Текст книги "Отчий сад"
Автор книги: Мария Бушуева (Китаева)
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)
МАРИЯ БУШУЕВА
НА СТАРЫХ ДАЧАХ
I
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
………
* * *
* * *
* * *
II
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
Митя выслушивает, не комментируя.
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
ДОМ
* * *
* * *
* * *
Но я не удержалась и девушку спросила:
А вот и его дверь.
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
И Катерина без всяких сожалений высадила его на Ленинградке.
* * *
Посмотрев на свою кошку, старик так весело рассме
* * *
* * *
мая губы, чтобы не заплакать.
* * *
* * *
* * *
Содержание
отчий
notes
Note1
Note2
Note3
Note4
Note5
Note6
Note7
Note8
Note9
Note10
Note11
Note12
Note13
Note14
Note15
Note16
Note17
Note18
Note19
Note20
Note21
Note22
Note23
Note24
Note25
Note26
Note27
Note28
Note29
Note30
Note31
Note32
Note33
Note34
Note35
Note36
Note37
Note38
Note39
Note40
Note41
Note42
Note43
Note44
Note45
Note46
Note47
Note48
Note49
Note50
Note51
Note52
Note53
Note54
Note55
Note56
Note57
Note58
Note59
Note60
Note61
Note62
Note63
Note64
Note65
Note66
Note67
Note68
Note69
Note70
Note71
Note72
Note73
Note74
Note75
Note76
Note77
Note78
Note79
Note80
Note81
Note82
Note83
Note84
Note85
Note86
Note87
Note88
Note89
Note90
Note91
Note92
Note93
Note94
Note95
Note96
Note97
Note98
Note99
Note100
Note101
Note102
Note103
Note104
Note105
Note106
Note107
Note108
Note109
Note110
Note111
Note112
Note113
Note114
Note115
Note116
Note117
Note118
Note119
Note120
Note121
Note122
Note123
Note124
Note125
Note126
Note127
Note128
Note129
Note130
Note131
Note132
Note133
Note134
Note135
Note136
Note137
Note138
Note139
Note140
Note141
Note142
Note143
Note144
Note145
Note146
Note147
Note148
Note149
Note150
Note151
Note152
Note153
Note154
Note155
Note156
Note157
Note158
Note159
Note160
Note161
Note162
Note163
Note164
Note165
Note166
Note167
Note168
Note169
Note170
Note171
Note172
Note173
Note174
Note175
Note176
Note177
Note178
Note179
Note180
Note181
Note182
Note183
Note184
Note185
Note186
Note187
Note188
Note189
Note190
Note191
Note192
Note193
Note194
Note195
Note196
Note197
Note198
Note199
Note200
Note201
Note202
Note203
Note204
Note205
Note206
Note207
Note208
Note209
Note210
Note211
Note212
Note213
Note214
Note215
Note216
Note217
Note218
Note219
Note220
Note221
Note222
Note223
Note224
Note225
Note226
Note227
Note228
Note229
Note230
Note231
Note232
Note233
Note234
Note235
Note236
Note237
Note238
Note239
Note240
Note241
Note242
Note243
Note244
Note245
Note246
Note247
Note248
Note249
Note250
Note251
Note252
Note253
Note254
Note255
Note256
Note257
Note258
Note259
Note260
Note261
Note262
Note263
Note264
Note265
Note266
Note267
Note268
Note269
Note270
Note271
Note272
Note273
Note274
Note275
Note276
Note277
Note278
Note279
Note280
Note281
Note282
Note283
Note284
Note285
Note286
Note287
Note288
Note289
Note290
Note291
Note292
Note293
Note294
Note295
Note296
Note297
Note298
Note299
Note300
Note301
Note302
Note303
Note304
Note305
Note306
Note307
Note308
Note309
Note310
Note311
Note312
Note313
Note314
Note315
Note316
Note317
Note318
Note319
Note320
Note321
Note322
Note323
Note324
Note325
Note326
Note327
Note328
Note329
Note330
Note331
Note332
Note333
Note334
Note335
Note336
Note337
Note338
Note339
Note340
Note341
Note342
Note343
Note344
Note345
Note346
Note347
Note348
Note349
Note350
Note351
Note352
Note353
Note354
Note355
Note356
Note357
Note358
Note359
Note360
Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib.ru
Все книги автора
Эта же книга в других форматах
Приятного чтения!
МАРИЯ БУШУЕВА
ОТЧИЙ САД
роман
Лица его родни шелестели в листве, темнели и светлели в траве, то в одном месте дачного сада, то в другом: вот промелькнул в желтых стеблях правильный профиль отца, Антона Андреевича Ярославцева, его тут же вместе с сухой травой унесло вдаль быстрым порывом ветра, но среди древесных веток успела откликнуться ему солнечным бликом улыбка матери Анны; ей тут же отозвалась мягкая морщинистая рябь – это бабушка Юлия Николаевна посылала с облака свой привет, и за ней пушинкой, в сердцевине которой твердело семя, спустилась в сад легкая тень простой и мудрой бабушки Клавдии Тимофеевны…
Внезапно со звякнувшим щемящим звуком просквозил по выступающим древесным корням острый профиль Сергея и зацепился за поднимающийся из-под сухой земли рыжеватокоричневый сосновый бугор. А среди темно-зеленой хвои вспыхнуло рыжим пламенем яркоглазое лицо деда.
– Чутье, его вело чутье, эге? И кора запестрела цыганской юбкой, и старая королева – хозяйка дачного дома – возникла на миг, как солнечный воздушный столп – тут же распавшийся на золотистые искры, одна из которых уже сверкала в живых и нежных глазах вышедшей на террасу Натальи, сестры.
– Я прочитала недавно один роман, – Наталья смотрела на брата своим тихим взглядом. – Мне очень понравилась книга, но там есть такой эпизод: герой читает старые письма советской эпохи, в которых родня обменивается впечатлениями о рождении детей, о поездках на юг, о своих огородных посадках… И герой бросает письма в огонь, потому что считает, что той жизни уже не существует и не будет никогда. Но это – мужской взгляд. А мне кажется, та жизнь никуда не исчезла, она так же длится и длится. Мы, женщины, ощущаем глубинные течения, связывающие человеческие души. Во внешней жизни меняются декорации и правила игры, появляются новые герои, выбрасываются на свалку старые. Но на самом деле это только майя, только очередная иллюзия… А жизнь внутренняя – жизнь наших бабушек, наших родителей и наша юность – все остается в нас.
Мы такие же – мы так же хотим любви и счастья.
note 1 Часть первая
НА СТАРЫХ ДАЧАХ
Узнаю тебя, жизнь, Принимаю…
А. Блок
I
Чутьё, чутьё, его вело чутьё. Место самое обыкновенное, никакого искусственного моря тогда в помине не было, так, приток небольшой, крутые берега, правда, сосны, да, сосны – красиво, особенно вечерами. И несколько домишек, не дачек – обычных домиков со стариками и старухами. Вот здесь, говорит, построю я дачку. И что теперь, ведь всего сорок лет прошло – и здесь самый престижный дачный посёлок: «Волги», «Жигули», а как начались девяностые, сплошные иномарки… И дырявая кастрюля папаши.
Сергея в школе пытались звать Сержем. Отмахнулся: по.шло. Кликуха для банды. Приклеилось другое: граф. Тоже ведь прозвище, но почему-то не отнекивался, не морщился – даже нравилось. Льстило, наверное. Граф сказал, граф пошёл. Не пошёл – побежал. Быстрый, порывистый, смесь холерика с меланхоликом, как про себя любил говорить. Девочкам нравился, лезли все. Кроме скромных. Те влюблялись в других: попримитивней. Это всегда так в юности, как раньше говорили: Лондон – город контрастов, – в том смысле, что, если ты сам сложный, то тянет тебя к примитивам. Сергея ласкали девочки крупнокалиберные, рано созревшие. Было, видимо, чтото притягательное в его чувственности: целовался как-то по-особому, что ли… Ему не было еще пятнадцати, а ей тридцать три. Долго забыть не мог. Учительница первая моя. Так её называл. Ты помнишь, отец? Эге?! Хорошая
note 2 баба была, он и сейчас кому угодно это повторит. Хорошая баба. Всегда поможет – только попроси поласковее. На дачке прошёл он свою первую школу. Граф. А она – жена кучера. Муж у неё работал таксистом. Налей, налей бокалы полней. Он ей пел. Муж, говорит, у меня тряпка. И жалко. Жалко у пчёлки, а пчёлка на ёлке – выгляни в окно! Так вот с тобой и пою. На гитаре он, правда, никогда не играл. Не умел. И учиться не пожелал: инструмент для парикмахеров, как бабушка изъяснялась: ещё только гриф алым бантом обвязать, а тебе чуб завить. Дед был, конечно, проще её. Но с чутьём, говорю, с чутьём, а?
Отец молча слушает. У него вообще такая манера: как можно меньше себя проявлять. Многие вопросы до него просто не долетают. Шум жизни, точно поток, огибает его и уносится вдаль. Жена Сергея, Томка, уверяет, что в конце отечественной войны, когда Сергеева отца, девятнадцатилетнего парнишку, тяжело контузило, у него отвалился какой-то загадочный винтик, отвечающий за душевные переживания.
Эге! Анекдот старый: стоит человек на остановке, а у него в ушах бананы. Подходит другой, видит, обращается к первому: гражданин, у вас в ушах бананы. А?! У вас в ушах бананы. Что?! Не слышу?! У вас в ушах бананы. Не слышу! Не слышу! Говорите, пожалуйста, громче, поскольку у меня в ушах бананы. Сергей криво смеётся. Он всё делает быстро, криво, рывками.
А что? Не так? Не права я? Томка встаёт, пожимает плечами, отворачивается от супруга. А что же делает супруга одна в отсутствии… Она бровки поднимает, выщипывает пинцетом. Не так? Первая жена Антона Андреевича ушла, годовалую дочь Наташку забрала, тебя, сына своего, оставила. Скучал он по дочери? По жене? Ещё чего! И тебя прям-таки завоспитывал, заласкал. Наплевать ему было на всех… Бабушка тебя вырастила. Бабушку Томка уважала. Старая интеллигентка была. Сдержанная, деликатная, всегда в хорошем костюме, даже чулочки в цвет. Подозрительная, правда, – плохо с людьми сходилась. Антон Андреевич сразу тогда женился вторично.
note 3 Сергею уже десять лет было. Но вторая жена погибла, остался трёхлетний сын. И что – умер с горя Антон Андреевич?! Страдал? Мучился? Как бы не так!
Ей-то, Томке, и лучше, что Антон Андреевич такой: вся её родня на даче живёт. Братец и сестрица раньше часто наведывались – теперь что-то не очень. И слава Богу. Приедет, бывало, Наталья, сядет на веранде на бабушкин стул, физю вытянет – глядите-ка на меня, принцессу.
– Какие у Натальи губы красивые! – как-то сказал Сергей восхищённо.
– Красит, вот и всё, – отрезала Томка. И всё ей не так – то кровать не там стоит, то телевизор спать мешает. А теперь вдруг Антон Андреевич задумал дачу поделить между детьми. Наглость какая! Сергей на ней всегда жил, потом с ней, с Томкой и Томкиной мамашкой
– молодящейся старухой – бывшей актриской оперетки. Красотки, красотки, красотки кабаре! Не ори, Сергей, своим козлиным голосом. Обиделся. И за сестру тогда обиделся. Нет, красивые губы и всё. Ну ладно, Наталья хоть родная сестра, а этот, Митька, сводный – а главное, типичный тунеядец. Его Томка ненавидит особо. Чем он лучше Сергея, что все о нём языками чешут: говорят, Митя там, слышали, что Митя у вас так-то, рассказывают, что у Мити… Встретишь дачного соседа – сейчас все они тихонькие – неохота зады-то от насиженных кресел отрывать, а время смутное – и первый вопрос: а младший сын Антон Андреича где?.. Авантюрист и тунеядец. Но не ответишь так. Ах, не знаю, давно не был, что вы, мы так всегда рады, когда он приезжает, да, конечно, удивительный, но сложный, сложный, сейчас-то таким проще будет, вы считаете?.. Ох, молодость, сокрушается сосед. И мы в его годы такими были. Пообломали. Привет Антон Андреичу. Поклон супруге. И потащился коряга.
Дачу ему – подавится!
Себя Томка считает несчастливой, и это как бы даёт ей право требовать у судьбы компенсации – ну хотя бы качестве места для отдыха себе и сыну. А что, такой муж, как Сергей – счастье? Все знают – он запивается. Знают,
note 4 но молчат. А её мать?! Ох, уж не повезло тебе, Тамарочка, такая ты невзрачненькая, одно тебе остаётся – учиться, учиться и учиться. Отец был, конечно, хороший мужик. Подполковник. Инженер военный. Мебель и ту – своими руками. Крестьянский сын. Но тоже стал попивать к пенсии. Тихо, сам с собою. А что: от супруги такой – запьёшь. Клюнул в молодости на смазливость. Губы, правда, у Томки яркие, пухлые, Сергей в первые ночи всё целовал, целовал
– рот на поллица расползался. Нет. Враньё. Нежный, ласковый он. Это другой – садист. Женись, говорит, граф, на Томке, отличная она девка, не ошибёшься. В тот раз она от Сергея и забеременела.
А эта красит – точно красит.
Томка стала инженером. Денег мало. А теперь у честных людей денег и не может быть. На юга не наездишься. Водку Сергей жрёт – только десятки летят.
– Чутьё, у него чутьё было! А твою вторую жену, ты же помнишь, наш дед не любил…
Отец морщится слегка: об умерших дурно не говорят.
– …Хоть и красивая была, полногрудая. Слышу – плачет Митька, я в его комнату – он один, описался весь, а мне-то – одиннадцать, я к вам в спальню, она поднялась
– грудь огромная, голая, рукой машет – не мешай.
Отец непроницаем. А может, всё забыл. Налей, налей бокалы полней. Слышишь, отец, – Митька не в нашу породу пошёл…
Дмитрий, Митя, сколько ему сейчас? Антон Андреевич мысленно подсчитывает. Скоро двадцать два. Много
– а ничем ничего.
– …И дети твои, отец, все – неудачники, – говорит Сергей неожиданно. – Наталья одна, ни одного парня у нее никогда не было и сейчас нет. Я… ты знаешь сам… сам ты всё обо мне знаешь… Однако не побледнел ли ты, Антон Андреевич?
– …И этот твой, младший, бездельник!
– Он – не бездельник.
– Неудавшийся художник!
– Всё у него хорошо, хорошо у него всё будет. note 5
– Чушь! – Сергей злится. – Ты помнишь его Лильку? Сколько они прожили? Год? Полтора? Дурацкий брак. Зачем, скажи, нужно было ему в девятнадцать на ней жениться
– ведь такая ду-у-ура несусветная! Красавица, видите ли, твою мать… Смотрит в сторону. Не любит бесед, бередящих душу. У всех всё хорошо, у всех всё хорошо. Выпил рюмку, выпил две. И что он цепляет?..
– …Болтается, как цветок в проруби, зачем ему дача? А Наталье можно отдать сад, пусть клубничку выращивает, но Митьке… …Летний вечер на даче. Темнеет. Доносятся с веранд соседних домов спокойные голоса. Сергей задумался над листом тетради. Когда-то он мечтал стать журналистом, потом писателем, и сейчас – в этот летний вечер на даче – ему верится, что он в будущем сможет написать роман. Так, что ещё? Он прислушался и записал: кто-то поёт, ктото смеётся. Потянул воздух ноздрями. Так. Пахнет дымком: на той стороне улицы сосед, кандидат геологических наук… три последние слова вычеркнул… топит баню. Ещё тепло. Чай со смородиновым листом так душист. Скоро совсем стемнеет, о стекло веранды забьются ночные мотыльки, на лесной поляне наподалёку разведут костёр. Ночь, тепло, купание, светится женское тело во мгле. Как бы описал Бунин? Тело её казалось… тело её… поцелуй… поцелуй… А сейчас, кстати, Татка и Митя ушли купаться. Прочитал, всё перечеркнул, лист смял, поднёс спичку – сжёг. В пепельнице пожар. Гоголь Н.В. Второй том.
«Мёртвые души».
Они идут по еле-еле видной во тьме лесной тропинке. Словно морды вокруг из кустов, словно вздохи и стоны – ночь. Митя видит, слышит, ощущает – точно прибор. Нажми кнопку и получишь нужный ответ, всегда интересный. Умный парень мой братишка Митька, думает о нём Наталья. Этакая – так характеризует сестру Сергей. Он рядом с ней чувствует себя стариком, она же – совсем как
note 6 девчонка. Медичка. Тру-ля-ля. Он медичек всегда любил. Школа, технический вуз, хоккейная сборная, хорошие характеристики – и вот позвали служить. Томка надавила
– надо, хоть будем жить, как люди. Теперь – капитан. Не его это совсем, говорит о брате Наташа. И чувствует: недоволен Сергей всем. Кроме, пожалуй, одного: здесь, на даче, ему хорошо. Он каждый вечер поддаёт – портвешонок какой-нибудь – и ловит кайф.
– Ой! – пугается Наташа. – Белеет что-то!
– Столб.
– Как темно кругом!
– Ты купаться будешь?
– Конечно!
– Я тоже! Они сбегают по крутому склону к воде. Шелестит, шепчет – слышишь? – шелестит море, шепчет. Наталья тоже шепчет, ей не хочется сейчас говорить громко; она сбрасывает лёгкую юбку, тапочки, белую мужскую рубашку. И Митя раздевается.
– Худой ты, ужас! – говорит она ласково, со смешком, и дотрагивается до его тёплой загорелой кожи. – Весь в мурашках! – И в воду бежит. То плечо её просияет серебристо, то сверкнёт белой скорлупой круглая пяточка; она плещется и смеётся…
– Ну, иди же, трусишка!.. Всегда Митя сначала немного медлит перед тем как нырнуть, идёт тихо, ему холодно, хотя вода тёплая, – наверное, мама в детстве мало обнимала его, и он замерзал в своей детской кроватке – но вот он, наконец, разрезает руками воду и плывёт, забыв обо всём сразу – и о том, и о том, кто он есть – имя свое он вряд ли помнит сейчас, качаемый материнской волной, закрывший зелёные свои глаза, на спину лёгший, доверившийся летней ночи…
«На даче спят, – бормочет Наталья стихи, когда возвращаются они в посёлок, – как флот в трёхъярусном полёте… как флот в трёхъярусном полёте… как флот…» Ей, наверное, нравится в жизни то, что и всем похожим на неё
note 7 её ровесницам: джинсы, стихи и Гребенщиков. Правда, она сама путается: то ли действительно всё это ей нравится, то ли ей только кажется, что всё это действительно ей нравится…
– Ты словно во сне, – говорит она вдруг Мите, – будто всегда не с нами. Так вот, бывает, скажешь – удивишься. Особенно странно – такое – и о Мите. А может, не о нём? О себе? Сомнамбулизм, хоть имя дико, но мне ласкает слух оно, – смеётся он.
– Пора спать.
– Пора, – соглашается он.
– Жалко…
– У пчёлки…
– Пчёлка на ёлке!
– Кто-то курит? «Кто?» – Наталья смотрит пристально, прищурившись: курит на веранде Сергей.
– Явились – не запылились, полуночники! – в его голосе досада. Они всё-таки обидели его вчера. Играли с Митькой в оперу – не говорили, а пели: Иди-и-и-и ко мне-е-е! или – Нале-е-ей мне ча-а-аю! – вдруг он из комнаты подпел сверлящим тенорком: – И мне-е-е-е! Они переглянулись, фыркнули – и игра закончилась. Митя бесшумно пролетает мимо Сергея. Разные миры. Разные планеты, вращающиеся вокруг одной, отцовской.
– Постой, не ложись, – внезапно просит Сергей Наталью,
– посиди со мной!
– Ветер, – тихо говорит она, облокотившись о стол. Она покачивается на стуле. Закрывает глаза. Словно вода, вновь обтекает её воздух июльской ночи.
– Шумит ветер… Сергей молча курит. Потом встаёт. Скрипнув, отворяется под его рукой дверца старого шкафа. Лунный блик стремительно стекает со стекла бутылки и ныряет в его глаза.
– Выпьешь? В бокалах чуть колышется вино. Колышется ночь. note 8 Июльская тёплая ночь обволакивает её. Июльская ночь.
* * * Он запнулся о них – иначе бы не заметил.
– Ты что не спишь, шатаешься? – Сергей не выругался, сдержался. Запнулся, но ничего не понял. Так и прошёл сонный – туда и обратно. Холодили щиколотки влажные лопухи. Плюхнулся на матрас, набитый свежей травой, тут же заснул вновь. Ему нравилось спать и видеть сны. И приснилось ему, что наткнулся он в темноте на Сергея с какой-то девушкой, сплетённых на траве, и наклонился,
– и вдруг сердце так бухнуло, что он проснулся: тихая, тихая ночь. И вновь упал в сон. И другое приснилось: Наталья в крови. Грудь её залита кровью. И опять сердце так стукнулось о стену груди, что проснулся. Уже рассвело. А днём Наталья уехала на электричке в город. Торопливо покидала свои платья и юбки, спотыкаясь о столик и стулья, пролила чай, остывший в чашке с отбитой ручкой, чмокнула Митю.
– Провожу, – предложил он, хотя у них не принято было встречать и провожать. Излишняя сентиментальность.
– Нет, нет. – И уехала. * * *
…А знаешь ли ты, Наташа, почему твоя мать ушла от отца? Ты была совсем крошкой – года тебе не было, и Ниночка отказалась ехать с твоим отцом на дачу: нет, говорит, там нет горячей воды, ладно Серёжка, а Наташечка еще совсем малышка, а может, тебе полтора было, не помню…
Наталью вырастила бабушка, мать матери, Клавдия Тимофеевна, бухгалтер в прошлом. И дед был бухгалтером. Тогда называлось – счетовод. Волей случая или волей судьбы всех троих детей Ярославцевых – Сергея, Наталью и Дмитрия – воспитывали бабушки. Каждого – своя. Наташа, конечно, была уверена, что волей судьбы.
note 9 Иногда все трое собирались на день рожденья их общей бабушки, Елены Андреевны: тридцатого июля, на даче. Порой кто-то из троих отсутствовал – или Митя по рассеянности или Сергей из-за важной (все его командировки были «важными») поездки. Старушка аккуратно и элегантно одевалась, любила повспоминать свою петербургскуюе юность, родив сына Антона уже почти под сорок, она всем своим внукам годилась в прабабушки, и, пристально поглядывая на окружающих своими длинными светло зелёными глазами в жёлтую крапинку, так иронично улыбалась, будто давала понять – она знает давно всем людям – и несомненно, и внукам своим! – цену. Невысокая цена, нужно признать с грустью.
И только Сергей считал Елену Андреевну своей.
– Моя бабушка, – говорил он Наталье, – она мне и отца и мать заменила. Ты нашего отца знаешь… Наташа несколько обжалась за их вторую бабушку, Клавдию Тимофеевну.
– Ты её совсем мало видишь, и не представляешь даже, какая она хорошая.
– Блинчики она вкусно готовит. Факт.
– Обжора!
– А ты-то!.. …А такие худые и брат, и сестра, но для девушки Наталья высокая, Сергей же – средненький, щупловатый, хоть и жилистый, он сутулится и когда стоит, разговаривает, то коленкой острой дёргает – точно внутри у него всегда звучит нервная музыка. Но что-то в тебе, Серёжка, есть, что-то – есть. Наталья щурится. Ну, не удивительно ли, что, несмотря на различный цвет глаз: у Сергея – синие, у Наташи – светло-карие, ореховые, у Мити – зелёные,
– щурятся они все одинаково. Как бабушка Елена.
Митьку воспитала Юлия Николаевна: такая мощная старуха, как выражается сам Митяй.
Наталья отогнала комара, почесала ногу, приподняв оранжевую юбку чуть выше колена. И засмеялась.
note 10
– Комары…
– Ну, и не вижу ничего смешного.
– Так вот, Серёга, бабуля рассказывала, что мама наша ушла от отца потому, что ей, когда она осталась в городе, не поехав с ним на дачу, а ты, выходит, был здесь, с папашей, в общем, она была дома одна, а бабуля гуляла со мной в парке…
– Помню, тоже с тобой гулял. У тебя капор был смешной, какой-то старомодный. С бантом! И сумочка.
– …И какая-то женщина, тётка, приносит нашей мамульке записку, вам говорит, просили передать, и тут же исчезает, а в записке – ваш муж такой-то, пока вы в городе болеете, наверное, или ребёночек у вас младший болеет, а ваш супруг косой изменяет вам на даче с такой же точно уродиной кривой…
– Это он мог.
– …Я сама записку не читала, но бабушка рассказывает, что она была написана печатными буквами на листочке в клеточку, то есть из тетрадки вырванном. И мне, знаешь, что обидно? Отец-то косит совсем незаметно.
– Эге.
– Кто мог нацарапать пасквиль?
– Понятия не имею.
– Бабуля говорит – соседка по даче. Жене дядь Миши это не надо – она считает себя слишком духовной. Без пяти минут доктор наук. Она всегда книжки читала, о смысле жизни размышляла.
– Бедный мужик!
– Геологине, вроде, тоже. И потом – она каждое лето – в партии со своим. Для полковничихи стиль слишком сложен – такая тонкая параллель косого с кривой… В общем, – какая-то змеища, которая валялась вместе с мамулей на пляже…
– Странно.
– Ну, вот, бабулька привозит меня, вынимает из коляски, а дочь её вся в слезах, она же у нас была такая растютёха, что такое, откуда эти слезы? Записку принесли! Негодяй, он не может скрыть свою порочную натуру! Измеnote 11 нять такой женщине! Я тебя растила, думала, ты выйдешь замуж, как нормальный человек, как неглупая женщина… А ты с ума сошла, я молила тебя, когда перед ЗАГСом он попросил у меня иголку с ниткой – извините, мол, мне нужно брюки зашить, – молила тебя, на колени падала – остановись! В общем: сволочь, негодяй, мерзавец. Вскоре папаша нарисовался: ку-ку, мои хорошие, родные, золотые. А ему а! ты! так! тогда! мы! все! конец! В общем: куку. Финита ля комедиа.
– Странная история, а, Митя? – рассказывает Наталья в другой раз.
– Банальная, – говорит Митя скучно, – банальная, как любая измена.
– Но кто написал записку?
– Кто-то.
– Слушай, ты такой рассеянный с улицы Бассейной, ты вообще ничего не слушаешь, слушать не желаешь, тебе безразлично, почему распалась семья… Ну, конечно, – язвит Наталья, – не распадись наша семья, не было бы тебя!
– Всё именно потому и произошло, – Дмитрий улыбается,
– вечная манера Ярославцева-отца: то ли шутит, то ли серьёзно говорит. Любит он розыгрыши всякие, мистификации. И сын такой же. У!
– Возможно, никакой измены и не было. А если и была, то…
– Отец-то сам признался: грешен.
– А… – Митя делает наброски. Нет, нет, как-то объяснял он Наташе, колдуя над её мордочкой, я лучше рисую с внутренней натуры, мне нужно вчувствоваться в человека, чтобы он отчётливо был мне виден, когда я закрываю глаза: вот он, в тёмной комнате, освещённый так, будто в потолке перевёрнутый колодец, из которого свет, истекая непонятным образом, оставляет всю комнату в тени кроме сидящего или стоящего человека. И тогда я делаю портрет. У меня внутри – цветной слайд – и я его как бы проецирую на экран холста. Вообще-то Наталья ничего в этом деле не понимает, лишь ощущает: да, хорошо – или note 12 нет, как-то не так. У Мити по т о й линии способности к живописи. Те, наверное, вообще все необыкновенные. Правда, их почти никого не осталось: мать погибла, на такси налетел грузовик – ужасно! – Митьке было три. Роковое три. И Наташке было столько же, когда мать вышла замуж за отчима. Одна бабка у Мити – и всё. И какие-то мифические родственники, актёры вроде или писатели. Митя уверяет, что если и актёры, то погорелого театра. А если и писатели – то футбольных обозрений. То есть репортёришки. Есть даже какие-то богачи в Канаде. Однофамильцы, – смеётся Митя. Но бабушка его свято отстаивает генеалогические линии. Наталья редко, но всё-таки у Мити бывает. Книг много, но как-то постаринному всё. Бабушка, Юлия Николаевна, похожа на львицу: нос короткий, голова крупная, лицо властное. Жену Мити – кошечку грациозную – она прихлопнула одной лапой. Митя, конечно, сглупил. Фифочка такая: ах, Дмитрий, сделай мне портрет на фоне вот того куста шиповника. И чтобы я – в розовых тонах. Бывают дуры, но такие!.. Она всё заставляла его халтурить в ущерб учебе в институте, на шубу ей и другие шмотки деньги зарабатывать. Бесполезно. Митя – кремень. На вечность пашет. И не разберешь порой, что у него на картине, – а завораживает. А бабушку свою он обожает, как Миша Лермонтов свою. Советуется с ней, отпрашивается у неё. Забавно. Наталья, откровенно говоря, всего этого не понимает. Ну, и она свою старушенцию любит, но нормально. В умеренных пределах. Та ворчит, иногда мешает, порой запрещает поздно приходить. Наталья, конечно, всё равно всё делает по-своему. Но не возражает, если мать старушку забирает на праздники или так, на недельку-две погостить.
– …А это почему у меня глаза разные? Один – какойто зелёный? У меня же карие?..
– Реалистичная ты моя! – он смеётся.
– Понятно, просто в одном моём зрачке уместилось лето! note 13 …Лето… как пахнет травой, как пахнет водой, зелёные стаи кустов проносятся над твоей головой, ещё не созрела черёмуха, но мальчишки уже качаются на ее ветках… кто это? Это корова, не бойся, она просто сюда забрела, помнишь, как рисуют в детских книжках: у коровы длинные, загнутые ресницы… Как мои… меня… Твои? Да. Пусть будет так. Ты нахал. Немножко. Лето, лето, если смотреть снизу, с песка, то все девушки длинноноги. Вот, противное облако, оно закрыло солнце! Не бойся, сейчас оно снова покажется. Точно!.. лето, лето, вон парус твой, твой листик зелёный, твой голубой парашют, твоя серебристая рыбка, твоя золотая слеза далеко-далеко уплывает, о, как ты волнуешься, что ты, река, всё вернётся опять… Никогда бы я не подумала, что бывают такие мохнатые, ужас. Шерстяной человек… Вновь, река, ты уносишь меня по волнистой дороге своей, по струящейся, по золотой, по смеющейся и голубой, по дороге, дороге своей… А тебе нравится грудь вон той женщины?..
Они вернулись с пляжа. Наталья и Митя. Их общая бабушка, Елена Андреевна, умерла полтора года назад, её похоронили в дождливый январский день, вот, случился дождь в середине зимы, и не стало на даче нехлопотливого её дозора – но остался комод, в котором почему-то все ящички были закрыты на ключ. А ключа, разумеется, не было.
– Надо спросить у отца, – сказала Наталья, сняв мокрый купальник и накинув полосатый халат. Послезавтра она уедет, торопливо скидав платья, юбки, блузки и прочее в сумку, забыв лишь сине-красный халат, а сегодня они будут вечером все вместе есть клубнику, купленную на дачном рынке. В саду у них, который не здесь, а совсем в другом месте, в Бибихе, далеко, возможно, и произрастает ягодка, но садом занимается жена Сергея Тома. Как вас звать? Тома. И этим всё сказано. Так определяет её Митя. Худой, длинный, он на голову выше брата. Тома кличет Дмитрия жердью.
– Спроси лучше у Сергея. Он знает, скорее всего, где может быть ключ. note 14
– Я спрашивала, он сказал – никто никогда комода не открывал.
– Детективная пьеса. – Митя раскачивается в кресле, вытянув ноги и покуривая, – в таких пьесах обычно чтото должен знать мальчик. Вот и он! Сын и внук, племянник и…
– Просто Кир!
– Кирилка, ты не видел ключа от комода?
– Надо спросить у папы.
– Спрашивал.
– Тогда у деда.
– У деда?
– Угу.
– Ты мудрец, парень, ты будущий Платон.
– А где твоя мама?
– В саду. Какое счастье. А Кирилл не очень разговорчив. И не так мал. Он уже не так мал, право, Митя. Он уже очень большой и, наверное, курит. Двенадцать лет. Но Сергей жалуется, что Кирилл только и делает, что мечтает. Расставит солдатиков на ковре, ляжет на пол, обопрётся о локоть
– и мечтает. Что, однако, не помешает ему и курить. Да? В Кирилле, точно, что-то есть. Вот, уже улизнул. Ему скучно со взрослыми. Это мы-то взрослые! Ха! У него своя жизнь. Он мне как-то рассказывает: увижу во сне, а потом это сбывается. У тебя, интересуется, так бывает: сначала приснится, а после окажется всё точно так на самом деле.
– И что ты ответил?
– Бывает.
– И у меня. Постоянно.
– Что-то в нём есть… «И твой отец тоже – человек с не совсем понятной душой », – так говорит Юлия Николаевна, Митина бабушка. Но в этот вечер она одна дома, с книгой, ей страшно нравится читать трагедии и драмы, боюсь, что и я для неё только герой одной из пьес её воображения, думает
note 15 иногда Митя, хотя, кстати, о близких он не очень-то размышляет, они есть и всё, вот чем дальше человек, тем больше он его занимает, но в последнее время бабушка стала интересовать его, он стал ощущать на своей жизни тиски её страстной воли – наверное, когда мои ровесники уже становятся отцами, я только взрослею – шутит он, – да, Юлия Николаевна с книгой, дома, она ревнует Митю к сестре и к брату, а уж к Антону Андреевичу и подавно: да, отец Мити с непонятной душой, Китайский Лис какой-то. В окно виден соседний дом, в нём таинственный институт: вечно загораются его окна после двенадцати ночи, тёмные силуэты мелькают, шторы задёргиваются
– Юлия Николаевна частенько сидит возле подоконника и ждёт внука. Ей мерещатся бандиты, ей слышится визг тормозов, окровавленное тело внука видится ей. Но где-то в самой глубине её души живёт не подчинённое её страхам и тревогам знание, что всё у него будет хорошо. Только вот плохо, что он такой бескомпромиссный, и не умеет уживаться с людьми, и неприспособленный такой, с нежным сердцем.
