Текст книги "Ката - дочь конунга (СИ)"
Автор книги: Мария Степанова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)
– Я не пойду, – отрезала Маша, – можешь все убрать на место.
– Ну как же, боярышня! – Пламена всплеснула руками, – негоже это! Боярин будет, и бояричи, и вся знать.
– Не хочу, – мотнула головой Маша.
Зарывшись лицом в подушку она первый раз с похорон боярыни плакала навзрыд. Потому что больше всего хотела оказаться там, где был он, стоять рядом, прыгать через костер, а потом любить друг друга в жаркой бане, до исступления, до помутнения разума.
Утром она проснулась от внезапного шума. Еле разлепив опухшие глаза, Маша увидела Пламену. Заспанная служанка растерянно смотрела на Машу.
– Боярин велел тебя собрать на выезд, – сообщила она, – сказал все самое простое, и платок на голову.
Маша села на край постели. Ну вот оно и случилось. Хорошенько все обдумав, светозар решил лично отвезти ее к месту перехода и отправить туда, куда он сам пройти не сможет. Маша позволяла Пламене крутить себя, подавала руки, ноги, потом села, дав девушке заплести косу. Когда Пламена полезла в сундук за платком, она вынула мешочек с кольцами. Без них вряд ли она сможет уйти. Надев оба кольца на руку, Маша обулась и вышла на улицу. День только начинался, веселые птички чирикали о том, как прекрасна жизнь. Молодой парень из дворовых подсадил ее в возок и захлопнул дверцу.
Ехали они на удивление недолго. Когда возок остановился, кучер спрыгнул с козел, открыл дверь.
– Выходи, боярышня, – пробасил он.
Маша вылезла из средства передвижения и удивленно осмотрелась. Они были не на озере, и даже не в лесу. Напротив возвышался почти достроенный храм. Возница указал Маше в сторону храма, и она медленно пошла внутрь. Там было темно и прохладно, кто-то пел заунывно. Навстречу Маше вышел знакомый уже священник и улыбнулся.
– Ну, здравствуй, девица.
Маша не знала, как себя вести и поздоровалась смущенно. Священник перекрестил ее и протянул руку. Маша догадалась и прикоснулась губами к прохладной старческой руке.
– Видишь, как жизнь-то повернула, – сказал старик, – теперь и ты на ее месте.
Ощутив за собой чье-то присутствие, Маша обернулась. Рядом стоял Светозар. Он смотрел на нее пристально, будто разглядывал.
– Здравствуй, боярин, – поздоровался священник.
– Поздорову, святой отче, – ответил Светозар.
– По своей ли воле пришел? – священник прищурился, глядя на Светозара.
– По своей, – Светозар кивнул.
– А ты, девица, по своей ли воле пришла в храм божий? – обратился к ней старик.
Маша обернулась к Светозару – он смотрел на нее напряженно, и, как-будто, со страхом. Догадавшись, она ощутила бегущие по позвоночнику мурашки.
– Да, – почти прошептала она.
Они стояли перед иконами, а старик– священник справлял обряд. Маша ни разу не была на венчании, и не знала, что надо делать, но от нее ничего и не просили. Просто в какой-то момент Светозар взял в руку ее ладонь и надел на палец массивное кольцо.
Венчается раб божий Михаил рабе божьей Марии…
Михаил… Маша украдкой взглянула на суровый профиль Светозара. Имя в крещении идет ему не меньше, чем имя, данное родителями. Михаил… Светозар… Она еще решит, как будет его называть…
47
Они вышли из храма рука в руке, и Маша почему-то робела взглянуть в лицо мужу. Светозар остановился, взял ее за подбородок и заставил посмотреть на себя. Теплота его глаз разлила в ее сердце блаженное тепло, и в этот момент Светозар обхватил ее и прижал к себе крепко. У Маши перехватило дыхание, ей казалось, что мужчина тоже испытывает что-то подобное, поэтому молчит и только стискивает ее. В этих крепких объятиях было столько любви, горькой, выстраданной, что ей не хотелось, чтобы Светозар разжимал руки. Но он все же отпустил ее, аккуратно поставив на землю, потом наклонился и поцеловал. Поцелуй был другой – не требовательный, не захватнический, нежный и долгий, как время, которое он прожил без нее. Он сводил ее с ума легкими прикосновениями суховатых горячих губ, и Маша со стоном взметнула руки ему на шею, теперь была ее очередь обнимать что было сил с тонких руках.
Слуги старательно отворачивались, смущаясь таких откровенных проявлений любви, и скупо улыбались в усы. Наконец Светозар разорвал поцелуй, на лице его были страсть и сожаление, но все же он улыбнулся, поднял Машу на руки и внес в возок. Дверца захлопнулась, лошади под крик возницы дружно дернули повозку. Светозар и Маша сидели рядом, поглядывали друг на друга и улыбались. За все это время они не сказали и десятка слов, но Маша с изумлением наблюдала, как суровый мужчина вдруг превратился в того парня, которого она знала. Нет, он не изменился внешне, но помягчел строгий взгляд, а на лице играла улыбка. Кажется, Светозар сам удивлялся переменам, больно уж непривычно ему было чувствовать безудержное счастье. Он высвободил из просторных рукавов Машину руку, перебирал и поглаживал пальцы, нащупал обручальное кольцо и снова улыбнулся довольно.
В доме стоял переполох. Конечно, пущенный вперед юный помощник кучера внес непонимание и сумятицу в ряды обитателей, а когда старик тиун сурово топнул на него и велел не тараторить, а повторить все внятно, мальчишка, тараща глаза, выдал подробности странной поездки, заставив одних радостно, других удивленно ахнуть. И тут же все забегали, засуетились, а когда боярин с молодой женой вошли в дом, их встретили заздравные песни в исполнении дворовых девок и все до единого человека толпились в большой столовой горнице, желая увидеть и поздравить своего боярина. Среди них, наособицу стояли и боярские дети. Близнецы и Богдан непонимающе присматривались, а Ратибор широко улыбался, из чего Маша сделала вывод, что парень, похоже, знал о планах отца. Светозар ни на минуту не отошел от нее, принимая поздравления. Слуги, похоже, очень любили боярина, потому что радость была неподдельной.
– Здравствуй, государь боярин Светозар Вышатич, – кланялась Светозару толстая Еля. Она руководила женской частью дома, и могла обращаться к боярину ото всех своих подопечных, – и ты здравствуй, государыня боярыня! Совет вам да любовь!
Наконец Светозар прекратил суету и галдеж. Он объявил своим людям, что свадьба обязательно будет, причем двойная, потому что Ратибор посватался к дочке боярина Доброжира, и тот хоть и удивился, но согласие дал. Это сообщение взбаламутило всех еще на пять минут. Потом люди разошлись, остались только старшие слуги и дети, которые так и стояли столбом, ожидая, когда им скажут что-то особенное, предназначенное только им. Слуг отпустили, раздав распоряжения, потом Светозар усадил Машу на высокий стул возле себя и подозвал сыновей.
– Будьте добры и почтительны к новой боярыне, – голос его был строг, – уважайте, как свою мать!
Маша слегка поморщилась. Она бы сказала по-другому, мальчишки и так пребывали в шоке оттого, как неожиданно и быстро отец выбрал себе жену, да еще взял ту, на которую они бы никогда в жизни не подумали, но ей пока говорить не предлагали, и она молчала. Близнецы церемонно поклонились и ушли, а Богдан, хоть и пытался вовсю подражать своим юным дядьям, но, все же не выдержал, и обхватил ее за шею. Маша обняла мальчишку в ответ.
День еще только начинался, и у всех были свои обязанности. Нехотя уехал на княжеский двор Светозар, а Маша провела день очень суетно, обсуждая с Елей предстоящий пир и мучаясь мыслями о том, как поговорить с близнецами, которых с самого утра она так и не видела. Она встретила их случайно, выйдя после полудня во двор. Июльская жара была в самом разгаре, но ближе к вечеру похолодало, подул ветерок, и издалека потянулись синие тучки, собирался дождик. Очень хотелось прохлады, Маша выбежала на крыльцо, подставляя лицо ветерку. В это время в ворота въехала процессия, впереди мальчишки-бояричи, а за ними десяток мужчин разного возраста. Близнецы спешились, и ушли бы, уставшие, потные, если бы Маша не окликнула их. Воспитание не позволило мальчишкам проигнорировать зов новоявленной мачехи, и они подошли, хотя и неохотно.
Маша измучилась, придумывать слова, поэтому просто вывалила парням то, что было у нее на душе.
– Я не могу заменить вам мать, – сказала она, не могу, да и не хочу этого делать. Я никогда не займу ее место, вы должны знать об этом.
Глаза у Славомира, младшего из близнецов, подозрительно заблестели, и он постарался незаметно вытереть их широким рукавом рубахи.
– Она была очень замечательная, – Маша продолжала нести какой-то сумбур, надеясь, что они сами вычленят из ее речи нужное, – и мы были подругами…
Она замолчала, вдруг с удивлением осознав, что так оно и было.
– В общем, я хочу, чтобы вы не думали обо мне плохо, – закончила она и выдохнула устало.
Близнецы переминались с носка на пятку и молчали. Потом Владимир поднял глаза.
– Ты сходишь с нами на могилку к матушке? – спросил он, и Маша истово закивала.
Проще всего было с Забавой. В силу возраста она совсем не мучилась вопросами морали, зато она радовалась, когда Маша приходила поиграть с ней, и в этот раз обрадовалась. Маша провела с девочкой половину дня, пока та не начала зевать и капризничать, и нянька унесла маленькую боярышню спать.
Вечером был ужин. Уже зная местные обычаи, Маша понимала, что праздничным его не назовешь, но, все же, это был праздничный ужин, и она сидела рядом с мужчиной, которого так долго добивалась. А потом он взял ее за руку и повел в свою комнату. Закрыв плотную дверь, он повернулся к ней, и, не вытерпев больше, обхватил лицо ладонями и поцеловал жарко. Отпустив ее, он вдруг сел на край кровати и спросил полушепотом:
– Разуешь своего мужа, жена?
Потом он расплел ее крепко уложенные волосы, расчесал пальцами, зарылся в пряди носом, спустил с плеч тонкие бретельки рубашки и она упала тонким облаком вокруг босых Машиных ног. Маша переступила через рубашку, и попала в горячие руки Светозара.
– Любая моя, – он гладил ее по телу, как-будто хотел обхватить всю, – голубка моя, лебедушка белая, не чаял, что сбудется…
В его словах было столько искренности, что у Маши защипало глаза. В стотысячный раз она вспомнила, как ушла не попрощавшись.
– Любимый мой, – прошептала она, – прости меня, прости, я так виновата!
Светозар не дал ей говорить, запечатал ее губы поцелуем, подхватил и уложил на широкую постель. Принимая в себя горячее мужское естество, Маша поняла, что никаких обид давно нет, все они исчезли, когда Светозар принял единственно верное решение для них обоих – любовь главнее всего. И Маша жарко отдавалась человеку, который тронул ее сердце будучи юношей, а сейчас, став мужчиной, задел и душу. Она хотела быть частью его, нет, она хотела принадлежать ему вся… За окном перебирали ногами и тихо ржали лошади. Они хотели поддержать человеческую любовь.
48
Это были самые счастливые два месяца ее жизни. Жаркое лето, которое она запомнила на всю жизнь. Раньше Маше казалось, что жизнь женщин в этом времени проста и ограничена правилами, они рождались, вырастали, выходили замуж, рожали детей, вели замкнутый образ жизни и, в общем, весь их круг общения ограничивался детьми, мужем и ближними родственниками. Сейчас она поняла, как заблуждалась. Да, в этом мире суровых сильных мужчин женщина находилась за мужем, а до этого за отцом, но Маша лично удостоверилась, что никакие они были не замкнутые, и, тем более, не спрятанные от людских глаз. И она стала одной из этих женщин. Светозар, влюбленный и счастливый, щедро делился счастьем со всеми, и домашние с изумлением замирали, слыша его раскатистый смех. Он сам лично взялся учить Машу ездить верхом, подтрунивая над ее мешковатостью и страхом, а потом и вовсе купил для нее коня, молодого, высокого красавца по имени Игреня. К коню прилагалось дорогое седло мужского типа и не менее дорогое прогулочное, если Маша захочет сесть по-женски. Сама Маша энтузиазма не проявляла, но Светозар настаивал, и она, насмелившись, однажды вошла в стойло с куском щедро посоленого хлеба. Игреня любопытно вытянул шею, разглядывая девушку, а почувствовав запах съедобного, вышел и потянулся к ладони. Маша протянула угощение и ощутила прикосновение к руке прохладного большого носа. Конь аккуратно взял горбушку, съел и потянулся за добавкой.
– А больше нет, – извиняющимся тоном сказала Маша.
Конь, кажется, не расстроился, он фыркнул и слегка толкнул хозяйку, переступив крепкими ногами. Маша тихо засмеялась и провела ладонью по гладкому боку.
– Подружимся? – спросила она у коня, и тот, словно поняв ее слова, кивнул.
Ранними утрами, когда больше всего хотелось спать после бессонной ночи, полной страстных объятий, Светозар будил ее и вывозил, заспанную, в лес. Природа, едва пробудившаяся, сушила ночную росу, солнце еще не палило жаркостью июльского полудня, и была в этом всем какая-то прекрасная благость, ради которой стоило встать пораньше. Светозар собирал для Маши умытые росой ягоды и кормил с ладони, а потом целовал в земляничные губы. Однажды они выехали за городские ворота и двинулись вверх, в знакомом Маше направлении, к тому озеру, куда иногда устремлялся ее взгляд из верхних комнат терема. Тут совсем ничего не менялось, разве что купавки буйно расцвели на воде, да птицы летали низко, ловя у самой воды насекомых. Светозар остановился, спешился, взял Машу за талию, снял с седла. Они молча дошли до кустов, из которых когда-то два молодца, одинаковых с лица вытащили замерзшую и растерянную девушку.
– Ты хочешь туда? – спросил Светозар, и махнул головой в сторону тропинки, ведущей в березовую рощу. Голос его звучал настороженно.
Маша задумалась. Она понимала тревогу мужа, как понимала и то, что если она вдруг соберется уйти, он не будет ее удерживать. Светозар давно обдумал и принял этот вариант, его любовь была в том, чтобы не неволить свою суженую. Маша ощутила невероятную благодарность, она понимала, чего это ему стоило. Она помотала головой.
– Нет, – развернувшись к нему, она поймала тревожный взгляд, – здесь моя жизнь, а ты – моя судьба, я пришла сюда, не зная тебя, а когда узнала, то больше не было мне покоя, даже там, среди родных.
Маша увидела, как серая пелена волнения уходит из его глаз, и прижалась к широкой груди. Светозар обхватил ее и прижал к себе. Теперь он часто делал так, возможно, ему нужно было ощутить ее, тоненькую, беззащитную в своих объятиях. В одну из ночей, когда обоим не спалось, они лежали обнявшись, и рассказывали друг другу то, чего второй не знал. Маша вспоминала те несчастные два месяца, которые провела дома, Светозар внимательно слушал про родителей Маши, про Васю, которая всю жизнь была влюблена в путешественника во времени и перед смертью увидела любовь всей своей жизни, про то, как Маша делала мучительный выбор и выбрала его. Он давно принял факт, что Маша с легкостью перескочила из будущего, и его не пугали ее странные словечки и замашки девушки из двадцать первого века, наоборот, ему нравилась ее открытость и свобода суждений, подавлять которые он не собирался. Сам же Светозар говорить о своих чувствах в дни, когда она ушла, не хотел, но поддался уговорам, и неохотно признался, что тогда чувствовал себя раздавленным.
– Я никого не любил до тебя, – сказал он, – это было как наваждение. Даже во сне я видел тебя, и когда ты исчезла, я понял, что значит остаться без сердца. Это было больно. Но мужчинам негоже страдать из-за девки, и я злился, больше на себя, конечно.
Маша прижималась к мужу, стараясь хоть так избавить его от тяжести воспоминаний.
– Я думал, что радость воинских побед утолит эту боль, но я ошибался, потому что каждый раз шел на врага с твоим именем на устах. Наверное, это ты спасала меня каждый раз. Тогда я решил изгнать тебя именем другой женщины и взял в жены Анну. Она была доброй и учтивой, покорной, как все женщины. Да, покорность и желание следовать за мужем это добродетель, но не того я искал. Как все женщины, она все понимала, хотя и не задавала вопросов. Я был верен жене, она заслуживала уважение. И любил ее. По-другому, но любил.
Он еще много чего говорил, а выговорившись, уснул, прижимая ее к себе. Это было трогательно, и Маше хотелось приласкать его, как иногда она ласкала малыша Богдана, который тоже считал, что мужчинам негоже плакать из-за боли.
Кстати, мальчишка приносил все больше радости. В дни, когда она была свободна, Маша любила найти паренька и провести с ним время. Хотя, теперь он был очень занят, и таких спокойных минут у них было немного. Окончательно сблизившись с Ратибором, Богдан стал верным его последователем, и молодой вельможа, с подачи отца, представил сына князю. Может и были те, кто воротил нос от присутствия рядом сына служанки, но князь Изяслав не видел в этом ничего предосудительного, ведь его великий дед, князь Владимир тоже был сыном рабыни, и это не помешало ему стать великим воином. Богдана взяли в отроки, и теперь он постоянно пропадал в дружине, рядом с сыновьями самого князя. Но, в свободное от службы время мальчик не изменял своему пристрастию к рисованию. Он извел огромное количество ткани, отчего ключница, женщина суровая и прижимистая, ворчала в людской, жалуясь, что боярич оставит их без портков из-за страсти к малеванию, как она это называла. Но Маше рисунки мальчика очень нравились, некоторые она велела затянуть в рамы и повесила у себя в покоях, любуясь незамысловатыми мазками юного художника. Основной темой рисунков Богдана были, конечно, птицы, которых он знал великое множество, но однажды, стесняясь, он поднес Маше подарок, которого она не ждала. Завернутый в холстину предмет был похож на кусок бересты, обрезанный в виде круга, а когда она перевернула его, то увидела себя. Это был самый настоящий портрет, выполненный в неизвестной ей технике. Судя по всему, Богдан сначала нацарапал рисунок на бересте, а потом пигментировал его черной краской. Пальцы умельца до сих пор не отмылись, но выглядел он весьма гордым собой.
– Как красиво! – Маша прижала портрет к груди, – ты настоящий художник!
Конечно, он не знал слова "художник", но похвала была ему приятна. И вообще, Маша заметила, что Богдан из круглощекого малыша превращался в хорошего справного мальчишку. Ему минуло уже семь лет, он вытягивался, и обещал стать таким же рослым, как его дед.
Свадьба была в месяце зареве, когда уже поспели румяные яблоки, бортники собрали мед, а закаты стали отливать особенной краснотой, предвосхищающей осень. Это было что-то грандиозное, все остальные пиры, которые видела Маша, по сравнению с этим были жалким перекусом. Пир длился пять дней, и все это время поток людей не иссякал. Столы ломились от кушаний, напитки, хмельные и обычные, лились рекой. Преимуществом двойной свадьбы было то, что за эти дни Маша перезнакомилась со всеми знатными жителями Новгорода. Невеста Ратибора, миловидная девчушка с певучим именем Улиана, происходила из многочисленной семьи, и все они были на свадьбе. Доброжир, отец Улианы, довольный и чересчур хмельной, пытался было попенять Светозару, что побрезговал его дочкой, и взял в жены девицу, о рроде которой в городе никто не знал, но Светозару нужно было только чуть свести темные брови, чтобы подвыпивший боярин осознал глупость сказанного и удалился на почетное место родителей невесты, где его тут же принялась отчитывать полушепотом молодая супруга. Доброжир лениво отбрехивался. Маше этот мужчина казался смутно знакомым, и она все пыталась понять, где же она видела этого толстого лысеющего человека. И вдруг воспоминание пришло само. Это же тот самый Доброжир, который, возжелав гостью княжеской воспитанницы, приказал двум своим людям силой притащить ее к нему на ложе!
Маша присмотрелась – ну точно, он! Он и тогда выглядел не совсем свежим, виной тому бесконечное пьянство, а сейчас это был просто толстый обрюзгший старик, выглядящий на фоне молодой жены еще старше, чем он был. Маша понадеялась, что Доброжир кроме внешности пропил еще и память, и не вспомнит ее.
Наконец, празднества, связанные с двойным торжеством закончились, и дом опустел. Ну, то есть, не совсем опустел, потому что теперь одно крыло занимал Ратибор с молодой женой, которая привела с собой и штат прислуги. Маше Улиана понравилась. Девочке шел шестнадцатый год, она была умна, что выражалось не только в умениях, которые ей привили с детства, но и в способности молчать, когда надо. Сама Маша этому навыку только училась. Но на женской половине Улиана, быстро стала своей. Любительница делать замечательных кукол оказалась еще и прекрасной певуньей, и радовала песнями всех вокруг себя. Маша неожиданно ощутила укол ревности, когда поняла, что Богдан привязался к Жене своего отца не меньше, чем к ней. Впрочем, это было замечательно, и она только порадовалась.
А потом наступил этот день. Все знали, что он наступит, но старались не думать о расставании. Но, все же, он пришел, вместе с первыми дождями. Князь перебирался в Киев, оставляя в Новгороде своего сына. Вместе с Изяславом собиралась половина дружины, и, конечно, Светозар тоже был в числе избранных. Ожидая расставание, Маша уже плакала ночами время от времени, заставляя мужа успокаивать ее, обещая вернуться как можно скорее. Вместе с ним ехал и Ратибор, который, вопреки всем традициям, вез с собой молодую жену. Светозар был не против.
– Им, молодым, нужно свой дом строить, – рассуждал он, – вот пусть и пускают корни в стольном Киеве.
Богдан оставался дома. И только безукоризненное воспитание не позволило мальчишке реветь в голос от разочарования. Маша, которую впору было саму успокаивать, прерывающимся голосом твердила, что Богдан переберется к отцу позже, когда тот обоснуется в Киеве. Мальчик кивал, но было видно, что он считает, что его бросают.
В общем, все находились в расстройстве. В последнюю ночь, такую же страстную, как и в предыдущие, Светозар любил ее как-то особенно жарко, отдавая всего себя. Под утро, когда небо начало светлеть, он поднялся на локтях над Машей, заглянул ей в глаза и неожиданно произнес:
– Хочу, чтобы ты понесла с этого дня. Роди мне сына, голубка моя, чтобы возвращение мое было еще радостнее.
До этого момента Маша, почему-то, совсем не думала ни о беременности, ни о детях, а теперь она страстно хотела, чтобы просьба Светозара сбылась.
