Текст книги "Не родись красивой. Манекенщица"
Автор книги: Мария Королева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)
– Завтрак уже нести? – приветливо спросила она. – У меня готовы оладьи с медом; Иван Дмитриевич их любит по утрам. Но если вы предпочитаете что-то другое… Есть черная икра, сыр… Я и в магазин могу сходить.
– Нет, ничего не надо, – растерялась Нина, – мне бы только кофе. А скажите, Иван… Дмитриевич давно уехал?
– Как обычно, в половине седьмого. Он на переговоры отправился, – бесхитростно сообщила она.
– Почему же он меня не разбудил? – растерялась Нина, – как же я отсюда выберусь?
– Насчет этого не волнуйтесь, он меня предупредил. Иван Дмитриевич поехал на своей машине, а шофера оставил для вас. Там, в гараже, его «БМВ» вас ждет. Так что нет проблем.
– Значит, я сейчас уеду, – сказала Нина. – Кофе дома попью.
– Хорошо, – согласилась домработница, – как скажете; шофера я предупрежу.
Внезапно ее внимание привлек белый бумажный конверт, лежащий на подушке Ивана. На конверте было написано «Нине».
Она нетерпеливо схватила письмо, распечатала, предвкушая какую-то игру. На ее ладонь выпал плотный белый прямоугольник, исписанный угловатым мелким подчерком.
«Нинель, спасибо за прекрасную ночь. Деньги я оставил, если будет мало, скажи домработнице, она выдаст еще. Целую, до встречи, Иван».
Нина заглянула в конверт и обнаружила новенькие доллары. Сто, двести, пятьсот, тысяча… Тысяча долларов. Во столько, выходит, он оценил ее ночь. Да, она дорогая девушка.
Нина еще некоторое время тупо смотрела на доллары. Потом аккуратно сложила их пополам и запихнула обратно в конверт, а конверт на Ваниной подушке оставила. Может быть, стоит тоже что-нибудь написать ему? Что она не проститутка, что он был ее первым мужчиной, что она оскорблена…
А стоит ли? Нина натянула колготки, потом платье. Он ничего не понял. Не догадался. Потому что он эгоистичный и черствый. Уверенный в себе шовинист, который готов повесить ценник на каждую женщину. Или она сама сделала что-то не так? Скорее всего, второе. Она так грубо напросилась в гости, униженно предложила ему себя, на блюдечке преподнесла. Пеньюар проституточий напялила. И все-таки он мог бы понять. Разве шлюха целовала бы так его лицо – мелко и нежно, не пропуская ни одной черточки? Разве она сказала бы про бразильский карнавал?
Неплохо бы поплакать – как обиженный ребенок, навзрыд. Нина попробовала – не получилось.
Она незаметно вышла из дома. Разумеется, не стала искать гараж. Серебряный Бор – это Москва, наверняка здесь ходят какие-нибудь автобусы или маршрутки.
Нина шла по узким, скользким, полусельским тропинкам элитного коттеджного поселка. Все-таки русская роскошь парадоксальна. Вон какие дома трехэтажные, из красного кирпича, с помпезными арками балконов – ну прямо Санта-Барбара! А тропинки отчего-то не выложены каменной плиткой, и Нинины каблуки целиком погружаются в жидкую грязь.
– Скажите, пожалуйста, как мне отсюда уехать в центр? – Нина обратилась к двум женщинам, идущим навстречу. Женщины эти явно не из «новых русских» – тренировочные костюмы, заплатанные на коленках, старенькие авоськи в руках. В лучшем случае чьи-нибудь домработницы.
– Очень просто, красавица, – приветливо ответила одна из них, – видишь, вон там, прямо за углом, остановка.
Нина поблагодарила. И, уже отвернувшись, услышала, как они переговариваются:
– А это, наверное, одна из Ванькиных шлюх. Ну Ванька Калмык, он в том шикарном доме с камином живет. Мне его домработница, Зинка, рассказывала, что он каждый день какую-то девку привозит. Все длинноногие, большегубые. Одним словом, беспредел.
А вечером Нине пришлось пойти на работу – в ночной клуб «Алая роза». Выяснилось вдруг, что ее порезанные ноги все-таки немного болят – и как она вчера умудрилась этого не заметить? Отправилась на свидание с Ваней в легких туфельках на каблуках, целый день пробегала – и хоть бы что!
Александрина, как и обещала, оставила для нее туфли сорок второго размера – они были совсем новые, красивые и похожие на большие корабли, – Нина и представить не могла, что у женщины могут быть такие огромные ноги. Выполнила Аля и второе обещание – подобрать для Нины как можно более целомудренное белье. Костюмерша торжественно вручила ей белый комбидрес с шортиками.
– Будешь самая красивая, – поощрительно улыбнулась костюмерша, – там такое освещение, знаешь, как на дискотеках. Белый цвет смотрится особенно ярко.
Фирма, которой принадлежало белье, отнеслась к показу мод со всей ответственностью. Девушкам объявили, что гримировать надо не только лицо, но и тело.
– Блин, – расстроилась одна из манекенщиц, унылая брюнетка с длинным носом, – сейчас опять всю театральным гримом вымажут, а у меня платье белое, новое совсем. Здесь, наверное, и душа нет, чтобы грим потом с тела смыть.
Но выяснилось, что организаторы показа были и здесь на высоте – вместо грима они приготовили для девушек жидкий латекс.
– Ваше тело будет как бы затянуто тонкой пленкой, – объяснил им гример, – между прочим, в дорогих парижских кабаре именно так и делают. В «Мулен руж» и в «Крейзи хорс».
– А зачем? – удивилась все та же манекенщица.
– Сейчас сама поймешь, – усмехнулся гример, – эта пленка невидимая, но ты ее будешь чувствовать. То есть зритель уверен, что ты голая, а твое тело думает, что оно одето. Это на подсознательном уровне – девушка начинает вести себя более раскованно, танцевать увереннее.
– А я и так всегда раскованна, – хихикнула совсем юная блондиночка.
– И потом, латекс скрывает все недостатки на теле, – объяснил гример, – прыщики там, целлюлит, волосики.
Это было странное ощущение. Нине казалось, что на ней надет плотный, немного жаркий комбинезон – что-то наподобие космического скафандра. А зеркало утверждало, что ничего, кроме белого комбидреса, на ней нет! Загорелая (латекс имел приятный бежево-золотистый оттенок), стройная, как модель с обложки спортивного журнала.
Прав оказался гример – Нина ничуть не смущалась своего практически голого тела. У нее даже появилось что-то вроде куража – Нина полушла-полутанцевала и слышала, как кто-то из зала кричит ей: «Браво!»
Как потом оказалось, и остальные модели чувствовали то же самое. Девушки весело щебетали, смывая грим. Нина смотрела на себя в зеркало и видела, что у нее даже глаза горят. Ах, если бы все показы мод были такими!
– Вас, кажется, Ниной зовут?
Она удивленно обернулась и поспешно застегнула блузку. К ней обращался незнакомый блондин весьма интеллигентной наружности – очки в тонкой золотистой оправе, трогательная челочка, белая рубашка с тонкими бледно-голубыми полосками.
– Ниной, – подтвердила она.
– Значит, вы мне и нужны, вы знаете, я секретарь одного влиятельного человека…
Нина мгновенно потеряла к нему всякий интерес:
– Видите ли, я не знакомлюсь с влиятельными людьми, – вежливо улыбнулась она. Краем глаза Нина заметила, что манекенщица, которая смывала грим рядом с ней, быстро сложила свою косметику в сумку и отошла.
– Мой хозяин – это совсем другое дело, – мягко сказал он, и Нину слово «хозяин» покоробило. Секретарь приличного бизнесмена никогда не скажет так о своем боссе. Скорее всего, этот милый блондин служит в «шестерках» у какого-то крупного криминального авторитета. Или не очень крупного, что, собственно говоря, дела не меняет.
– Оставьте меня в покое, – немного нервно сказала она, – я же русским языком объяснила, что знакомиться ни с кем не собираюсь! Я после болезни, очень устала и хочу скорее попасть домой.
– Вот Юра вас домой и отвезет, у него машина хорошая, – предложил блондин.
– Домой я поеду на метро. – Нина отвернулась к зеркалу.
– Ну на нет и суда нет, – тихо проговорил он и молча покинул гримерку.
Нина смыла с лица остатки макияжа и, подумав, слегка припудрила кожу. К ней подошла одна из манекенщиц, та длинноносая брюнетка, которая возмущалась по поводу грима.
– Слушай, конечно, это не мое дело, – осторожно сказала она, – но ты бы извинилась.
– За что? – изумилась Нина. – Перед кем?
– Ты просто не знаешь, – вздохнула та, – это был подхалим Юрки Волка. Знаешь, кто такой Юрка Волк?
– И знать не хочу.
– А зря. Он сволочь, между нами говоря. И похоже, сегодня он на тебя запал.
– И что мне теперь делать? – Нина усмехнулась. – Задницу ему поцеловать?
– Зря веселишься, – длинноносая нервно обернулась, – слушай, у меня есть старшая сестра, тоже вешалка. Однажды с ней произошло то же самое, что и с тобой. Юрка увидел ее на показе, и она ему приглянулась. Он тоже какого-то «шестерку» к ней подослал, но Ленка его послала, в лицо рассмеялась. А когда она вышла на улицу, ее ждали его шкафы.
– И что?
– Избили, – еле слышно прошептала девушка, – она три месяца в Склифе отлежала. Слава богу, все обошлось. Но с тех пор она больше не работает моделью.
– Но какой смысл ему избивать меня? – занервничала Нина. – Не лучше ли попытаться меня соблазнить… раз уж я ему так приглянулась.
– Ты что, с ума сошла? – округлила глаза длинноносая. – Такие, как Юрка Волк, не соблазняют женщин. И даже не покупают. Просто берут их, и все. А ты его сейчас отвергла, как бы унизила. Перед мальчиками его, перед корешами. Значит, он должен отплатить тебе, чтобы сохранить свой авторитет. На то он и Волк. Зря так человека не назовут.
– И что ты мне посоветуешь? – не на шутку испугалась Нина.
– Иди в зал, ищи его. Скажи, что передумала, что не сразу поняла, о ком идет речь, что он тебе давно нравится. Тогда, наверное, простит.
– И что?
– Да ничего. Странная ты, – усмехнулась брюнетка. – Обслужишь его по-быстренькому, и домой. Целее будешь.
– Но я не хочу… обслуживать.
– Ну, – брюнетка пожала плечами, – тогда не знаю. Попробуй, конечно, просочиться через служебный ход. Если удастся, – значит, ты спасена. Искать тебя никто не будет, ты для них слишком мелкая сошка. Но я бы все-таки посоветовала…
– Спасибо! – перебила Нина.
Она быстро собрала косметику, скомкала колготки и полотенце и кое-как запихнула их в сумку. Потом накинула на плечи пальто и плотнее надвинула на лоб капюшон. Она должна успеть. Почти вся публика еще в зале, дискотека начнется только через час. У гостей есть много времени на то, чтобы допить коктейли и доесть фуршетные салатики.
Нина резко толкнула дверь, ее никто не задержал, и это было хорошим знаком. Ей рассказывали, что иногда подкупленные менеджеры клуба не давали выйти приговоренным девушкам.
На улице было морозно, к ночи резко похолодало. Нина шла быстро, не глядя под ноги, и несколько раз едва не поскользнулась на тонком мартовском льду.
Она не сразу заметила этот автомобиль. А когда все-таки заметила, то сразу поняла – это за ней. Квадратный блестящий джип с тонированными стеклами – на таких машинах как раз и разъезжает мафия из свежих русских боевиков. Что делать?! Может быть, еще не поздно подойти? Сделать так, как посоветовала ей сердобольная длинноносая? Извиниться, тепло улыбнуться. У Нины приятная улыбка, душевная. Ей простят.
И в этот момент ее ударили по лицу. Она упала на землю сразу – как кегля в боулинге.
«Не надо, подождите», – хотела сказать Нина, но не смогла выговорить ни слова: ее рот быстро наполнился чем-то соленым и вязким. Ее били по спине – сапогами; наверное, с каждым ударом Нина сжималась и тоненько вскрикивала. Она хотела обернуться, чтобы посмотреть в лицо напавшему на нее бандиту, но успела увидеть только молодой полумесяц. Отчего-то он был оранжевым и перевернутым вверх ногами. Словно Нина не в Москве находилась, а где-нибудь в Южной Африке. Или нет, в Бразилии. На карнавале.
Часть 2
Глава 1
Нина открыла глаза и увидела потолок в грязно-бурых разводах. Нестерпимо болела голова – она попробовала коснуться рукой раскаленного лба, но наткнулась на марлевую повязку. Попробовала осторожно, кончиками пальцев, ощупать лицо и поняла, что забинтован не только лоб – ее, Нину Орлову, спеленали, словно египетскую мумию. «Я в больнице, – догадалась Нина, – мне изуродовали лицо». Она тотчас же вспомнила маленький полукруглый подиум и серебристый купальник-бикини, удачно приподнимающий грудь. Гулкое сердцебиение, черный блестящий джип с тонированными стеклами, резкая внезапная боль и перевернутый вверх ногами оранжевый полумесяц.
– Очнулась! Наконец-то! А я-то уже собирался уходить. – Кто-то взял ее за руку, ладонь незнакомца была холодной и сухой.
Нина с трудом повернула голову, ей не сразу удалось сфокусировать свой рассеянный, мутный взгляд. Она внимательно вглядывалась в полузнакомые черты мужчины, сидящего на краешке ее кровати, и не могла собрать их воедино. Блестящая, загорелая лысина, небольшие карие глаза, улыбающиеся темные губы – все это распадалось, словно сложная головоломка или детский пазл, состоящий из тысячи мелких деталей.
– Нина, ты что, не узнаёшь меня? – спросил он, приближая к ней лицо.
– Узнаю, – слабо прошептала она, – ты Ваня. Иван Калмык, предприниматель и владелец сети ресторанов.
Точно. Все так оно и есть. Она пролежала в больнице сто двадцать лет, окутанная липким, вязким сном, словно сказочная царевна в хрустальном гробу. Вокруг кипела интереснейшая жизнь, сквозь пальцы торопливо ускользала смешливая молодость. Иван Калмык постарел и облысел, наверняка у него есть внуки. Интересно, как же в таком случае выглядит она сама?
– Какой еще Иван Калмык? – удивился незнакомый собеседник. – Такого я не знаю. Ну же, вспомни, я Вася. Василий Сохатый, модельер. Ты что, меня не узнаёшь?
Она тотчас же вспомнила. Конечно, это он, сумасшедший автор помоечных коллекций, так похожий на Пабло Пикассо. Как она могла его не узнать? Наверное, у нее амнезия.
– Помню, – Нина старательно растянула уголки губ, – где я?
– Ты в частной клинике. Больница принадлежит моей сестре, она классный хирург, так что никто тебя не найдет.
– А меня что, кто-то ищет? – удивилась она.
– Пока вроде нет, но мало ли, – развел руками Вася, – ты здесь под другой фамилией. Запомни, тебя зовут Нина Андреевна Зима.
– Зима? – фыркнула она. – Вот еще! У меня замечательная фамилия, не хочу ее менять.
– Послушай, – он перестал улыбаться, – выйдешь отсюда – и делай как знаешь. А пока… Я не хочу иметь проблемы из-за того, что помог тебе. Да, ты же ничего не помнишь!
– А что я должна помнить?
– Тебя нашли пятого мая в придорожной канаве на двадцать пятом километре от Москвы по Ярославскому шоссе.
– Что я там делала? – Нина попробовала восстановить события: – Я помню ночной клуб, помню показ мод. Я вышла вместе с… не помню. Меня, кажется, избили.
– Ты была без сознания, – перебил Василий, – тебя привезли в Склиф, и почти неделю ты провела в реанимации. А когда тебя перевели в обычную палату, я приехал за тобой и забрал, представившись твоим сожителем, уж извини.
– Понятно, – она отвернулась к окну и тотчас же невольно зажмурилась от хлынувшего в лицо света, – что ж, спасибо за участие. Теперь я хотела бы позвонить маме. Пусть заберет меня домой, в Егорьевск. В Москве мне делать больше нечего.
– Пока рано. Приготовься услышать неприятное известие – тебе срочно нужна пластическая операция. У тебя сломан нос и на щеке шрам. В Склифе постарались, зашили кое-как и не подумали о том, что тебе семнадцать лет и с этим лицом тебе придется жить.
– Я не хочу пластическую операцию. Пусть останется как есть.
– С таким лицом ты больше не сможешь работать манекенщицей.
– Я больше не буду работать манекенщицей. Никогда.
– Хорошо, хорошо, – он успокаивающе погладил ее по руке, – понимаю. Поговорим об этом потом. Но даже если ты не будешь работать манекенщицей, тебе все равно придется несладко с таким лицом. Тебя не возьмут работать ни учительницей, ни секретаршей, ни переводчицей. И замуж ты никогда не выйдешь… Нина, вообще-то ты находишься в клинике пластической хирургии. А за операцию я уже заплатил. Лучше сделать ее как можно быстрее, пока рубцы еще свежие.
– Хорошо, пускай сделают, – индифферентно согласилась она, – только я не никак не пойму: тебе-то от этого всего какая выгода?
– А ты так уверена, что все люди преследуют исключительно корыстные цели? – попробовал отшутиться он.
– Уверена, – серьезно сказала Нина.
– Ну… я тебе уже говорил, что ты моя Муза, – помявшись, сообщил Вася, – как только я тебя увидел, сразу понял, что все мои вещи сделаны словно для тебя.
«Вот спасибо», – подумала Нина, вспомнив платье из ржавых консервных банок.
– Я не мог уснуть в тот день, когда познакомился с тобой, – тем временем вдохновенно говорил Василий, – я всю ночь просидел за письменным столом. Нина, я рисовал. Я придумал потрясающую коллекцию за одну ночь. Коллекцию, с которой мы покорим мир.
– На этот раз платья будут сделаны из туалетной бумаги и использованных чайных пакетиков? – вежливо осведомилась она.
– Нет, это необычные вещи, из шифона и льна, это такие красивые платья… – Он никак не отреагировал на ее ехидное замечание, а может быть, был так взволнован, что просто его не заметил. – Я давно такого не делал. Еще в молодости увлекся концептуализмом, тогда это только входило в моду.
– В любом случае тебе придется искать другую модель. Я фотографироваться не буду, – покачала головой Нина.
– Ты увидишь одежду, и тебе самой захочется, – он сжал ее пальцы, – ты станешь великой, Нина. Великой манекенщицей!
– Никогда.
«Ринопластика (пластическая операция на носу) – все за и против». Нина внимательно изучала эту пространную статью из журнала «Мы и медицина». Издание было научно-популярным и продавалось в каждом газетном киоске, и все-таки статья изобиловала научными терминами – Нина вчитывалась в каждое слово, но тем не менее общий смысл ускользал от нее. «Может быть, это и к лучшему, – наконец решила она, – а то напугают возможными последствиями, и я вообще делать операцию передумаю». В конце статьи была опубликована утешительная и жизнеутверждающая таблица – фотографии голливудских звезд до и после пластической операции. Мерилин Монро, Деми Мур, Памела Андерсон – оказывается, эти всемирно известные красотки в свое время прооперировали носы.
Нина находилась в клинике пластической хирургии уже почти две недели. У нее взяли все необходимые анализы и даже уже назначили день операции. Сначала ей было все равно, состоится ли операция вообще. Конечно, для манекенщицы важна форма носа, и со шрамом на щеке не покрасуешься на обложке «Космопол итэн», но она ведь решила сменить специальность… А если так, не все ли равно, останется ли она красивой? Может быть, даже лучше, если ее внешность станет вполне заурядной. И все-таки она ждала этого дня – дня операции.
На пятый день пребывания в клинике Нина попросила у молоденькой медсестры Тонечки зеркало.
– Любопытно поглядеть на свою физиономию.
– Но вам нельзя снимать бинты, – опустила глаза Тонечка. – И вообще… Лучше, если вы посмотрите на себя после…
– Тоня, за кого ты меня принимаешь? – притворно рассердилась Нина. – Как это – нельзя снимать бинты? Ведь доктор каждый день делает мне перевязку, и ты при этом присутствуешь. Просто принеси завтра на перевязку зеркальце, и все. Про-блем-то.
– Знаете, и все-таки мне кажется, что лучше не стоит этого делать, – Тоня перебирала подол своего белоснежного, накрахмаленного халата, словно застенчивая малышка, – лишние стрессы вам ни к чему.
– Стрессы? Тоня, а что со мной? – Нина наконец заподозрила неладное. – Василий сказал, что нос сломан и на щеке шрам.
– В общем, это так… – замялась Тоня.
– Дай мне зеркало! – занервничала Нина. – Прямо сейчас! А то я сама с себя бинты посдираю. Тебе же за это и влетит.
– Хорошо-хорошо. – Испуганная медсестричка пулей вылетела из комнаты. Вернулась она через четверть часа. В ее руках не было обещанного зеркала. Зато Тоня протянула Нине небольшой бумажный прямоугольник.
– Зинаида Семеновна, ваш доктор, сказала, что зеркала не надо. Если вы хотите видеть себя, посмотрите этот снимок. Мы вас сфотографировали, как только привезли сюда.
Нина взглянула на фотографию и похолодела. На снимке было лицо крупным планом – если расплывшиеся черты посредине кровавого месива действительно можно было назвать лицом. На правой щеке, от виска к подбородку, змеился уродливый, распухший шрам, нос был повернут влево – словно у алкоголика с карикатуры в журнале «Крокодил», под глазами фиолетовые синяки. И это она, Нина Орлова, начинающая манекенщица и королева красоты?! Да, с такой физиономией не то что манекенщицей – и поломойкой работать не возьмут.
– Да вы не плачьте, – прошептала медсестра Тонечка. Нина заметила, что девушка старается не смотреть на фотографию. – Сделают вам операцию, опять красавицей станете. Еще лучше, чем были. Будете топ-моделью.
– Нет, лучше актрисой, – усмехнулась Нина, – по-моему, меня взяли бы в малобюджетный фильм ужасов на роль главного монстра. А что, не придется тратиться на гримера.
Теперь уже Нина ждала дня операции взволнованно и нетерпеливо, как когда-то конкурса красоты и поездки в Москву. Ей казалось, что время тянется бесконечно долго, она волновалась, что Вася Сохатый передумает и не заплатит за операцию – и тогда ей придется остаться с таким лицом на всю жизнь.
Вася навещал ее почти каждый день. Приносил нехитрые подарки – сладко пахнущие лилии, блестящий лак для ногтей, новенький детектив, апельсины, швейцарские шоколадные конфеты. Он смешил Нину, рассказывал анекдоты; стремясь вызвать ее улыбку, он решительно поднимал жалюзи, впуская в прохладную, полутемную палату тепло с улицы, яркий свет майского солнца.
– Ты не должна кукситься, – говорил он, – а то я не смогу тебя фотографировать.
– Какая разница? – удивлялась Нина. – Мне же сделают пластическую операцию, и я стану такой, как прежде. По крайней мере, так обещают врачи. Почему же ты не сможешь меня фотографировать?
– А как ты думаешь, почему так мало моделей среди тридцатилетних?
– Ну… им на пятки наступают юные конкурентки, и потом, у тридцатилетней женщины появляются некоторые возрастные изменения: морщинки вокруг глаз… Вон у моей соседки Таньки они уже есть, хотя ей всего двадцать пять. И потом, шея… Все уже не то.
– Но на фотографии-то этого не видно, – возражал Василий, – ни морщинок, ни прыщиков, особенно если правильно поставить свет. И в тридцать пять, и даже в сорок некоторые еще смотрятся девочками.
– Ну тогда почему же?
– Да потому, что у взрослой женщины нет такого блеска в глазах, как у пятнадцатилетки! У нее на лбу нарисована ее биография во всех мельчайших подробностях. Неудачные романы, аборты, ссоры, мелкие бытовые неприятности. Всем сразу станет понятно, что на фотографии взрослая женщина, а не юная, легкомысленная моделька.
– А я-то тут при чем? Мне-то и двадцати еще нет.
И вновь он ответил вопросом на вопрос:
– Нина, скажи, ты когда-нибудь видела по телевизору приюты для малолетних нарушителей? Или исправительные колонии для девочек?
– Видела, конечно, – удивилась она, – а что?
– А то, что эти девчонки выглядят гораздо старше своих лет. Малолетние проститутки, воровки, убийцы. Они столько пережили, что у них рано состарился взгляд. Ты же не хочешь стать такой? Не хочешь, чтобы твои глаза потухли?
– Нет, нет, конечно, нет, – испуганно согласилась она.
– Вот и умница. Ты сейчас слушаешь меня, как будто я твой школьный учитель. Я не вижу всего твоего лица, оно забинтовано, но глаза такие детские… Ты должна такой и остаться. Именно этим ты меня и привлекла.
– Я думала, ты считаешь, что у меня модный образ. Ты сам так сказал.
– Мало ли что я сказал, – махнул рукой Василий, – ты меня особенно не слушай! Мне понравилось, что ты выглядишь как взрослая женщина и при этом у тебя детское выражение лица. В модельном бизнесе это называется беби-фейс… Ну а типаж у тебя, если честно, совсем немодный. Во-первых, ты полновата, во-вторых, у тебя слишком круглые щеки, в-третьих, нос коротковат. Ну ничего, нос-то мы исправим. – Он оптимистично улыбнулся.
– Что значит – исправим? – насторожилась Нина. – Я думала, мне вернут мой прежний образ.
– Увы, это невозможно. Все равно будет немножко не так. И вообще, не лучше ли слегка подкорректировать природу?
Томительное предоперационное ожидание, душно-сладкий наркоз, многочасовое липкое забытье – ее маленькая смерть, – возвращение в ту же самую темную, прохладную палату, – все это было похоже на затянувшийся предутренний сон. Когда же день операции настал, Нинино волнение испарилось, как анапская медуза на горячем камне. Она шутила с медсестрами; не читая, подписала протянутый ей договор. Ее уложили на прохладную металлическую каталку и куда-то повезли по витиеватому подземному коридору – абсолютно голую, накрытую лишь тонкой простыней.
– Зачем раздеваться догола, ведь мне делают не полостную операцию, а всего лишь исправляют лицо? – спросила Нина у приветливой пожилой санитарки.
– Ничего-то вы не понимаете, – словоохотливо откликнулась та, не переставая толкать перед собой каталку, – в операционной должно быть стерильно. Между прочим, там на тебя наденут специальный халат.
В операционной, белоснежной и пахнущей январем, прямо как в американских фильмах, ее встретил улыбчивый анестезиолог. Нине сделали два укола в вену, потом к ее лицу плотно прижали сладко пахнущую резиновую маску.
– Не надо удлинять мне нос, пусть останется как раньше, – хотела сказать она, но не успела.
Губы слиплись, веки потяжелели, как у гоголевского Вия, – видимо, у нее был слабый, чувствительный к наркозу организм. Зато уже через несколько мгновений Нина распахнула глаза – легко, без всяких усилий.
– Нос оставьте прежним, – прошептала она.
– Хорошо-хорошо, все будет в порядке. – Это была Тонечка, Нина узнала ее звонкий, немного детский голосок.
Странно, Тоня ведь палатная медсестра, не операционная. Что она делает в хирургическом корпусе? Нина вяло осмотрелась по сторонам и с удивлением поняла, что находится в знакомой палате – она лежит на прежней койке, и у нее опять перебинтовано лицо.
– Сколько времени? – Голос не слушался Нину, это был даже не голос, а какой-то хриплый шепот.
– Половина пятого, – Тоня подняла жалюзи, – а тебе сейчас нельзя спать. Когда отходишь от наркоза, спать нельзя. Так что меня сюда специально прислали – тебя будить.
Нина подняла руку и осторожно ощупала хитросплетенье тугих бинтов на своем лице. Дотронувшись до щеки, она зажмурилась и даже тоненько заскулила – щека болела так, словно ее только что искромсали тупым ножом.
– Тоня, позови врача, – испугалась Нина, – со мной что-то не так. Щека болит.
– Она и должна болеть, – успокоила ее Тоня, – а ты что хотела? Чтобы и красавицей стать, и ничего не болело? Так не бывает. Терпи, попозже я сделаю тебе обезболивающий укол, а пока нельзя.
– А вдруг они ошиблись? Вдруг сделали что-то не так? – заволновалась Нина. – Может быть, снять бинты и проверить на всякий случай, а?
– Даже и не думай об этом, – Тоня шутливо погрозила ей пальцем, – у нас замечательные хирурги, самые лучшие в Москве. У нас знаешь какие люди оперируются? Рок-звезды, балерины, жены самых известных политиков! Да что там, мне и самой сделали здесь пять операций.
– Пять?! – Нина удивленно посмотрела на Тонечку. Круглая, немного простоватая мордашка, пухлые коротенькие губки, вздернутый нос. Симпатичная, конечно, девушка, но далеко не красавица. Интересно, что именно она оперировала. И зачем?
Тоня перехватила Нинин изучающий взгляд и рассмеялась:
– Да я ничего не меняла, все оставила свое, природное. Только губки силикончиком поднакачала, и то самую малость. Я морщинки у глаз, убирала и двойной подбородок. Ну еще две круговые подтяжки лица.
– Подтяжки? – изумилась Нина. – Сколько же тебе лет?
– Мне? – Тоня снова рассмеялась, у нее был заразительный, звонкий смех. – Мне пятьдесят три, скоро пятьдесят четыре исполнится… Пойду чайник поставлю!
…И снова время превратилось в медлительное чертово колесо, а Нина никогда не жаловала этот примитивный аттракцион, отдавая предпочтение американским горкам чешского производства. Она была торопливой, как сама молодость; ей казалось, что она уже полжизни провела в прохладной просторной палате. За окном отполыхал нереально жаркий июнь. Окно Нининой палаты выходило в тихий староарбатский переулок. Иногда она садилась на подоконник, прижималась забинтованным лбом к стеклу и тоскливо смотрела на легко одетых, загорелых прохожих. Женщины в просторных цветастых платьях с румяными лицами, мужчины в летних рубашках, стройные красавицы в сиреневых обтягивающих шортах – все они казались Нине счастливыми и беззаботными. За окном было жарко и влажно, а в ее палате прохладно: на всю мощь работал кондиционер, Нина даже мерзла и куталась в пушистый свитер. Тоня объяснила это тем, что ей нельзя, чтобы потело лицо – швы могут воспалиться от соли. По этой же причине ей были противопоказаны слезы – а удержаться от них больной было гораздо труднее, чем не потеть.
Ее дни были до тошноты однообразны, вчера и сегодня походили друг на друга, словно однояйцевые близнецы. В половине девятого Нину будила свежая, умело подкрашенная Тонечка в белоснежном халатике, она делала Нине болезненные уколы – антибиотики и витамины, так что скоро Нинины ягодицы покрылись фиолетовыми синяками. В десять приносили завтрак – овсяную кашу или приторную французскую булочку с остывшим кофе, а потом до обеда Нина отчаянно скучала. В половине четвертого к ней приходила Зинаида Семеновна, хирург. Вежливо улыбаясь, женщина снимала с Нининого лица бинты – буквально отдирала их от измученной, воспаленной кожи. Шлифовка швов с помощью специального аппарата, перевязка – и вновь опостылевшее одиночество – до самого ужина. Иногда, правда, забегала поболтать Тонечка (в последнее время Нина называла ее Антониной Ивановной – вдруг стало неловко фамильярничать с женщиной, которая по возрасту годится ей в матери). Но Тоня заскакивала максимум на пятнадцать минут – ведь под ее опекой находилось еще четырнадцать пациентов.
А пятого августа случилось настоящее чудо. На вечерней ежедневной перевязке с Нины в очередной раз сняли бинты. Тоня намазала ее лицо какой-то неприятно пахнущей, жирной мазью, а потом вдруг протянула ей небольшую плоскую коробочку, обмотанную алой подарочной лентой.
– В честь чего это? – удивилась Нина. – У меня день рождения в ноябре.
– Да это так, мелочь, просто знак внимания, от чистого сердца. Ну я пошла.
Медсестра быстро собрала пузырьки с лекарствами и ватные тампоны в свой металлический чемоданчик и вышла из палаты, плотно прикрыв за собой дверь.
– Тоня, постой, а как же перевязка? – Нина вдруг поняла, что ей не забинтовали лицо.
Но Антонина не вернулась. Нинина ладонь непроизвольно потянулась вверх, ей мучительно, до дрожи в пальцах вдруг захотелось прикоснуться к своей коже, ощупать щеки, нос, проверить, правильно ли затягиваются шрамы. Но она уговорила себя подождать – наверняка ей еще нельзя прикасаться к лицу, тем более немытыми руками. Сейчас вернется Тоня с бинтами – странно, что она до сих пор не осознала своей оплошности. Пожалуй, пока можно заглянуть в яркую коробочку: что за сюрприз приготовила для нее любезная медсестричка.
