литературы: С. Рахманинов, Н. Рерих, Ф. Шаляпин... Здесь проводились литературные вечера, читались лекции, устраивались выставки, детские праздники и фестивали. Члены русской колонии отправляли денежные посылки в Европу и Россию для культурных и просветительных целей.

В YIVO сохранилось письмо от 19 мая 1951 г., в котором Илья Маркович обращался к писателю с просьбой сдать ему с женой в Чураевке помещение для летнего отдыха.

Многоуважаемый Григорий Дмитриевич!

Прочитав мою подпись, вспомните, может быть, и меня. Много лет тому назад мы с Вами познакомились, если не ошибаюсь, в Берлине. Пишу Вам по рекомендации М.Е. Вейнбаума, редактора «Ново<го> Рус<ского> Слова», сотрудником которого состою. Просьба моя к Вам следующая: жена моя и я – люди пожилые – хотели бы провести лето в ровной и лесистой местности, где можно свободно погулять и насладиться отдыхом. Вашу «Чураевку» Марк Ефимович находит как раз подходящей для подобного отдыха людей нашего возраста. Наши вакации мы хотели бы начать в двадцатых числах июня, закончив их в середине сентября. Мы претендуем на две комнаты или на одну большую, если можно, с ванной и правом пользоваться кухней. Не возразим и против полного пансиона. Все зависит, разумеется, от того, во что две комнаты с пансионом или без него могут влететь. <...> Очень обяжете за скорый ответ. Не откажите в любезности, сообщить, как добраться до Чураевки – автомобилем или железною дорогой?

С наилучшими пожеланиями

Ваш Илья Троцкий Зовут меня Ильей Марковичем⁹⁴.

Говоря о деятельности русской культурной элиты в США и Европе, нельзя не заметить явной диспропорции между триумфальными достижениями в Новом Свете представителей русского артистического мира – главным образом музыкантов (Рахманинов, Пятигорский, Кусевицкий и др.), достойными упоминания успехами художников (Архипенко, Вербов, Бурлюк, Коненков, Лаховский, Сорин, Фешин, Шагал и др.) и более чем скромной – в сравнении с предвоенной Германией и Францией, – литературно-публицистической активностью писателей и журналистов из числа эмигрантов «первой» волны в предвоенные десятилетия. Другими словами, вплоть до середины 1940-х в США практически не существовало русской литературной среды. Например, в сводном «Списке русской эмигрантской прессы в США из собрания Андрея Савина»⁹⁵ периодических изданий крайне мало, крупнейшие из них – газета «Новое русское слово», с которой почти четверть века сотрудничал И.М. Троцкий, о чем речь пойдет ниже, и «Новый журнал».

По большей части в упомянутом списке мелькают названия информационных листков различных организаций – монархических, военных, христианских и т.п. Среди них обращает на себя внимание издание «Известия литературного фонда» – организации, основанной представителями русской эмигрантской элиты еще в 1918 г., как нью-йоркское «Общество помощи русским писателям и ученым в изгнании (Fund for the Relief of Russian Writers and Scientist in Exile)». Литфонд, просуществовавший более 6o лет, после окончания Второй мировой войны являлся основным финансовым донором вконец обнищавших представителей литературной среды русского Зарубежья, проживавших по большей части за пределами США. Каждый год около 300 человек получали от него денежное вспомоществование, а в числе его спонсоров числится даже имя дочери Сталина, «невозвращенки» Светланы Аллилуевой, пожертвовавшей Литфонду 32 ооо долларов⁹⁶. Конкретные сведения о благотворительной деятельности Литфонда можно почерпнуть из писем его подопечных к Илье Троцкому, публикуемых ниже. В качестве примера приведем текст письма Георгия Адамовича из YIVO-архива И.М. Троцкого:

53 rue de Pantien

Paris 8-е 20/III-1951

Многоуважаемый Илья Маркович,

Получил Ваш чек для передачи Щербакову⁹⁷ и прилагаю его расписку. Думаю, что он Вам напишет сам, чтобы выразить благодарность Литфонду. Пользуюсь случаем поблагодарить сердечно Литфонд и от себя лично. Я писал об этом в свое время М.Е. Вейнбауму, приславшему мне чек, но он в хлопотах своих мог и забыть передать мою признательность.

Если у Вас еще остались средства для ссуд, большая к Вам просьба о поэте Вл. Л. Корвин-Пиотровском. Он жил более или менее благополучно до сих пор, но сейчас очень нуждается. Его адрес – 40 rue St-Lambert – Paris XV. Я ему сообщил, что Вам во всяком случае нужны биографические сведения <о нем – М.У.>.

Относительно Ваших посылок: конечно, они пригодились бы. Мне трудно определить, что именно нужнее другого. Думаю, что все было бы с благодарностью и радостью разобрано членами нашего Объединения.

В случае, если бы Вы вещи выслали, будьте добры, сообщите – нужна ли расписка от каждого получившего что-либо с указанием вещи, или достаточно расписки общей.

Крепко жму Вашу руку и приношу Вам искрению благодарность от Объединения за труды и желание помочь.

Георгий Адамович P.S.

Вы спрашивали мое имя отчество: Георгий Викторович.

И.М. Троцкий четверть века состоял секретарем Литфонда, который с середины 1930-х возглавлялся М.Е. Вейнбаумом, являвшемся одновременно главным редактором и издателем газеты «Новое русское слово». После окончания Второй мировой войны эти литературно-общественные центры русского Зарубежья тесно сотрудничали с «Новым журналом», Толстовским фондом⁹⁸, Русской академической группой в США, Русским инженерным обществом в США, Союзом русских евреев, Обществом помощи детям, Конгрессом русских американцев, Орденом Рыцарей Святого Иоанна Великого Приорства Российского и многими другими. Эти организации были основаны русскими эмигрантами различных политических убеждений, но все они декларировали приверженность сохранению духовных, культурных, национальных традиций, являясь, таким образом, оплотом духовного и физического выживания русского Зарубежья⁹⁹.

В годы Второй мировой войны

К русскому Нью-Йорку <...> перешла роль столицы русской эмиграции. Русская колония в США, за небольшими исключениями не отличавшаяся особыми интеллектуальными претензиями, получила мощную подпитку из Европы. В США, преимущественно в Нью-Йорк, во второй половине 1930-х – начале 1940-х годов перебрались многие русские эмигранты – писатели, издатели, политические деятели, предприниматели, юристы, ученые... Приезжали не только из Франции – из Германии, Прибалтики, Польши. Однако наиболее многочисленная группа интеллектуалов прибыла из Парижа. В Нью-Йорке в годы войны стал выходить новый толстый журнал, сменивший знаменитые парижские «Современные записки»¹⁰⁰.

Об этом литературном издании французы говорили: если бы у них было что-то подобное, то они не волновались бы о французской культуре. Но началась Вторая мировая война, за которой последовала оккупация Парижа, и журнал закрылся. К концу

1941– го сотрудники «Записок», прозаик Марк Алданов и Михаил Цетлин, критик и меценат, известный знатокам поэзии под именем Амари, получили американскую визу и переехали в США. Идея создания, а, скорее, воссоздания русского интеллектуального издания, обсуждалась еще во Франции. Ее очень поддерживал Бунин, тоже собиравшийся эмигрировать и бывший уже на полпути к визе, но решивший, что в его возрасте начинать новую эмиграцию не по силам. <...> <Он> был в числе тех, кто стоял у истоков, обсуждал с Алдановым идею возрождения русского литературного издания, а кроме того, для первого номера дал свои рассказы. Они потом составили цикл «Темные аллеи».

Журнал – это большая часть истории русской эмиграции. Любое имя, которое вам придет в голову, из блестящих имен русской культуры, русской литературы, включая трех нобелевских лауреатов – Ивана Бунина, Александра Солженицына, Иосифа Бродского, – это авторы «Нового Журнала». Совершенно замечательна плеяда его главных редакторов: после Алданова и Цетлина им стал профессор Гарвардского университета Михаил Карпович <1946-1959 гг.>. Он, кстати, структурировал «Новый Журнал», академически подкрепил его – пригласил крупнейшие имена русской культуры и американских профессоров – Николая Тимашева, Питирима Сорокина, Георгия Федотова, Василия Зеньковского и многих других. Кстати, обложка журнала, с которой он выходит и в наши дни, была сделана Мстиславом Добужинским.