Текст книги "Мэвр (СИ)"

Автор книги: Марк Филдпайк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 27 страниц)

– Будем надеяться.

– Как вам кажется, – начинает Фади, просто чтобы разогнать давящее молчание, – мы выстоим? Я имею в виду, что сделаю всё возможное, но, кажется, это… маленький город против двух Великих империй…

– Выстоим.

– Но…

– Для Великих империй Хагвул – добыча. Технологии, какие-никакие богатства. А для нас – дом. За дом умирать не страшно. И не стыдно.

Фади ёжится. Сойян так спокоен и отстранён, как будто уже стоит одной ногой в могиле или видит сквозь просвет между туманом и облаками нечто, что рассеивает страх смерти.

– Но лучше за дом жить, – неожиданно произносит он и, развернувшись, направляется в сторону других орудий.

СЛИМ смог мобилизовать только восемь тцарканов. Два других, словно по велению злого рока, впали в кому. Реза Ипор был недоволен, он вообще был постоянно недоволен в последние дни и жёстко высказал Фади за эту промашку, хотя мандсэм подал рапорт о состоянии своих питомцев ещё два месяца назад. Война, ещё даже не начавшись, уже начала тянуть силы из обороняющейся стороны.

– Эти существа – новый вид. Да, похожий на сородичей, но всё же другой. Так что мы изучаем их. Кома – часть… – говорил Фади, объясняясь перед начальником ибтахинов и Буньяром, который, впрочем, своего протеже не слушал. Фади прекрасно научился определять, когда Буньяр уходит куда-то вглубь себя и отключается от реального мира.

– То есть, их не удастся использовать?

– Да, мар Ипор.

– Кальба! – коротко бросил Реза. – Готовьте остальным.

И направился к выходу. Спустя пару секунд пришёл в себя начальникм мандсэмов. Он сказал Фади что-то вроде: «Вы прекрасно исполняете свою работу» и вышел следом.

Лентяй снова подал голос, но в этот раз инженер не стал его успокаивать. Он вообще ничего не делает, только смотрит в небо и молится, чтобы чёрные точки, парящие в пасмурном небе, не превратились в чёрные плавники.

– Мар Черма! – кричит Фади, находит патрульного взглядом и видит, что тот уже рассматривает аномалию в подзорную трубу.

– Началось, – говорит патрульный, его глаза вспыхивают, и энергия, до селе дремавшая где-то внутри, просыпается. Не то чтобы Сойям начинает громко кричать и активно жестикулировать. Просто он вдруг появляется в десяти местах разом, отдаёт сотни распоряжений и отвечает на вопросы, которые ещё только собираются задать. Фади, вместе с двумя ассистентами, стремительно настраивает платформу, на которой закреплено ложе Лентяя. Тцаркан, отвечая на всеобщее возбуждение, бьёт передними лапами, открывает и закрывает пасть. Пахнет озоном.

– Стрелять по моей команде! – кричит Сойям и поднимает вверх руку. С надсадным скрипом платформа поднимается, и нос тцаркана оказывается обращён к небесам. Артиллерийская платформа замирает. Шуршит одежда, поскрипывают ложа, похаркивают тцарканы – вот и все звуки. Да ещё ветер свистит в трещинах скалы. Вдруг, откуда-то издалека, раздаётся низкий голос колокола.

– Пли! – гаркает патрульный. Фади кладёт руку на специальную область на затылке Лентяя и сильно жмёт. То же проделывают с остальными тцарканами.

Тяжёлый, надсадный рёв медленно нарастает со всех сторон. Он напоминает страшный буран, дикую, необузданную метель, гром, сотрясающий основание гор. Люди закрывают уши, падают на землю и накрывают головы руками. На ногах остаются только Сойям и Фади. Они оба смотрят на огромный голубой шар, вспухающий где-то внизу, в бухте. И патрульный, и мандсэм не смеют дышать.

– Чудовищно… – шепчет Сойям, и Фади ищет слова, чтобы оправдаться, но тут видит лицо командира. – Следующий залп?

Фади видит то, чего так боялся: разгорающееся пламя превосходства. Сойям, при всех своих достоинствах, чувствует сейчас, что в его руках достаточно мощи, чтобы поставить на колени любого человека в мире. Даже зарвавшихся офицеров обеих империй. Люди, с помощью науки, превратили естественный механизм защиты чуждых Хаоламу существ в оружие массового уничтожения. Разве это не ужасно?

– Двадцать две минуты, – тихо отвечает Фади.

– Что?

– Двадцать две минуты!

– Быстрее нельзя?

– Нет.

– Готовьтесь! – отдаёт приказ Сойям и уходит инспектировать остальные расчёты. Патрульные и ибтахины поднимаются с земли, отряхиваются и приступают к перезарядке. Два военных подразделения проводят между друг другом чёткую границу: едят в разных местах, спят в разных палатках, не создают смешанные отряды и стараются не прибегать к помощи коллег. Но сейчас страх буквально сплавляет их воедино, низводя людей до крошечных мух, которых могут прихлопнуть в любой момент.

«А если бы такой тцаркан, даже один, была бы у кого-нибудь из империй?» – думает Фади. По его телу пробегает дрожь.

Цвет кожи Лентяя тускнеет. Ассистенты кормят тцаркан специальным кормом, между зубов в огромной пасти каждые полсекунды с громким треском лопаются электрические капсулы. Фади рассеянно гладит питомца по спине и пытается представить, что происходит внизу.

«Если так напугались мы, то каково было им?» – думает он, не разделяя условных «солдат» на поданных империй или хагвульцев. Оба лагеря кажутся ему одинаково несчастными, обречёнными на убой. Что может быть страшнее, чем сгинуть в толпе, пронзённым пулей, выпущенной кем-то не для того даже, чтобы убить конкретно тебя, но чтобы убить хоть кого-то?

«Раствориться в жерле вулкана», – отвечает Фади. Тцаркан довольно храпает, рычит, показывает длинный лиловый язык и облизывается. Фади поднимает взгляд к небу и всматривается в чёрную точку. Так и есть, чёрный плавник. Содэжур, прославленный десант восходников, высаживается прямо на них. Конечно, глупо думать, что их не попытаются устранить. Фади закрывает глаза, рука находит рукоять маленького тцаркана на поясе и застёжку ножен с длинным ножом. Инженер не думал, что ему когда-нибудь придётся пустить их в ход.

– Мар Черма!

Патрульный уже смотрит вверх, ему не нужна подзорная труба, чтобы узнать «чернокрылую смерть». Сойям преображается, в нём появляется что-то звериное: крупный хищник, внезапно заметивший серьёзного конкурента.

– Внимание! – кричит патрульный и указывает в небо. – Нас атакуют содэжур, занять боевые посты. Приготовиться к бою!

Конечно, нападения ждали. Что-то могло пойти не так со взрывчаткой, или атака на Порты могла оказаться куда успешнее, чем предполагали Йоним, Кино и Вазер, но, тем не менее, отправленным на высоту завидовали. Охранять артиллерию. Бог с ним, что вместо пушек и гаубиц у жителей Хагвула чудовища, будто вышедшие из древних легенд и жутких сказок. Зато не нужно смотреть в глаза врагу, который, по сути, ничем от тебя не отличается. Хагвульцы, особенно те, кто могли уехать, но остались, прекрасно понимали, что сражаться они идут не против бездушных чудовищ: думать так было бы проще. Империи выставили против Вольного города таких же простых людей, мужчин и женщин, которые однажды решили пойти на службу, чтобы прокормить семью.

Точки в небе стремительно приближаются, и, вскоре, вырастают до человеческих силуэтов. Несколько патрульных вскидывают ружья, но Сойям запрещает стрелять. Винтовки не бьют на такое расстояние, к тому же нужен мастер, чтобы попасть в стремительно меняющих направление содэжур. Заметив, что их обнаружили, десантники закладывают элегантный пируэт и уходят южнее, к воде.

«Уловка», – думает Фади.

– Не расслабляться! – рычит Сойям.

Высота замирает в тревожном ожидании. До залпа остаётся десять минут.

>>>

Им рассказывают, как это будет. Без обиняков и каких-либо послаблений женщина с лицом, будто потрескавшимся, скрипуче перебирая слова, быстро говорит о полях боя, способах незаметно вытащить солдата и необходимости выбирать.

– Вы – не ангелы, даже не пальцы Элоима. Вы – Боевые Сёстры, единственные, кто может принести утешение, кто, рискуя собой, вытащит из-под пуль, ножей, осколков и прочего, что придумали и будут использовать в войне на этот раз.

Тишина стоит гробовая.

– Будет много грязи, крови и дерьма. Буквально – только грязь, кровь и дерьмо. Те, кто по-счастливее, оглохнут от взрывов и смогут таскать раненых не обращая внимания на их крики, мольбы и проклятия. Остальным придётся хуже.

Форму носят уже несколько дней, но она всё ещё воспринимается как костюм на карнавал: временная маска, под которой она, настоящая, скрывается, чтобы разыграть подругу или заинтересовать вон того молодого юношу.

– И последнее, прежде, чем мы перейдём к изучению необходимого для выживания и оказания помощи. Вы никогда не забудете то, что произойдёт на поле боя. Если переживёте. Говорят, что солдаты не могут спать, потому что им снятся убитые. Ваши кошмары заселят те, кого вы не сможете спасти. Приступим…

Она пишет и практикуется, бесконечно повторяя одни и те же движения, рассказывая выученные назубок последовательности и правила. Порой ей кажется, что все её мысли подчиняются одной единственной задаче, и ни на что другое сил не остаётся. Её зовут Алаван Ор, и ей семнадцать.

– Что, жених-то есть?! – спрашивают однокурсницы, из тех, что побойчее. Алаван отрывается от тетради, находит взглядом спросившую и отрицательно качает головой. Не то чтобы она такая невежливая или холодная, просто не видит пользы в том, чтобы сходиться с незнакомым человеком. В серых глазах отражается тусклый свет ламп в аудитории.

– Ну и дура, – отвечает ей однокурсница и смеётся. Достают её часто, пока в один прекрасный день хрупкую девушку не берёт под своё крыло Кавада Кир, старшая Боевая Сестра, которой довелось побывать ни на одной войне. Она не похожа ни на женщину, ни на мужчину. Выглядит, скорее, как голем: короткие ноги и длинные руки, тяжёлое, рубленое лицо. При всей внешней суровости, внутри она добрая и ранимая. Одно время даже считалась женой одного капитана из Великой Восточной империи, но пару лет назад выяснилось, что он погиб во время какой-то мелкой вылазки на спорные территории. С тех пор Кадава почти ни с кем не общается и, в основном, молчит. Алаван становится первой, кто узнаёт другую сторону «каменной Кавады».

Белизна, заполонившая улицы, пугает Алаван многообразием опасностей, что скрываются прямо под носом. Девушка, не привыкшая к виду оружия, шарахается от солдат Ополчения с винтовками наперевес, от тёмно-синих патрульных, сменивших дубинки на блестящие широкие палаши, от сумрачных, похожих на рождённых тенью ибтахинов, со странными существами угрожающего вида в кобурах. Переход из дома до школы Боевых Сестёр превращается для Алаван в испытание, которое она стойко переносит день за днём. Когда в её жизни возникла Кавада, молчаливо сопровождающая её по всем коридорам и учебным аудиториям школы, девушка чуть-чуть расслабилась. Присутствие Кавады делает её сильнее, хотя за всё время они едва ли обмолвились и десятком слов. Порой Алаван вообще не понимает, зачем Кавада за ней таскается, но, с другой стороны, старшая подруга – опытная Боевая Сестра, так что к её особому мировосприятию стоит отнестись с пониманием.

– Сегодня будет бой, – неожиданно говорит Кавада, склонившись, чтобы достать до ушей Алаван. Девушка вздрагивает и поворачивается к подруге.

– Сейчас каждый день говорят, что бой сегодня. Я опять буду надеяться, что императоры одумаются и не станут на нас нападать.

Кавада не реагирует. Она выпрямляется и возвышается над Алаван на две головы. Теперь девушка может разглядеть только массивный подбородок спутницы. Порой ей кажется, что внутри головы Кавады отсутствует то вечное искривляющее зеркало, которое есть в головах всех остальных людей. Даже у неё. Это зеркало, помимо того, что искажает окружающую реальность, так ещё и постоянно бормочет, перевирая имена и даты, коверкая факты, придумывает то, чего никогда не было.

«Отсюда ругань и злоба».

Кавада ведёт себя иначе, так, как будто видит истинную картину. Словно бы вместо зеркала в её голове бинокль: она может вглядываться в мельчайшие детали бытия, а потом перевернуть его, и соединить эту мелочь с общей, сверхсложной мозаикой. При том делает она это, похоже, рефлекторно.

Бой колокола выводит Алаван из задумчивости. Вместе с ополченцами, патрульными, ибтахинами, бандитами и Боевыми Сёстрами она замирает, всматривается в подвижную, непроницаемую для человеческого взгляда дымку как те, кто несёт вахту в Портах, и перестаёт дышать, ожидая первого громового раската крупнокалиберных пушек.

– Что это? – спрашивает она, когда всё вокруг приходит в суетливое движение. Мчатся люди, занимая боевые посты, строятся шеренги. Тишину крошат вдребезги команды, крики, злые и радостные возгласы.

– Началось, – отвечает Кавада и тащит подругу к палатке полевого госпиталя. Найти её легко: яркий свет изнутри заставляет туман развоплотиться.

Внутри та же профессиональная суета, что и снаружи: проверяют инструмент и лекарства, полевые хирурги с ассистентами уходят в специально огороженное ширмами пространство, чтобы переодеться. Боевые Сёстры ждут назначения у большого стола, на котором разложена карта. Старшая раздаёт указания тихим скрипучим голосом.

– Серпена и Цефа – пятый квадрат, Пассажирский Порт. Хаманит и Шэмен – третий квадрат, Пассажирский Порт. Хакпафа и Накхаль – первый квадрат, Грузовой Порт. Алаван и Кавада, – Старшая поднимает голову и внимательно смотрит на их пару, – девятый квадрат, Доки.

Сдержанный кивок тяжёлой головы, стол с аккуратно разложенными сумками Боевых Сестёр. Схематично нарисованный альбатрос скачет перед глазами Алаван.

– Это же пекло, – шепчет она на ухо подруге, пока та вешает на плечо девушку сумку и подтягивает ремень, – девятый квадрат самый опасный, там ближе всего. Говорили, что враг почти наверняка ударит по нему первым, а даже если не высадится, то снаряды…

Кавада резко отвешивает девушке оплеуху. Алаван затыкается, смотрит подруге в глаза. Приходится задрать голову. Она не ожидала, что кто-либо вообще может поднять на неё руку, кроме откровенных злодеев, вроде бандитов, о которых много говорят в Мохнатом углу. Уж точно не Кавада, которая так о ней заботится.

– Думай. Меньше говори. Слова мешают, – бурчит она и одним движением надевает свою сумку. Обида слезами выступает на глазах Алаван, но, повинуясь указаниям опытной подруги, она сдерживается. Молчит. Вместо этого быстро, как учили, проверяет содержимое. Всё на месте.

Бинты, в основном бинты и много сикхзуровой мази, несколько жгутов, бутылёк с лишонином, на самый крайний случай. Никто точно не знает, что будут использовать империи, потому в наборе плотная повязка на рот и нос и большие очки. Правда, в школе любили шутить, что обмундирование плохо держится, когда кожа сползает с лица.

– Готова? – спрашивает Кавада. Алаван кивает. Она решила, что не скажет соратнице больше ни слова, пока та не принесёт извинений.

«По крайней мере, ведь этого она и хочет?» – думает девушка. Они идут сквозь толпу куда-то туда, где маячат размытыми силуэтами огромных пакгаузов Доки. До сих пор Алаван не приходилось бывать там, и она боялась, что заплутает. Тем более, когда не видно ориентиров, которые выучила назубок.

Подымается ветер. Настоящие штормовые порывы врываются в город, подхватывая мелкий мусор, цепляясь за юбки. Алаван держится за Каваду, потому что в какой-то момент очередной удар плотного воздуха чуть не бросает её в стену.

– Ч… – забывает она про данный себе наказ молчать, как тут же её слепит от неимоверно яркой вспышки, а следом накатывает чудовищный грохот. Алаван не с чем сравнить это ощущение. Она видела фейрверки, которые запускали ежегодно во время празднования Дня Независимости, но они даже вполовину не были такими яркими. А звук… вытряхивает из неё душу. На несколько секунд девушка сливается с воздухом в единое целое.

– Идём, – бурчит Кавада, резко дёргая её за рукав. Сладостное ощущение невесомости исчезает. Ноет в груди, болят уши. Зубы то ли чешутся изнутри, то ли их сверлят крошечными пилочками. Гудят ноги. Кавада двигается так уверенно, как будто не пережила только что тоже самое, что и Алаван. Откуда-то сбоку раздаётся стон.

– Помогите… – доносится слабый шёпот. Алаван, не долго думая, вырывает руку из хватки Кир и идёт на голос. Она натыкается на упавшего человека. Рассмотрев форму ополченца, она оглядывается в поисках винтовки, но не видит её.

– Что… где болит? – спрашивает она.

– В… взрыв. Под-подняло вверх и…

Тяжёлая ладонь Кавады впивается в плечо Алаван, так что та даже вскрикивает.

– Дезертир, – бросает она, увлекая девушку за собой.

– Нет, я…

– Ему нужна пом…

– Дезертир, – повторяет сестра.

Ополченец кричит что-то грубое, Алаван краснеет. Звенит металл на форменных ботинках, взмывает перед глазами ткань сброшенной багряной курки, и ополченец исчезает, будто нырнув в тень. Только хлопья краски медленно планируют в успокоившемся воздухе.

– Как ты…

Кавада не отвечает. Она тянет компаньонку дальше, туда, где готовятся отражать атаку разношёрстные отряды защитников Хагвула. Запоздало, Алаван думает о том, что за оружие подняло такой шторм?

«Как от него кого-то спасти? И спастись самой?» – спрашивает она. Тело бьёт мелкая дрожь. Кавада не может не замечать этого, просто не придаёт значения. Тащит соратницу, как буксир.

– Кир, я…

Дыхание застывает где-то в глотке.

– Кир…

Слова и мысли путаются. Из горла Алаван вырывается надсадный хрип, ноги заплетаются, она валится вперёд. Упала бы, не подхвати её Кавада за плечи.

В поле зрения девушки само собой возникает небо, точнее, она представляет, что оно где-то там, за величавыми молочными глыбами. Через мгновение появляется угловатое лицо Кавады. Алаван пытается увидеть в нём хотя бы намёк на сострадание, сочувствие или тревогу, но оно остаётся каменно-бесстрастным. Кавада просто смотрит и не торопится оказывать ей хоть какую-нибудь помощь.

«Я задыхаюсь», – думает Алаван, не замечая, как воздух спокойно входит и выходит из лёгких.

«Не могу идти».

Стопы упираются каблуками в булыжник.

«Мы все умрём».

Сердце бьётся так сильно, что вместе с ним вздрагивает всё тело.

– Вставай, – приказывает Кавада, и Алаван, закрыв глаза, берётся за мозолистую ладонь.

– Соберись.

Боевые Сёстры быстро приближаются к девятому квадрату.

>>>

Взрыв так и не прогремел.

Горан занимает позицию на восточной баррикаде, построенной специально для отражения возможной атаки, но всё равно хлипкой. Основание из досок, пусть и пропитанных дождями, но всё же досок, к тому же не лучшего качества. При должном усердии их можно поджечь или сломать. Верхнюю часть покрывают широкие мостки, по которым бегают ополченцы и патрульные.

– Что происходит? – спрашивает Горан, выхватив незнакомца из потока бегущих.

– Засада. Отряд вернулся, но, говорят, к зарядам теперь не пробраться.

– А закатники?

– Уже там.

– Сколько!

– Четыре полных черепахи.

Горан присвистывает. Элай, не отстающий, как послушная собачонка, вопросительно поднимает бровь, но спросить не решается. Горан отпускает локоть ополченца и тот срывается с места, будто подхваченный невидимым горным потоком.

– Черепахи?

– Строй закатников. Непробиваемая стена из толстых щитов. Пуля их не возьмёт, а ничего тяжелее у нас тут нет.

– Но ведь у ибтахинов какое-то необычной оружие! Может быть…

Горан тычет Элая под рёбра, и когда тот удивлённо замолкает, шепчет ему прямо в ухо.

– Будем надеяться на одних ибтахинов и Университет – наверняка проиграем. Они сделают всё, что смогут, но Хагвул – не только Университет. Понял?

– Да. Так как нам…

– Пока не знаю.

Ополченцы занимают позиции, строятся в боевые порядки. Настолько, насколько это возможно. Горану хватает одного взгляда, чтобы понять, что против даже одной черепахи они не устоят. Не потому что сброд и трусы, просто их мастерство лежит в плоскости мирной жизни, а элитных воинов Западной Великой империи учат убивать с восьми лет.

– Эй, вы двое! – кричит офицер, отдающий приказания. Горан и Элай выделяются на чужом фоне, потому что единственные никуда не бегут. Не остаётся ничего другого, кроме как подойти.

– Отряд?

– Шестой боевой, мар! – бойко рявкает Горан. В то же мгновение воздух, будто отзывается на человеческий крик: взмывает вверх и ревёт. Сияние, затопившее Хагвул, едва касается Западного ущелья, но несколько обжигающе ярких лучей проникают и в лес Тифрту.

– Что это? – одновременно спрашивают Горан и Элай.

– Понятия не имею. – Ффицер даже не смотрит в сторону вспышки. – Не следует задавать лишних вопросов. Донесение в штаб. Вручить лично кулуну.

Конверт сложен вдвое и перехвачен слепой скрепкой: снять её можно только сломав.

– Разве у них не должно быть специальных… – заикается Элай.

– Раз доверили, значит нет, – перебивает Горан и решительно ныряет в хаос. Элай бежит следом. Несколько раз Горана толкают, но случайно, точно так же как и он сам задевает солдат локтем, прикладом винтовки, носком сапога. Он целиком погружен в мысли: скоро бой, и, несмотря на численное превосходство, у них мало шансов. Ставку делали на взрыв. А что теперь? Какие ещё задумки Университета не оправдаются?

«Что угодно может дать осечку», – думает Горан, приближаясь к открытому всем ветрам тенту. Под крышей Авка Ципайя, кулун Ополчения, командующий обороной Западного ущелья.

– … ут пойти в атаку одновременно. Бутылочное горлышко. Сдерживать будем только два черепахи за раз…

– Но дальнобойные орудия…

– Для кого строили укрытия?! Для цоновых щенков или солдат? Где эти умники из Университета?

Кажется, Горан и Элай прибывают в самый разгар ожесточённых споров. Авка, маложавый и подающий большие надежды, стоит над подробнейшей картой ущелья и раздаёт указания. Мандсэмы, угрюмые и перемазанные чем-то чёрным, выступают из тени прямо под его гневные очи.

– Как это понимать?! Что значит взрыв невозможно провести дистанционно?! – спрашивает он, нисколько не стесняясь подчинённых.

– Они нашли и перерезали кабель…

– Яснее давай!

– Заряды невозможно взорвать отсюда. Мы их потеряли.

Горану уверен, что Авка взорвётся сам: лицо кулуна краснеет. Тонкие, даже в чём-то изящные черты кривит такая гримаса, что впору заподозрить сердечный приступ. Воздух со свистом выходит сквозь стиснутые зубы.

– Ладно. Варианты?

Мандсэм что-то лопочет. Горан слышит пару терминов, похожих на случайный набор букв. Вперёд выступает старик.

– Можно заминировать движущуюся цель. При должной мощи, хватит и одного заряда, чтобы запустить цепную реакцию и обрушить массив на врага.

– Очередная ваша машинка, которая сломается через пару сек…

– Я говорю о человеке. Добровольце.

Под тентом воцаряется тишина, ещё более яркая, в сравнении с мешаниной звуков снаружи.

– Я пойду, – заканчивает старик. – Но мне нужно прикрытие.

Кулун, его ассистенты, молодой инженер, Горан и Элай переглядываются. Наконец-то Авка замечает посланников, кивает им.

– Это безумие, – резко высказывается кулун. – Выбраться за баррикады – почти что подарить врагу победу. Куда вам нужно добраться?

Инженер показывает место на карте в сорока метрах от границы укреплений.

– Время на подготовку?

– Пятнадцать-двадцать минут. Зависит от расторопности ваших носильщиков.

– Детонация?

– Мгновенная.

– Но сигнал…

– Для ручной активации не нужен сигнал. Всё произойдёт на месте.

Взгляды старика и кулуна сталкиваются, молчаливое противостояние длится секунд тридцать. А может быть, и не противостояние вовсе, а простой разговор?

– Большой отряд привлечёт внимание.

– Два солдата – максимум.

Авка поворачивается к посланникам. Горан смущается тяжёлого взгляда кулуна и протягивает записку. Он надеется, что командир отвлечётся, но тут, неожиданно, в поле зрения обоих появляется Элай.

– Мар Ципайя, бойцы шестого боевого отряда Ополчения готовы выполнить поставленную задачу и сопроводить мара инженера наружу.

Горан дал бы парню затрещину, если бы рядом не было кулуна. Он надеятся, что Авке достанет ума не выбирать их, наверняка есть кто-то более опытный, те же ибтахины или патрульные, кто сможет защитить инженеров и бомбу. Кулун забирает конверт, взламывает скрепку. Глаза бегают по строчкам, вдалеке раздаётся грохот одиночного выстрела, за ним ещё один, визг тцаркана и победный выкрик, оборвавшийся бульканьем.

– На-ча-лось, – задумчиво бурчит под нос кулун и меряет взглядом добровольцев. – Хорошо, сопроводите инженеров. Ждите снаружи, у оперативной палатки снабжения.

– Так точно, мар! – выкрикивает Элай и отдаёт честь. Горан повторяет движение не в меру активного соратника и выбирается на улицу.

– Ты с ума сошёл?! Может быть тебе и не терпится сдохнуть, но у меня семья! Мне тут помирать нельзя!

Элай виновато улыбается и открыто смотрит в искажённое гневом и страхом лицо Горана.

– Если у нас получится, битвы не будет.

Горан опускает занесённую над головой руку и смотрит в глаза мальчишки. Они совсем не безумны, скорее, в них не хватает того, что мужчина давно уже приметил в своих: желания как можно дольше продержаться, вцепиться в землю пальцами, волосами и продолжать жить несмотря ни на что. Он боится, а вот Элай нет. Пока нет. Он молод и не верит, что может погибнуть.

Горан устало садится на землю.

– Ты оттуда можешь не вернуться, понимаешь?

– Да.

– Так и чего вызвался.

– Все когда-нибудь умрём. Зато другие выживут.

Так просто. Слишком просто. Горан не верит, что Элай может рассуждать вот так спокойно о том, чтобы отдать собственную жизнь за других.

«Может, он какой-нибудь фанатик. Нашёлся же, на мой голову», – думает он.

Стрельба на баррикадах разгорается ни на шутку, вереница посыльных тянется к кулуну, выстраивается небольшая очередь. Авка читает, диктует приказы группе писарей, их тут же упаковывают и раздают посыльным. Горан наблюдает отточенную работу механизма и пытается убедить себя, что шанс выжить есть.

«Там такая заварушка, нас и не заметят».

Элай садится рядом. Спокойный и даже какой-то умиротворённый. Ему будто открылась истина, сам Элоим нашептал откровение или явил кусочек Книги.

«Вот бы и мне так же», – думает Горан, но мысли о высоком не трогают душу. Вспоминаются персики, которые ему однажды дали как подарок за выполненный заказ. Настоящие золотые персики, с Островов. Душистые, с бархатистой кожицей, светящиеся на солнце. Как радовались дети…

– Готовы? – спрашивает молодой инженер, возникающий из ниоткуда. Горан вздрагивает.

– А нужно как-то готовиться? – спрашивает он, и голос, вопреки усилиям, выдаёт его.

– Да нет, – пожимает плечами мандсэм. Горану он нравится, потому что в глазах инженера легко читается страх за собственную жизнь и попытка его скрыть.

– Пойдёмте.

Элай вскакивает, а вот Горан поднимает неспеша, намеренно делает всё медленнее. Может всё ещё обойдётся и найдутся другие безумцы? За его спиной идёт битва, а он совершенно по-детски думает, что если не будет на неё смотреть, то она его и не затронёт, пройдёт мимо. Но пули свистят, люди кричат от страха и боли, Горан опирается прикладом о землю и встаёт.

Верхняя часть баррикады скрывается за густым чёрным дымом, несколько людей спрыгивают на землю: лица перемазаны, один держит руки на животе, падает на спину и, теряя сознание, раскидывает ладони в стороны. Большое алое пятно расползается по рубахе. Рядом с ним валится патрульный: его лицо превратилось в кровавую кашу, и лишь голые белки глаз, выделяющиеся на красном фоне, вращаются в кавернах, оставшихся от глазниц, да чернеет провал рта. Горан успевает вдохнуть и выдохнуть. Оба раненных неподвижно замирают.

«Готовы» – отстранённо думает Горан, по телу проходит дрожь. Он переводит взгляд на Элая, мальчишка видит ту же самую картину, и на секунду Горану кажется, что сейчас блаженная маска треснет и из-под неё покажется напуганный до смерти человек, но этого так и не происходит. Наоборот, в его лице появляется суровая решимость во чтобы то ни стало закончить бойню.

Мандсэм тянет их за собой, к повозке за палаткой снабжения. Внутри кто-то громко ругается, периодически что-то с грохотом падает, дерево стучит о дерево. У повозки возникает как будто бы крошечный анклав порядка. Старик-инженер быстро сооружает диковинный жилет, увешанный сероватыми брусками взрывчатки. Собирающий бомбу мандсэм поднимает выцветшие глаза, и Горану мерещится, что он смотрит в глазницы трупа. Старик не собирается возвращаться.

«Сопровождение? Какое, кальба, сопровождение?! Да нас там просто убьют!»

Горан лихорадочно перебирает варианты, как избежать самоубийственной вылазки. Можно уйти и затаиться где-нибудь в тёмном углу, да в той же палатке для раненых. Резануть себя легонько и явиться, покачиваясь, под очи полевых хирургов. Им некогда будет разбираться.

– Не нужно боятся, – говорит кто-то совсем рядом и кладёт руку ему на плечо. – Коли Элоиму будет угодно твоя история будет длиться на страницах Книги…

«Точно фанатик», – думает Горан и сбрасывает руку Элая.

– Если бы не ты, я бы вообще здесь не оказался, – огрызается он.

– Ты бы оказался где-нибудь ещё, – замечает мальчишка, – и не факт, что там было бы лучше. Возрадуйся.

Но Горан не хочет радоваться. Он боится и злится. Две эмоции – единственное, что держит его на ногах.

Тем временем бомба собрана, ученик помогает учителю с застёжками на боку.

– Не раньше, чем достигнем точки закладки, понял?

– Да, мар.

Суматоха порождает ещё одно действующее лицо. Посланника от кулуна.

– Мар Ципайя сообщает, что через четыре минуты они отвлекут внимание ближней черепахи.

– Спасибо, – благодарит старший мандсэм и поворачивается к отряду. – Пора.

Быстрым шагом они направляются к левому краю баррикады. Крошечный зазор между стеной и преградой как раз подходит для того, чтоб протиснуться в него.

– Может, стоило оценить обстановку? – спрашивает Горан, но инженеры только пожимают плечами, а Элай вызывается идти первым.

Поёт горн, ему вторит какой-то боевой клич. Слов не разобрать. Пальба справа усиливается, раздаётся серия взрывов. Не успевает Горан осознать, что происходит, как Элай ныряет в щель и через секунду появляется снова.

– Свободно! Живее!

Инженеры повторяют манёвр Элая, а Горан застревает в щели, зацепившись ремнём то ли за выступ, то ли за кусок доски. Мгновение паники, глубокий вдох-выдох. Снять ремень с зацепки, прижать к себе, выбраться на другую сторону. Снаружи – полоса отчуждения в десяток метров и тяжеловесные черепахи, приближающиеся к баррикаде. Несколько трупов: в основном хагвульцы, но есть парочка обожённых закатников.

– Быстро, по левому краю, – приказывает Элай. Горан болезненно ощущает собственную беззащитность, и ему приходится тратить силы просто на то, чтобы двигаться.

Ущелье немного изгибается, так, что часть сил закатников остаётся за поворотом, но даже одного края черепахи достаточно, чтобы оценить мощь противника. Щиты исцарапаны острыми клыками пуль, но черепаха всё равно приближается. Вдруг ярко-голубая молния, оставшаяся чёрным фантомом на роговице Горана, врезается в непроницаемую стену щитов. Душераздирающий крик наполняет ущелье, в черепахе возникает брешь на три-четыре человека. Их тут же оттаскивают внутрь, а строй смыкается.