Текст книги "Я обязательно спасу Тот (СИ)"
Автор книги: Мария Соколенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)
Раз в неделю слышать их голоса.
Всего раз в неделю!
Ненавижу, ненавижу, ненавижу...
Становится холодно, будто меня обдало ветром, и я обнимаю себя руками.
– Думаю, какие-то элементарные задания вроде стирки или готовки ты выполнять можешь, поэтому будешь помогать Феликсу. Он научит тебя всему, что тебе пригодится, а однажды ты попадешь на настоящее задание. Когда созреешь.
– И как узнать, что я созрела для этого? – вяло шевеля губами, спрашиваю я.
– Ты сама придешь ко мне и скажешь, что готова. – хлопает в ладоши мужчина. На его лице играют блики и на секунду мне становится не по себе. – За работу ты будешь получать зарплату. Думаю, сойдемся на пятидесяти долларах в неделю.
Ну это всяко лучше той мелочи, которую мне выделяли на завтраки.
– Первое время ты не сможешь выходить за пределы отеля. Только по заданию или в сопровождении члена Дома.
– То есть, меня будут держать здесь, как заложника? – вырывается у меня. – Я не жертва обстоятельств, какой меня считают. Я сама выбрала нечто подобное.
– Что-то не заметил рвения к вступлению в наше братство.
– Я не выбирала Дом. Я выбрала свободу, но её у меня отбирают. Снова.
– Это ненадолго. – успокаивает меня мужчина. – Как я уже сказал, такие меры предпринимаются только первое время. Тебе не стоит так переживать, Брук.
– Никто и не переживает.
– У тебя есть шанс показать себя и доказать всем нам, что ты чего-то стоишь. – поучительно вскинув указательный палец, сипит Аларик. – Всё это выражается в том, как ты поведешь себя в такой обстановке. Любой дурак может выжить в родительском доме под присмотром, а вот в одиночку, работая, без поддержки семьи – уже проблемно.
– Я смогу, мистер Клиффорд. – уверяю я старика. – Вы еще будете гордиться тем, что я живу в Вашем доме.
– Очень на это надеюсь, солнце.
***
Я захожу в свою новую комнату и оглядываюсь, попутно опуская сумку на пол.
По периметру стоят три кровати. Одна из них – с всклокоченной постелью ядовито-зеленого цвета, на изголовье которой висят несколько футболок, а по одеялу разбросаны интересные украшения в виде сережек с перьями и кожаных напульсников. На стене у кровати – парочка небольших глянцевых плакатов, на полу – уютный коричневый ковер.
Вторая же выглядит опрятней даже не смотря на пугающее количество мелков для рисования и большого альбома с тонкой изорванной обложкой. Постель заправлена, на стене висят прикрепленные к обоям фотографии незнакомых мне людей, лица которых перечеркнуты двумя красными линиями.
Последняя кровать пустует, ведь на ней, вокруг и над не находится ровным счетом ничего – пустой пол, пустые стены, пустой матрас. Наверняка это пустое пространство предназначено для меня.
Все комоды и тумбочки завалены вещами, а книжный шкаф – книгами. Старыми и новыми. Почти повсюду на стенах пестрят картины – натюрморты, пейзажи, портреты, и я мысленно восхищаюсь таким манящим разнообразием. А затем моё внимание привлекает огромный холст с одним зеленым кругом посередине. Внутри – силуэт девушки-гимнастки, стоящей на руках, а в самом углу витьеватыми буквами выписано имя "Клеменс".
Я прохожу к центральному окну и распахиваю его настежь, сразу опуская голову и оценивая высоту.
– Не советую. – раздается чей-то голос позади. – Днем во дворе полно народу, а ночью мы выпускаем собак.
Я оборачиваюсь.
Оливковые глаза. Вот правда, они на самом деле оливковые! И лицо необычайно-светлое, но ничуть не уставшее, а такое, какое может быть у человека, с утра умытого холодной водой.
Незнакомка стоит ровно, тонкие руки придерживают невесомую ткань платья, а волосы треплет внезапно налетевший сквозь окно порыв ветра.
Мне приходится пару раз моргнуть, чтобы убедиться в её реальности – настолько девушка призрачная и нежная. Даже ходит она, будто не отрывает ног от земли, а взгляд цепляется за меня и не отпускает до последнего.
– Красивые картины. – только и могу произнести я.
– Да, знаю. Единственное наследство моей семьи. – и будто бы невзначай взмахивает рукой, указывая себе за спину, после чего снова принимается копаться где-то в комоде. – Только мой отец являлся поклонником натурализма, а маме по душе был авангардизм.
– И как они жили, представители разных художественных направлений? -интересуюсь я. – Не вели войну за ведущий жанр?
Незнакомка поднимает на меня взгляд и я сразу понимаю, что зря пыталась пошутить.
– В пьяном угаре папа пробил маме череп бейсбольной битой. А так, в принципе, жили вполне мирно.
Я неловко пожимаю плечами.
– Не повезло.
– Ну почему же? – вскидывает брови она. – Больше отец не выносил мне мозг. Один раз вынес мозг маме и всё. Успокоился.
Я поджимаю губы, зачем-то делаю вид, что разглядываю окружающую меня обстановку, и задумчиво хмыкаю.
– Я Брук.
– Я знаю. – рассеянно улыбается незнакомка. – А еще я Ева.
Она достает из ящика черный маркер, открывает его, медленно двигается в сторону висящих на стенах фото и перечеркивает изображение мужчины азиатской внешности.
– Тео рассказывал о тебе. – припоминаю я, не желая вдаваться в мысли и догадки. – И Аларик сказал, что я могу занять пустую кровать в вашей комнате.
– Это кровать Клеменс. – раздраженно поправляет меня Ева, передернув плечом.
– Разве? – с ноткой удивления в голосе произношу я. – Значит, придется искать другое место.
Я запускаю руки в карманы и, кивнув девушке напоследок, направляюсь к двери. Но меня останавливают:
– Клеменс больше не живет у нас, так что можешь спать здесь. Но никогда не говори, что займешь место кого-то.
Я окончательно путаюсь в словах Евы, поэтому молча киваю.
Теперь она кажется мне еще и сумасшедшей.
– Понятно.
Я принимаюсь раскладывать вещи, постепенно заполняя всё пустое пространство собой и своим прошлым – одеждой, книгами, блокнотами и приятными мелочами, пока за окном начинается дождь.
***
В комнате много места и очень уютно, несмотря на то, что за окном стеной стоит ливень, гремит гром и валятся деревья. Воздух переполнен влагой и мне становится тяжело дышать, поэтому я стараюсь сидеть как можно ближе к окну и прохладе – однажды духота меня добьет, честно.
Из присутствующих я знаю почти всех – здесь и Мел с Ким и Калебом, и Бьянка, и Тео, Джон и Дилан. И несколько тех, кто мне не знаком.
– Может, сразу прихлопнуть Доусона? – возбужденно вскидывается тощий парень с вытянутым лицом и длинными волнистыми патлами цвета шоколада. Он самодовольно приподнимает уголок губ, когда парни поддерживают его предложение одобрительным гулом, но на его костлявое плечо, обтянутое мягкой серой тканью, ложится крепкая рука сидящего рядом юноши – высокого, под два метра ростом, белобрысого и с кольцом в губе.
Большинство замолкает, кое-кто посмеивается.
– Риск не будет оправдан. – со спокойной улыбкой произносит блондин, заставляя шатена вернуться на стул. – Мы не можем убить его сразу, иначе его приспешники зададутся вопросом "А за что, собственно?" и мы не сможем ответить. Промолчим – конец операции. Сам подумай, как это будет выглядеть? Он вроде как ничего не сделал, но уже стал нашей целью номер 1.
Мы все сидим за одним столом и ужинаем. Аларик уехал по своим делам, напоследок пожелав мне удачи, и приставил мне в помощники некого Майкла – блондина, о котором я говорила ранее. Сначала я смущалась и отнекивалась, вроде бы справлюсь со всем сама, но он действительно мне помог и рассказал всё о том, чем занимаются живущие здесь люди.
Главный заработок приносит марихуана, которую подчиненные Аларика выращивают на своих точках (в стране относительно немного), а также воровство и махинации с банковскими картами. Некоторые занимаются рэкетирством, мошенничеством, проституцией и наемничеством. В общем, от разнообразия разбегаются глаза.
Как он сам говорит, выжить в их мире довольно трудно, особенно новичкам вроде Мел и Ким, но это вполне реально с помощью и поддержкой жителей Дома.
Смешно, однако. С какой это стати они будут помогать мне?
Вернемся к ужину.
– Аларик сказал, что нам лучше не лезть в это. – с совершенно воинственным видом произносит Бьянка. Сидящая возле неё девушка согласно кивает. – Он сам со всем разберется. А тебе, Габриэль, лучше вообще помолчать.
Блондинка поджимает губы. Между её бровей пролегает морщина, взгляд становится сердитым и сосредоточенным.
– Или тебе напомнить, что произошло в последний раз, когда мы влезли не в своё дело? – намного тише, почти шепотом продолжает она.
В комнате повисает мертвая тишина. Не слышно даже звона приборов.
Я замечаю, как большинство бросают косые взгляды в сторону Евы, но девушка продолжает молча смотреть в тарелку. Без выражения, пустым взглядом.
– Не самая лучшая тема для застольной беседы. – между делом хмыкает Дилан, отпивая из стакана. Он заметно напрягается, но старается не подавать виду.
– Да уж. – с хмурым видом соглашается Майкл. – Знаете, это даже невежливо – в нашей семье пополнение, а мы молчим об этом. – затем поворачивается ко мне с улыбкой.
Ненавижу такие моменты, когда ко мне буквально привязывают всеобщее внимание. А от попыток стряхнуть с себя взгляды становится только смешнее.
– А что здесь такого? – раздается чей-то голос с края стола. – Очередная простушка. У нас как раз мало прислуги.
Я бросаю взгляд в сторону источника звука, цепляюсь за незнакомую женскую фигуру и скорбно поджимаю губы. Она невероятно притягательная, фигуристая, с шикарными рыжими волосами и длинными алыми ногтями. Вот только её красота не такая, как у Евы, Мел или Бьянки – она напущенная и неестественная. Лицо, если приглядеться, ничуть не миловидное – губы пошлые, взгляд чересчур откровенный, как и вырез её блузы, и вид у неё весьма поношенный, как у проститутки со стажем.
– Знаешь, Рашель, – процедив имя рыжеволосой сквозь зубы, Ева с силой сжимает вилку. Костяшки её пальцев стремительно белеют. – Половина из нас начинало так. И я в том числе, как и... – и резко замолкает.
Все, кажется, всё понимают, поэтому опускают глаза.
– Клеменс. Её звали Клеменс, бл*ть, хватит уже всего этого дерьма! – Джон достает из кармана пачку сигарет, выбирает одну и сует её в рот, закуривая прямо в помещении. – Так случается, представьте себе, люди умирают!
Затем с грохотом встает, отталкивает стул и стремительным шагом покидает комнату.
Слышно, как хлопает входная дверь.
Ева нерешительно поворачивает голову, комкает свою салфетку, отбрасывает её на стол и, поднявшись со своего места, идет вслед за парнем.
Все взгляды устремляются на Рашель, но девушка только пожимает плечами и с невинным видом хмыкает.
– А что я такого сказала?
– Да тебе лучше вообще не разговаривать, идиотка!
За окном сверкает молния.
***
Кайла, в лице которой отчетливо проступают черты Бьянки, заваливается на мою кровать, скрещивает ноги и выжидающе смотрит на меня. Сотни тоненьких локонов-змеек падают ей на лицо, она раздраженно смахивает их рукой и продолжает с интересом изучать моё лицо.
– Ну? – нетерпеливо вскидывается она, в следующее мгновение снова оседая. – Что тебе сказал Аларик? Ты не рассказала. А ведь нам жить вместе, ну, какое-то время. Я должна знать о тебе всё-всё!
Я молчу, настороженно глядя перед собой, шумно втягиваю воздух через нос и качаю головой.
– Он дал мне три месяца.
Она начинает дико свистеть, Ева многозначительно закатывает глаза и продолжает листать свой журнал. Сейчас она выглядит немного лучше и умиротворенней.
– Ебана, серьезно?! – будто бы восхищенно шепчет Кайла. – Три месяца? Это дохера. Ну ты не бойся, я тебя в обиду не дам. Если не будешь выпендриваться, конечно, здесь таких не любят. Просто постарайся найти со всеми общий язык. Ну или помалкивай.
– Вряд ли у неё получится молчать целых три месяца, Кайла. – холодно замечает Ева, на секунду поднимая взгляд с печатных строк на меня. Её красивое лицо с узкими чертами остается бесстрастным, но оливковые глаза начинают как-то странно полыхать. – У нас несколько правил, Брук, и главное из них – не сдай другого даже под угрозой смерти. А твоя главная задача – заполучить доверие, чтобы к тебе не возникало лишних вопросов и ненужных подозрений.
– Доверие – не вещь, чтобы её заполучать. Оно должно возникнуть само по себе. – замечаю я. – Я просто хочу выжить. И выпутаться из этой истории.
– Все мы хотим выжить и выпутаться из разных историй. – бормочет Ева.
– Нужно приложить усилия, и тогда, возможно... – загадочно продолжает Кайла. – Мне завтра рано вставать, так что давайте, ложитесь и вы спать.
Ева откладывает журнал, гасит свет и комната погружается в мрак. Я раздеваюсь уже в темноте, как и мои соседки, затем мы укладываемся в кровати.
– А завтра еще и прие-ем... Наконец увидим Эвана! – сонно лепечет Ева, переворачиваясь на бок.
– Погоди-ка, какой еще прием?..
***
Тугое черное платье, привезенное мной из дома, туфли на чудовищно высоком каблуке, чулки и минимум украшений – всё на своих местах, там, где и нужно. Чистые каштановые волосы с рыжим отблеском покоятся на оголенных плечах, обрамляя лицо и щекоча щеки, темные губы со слоем матовой помады не особо привлекают внимания, но всё же ничто так не выделяется, как мертвый взгляд темных глаз.
Ведь раньше я была вовсе не такой! У меня было милое лицо с щеками и живым наглым взглядом, я отпускала сальные шуточки и смеялась так громко, что прохожие невольно оборачивались. Но когда год назад на меня впервые направили дуло пистолета, мой смех умолк. Знала бы, что насовсем, продолжила бы смеяться и позволила боевику пристрелить меня на месте.
Правда, вместе со смехом пропал и плач, и искры в глазах, но появилось бесстрашие, граничившее с тупостью.
Пропажа Ким и Мел усугубила моё и без того шаткое состояние, но сейчас я изо всех сил стараюсь стать прежней.
Кстати о Ким и Мел!
В гостиную входят мои подруги.
Волосы синие-синие, яркие, цвета ультрамарин, а взгляд до неузнаваемости счастливый, лучистый. Выглядит Мел так, будто не совсем верит в реальность. Завидев меня, она улыбается, едва приподнимая уголки губ, и я с улыбкой киваю в ответ, мол красиво. Но смысла нет, она ведь и без меня всё понимает.
Веснушчатое лицо Ким полыхает, руки скромно поглаживают складки платья, а затем, не сдержавшись, она подскакивает ко мне и рывком прижимает меня к себе. На мой хрип "задушишь!" она никак не реагирует, Мел жалостливо ухмыляется и, сама того не замечая, трогает свои короткие голубые пряди.
– Мы такие красивые! – раздается писк над самым моим ухом. – Сегодня будет так весело! И Кайла столько рассказывала об этом таинственном Эване, я прям мечтаю на него посмотреть. Он высокий, красивый...
– А еще наемный убийца. – добавляет Мел, приводя меня в чувство.
Я разжимаю руки, прерывая объятия.
– Мне уже не нравится предстоящий праздник...
– Девушки, девушки, посторонитесь! – Феликс с двумя огромными подносами в руках проходит мимо, чудом не цепляясь ни за одну из нас. -Гости уже в пути!
Вокруг суматоха. Столько людей, что становится страшно. Кого здесь только нет – убийцы, мошенники, проститутки, рэкетиры и наркоторговцы.
Бьянка и Кайла водят меня под ручку, попутно рассказывая забавные истории о жизни каждого из присутствующих.
Проходит несколько часов, прежде чем у меня начинает болеть голова.
– Эван Майклсон – живая легенда. В свои 27 он добился того, о чем, наверное, мы можем только мечтать. – шепотом осведомляется Кайла, подтягиваясь ко мне и кивая на стоящего поодаль мужчину. Он действительно высок и красив, как и говорила Ким, но его внешность отталкивает и вселяет некую опаску, хотя ни одежда, ни лик не выдают в нем головореза – совершенно обычная белая рубашка, черный пиджак нараспашку, брюки и кеды. Небрежный, светловолосый и с мужественным лицом. Быть может, мне так кажется потому, что я знаю о его специализации и о том, кем он является на самом деле. Наемный убийца.
– Аларик его очень уважает. Эван тоже был одним из нас, только старше, мы жили все вместе.
Я исподлобья смотрю на внушительную фигуру наемника, бегло осматриваю его и отворачиваюсь.
– Хочешь, могу тебя с ним познакомить?
– Что? – переспрашиваю я, чувствуя себя так, будто мне предлагают помочь перерезать себе горло. – Нет, не нужно. Не люблю лишних знакомств.
– Как знаешь. – легкомысленно хмыкает блондинка. И, отпив из своего бокала, она вытягивает фиолетовые губы в трубочку и добавляет. – Но ты многое теряешь.
– Не связывайся с ним. – кивает Бьянка, отводя меня к окну и поправляя шаль на плечах.
– Даже среди киллеров у него вполне себе скандальная репутация. – к нам неспешно подходит Майкл. – Большинство просто не принимает такого стиля работы, у всех ведь есть какие-то моральные рамки и стандарты. А отсутствие таковых у Эвана одновременно вызывает негодование и... что-то другое. Это как интересная игра с непредсказуемым игроком.
На сцене выступают какие-то музыканты, ведущий что-то говорит, а я с трудом разбираю слова о конкурсе на меткость стрельбы. Нужно сбить стакан виски с готовой голой девицы с приличного расстояния. Так как многие уже поднабрались алкоголя, такой опасный конкурс вызывает у них волну негодования. Ведь у многих действительно есть принципы: не убивать невинных и не использовать оружие в обычной жизни. Никто не решается, кроме одного.
– Ставлю пятьдесят тысяч на то, что Майклсон собьет с еще большего расстояния! – выкрикивает кто-то, а Эван самодовольно ухмыляется, принимая из рук ведущего пистолет.
– Можете делать ставки, господа! – объявляет ведущий. – Напоминаю, главным условием является то, что игроку нужно одним выстрелом сбить рюмку с головы нашей очаровательной Энджи! – воркает ведущий, хватая девушку за упругие ягодицы. На лице Энджи застывает кукольная улыбка.
Повисает гул. Шальные голоса, кто-то смеется.
Ставки сделаны. Эван отходит на нужное расстояние и, практически не целясь, делает один выстрел.
Девушка не успевает вскрикнуть, как ее голова дергается, а рюмка со стуком падает на пол, расплескав алкоголь по полу. Между выщипанных бровей уже мертвой куклы алеет аккуратное пулевое отверстие.
– Я выиграл. – спокойно говорит Эван, бросая в руки опешившему ведущему еще горячий пистолет.
Я приоткрываю рот, но ничего не говорю.
Кайла хмыкает, качает головой с видом, будто всё знала наперед, и выдает:
– Ничуть не изменился.
Если все члены Дома настолько сумасшедшие, нужно бежать, иначе в скором времени я окажусь на месте бедняги Энджи.
Глава 9. Цветы, пахнущие ванилью
Клеменс с самого рождения жила в маленьком городке, где все друг друга знали, а к тем, у кого были хоть какие-то тайны, относились с большим подозрением. Ей приходилось наблюдать, как приезжают и уезжают люди, лишь косвенно затрагивая историю некогда поселения, а сейчас – настоящего города, как запугивают детей, перешедших в их школу, как людям устраивают настоящие спектакли с декорациями и занавесом во время похорон (чаще всего хоронили тех, кто не находил в себе сил держать язык за зубами).
Летом она часто гуляла на поляне с темно-бордовыми цветами, пахнущими ванилью, изредка помогая своему отцу в его небольшой части большого бизнеса. Все жители знали, что город держится именно на этом бизнесе и относились к этому совершенно спокойно. Правда, говорить о том, что под их носом выращивают марихуану, они всегда опасались.
Однажды их точку выкупил некий Аларик – богатый мужчина с огромным количеством связей. Он уволил работников, в том числе и отца юной Клеменс, а их места заняли его люди. Денег в семье французских эмигрантов стало не хватать, когда мать Клеменс, Викторайн, бросила работу по состоянию здоровья. Врачи обнаружили у неё рак, а совсем скоро, через две недели, она умерла. Так Клеменс осталась с отцом, но не прошло и пары недель, как его обнаружили мертвым у себя в спальне.
Девушка начала работать проституткой в возрасте пятнадцати лет. Красивая, маленькая и худенькая – мужчина сходили с ума от одного её взгляда, но работа так не нравилась Клеменс, что она решила просить денег у того, кто, как ей казалось, погубил её семью. К её удивлению, Аларик не прогнал девушку, а дал ей кров и лучшую работу.
Так Клеменс, юная французская гимнастка, попала в Дом.
Прошлое
Ева сидит в кресле, которое Майкл перенес на кухню специально для неё. Остальные жители дома неоднократно пытались вернуть его на место, но каждый раз оно оказывалось там, где его оставили Майк с Евой.
Девушка рисует что-то у себя в альбоме, курит и растирает грифель по бумаге. А затем...
Это похоже на столкновение представителей разных миров.
Клеменс в растянутой майке, покрытой непонятными пятнами, наматывает на руку жгут. В это время на кухню вплывает высокая статная Рашель в длинном платье и замысловатым пучком на голове.
– Гребанные наркоманы. – ворчит она, проходя мимо Клем, которая уже успела ввести наркотик и теперь усаживается на стул. Девушка ставит тарелки в одну стопку, звенит дорогим фарфором и, упираясь руками о раковину, брезгливо морщится. – В общей кухне! Черт возьми, Клеменс, ты ведешь себя, как свинья! А если сюда заглянет Аларик, что тогда? Я тоже буду ввязана. И я, и Ева, и остальные. А ты ведь обещала завязать! – Рашель гневно сжимает губы и сводит брови на переносице. – Когда?
Клеменс в блаженстве прикрывает веки и с улыбкой смотрит в потолок.
– Последняя, Рашель. – говорит она. Рыжеволосая секунду молчит, затем издает короткое "Ха!", порывисто взмахивает рукой и бросает мочалку прямо в грязную воду. – С-серьзно, чего ты? Мы с... я завяжу, правда. Нам... мне только нужно... немного времени, понимаешь? Привыкнуть.
– Да что там привыкать! – вспыхивает Рашель. – Прекратили и всё, здесь никаких разговоров! Пережила ломку и будь здорова! А ты только тянешь и тянешь в дом всякую заразу. Не удивлюсь, если ты и остальных подсадишь на эту дрянь...
– Не-ет, ты чего! – у Клеменс уже начинает заплетаться язык, но она продолжает. – Конечно нет.
– Тогда брось колоться и найди нормальную работу. – Рашель подходит к невменяемой Клеменс, хохочет и щелкает её по носу. А француженка только улыбается. – И если я еще раз увижу, как ты приводишь домой клиентов...
Роберте угрожающе качает указательным пальцем, затем подбирает юбку и поднимается на второй этаж.
Как только её шаги стихают, Ева достает сигарету изо рта и смеется.
– Вот дура.
Настоящее
Знаете, что меня раздражает в людях больше всего? Эта свобода, которую они якобы дают тебе: "Ты можешь сама выбирать то, кем тебе быть в будущем, где и с кем жить и что делать". На самом же деле они сопровождают путь твоего выбора фразами "тебе нужно выбрать это", "брось то", "тебе он не нужен", "зачем ты это делаешь?" и "делай это, не будь такой глупой". Как по мне, то это похоже на поведение родителей со своими маленькими детьми. Они кормят их, пока тех не начнет выворачивать, и вбивают им в головы, что нужно съедать всё. Чревоугодие? А потом удивляются и жалеют своих детишек, когда те становятся ужасно толстыми. Так и здесь – мы вроде как не голодны, но нас кормят указаниями что и как делать, а потом окружающие жалуются, что у их взрослых детей ничего не получаются и они до 40 живут в родительском доме.
Смысл? Не кормите детей.
Нет, я не об этом.
С другой стороны, это "свободное решение" походит на наказание шпицрутенами в Росии 19 века, когда обнаженного до пояса осужденного проводили сквозь два длинных ряда солдат. Каждый из них должен был ударить осужденного, а если кто-то видел, что солдат его пожалел, следующим через "живой коридор" вели этого самого солдата. Так происходит и в жизни, где человек – осужденный, а солдаты – семья и окружающие. Они ставят свои рамки и указывают, но практически никогда не приходят на помощь, боясь реакции общества. А ведь изначально ты можешь делать всё, что душе угодно.
Мои родители были такими-же. С одной стороны, дающими мне свободу выбора, а с другой – наказывающими прутом за неверный по их мнению выбор.
Ничего не изменилось и сейчас. Меняются только люди, эти самые солдаты с прутьями в руках, но смысл остается. Мы живем в мире, где свободу достать труднее, чем детское порно.
– Со мной всё хорошо, мам, правда. Я нашла жилье. – я сжимаю мобильный в руках с такой силой, будто его могут забрать в любую минуту (а ведь так оно и есть). Возле меня стоит Дилан, запустив руки в карманы джинсов. -Совершенно небольшая плата. Нет, мам, берут деньгами. Ну что ты, в самом деле. – я смеюсь. – Понимаю. Ты только не плачь, ладно? Ты же знаешь, как я не люблю... Ну ма-ам!
Прошлое
– I can't just sit here and watch it! – раздаются вопли из комнаты, за дверью которой плюс ко всему ужасно громко играет музыка. – If we don't stop it no one will!
Бьянка толкает дверь, ведущую в спальню Клеменс, и в нос ударяет запах сигаретного дыма, дешевого виски и свежескошенной травы. Следом за ней в спальню входит сонная Кайла.
– Кто это остановит, если не мы?! – тем временем повторяет француженка, отпивая из бутылки. Содержимое сосуда дружелюбно булькает, когда она опускает руку с зажатым в кулак горлышком. Затем она подскакивает на кровати, еще раз и еще. – Мы едины!
– Я тоже люблю "Thousand Foot Krutch". – между делом замечает Кайла.
– Ты мешаешь нам спать. – возмущается Бьянка, ударяя по кнопке и выключая музыкальный центр. Француженка с ошашелым видом замирает на месте, прекращая свои бессвязные движения, поправляет широкий рукав кофты, сползающий с плеча на руку, и выгибает губы дугой.
– А мне плевать! – развязно осведомляется Клеменс, мотнув рукой так, что содержимое бутылки частично выплеснулось на пол. – Не спите! Пусть все проснутся! Все!
Бьянка уже собирается сделать шаг навстречу Клеменс, но француженка с визгом отпрыгивает назад, прижимая сосуд с алкоголем к груди.
– Иди сюда. – повелительным тоном произносит Бьянка, едва удерживая себя в руках. Кайла с самым суровым видом стоит позади младшей сестры. -Подойди. Ко. Мне. Живо!
– А ты заставь! – удивительно, но на глазах Клеменс почему-то выступают слезы. – Заставь, ну! Вам же плевать, правда? Кого и к чему принуждать. А что вы еще можете, кроме как командовать людьми?!
Кайла и Бьянка переглядываются. В глазах обеих читается открытый вопрос, который они молча задают друг-другу, но ни одна из них не знает ответа.
– Вам самим не гадко называть это место своим домом? – охрипшим голосом спрашивает француженка, упираясь спиной в стену и прикрывая веки.
– Ты не в себе. – устало отзывается Кайла, без лишних слов подходя к девушке и отбирая у неё бутылку. Клеменс даже не двигается. – Я, конечно, всё понимаю, но напиваться и так себя вести...
– Это не я не в себе! -с закрытыми глазами, повысив голос обрывает её девушка. Она как-то странно выгибается, наклоняясь вперед, и рывком поднимает руку. – Это Аларик не в себе! Ублюдок!
– Клеменс!
– А что? – она резко распахивает глаза, обращая невменяемый взгляд на лицо подруги. – Я не боюсь, что он услышит. Нет, я же наоборот! Жажду этого, да.
– Заткнись! -Бьянка сжимает кулаки, делая шаг вперед, но Кайла вовремя хватает её за руку. – Бога ради, заткнись!
– Бьянка. – одергивает её Кайла, отрицательно мотнув головой. – Иди спать, я сама со всем разберусь.
– Но...
– Иди!
– Да, Бьянка, проваливай из моей комнаты! – поддакивает Клеменс, утирая нос кулаком. – Катись! Дибилка...
Бьянка шумно выдыхает, яростно сверкнув глазищами, цокает языком и, толкнув дверь, выходит в коридор.
В спальне повисает мертвая тишина.
Затем Кайла до чертиков медленно оборачивается, легким жестом кисти откидывает пару тонких косичек за спину и принимается шагами измерять комнату. Клеменс настороженно наблюдает за ней.
– Переезд в комнату Джона был плохой идеей. – наконец говорит она. – Он за тобой не смотрит, как обещал...
– Аларик заставил меня убить ребенка.
– ...ты же не можешь позаботиться о себе..
– Ты меня слышишь?
– ...несамостоятельная глупая девчонка.
– Кайла?!
– М-м-м? – с самым раздраженным видом тянет она, упираясь руками в бока. – Что опять?
– Я убила ребенка, черт возьми! Почему тебе плевать? Это ведь ненормально!
Кайла выпячивает нижнюю губу и дует вверх, на свои волосы. Длинная челка плавно поднимается, а когда поток воздуха обрывается, опускается на глаза. Затем она возводит взгляд к потолку, делает пару глубоких вдохов и, подойдя к кровати Клеменс и Джона, присаживается на самый её край.
– Садись ко мне. – говорит она, похлопывая по одеялу рядом с собой. Клеменс, шмыгнув носом, подползает к девушке на четвереньках и опускается возле Кайлы, свесив свои тонкие ножки вниз. – Ты же умная девочка и понимаешь, что у нас за работа и какие могут быть неприятности, если ослушаться приказа. А ты, милая, всё сделала правильно. Иначе могло быть хуже, понимаешь? Намного хуже.
– Но я могла спасти... – с самым несчастным видом говорит она, тяжело вздыхая.
– Нет, не могла. Это не в твоей власти, Клеменс, запомни это и знай своё место. Тебе сказали убить – ты убиваешь. Вот и всё. А теперь давай, ложись спать.
Кайла вдвое больше Клеменс, выше её и сильней, но сейчас выглядит скорее как мать, укладывающую свою маленькую дочь спать. Разве что сказки не читает. Она накрывает француженку одеялом, целует в лоб и уже собирается уходить, как со стороны кровати до неё доносятся, должно быть, самые страшные слова, которые она только слышала в своей жизни.
– Почти все мои друзья пытались убить себя и мне ужасно стыдно, что я не пыталась. – Клеменс прикрывает веки. – Ты видела шрамы на руках Дилана? А Евы? А Джона? Это жестоко, что они хотели сделать это. И я рада, что не смогли. Но мне жаль, что я хочу жить и держусь за эту возможность.
Кайла молчит, но находит в себе силы, чтобы выключить свет, пожелать подруге спокойной ночи и выйти в коридор.
Но потом эта сильная на вид девушка опускается прямо на пол, упирается взглядом в этикетку на бутылке и позволяет слезам без причины литься из глаз.
***
Клеменс называли странной за то, что она вечно ходила в черном и практически никогда не мыла свои короткие белые волосы. У неё были необычайно добрый взгляд, даже слегка наивный, но жизнь, будь она проклята, испортила эту милую девочку и превратила её в настоящего монстра, машину для убийств.
У неё всегда были темные синяки под глазами, а сами глаза, огромные и изумрудно-зеленые, она совсем не красила. Да и вся её внешность не требовала никакого макияжа, будучи совершенной от природы – изящный нос, нежные губы и острые скулы.
После смерти Клеменс одним черным днем жизнь её друзей перевернулась с ног на голову. Они не понимали того, что ей, на самом-то деле, немало повезло – пусть её считали странной, пусть она имела зависимость, пусть жизнь вечно одаривала её проблемами, но эта девушка была и остается действительно любимой. И умерла она любимой.
