Текст книги "Ката - дочь конунга (СИ)"
Автор книги: Мария Степанова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)
40
От необходимости что-то сочинять ее избавила молоденькая служанка, которая, со всех ног, запыхавшись, путаясь в длинных подолах, подбежала и, поклонившись протараторила:
– Боярич, тебя боярыня кличет! Обыскались уже!
Ратибор вздохнул протяжно, всем видом показывая, что не вовремя вспомнила о нем матушка, но, все же спросил:
– Зачем?
– Не знаю, – девушка помотала головой, велела поспешать!
Ратибор развернулся на каблуках и удалился за шустрой девицей.
Маша выдохнула. Хорошо, что не пришлось врать. Потому что рассказывать кому бы то ни было правду она не была готова, но и брехать тоже не хотелось. Кстати, никто особо не удивлялся ее присутствию. Тогда, первый раз, на нее косились все, а здесь хоть и поглядывали, но, все же не так.
– Пламена, – позвала она служанку, которая ненавязчиво стояла за спиной, – пойдем в дом.
– А пойдем, – легко согласилась та, – пойдем, устала поди, да проголодалась.
Остаток дня она провела в болтовне со служанкой. Та была приближена к боярыне, похоже, любила ее, и рассказывала охотно. По ее словам, родителей Светозара давно не было в живых – отец, думный боярин при князе Ярославе, умер через пару лет после того, как его сыновья отправились в дальние края, а мать, узнав о смерти Светислава, заболела и слегла, да так и не поднялась больше. Светозар схоронил матушку через полгода после своего возвращения. Став главой семьи, он отдал замуж последних незамужних сестер, отдал за знатных людей, повязав свою семью с родовитыми фамилиями, сам же поселился в отцовом доме. Сам князь любил заезжать сюда, а теперь и его сын, молодой князь Изяслав, которого все чаще называли крестильным именем Дмитрий, иногда бывает в доме боярина и боярыни. Ратибор, их первенец, воспитывался в дружине среди мужей, да и сам уже стал гриднем и имел право сидеть за одним столом с отцом и другими дружинниками.
– Больно уж он до девок горяч, – качала головой Пламена, – боярыня поспешает, невесту ищет, пока боярич крапивное семя не наплодил. Одного уже прижили, боярыня велела в дом взять дитятю, да не обижать. Святая она, боярыня наша! Говорят, дядька Ратибора таков был, вот она, кровушка-то единая!
Маша незаметно качнула головой и улыбнулась. Надо же, действительно, порода. Светислава, на ее памяти, тоже ничего не останавливало, лихой был молодец.
– И что, нашли невесту-то? – полюбопытствовала она.
– Так ить любая за такого пойдет, да сам Ратибор артачится и перебирает, та ему не мила, эта не красива. Уж какую красоту ищет – не знаю, дочки боярские наряжаются да прихорашиваются на смотрины, а он все нет да нет. А давеча, бабы теремные, что при матушке, передали, что сынок по батюшкиным стопам собрался, за море плыть, искать славы и счастья в других краях, мол тут ему все постыло. Боярыня так плакала, так плакала!
Маша слушала и думала о том, что ничего не меняется между людьми, что в одиннадцатом веке, что в двадцать первом. Парень хочет свободы, а ему, хоть он уже и гридень, не видать ее, пока не уедет подальше. А властный отец и любящая мать всеми силами удерживают его около себя. Хотя, обстановочка сейчас такая, что конечно, страшно отпускать, кругом захватнические войны и перекрой территорий.
Они так заболтались, что когда дверь открылась, обе отреагировали не сразу. А когда отреагировали, то Пламена с вскриком упала на колени и коснулась лбом пола, а Маша вскочила, не зная, как себя вести.
Княгиня действительно была очень красива. И молода. Проходя мимо Пламены она, склонившись, коснулась макушки девушки со словами "Ну будет, будет, встань!". Маша во все глаза смотрела на женщину, которая, по сути, была ее соперницей. Княгиня подошла на расстояние вытянутой руки, Маша, замешкавшись, поклонилась все же и произнесла:
– Здравствуй…те!
– Поздорову, девица! – голос княгини был приятно-бархатный, грудной, мягкий, говорила она с едва уловимым акцентом. – Как спала? Нет ли болей каких?
– Спасибо, – Маша едва удержалась от желания почесать заживающую рану, – все хорошо.
– Ну и слава богу, – кивнула боярыня, – вечеряла ли ты?
– Собираемся, матушка, – засуетилась Пламена, – вон и скатерку уже постелила!
– Приведи гостью в трапезную, хватит ей в покойцах прятаться, – велела боярыня.
– А ты, гостьюшка, принарядись, – обратилась она к Маше, – да приходи, ждать тебя будем!
Две служанки, пришедшие с боярыней, отреагировали мгновенно, одна распахнула дверь, другая подхватила хозяйку под локоть. Боярыня вышла с тем же достоинством, что и вошла, оставив Машу в полной растерянности.
Пламена, конечно, ее принарядила. Наверное, боярыня дала какое-то указание, потому что не прошло и получаса, как два крепких парня притащили в Машину светлицу сундук, наполненный всякими одежками. Из всего богатства она выбрала тонкую выбеленную рубашку с длинными рукавами на завязках, сверху Пламена натянула на нее что-то типа платья, которое не походило ни на юбки, которые она до этих пор носила, ни на сарафаны, которые в ее времени считали единственной женской одеждой. Платье было приталено и расшито по подолу и вороту красной и зеленой нитью. Поверх платья Пламена надела что-то, похожее рукавами на жилет, но длиной до пола, отороченный по краю белым мехом и усыпанный на груди мелкими бусинами. Прежде чем надеть короткие кожаные сапожки, Маша натянула тонкие вязанные чулки, доходившие почти до колен. Потом Пламена усадила ее и расчесала волосы, разделив их на пряди и заплетя в косы, которые потом уложила вокруг головы. Украсил прическу венчик из тонкого металла, инкрустированный зелеными камушками. После этого Пламена, довольная результатом достала овальное металлические зеркало.
Маша обомлела. Она была не просто красива, она была восхитительна! Даже Ката не наряжала ее так красиво. Сейчас она чувствовала себя королевой, особенно под тяжестью искусно уложенных волос.
– Пламена, – Маша подбирала слова, – это… очень красиво!
Пламена, зардевшаяся от похвалы махнула рукой, мол, ничего не стоит.
Маша ужасно волновалась. Она одновременно боялась встречи со Светозаром и страстно желала этого. Второе казалось ей кощунственным в присутствии жены, но поделать она с собой ничего не могла. А еще ей хотелось прояснить наконец-то ситуацию. Маша плохо помнила встречу со Светозаром на торгу, только его расширенные о изумления глаза, но ей показалось, что он на нее зол. Нет, конечно, он имел на это право, но неужели, все двадцать лет он хранил обиду и не мог простить ее за то, что сбежала украдкой, не позволив проститься? Размышляя об этом, она дала себе слово, что при первой же возможности попросит прощения. Это, конечно, ничего не изменит, но снимет камень с ее души.
Трапезная в доме Светозара была просторная, широкая, освещаемая ярким дневным светом из трех больших арочных окон. Посередине стоял длинный стол, уже уставленный какими-то блюдами. Маша осмотрелась – место главы дома пустовало. Это слегка разочаровало ее, но не расстроило. Боярыня заняла свое место, рядом с креслом мужа, рядом с ней Ратибор, напротив, с серьезными лицами, близнецы. Дальше были какие-то люди, старухи в черных платках, мужчина средних лет, тоже в черном, с окладистой бородой, очевидно, священник. Почти в самом конце сидел мальчик, которого Маша видела играющим в саду вместе с близнецами – Богдан. Мальчик старался сохранять спокойствие, хотя подвижная натура и возраст требовали делать обратное. Рядом с ним сидела молодая женщина, что-то ласково шептавшая мальчику на ухо. Маша удивилась, почему ребенка отсадили так далеко, но, размышлять на эту тему ей было сейчас недосуг. Она остановилась у входа и ждала, пока боярыня обратит на нее внимание. Конечно, все тут же обернулись и уставились на нее.
– Ну, проходи, проходи! – боярыня повела рукой, унизанной кольцами, указывая на свободное место в середине стола, – красавица-то какая!
Смущаясь всеобщего внимания, Маша быстро пересекла комнату и присела на один из резных стульев, заботливо отодвинутым юношей в белом кафтане.
Слуги понесли перемены блюд. Священник коротко помолился, и семья Светозара приступила к еде. Маша думала, что все будет чинно и благородно, но оказалось все совсем не так. Сыновья Светозара что-то рассказывали и смеялись, боярыня улыбалась, глядя на свой выводок, было видно, что она гордится ими. Нянька, кормившая Богдана, то и дело удерживала его от того, чтобы вскочить и подбежать к боярыне с каким-то своим детским рассказом. Пару раз она все же не удержала его, но хозяйка дома не рассердилась, а внимательно выслушала малыша и ласковой рукой отправила обратно. Это походило на обычный семейный ужин, а не на трапезу в доме боярина, приближенного к князю.
– Ну, теперь ты позабавь нас, гостьюшка, – вдруг обратилась к Маше боярыня, – расскажи, откуда прибыла и что с тобою приключилось?
Маша поперхнулась от неожиданного внимания, и долго прокашливалась. Сидевший рядом мужчина в дорогом, мехом внутрь, жупане, с аккуратной бородкой, протянул ей высокий глиняный стакан. Маша отпила, кое-как успокоив дыхание, благодарно кивнула мужчине. Она не знала, что рассказал Светозар жене, и боялась ляпнуть лишнего, поэтому смотрела во все глаза на ту, что смотрела на нее в ожидании, надеясь на подсказку.
– Ты ведь издалеча? – спросила боярыня, и Маша кивнула.
– Очень, – хрипло пробормотала она.
– А пешком почему? Или лиходеи какие ограбили?
Она опять кивнула, чувствуя себя до невозможности глупо.
– Озоруют лихоимцы в лесах, – тут же подхватил разговор ее сосед, – выезжали воины, поразогнали разбойничков, кого прибили, кого в город на веревке притащили, да большая часть в леса ушли. Скоро опять выйдут, обозы ворошить.
Маша была благодарна мужчине, который так выручил ее.
– Ах ты, страдалица, – покачала головой боярыня, – а я-то думаю, где ж девица могла так покалечиться? Видать досталось тебе сполна. Ну, теперь кончились твои беды. Да и радость хочу тебе сообщить! Муж мой, боярин Светозар, который узнал тебя на торгу, сказал, что ты к супруге воеводы ладожского шла, к Катерине Владимировне, крестнице княжеской. Так радуйся, через две седьмицы будет она здесь! Едет поезд из Ладоги, везет самого посадника, да с женой и детками, погостить к князю Дмитрию Ярославичу и княгине его, а боярин Светозар встречать их уехал, чтобы с почетом в город проводить!
От этой новости радостно забилось сердце. Ката! Неужели она увидит ее?! И Светозар, при упоминании которого у Маши слабеют колени, вернется домой.
41
Боярыня Анна, казалось, поставила себе цель занимать Машу каждый божий день, чтобы той некогда было скучать. На следующий день после того, как Маша была представлена семье и приближенным, ее взяли смотреть, как заканчивают строительство Софийского собора. Величавое каменное строение восхищало своей основательностью, хотя было совсем не похоже на своего потомка из двадцать первого века. Собор начал строить еще князь Ярослав, но не закончил, и оставил свое детище сыновьям. И вот теперь собор стоял в ожидании, когда же к нему придут люди и дружно воззовут молитвы к богу.
– Благодатное место, – говорила боярыня, поглаживая выпирающий из-под шубы живот, – душа радуется, глядя на эту красоту.
Маша была с ней согласна, хотя и раньше воспринимала храмы всего лишь как часть архитектурного наследия. Но сейчас ей было спокойно. Она боялась, что рядодм с женой Светозара будет чувствовать себя неловко, и была удивлена, когда не ощутила этого. Анна и вправду, источала благодушие и любовь, и Маша поняла, за что ее любят все вокруг и считают святой. Анна никогда не повышала голоса, каждый был счастлив исполнить ее распоряжения. Окружающие кланялись ей, и она отвечала тем же.
Из собора вышел пожилой священник, Анна встрепенулась радостно. Священник подошел, протянул руку, благословляя.
– Здорова ли, матушка? – пробасил священник, и Анна улыбнувшись, кивнула.
– Слава богу, – ответила она, – все хорошо вашими молитвами.
– Когда боярин-то вернется? – спросил священник, – скоро храм освящать.
– Сами заждались, – Анна облокотилась на руку мужчины и позволила проводить себя в маленькую беседку, – гонцы прибывают, говорят, близко уже.
– А это что за девица? – священник обернулся к Маше, пошевелил косматыми бровями, поймал ее взгляд и слегка улыбнулся.
Маше показалось, что старик заглянул прямо ей в голову. Или в душу.
– Это, батюшка, гостья наша, Катерины Владимировны родственница. Идучи в город попала в беду, хорошо, что боярин на торгу увидел да узнал, – боярыня коснулась Машиной руки, – а ты, девушка, кланяйся, сам Лука Жидята пред тобою.
Маша, конечно же, склонила голову. Священник, однако, не требовал низких поклонов, наоборот, взял ее за подбородок, заставил взглянуть на себя.
– Как зовут тебя? – спросил он негромко.
– Мария, – так же, в тон ему ответила Маша.
– Гречанка что ли? – удивился священник и Маша улыбнулась. То же самое спросил и малыш Богдан.
Она покачала головой.
– Непроста ты, как кажешься, – задумчиво проговорил священник, – взгляд у тебя иной, силу в тебе чувствую я…
Где-то она это уже слышала, про силу. Маша посмотрела на священника – ничего в нем не было от маленького зеленого мастера Йоды.
– Ты можешь всех погубить, – продолжил священник, – а можешь всех спасти. Это твой выбор.
Маша не понимала, о чем он, но переспрашивать не собиралась, может у них так принято тут, говорить загадками и стращать каждого встречного – поперечного жуткими словами о скорой погибели. Лука отпустил ее подбородок и улыбнулся, отчего загорелое его лицо сморщилось и вокруг глаз разбежались лучики.
– Отобедаешь с нами, матушка? – обратился он к боярыне, – уже и стол накрыт.
– Ждала, что пригласишь, отче, – ответила Анна, – да и я к тебе с дарами.
Неподалеку ждали, когда позовут, пара мужиков с большими корзинами, полными съестного. Боярыня махнула дворовым, и они послушно проследовали за ней.
Пища у священников была простая, и то, что принесла с собой боярыня, существенно разнообразило стол. Но Маша не ела не поэтому. Ей не давали покоя слова настоятеля храма. Да и он сам не был похож на фанатичного поборника веры, а, скорее, на умудренного годами человека, который видит больше других.
Трапеза закончилась быстро, соборные служащие не привыкли долго рассиживать за столом, Анна душевно попрощалась со старым другом. Лука благословил боярыню, посоветовал больше находиться в покое и беречь чрево, а потом подозвал Машу.
– Возьми, дитя, – протянул он ей ладонь, сжатую в кулак.
Маша протянула руку, и в ладонь ей упал простой деревянный крестик на веревочке.
– Возьми с моим благословением, – повторил священник, – он тебе пригодится вскоре.
– Спасибо, – только и могла промолвить Маша.
А две недели пролетели мгновенно. Да и дел в доме, в ожидании хозяина, было достаточно. Устав сидеть без дела, Маша предложила свою помощь, и была тут же отправлена на кухню. Конечно, ее не заставили готовить на весь двор или мыть посуду, но заготовка на зиму шла полным ходом, и Маша, с детства наблюдавшая, как бабушка перерабатывает урожай, знала в этом толк. Осень уже вошла в полную силу, но все же заморозков еще не было. Бабы сетовали, что капуста сидит в земле, и уже начала трескаться. Маша сомневалась, нужно ли давать советы, все таки эти люди готовились к зиме из года в год, но потом решилась и подошла к старшей женщине.
Толстая, в необъятном переднике, главная над кухарками, по имени Еля, не слишком была рада тому, что незнакомку поставили приглядывать за ней. Но, все же поклонилась Маше.
– Еля, – Маша робела, – у нас капусту заготавливают с уксусом и свеклой, очень вкусно получается и стоит хорошо.
Кухарка смотрела с подозрением. Машино предложение было заманчивым, квашеная капуста хоть и спасала всю семью долгими зимами, но, все же, при потеплении, перекисала, и, довольно часто приходилось вываливать целыми бочками смердящее потемневшее месиво.
– С уксусом, говоришь? – Еля хмурила брови, – ну, есть у нас уксус, как раз свежий настоялся. И свекла наросла.
– Только для этого нужно… – Маша вдруг вспомнила нюанс и закусила губу, – банки нужны… Ну, емкости стеклянные или хотя бы глиняные что ли.
– Капусту в горшки?! – изумилась Еля, – это ж сколько горшков надо, чтобы всю семью накормить с чадами и домочадцами?
Но, на следующий день Машу позвали в подклет, где творилась еда. Оказалось, Еля подошла к боярыне, та одобрила эксперимент и послала мужиков к иностранцу-стеклодуву, который, обрадованный щедрым вознаграждением, быстренько спроворил десяток стеклянных емкостей с тугими, стеклянными же, крышками, и обещал еще, если боярыня прикажет.
Обрадованная таким поворотом событий, Маша взялась руководить. Потрескавшуюся капусту срезали и тщательно очистили, потом долго шинковали, перемешивали с нарезанной свеклой, морковью и чесноком, который пах до того вкусно, что мужики заглядывали со двора, посмотреть, что это там готовится. На столе стояли бутыли с уксусом и плошки с серой крупной солью. Маша ужасно боялась испортить, поэтому попросила ложку и пробовала все сама. Еля, по началу сторонившаяся, прониклась важностью момента и вытащила из запасов мешочки с пряностями. Маша перебрала остро пахнувшие мешочки и в одном, расчихавшись, распознала черный перец. Он был очень кстати. Сварив маринад, она лично большим черпаком разливала его по прозрачным, забитым покрасневшей капустой емкостям, больше всего опасаясь, чтобы древнее стекло не треснуло. Но, стеклодув, очевидно, свое дело знал, ни один горшок не лопнул. Залив рассол, она аккуратно закрыла крышки и выдохнула.
– Как остынут, надо в холодное место поставить, – сказала Маша и вытерла тыльной стороной ладони влажный лоб, в кухне было ужасно жарко.
Через неделю снимали пробу. Открыв одну банку, сначала пробовали дворовые, которые тут же принялись хвалить гостьюшку, поделившуюся рецептом, и только потом подали боярыне и детям. Маша волновалась как никогда. Анна попробовала, округлила глаза, попробовала еще и одобрительно закивала.
– Ай да гостьюшка наша! – проговорила боярыня, – вот так яство нам подарила!
– Еля, – обратилась она к главной кухарке, – посылай мужиков к мастеру, пусть еще горшки выдувает!
Маша была счастлива тем, что пригодилась, и так занята, что прошла целая неделя, прежде чем она вспомнила, что собиралась втихушку сбежать домой. А вспомнила она это, когда встретила во дворе Мала.
– Слышал, слышал, – усмехнулся юноша, – тетка Елька теперь только о тебе и говорит! Слышал, яблоки как-то в меду варить собираются, говорят, ты научила!
Маша зарделась. Похвала была ей приятна. И вдруг она вспомнила! Собиралась же! Домой!
Мал… – она вдруг замолчала. Потому что не хотела домой. Здесь она чувствовала себя как дома. Сейчас на нее снизошел тот покой, о котором она мечтала целых два месяца там, дома.
Мал видел что она мнется и ждал, что же она скажет.
– Мал, – Маша тряхнула головой, – приходи как освободишься, поговорим.
– Хорошо, – юноша кивнул, – зайду.
Но, поболтать со старым приятелем у Маши не получилось. Пламена, волнуясь, прибежала, сообщив, что Машу немедленно зовет к себе боярыня. Это было странно, виделись они за обедом, и боярыня тогда ничего от нее не хотела, напротив, собиралась остаток дня провести в своей спальне, потому что ребенок в последнее время вел себя очень беспокойно.
Боярынины покои были самыми большими и вмещали в себя несколько комнат. Убранство их было красивым, но не вычурным. У оконца стоял станок для вышивания, на котором была натянута ткань, наполовину уже расшитая. Даже неоконченная, вышивка выглядела очень красиво.
Боярыня вышла из спальни, Маша поклонилась. Анна была одета в домашнее, без расшитой тяжелой одежды, две косы спускались по плечам. В этом простом виде она выглядела еще милее, и Маша в очередной раз удивилась, как молодо выглядит жена Светозара.
– Толкается, – смущенно призналась боярыня, поглаживая живот, – спать не дает.
Сейчас было заметно, что беременность уже на большом сроке, и Маша, мало понимавшая в этом, вдруг заволновалась.
– А там, – она указала на живот, – точно один?
– Точно, – улыбнулась Анна, – доченька там, я знаю! Я уж и имя придумала – Забава! Муж сердится, говорит имя чернавки, а мне по сердцу!
Она села на лавку, застеленную мягким ковром, протянула к Маше руку, подзывая. Маша подошла, села рядом. Она видела, что боярыня отчего-то нервничает, и эта нервозность передавалась и ей.
– Я была девятой дочкой у своего отца, – ни с того ни с сего сказала Анна, – отец не особо дорожил нами, дочерьми, и с радостью отдал меня замуж за Светозара, надеясь стать ближе к королю. Мне тогда было четырнадцать лет, и не так я видела свою судьбу. Отец просчитался – король вскоре погиб, а Светозар уехал, забрав только меня и нашего сына. Мне было четырнадцать, когда он взял меня, и я боялась его. Мне больше нравился его брат, он был всегда весел и приветлив к нам, но, брат Светозара погиб, а вскоре я узнала, что беременна. Я смирилась, потому что была уверена, что умру в родах, так было мне написано на роду, моя мать тоже умерла, выпустив меня на свет. Но когда пришло время, Светозар оказался рядом. Он не отошел ни на шаг, хотя повитуха гнала его, молился нашему богу, и сам принял сына из моего чрева. Тогда я и полюбила его. Да, он был суров, он никогда не говорил мне о любви, но никто никогда не боролся за меня так, как мой муж.
Боярыня обернулась к Маше и взяла ее за руки.
– Ты ведь хорошо знаешь Светозара, – сказала она, и это был не вопрос, – и он знает тебя лучше, чем знают чьих-то родственников.
Маша почувствовала, как по позвоночнику побежали колючими лапками маленькие холодные мурашки.
– Он держал тебя в обьятиях и благодарил господа, что ты вернулась, – тем временем говорила боярыня, – я видела такое только один раз, когда родился Ратибор. Тогда мой муж тоже плакал и благодарил бога, что тот послал брата обратно. Я отчаялась понять, кто ты для моего мужа, но я знаю одно – ты ему дорога.
Маша убежала бы и спряталась от этих пронзительных глаз и слов, выворачивающих душу, но боярыня держала ее за руки, и ей приходилось терпеть.
– Я – датчанка, предки моих предков были колдунами и предсказателями судьбы. Я вижу вещие сны. Мне приснилось, что я вскоре умру.
Тут уж Маша не выдержала, выдернула руки и, неожиданно для себя, обняла жену Светозара.
– Нет, нет! – протараторила она, – ну что за ерунда?! Ты не умрешь, у вас родится ребеночек, и все будет хорошо!
– Я не боюсь смерти, – ответила Анна, – все, о чем я мечтала, сбылось. Но я прошу тебя, если ты хоть немного благодарна мне, не оставляй его в черный день. Мужчины слабы, они ломаются от потерь, они рычат как звери, теряя человеческое обличье. Мужчине, чтобы оставаться человеком, нужна женщина рядом. Обещай мне!
Маша чувствовала, что у нее сбивается дыхание. Не хватало ее зареветь.
– Обещай мне! – повторила боярыня, и Маша кивнула.
– Обещаю.
