Текст книги "Мэвр (СИ)"

Автор книги: Марк Филдпайк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 27 страниц)

Юдей замолкает. Её взгляд затуманился: она вновь в кабинете отца, сжимает каменную фигурку и готовится драться за свою жизнь. Только в этот раз она готова и внутри неё достаточно сил, чтобы превратить ненавистную извращенку в кусок вопящей плоти. Отростки на пальцах приподнимаются, но тут же возвращаются в обычное состояние. Хэш внимательно наблюдает за женщиной.

– Я ушла, как только все улеглись по кроватям. Кажется, кто-то звал меня с крыльца, может быть, даже мама, но я не обернулась. Просто шла в направлении Портов, нисколько не заботясь о том, что может со мной произойти. Там мне повезло, несказанно повезло, как я сейчас понимаю: меня взяли на торговое судно, лично капитан, с которым я столкнулась на набережной, трясущаяся не столько от холода, сколько от пережитого ужаса. Кажется, я ему кого-то напомнила, но он так и не рассказал кого.

Юдей смотрит на Хэша и пожимает плечами.

– Вот такая невесёлая у меня история.

>>>

– В прошлый раз мы не закончили, – неожиданно говорит Хэш, встаёт и протягивает руку Юдей. – Я так и не провёл экскурсию.

«Нет», – думает она, берётся за руку и идёт следом.

Воспоминания накладываются на реальность. Площадка госпиталя встречает тусклым светом ламп, и Юдей целую секунду ждёт, что они начнут светить ярче, вспыхнут, словно маленькие солнца. Морок проходит. Теперь, когда она чувствует сознание кизерима, идея внезапного срыва кажется абсурдной. Да и площадка остаётся позади, потому что Хэш ведёт её дальше вниз.

Контрольный пункт, как и на других этажах, будка с толстым стеклом, и странные устройства в руках ибтахинов. Они похожи на куски незнакомых Юдей деревьев: тёмная, почти чёрная рукоять раздваивается к верхушке, образуя подобие нимба, на котором растут длинные, свёрнутые в трубочку листья.

– Что это? – шёпотом спрашивает Юдей, но Хэш не отвечает, машет рукой, словно на какую-то незначительную мелочь. Он подходит к будке, приветствует офицера и протягивает документы. Жестом подзывает её. Она отдаёт удостоверение. Офицер что-то говорит, Хэш подходит к левому ибтахину и поднимает руки. Охранник водит устройством вдоль ног и рук гиганта, едва не касаясь их. Листья на нимбе разворачиваются и влажно поблескивают пурпурным нутром.

– На мне всегда срабатывает – говорит Хэш и ибтахин, вопреки правилам, и ожиданиями Юдей, чуть улыбается. – На ней тоже сработает. Она фюрестер.

– Инструкции, – со вздохом говорит охранник и фюрестер сочувственно кивает. Закончив осмотр мужчины, ибтахин переходит к Юдей. Устройство ведёт себя спокойно, пока дело не доходит до правой руки.

– Пожалуйста, засучите рукав, – просит охранник. Юдей показывает наруч. Реакция охранников куда спокойнее, хотя они, безусловно, знают, кого досматривают. Листья на устройстве чуть ли не льнут к матовой поверхности.

– Проблемы? – спрашивает Хэш.

– Нет, – задумчиво тянет ибтахин, – нет, никаких проблем. Проходите.

Морав думала, что этаж учёных будет походить на бесконечный коридор с множество дверей, потому огромное свободное пространство, потолок, взмывающий вверх и обилие света вводят её в ступор. Мгновение ей кажется, что она сейчас упадёт в этот простор – настолько он непривычен. Нечто похожее случилось в пещере, когда её вели на Испытания, но тогда и она чувствовала себя по-другому, и камень, уходящий в черноту, не переставал быть камнем и Юдей мысленно продлевала его до условной стены, но здесь пространству нет конца и его целиком заливает свет. Она жалеет, что у неё нет верёвки, чтобы привязать себя к Хэшу на манер якоря.

Через минуту наваждение проходит.

Бесконечный, в понятии наблюдателя, лабиринт из стеклянных перегородок. Тут и там люди в лабораторных халатах корпят над верстаками, пишут, читают. По одиночке и группами.

– Это…

– СЛИМ. Настоящий. Его мозг, – поясняет Хэш.

– Кто из них тцоланимы, а кто мандсэмы?

– Здесь так сразу и не отличишь, – отвечает Хэш и пожимает плечами. – Тцоланимы, в основном, заняты бумажной работой и носят очки, мандсэмы – что-то мастерят. Но нередко первые занимаются разработкой устройств, а вторые – изучением графиков и результатов последних испытаний.

При слове «испытаний» Юдей передёргивает.

– Неприятные воспоминания?

– Ещё даже день не прошёл! – отвечает Юдей и толкает его в плечо.

– Оно уже позади, – говорит Хэш. – И ничего с этим не сделать. Мы не умеем очищать воспоминания от эмоциональной шелухи, и поэтому переживаем о том, о чём переживать уже поздно и… глупо. Эй, Бун!

Она не понимает, к кому обращается Хэш, пока от группы слева не отделяется высокий человек с густой шевелюрой и лохматой бородой, закрывающей добрую половину лица. Он машет рукой, быстро наклоняется над столом, достаёт какую-то пружину, хлопает соседа справа по плечу и направляется в их сторону.

– Хэш! – кричит он. Мужчины жмут руки, и обнимаются.

– Ты со спутницей, и это не Хак?! Представишь меня очаровательной гэвэрэт?

– Можешь представиться сам, – говорит охотник с лёгким недоумением.

– Хэш, мы это проходили. Этикет.

– Ладно, – сдаётся гигант. – Юдей, позволь тебе представить главного мандсэма СЛИМа – Буньяра Мелонима. Бун, это Юдей Морав, новый фюрестер.

Женщина протягивает руку, но бородач, вопреки её ожиданию, не пожимает её, а аккуратно касается губами. Часть отростков на пальцах погружаются в густую бороду и несколько раз мелко вздрагивают.

– Ага, реагируют на прикосновения и, дайте угадаю, тепло?! – спрашивает Буньяр, подняв глаза, и Юдей, с удивлением видит передо собой не взрослого инженера, а любопытного ребёнка.

– Приятно познакомиться, мар Мелоним, – церемонно говорит она и улыбается. – Не только.

– Ты свободен? – спрашивает Хэш.

– Пару минут для друзей найду, – отвечает Буньяр. Юдей кажется, что главный мандсэм совсем не в курсе того, что происходило в СЛИМе в последние дни, если так сходу называет себя её другом. Тень касается её лица, но тут же отступает.

– Можешь показать нам лаборатории?

– О, да! Как раз подоспел новый тцаркан, хочешь посмотреть?

– Уже вырос?

– Да. И с ним никто не может справиться.

– О чём вы? – спрашивает Юдей.

– А, легче показать.

Буньяр с ходу берёт быстрый темп и идёт, почти не смотря вперёд, всё время оборачивается и что-то рассказывает. В его памяти хранится вся история СЛИМа: неудачи, ошибки, открытия и гениальные прорывы за семьдесят с хвостиком лет.

На заре существования СЛИМ просто наблюдал кхалон. Не было ещё комплекса, а лаборатории представляли собой несколько палаток в огромной пещере, куда спускались по длинной лестнице, вырубленной в скале. Первопроходцам приходилось всё испытывать на себе, и потому многие гибли. Дело было даже не в самом мэвре, впервые экспедиция туда отправилась только через три года, после образования ведомства, сколько в следах, которыми изобиловала пещера. Тут были и небольшие лужицы лимфы, и несколько облачков пара, и куски кизеримов, большей частью сгнившие или даже истлевшие, но для первых исследователей всё равно очень любопытные.

– Конечно, многих убила лимфа, – рассказывает Буньяр. – Только поняли это далеко не сразу. Достаточно крошечной капли, чтобы организм начал меняться. Уникальное вещество. Химики и биологи мёрли как мухи, а руководство ничего не могло понять. Считали, что это из-за специфического влияния самого кхалона, но он-то, как раз, безобиден…

Юдей смотрит на правую руку и встряхивает головой, отгоняя воспоминания.

– Потом правила ужесточили, зато и смертность понизилась. Кхалон оградили сначала отдельной палаткой, потом возвели купол. Тот, что стоит сегодня – пятый по счёту. Новые материалы, – поясняет Буньяр, наткнувшись на вопросительный взгляд Юдей. – А с лимфой пошли подвижки, когда изобрели микроскоп, кстати, тоже здесь, но об этом мало кто знает. Выяснили, как она влияет на кровь и запретили контактировать с ней без спецодежды, да только к тому времени и контактировать было не с чем уже. Образцы закончились.

– И тогда…

– Тогда экспедиции. Первая, это, конечно, чудовищная ошибка, но что им было делать? Только пробовать.

– Но это ужасно!

– Жизнь первопроходца – концентрированный риск.

Первые смельчаки были отлично снаряжены, по последнему слову техники того времени. Их головы защищали непроницаемые для жидкости маски, одеты они были в цельные комбинезоны. Даже окажись они под дождём из лимфы – всё им было бы нипочём. Но по ту сторону отравленным оказался воздух, так что вернувшиеся скончались в течение нескольких часов. Трагедия послужила источником вдохновения для новых изобретений. Люди работали сутками, продвигались рывками и то время принято считать кузницей будущих мандсэмов. Инженеры и техники всех мастей работали вместе, перенимали знания друг друга и вскоре выделились в отдельное сообщество, чьи навыки, умения и знания рождали то, что ещё несколько лет назад считалось невозможным.

– Я бы хотел оказаться в том времени, поработать с нашими предшественниками… – мечтательно говорит Буньяр.

– А сколько вы здесь? – спрашивает Юдей.

– О, всего лет пятнадцать. Ничего выдающегося пока не сделал…

Со стороны Хэша раздётся булькающий звук. Буньяр останавливается и хмурится.

– Бун скромничает. Он изобретатель электрического генератора. Весь Хагвул светится благодаря ему.

Глаза Юдей превращаются в два ровных круга.

– Вы?!

– Нет, это не я, – ворчливо, но не без смущения отмахивается Буньяр. – Без десятков людей, которые помогали с устройством, первым прототипом и вообще, без тцоланимов и их далака от генератора вообще не было бы никакой пользы. Так что это не я.

Хэш широко улыбается, и Юдей вновь замечает не человечески острые клыки. Мандсэм закатывает глаза и продолжает рассказ.

Когда прототипы скафандров были готовы, их дважды испытали под водой залива, в тайне вывозя добровольцев и команду под покровом ночи. Тогда это сделать было легко, городское освещение состояло из сотни маслянных фонарей, да и те большей частью концентрировались на Кричащем острове и Мраморной дороге.

Костюмы продемонстрировали потрясающие результаты, хотя и были довольно хрупки. Но с этим предстояло разобраться позже, а сейчас всем не терпелось увидеть мэвр. Люди вновь готовы были рисковать. В этот раз один счастливчик пережил экспедицию. Он рассказал, что буквально через несколько минут их атаковали страшные твари, чем-то отчасти похожие на хаоламских животных. Того счастливца звали Гуда Рубали и он стал первым тцоланимом. Пока мандсэмы собирали оружие, обмундирование и приборы, он рисковал своей жизнью погружаясь буквально на две-три минуты, собирал образцы, а потом описывал всё, что видел.

Так медленно, урывками СЛИМ узнавал всё больше о мэвре. Появились два направления: одни предлагали только наблюдать, другие же хотели полномасштабного вторжения, захвата плацдарма и научного аванпоста в мэвре.

– Экспедиция Филина, Йонима Гона, была одной из тех, что должна была положить начало экспансии. Но, не вышло. Вот он, – Буньяр тыкнул пальцем в Хэша, – спутал СЛИМу все карты, а потом уже мэвр начал посылать своих разведчиков…

– Разведчиков?

– Кизеримов, – поясняет гигант. – Есть теория, что это я их привлекаю. Доказать невозможно.

– Почему же? – влезает мандсэм. – Можно отправить тебя в мэвр на месяц. Заодно соберёшь информацию о своей родине.

– Филин никогда этого не допустит.

– Да знаю, – бурчит Буньяр. – И помечтать нельзя. А здесь оружейная лаборатория, пришли.

Комната, размером с хорошую гостиную, уставлена металлическими столами и верстаками диковинной формы, с шлангами и чем-то вроде свечек на металлических рукоятках. На столах у дальней стены покоятся прозрачные контейнеры, наполненные лиловой слизью. В одном из них барахтается что-то большое и темное. Иногда оно приподнимается над поверхностью, попискивает и тут же ныряет на дно.

– Новая разработка, – поясняет мандсэм. – Точнее… это что-то на стыке инженерии и биологии, и я до сих пор не придумал, как это назвать. Пришлось поэкспериментировать с дозировками лимфы, эвецита и барзеля, потому вышло грубовато, но, по моим расчётам, крайне эффективно. Вот только он никому не даётся.

Прежде чем Буньяр заканчивает фразу, Юдей проскальзывает за его спину и подходит к контейнеру. Существо внутри всплывает: оно походит на большую безшёрстную крысу с огромной пастью. Нижняя часть тела тянет его ко дну, а верхняя цепляется за край с помощью крошечных лапок. Омерзительный внешний вид вызывает в сердце Юдей жалость и она тянет руку, чтобы погладит бедного уродца. Существо задумчиво рассматривает её пальцы и широко раскрывает пасть.

– Ложись!

Кто-то дёргает женщину за плащ, от чего она заваливается назад. Прямо перед её лицом с визгом пролетает ослепительно-голубая молния. С громким треском она бьёт в потолок, выбивая из камня искры и мелкую крошку. По всей лаборатории раздаются аплодисменты и восторженные крики.

– Ч… что это…

– Я же говорю, не даётся, – с улыбкой говорит Буньяр, подходя к распростёртой на полу женщине и помогая ей встать. – Обычно они покорные и сами лезут в руку, даже большие. А этот агрессивный. Если не придумаю, что с ним делать, придётся уничтожить. Хотя, жалко, конечно. Исключительный, вышел, засранец.

Юдей поднимается и смотрит в сторону контейнера. Тцаркан опускается на дно своего маленького бассейна, крошечного мирка, за пределами которого ему попросту не выжить.

«Кое на кого смахивает», – думает она и отворачивается.

– Ладно, пойдёмте, покажу новый прототип ваших плащей. Мы облегчили их, как ты и просил, Хэш. Хэш?

Как гигант незаметно оказался у контейнера с тцарканом секрет как для Буньяра, так и для Юдей. Охотник замер и смотрит внутрь, не отводя глаз. Тцаркан вновь показывается на поверхности, вот только в этот раз ведёт себя по другому: смотрит серьёзно, пасть держит закрытой, тянется крошечным носиком в сторону Хэша. Юдей хочет позвать гиганта, но мандсэм сжимает её локоть и подносит указательный палец к губам.

Между тцарканом и Хэшем устанавливается тонкая связь, которую никто из людей увидеть не может, только Юдей слышит отзвук тихой мелодии. Тцаркан медленно описывает круг по поверхности, вновь возвращается к краю. Лоб охотника блестит от пота, глаза вспыхивают янтарным пламенем. Юдей и Буньяр завороженно наблюдают за странной парой и пропускают тот момент, когда тцаркан, качнувшись, переваливается через бортик и летит вниз. Прямо в руки Хэша.

Гигант подхватывает скользкое тельце и оно преображается на глазах. Нижняя часть тцаркана, похожая на каплю из металла с синим отливом, вытягивается, приобретает знакомые формы пистолетной рукояти, только огромной, как у револьверов из Западной Великой империи.

– Впервые такое вижу, – шепчет Буньяр, а Хэш, тем временем, поглаживает спинку тцаркана и тот довольно изгибается в ответ на ласку. – Запечь! Его надо скорее запечь!

– Запечь?! – ужасается Юдей. Мандсэм бросается к ящику, подключенному к большой трубе, уходящей в потолок, открывает дверцу и Хэш кладет оружие внутрь.

– Что вы делаете?!

– Необходимое, – поясняет гигант, поворачиваясь к ней. Он выглядит уставшим, глаза потускнели, а морщины на лице стали глубже.

– Да, – говорит Буньяр. – После трансформации их нужно поместить в горячую среду, чтобы закрепить форму, закалить. К тому же, они отращивают внешний слой кожи в этот момент.

– Так сейчас оно… голое? Было голым?!

– По сути да.

– Тогда почему ему не было больно?

– Было! – отвечает мандсэм, поворачивая ручку. – Воздух нашего мира причиняет им страдание, поэтому мы и помещаем их в благоприятную среду. В естественных условиях они развиваются внутри больших утроб, внешних, как правило.

– В естественных условиях? Это кизерим?

– Один из обитателей мэвра, с которым у нас сложились хорошие отношения, – радостно сообщает Буньяр. – Между прочим, это последний подарок первого тцоланима. Он вытащил одну такую тварь, взрослую, сюда, наблюдал и изучал её, смог искусственно оплодотворить и вырастить первый выводок тцарканов. Некоторые из тех особей до сих пор живы и служат ибтахинам верой и правдой.

– Гуда Рубали ушёл из СЛИМа после того, как у него получилось приручить их? – не понимает Юдей.

– О, нет. Одна из тварей убила его. Случайно, – отвечает Буньяр без доли сожаления или иронии, словно объясняя прописные вещи. – Хэш, тебе надо будет вернуться за ним завтра. После запекания они смиреют, но мало ли.

– Хорошо, – глухо отзывается Хэш. – Я… зайду в… госпиталь.

Он плавно оседает на пол. Старается устоять, но ноги превращаются в мясные столбы. Что-то впивается в сознание гиганта как настырное насекомое.

– Хэш!

– Да.

– Что с тобой?

– Ноги, – вяло отвечает он. Язык заплетается и слова напоминают свалку из букв.

– У вас есть каталка? Кресло?

– Есть… сейчас!

Юдей поднимает голову и встречается с десятком пар глаз. Сквозь стены на них смотрят лаборанты и исследователи, отвлёкшиеся от своих дел. Они просто смотрят. Как рыбы в аквариуме, чудом сфокусировавшие взгляд на чём-то снаружи.

Глава 11

Хэш Оумер опускается на дно.

Вода обнимает, мягко давит на грудь и плечи. Сверху горит ярко-голубой шар, искажённый рябью.

Хэш может дышать: ноздри закрыты чем-то склизким и живым. Существо впитывает воду и выделяет кислород в дыхательные пути. Оно слишком маленькое и готово сотрудничать с кем-то большим, чтобы выжить.

«Откуда я это знаю?» – думает Хэш, но вместо ответа слышит знакомый скрип ржавых шестерней. Он знает, кто разговаривает на этом языке, но не может его разглядеть, хоть вода прозрачна. Куда он погружается, что тянет его вниз? Всё, что Хэшу остаётся – смотреть вверх на недосягаемый голубой шар.

«Я сплю?» – думает гигант, но заклинание, сработавшее в прошлый раз, остаётся обычной мыслью. Тогда он пробует развернуться так, чтобы опускаться лицом вниз, но и это ему не удаётся.

Тело не то чтобы отказывается повиноваться. Оно выполняет команды, послушно шевелит руками и ногами, но не меняет положения в пространстве. Как будто нет ни верха ни низа, только одна плоскость. На мгновение Хэшу кажется, что он вернулся в двухмерный мир карандашных набросков и, чтобы опровергнуть или подтвердить догадку, он выпускает ментальный щуп.

Щупальце появляется из основания шеи, в той точке, где позвоночник соединяется с головой. Молочно белое, блестящее, оно вырастает до полутора метров в длину. Подвижный закруглённый кончик ощупывает пространство вокруг.

Хэша оглушает поток, образованный тысячами сознаний. Он обладает свойствами материальных предметов: цвет, плотность, запах. С некой долей вольнодумства его можно принять за подводное течение. Широкий лилово-чёрный поток, в самом центре которого внезапно оказывается гигант.

Щуп мечется из стороны в сторону, его будто хлещут резкими порывами невидимого ментального ветра. Что-то в этом потоке раззадоривает и щекочет щупальце, но, в то же время ранит его, оставляя длинные кровоточащие ссадины и царапины на белой коже, которая здесь, в пространстве то ли сна, то ли видения, материальна. Хэш пытается спрятать его, но щуп не подчиняется приказам хозяина. Как расшалившийся пёс, он лакает поток, оставляя в нём целые куски плоти. Гигант может только завороженно наблюдать, как истончается щупальце, приобретает изящную форму искрящейся ледяной иглы.

Вновь уши охотника заполняет скрежет шестерней. Хэш морщится, старается отстраниться от чудовищного звука, но он проникает прямо в мозг и впивается зазубренным клыками в серое вещество. В какой-то момент ему кажется, что он сходит с ума, потому что звуки обретают подобие смысла. Пока не связного, но легко транслируемого на обще-континентальный. Спустя долгие, растянутые чужой волей минуты Хэш осознает, что понимает чужой язык.

– Сын мой, сын мой, сын мой, сын мой, сын мой, – бесконечно повторяет знакомый голос. Хэш отпускает напряжение, скопившееся в мышцах рук, ног и шеи, отдаётся потоку и даёт ему нести себя. В тот же момент пространство вокруг стремительно меняется: изгибается лентами Мёбиуса и складываться в самое себя. Гиганта сжимает и расплющивает. Мгновение он действительно чувствует себя карандашным наброском, но ощущение быстро проходит. Ярко вспыхивает шар наверху, и Хэш понимает, что стоит на твёрдом полу. Перламутровые тёмно-серые и жемчужные плитки образуют узор из концентрических кругов, с ним в центральной точке.

– Сын мой, – повторяет существо в капюшоне, которое теперь уже не скрывается.

– О…те…ц? – с трудом произносит Хэш. Горло, не привыкшее к фонетике нового языка, будто режут ржавым ножом.

– Да! Да, Акхи!

– Акхи?

– Ты – Акхи!

Хэш уже слышал это слово, но не понял, что это имя. А сейчас… его отвлекает слишком многое: мягкая накидка, прикрывающая его наготу и появившаяся ниоткуда, он мог бы поклясться, что никогда такой не видел; щекотка в затылке, как будто бы от букашек, забравшихся в черепную коробку; непрекращающийся скрежет, хотя, казалось бы, он должен пропасть. И существо перед ним. Его… отец.

– Меня зов… зовут Хэш.

– Нет! Акхи! – неожиданно рявкает собеседник. – Я – Хэйрив. Ты – Акхи!

Хэш ничего не чувствует. Он узнаёт своё имя, имя отца, он много раз представлял себе в юности этот момент, и вот, он должен переживать и чувствовать, как заполняется пустота в той части сердца, откуда была вырвана память о настоящих родителях, но ничего не происходит. Дыра так и зияет и, исподволь, отражается во всех действиях, мыслях и чувствах Хэша.

– Хорошо, отец, – говорит он, и только сейчас замечает слёзы на щеках существа, стоящего напротив.

– Я нашёл тебя, – говорит Хэйрив и, вытянув вперёд руки, идёт на сына. Он выглядит ошеломлённым, уставшим и безумно старым. Хэш никогда не видел своих сородичей и вид отца, вид существа, одной с ним расы, производит огромное впечатление. Когда гигант ощущает прикосновение больших рук к плечам, когда чувствует странную смесь запахов, исходящую от обнявшего его создания, когда лоб Хэйрива касается его лба, Хэша будто выбрасывает за пределы всей известной ему жизни.

Он видит мэвр. Истинное название мира по ту сторону кхалона – Тебон Нуо, так его именуют микнетавы, обитатели и повелители благословенных равнин и холмов, рек и озёр, гор, морей и неразумных бадоев. Перед глазами Хэша, как живые, встают города, чарующие ассимитричной изысканностью зданий, дремучие леса, острые заснеженные пики. Длинная череда микнетавов в дорогих одеждах; последняя в ряду заставляет гиганта заплакать – он узнаёт свою маму. Женщина благородного рода, наделённая не только красотой острых черт, но и мудростью, улыбается Хэшу сквозь толщу времён, и он хочет порвать этот барьер, обнять её и услышать те слова, что она беззвучно шепчет, но не может. Когда отец отнимает лоб и отодвигается, чтобы вновь увидеть сына, слёзы текут по щекам обоих.

– Отец, столько лет…

«Где ты был?! Почему не пришёл за мной?!»

– Сын мой, сын, – Хэйрив говорит, то и дело сжимая плечи сына. Потрясение ещё не прошло, порой он сжимает так сильно, что Хэшу становится больно.

– Почему ты не отвечал?

– О чём ты?

– О посланиях. Люди оставляли их около кхалона. Надеялись, что вы, кто-нибудь, выйдете с ними на связь.

– Я не получал посланий, – говорит Хэйрив, и Хэш замечает, что лицо отца меняется. Слёзы и радость уступают место затаённому гневу.

– Но, как? Ты показал мне, что в этом мире ты король. Неужели тебе не сообщали о находках? Об окне в другой мир?

– Ох, сын, моё положение в Тебон Нуо долгое время оставалось плачевным. Годы ушли на то, чтобы вернуть то, что принадлежало мне по праву, и ещё столько же, чтобы отыскать тебя и научить говорить так, как принято среди микнетавов. Я знал, что однажды этот день придёт, но сколько лет… Смотреть и не сметь касаться, не уметь сказать. Сын мой…

Какие-то слова Хэш слышит, но большая часть смыслов передаётся напрямую в сознание. Долгое время гигант этого не замечает, но как только картинки перед глазами становятся слишком яркими, он отстраняется и внимательно смотрит на Хэйрива. Ментальная игла, похожая на ту, что теперь есть у Хэша, но только намного темнее, поднимается над стариком и изгибается в сторону охотника. Хэшу даже не нужно проверять. Он чувствует, как чужая воля проникает в его голову, и силой разрывает связь, пользуясь своим ментальным щупом как ножом.

– Даже без Кодо ты поразительно хорошо владеешь хасса-абаб – говорит Хэйрив, отступая на шаг назад и примирительно поднимая руки. – Прости, что я действовал так грубо. Но теперь ты понимаешь меня и сможешь понять любого микнетава в Тебон Нуо.

– Хасса-абаб? Кодо?

– Позволь мне…

Ментальная игла плавно движется к Хэшу, касается его головы и беспрепятственно проходит дальше.

«Хануал, – неожиданно всплывает слово. – Эта штука называется хануал»

Знания всплывают в памяти сами собой. Всего за несколько секунд Хэш узнает о многих аспектах жизни микнетавов.

– Мы общаемся с помощью хасса-абаб, – рассказывает Хэйрив. – Это великий дар, полученный нашим народов от Ку’Луан. Кто это ты узнаешь позже. Вскоре Кодо распустится в тебе, как цветок в плодородной почве, и ты познаешь наш мир так же, как познают его юные.

Хэш кивает. Он уже ощущает, как в его память мягко встраиваются отдельные, пока не связанные понятия о Тебон Нуо. Так, например, он понимает, что Кодо, что-то вроде ментальной энциклопедии, которую закладывают в голову каждого микнетава ещё в младенчестве, но доступ к нему сознание получает не сразу, а постепенно, из года в год, вплоть до совершеннолетия. После Кодо начинает видоизменяться вместе со своим хозяином, аккумулируя в себе опыт жизни каждого отдельного микнетава.

Может показаться, что Кодо избавляет от целых лет учёбы, но, на самом деле, юное поколения всего лишь не занимается изучением пыльных фолиантов. Практические навыки им приходится нарабатывать так же долго и упорно, как и людям.

– Спасибо, отец, – говорит Хэш. Хануал Хэйрива покидает лоб сына и охотник вытягивает свой, чтобы поведать отцу о Хаоламе и том, чему его обучили люди. Но игла наталкивает на непреодолимый барьер в нескольких метрах от старика.

– Я не желаю знать о том, что они делали с тобой, сынок.

– Отец, они не…

– Сын, я чувствую твою боль и догадываюсь, что эти существа притворялись, чтобы запутать тебя. Возможно, ты даже отравлен жалостью, а то и любовью к ним, но поверь, они – настоящие чудовища.

– Отец, ты не…

Хэйрив показывает жест, в котором Хэш читает намерение показать что-то ещё. Гигант кивает, хануал Хэйрива опутывает его сознание. Перед глазами появляются картинки.

Оказывается, кизеримы не умирают в тот момент, когда уничтожаются их сердца или головы. Меркнет сознание, но лимфа некоторое время остаётся активной и микнетавы могут видеть, даже сквозь кхалон, то, что происходит с их питомцами.

– Бадои, неразумные обитатели Тебон Нуо, могут быть опасны, и мы часто обуздываем их порывы с помощью хасса-абаб, но они остаются живыми существами. Люди разделывают их, перерабатывают, превращают в машины, в топливо, в инструменты. Ни одно живое существо не заслуживает того, чтобы им пользовались так.

– Но они опасны! Они вторгаются в наш мир, убивают людей.

– Они голодны и напуганы…

– Никто этого не знает. И не видит!

– Достаточно лёгкого прикосновения хануала, чтобы…

– У людей нет хануала.

Хэйрив замирает. Ветер, пришедший неведомо откуда, поднимает полы его плаща и хлопает ими, так что старик становится похож на диковинную страшную птицу. Хэйрив улыбается, и Хэш замечает длинные клыки. Прямо как у него самого.

– Что?

– У них нет ничего, хотя бы отдалённо похожего на хануал. Люди умеют… представлять, что чувствуют их сородичи, называют это эмпатией, но это ненадежный инструмент…

– Как же они общаются?

– Словами. Жестами. Едва заметными движениями тела и лиц.

– Как примитивно, – тянет Хэйрив, отворачиваясь от сына. Ветер стихает, но полы плаща остаются висеть в воздухе, словно их поддерживают чьи-то невидимые руки.

– Отец…

– Как ты их назвал?

– Люди. Они зовут себя людьми.

– Что ж, сын мой. Ты облегчил мне задачу. Я и не думал, что люди сродни бадоям, хоть и похожи строением на нас. Это всё упрощает…

– Отец, что ты задумал?

– Крепись, Акхи. Время Вызволения грядёт. Мы обрушимся на бурден, сокрушим людей и вернём тебя дом…

Хануал Хэша проникает сквозь защиту Хэйрива одним дерзким, непредсказуемым движением. Микнетавы, в большинстве своём, на такое неспособны. Скользнув вдоль щупа Хэйрива, хануал Хэша прошивает затылок отца и начинает транслировать все воспоминания гиганта о Хаоламе. Детство, СЛИМ, Хагвул. Йоним Гон, Хак Арева, Юдей…

Образ женщины неожиданно бьёт и по самому Хэшу. Он чувствует в груди покалывание и теплота разливается вокруг него, хануал наполняется золотистым свечением и в голове охотника всплывает тот день, когда Юдей напала на ибтахинов. Опасная и хрупкая одновременно.

«Что это?»

– Мерзость! – рявкает Хэйрив, разрывая связь. – Люди во много раз хуже бадоев. Они использовали лимфу, чтобы создавать выродков! А значит заслуживают уничтожения. А что касается тебя, Акхи…

Отец подходит и берёт сына за руку.

– Ты отравлен. Я никогда не прощу их за то, что они сотворили с тобой, но ещё не поздно. Микнетавы признают тебя не только моим возвратившимся сыном, но и своим будущим королём. Чего бы мне это не стоил. Ждать осталось недолго.

Глаза Хэйрива вспыхивают багровым светом. Он нехотя отпускается руку Хэша, кивает ему и взмывает вверх, словно бы никакого притяжения нет, да и комнаты тоже. Гигант запрокидывает голову, но вместо потолка или неба видит только черноту и дрожащие очертания голубого светящегося шара. Он снова в чёрной воде, снова не чувствует своего тела.

«Отец, зачем тебе это?»

И тут же нагоняет следующая мысль.

«Это всё было по-настоящему?»

Хэш прислушивается к себе. Кодо тихонько нашептывает ему что-то, что он ещё не в силах понять.

«Это не сон».

Но охотник по-прежнему в западне. Он пытается проснуться, но у него не выходит, пока он не вспоминает о Юдей. Одна мысль о ней наполняет его странной силой, открывает неведомый щедрый источник в глубине сердца. Хэш ничего подобного не испытывал никогда в жизни. Это радует и пугает одновременно. К телу медленно возвращается чувствительность.

«Нужно выбираться».

Думает Хэш и вновь смотрит на голубой шар. Он далеко, но теперь микнетав чувствует в себе силы доплыть до него.

>>>

– Бей! Бей, я говорю!

Юдей сгибает кисть под немыслимым углом и пытается нанести ударить тренировочным шестом, но тут же получает по руке, палка с грохотом падает и скачет по деревянному полу. Рассечённая костяшка набухает кровью, тоненький ручеёк скользит к ладони, а с неё, мелкими рубиновыми каплями, падает на пол.

– Сколько раз я тебе говорила…

– Из этой позы ударить невозможно! – перебивает Юдей, и тут же получает тычок в рёбра. Кость хрустит, но к этому звуку, ощущениям и боли начинающая охотница привыкла. Теперь всего лишь пол дня дышать с трудом.