Текст книги "Ката - дочь конунга (СИ)"

Автор книги: Мария Степанова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

37

Маша чихнула и открыла глаза. В нос проникал какой-то ужасный запах. Она повела глазами и увидела над собой большие карие глаза, отороченные рыжими ресницами. Лицо девушки было щедро присыпано веснушками, а из-под платка выбивались непослушные рыжие колечки. Ни дать ни взять Мерида, только в славянском исполнении.

– Ну слава богу, очнулась! – девушка держала в пальцах перо, кончик которого дымился и источал невыносимую вонь. – Да ты лежи, лежи!

Маша пыталась подняться, но рыжая с легким нажимом на плечи уложила ее обратно. Маша повела глазами – богато убранная комната не была похожа на гостиный двор. Значит ей не показалось… Это был он… И с женой…

– Где я? – спросила Маша у незнакомки.

– На дворе боярина Светозара Вышатича, – сказано это было с подобострастным придыханием.

… Понятно. Ей почему-то было стыдно выспрашивать подробности. Маша помнила, как она позорно завалилась в грязь. Наверняка Светозар приказал подобрать ее и привезти в свой дом. Только вот как ей теперь быть… Маша со стоном упала обратно на мягкие подушки. Господи, что же она натворила!

Служанка восприняла вырвавшийся стон как признак боли и мигом оказалась рядом.

– Что? Где болит?! – она начала ощупывать Машу, пытаясь найти источник боли, – сейчас лекаря кликну!

– Не надо лекаря! – Маша махнула рукой, – все хорошо.

– Ну как же?! – девушка была готова нестись за помощью, – боярыня велела присматривать!

Маша прикрыла глаза. Боярыня, значит… Интересно, что он ей сказал? Вряд ли Маша была похожа на давно потерянную племянницу боярина, или какую другую родственницу, за которую можно было бы ее выдать.

– А боярыня… – Маша приоткрыла один глаз, – она… сердилась?

– Нет, что ты! – девушка замахала руками, – боярыня у нас добрая и милосердная! Она никогда не сердится! Святая она, наша боярыня, дай ей бог здоровья!

Святая… Нет, нужно однозначно выбираться отсюда. И бежать, бежать, пока не случилось чего-то ужасного. Маша вдруг осознала, что она ни разу, с того самого момента, когда встретилась взглядом со Светозаром, ни разу не вспомнила о том, что она влюблена в него без памяти. То жгущее душу чувство словно улетучилось. Когда она увидела его, ее словно прожгло молнией. И его тоже, она это явно почувствовала. Но вот теперь не было этого зуда влюбленности, а была только мысль, как бы не навредить, как бы не стать причиной проблем. Ей хотелось исчезнуть незаметно, чтобы Светозар подумал, будто ему показалось. Может тогда бы ему не пришлось объясняться со своей святой женой. Хотя… Женщины в "те" времена были другие…

Маша усмехнулась, поймав себя на мысли, что подумала "в те". В эти, дорогуша, в эти. Ты – здесь, и эти люди тоже здесь.

– Ты может пить хочешь? – спросила девушка, – или поесть принести?

– Ну… – Маша подумала, что если отослать рыжую, то удастся незаметно сбежать, – можно и поесть.

Девушка обрадовалась конкретной просьбе.

– Я сейчас! – она выскочила за двери.

Маша откинула покрывало и встала. Только сейчас она заметила, что одета в чистое. Почувствовав повязку она приподняла подол – бедро было плотно перебинтовало свежей тканью. Протянув руку к груди, она испуганно схватилась за шею – на груди было пусто. Еще в первую ночь житья с Зайцами, Маша решила от греха подальше убрать драгоценности. Она оторвала кусок повязки, сделала что-то вроде мешочка, завернула в него жемчуг, подаренный Катой и все четыре кольца, и повесила на шею. Ощущая тяжесть мешочка под просторной рубахой, она была уверена, что ценности не пропадут. А теперь их не было! Неужели потеряла?! В панике она схватилась за щеки, и тут взгляд упал на крытый вышитым полотенцем сундучок в изголовье кровати. На плоской поверхности сундучка лежал ее мешочек. Было видно, что его не развязывали. На дрожащих от стресса ногах Маша подошла, взяла мешочек, развязала. Все было на месте. Она вздохнула со всхлипом, завязала обратно и повесила на шею.

Обуви, как обычно, не было. Но Маша и не собиралась ее искать, рыжая служанка могла появиться в любое время. Ноги ее были одеты в мягкие вязаные носки тонкой шерсти, было жаль их снимать, но выбора не было. Маша стянула носки и аккуратно положила их на постель. Придется опять шлепать босиком. Как хорошо, что сейчас не октябрь. Она уже подходила к двери, как та распахнулась и Маша, испугавшись, вздрогнула. На пороге стоял парень, лицо которого казалось знакомым, и улыбался во весь рот.

– Ты и правда колдунья, – сказал парень, и Маша не веря своим глазам, уставилась на него.

– Мал?!..

– Узнала? – Мал подошел ближе, – он самый и есть.

– Мал! – Маша протянула руки, долговязый парень с удовольствием наклонился и позволил себя обнять, – Малушка, какой же ты стал… Огромный!

– А тебя я такой и запомнил, – Мал разглядывал Машу, – точь-в-точь такой!

– Это неудивительно, – пробубнила себе под нос Маша и схватила парня за запястье, – Слушай, Мал, помоги! Мне уйти надо! Очень срочно! Прямо сейчас!

Парень с недоумением смотрел на девушку.

– Куда уйти? Зачем?!

– Ну какая тебе разница?! Надо и все! – она поглядывала на двери, понимая, что девушка-прислужница вот-вот вернется.

– Нельзя уходить! – Мал помотал головой, – я видел, как Пламена в стряпную побежала!

– О, господи! – Маша воздела руки в потолку, – ну что, тебе опять рассказывать, про то, что я волшебница, и мне надо срочно уйти по своим волшебным делам?!

– Ты не можешь сейчас уходить, – Мал упрямо стоял на своем, – боярин приказал беречь тебя и никуда не отпускать!

– Что значит – боярин приказал?! – Маша с прищуром взглянула на парня, и тот смущенно переступил с ноги на ногу, будто сказал лишнего.

– Ну… – промямлил он, – там, на торгу, боярин приказал мне тебя взять и в хоромы отвезти, а какая-то торговка начала кричать, что ты – ее невестка, и тогда боярин велел ей уходить, сказал сам разберется во всем.

– А боярыня? – вдруг спросила Маша.

– А что – боярыня? Она всегда на стороне мужа.

– Ясно, – сухо кивнула Маша, – и что теперь, ты будешь за мной следить?

Мал, помешкав, кивнул. Маша, ничего не ответив, отвернулась от старого знакомого. В это время дверь скрипнула и в проеме показалась девушка, которую, как выяснилось, звали Пламена. Очень подходящее имя для огненно-рыжей. Она держала двумя руками поднос, неловко пытаясь оттолкнуть тяжелую створку. Мал бросился помочь, перехватил поднос, и на слова благодарности, смущенно побагровел.

– Ну-ка давай, поешь, девица, – Пламена расставляла кушанья на столе, – набирайся сил.

Поняв, что вариантов нет, Маша села на лавку.

– А ножки зачем разула?! – ахнула Пламена, – застудишь!

Она подскочила, схватила носки, и Маша даже не успела возразить, как девушка ловко натянула носки обратно ей на ноги.

Еда была простой, но вкусной. Рассыпчатая зерновая каша в горшочке, куски курицы, политые маслом, толстые ломти серого хлеба. На отдельной тарелке лежали отваренные морковь и репа, а в мисочке рядом – ярко-желтый мед. Рыжая налила из кувшина воду в высокий глиняный стакан и поставила напротив Маши. Маша вздохнула и взяла в руку деревянную ложку.

– Будешь? – спросила она у Мала, – тут на всех хватит.

Мал отрицательно помотал головой.

– Ну и ладно, – сказала Маша и начала есть. За последние несколько дней она порядочно наголодалась, и эта еда казалась ей совершенством кулинарного искусства.

38

Наверное, она очень жадно ела, потому что и рыжеволосая девушка, и Мал смотрели на нее жалостливо.

– Ты как на улице-то оказалась?! – Мал присел рядом, пытливо уставился на Машу, – уж не буду спрашивать, почему совсем не изменилась, не иначе ведьминские чары.

На этих словах Пламена, стоявшая неподалеку, и делавшая вид, что занята уборкой, украдкой перекрестилась.

– Грех это – колдовство! – подала она голос, хотя и невнятно, будто бы больше для себя.

– Ну какое колдовство?! – Маша положила ложку и уставилась на Мала, – нет тут никакого колдовства! Ты вроде вырос, а в сказки веришь!

– Да как не верить? – Мал понизил голос, – была у нас одна старуха, так она кровь в ранах сворачивала словом и ворожбой! Могла коней усмирять и жила, говорят, триста лет!

– Триста лет никто не живет, – махнула рукой Маша, – и бабка ваша не колдунья, просто знала и умела больше других.

– А ты… как же? – допытывался Мал, и глаза его горели от желаня вызнать правду, – ведь ушла же, я помню! Государыня Катерина Владимировна больно горевала, да и боярин…

Мал осекся, резко взглянул на Машу и, увидев, что она встрепенулась от его слов, опустил голову, жалея, что болтнул лишнего.

– Говори, – почти потребовала Маша.

– Да что там говорить… – Мал пожал плечами, – ранила ты его в самое сердце. Помню, приехали тогда с охоты, веселые все, уставшие, добычу на двух подводах привезли. Все сразу в баню, больно уж грязны охотники были, по болотам лазивши. Я в прислуге бегал – полотенце подать или веничек банщику. Боярин подозвал, велел в терем бежать, сообщить, что приехали. Я на скорой ноге туда, а Катерина Владимировна, помню, бледна. Еще подумал – не оправилась она, голубушка, от болезни лютой. А она как узнала, зачем прибёг, сказала, чтобы пришел боярин сам, мол сказать что-то надо. Ну, я и передал. Он как понял, заторопился, побежал почти. Катерина Владимировна двери закрыла, и говорила что-то, говорила. Светислав Вышатич подсылал меня подслушать, да что там услышишь, через дубовые-то двери. Слышал только, как звучит голосок Катерины Владимировны, как ручеек журчит, тихо, спокойно.

– А потом что? – Маша отложила ложку, аппетит пропал совсем, как и настроение. От воспоминаний Мала ком встал в горле, она готова была расплакаться, представляя, каково было Светозару.

– А потом он вышел. Так дверь распахнул, чуть не зашиб. Вышел да говорит: "Ты, малец, крепче на ногах стой, пригодится!" К чему он это сказал, я так и не понял. С тех пор мало кто видел, как боярин улыбается. Может мать его, боярыня, да сестры, а более и никто. А когда пришло время княжескому воспитаннику, Магнусу Олафссону домой возвращаться, принимать отцово наследство, да отстаивать родное гнездо от завоевателей, так боярин с ним у князя отпросился. Потому что побратались они трое – Магнус и бояричи. Князь с благословения боярина Вышаты отпустил, хоть и плакали все, особливо девки, очень уж не хотели отпускать пригожих братьев. А меня в княжеской гриднице оставили отроком. Боярин сам попросил дружину, чтобы приглядели.

Слезы все-таки проступили, и она вытерла глаза тыльной стороной ладони. Предала она его, предала. Надо было поговорить, объясниться! Нельзя было уходить украдкой. Получилось так, словно она сбежала. Да уж, хорошая мысля, как говорится, приходит опосля. Теперь оставалось только пожинать сделанное. То, что Светозар узнал ее, а, узнав, не проехал мимо, это был хороший знак. Возможно, у нее будет возможность как-то пообщаться с ним. Больше всего Маше хотелось извиниться за поступки, которые она совершила всего два месяца назад, а он переживал долгих двадцать лет.

– Ну, и дальше что? – снова спросила она.

– Дальше… – Мал сложил руки на столе как школьник, – дальше было горе горькое, которое мало кого оставило равнодушным. Новости шли долго, и приходили с опозданием. Служили два брата новому королю исправно, помогали чем могли. А потом сгинул молодой король, которого уже прозвали Добрым, в Дании, тело его перевезли в Норвегию, где и похоронили со всеми почестями. Но не один он погиб, ушел вместе с ним на небеса и Светислав Вышатич, которого тамошние люди любили и звали Словеном Веселым.

– Что? – Маша в ужасе прижала руки к груди, надеясь, что ей показалось, – что ты сказал?! Светислав… Погиб?!

Мал кивнул, на лице его отразилась искренняя боль, он любил младшего из близнецов как родного, да и не было того, кто не любил бы задорного парня.

– Светозар, получивший тогда рану на лице и седину в бороду, похоронил родного брата рядом с побратимом, и, посчитав свой долг исполненным, вернулся на родину. Но не один он приехал, а с женой, которая была дочкой одного датского ярла, и с сыном.

– Как зовут ее? – почти шепотом спросила Маша.

– У себя она звалась Сигрид, а у нас крестилась с именем Анна.

Маша вышла из-за стола, Пламена тут же бросилась убирать со стола. Маша села на лавку, опустила голову. Она не знала, что говорить, как реагировать на рассказ Мала. Из всех эмоций она испытывала сейчас только печаль. Ей было жаль Светозара, он не заслужил таких страданий, ей было жаль погибшего Светислава, смерть которого была для нее такой горькой неожиданностью, что не укладывалась в голове, жалко было и Магнуса, хотя, читая исторические документы, Маша знала, что этот отважный мальчишка погиб молодым. Но больше всего ей было жаль себя. Она не знала, что ей делать, и от этого было еще горше.

– Эй, – Мал присел рядом, – ты не печалься, вот увидишь, все наладится!

– Не надо было мне возвращаться, – грустно произнесла Маша.

– Не надо было тебе уходить, – задумчиво ответил Мал.

Маша кивнула. Возможно, он прав.

– Расскажи про Кату, – попросила она.

Мал улыбнулся.

– Катерина Владимировна живет и здравствует, только совсем далеко от нас и приезжает редко. Может помнишь, тогда княгиня сосватала ее сразу за двоих братьев?

– Помню, – кивнула Маша, – она еще волновалась, кого ей выбрать.

– Они приехали оба, и очень старались понравится ей. Но выбрала она Эйлива, младшего сына. Он, говорят, и лицом милее, и характером мягче. Я плохо помню их свадьбу, нас, отроков, туда не звали даже подносить, но длилась она целую седьмицу. А потом Эйлив с молодой женой уехал, а старший, Улеб, остался. Чтобы утешить уязвленную гордость от потери такой невесты, княгиня предложила старшему сыну Рёнгвальда Ульвссона любую знатную девушку на выбор. И он выбрал Драгомиру, дочку княжеского воеводы Здебора. Теперь Улеб – посадник новгородский при князе Изяславе.

– Изяслав теперь князь?! – изумилась Маша.

– Уже шестой год, – подтвердил Мал, – князь Ярослав отдавал Новгород старшему сыну – Владимиру, и он княжил, а потом умер вперед отца, и тот отдал город Изяславу.

Маша пыталась вспомнить все, что она выудила из интернета и книг, но вся эта средневековая каша перемешалась у нее в голове.

Вернулась Пламена, уносившая посуду, и сразу заметила перемену в настроении нежданной гостьи.

– Ты, смотрю, совсем заболтал девицу, – набросилась она на Мала, – вон и глаза красные, плакала небось! Иди-ка, давай, займись делом!

Она почти силой вытолкала смущенно улыбающегося молодого человека. Мал махнул на прощание и исчез за дверью.

– А ты отдохни, – захлопотала девушка, – боярыня велела заботиться о тебе!

– А сама она где, боярыня твоя? – спросила Маша.

– Известно где, – пожала плечами служанка, – вся в заботе о боярине, о детках да о нас, убогих. Не следит за всеми, да все знает. В молитвах в свободный час. А как устанет, так приляжет в опочивальне. Чай не молоденькая, тягость-то носить!

– Тягость? – не поняла Маша.

– Ага, – закивала Пламена, – радости ждем к первому снегу, тяжела наша боярыня. Очень уж доченьку хочет, а то все мальчишки да мальчишки.

39

душевное состояние. Верный муж, любящая жена, полный дом детей и еще ожидается… А она тут вообще зачем?! Нет, нет, надо отправляться домой. Слава богу, у нее есть человек, который поможет незаметно покинуть город. Маша была уверена, что Мал не откажет ей.

– Пламена, – Маша обернулась к служанке, – ты можешь идти.

Ей хотелось выпроводить Пламену, которая не присела ни на секунду, сама суетилась и ей не давала сосредоточиться. Девушка удивленно подняла рыжие брови.

– Куда идти?

– Ну, не знаю…

– Некуда мне идти, я к тебе приставлена самой боярыней, и пока она меня не отпустит, никуда не уйду.

Все это начало напрягать и Маша решила спросить напрямик.

– Тебе велели следить за мной?

Пламена сначала помялась, потом нерешительно кивнула.

– Почему? – Маше интересны были мотивы.

– Я не знаю, – покачала головой девушка, – я горницы убирала, за детьми иногда присматривала, а тут зовет меня боярыня, и говорит, что девушку с торга привезли, побитую и больную, надо присмотреть. Тебя Мал на руках принес. Я лекаря кликнула, и девок, чтобы помогли умыть да уложить. А более я ничего не знаю.

Маша и сама по лицу Пламены видела, что та не в курсе планов своих хозяев. Но все же решила задать главный вопрос, который тревожил ее с того момента, как она очнулась.

– А Светозар… Боярин… Где?

– А боярин уехал еще утром, – охотно сообщила служанка, – петухи еще не проснулись, когда ему коня подавали. Поехал на княжеский двор.

– И не вернулся до сих пор? – продолжала допрос Маша.

– Не вернулся, – ответила Пламена, – если бы вернулся, я бы знала. Боярыня всегда велит трапезу за большим столом накрывать, когда батюшка боярин дома.

– Ясно, – кивнула Маша. – Ну, а гулять-то мне можно?

– Конечно, – Пламена даже слегка удивилась, – только за заплот не выходить, а так пожалуйста, гуляй!

– Выйдем? – предложила Маша.

– А как же ножка? – заволновалась Пламена, – только ведь заживать начала, поберечь бы…

Знала бы добрая девушка, какие подвиги совершала Маша на своей "ножке", так не сомневалась бы в том, что та может пойти прогуляться. Она махнула рукой:

– Ничего, уже и не болит почти, пойдем, а?

Пламена провела Машу по череде темных коридоров и вывела на крыльцо. Порыв осеннего ветра тут же напал на обеих, проверяя, тепло ли одеты девушки. Еще в светлице, когда служанка начала выкладывать на крышку сундука одну одежку за другой, Маша посмеялась над количеством нарядов, но теперь была благодарна. Многослойная одежда оказалась теплой, а платок, который она сначала легкомысленно положила на плечи, пригодился укутать голову.

Пламена только похихикала, глядя на то, как Маша закутывается.

– Новогород на перепутье ветров стоит, – сообщила она, – ветры между собой сражаются, а людям достается.

Действительно, Маша уже поняла, что как только закончилось лето, все тепло мигом ушло, уступив место свинцовому небу и ветрам. Наверное, это от близости большой воды.

Они шли по усадьбе, Маша наблюдала, как кипит жизнь на боярском подворье. Конечно, это было не княжеское дворище, но масштабом уступало только чуть, и устроено было даже практичнее. Здесь не ходили куры, разрывая землю под ногами в поисках чего-то съедобного, не слышно было взвизгивания поросят и мычания коров. Двор был тщательно выметен. В отдалении располагались конюшни, рядом мужики выгружали с телеги сено и таскали его внутрь, в небольшом загоне резвились три жеребенка, все разной масти. Неподалеку бродили собаки, привязанные крепкими веревками к вбитым в стену железным кольцам. Собаки, завидев незнакомку, залаяли, люди обернулись, посмотреть, кто приближается. Пламена поклонилась, ей ответили тем же.

С обратной стороны высокого деревянного дома пахло живым. То есть отходами жизнедеятельности всех обитателей дома. Тут и суеты было побольше, женщины разных возрастов выполняли свою каждодневную работу, двое хлопали на ветру белье, мальчик в старом отцовском армяке и шапке мехом наружу тащил тяжелую деревянную бадью с водой, где-то пели протяжную песню на разные голоса.

– Не пойдем туда, – сказала Пламена, – чернавки рыбу чистят, дюже воняет! Пойдем в сады, там нынче листву жгут.

Она развернула свою подопечную и направила дальше, откуда, и правда, доносился запах горелых листьев.

Сад был не большой, но видно, что посажен еще при отце нынешнего хозяина дома. Тут и там стояли корзины, в одни складывали яблоки и груши с верхушек деревьев, до которых рукой не дотянуться. Наверх были засланы ловкие мальчишки, складывающие плоды в подол рубахи. В другие корзины собирали падалицу, которую потом отправят на корм свиньям. Между кострами, за которыми приглядывали двое пожилых мужчин, бегали трое мальчиков в богатой одежде, двое из которых были близнецами. Они громко смеялись, размахивали палками как саблями и разили друг друга точными ударами, отчего младший, которому на вид было лет шесть, все порывался заплакать.

– Бояричи резвятся, – сообщила Пламена.

Маша присмотрелась, мальчики были очень хорошенькие, румяные, крепкие, высокие ростом, но ни один не походил явно на отца.

Дети увидели приближающихся к ним женщин и остановились. Узнав Пламену, они закричали, замахали руками, приглашая посмотреть на игры. Девушка поклонилась мальчишкам, и Маша, подумав, сделала то же самое.

– Пламена, – произнес один из близнецов, – вели воды или квасу принесть, очень пить хочется!

Девушка кивнула и убежала исполнять просьбу ребенка, Маша осталась стоять.

– А ты кто? – спросил младший, – как зовут тебя? Я тебя не знаю.

– Меня Мария зовут, – с улыбкой представилась Маша, почему-то, первый раз назвавшись полным именем, – а тебя?

– А меня Богданом назвала матушка, – сообщил мальчик, и поинтересовался, – ты – гречанка?

– Нет, – с улыбкой покрутила головой Маша.

Старшие братья в это время что-то не поделили и драка уже пошла нешуточная. Они бросили палки и покатились по земле, пачкая дорогие кафтаны. С трех сторон к ним кинулись дядьки, приставленные присматривать за боярскими детьми. Они схватили драчунов поперек животов и растащили, как двух фыркающих и плюющихся котов.

– Владимир, Славомир! – раздался за спиной голос, Маша вздрогнула и резко обернулась, – безлепие творите, братья!

Это был Светислав! Ну, то есть, Маша сразу поняла, что это не Светислав, но когда она взглянула на старшего боярского сына, у нее чуть сердце не остановилось. Он был невероятно похож на Светислава, тот же задорный взгляд, тот же голос, так же высок ростом. Но, конечно, это был другой человек. Юноша выглядел моложе и тоньше, в нем не было той крепости тела, какая была в его отце и дяде тогда, когда Маша познакомилась с ними. Но, все же, он был невероятно похож.

Пламена вернулась, а вместе с ней еще одна служанка, которая несла не только питье, но и какую-то еду для детей. На земле расстелили большое плотное покрывало, девушка разложила угощения, дети набросились на еду, запивая все квасом из высоких глиняных стаканов.

– Здравствуй, Ратибор, – поклонилась Пламена старшему, и поклон этот был не таким формальным, как с младшими мальчишками. Судя по всему, Ратибор у служанки вызывал явное уважение.

– Здравствуй, Пламена, – ответил юноша, – а это и есть батюшкина найдёна? – он любопытно посмотрел на Машу, отчего та смутилась, – мать говорила больная она, а выглядит здоровой.

Все это, конечно, было весьма странно и малоприятно, когда о тебе говорят так, словно тебя рядом нет.

– Здравствуй, боярин, – подала Маша голос, и "Светислав" обернулся, взглянув ей в глаза.

– Я не боярин пока, – сообщил он, – в лета еще не вошел. Вот женюсь, отделюсь двором, и стану, как отец, боярином. А тебя как звать-величать? – переключился он, – и откуда батюшку моего знаешь?

Прямой вопрос сразу поставил в тупик, Маша замерла, не зная, что ответить.