Текст книги "Пес войны (СИ)"

Автор книги: Мария Архангельская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 27 страниц)

– Зачем вы спрашиваете?

– Прежде чем ответить на ваш вопрос, я хотел бы услышать ответ на свой.

– Да, я бы им воспользовался, – сказал Каниэл. Разговор начал его настораживать.

– Но вы не верите в то, что это возможно, не правда ли?

– Вы совершенно правы, господин Орнарен.

Халдар помолчал, глядя в небо.

– Беда не в том, что разрушены стены, – наконец сказал он, – их можно отстроить. Беда в том, что не осталось тех, кто сможет это сделать. Я, как вы понимаете, имею в виду не только камни. Погибла душа Коэны, лучшие её люди. Те, кто уцелел, как ни обидно это сознавать нам с вами, всего лишь неудачники. Да, нам повезло остаться в живых, но мы выжили именно потому, что оказались неспособны на большее. Имевшие истинное мужество и силу духа сражались до конца и остались там, в пепле великого города. Теперь есть лишь те, кто сбежали. И либо, подобно нам, пошли на службу к победителю, либо сидят в Тинине тише воды, ниже травы, и счастливы уже тем, что им позволено дышать. Да, Коэна умерла безвозвратно.

Орнарен помолчал, ещё раз окинул взглядом небосвод и крыши дворца, после чего взглянул собеседнику в глаза.

– Но ведь можно создать что-то новое, – сказал он.

– Именно этим мы с вами и занимаемся, – заметил Каниэл.

– Но то ли мы делаем, что нужно?

– Что вы имеете в виду?

– Посмотрите вокруг, господин Лавар. Кто нас окружает? Рабы. Можно сказать, конечно, бывшие рабы, но рабская натура неизживаема, в какие бы одежды она не рядилась. Вы же умный человек, господин Лавар. Неужели вы и вправду верите, что нынешние хозяева жизни способны на что-то путное? Да, Гирхарт Пёс великий полководец и неплохой политик, я не спорю, но на кого он опирается?

– На тех, кто привёл его к власти. Было бы странно, если бы он поступал иначе.

– Не скажите, господин Лавар. Ладно, пусть он не мог найти других солдат, кроме рабов, но зачем ему понадобилось делать из них генералов? Зачем понадобилось ставить их на высшие государственные посты? Неужели, кроме них, нет достойных людей?

– И вы можете назвать этих достойных?

– Разумеется. Не всех, на некоторые должности ещё придётся искать, но нет никаких сомнений, что мы их найдём.

– Мы?

– Да, господин Лавар, мы. Я не одинок в своих воззрениях. И я уверен, что мы можем спасти государство. Коэну не восстановишь, это так, но мы можем пойти по пути наших предков, нашедших себе новую родину после гибели Райды и приведших её к величию.

– Что-то подсказывает мне, – медленно сказал Каниэл, – что император о ваших планах не знает.

Орнарен возвёл глаза к небу.

– Господин Лавар... Император мог бы сделать всё это сам, но он предпочёл другой путь. И даже если он осознал свою ошибку, он уже не сможет её исправить. Как вы справедливо заметили, он опирается на тех, кто привёл его к власти, и теперь не может развязаться с ними при всём желании.

– Значит, для исполнения ваших планов...

– У императора есть сын.

Некоторое время Каниэл молчал, изучая гравий дорожки у себя под ногами. Потом поднял взгляд на собеседника и покачал головой:

– Я не могу с вами согласиться, господин Орнарен.

– Но подумайте, господин Лавар...

– Нет. Поверьте, это окончательный ответ. Я не буду участвовать в этом деле, и искренне советую вам от него отказаться. Вы совершаете ошибку, господин Орнарен.

Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза.

– Что ж, – наконец сказал Халдар, – очень жаль. Я могу рассчитывать на вашу порядочность и чувство чести?

– Разумеется. Можете считать, что я ничего не слышал.

О состоявшемся разговоре Каниэл размышлял весь день. Неужели Орнарен действительно решился на заговор? Как глупо... Сколько там не говори о том, что бывшие рабами не способны ни на что путное, это, во-первых, неправда, а во-вторых, ничего не меняет. Они ни за что не согласятся уступить господствующее положение, и никто бы на их месте не согласился. В этой ситуации убить Гирхарта Пса означает не только не избавиться от бывших рабов, но и ополчить их против себя, что равносильно самоубийству. Сейчас коэнцев при дворе терпят, а вот что будет, когда император перестанет сдерживать общую к ним неприязнь, и думать не хочется. И уж точно к власти их и близко не подпустят. Найдётся, кому занять опустевший трон. Тот же Дарнилл, к примеру, а нрав у него крутой, и, как говорит пословица, лучше злой пёс, чем добрый волк. Сейчас его удерживает привязанность к Гирхарту, тогда же не будет сдерживать никто и ничто. Ах, Дарнилл, скорее всего, своего патрона не переживёт? Найдутся другие. И чем от большего соратников Гирхарта вы отправите в могилу, тем больше будет желающих занять их место. Так на что же вы рассчитываете? Гирхарт Пёс – единственная гарантия вашей безопасности и высокого положения, а вы пилите сук, на котором сидите!

Но каков Орнарен! Как ни относись к разрушителю Коэны, по отношению к Халдару император выступил истинным благодетелем, позволив занять такое положение, о котором тот раньше и мечтать не смел. И вот она, благодарность! Помнится, Гирхарт говорил, что будет работать с Орнареном, но доверять ему не будет никогда. И правильно, что не будет, вот только хватит ли у него проницательности, чтобы заподозрить заговор? Сам Каниэл никогда бы не заподозрил. Именно потому, что не ожидал от, бесспорно, умного человека подобной глупости.

Впрочем, есть ведь ещё господин Шармас. Ему всяческие заговоры разоблачать по должности положено. Однако сейчас внимание Шармаса сосредоточено на Тинине и прочих зарубежных странах. Именно оттуда в основном и ждут подвоха, свой же двор особых опасений не внушает. А если бы и внушал... Сколько было императоров в той же Коэне прямо-таки помешанных на собственной безопасности, и что же? По меньшей мере трое из них погибли в результате заговоров, и это не считая тех случаев, когда только боги знали, скончался ли монарх от естественных причин, или ему, скажем так, помогли. А ведь Гирхарт не бережётся. Не сказать, чтобы совсем, но входящих к нему не обыскивают, улицы, когда он проезжает по городу, от толпы не расчищают, и даже еду на его трапезах не пробуют. Забрался же лучник на крышу дворца, а если бы постарался, то и во двор бы проник. И если Орнарен и его сторонники будут осторожны, то у них может и получиться. И тогда...

Каниэл закусил губу. Интересы всей Рамаллы, не говоря уж о его собственных, требовали, чтобы Гирхарт Пёс жил и здравствовал. И хотя, конечно, не в силах Каниэла предусмотреть все опасности, поджидающие императора, от одной конкретной он его избавить может. И сделать это очень просто – пойти к господину Шармасу и рассказать о готовящемся разговоре.

То есть – донести? Мерзко. К тому же он обещал... Честь дворянина и обыкновенная порядочность требуют держать данное слово. А на другой чаше весов лежит страх. Перед новой гражданской войной, перед возможной гибелью – своей, жены, их будущего ребёнка. Такой вот весёлый выбор...

Видимо, его переживания отразились на его лице, так как Лаэна, встретившись с ним за обедом, с тревогой спросила, что с ним случилось. Каниэл отговорился делами, а потом подумал, не посоветоваться ли с ней. Она не любит Гирхарта и его присных, но она умна и не может не понимать того, что очевидно ему. А значит, окажется перед той же дилеммой. Нет, жена не сможет сказать ему ничего, чего он не сказал бы себе сам. Проблемы нужно решать самому, а не перекладывать на других.

Колебался Каниэл несколько дней. Конец его нерешительности положила встреча с императором, когда Лавар представил ему на утверждение закон о даровании гражданства жителям Тинина. Ни о каком восстановлении власти коренным тининцам речь уже, разумеется, не шла. Послушав для вида прения своих бывших союзников, император заявил, что раз они не способны договориться между собой, то корона не достанется никому из них. Кто не согласен – может убираться на все четыре стороны, в Тинине его никто не держит. Тогда в Императорском совете несколько дней ломались копья при решении вопроса, давать ли жителям новой провинции равные права с жителями Рамаллы, и если да, то всем ли. Каниэл обеими руками был за то, чтобы сделать равноправными гражданами всех, невзирая на происхождение и убеждения. К общему решению члены совета так и не пришли, поэтому окончательное решение вынес Гирхарт, поддержавший Каниэла. Когда же кто-то из членов совета заикнулся о судебном преследовании тининских коэнцев за их козни против Сегейрской империи, император, предвосхитив слова своего юридического советника, резко ответил, что в тот момент они не были подданными империи, и её законов, следовательно, не нарушали, а потому ни о каком преследовании не может быть и речи.

Промолчавший весь Совет Дарнилл только поморщился – ясно было, что будь его воля, всех оставшихся коэнцев если не вырезали бы подчистую, то точно лишили бы всех прав, – но вслух маршал возражать не стал. Теперь Каниэл живо вспомнил этот эпизод, следя за тем, как перо в руке Гирхарта скользит по пергаменту, оставляя размашистую подпись.

– Готово, – Гирхарт помахал листом, высушивая чернила, и спрятал его в папку. – У вас есть какие-нибудь дела в ближайшие пару часов?

– Нет, Ваше Величество.

– Тогда как насчёт того, чтобы помахать мечом? – Гирхарт поднялся. – Давненько мы с вами не разминались.

Они спустились в фехтовальный зал. По дворцу Гирхарт обычно ходил без сопровождающих. Стражи на своих постах салютовали проходящему императору, тот отвечал кивком или взмахом руки. Каниэлу было известно, что Гирхарт знает всех стражников по именам, может запросто заглянуть к кому-нибудь из них в гости, помнит их жён и родственников. Знал Каниэл и то, как это льстит и рядовым, и офицерам, говорящим о своём императоре не иначе, как с восторгом. Да, они, без сомнения, с радостью отдали бы за него свои жизни, но в любой обороне можно найти лазейку.

– Ваше Величество, а вы не опасаетесь покушений? – неожиданно спросил Каниэл. – Ведь одно уже было.

– Даже не одно, – спокойно ответил Гирхарт. – Меня тут недавно отравить попытались. Но это была самодеятельность одного из слуг, так что мы с Шармасом не стали поднимать шума. А почему это вас вдруг заинтересовало?

– Вспомнил несколько занятных примеров из древности. Простите за пустое любопытство, но как же вам удалось спастись?

– Он сам себя выдал. Отравителям следует иметь нервы покрепче.

Каниэл промолчал. Они вошли в зал, он был почти пуст, да и немногие тренировавшиеся в нём тут же испарились после властного жеста монаршей руки.

– А вам самому в голову нечто подобное не приходило? – неожиданно спросил Гирхарт, когда они уже встали в стойку.

– Нет, – Каниэл от неожиданности едва не пропустил выпад, – никогда.

– Отрадно слышать, – Гирхарт попытался зайти с другой стороны. – Знаете, когда я только начинал, смерть казалась мне едва ли не предпочтительнее правления. Пусть всё летит к демонам, не огорчусь, думал я. А теперь понимаю, что ошибался. Я не хочу умирать, и терять корону тоже не хочу. Я не желал власти, но, коль скоро она мне досталась, я её не отдам.

Каниэл молчал, сосредоточившись на бое. С чего бы это императора потянуло на откровенность, с некоторой досадой подумал он. Впрочем, я сам начал.

Император ударил, но Лавар отбил удар и сумел дотянуться до противника кончиком клинка. Гирхарт опустил оружие и отступил на шаг, как показалось Каниэлу, пряча досаду.

– Увлёкся, – хмуро бросил он. – У кого вы, кстати, учились?

– У Растона, Ваше Величество.

– Занятно. Выходит, у нас с вами был один и тот же учитель.

– Вы жили в Коэне? – спросил Каниэл.

– А как же, – хмыкнул император. – Мы с вами даже встречались. Мельком, правда.

Каниэл напряг память, но ничего не смог вспомнить.

– Это было до войны?

– Смотря какой. После Внутренней, но до Императорской.

Каниэл нахмурился. В год начала второй гражданской войны, которую теперь называли Императорской, ему было двадцать лет. Был ли у него в юности знакомый, похожий на Гирхарта Пса?

– Не трудитесь, – император с усмешкой наблюдал за его потугами. – Раз не вспомнили раньше, не вспомните и теперь.

Каниэл неопределённо пожал плечами. Раньше он считал, что Гирхарт – рамалец. Конечно, многие из рамальцев жили в Коэне, но не мог ли Гирхарт быть коэнцем? Вряд ли. Что могло заставить коэнца пожелать гибели собственному городу? Если он был из кравтийцев, понятно, почему он выступил против Серлея, но разрушать саму Коэну? Зачем?

– Зачем Вам понадобилось разрушать Коэну? – неожиданно для себя спросил он.

– Верите ли, я этот вопрос сам задавал себе неоднократно, – отозвался Гирхарт. – Но вразумительного ответа найти так и не смог. Наверно, такова была воля Богов. Я даже не могу сказать, что будь у меня возможность вернуться назад, я поступил бы иначе. Нет, скорее всего, пошёл бы по той же дорожке.

Он взял сброшенную на время тренировки куртку и натянул её. Потом глянул на Каниэла и улыбнулся.

– Сожалеть о том, что было – бесплодное занятие. Мы живём в том мире, в каком живём, и нужно принимать его таким, каков он есть. Я наворотил кучу глупостей, признаю, но я пытаюсь их исправить. И это всё, что я могу сделать. Если я ударюсь в покаяние или удавлюсь, никому легче не станет.

– А кое-кому станет тяжелее, – заметил Каниэл. Куча глупостей, надо же... – Впрочем, это мнение разделяют не все. Недавно я имел интересный разговор с господином Орнареном...

– Вот как? – взгляд Гирхарта стал острым. – И что же, он полагает, что если я покину сей бренный мир, он станет лучше?

Каниэл кивнул.

– И он намерен предпринять для этого какие-то шаги?

– Насколько я понял, да. Но какие именно, мне неизвестно.

Вот и всё. Река перейдена, мост сожжён.

Гирхарт некоторое время постоял, глядя куда-то перед собой, потом медленно кивнул своим мыслям и едва заметно усмехнулся.

– Ну что ж... Благодарю вас, господин Лавар.

Он не добавил, что не останется в долгу, и Каниэл был ему за это благодарен. Получать награду за донос ему не хотелось.

ГЛАВА 9

Шармас, получив соответствующие инструкции, ушёл, и Гирхарт задумался, как ему быть дальше. Как далеко простирается заговор, он не знал, и когда планируется исполнение задуманного заговорщиками – тоже. Хотя вряд ли это произойдёт в ближайшее время. Судя по всему, заговор ещё только готовится, Орнарен лишь присматривается к окружающим на предмет вербовки. Но с другой стороны, раз она уже началась, тянуть он тоже не станет. С расширением круга посвящённых возрастает и риск, а значит, теперь надо действовать быстро. Из чего следует, что в запасе у Гирхарта есть хорошо, если месяц, ну может, два, если очень повезёт.

Невольно вспомнился единственный заговор, в котором довелось принять участие ему самому. Заговор рабов Сарнана, планирующих массовый побег и последующую борьбу. Тогда они около года строили планы, налаживали связи, и всё это – маленьким кружком в пять человек. Вербовка новых участников началась лишь тогда, когда всё было обдумано и готово. Сейчас ситуация другая, но все заговоры похожи друг на друга, и если Орнарен не полный идиот (а в этом господина канцлера ну никак не упрекнёшь), он будет действовать сходно.

Гирхарт тряхнул головой. Ни к чему бесконечно переливать из пустого в порожнее. Что мог, он сделал, теперь остаётся лишь ждать результатов. Можно, конечно, арестовать Орнарена прямо сейчас и устроить ему допрос с пристрастием, но так он спугнёт остальных и, возможно, заставит их действовать быстрее, чем намечалось. Лучше выждать. Кто предупреждён, тот вооружён, спасибо Каниэлу, наступившему на горло чести нобиля. Не ради самого Гирхарта, разумеется, ради блага государства. Надо будет, кстати, подумать, как продвинуть его по службе. Пост, который Лавар занимает сейчас, достаточно высок, но он явно способен на большее. Только не сию минуту, а какое-то время спустя. Нет никаких гарантий, что удастся выловить всех заговорщиков, да и сочувствующих у них, безусловно, хватает, так что если повышение Каниэла совпадёт с раскрытием заговора, кто-то может заподозрить, что это награда за услугу определённого рода. Ни к чему вдобавок награждать юриста ещё и совершенно не нужными ему врагами.

Расчёты, расчёты... Когда он в последний раз делал что-то по зову сердца, просто потому, что так захотелось? Когда в последний раз был искренен? Гирхарту вспомнился один его давний разговор с Таскиром, ещё в те времена, когда две повстанческие армии были вместе, но уже ясно было, что их пути вот-вот разойдутся. Тогда Таскир упрекнул Гирхарта в нечестности по отношению к своим людям, которые для него – не более, чем жертвенные овцы, и он, как обученный баран на бойне, ведёт их под нож ради одному ему ведомой цели. Тогда Гирхарт лишь усмехнулся в ответ: "Честность, Таскир? А когда мы, скажи на милость, были честны? Когда планировали массовый бунт, чтобы, заслонившись чужими телами, выиграть время? Или когда ворвались в наш барак с криком, что нас раскрыли и сейчас повяжут, чтобы убедить наших товарищей, что обратный путь закрыт? Честность... Не поздновато ли ты вспомнил о честности?"

В общем-то, Таскир был прав, конечно. Людей Гирхарт и тогда, и сейчас, оценивал лишь с точки зрения полезности для своего дела. Тот же Каниэл для него ценен и преданностью, и деловыми качествами, и именно поэтому и симпатичен. Но повернись обстоятельства иначе, потребуй интересы государства им пожертвовать, и Гирхарт сделает это. Разумеется, он постарается найти какой-то иной выход, обидно терять столь полезного человека, но если окажется, что так будет выгоднее всего...

Кстати, о честности... Сможет ли Лавар простить себя за нарушенное слово? Он, Гирхарт, так и не простил себе смерти Таскира, даже несмотря на то, что Боги его оправдали. На каждую годовщину его гибели он устраивает большой поминальный пир и приносит жертвы. Уже пять лет. А ведь теперь он старше Таскира – тот не дожил до сорока двух. А Эверу, последнему, кроме Гирхарта, кто остался в живых из их пятёрки, не меньше пятидесяти, он был старше их всех. Он вежливо уклоняется от приглашений на поминки под предлогом устройства собственных. Но на годовщины коронации всё же приезжает.

Да, людей, которых Гирхарт ценит ради них самих, можно пересчитать по пальцам, и одной руки хватит: Фрина, Лериэн, может быть, Эрмис, и, пожалуй, Дарнилл... И Вархнот Дарри – по старой памяти. Но Дарри в Настаране, а Эрмиса Гирхарт, скорее всего, никогда больше не увидит. Как жаль, что у них с Фриной нет детей.

Ладно, Ваше Величество, пожалели себя – и хватит. Займитесь лучше делом.

Гирхарт вызвал секретаря и велел пригласить ожидавшего в приёмной Ромни.

– Ваше Величество, – Шармас поклонился.

– Доброе утро, Шармас. Проходи, садись. Есть новости?

– Да, Ваше Величество.

– Я слушаю.

– По докладам моих агентов, следивших за Халдаром Орнареном, вчера объект устроил у себя небольшое собрание, на котором присутствовали несколько высокопоставленных лиц, в том числе...

– Оставь, я потом прочту в докладе.

– Как будет угодно Вашему Величеству. Собрание закончилось примерно за полчаса до полуночи. В первом часу ночи господин Орнарен направился во дворец, в который вошёл через боковую дверь, находящуюся рядом с покоями Её Величества, – Шармас сделал паузу. – Дежурная служанка Её Величества, недавно согласившаяся нам помогать, сообщила, что провела господина Орнарена в спальню Её Величества, где он провёл больше четырёх часов и ушёл перед рассветом.

Та-ак. Гирхарт откинулся на спинку кресла. Эджельстана, ах ты маленькая дрянь...

– Я так понимаю, этот визит был не первым?

– Нет, Ваше Величество, но до недавнего времени у меня не было полной уверенности. Разумеется, я постарался внедрить своих людей в окружение Императрицы, но Её Величество весьма осторожна. Господина Орнарена она принимала исключительно в то время, когда при ней были слуги, привезённые ею из Эмайи. Но нет человека, к которому нельзя было бы подобрать ключик.

Гирхарт не стал спрашивать, как именно Шармас завербовал доверенную служанку императрицы, особого значения это не имело. Поблагодарив и отпустив начальника тайной службы, император задумался. Он не собирался требовать от жены пожизненной верности, но всё равно известие о том, что Эджельстана наставляет ему рога, удовольствия не доставило. Одно дело, когда ты сам отпускаешь супругу в свободное плавание, а другое – когда она предпочитает тебе кого-то ещё. Хотя ясно, что тут дело не в нём и даже не в мужских способностях господина канцлера, каковые, впрочем, весьма сомнительны – как-никак, Орнарену уже за пятьдесят, и он даже в молодости не слишком интересовался женщинами. Более того, до того, как Орнарен овдовел, он был известен в Коэне как один из немногих мужей, свято блюдущих супружескую верность. Сплетники называли это его единственной добродетелью, добавляя, впрочем, что причиной тому было, скорее всего, нежелание расставаться с более чем солидным приданым госпожи Орнарен. Конечно, влюблённость стареющего мужчины в женщину лет на тридцать моложе него – не такая уж редкость, однако можно не сомневаться, что в данном случае и с его стороны это чисто деловой союз. Что же такого смогла предложить ему императрица, чего не смог император? Регентство? Или... брак? Как же далеко простираются его и её честолюбивые планы? Господин канцлер, а вы не думаете о том, что ваша августейшая любовница избавится и от вас, как только перестанет в вас нуждаться? Или вы рассчитываете, что без вас она не сможет обойтись? Но если у неё хватает глупости полагать, что она сможет сохранить хоть какую-то власть, оставшись вдовой, то и вами она пожертвует за милую душу. Или вы сами планируете избавиться от неё? Тогда ещё неизвестно, кто из вас двоих глупее.

Гирхарт просмотрел список людей, побывавших в доме Орнарена. Почти сплошь коэнцы, но нет ничего удивительного в том, что он водит дружбу со своими. Нет и доказательств того, что это было собрание заговорщиков, а не просто дружеская пирушка. Орнарен осторожен не меньше, чем Эджельстана, прошло полмесяца, но связь с императрицей, – это пока всё, что удалось на него нарыть. Ну да ничего, поймали на горячем дражайшую супругу – поймаем и господина канцлера. Шармас прав, нет человека, к которому нельзя было бы подобрать ключик.

Пока же следовало убрать из Сегейра Каниэла. На вопрос, не следует ли ему навестить свои новые владения, господин советник ответил, что он как раз собирался попросить отпуск, чтобы лично приглядеть за уборкой урожая. Разумеется, таковой был ему немедленно предоставлен, и супруги Лавар уехали в деревню.

Новые факты появились неделю спустя. Шармас продолжал активно искать подходы к прислуге подозреваемых в заговоре, и вскоре один из слуг донёс, что слышал весьма любопытный разговор. Речь в нём шла о вариантах устранения императора. Участники беседы склонялись к яду, но обсуждали и другие возможности. В принципе этого свидетельства было достаточно, чтобы отправить всех их в допросную камеру, тем более что слуга был не рабом, а свободным человеком, за что-то обиженным на своего хозяина. Однако Гирхарту хотелось раздобыть доказательства повесомее. Всё как следует обсудив и взвесив, они с Шармасом решили попытаться спровоцировать заговорщиков на активные действия, чтобы схватить их за руку. Риск, конечно, был, но Гирхарт решил, что игра стоит свеч.

В одно прекрасное утро Гирхарт пригласил к себе одного из участников приснопамятного разговора по имени Риджарт. Тот явился сразу же, как и положено являться на зов коронованных особ. Не зная, что его ждёт, Риджарт, судя по всему, пребывал в превосходном настроении, но радостная улыбка сползла с его лица, когда он встретил ледяной взгляд императора.

– Что это такое? – холодно спросил Гирхарт вместо приветствия, швырнув ему через стол свиток пергамента.

Тот недоумённо развернул. Это было адресованное ему письмо, начинавшееся словами "Мой дорогой Совёнок" и подписанное "Твой Кузнечик", и в нём подробно и в самом непринуждённом тоне излагались "за" и "против" разных способов убийства императора. Побледневший Риджарт поднял глаза на Гирхарта.

– Ну, и что это такое? – повторил Гирхарт. – Вы можете это объяснить, господин финансовый советник?

– Это... Ваше Величество, это клевета! Это подделка!

Гирхарт знал, что это подделка, более того, он знал, кто её изготовил по приказу Шармаса. Но сейчас он недоверчиво поднял бровь:

– Вот как?

– Клянусь Вам, Ваше Величество!

– Вы знаете, кто это написал?

– Нет, Ваше Величество!

– Письмо было перехвачено на тининской границе. У вас там есть родственники? Друзья?

– Я... Я не знаю, Ваше Величество.

– Странно. Тинин сейчас – часть нашей Империи. Вступить в переписку с его жителями или даже поехать туда больше не является государственной изменой. Так что же, вы даже не пытались разыскать ни родных, ни друзей?

– Пытался, Ваше Величество, – выдавил несчастный Риджарт, – но безрезультатно.

– Что ж, предположим, что я вам верю. Но всё же факт остаётся фактом: это письмо адресовано вам, причём его тон не оставляет сомнений, что автор с вами на дружеской ноге. У вас есть объяснение этому обстоятельству?

– Я могу лишь предположить, Ваше Величество, – Риджарт уже взял себя в руки, хотя и оставался белым, как полотно. – Вероятно, это козни моих врагов, стремящихся опорочить меня в глазах Вашего Величества.

– Да-да, разумеется, – кивнул Гирхарт. – Враги и завистники, конечно, есть у каждого, так что можно смело валить всё на них.

– Ваше Величество, – финансовый советник сцепил руки, – я умоляю Вас, дайте мне возможность оправдаться. Клянусь, я сумею доказать свою невиновность.

– И, может быть, даже сумеете назвать мне имя написавшего?

– Да, Ваше Величество, – смело кивнул Риджарт.

– Ну, что ж... Даю вам десять дней сроку. И помните – вы взяли на себя серьёзные обязательства, Риджарт. Очень серьёзные.

Риджарт откланялся и ушёл. Гирхарт задумчиво посмотрел ему вслед. Теперь заговорщики будут действовать быстро, даже если поймут, что это провокация. В делах о государственной измене можно обойтись вообще без улик, хватает одного подозрения, а доказательства добываются в процессе следствия. И если власти что-то узнали, единственный способ спастись – опередить их. А значит, всё решится в ближайшие несколько дней.

Праздник Урожая отмечают все, каким бы богам они не молились. Поэтому с падением Коэны обычай устраивать в середине осени большие гулянья не отошёл в прошлое, тем более что коэнские боги с разрушением своего оплота отнюдь не ушли, а лишь потеснились, давая место многочисленным пришельцам со всех концов света, приведённым бывшими рабами, ныне же – свободными гражданами Сегейрской империи. Как и прежде, столы накрывались прямо на улицах, вино лилось рекой, ненадолго уравнивая между собой слуг и господ. Сегодня самый последний из полевых работников мог поцеловать хозяйку, не забыв, правда, убедиться, что её супруга нет поблизости.

На дни празднования императорский двор перебрался из душного города в раскинутые на берегу Инни шатры. Министры и советники, офицеры стражи и писцы, генералы и распорядители дворцовых служб, напившись в дым и сбросив с себя оковы пусть не слишком жёсткого, но всё же этикета, веселились от души, братаясь прямо за столами, затягивая песни, почти ни одну из которых не удавалось допеть до конца, или затевая какие-то нелепые состязания, вроде того, кто дальше всех плюнет вином. Не праздновать сегодня означало гневить богов, и Гирхарту очень хотелось присоединиться к общему веселью, но он не мог. Судя по всему, один из праздничных дней заговорщики и выбрали для осуществления своих замыслов. Резон в этом был: пока все проспятся после попойки, пока опохмелятся, пока сообразят проверить, почему император так долго не выходит из своего шатра, да доберутся до города... За это время можно многое сделать, особенно если подготовиться заранее. Но сидеть за столом и гадать, какой кусок отравлен – не самое приятное занятие. Гирхарт честно зубоскалил вместе со всеми, делал вид, что пьёт в ответ на многочисленные тосты, но внутри был, как сжатая пружина. Одна ошибка – и он проиграет, на этот раз – навсегда.

Он покосился в сторону стола под украшенным цветами и зеленью навесом, предназначенного для самых высокопоставленных дам. Веселье там было не такое разухабистое, но смех и взвизги долетали и оттуда. Гирхарт видел свою богоданную супругу, сидевшую на почётном месте. Вина она не пила, но выглядела такой же весёлой и беззаботной, как и окружающие её женщины. Просторные одежды скрывали ещё не выпирающий, но уже заметно округлившийся живот. Да, во многом можно упрекнуть Эджельстану, но не в отсутствии самообладания. Тоже ведь наверняка нервничает, но по виду нипочём не скажешь. Царская дочь...

Наконец, к облегчению Гирхарта, пир закончился. Отзвучала последняя здравица, Гирхарт поднялся и, нетвёрдо ступая, направился к дамскому столу. Заметив его, Эджельстана привстала.

– Господин мой...

Гирхарт сделал неопределённый жест.

– О, не вставайте. Я пришёл пожелать Вам спокойной ночи.

– Неужели Вы хотите и эту ночь провести в одиночестве?

Гирхарт хмыкнул про себя. Спать один он не собирался, оповещать об этом Эджельстану – тоже. Сама как-нибудь догадается.

– Вам нужно беречься, дорогая. В Вашем положении...

– В таком случае, приятных снов, господин мой, – императрица мило улыбнулась. – И благодарю Вас за заботу.

Гирхарт слегка поклонился и пошёл к своему шатру. Задремавший было прямо за столом, но вовремя проснувшийся слуга поспешил следом.

В шатре на первый взгляд ничего изменилось. Слуга зажёг светильник и был отпущен спать. В приоткрытый полог заглянула хорошенькая рабыня. Гирхарт поманил её пальцем, и та с готовностью подошла. Вместе они выскользнули через незаметную щель со стороны леса. Остаться в шатре на ночь Гирхарт не рискнул ни разу.

Они устроились под ближайшими деревьями, откуда был виден уютно светящийся изнутри шатёр, прямо на траве. Ночь прошла весьма приятно. Когда девушка заснула, Гирхарт укрыл её плащом от утреннего холодка, а сам вытянулся рядом, глядя в светлеющее небо. Сейчас, конечно, рассветало не так рано, как в середине лета, но ведь и спать они отправились далеко за полночь. Свет в шатре погас, было тихо, только откуда-то долетал могучий храп. Между деревьев просочился туман, и из этого тумана бесшумно соткалась человеческая фигура. Гирхарт приподнялся на локте, нащупывая кинжал, но это оказался Шармас.

– Ваше Величество, – издалека поклонился он.

Тихонько, чтобы не потревожить спящую женщину, Гирхарт поднялся и отошёл с Шармасом на несколько шагов.

– Ну?

– Ваше Величество, – в сером утреннем свете Шармас казался бледнее обычного, – Ваш слуга, спавший в шатре, мёртв.