Текст книги "Ката - дочь конунга (СИ)"
Автор книги: Мария Степанова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)
31
Остаток лета прошел как во сне. Маша или спала, радуясь тому, что сон перебивает тяжелые мысли, или сидела в интернете, шерстя исторические сайты в поисках информации. Этого было мало, поэтому пришлось возобновить читательский билет, который валялся у нее невостребованным уже лет десять, с тех времен, когда она школьницей бегала в городскую библиотеку за книжками. Отзывчивые библиотекарши перерыли фонд, и достали все, что возможно было достать. Что-то она унесла домой, а то, что было невыносимым, просматривала в читальном зале. Она еще раз убедилась, что для нее удивительным образом открываются древнерусские тексты, позволяя понимать написанное. Маша читала и будто прикасалась невидимой рукой к ним, тем, кто был так далеко во времени. Она хотела еще раз поговорить с Симой, но брат девушки отказал, ему и первый-то визит не очень пришелся по душе, Сима после этого очень волновалась.
Маша проснулась от навязчивой вибрации. Она с трудом разлепила глаза, выходя из благословенного забытия, и протянула руку за телефоном. Взглянув на экран, Маша вздохнула и приняла звонок.
– Машка! – это была Олька, тусовщица, любительница танцев, баров, щедрых мужчин и коротких платьев, а, по совместительству, Машина подруга, – сегодня намечается пати! Ты просто обязательно должна быть! И вообще, я тебя сто лет не видела!
Маша открыла было рот отказаться, но Ольке достаточно было и трехсекундной паузы, чтобы понять, что подруга собирается сказать.
– Даже не смей говорить, что ты не придешь! – Маша явно представила Олькино возмущенное лицо, – предупреждаю, если не придешь, я выпью четыре коктейля, подцеплю первых попавшихся парней, и приеду прямиком к тебе домой! Объясняйся потом с матерью как хочешь!
Она была способна на такое, и Маша, нехотя, согласилась. Олька продиктовала адрес бара и отключилась. Маша встала, поежилась. Через три дня наступит сентябрь. Последние дни августа были холодными, с пронизывающим ветром, снимающим желтеющие листья с деревьев, люди перебрались из легкой одежды в джинсы и ветровки, но, все же, рассчитывали, что бабье лето подарит несколько теплых деньков. В квартире было прохладно, Маша натянула махровый халат и щелкнула кнопкой чайника.
Ей было плохо. Как все последние сорок шесть дней. Будто не хватало воздуха, будто что-то болело, зудело противно, и нельзя было вылечить, а только терпеть. Она понимала, что не вернется в прежнее русло никогда. Нельзя просто так вернуться в жизнь, которая совершенно бессмысленна. Чем больше времени проходило со времени ее возвращения, тем сильнее Маша чувствовала, как ее тянет обратно. Ни разу она не была на том месте в парке. Очень хотела, и очень боялась. Боялась того, что как в омут головой, нырнет туда и возврата уже не будет. Хотя ее посещали мысли, что вдруг, ворота через время будут открываться тогда, когда она захочет, и можно будет шастать туда-сюда. Но рисковать было нельзя. Потому что она не была уверена, а тут были те, кого она не могла бросить. Прадед тоже выбрал свое время. Мама, конечно, чувствовала, что с дочкой что-то не так. Она пару раз подступалась с расспросами, но Маша уверяла, что все хорошо, и маме оставалось только сочувственно гладить ее по плечу. Однажды вечером Маша подслушала, как разговаривают родители.
– Мне кажется, что у нее кто-то есть, – говорила мама, – она такая задумчивая все время.
– Если бы кто-то был, вряд ли она бы сидела всеми днями дома, – резонно возразил папа.
– Это правда, – соглашалась мама, – но я чувствую, что она мечется, только молчит. Упертая, вся в тебя!
Это было стандартное обвинение, звучавшее всякий раз, когда мама не знала, кого обвинить в проблемах с дочерью. Папа на эти слова улыбался уголками губ.
Как можно оставить их одних навсегда?! Как объяснить, что она хочет быть рядом с любимым мужчиной не просто за много тысяч километров, а за много сотен лет?! Она не знала, поэтому говорила маме, что все хорошо.
Родители даже обрадовались, когда Маша предстала перед ними в парадном виде.
– Иди, иди, погуляй! – мама заторопилась вытолкать дочь, – а то сидишь целыми днями дома. Оленьке привет передавай!
Клуб, адрес которого указала Олька, был одним из популярных мест. Маша вышла из такси, одернула подол платья, повесила сумочку на плечо и двинулась ко входу, возле которого стояли парочки и одиночки. Кто-то курил, кто-то всем видом показывал, что ждет спутника, кто-то просто вышел наружу, подышать предосенним воздухом. Внутри было душно и много народу. У барной стойки сидели и стояли люди, столики все были заняты, и Маша закрутила головой в поисках подружки. И мгновенно нашла ее, махающую рукой из центра зала. Маша пошла, лавируя между столиками, а когда приблизилась, то увидела половину своего потока, и двоих, слипшихся между собой в страстном поцелуе.
– Эй, молодожены! – окликнула их Олька, – к вам еще гости!
Те, кого назвали молодоженами, распались, и Маша с удивлением узнала Костю и Зою, своих одногруппников. Эти двое встречались с первого дня их учебы, и были поводом для постоянных шуток, впрочем, обыкновенно добродушных. Их звали Череп и Зайка. Костя, он же Череп, был высок ростом, неимоверно худой, и в неизменной черной футболке. Зайка, в отличие от приятеля, доросла до метра шестидесяти и остановилась. Не было никого, кто не любил бы Зайку, потому что она была приветлива со всеми и всегда в хорошем расположении духа. Маше Зайка напоминала Мелани из "Унесенных ветром", и она завидовала Зайкиной способности располагать к себе, потому что сама этого не умела. Удивительно, что эти двое как-то нашли друг друга, потому что более неподходящих друг другу людей трудно было сыскать.
– Молодожены?! – удивленно спросила Маша, и Костя с Зоей как по команде вскинули правые руки, показывая кольца на безымянных пальцах. Лица их при этом лучились счастьем.
– Ты знала? – Маша посмотрела на Ольку и та утвердительно кивнула.
– Пока ты депрессовала, – ответила подруга, – тут жизнь кипела ручьем. Они тебе еще кое-что скажут, вообще в шоке будешь!
Маша повернулась к счастливым влюбленным и все поняла без слов, только взглянув на Зайку.
– Беременна? – на всякий случай уточнила она, и первым отозвался Череп, радостно протянув "да-а-а!".
– Ребята! – Маша протянула руки и заключила обоих в объятия, – я вас ужасно поздравляю! Это… Вот прям… Нет слов как круто! Но очень неожиданно, поэтому подарок за мной!
Под это дело все подняли высокие стаканы с пивом, закричали "горько", заставив молодоженов снова целоваться, и выпили. Маша почувствовала прикосновение к ладоням холодного стекла, и повернула голову. Рядом стоял Вовка Ильин, ее "бывший", и с улыбкой протягивал стакан.
– Привет! – Маша до сих пор испытывала неудобство рядом с Вовкой. Они встречались весь первый курс, познакомившись на посвящении в студенты. Это было настолько спонтанно, что Маша не особо анализировала Вовкины исходные данные, а просто осталась ночевать в его комнате. Потом следовали самые страстные в ее жизни полгода, когда, делая выбор между пойти на лекции или остаться в постели, оба не договариваясь выбирали постель. А спустя полгода Маша поняла, что вне постели Вовка ужасно скучен и занудлив. Она еще некоторое время уговаривала себя, что это она не умеет общаться с людьми, не видит в них положительных качеств, но это не помогло, и они расстались. Вовка страдал, это видели все. Он пытался несколько раз вернуть ее, предлагая разные варианты, начиная от замужества, которое, очевидно, казалось ему самым заманчивым предложением для девушек, до возможности отдохнуть друг от друга некоторое время. Маша, уставшая от Вовкиных страданий, согласилась на второе, просто чтобы он перестал донимать ее звонками, но быстро забыла о том, что она "как бы в отношениях", и закрутила роман сначала с парнем с соседнего факультета, а потом и вовсе с сорокалетним байкером. Опомнилась она через полгода, когда байкера приструнила невесть откуда взявшаяся жена. Тогда, первый раз за полгода оставшаяся в тишине собственной квартиры, Маша вспомнила про Вовку и ужаснулась. Он был на прежнем месте, учился, начал работать, и даже купил подержанную машину. Одновременно Маша узнала, что потеряла пару друзей из-за того, что они посчитали ее разгульную жизнь предательством по отношению к Вовке. А сам Вовка никак себя не проявлял. Не звонил, не писал в соцсетях. Вообще никак. Маша чувствовала какую-то незавершенность, мучилась от этого, но никак не могла набраться решимости поговорить с Вовкой.
– Привет! – Вовка махнул головой в сторону свободных стульев, и, не дожидаясь Машиного согласия, присел на один из них. Это было новое в его поведении – независимость.
Она подошла, села, расправив на коленях короткий подол, положила сумочку на край столика.
– Как живешь? – Вовка смотрел на Машу с искренним интересом.
– Нормально, – пожала она плечами и робко улыбнулась уголками губ, – а ты?
– И я нормально, – кивнул Вовка.
Обменявшись односложными фразами оба уцепились за стаканы как за возможность перевести дух.
– Такие они счастливые, – Вовка посмотрел в сторону Кости и Зои, – хотя, сразу было понятно, что они нашли друг друга.
– Почему понятно? – заинтересовалась Маша, сама-то она совсем не видела во влюбленных общности.
– Не знаю, они были какие-то… похожие…
– В смысле – похожие?
– А ты посмотри! – Вовка махнул головой на парочку, и Маша послушно присмотрелась.
То, что Вовка заметил давно, она разглядела только сейчас. Костя и Зоя двигались синхронно, шагнет она – шагнет и он, Зоя повернет голову, тут же в ту же сторону смотрит и Костя, засмеется он – улыбается она. Маша наблюдала завороженно на эту игру лиц, тел, рук, на переплетение пальцев, на мгновенный отклик эмоций.
– Вов, ты прости меня, – Маша как-то неожиданно для себя сказала это, и с души свалился огромный камень, – я такая дура дурацкая, честное слово!
– Да ничего, – Вовка дотронулся до затылка, и Маша вспомнила, что он часто так делал, когда пребывал в неспокойном состоянии, – я ведь сразу понял, что ничего не получится. Просто надеялся, а вдруг…
– Ты сейчас…Ну… У тебя кто-то есть? – Маша спросила не ради любопытства, ей хотелось, чтобы у Вовки и правда кто-то был.
Вовка улыбнулся ей, потом повернулся полубоком и махнул рукой официантке. Девушка в оранжевом фартуке подошла, Вовка попросил принести еще пива, она кивнула.
– Есть.
Маша всмотрелась в безмятежное спокойное Вовкино лицо и увидела то, чего раньше в нем не было – уверенность в себе.
– Круто!
– А у тебя? – он чуть наклонил голову на бок.
Маша кивнула.
– Э, мать, да ты влюблена по уши! – он протянул руку, взял в пальцы прядь волос, – ни разу тебя такой не видел.
– И давно ты психологом стал? – Маша дернула головой, прядь выпала из Вовкиных пальцев.
Ну, как ты мне сердце разбила, так и начал кое-что почитывать, – это прозвучало не как обвинение, а как констатация. – Знаешь, Маш, что я тебе скажу, если любишь – держись за любовь, неизвестно, будет ли еще раз в жизни такое.
Он залпом допил стакан, встал, подошел к молодоженам, протянул руку Черепу, потом повернулся к сияющей Зайке, наклонился, обнял ее, получил поцелуй невесты, потом попрощался со всеми и ушел. Маша так и осталась сидеть за столом одна. Остальные давно сгоняли вес на танцполе, где-то в середине был слышен голос Ольки, гремела музыка.
Маша встала. Это был не ее праздник. Ее праздник был в другом месте, и музыка там была другая, и люди другие, но там она была своей. Почему именно Вовка, ее горе-экс сумел донести до нее простую истину – не теряй любви, она не бесконечна. Маша вдруг ясно осознала, что не здесь ей надо быть. Она вскочила со стула как ужаленная, подхватила сумочку и выбежала на темную улицу города. Ей нужно было многое сделать.
32
Только два квартала спустя Маша сообразила, что идет, точнее бежит, пешком. Она остановилась, перевела дыхание, и достала телефон. Дожидаясь заказанного такси, она нетерпеливо переступала с ноги на ногу и посматривала на часы. Наконец машина подъехала, Маша прыгнула в салон и подтвердила адрес.
Дома все спали. Маша прошла на цыпочках в свою комнату, стянула платье, бросила его на кровать, но тут же подхватила и повесила на плечики в шкаф. Потом устало плюхнулась в кресло. В тишине родного дома уверенность, которую она испытала в баре, куда-то улетучилась, и на смену ей снова вернулось сомнение. Маша обхватила голову ладонями и тихо застонала.
В эту ночь ей совсем не спалось. В беспокойный сон то и дело врывались образы, что-то говорили ей. Только Светозар стоял молча, и первый раз за все время не звал, будто давал возможность выбора. Измученная Маша вертелась с боку на бок, просыпалась как от тычка и засыпала снова. Под утро ей приснилась Вася. Она была совсем молодая, наверное, как Маша. Вася улыбалась и протягивала руки – обнять. Маша радостно уткнулась прабабке в грудь.
– Я ждала его всю жизнь, – сказала Вася с легкой улыбкой, – он пробудил меня, и погубил, потому что вся жизнь прошла в ожидании. Не повторяй его ошибки!
Последнее Вася произнесла строго, и даже заглянула Маше в глаза, удостовериться, услышала ли та.
Маша проснулась и села в постели. Часы показывали половину седьмого утра, на кухне тихонько позвякивала посуда – мама готовила завтрак ей и отцу. Вот щелкнул замок ванной и полилась вода – отец тоже проснулся. Маша слушала эти привычные звуки, стараясь запомнить их. Она приняла решение.
Замотавшись в махровый халат она вышла в кухню. Мама обернулась.
– О, – удивилась она, – чего это ты?
– Выспалась, – ответила Маша и села на стул.
– Кашу будешь? – спросила мама, и Маша помотала головой, есть совсем не хотелось.
– Как погуляла? – поинтересовалась мама.
– Нормально, – Маша встала, налила себе чай, взяла розетку с вареньем, села обратно, – ребята с курса поженились.
– Ну надо же! – удивилась мама, – такие молодые! На что жить будут?
– Не знаю, – пожала плечами Маша.
– Ну, главное, чтобы любили друг друга, – вздохнула мама, положила ложку, закрыла кашу крышкой – допариваться, и села напротив.
– Мамуля, я так тебя люблю! – сказала Маша, – и папу тоже!
– И мы тебя любим, – тут же ответила мама, – ты какая-то странная сегодня.
Маша вдруг захотела все-все рассказать. Вот прямо от начала и до конца. А вдруг мама поймет, тогда и ей станет легче, зная, что родители не будут в неведении. Она уже было открыла рот, но вошел папа, вытирая полотенцем мокрые волосы, и Маша рот закрыла.
– Привет, студент, – сказал папа и сел рядом, – матка, курки, яйки, млеко давай-давай!
Последнее относилось к маме. Папа попытался изобразить немецкий акцент, но вышло очень смешно. Мама хмыкнула и поставила перед отцом тарелку с кашей и два яйца на блюдце.
– На, ешь, оккупант.
Родителям было хорошо вместе. Маша с самого детства наблюдала, как они перешучиваются, смеются о чем-то, ей недоступном. Они любили путешествовать вдвоем, оставляя Машу в Зеленом Городе, правда всегда из поездок привозили дочке гору подарков. Маша никогда не обижалась на родителей за то, что они позволяли себе быть влюбленными, и даже радовалась за них.
И тут до нее дошло! Вот к чему она стремилась всю жизнь! Ведь эти двое были для нее примером, именно поэтому она хотела таких же отношений, именно поэтому до сих пор у нее не складывалось с парнями, потому что никто ей не давал такого! Они, родители, не пропадут без нее, поддержат друг друга!
Маша, воодушевившись пришедшей внезапно истиной, выпила залпом чай, встала, обняла отца за шею. Он замычал, обжигаясь кашей, но Маша уже отпустила его и подошла к маме, которая охотно распахнула объятия.
Родители ушли. Маша смотрела в окно, как мама садится в машину, как отец привычно протирает стекла и зеркала, тоже садится, заводит и уезжает из двора. Все. Вытерев накатившую слезу, она хлюпнула носом, но тут же приказала себе не раскисать. Сев за стол, она взяла лист бумаги, ручку, подумала и начала писать: "Дорогие мамочка и папа!"
Закончив письмо, Маша поискала конверт, но не нашла. На глаза попался конвертик для денег. Сгодится и он. Маша свернула лист, засунула в маленький конверт, закрыла. Потом достала телефон и набрала номер Сереги.
Слаутин не поддержал ее ни в чем. Маша подумала, что зря сомневалась в друге, он действительно поверил ее рассказу от начала и до конца, иначе бы не стал так активно отговаривать. Серега размахивал руками и требовал передумать, запугивал смертельными болезнями и войнами. Но Маша хоть и слушала его, все же методично перемещалась по комнате, собирая вещи. В первую очередь она надела на шею жемчужное ожерелье, подаренное Катой, потом достала и нанизала на пальцы кольца. На правую руку те, что достались ей от Каты и Светозара, на левую – наследство Васи. Потом порылась в шкафу и вытянула на свет божий длинную ночнушку. Эту рубашку ей подарила бабушка Тамара, но Маша предпочитала другую одежду для сна. И вот, теперь рубашка пригодится. Потом, подумав, она взяла мамин платок, в котором та изредка ходила в церковь. Платок был тонкий, но теплый, и задумалась, что же надеть на ноги. Ничего подходящего не было.
– Ладно, – Маша легкомысленно махнула рукой, – похожу пока босиком, а потом обувь выдадут!
– Машка, ты конченная дура! – Слаутин сходил с ума, глядя на ее приготовления, – ты реально думаешь, что в ночной рубашке и материном платке сойдешь за свою?! Да тебя там сразу заподозрят! И хорошо, если кто-нибудь из богатых к себе на двор возьмет, свиней кормить, а могут ведь и куда похуже загнать!
– Слаутин, не нагоняй тоску! – Маша отмахивалась от приятеля, – первый раз не пропала, и второй не пропаду! В крайнем случае вернусь!
– А если нет?! – парень застыл, ожидая от нее ответа, – ну представь, перестанут кольца работать. И что тогда?!
– Серый, – Маша плюхнулась на край кровати, – ты не представляешь, как мне страшно! Но не могу я больше так, понимаешь?!
Слаутин поник, сел рядом.
– Я не хочу, чтобы ты уходила. Не представляю, как это, когда тебя не будет.
– Ты должен будешь присматривать за моими родителями, понял?! Передашь им это письмо. Я тут все рассказала. Ну как – все… Правдоподобную версию.
Серега кивнул, взял в руку конвертик.
– Все, пошли. – Маша встала, взяла сумку с вещами.
Чем ближе она подходила к заветному месту, тем холоднее становилось внутри. Даже появилась мысль, что Серега прав, и не нужно ей это все. Но Маша упорно шагала через влажные от ночного дождя коряги, слушая, как сзади шуршит опавшей листвой приятель. Достигнув нужного места Маша остановилась.
– Отвернись, – велела она Слаутину, а сама быстренько смахнула с себя одежду и натянула рубашку и накинула на голову платок. Босые ноги мерзли в мокрой траве.
– Серый, – позвала она, и Серёга обернулся. Маша протянула другу сумку.
– Обниматься будем? – с кривой ухмылкой спросил Слаутин.
Маша обняла его за шею.
– Держись. Серый, мне самой страхово.
Маша расцепила руки и, взглянув мельком на пальцы, сделала шаг назад. Серега стоял, как сирота, взявшись за ручки спортивной сумки двумя руками. Маша махнула ему и развернувшись, пошла вперед. У нее даже не было сомнения, что дверь откроется перед ней. Было ощущение, будто кто-то подталкивает в спину. Так бывает в ветреную погоду, когда повернешься к ветру спиной, и почти бежишь. Пройдя полсотни метров она обернулась – Сереги не было. Маша подобрала длинный подол рубашки и зашагала знакомым путем к городу.
33
Здесь тоже заканчивалось лето. Маша устали и продрогла, босые ноги совсем заледенели, и она просто мечтала о толстых вязаных носках. Влажная трава шуршала, густые заросли, сквозь которые нужно было пробраться, обдали росой, окончательно измочив рубашку. Маша куталась в платок и стучала зубами так громко, что, казалось, стук было слышно по всей округе.
Она радостно встрепенулась, увидев очертания стены вокруг города, и прибавила шаг. Надеясь не попасться на глаза дозорным, Маша пробежала последние сто метров полусогнутой, и спряталась за высоким тыном. Осталось найти знакомый перелаз. Она пошла вдоль стены, стараясь не шуметь, внимательно присматривалась к очертаниям деревянного ограждения. Дойдя до нужного места, Маша вскинула глаза и оторопела. Стену починили. Причем починили так качественно, что никакой возможности взобраться у желающих не было. Растерявшись от неожиданности, Маша замерла, уставившись на следы свежей починки. Она запустила пальцы в волосы, растрепав и так изрядно потрепанные косы, помассировала голову. Что же делать?! Ходить вдоль стены в поисках способа перебраться было опасно, эта сторона хорошо просматривалась с башен. Маша прижалась ближе. Не хватало еще, чтобы ее тут поймали да быстренько казнили как шпиона какого-нибудь. Выбрав момент, она перебежала в соседнюю лесополосу, отделенную от стен города только широкой дорогой, разбитой вдребезги телегами и разного рода повозками. Она медленно брела туда, где, как ей помнилось, были городские ворота. Много разного люда проходит сквозь ворота ежедневно, может и ей повезет.
Топот копыт заставил обернуться, а в следующую секунду она, вскрикнув, отпрыгнула в сторону, и, не удержавшись, упала на обочину, больно ударившись бедром о торчащую из земли корягу. Человек на лошади оглушительно хохотал, лошадь беспокойно перебирала ногами, понимая, что может наступить на лежащую под копытами девушку. Маша зажмурилась, ожидая удара, но, его не последовало, зато она услышала скрип колес и тут же раздался женский крик:
– Мокша! Что ты творишь?! Господи, боже, ты же поранил эту девушку и напугал до полусмерти!
Маша ощутила прикосновение к предплечью, открыла глаза и увидела участливое лицо женщины, которая тут же принялась ощупывать ее, пытаясь понять, где травмы.
– Ты как, дочка? – женщина провела ей по голове, приглаживая растрепавшиеся волосы, – прости сына моего, он у нас баламошка, что в голову пришло, то и творит!
– Уйди! – прикрикнула она на сына, – помоги лучше отцу!
Женщина протянула Маше руку, и девушка встала, охнув, когда оперлась на ногу. Женщина посмотрела недоуменно, и всплеснула руками – рубашка на бедре была разорвала, а на том месте, куда воткнулся сучок, кровоточила рана.
– Мокша! – крикнула женщина, – ну-ка иди сюда!
Молодой мужчина, которого женщина звала Мокшей, уже спрыгнул с лошади, передал поводья беленькой девочке лет тринадцати, и пошел на зов матери. Он все еще улыбался, но, увидев, что натворил, убрал улыбку с лица, и даже выглядел виноватым.
– Давай, бери ее, да неси в повозку! – приказала мать, – аккуратно неси, глуподырый, не хватало, чтобы она у нас кровью истекла!
Мокша протянул к Маше руки, Маша посмотрела на него зло, Мокша не обратил внимания на сердитый взгляд, подхватил девушку и понес.
У повозки, крытой плотным тентом, стоял невысокий бородатый мужчина. Он тоже улыбался, видно ситуация казалась ему забавной. Мокша был похож на отца, только высок ростом и худ. Он усадил Машу на край повозки.
– Ну, идите оба, что уставились?! Мокша, иди, воды принеси! – скомандовала женщина, и мужчины нехотя ретировались. – Давай, дочка, показывай, что у тебя там случилось?
Женщина аккуратно подняла подол, обнажив Машины бедра, и заохала. Маша тоже вдруг испугалась – рана была небольшая, но явно глубокая, испачканная землей и все еще кровоточащая. Не хватало еще умереть здесь от заражения крови без антибиотиков. Хорошо, что мама, как дочь медработника, следила за своевременностью прививок, и Маша совсем недавно поставила прививку от столбняка. Но это сейчас мало утешало.
– Давай-ка промоем, – женщина суетилась, достала откуда-то горшочек темной глины, крепко завязанный сверху, налила из него в миску немного, добавила воды, которую, оказывается, везли тут же в двух больших бутылях, достала тонкие полоски ткани, и, намочив одну, начала аккуратно прочищать рану. Жидкость жглась, наверное, там было что-то спиртовое.
– Все будет хорошо, – негромко приговаривала женщина, – все заживет.
Маша шипела сквозь зубы от жжения и прикосновений, но терпела. Тщательно промыв, женщина еще раз осмотрела рану, потом отошла ненадолго, и вернулась с горстью листьев. Обложив рану, женщина туго забинтовала ногу. Маша оторопело смотрела на действия неожиданной целительницы. Она узнала листья – это был подорожник! Подорожник! Тот самый, который она в детстве лепила на содранные коленки. И теперь ей придется рассчитывать на то, чтобы подорожник залечил рваную рану.
– Одежка-то порвалась! – досадливо заметила женщина, – ну ничего, Дарёна поделится с тобой!
– Дарёнка! – крикнула женщина, – ну-кась, выгляни, чего притихла?
Из повозки выбралась та самая белокурая девочка, почти девушка. На руках она держала младенца, которому не было еще и полугода.
– Положи мальца, да поищи у себя рубаху для… – она осеклась и посмотрела на Машу. – Как зовут-то тебя?
Маша вдруг задумалась – а нужно ли ей сообщать каждому встречному-поперечному свое имя? Мало ли, кто это, может какие-нибудь разбойники, промышляющие на дорогах… Мужики эти странные, бессловесные, баба ими командует, а они подчиняются…
– Да не бойся ты меня! – засмеялась вдруг женщина, и лицо ее удивительно расцвело от улыбки, – по лицу твоему видно – размышляешь, не разбойники ли мы, не люди ли перехожие!
Маша слегка покраснела, она не ожидала, что женщина так легко прочитает ее мысли.
– Муж мой – купец из Пскова, зовут его Михал Заяц, знают его люди в Пскове, да и в Новогороде тоже знают! Возим мы яблоки, груши, мед, соты медовые да всякий остат лечебный. Я – травница, людей исцеляю, мужу помогаю. Меня зовут Аделя, а это дочка моя, Дарёна.
Девочка скромно улыбнулась и протянула руки, взять младенца, которому надоело лежать на твердом покрытии повозки и он беспокойно закрякал в пеленках.
– Это сынок мой, Девятко, – сказала женщина, и глаза ее заискрились любовью к ребенку, – последыш мой. Из всех деток только трое и остались – Мокша – умом небогат, его бы куда-то в дело приспособить, да бабу ему найти разумную, чтобы помогала сынку моему, Дарёнка вот-вот тоже уйдет, останется Девятко малой, отцова надежда. Я ведь не думала, что могу еще понести, уж и крови стали редко появляться, а потом чую – зашевелилось в животе! Испугалась, думала червь во мне, – Аделя засмеялась, – вот дура-баба! Пошла к лекарю нашему, псковскому, просить ядов, червя травить. А он только посмотрел на меня и говорит – тяжела ты, Аделюшка. Муж-то взревновал, говорил нагуляла! Да где ж я нагуляю, коли всеми днями в саду да на пасеке. Разве что ветром надуло.
Аделя взяла ребенка, оголила грудь и дала младенцу. Маша засмущалась и отвела глаза.
– Так что ты не бойся нас, девица, мы – хорошие люди! Да и ты, смотрю, не черная девка, вона чистая какая, и не странница, ноги у тебя не стерты, и не раба, руки мягкие. Не буду тебя пытать, откуда и зачем, значит бог нас свел вместе, значит надо так.
– Меня Маша зовут, – сказала вдруг Маша, – мне в город надо.
– Я так и подумала, – кивнула Аделя, – мы тебя на два прострела увидели, как ты вдоль стены ходила. Ну что ж, поедешь с нами, мы сами в Новгород едем.
