Текст книги "Ката - дочь конунга (СИ)"
Автор книги: Мария Степанова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)
42
Больше подобных разговоров не происходило. Боярыня по-прежнему была спокойной и безмятежной, хотя, чем ближе подходил день возвращения Светозара, тем более она становилась требовательной в желании сделать все идеально. Маша тоже принимала участие, тем более, что Анна, казалось, старается представить ее наибольшему числу жителей большого боярского дома. Одним из традиционных действ был поход на торг, где хозяйка сама лично выбирала товары. Именно в такой день Маша и попалась на глаза Светозару, решившему сопроводить супругу.
– Нездорова я, – Анна поглаживала низ живота и слегка морщилась, – боюсь. Поезжай на торг, дам тебе в помощь пару мужиков покрепче…
Боярыня задумалась.
– Возгаря возьмешь, да Горазда. Душица с вами тоже. Она торг знает, сама оттуда, отец ее уж лет двадцать торгует в рыбном конце.
Маша кивала. Ей хотелось отплатить этой женщине за ее доброту, а, кроме того, слова о скорой боярыниной смерти нехотя пробрались в голову и всплывали регулярно, пугая Машу. В такие моменты она старалась гнать дурные мысли, но происходило это не столь быстро, как бы хотелось.
– Ратибор с вами поедет, – подумав, добавила боярыня, – пусть поможет, да проветрит буйную голову. И Богдана возьми. Пусть мальчонка порадуется.
Сборы на торг были долгими и тщательными, будто бы они собирались, как минимум, заночевать в городе. Пламена долго принаряжала Машу, закутав ее в две шерстяные юбки, предварительно натянув на ноги выше колен теплые вязаные чулки, а сверху, расшитую цветной ниткой и мелким бисером, шубку чуть ниже бедер. На голову поверх тонкого белого платка приладила шапочку с оторочкой, а в уши вдела тяжелые серебряные серьги в форме витиеватого ромба.
Поцокав в восторге языком, Пламена посетовала, что и ей нельзя на торг, из чего Маша сделала вывод, что выходы за ворота для женщин были сродни выходу в свет в двадцать первом веке.
Во дворе уже ждали кони. Ратибор сидел в седле. Нетерпеливо пощелкивая тонким хлыстом по сапогу. Конь под ним переступал, тоже слегка нервозный. Маша в очередной раз изумилась, как же похож парень на Светислава.
– Заждались уже, красавица! – Ратибор улыбнулся, хлопнул коня по крупу и вылетел в открытые ворота.
Машу усадили на лошадку. Она и раньше очень боялась, но сейчас оказалось, что сидеть придется боком, а это было еще страшнее. Вцепившись в поводья, она сжала бедра, стараясь не елозить по седлу и мысленно попросила лошадку не торопиться, чтобы не стряхнуть ее по дороге.
– Ты боишься? – услышала она детский голос и обернулась.
Богдан сидел в седле взрослой кобылы и было заметно, что мальчик чувствует себя очень уверенно.
– Немножко, – призналась Маша, – я ни разу не ездила боком.
– Это неудобно, – согласился мальчик, – но ты не бойся, лошади чувствуют страх и стараются скинуть седока.
Процессия выехала за ворота и двинулась в город. Маша ехала посередине, до судорог стискивая пальцы на тонких ремнях, справа, старательно сдерживая молодого коня, покачивался Ратибор, слева, не замолкая ни на минуту, Богдан. Маша посматривала то на одного, то на другого. Конечно, она уже знала, что Богдан – сын Ратибора. Тот самый крапивник, о котором шептала Пламена. Мальчишку любили все, не по приказу хозяйки дома, а за легкий характер и способность расположить к себе. Все, кроме родного отца. Ратибор, казалось, совсем его не замечал, да и Богдан, чувствуя отношение, старался не докучать парню. Маша мысленно прикинула – если Ратибор ее ровесник, а мальчику недавно исполнилось шесть, значит юному родителю исполнилось всего четырнадцать на момент появления сына на свет. Конечно, отцовских чувств он не испытывал. Он и страсти-то к матери своего ребенка не переживал, тем более, что девушка, обнаружившая беременность, и бросившаяся в ноги к боярыне, хоть и получила достойный уход, родов не пережила, и маленький байстрюк переехал в боярский дом.
Анна нашла ребенку кормилицу, да и сама привязалась к мальчишке, тем более что ее собственные младшие сыновья недавно были такими же малышами. Она не пыталась призывать к чувствам Ратибора, надеясь, что парень сам когда-нибудь почувствует любовь к своему первенцу. Пока же это время не пришло.
На торгу, как всегда, было многолюдно. Они въехали в ряды, тут уж мальчик и Ратибор чуть отдалились, подпустив к Маше Душицу, дочь местного торговца и помощницу боярыни Анны в торговых делах. Душица тихонько подсказывала Маше, что за чем покупают, они спешивались и подходили к лавкам и лоткам.
В одном из рядов Маша увидела Аделю, жену купца Зайца и ее детей. Перед купчихой стояли в рядок горшки и горшочки с медом, а рядом топталась Дарёнка, тетешкая в руках глазастого брата. Аделя тоже узнала Машу, и, подумав, все же поклонилась, а ее дочь, разулыбавшись во весь рот, помахала Маше рукой. Мокша, с навешанным на него тяжелым лотком, топтался неподалеку, выкрикивая заученные слова, и вытаращил глаза, узнав девушку.
Телега, управляемая старым извозчиком, и следующая за Машей и ее сопровождающими, постепенно наполнялась. Душица, оживившаяся в знакомой среде, нещадно торговалась, сбивая цены, требовала показывать весь товар и каждый раз сообщала, для кого совершаются покупки. Похоже, боярина Светозара и его жену в городе знали, потому что при упоминании их имен, купцы сразу становились покладистее. Проходя между рядов с расшитыми платками и тканями, привезенными темнолицыми купцами, Маша услышала заливистый свист. На углу прямо на земле сидел парень в заплатанной рубахе и весело играл незатейливую мелодию на тонкой деревянной дудочке. Перед ним на холстине лежали деревянные ложки, плетеные корзинки и туеса, тарелочки с расписанными боками. Но больше всего привлекали внимание свистульки в виде птичек, вырезанные из дерева и слепленные из глины и обожженные в печи. Маша подошла ближе.
Парень, увидев, что на него обратили внимание, оторвал от губ дудочку, положил ее, и выбрал из кучи одну птичку. Он приложил ее к губам и дунул. Из птички раздалось тонкое булькающее щебетание. Парень посмотрел на Машу, улыбнулся и взял другую птичку, дунул в нее, птичка зачирикала пронзительно.
– Это зарянка, – произнес незаметно подошедший Богдан, – а то была иволга.
Парень удивленно поднял брови и взял еще одну свистульку, подул в нее.
– А это жаворонок! – выкрикнул Богдан.
Парень кивнул и взял следующую, пытливо глядя на мальчика.
Богдан прислушался, шевеля бровями, потом сам себе кивнул и произнес:
– Варакушка!
Маша взглянула на продавца музыкальных игрушек, и по его лицу поняла, что мальчишка снова угадал. Он оторвал свистульку от губ, вытер носик подолом рубахи и весело произнес:
– Купи игрушку мальцу, боярыня, не пожалеешь! Смотри какой разумник, все-то знает! Не иначе отцова гордость.
Маша улыбнулась, кивнула.
– Ты какую хочешь? – спросила она у Богдана.
Мальчик подумал и указал на дудочку.
– А птичек не хочешь? – удивленно спросила она, указав на расписные игрушки, – смотри, какие они красивые!
– Птиц я и в лесу увижу, – резонно заметил малыш, – а рожок сделать сам не смогу!
Торговец протянул мальчику тонкую палочку, не давая возможности отказаться. Богдан вцепился двумя руками в дудку, а Маша вздохнула и оглянулась на Ратибора. Тот как бы нехотя развязал поясной кошель и, достав оттуда пару мелких кусочков серебра, бросил их музыканту.
– Будь благословен, боярин, – закивал лохматой головой продавец дудочки, – вот увидишь, ты еще будешь гордиться своим сыном!
Пропустив эти слова мимо ушей, Ратибор вышел из толпы и вспрыгнул в седло.
– Пойдем, – Маша ласково провела по макушке Богдана и легонько подтолкнула его к дороге. Мальчик взглянул на нее благодарными глазами и на секунду прильнул к бедру.
А вечером, когда уже все собирались спать, в тереме произошел переполох. Захлопали двери. Забегали служанки, торопясь на зов боярыни. Маша снимала с волос тяжелые украшения, когда в горницу, хлопнув дверью, внеслась, как ураган, рыжая Пламена.
– Боярин приехал! – задыхаясь проговорила она.
Сердце выдало нервный перестук и Маша непроизвольно глотнула.
– Боярыня рада, с утра ведь ждали! Слава богу, вернулся наш боярин Светозар Вышатич!
43
Едва солнце поднялось над небосводом, в ворота боярина Светозара постучал гонец. С княжеского двора по просьбе боярыни ладожской Катерины, супруги Эйлива Рагнвальдссона и названой сестры князя, прислали крытый, обтянутый красной тканью, возок. Слуги, сопровождавшие карету, внесли в дом боярина большой кованый сундук, наполненный дарами хозяйке дома. Старший, которому было доверено говорить, долго вещал о благодарности князя и самой боярыни Катерины Владимировны за заботу об ее госте.
Маша, принаряженная Пламеной, смущенно поводила глазами. Она больше всего волновалась из-за встречи со Светозаром, но его опять не было, отчего она испытывала смутное разочарование. Боярыня Анна, вышедшая к посланцам, приняла подарки, благодарила за честь и внимание. Она улыбнулась Маше, и велела ждать посланникам снаружи. Мужчины, выполнившие миссию, вышли.
– Поезжай, – боярыня провела ладонью по Машиным волосам, заплетенным и украшенным доброй Пламеной, – поди соскучилась?
Маша неуверенно кивнула. Конечно она соскучилась, но Анна наверняка имела ввиду более долгий срок, чем пара месяцев.
Ее проводили в возок, усадили с почетом. Когда слуга закрыл дверцу, Маша прикрыла глаза и откинула голову назад. Что-то не сходятся ее дороги со Светозаром. Хотя, может это и к лучшему. Все равно она не знала, что скажет ему при встрече. Да и он, насколько она помнила, не слишком был рад ее видеть.
Карета ехала медленно, впереди и позади бежали по два человека. Очевидно, это был какой-то церемониал. Маша чуть отодвинула шторку, посматривая на улицу. Вскоре она начала узнавать строения, а, спустя еще некоторое время, возок въехал на широкий княжеский двор. Спрыгнувший с запятников слуга, открыл дверцу, и Маша, прищурившись, выбралась из средневекового транспорта.
– Маша!
Она узнала бы этот голос из тысячи. Резко обернувшись туда, откуда шел звук, Маша увидела Кату. Та бежала навстречу, путаясь в длинной соболиной шубе. У резного крыльца, растерянно переглядываясь, стояли четверо детей разного возраста.
Они обнялись. За двадцать лет Ката из тоненькой девочки-подростка превратилась в красивую тридцатипятилетнюю женщину. Она располнела, что было для этого времени признаком здоровья и достатка, но в улыбке, в искрящихся глазах была все та же девчонка, которая, сбежав от докучливых нянек, болталась у озера и повстречала гостью из будущего.
– Но как?! – первое, что спросила шепотом Ката, после того, как перестала стискивать Машу, – я не понимаю!
– Я все расскажу, – пообещала Маша, – только не здесь, на нас и так уже смотрят.
Действительно, на дворе уже начали собираться люди, любопытно поглядывающие на красивую жену ладожского посадника и незнакомую девушку. Ката кивнула, подхватила Машу под руку и потянула туда, где остались дети.
– Это Добронега, – указала она на девушку лет пятнадцати, – Это Красимира, это Лада.
Красимире, как показалось Маше, было лет двенадцать-тринадцать, Ладе – девять-десять. За руку Добронеги держался мальчик лет трех, одетый как взрослый, в шапочке на светлых кудрях, теплом, подбитом мехом, кафтанчике, портах и сапожках.
– А это – Магнус, – с нежностью в голосе произнесла Ката, – мой сынок.
Маша смотрела на детей. Это было нереально, но вот они, доказательства временного скачка.
– Все такие красивые! – Маша улыбнулась девочкам, младшие ответили улыбкой, а старшая даже чуть нахмурилась, похоже, она не понимала, что связывает их мать с Машей.
– Наша старшая – Тора, уже замужем, – сообщила Ката, к весне, даст бог, родит первенца. Да и Добронега просватана, через год замуж выйдет.
Добронега опустила лицо, Маша увидела, что девушка залилась румянцем.
– Да что мы стоим?! – воскликнула Ката, – идемте в горницы, уже и столы накрыты!
День этот оказался очень суматошным. Сначала Машу долго кормили, потом она была представлена мужу Каты, высокому бородатому мужчине. Он казался гораздо старше своей жены, даже старым, но Маша заметила, как горят его глаза, когда он смотрит на Кату. похоже, что подруга сделала правильный выбор и очень счастлива в браке.
Когда наступил вечер, и последний прием пищи, больше похожий на пир, закончился, слуги начали убирать со столов, а няньки увели детей спать, Ката потянула Машу за собой.
Они вошли в горницу, которую Маша тут же узнала.
– Помнишь? – спросила она у Маши, и та кивнула.
– Здесь теперь твоя светлица, – сказала Ката, – я попросила, а княгинюшка распорядилась.
Они сели на широкую постель. Маше на секунду показалось, будто она и не уходила.
– Почему ты здесь? – спросила Ката, – и почему совсем не изменилась?!
Маша вздохнула и начала рассказывать, а Ката верила всему, как и в первый раз, только ахала, удивляясь услышанному. Она стискивала руки и прижимала их к груди, пугаясь рассказов Маши о том, как та пыталась проникнуть в город и попалась на глаза торговцам медом.
– И что ты теперь будешь делать? – спросила она у Маши.
Та пожала плечами.
– Я не знаю. Наверное, надо идти обратно.
Ката пригорюнилась. Маша смотрела на взрослую Кату, ей на минуту показалось, что та похожа на ее, Машину, маму, такая же милая и добрая, способная к состраданию.
– Как хорошо, что вы приехали, – попыталась она успокоить подругу, – я так рада тебя видеть!
– Я тоже рада, – Ката смахнула слезинку и улыбнулась. – Светозар… – вдруг вспомнила она, – ты видела его? Разговаривала с ним?
Маша помотала головой.
– Один раз видела, а потом он уехал. По-моему, он не очень рад мне.
Ката вздохнула.
– Он так горевал, что никому не пожелаешь, – сказала она, – мне иногда казалось, что ему жизнь не мила. Хотя, что уж об этом говорить, столько воды утекло. Но в его глазах все еще вспыхивает пламя, когда он произносит твое имя, это я видела сама.
– Мне очень понравилась его жена, – сказала вдруг Маша, – она такая добрая.
– Я думаю, если бы не она, – согласилась Ката, – то и Светозар сложил бы голову рядом с моим братом. Но ему было что терять.
Вечер давно перешел в темную ночь, а они все разговаривали.
Ката поведала о своей жизни, о муже, который так долго и упорно добивался ее, о дочерях, каждой в отдельности о сыне, который стал огоньком радости для всех.
– Я много молилась, просила сына, взывала к господу, к деве Марии и отцу своему, что стал святым на норвежских землях после смерти, и они послали мне моего Магнуса. Он и сейчас уже похож на брата, такой же отважный и добрый.
– А приехали зачем? – спросила Маша. Она очень сомневалась, что возможно просто поехать погостить к родственникам, преодолевая такие расстояния.
– Неспокойно нынче, – озабоченно покачала головой Ката, – со всех сторон наступают недруги, беспокоят людей на границах, разоряют посевы, грабят дома. Изяслав хоть и сын князя Ярослава, но сила в нем все же не та, не может он управлять и Киевом и Новгородом сразу, да и другие города выходят из-под руки. Он собирает войско, нужны советники. Вот мой муж и поехал, по призыву князя. Брат его, посадник новгородский Улеб Рангвальдссон, прислал людей, сообщил, что нужна князю подмога.
– Вот почему на улицах столько вооруженных людей! – задумчиво протянула Маша, – так значит, возможно, будет война?
– Не могу сказать, – Ката покачала головой, – не бабьего ума это дело, муж мне не рассказывает. А мы вот с чадами с ним и собрались, мало ли, вдруг и правда, так хоть попрощаемся по обычаю с благословением.
Разошлись они почти под утро. За Катой пришла заспанная девка, сообщившая со слезой в голосе, что батюшка боярин гневается, зовет супругу. Ката ухмыльнулась, пробормотала что-то про старого коня и удалилась. Той ничего не оставалось, как лечь спать.
А потом дни полетели один за другим. Ката, будоражившая сонное княжеское бытие своими идеями, похоже нервировала не только супругу нынешнего князя, но и всю их дворню. Маше было забавно наблюдать, как ладожская боярыня тормошила конюхов, требуя устраивать выезд для детей. Мужики с недоумением взирали на румяную женщину, ведущую себя не так, как они привыкли.
Княгиня Елена, в прошлом польская принцесса Гертруда, была неповоротлива и ленива. Зато все это она компенсировала набожностью, и, часто, проводила целые дни в молельне. Маша сравнивала нынешний княжеский двор с временем, когда всем заправляла супруга Ярослава. Ирина была достойна своего мужа и это ощущалось во всем. Она была настоящей правой рукой князя, и это признавали все.
Изяслав Ярославич, которого Маша помнила четырнадцатилетним мальчишкой, получив школу управления с юности, был неплохим князем для Новгорода, но времена изменились, а границы власти раздвинулись. Теперь Изяслав стал еще и князем киевским, что накладывало на него огромную ответственность. Но не было у него той поддержки, что была у его отца, и власть, данная ему по наследству, посыпалась из рук.
Втянувшись в местную жизнь, Маша все же понимала шаткость своего положения. Особенно после встречи со Светозаром. Это произошло так неожиданно, что она даже не успела испугаться. По женской половине дворца Маша привыкла свободно перемещаться, да и во дворе уже ориентировалась неплохо. Поэтому, пробегая по узкому коридору, ведущему к крылу, где поселили ладожских гостей, она даже не пугалась посторонних, как раньше. Когда открылась высокая дубовая дверь, возле которой топтались двое оружных охранников, Маша, готовая была войти затормозила, чтобы не влететь вышедшего из дверей мужчину. Светозар протянул руки, пытаясь смягчить столкновение, Маша подняла взгляд и увидела его.
– Светозар, – выдохнула она. Внутри все обожгло, сердце заколотилось и губы высохли, отчего она непроизвольно облизнула их. – Здравствуй, Светозар.
– И тебе поздорову, – откликнулся мужчина. Он взглянул на охранников и чуть качнул головой к выходу. Те поняли, чего от них хотели и вышли.
Светозар опустил руки. Он смотрел на нее долгим взглядом, рассматривал, будто вспоминая. Маша хотела улыбнуться, но сдержалась, подумав, не будет ли это выглядеть глупо.
– Это правда ты? – с хрипотцой в голосе спросил Светозар.
Маша кивнула.
– Значит и вправду колдунья, – процедил он сквозь зубы.
Она не стала возражать. Сам тон разговора указывал на то, что Светозар не простил ее, и прощать не собирался. А значит объяснять ему нюансы временного перелома было не обязательно.
– И жену мою приворожила, – продолжил Светозар, – только и говорит о тебе.
– Я не… – пыталась оправдаться Маша.
Светозар взмахнул рукой, пресекая возражения.
– Домой дорогу знаешь? – спросил он, и Маша кивнула.
– Жене моей рожать скоро, – подумав, проговорил Светозар, – просила тебя позвать, уж не знаю, зачем ты ей понадобилась. Катерина тоже решила остаться до родов. А потом она уедет, и ты уйдешь, поняла?
Это прозвучало как приказ. Он не собирался даже восстанавливать добрые отношения, он хотел, чтобы она ушла. Маша снова кивнула, улыбнувшись кривой улыбкой.
– Я лично прослежу, чтобы ты провалилась в свою адову дыру и не вышла оттуда снова!
Светозар оттолкнул ее и прошел мимо. Горячие слезы обожгли глаза, и Маша, всхлипнув, уткнулась в ладони. Это было невыносимо.
44
Хотелось прямо сейчас бежать куда глаза глядят. Плевать и на Светозара, от которого ничего не осталось прежнего, кроме пронзительных глаз и энергетики, от которой мурашки разбегались от затылка вниз по спине, и на дурацкую свою влюбленность, в которой Маша тоже была не уверена, и на слово, данное боярыне Анне. Она хоть и приветила незнакомку как родную, но, все же была ей никто, а Светозару как раз она была женой, вот он пусть и возится с ней. Маша бы прямо сейчас рванула к городским воротам, и никакие стражники ее бы не удержали, но Ката, заволновавшись отправила прислужницу узнать, где же ее гостья. Пришлось вытереть намокшие от слез ресницы и идти. Конечно, обмануть внимательный взгляд подруги она не смогла и поведала о первой неудачной встрече с боярином.
– Не гневайся на него, – мягко попросила Ката, – он мужчина, а мужчине легче кричать, чем молчать.
Маша понуро кивала, потому что Ката говорила разумные вещи.
– Домой мне пора, – произнесла она, – и так загулялась.
Ката протянула руки и обняла подругу.
Когда примешь решение, сразу становится легче. Вот и Маша, прекратив бесполезные метания и отмахнувшись от мук совести, почувствовала себя свободной. Изредка она видела Светозара, и старалась поскорее скрыться из его поля зрения.
Ката всячески старалась ее развлечь. По первому снегу они катались в санях, визжа на поворотах. Уговорив мужа и оставив детей на нянек, Ката потащила Машу на охоту. Новгородские мужчины, да и Маша тоже, с изумлением смотрели на валькирию, скачущую впереди всех. И только Эйлив Рёнгвальдссон поглядывал с усмешкой, он-то знал, на что способна его жена. Охота Машу не впечатлила – реальность оказалась жестокой, а желание укокошить кого-нибудь уже пропало, поэтому она просто сидела в седле, в этот раз по-мужски, крепко держала поводья и надеялась, что лошадь не скинет ее.
И они много разговаривали. Привыкнув к мысли, что два десятка лет незаметно для нее прошли, Маша слушала рассказы о том, как жила ее подружка все эти годы с того дня, когда проводила Машу до дверей покоев.
Она поправилась быстро, за что была благодарна лекарке с ее отварами. Хотелось забыть эту чудовищную историю, но княгиня Ирина требовала найти виновного, и его нашли. Точнее ее. Кто бы мог подумать, что на душегубство будет способна ближняя княжеская боярыня, та, что была вхожа в покои и все это время находилась рядом. Позавидовав нечаянной удаче безродной иноплеменной девчонки, боярыня решилась отправить негодную на тот свет, освободив место рядом с сыновьями ладожского посадника для своей дочки.
Хмурый Светозар, который был заинтересован в расследовании, задал лишь один вопрос – почему посыльный принес отравленные ягоды со словами "для гостьи"? На это боярыня, озлобленно глянув на молодого человека, вызывающе выкрикнула: "А кто ж она? Девчонка без роду-племени, крапивное семя!" Отравительнице не повезло, рядом с Катой оказалась Маша, быстро сообразившая, что надо делать.
Судить взялся сам князь, оказавшийся тогда в городе. Учитывая знатность преступницы, следствие велось за закрытыми дверьми. Выслушав видоков, среди которых были торговцы и слуги, князь присудил мужу виновной штраф в казну, а саму боярыню вместе с чадами выслать в дальнее селение подальше от разгневанной княгини. Этим все и закончилось. Когда боярин с вереницей обозов выезжал из города, провожая опозоренную супругу, в ворота въезжали с богатой свитой сыновья Рёнгвальда Ульвссона. Все, кто был в это время рядом, слышали, как заливалась горючими слезами старшая боярская дочка, которой вряд ли теперь была возможность выйти замуж.
Маша только качала головой, удивляясь коварству теремных затворниц. Помня о ее привязанности, Ката затребовала к себе в палаты Мала, который тут же явился, улыбающийся, а с ним и Пламена, радостно вскрикнувшая при виде Маши.
– Малушка, жениться тебе пора, озорник, – Ката ласково смотрела на парня, – вон какой вымахал! У других-то уж детушек полон двор, а ты все один как перст!
– Таки я, боярыня, уже готов, хоть сейчас сватов зашлю, если боярин позволит. Он ведь мне вместо отца, а ты, светлая, вместо матери! Благословишь ли на доброе дело?
– Благословляю тебя, – кивнула Ката. Она подошла к сундукам, открыла один и достала оттуда невероятной красоты ожерелье из цветных камешков. Ожерелье было многоярусное и покрывало грудь как большой узорный воротник.
– На вот тебе подарочек к свадьбе, – произнесла Ката и протянула Малу украшение, – будет с чем к невесте подойти.
Мал, светя глазами, принял богатый подарок и Маша заметила мимолетный взгляд в сторону рыжеволосой спутницы Мала. Уж не ее ли грудь закроет самоцветное ожерелье?
Юноша чувствовал себя как дома. Ката, соскучившаяся по здешним местам, расспрашивала его о всех, кто был ей знаком, требовала свежих сплетен. Маша хоть и не знала, о ком рассказывает Мал, но слушала с удовольствием.
– Как там боярыня? – неожиданно для себя спросила Маша Пламену.
Девушка встрепенулась от неожиданности, она не думала, что ей позволят говорить при знатной боярыне.
– Слава богу здорова, – кивнула она, – только последние дни совсем из спаленки не выходит, говорит тяжко ей. Видать срок подходит.
– Пусть пришлют за нами когда начнется, – сказала Ката.
Конечно, они не были готовы к тому, что роды боярыни Анны начнутся спустя несколько дней. Поутру прибежал молодой гонец, прося срочно увидеться с супругой ладожского посадника или Машей, которую все привыкли звать боярышней. Наскоро собравшись, они сели в крытый красным шелком возок. Добежать пешком было бы гораздо быстрее, но Маша уже знала, что перемещаться женщине без сопровождения по улицам совершенно неприемлемо, поэтому терпеливо ждала, пока две лошадки дотащат возок, поставленный на сани, по тонкому снежному покрытию.
В доме боярина Светозара было подозрительно тихо. Где-то далеко хлопали двери, но в самом доме как-будто все вымерли. Откуда-то вынырнула ключница, поклонилась знатным гостьям.
– Веди! – приказала Ката. Она на ходу сняла дорогую соболью шубу и бросила ее на руки своей служанке.
Маша семенила следом, и ей было страшно. В свои двадцать она мало что знала о родах, и вовсе не горела желанием на них присутствовать. Непонятно, зачем Анна так настойчиво хотела видеть ее рядом, очевидно, она что-то напридумывала себе, и Маша собиралась сейчас, если позволит момент, сообщить, что она вскоре отбывает, и чтобы на нее не расчитывали. Чем ближе подходили они к половине боярыни, тем многолюднее становилось. Девки и бабы перемещались только бегом, видно было, что вся команда готова к встрече с новым членом семьи.
В большой горнице, где обычно Анна встречала гостей или собирала посиделки с рукоделием, Маша увидела Светозара в компании старого тиуна и еще нескольких слуг рангом пониже. Старик тиун поклонился перед боярыней, потом повернулся к Маше и поклонился ей тоже. Ката мимолетно взглянула на Машу, безмолвно велев идти дальше, сама же подошла к Светозару. Мужчина поклонился знатной знакомице, Ката протянула руки и обняла старого друга.
– Проходи, боярышня, – пригласила служанка, в открытую дверь.
Внутри было темно и душно, горели свечи, испуская плотный запах воска. Анна лежала на кровати и беспокойно ворочалась, окруженная пожилыми женщинами. Одна была явно главнее остальных и Маша решила, что это акушерка. Повитуха.
Она подошла ближе, и Анна, сквозь пелену страданий, заметила ее, протянула руку подзывая. Простоволосая в одной рубашке, жена Светозара выглядела такой уязвимой, что Маше стало ее очень жалко. Переборов страх, она подошла, взяла Анну за руку.
– Умру я, – вместо приветствия сказала боярыня, – помни, что ты обещала!
– Господи, ну почему сразу умру-то?! – Маше хотелось поддержать страдающую женщину, – все хорошо будет! Там, за дверью, Светозар, он ждет, волнуется!
Анна сглотнула пересохшим горлом, Маша вскочила, попросила у ближайшей бабки воды. Та, покосившись на шуструю незнакомку, все же налила, поднесла.
– Что-то не так, – бормотала Анна, тяжело дыша, – я чувствую, что-то не так.
Маше оставалось только сочувственно гладить ее по тыльной стороне ладони.
В это время вошла Ката.
– Ну, поздорову, боярыня, – весело произнесла она, – как ты, голубушка? Вскорости ли порадуешь? Батюшка ваш уже извелся весь, не ест не пьет, молится за тебя!
Анна вымученно улыбнулась. Она знала об отношениях Каты и Светозара, и считала супругу посадника своему мужу сестрой.
– А что это у вас такая духота?! – Ката осмотрелась, – и темень, хоть глаз выколи! Ну-ка, откройте окна, да пошире, а то уморите свою боярыню!
Повитуха забормотала, что боярыня сама простудится и ребенка застудит, но Ката и слушать не стала. Открыли ставни, впустив вместе с ярким светом и прохладный ноябрьский воздух.
– Ну вот, – удовлетворенно кивнула Ката, – а то будто не встречаем, а провожаем!
Процесс оказался долгим. День долго тянулся, пока не перешел в вечер, а вечер в ночь. Боярыня, сначала просто постанывающая, теперь кричала в голос, пугая Машу. Повитуха кружила вокруг, время от времени прося женщину раздвинуть колени. Наконец она что-то увидела, о чем шепотом сообщила Кате. Похоже и вправду происходило что-то плохое, потому что Ката, побледнев, вышла из спальни, провожаемая тревожными взглядами, и вернулась не одна, а со старым лекарем, проживавшем в Готском дворе. За ними вошел и Светозар. Маша ахнула, глянув на бывшего возлюбленного. Бледный, с темными глазами вокруг глаз, он ринулся к постели жены, встал на оба колена. Анна улыбнулась ему потрескавшимися губами.
– Что ты, государь мой, всполошился?
Светозар гладил жену по растрепанным волосам и что-то шептал ей на ухо. Анна отвечала так же тихо, и вообще, они вели себя так, словно были в комнате одни.
Бабки, ошарашенные появлением в комнате роженицы постороннего мужчины, зашушукались. Выждав вежливую паузу, и дав супругам успокоить друг друга, лекарь пристально осмотрел живот боярыни, долго заглядывал в глаза и выщупывал пульс. Потом попросил таз воды, вымыл руки и наклонился над роженицей. Боярыня закричала, заставив всех вздрогнуть. Светозар метнулся было к жене, но Ката перехватила его, удерживая. Лекарь поднялся, на его руках была кровь.
– Она не родит сама, – произнес он с акцентом, глядя на Светозара, – ребенок застрял в утробе. Надо вытаскивать, иначе погубим и мать и ребенка.
– Ну так вытаскивай! – закричал Светозар, – если с ней что-то случится, я тебе голову снесу!
– На все воля господа, боярин, – с достоинством ответил лекарь, не испугавшись угроз, – я сделаю все, что могу.
Он открыл сумку и достал сверток. Развернув инструменты на столе, лекарь некоторое время беззвучно шевелил губами, очевидно прося у бога сил помочь несчастной, потом взял в руки тонкий острый нож.
– Надо резать, – сообщил он, – ребенок сам не найдет выход.
– Как – резать?! – споткнулся Светозар, – зачем резать?! Так доставай!
– Естественным путем ребенок не выйдет, – еще раз пояснил лекарь, если не резать, оба умрут!
– А если резать?! – страшным шепотом уточнил Светозар.
– Тогда, возможно, спасем дитя, – ответил лекарь.
– А боярыня?
Маша слышала, как дрожит голос сильного мужчины. Он уже знал исход, но продолжал надеяться.
– Ей поможет только молитва, – сказал лекарь, – молись, боярин, лучше молись за свою жену.
– Я запрещаю резать! – Светозар кинулся к Анне, – голубушка, сама справишься, давай, поднатужься.
