Текст книги "Спляшем, Бетси, спляшем! (СИ)"
Автор книги: Марина Маслова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)
– Ты… Элизабет, вы хотите сказать… Я правильно понял?
– Да.
– Но почему?!!
– Я вспомнила один эпизод из своей жизни, он мне помог понять, что я должна сделать для тебя.
– Должна? Это звучит не так романтично, как хотелось бы.
– Это зависит от того, что последует за таким заявлением.
– Мне страшно, Лиззи! – прошептал он, и я заметила, как нервно вздрагивает его рука.
– Мне тоже, Джек, – натянуто улыбаюсь, почти сожалея, что затеяла это, – Мне никто еще не говорил, что я – звезда… Нам нужно отвлечься. Расскажи мне об Ирландии.
– Да я, собственно, бывал там несколько раз в детстве, когда была жива бабушка. Вот она была настоящая ирландка и очень заботилась о соблюдении обычаев, она родилась еще в прошлом веке. У нее Рождество проходило в соответствии с традициями: вечерняя служба (она была католичка, я собственно тоже), рождественский пудинг, пунш, ветки омелы, колокольчик, разукрашенный вертеп в углу на столике. В Рождество собирались все ее дети и внуки – человек тридцать. У нее было восемь детей. Она сидела во главе стола. Мы очень любили рассматривать вертеп, это были старинные фигурки из дерева, изображающие Деву Марию и Иосифа, младенца Иисуса и волхвов. Их окружали животные. Все это украшалось еловыми ветками и мхом, и было так красиво! Когда все пели рождественские гимны, это было, как настоящий хор, у одной из моих тетушек замечательный голос. Я потом вспоминал это в школе, как волшебное видение, школа наша, особенно спальни, напоминала казармы. Я ведь окончил закрытую военную школу.
– А девушки, Джек? Вы встречались с ними?
– Только на танцах во время увольнения. Многие ребята хвастались, что познакомившись с девушкой в воскресенье, в следующее уже уводили ее в парк и тискали на скамейке, или шли к ней домой, если можно. Но я так не мог. До двадцати лет я только целовался с двумя-тремя девушками, а первую подружку завел в Бельгии в двадцать два. Она была хорошей девушкой, но меня перевели с повышением в Югославию, и мы расстались.
– И больше у тебя не было девушек?
– Нет, были, конечно. На одной я даже решил было жениться, но потом подумал, что не так безумно ее люблю, чтобы видеть каждый день всю свою жизнь. Как правило, наши женятся на своих же посольских девушках, связистках или секретаршах.
– А местные девушки? Или вам запрещают знакомства?
– Да нет, в Европе это никого не интересует, в восточных странах это не рекомендуется, во избежание конфликтов. Ну, вы понимаете.
– Да, я понимаю. Потанцуем?
Джек осторожно сжимает меня в объятьях и мне вдруг становится так жалко этого в сущности целомудренного мальчика с его жизненным опытом восемнадцатилетнего современного парня, но с отличной военной подготовкой и умением обеспечить безопасность других в любой жизненной ситуации.
– Джек, а ты смог бы убить человека?
– Если это необходимо – возможно. Но дипломатическая служба вряд ли может это себе позволить, так что мне повезло. Но мы всегда готовы к этому, нас так учили. Есть ведь другие возможности, приемы восточных единоборств, например…
– Ты умеешь?
– Я мастер.
– Завтра я спущу тебя с горы по трассе второй сложности. У тебя должна быть хорошая реакция. Я бы тоже хотела научиться, в детстве я занималась гимнастикой йогов.
– Я могу научить.
– Ты дал слово уехать.
Джек теснее прижимает меня к себе.
– Я не верю, что у меня будет повод. О чем они поют? – спрашивает он, чтобы разрядить обстановку, но я чувствую, как вздрагивает это сильное, тренированное тело воина и спортсмена.
– О счастье. О том, что оно, как звезда, светит впереди и всю жизнь мы идем к нему.
– И не достигаем? – Джек впивается в меня взглядом в ожидании ответа.
– Это как в искушении Фауста. Один человек через день закричит: «Стойте, я счастлив», другой будет искать всю жизнь и так и не найдет. Это зависит от того, что каждый понимает под счастьем.
– Я предпочел бы, чтобы передо мной светила звезда. Ты! – он осторожно касается губами моих волос, – помнишь, как я утешал тебя в Москве, обнимал и гладил по волосам? Я думал, что сойду с ума от твоей близости, а ты даже не заметила.
– Ты хорошо владеешь собой.
Кончилась песня со сладким названием «Феличита», Джек ведет меня к стойке и заказывает еще два бокала вина.
– Тебе не надо меня спаивать, – сделав глоток, я отставляю бокал.
– Мне самому это необходимо. Я внутри весь как натянутая струна.
– Разве вас не учили, как входить в сосредоточенное спокойствие, расслабляться? Ну-ка, попробуй.
Я вижу, как Джек несколько раз глубоко вздыхает, закрыв глаза, как напрягаются его плечи, потом постепенно расслабляются…
– Нет, не получается. Рядом с тобой я не могу быть спокойным.
– Но струна внутри ведь исчезла? Осталось просто желание, – я провожу губами по его щеке и слышу, как он внезапно задыхается, – пошли отсюда?
В коридоре, ведущем в наши номера, он обнимает меня и вопросительно заглядывает в глаза:
– Я правда могу прийти к тебе?
– Может, ты хочешь, чтобы я пришла к тебе?
– Это было бы волшебством!
– Ну так жди меня через полчаса.
Когда я захожу к нему в номер, он стоит у раскрытого окна, горят свечи и пылает камин. Я подхожу к нему и мы смотрим какое-то время на покрытые снегом горы, мягко сияющие в лунном свете.
– О, прости, будет слишком холодно, – Джек поспешно закрывает окно, – мне нужно было слегка остудить голову.
– Ничего, зато после этого так славно посидеть у огня. Отчего люди так любят смотреть на пламя? Свечи, камин, просто костер завораживают. Знаешь, я ездила однажды в археологическую экспедицию в южные степи. Была такая жара, но мы обязательно разводили вечером костер. Однажды я им рассказала, как провела Рождество в Альпах, и они мне завидовали. Так приятно было послушать в знойную южную ночь у костра про снег и катание на санях наперегонки.
Мы сидим на коврике у камина, Джек кладет голову мне на колени и я поглаживаю его по волосам.
– Поцелуй меня, – шепчет он.
Наклоняюсь над ним и легко касаюсь губами глаз, щек, губ. Его глубокое прерывистое дыхание, как после быстрого бега, волнует меня ощущением, что рядом сильный и привлекательный мужчина. Я невольно начинаю дышать так же и целую Джека с удивившей меня страстью. В тот же миг я схвачена, каким-то невероятным движением переброшена поверх него и стиснута в объятиях. Когда я получаю возможность дышать, я спрашиваю, сдерживая смех.
– Ты уже начал обучать меня приемам? Тогда покажи, как я должна защищаться от этого.
– Прости, милая, я неуклюж, как медведь!
– Напротив, это было очень увлекательно. Как стихия.
Джек в это время потихоньку развязывает пояс моего халата, и он разлетается, как крылья, накрывая нас обоих, когда мое обнаженное тело оказывается в его ласковых руках.
– Леди Элизабет, это вы?
– Это Лиззи, Джек!
Когда он укладывает меня в постель, в нем смесь застенчивости, силы и страстного порыва. Такой восторг доставляет ему моя нежность! Мы проваливаемся в сон, утомленные любовными ласками. Утром я встречаю его тревожный взгляд.
– Я должен уехать сейчас?
– Когда мы вернемся в Рим.
Джек тут же начинает меня целовать, стягивая понемногу простыню.
– Джек, перестань! Нас ждет лыжня, а перед этим завтрак. Подай мне халат. Встретимся через полчаса внизу.
– Я боюсь отпускать тебя.
– Тогда поцелуй еще, – разрешаю я.
Съев завидное количество пищи, мы опять поднимаемся на гору, и я показываю Джеку, как лучше обходить при спуске препятствия, как замедлять или ускорять спуск. На этот раз все проходит отлично. Мы спускаемся еще и я спрашиваю, не хочет ли он попробовать более сложный маршрут.
– У тебя получится, ты молодец!
Когда мы поднимаемся на вершину, я, отметив наиболее сложные участки, быстро говорю: «Когда ты спустишься – я тебя поцелую!» – и несусь вниз. Притормозив на половине спуска, я смотрю, как он летит навстречу мне, сосредоточенно следя, чтобы не наехать на выступающие из снега камни. Иногда он почти падает, но обязательно находит равновесие, тело у него действительно необычайно гибкое и тренированное. Когда он на скорости подлетает ко мне и, тормозя, падает под ноги, я стою и смеюсь, пока он не напоминает жалобно:
– А где же обещанный поцелуй?
– Внизу.
– Обманщица!
Он, приподнявшись, хватает меня за щиколотки, и я падаю рядом. Взрывая сугробы и засыпая друг друга пригоршнями снега, стараясь попасть за шиворот, хохоча, мы боремся в снегу и я вдруг понимаю, что это со мной уже было. Я замираю в отчаянии оттого, что все, что со мной произойдет в жизни, будет, возможно, отражением уже свершившегося. Джек, воспользовавшись моей неподвижностью, хватает в охапку и целует, но быстро понимает, что тут что-то не так.
– Что с тобой? Я чем-то обидел тебя, Элизабет? Или надоел?
– Ну что ты, милый. Прости, я задумалась. Пожалуй, я хотела бы тебе рассказать, напомни внизу. Ну, поцелуй же меня! Нет, постой, все-таки внизу.
Но Джек уже нежно приподнимает мое лицо за подбородок и целует. После обеда мы садимся на диванчик у камина и Джек напоминает, что я хотела о чем-то поговорить.
– Я просто хотела, чтобы ты помог мне справиться со страхом. Я сегодня вдруг почувствовала себя старухой, пережившей в своей жизни все. Я поняла, что все уже было, и дальше со мной ничего нового не произойдет, все будет жалким отражением моей молодости, моих мужчин, моих несчастий, моей любви… Мне, наверное, нужно бы поговорить об этом со старухой, которая прожила вдвое больше моего, она скажет, что же со мной произойдет на самом деле дальше. Или с психоаналитиком. Моя подруга Сара все бы сейчас мне растолковала, но она далеко.
– Наша возня в снегу тебе что-то напомнила? С тобой это уже было?
– Да, в Лугано мы с мужем часто катались с гор, но уж там падала скорее я, он был отличным лыжником и учил меня. Да, мы так целовались. Но это не то. Что-то дало толчок, но что? Я не понимаю.
– Расскажи мне о нем. Это ведь не первый твой муж?
– Нет, первый был в Ленинграде. Он уехал работать в Японию. Он бросил меня, мне было 22 года. С Ивом я познакомилась в Сорбонне. Потом, когда он узнал, что я осталась одна, он приехал и уговорил меня выйти за него замуж.
– Ты любила его? Ведь ты уже была знакома с Ником?
– Да, конечно знакома, с детства. Он уже любил меня, но был женат. Пока Ив не ревновал меня – мы жили чудесно. Ив очень любил меня, было так хорошо вдвоем, мы очень подходили друг другу.
– В постели, да? Но ты его любила?
– Нет, я его не любила. Джек, это очень мучительно для меня. Ив ревновал меня безумно и сам изменял со всеми хорошенькими женщинами.
– Я понял, что испугало тебя. Мне самому становится страшно, и я теперь обязательно выполню твое условие и уеду.
– В чем же дело?
– По несчастному стечению обстоятельств ты опять оказалась зимой в горах с мужчиной, которого не любишь, но – льщу себя надеждой – с которым тебе было хорошо. Ведь так?
– Может, ты и прав отчасти. Но как ты догадался?
– Я ведь тоже проходил курс психологической подготовки. Я надеялся, что достаточно, когда любит один, но теперь сомневаюсь, что это сделает счастливыми обоих.
– Джек, не отчаивайся, – заглядываю в его глаза и говорю с чувством: – Мне действительно было с тобой хорошо, ты необыкновенный мужчина. Не думаешь же ты, что я была ночью неискренней. Ты разбудил во мне совсем юную девушку, беззаботную и чувственную. Мне сказали как-то, что я люблю не себя и не его, а только любовь, ей и отдаюсь. Тебя ведь это не обижает?
– Как я могу обижаться? Вчера я пережил самое потрясающее событие в жизни. Это превзошло все мои смелые мечты. Я держал в объятьях неземное существо.
– Джек, тебя опять заносит, – смеюсь я, – Неземное существо не швыряют на пол приемом восточных единоборств.
– Господи, я разве швырнул тебя на пол?!
– Ну, на себя. И это получилось неплохо, – уверяю я, – Мне очень понравилось!
Тянусь к нему и он заключает меня в объятья.
– Я не могу заставить себя отказаться от этого! – шепчет Джек, лаская губами мое лицо.
– А ты не отказывайся! Мы как дети, сбежавшие от строгих воспитателей – долг, семья, дети, чувства – остались там, далеко. На два дня устроим себе «Альпийские каникулы». Ты думаешь, мне не хочется этого? Моя жизнь полна такого напряжения, что я должна расслабиться хоть иногда. Обычно я плачу ночью в подушку, это помогает. Но на этот раз способ оказался значительно приятней.
– Милая моя, неужели тебе так плохо живется?
– Да, иногда очень тоскливо.
– Я бы все сделал, чтобы помочь, но я знаю, что не я тебе нужен.
– Все равно спасибо.
Мы больше не говорили об этом, катались до вечера на лыжах, поужинали и потанцевали в баре. Когда мы подошли к двери в мой номер, Джек поцеловал меня в щеку и пожелал спокойной ночи.
– Спокойной ночи, Джек, – наверное ему послышались в моем голосе нотки разочарования, потому что он дернулся в мою сторону, но сдержался.
Я приняла ванну и легла, оставив гореть одну свечу, так было уютней. Электричество, которое конечно же было в отеле, вечером никто не зажигал. Я лежала в теплой постели и не находила себе места. Что-то сдвинулось во мне днем. Я думала о том, что при всех моих жизненных неудачах, я почти никогда не оставалась одна. Или Коля, или Алекс помогали справиться, утешали и поддерживали. И вот, когда я оказалась совсем одна, Коко остался далеко и сам нуждается в утешении. Как мы переживем все это? Мне вдруг так захотелось, чтобы кто-нибудь погладил меня по головке, захотелось стать маленькой девочкой. Я встала и открыла окно, высунувшись в тонкой ночной рубашке наружу. Я вспомнила, как в детстве ела перед школой мороженое в надежде заболеть, и мне стало так жаль себя. Пробирала дрожь, но я не чувствовала этого, облокотившись на подоконник и наблюдая за мигающей звездочкой среди других, неподвижных и недоступных.
– Привет! Надеюсь, ты долетишь, куда хочешь!
Я была уверена, что я-то точно не долечу, и мне стало так жалко себя, что по щекам покатились слезы. Я не слышала, как вошел Джек. Он обнял меня за плечи и закрыл окно.
– Это не самый удачный способ самоубийства, Лиззи. Ты просто простудишься.
Я повернулась и прислонилась к его плечу.
– Тут не только холодно, но и сыро! – он приподнял мое лицо и губами снял слезы, потом на руках отнес в постель и укутал одеялом, – Я сидел и думал о нас, и мне показалось, что ты немного нуждаешься во мне, хоть и не любишь. Это лучше, чем ничего. Ты даже сказала об этом, а я отвернулся, словно не считаю за счастье исполнять все твои желания. Прости меня. С тобой у меня нет гордости. Ты недосягаема, как звезда…
– Джек, – перебиваю я, – тебя опять заносит. Я самая обыкновенная слабая и несчастная женщина и мне действительно сейчас очень хотелось, чтобы рядом со мной была живая душа.
Этой ночью он любил меня так нежно, так ласкал и утешал, что когда меня подхватила и понесла волна наслаждения, он любовался моим трепетом, забыв про себя. На следующий день к вечеру мы улетели в Рим. В самолете я попросила Джека узнать, можно ли мне приехать в Ленинград, и как Коле выехать ко мне. Джек сдержал слово и сразу же уехал из Рима. На прощание, целуя мне руки, он пообещал все выяснить и помочь, чем сможет.
– Элизабет, что бы ни случилось – только позовите меня. Я сделаю все, что в моих силах. И я никогда не забуду эти три дня в Альпах.
Зиму и весну я жила надеждой, что к осени Коля будет со мной и навсегда. Я закончила и отослала в печать роман «Жизель» и занялась филологическими исследованиями, насколько позволяло время. Теперь я часто ездила в Болонский университет. В конце апреля я получила с дипломатической почтой письмо от Джека, и оно разбило все мои надежды: Коля выехать мог только к жене, брак с которой зарегистрирован в Союзе, а я все еще была персона нон грата, и не могла приехать, чтобы зарегистрировать этот брак. Весь следующий месяц мне было очень плохо. Работать и общаться с людьми я могла только после транквилизаторов. Клер, зайдя ко мне в гости, испугалась, увидев мой отсутствующий взгляд и нервно дрожащие руки. Она позвонила в Лондон Саре и в Москву Джеку, но что они могли сделать? Я брала себя в руки, только когда была с детьми.
Коле разрешили приехать в Лондон всего на две недели, и я решила поехать в Англию, чтобы не пропустить ни часа свидания с ним. В июне мы всей семьей селимся в арендованной квартире в Кембридже. Когда прилетает Коля, я безмятежно спокойна, ни слова сожаления и ропота на судьбу. Я решила, что две недели в году я должна сделать для Коли лучезарными. Мы устраиваем крестины Алика, и Саша невероятно горд, что он – крестный отец. Я держу сына за Клер, которую мы решили сделать крестной матерью. Я бы очень хотела венчаться здесь с Колей, и наплевать, что там будут думать по этому поводу, но я боюсь даже заикнуться об этом. В конце концов – не в этом счастье. Счастье было в том, что я две недели провожу с мужчиной, который для меня был всем. Я возила Колю по дорогим магазинам и покупала ему все, что мне нравилось. Мы побывали в редакции престижного арт-журнала и предложили переведенные мной Колины статьи о русском искусстве на рубеже веков. С написанным мной предисловием их приняли тут же. (Мой роман «Жизель» пользовался большим успехом). Наши дни проходили в развлечениях, а ночи – в любви. Краткость нашего свидания придала такую остроту чувствам, что я ощущала себя в постели молоденькой восемнадцатилетней девочкой, уговорившей взрослого мужчину научить ее любви. Я думаю, что Коля чувствовал то же самое, потому что видела, что он счастлив. Впервые время сработало на нас, и две недели вдруг растянулись невероятно и все никак не могли кончиться. Наконец законы природы вступили в силу и пришел день отъезда.
– Бетси, мы с тобой не говорили на эту тему, но сейчас я все-таки скажу. Мне намекнули в ОВИРе, что, как только Саше исполнится 18 лет, я уже не смогу с такой регулярностью ездить в Англию. И почему бы ему самому не приезжать на каникулы ко мне? – Я киваю головой, слов у меня нет, – Бетси, если будет совсем плохо – выходи замуж.
– Я люблю тебя!
– Я тоже тебя люблю. Но ты подумай об этом не сейчас, а через полгода. Тогда ты сможешь объективно разобраться, легко ли тебе жить одной всю оставшуюся жизнь.
– Всю оставшуюся жизнь. Но это неправда!! Такого не может быть!! Есть какой-нибудь выход и мы его найдем.
– Лучше бы ты в это не верила, Бетси. Ты год за годом будешь жить в иллюзии, твоя жизнь пройдет одиноко и ущербно, и награды за это не будет. Я не верю, что мы когда-нибудь получим возможность соединиться навсегда. Мне скоро сорок лет, но ведь и тебе тоже не восемнадцать…
– Спасибо. Веселенькая перспектива. Но я сама буду решать, как мне жить. Помни только одно: любой вариант, любая возможность – и ты только позови. Больше я об этом говорить не хочу.
Плакать я начинаю только в аэропорту, а когда мы возвращаемся, у меня опять начинаются обмороки, как после смерти Алекса. Перепуганная Дженни звонит Саше, он вызывает Сару, и все они начинают ухаживать за мной и лечить. В Рим я лечу опять накачанная транквилизаторами. Мой римский врач предлагает лечение в швейцарской клинике, но это вызывает только истерический смех. Наконец, лекарства приводят меня кое-как в порядок. Я уже не плачу без причины и не прислушиваюсь к мужским голосам. Больше отдыха, спорт, развлечения – советуют мне, но у меня так не получается. После работы я подолгу играю с детьми, а вечером сажусь писать.
11. Первая роль
Я сочиняю три новеллы о счастливой любви – свою неосуществимую мечту. Женщины разного возраста, от 30 до 50 лет, находят свое счастье, проходя через все преграды и трудности современной жизни. Пишу я по-итальянски. Мое итальянское издательство тут же издает новеллы и вдруг передает мне просьбу с телевидения написать по ним сценарии для небольшого сериала о любви. Для меня это очень сложно, ведь в сценарии есть своя специфика. Работа настолько отвлекает меня, что я даже начинаю лучше спать по ночам. Тем временем режиссер через издательство узнает телефон Лизы Ферри. К его изумлению, мой секретарь из посольства объясняет, что леди Ферндейл принимает посетителей только по предварительной договоренности.
– Но мне нужна не леди Ферндейл, я звоню Лизе Ферри, писательнице, она пишет для меня сценарий!
– Минутку, – секретарь соединяется со мной, – леди Элизабет, вы будете говорить с режиссером телевидения?
Я беру трубку и с радостью соглашаюсь встретиться, так как надеюсь, что режиссер мне поможет в работе над сценарием. Я сразу предлагаю ему договориться с секретарем о времени встречи, она лучше знает мое расписание. Время находится через неделю. Тогда я приглашаю режиссера на сегодняшнюю премьеру, на которой я обязательно должна присутствовать.
– Отлично, я там тоже буду. Где я вас найду?
– В посольской ложе. До встречи.
Вечером ко мне в ложу заходит демонический мужчина. Я просто ошеломлена: огромные черные глазищи в ободке длинных черных ресниц кажутся обведенными черной краской, черные локоны, как на римских статуях, выпуклой лепниной, словно шлемом, охватывают голову, чуть прикрывая мощную шею. Да, ему нужно быть не в смокинге… Я смеюсь.
– Вам нужно быть не в смокинге, а стоять с пращей посреди площади.
– У вас глаз художника, леди Ферндейл. Я действительно имею несчастье родиться похожим на бездельника, который привлек взгляд Микеланджело, когда тот искал натурщика для своего «Давида».
– Вы говорите это таким унылым голосом, я вероятно не первая, кто замечает сходство?
– Да, это проклятье всей моей жизни! Но позвольте вам представиться: Витторио Минотти. Я буду снимать фильм по вашему сценарию. И я никогда не мог представить, что за именем Лизы Ферри скрывается английский дипломат.
– О, я тоже имела несчастье попасться на глаза чиновникам из Уайтхолла, благодаря которым я здесь – атташе по культуре.
– Да, с Микеланджело вам бы больше повезло, – мы смеемся, – Я хотел бы поговорить о ваших новеллах, но на один вопрос я уже получил ответ. Меня удивляло, что героини все иностранки, я ведь думал, что сами вы итальянка. Остается узнать, почему две из них – русские.
– Потому что я сама – русская, девять лет назад я вышла замуж и уехала из Союза.
– Это удивительно, если бы я встретил вас на улице, я решил бы, что вы итальянка.
– Из-за языка? Итальянский и французский языки – моя специальность, я филолог. Из-за сценария пришлось отложить эссе об Итало Кальвино. Английский язык я знаю хуже, только последний роман я перевела на английский сама, раньше приходилось брать переводчика.
– Это так интересно! И ваши романы печатались у нас?
– Да. Последний – «Жизель».
– О, я слышал о нем, теперь обязательно прочитаю. Это такая же счастливая история, как ваши новеллы? А героиня – француженка?
– Нет, это трагическая судьба русской балерины начала века, а «Жизель» – это балет, ее коронная партия. И сюжет очень схожий: там девушка и после смерти любит избранника, у моей героини смерть – это эмиграция из революционной России, но она всю жизнь любит человека, который остался там, за гранью доступного.
– Я почитаю роман, а потом мы поговорим, вы позволите? Вернемся же к нашим сюжетам. Теперь я понимаю, что вы будете настаивать на точном соблюдении деталей и не позволите изменить национальность героев?
– Я боюсь, что это повредит смыслу. А вы не хотите русскую героиню?
– Ну, отчего же. Это будет оригинально, тем более, что все они нашли свое счастье в Италии. Вы сами, должно быть, счастливы здесь, потому и написали эти новеллы?
– Я бы жизнь отдала, чтобы уехать домой. Считайте, что новеллы – это мои слезы. Каждый страдает по-своему.
Минотти ошарашено смотрит на меня. Начинается второй акт и мы замолкаем, но в антракте продолжаем обсуждать сценарии. Я прошу показать мне актеров, выбранных на роли.
– У меня большие затруднения с актрисами на первые две новеллы. Вы очень точно их описали и, боюсь, я так и не найду никого подходящего.
На прощание я даю ему свой домашний телефон, и мы договариваемся встретиться еще. Вскоре мы видимся ежедневно, и сценарии почти закончены. Мы работаем вечерами, когда Витторио освобождается от съемок, а я – от работы в посольстве.
– Лиза (он попросил позволения так меня называть, объяснив, что «леди Ферндейл» лишает его возможности свободно мыслить), Лиза, – говорит Витторио однажды, – Время идет и скоро погода не даст возможности проводить съемки в Средиземном море. Нужно решать вопрос с актрисой на роль Софии. У меня есть одна кандидатура, но боюсь, она будет отвергнута.
– Покажи мне, возможно это то, что надо!
Он берет меня за руку и подводит к зеркалу.
– О, нет! Ты смеешься?! Даже если бы я могла бросить работу, я ведь не актриса, я не играла даже в школьной самодеятельности. И выставлять себя на всеобщее обозрение – о, Господи! – да ни за что!
– Лиза, ты могла бы великолепно сыграть! Нужно только заменить портрет Перуджино, на который похожа героиня, каким-то другим, на который будешь похожа ты. Я дам задание своим художникам. Знаешь, я только плохо представляю позы, в которых София позирует скульптору.
– Ну, это просто! – я встаю из-за стола и делаю несколько танцевальных движений, которые описала.
– Великолепно, ты сможешь сыграть эту роль!
– Нет, Витторио, это невозможно. Да и по возрасту я скоро буду ближе Елене из второй новеллы.
В это время открывается дверь и одновременно с горничной в комнату входит Джек Флинн.
– Я не вовремя, леди Элизабет? – но я уже бегу к нему и, обняв, плачу и смеюсь одновременно:
– Джек, Джек, как я рада, как мне тебя не хватало!
– Спасибо, леди Элизабет, я тоже рад! – говорит он, слегка растерянный моей реакцией и осторожно обнимая одной рукой.
– Ты надолго? В отпуск?
– Я буду здесь работать. Меня хотели направить в Данию, но я уговорил послать сюда.
– Так ты насовсем из Москвы? – упавшим голосом спрашиваю я и опять чуть не плачу, – Кто же мне теперь поможет, если надо?! Ах, Джек, все так плохо!
– Не надо так печалиться, – он осторожно вытирает слезы и целует мою руку.
– Я бы с удовольствием оставил вас одних, но Лиза, осталось слишком мало времени, – вступает Минотти.
– Прости, Витторио, это мой друг Джек Флинн, он приехал из Москвы, мы вместе там работали в посольстве. Джек, познакомься, это Витторио Минотти, режиссер телевидения, он будет экранизировать мои новеллы.
– Ты написала что-то новое? Дашь мне прочитать?
– Может, синьор поможет уговорить синьору Ферри сниматься в фильме? – не унимается Витторио, переходя на английский, – Кстати, когда я смотрю на вас, я вижу героев. Может синьор тоже захочет сниматься? Это было бы замечательно.
– Тебя хотят снимать в кино? – поворачивается Джек, – У тебя отлично получится!
– Я даю вам два дня. Решайся, Лиза! И твой друг – это вылитый Джим, ведь так? Давайте попробуем, я через два дня отвезу вас на студию. Синьор Флинн, уговорите Лизу сделать пробы! – Минотти энергично встряхивает руку Джека, – До свидания.
Мы остаемся вдвоем и я, усадив Джека на диван, впиваюсь в него глазами.
– Как там, Джек? Ты видел кого-нибудь?
– Я видел Никласа. Он просил передать тебе письмо и еще просил передать, что выполнил твое пожелание.
В следующую минуту я опять теряю сознание. Я открываю глаза и вижу Джека стоящим на коленях перед диваном, на который он положил меня. Взгляд у него совершенно сумасшедший от страха.
– Не бойся, Джек, со мной это бывает.
– Я знаю, мне звонила Клер. Я поэтому и приехал. Не волнуйся так, Никлас выглядит вполне довольным жизнью, мы долго разговаривали, я просил моего преемника помогать ему с оформлением визы.
– Спасибо, Джек.
Слезы помимо воли струятся по моим щекам, я никак не могу понять, боль или облегчение принесло мне известие, что он, вняв моим уговорам, нашел себе… я даже мысленно не могу сказать «любовницу». Подругу? Партнера? Господи, как это можно назвать, если я уверена, что его сердце так же рвется ко мне.
– Нет, он солгал! Этого не может быть. Я не верю! – шепчу я, мотая головой и пугая Джека своей одержимостью.
– Лиззи, успокойся! – шепчет он, стоя у дивана на коленях, но боясь обнять, – Дорогая моя, любимая, думай хоть немного о себе!
– Все в порядке, Джек, я сейчас буду в норме.
– Расскажи, что у тебя с телестудией? – пытается отвлечь меня Джек.
– Я пишу сценарий для трехсерийного фильма о любви. Это история трех женщин. Я тебе дам прочитать, две я уже перевела на английский. Витторио уговаривает сниматься в одной истории. Там героиня едет в Италию разыскивать родственников и влюбляется в англичанина. Действие происходит в Венеции и на греческих островах.
– А конец такой же трагический?
– Нет, очень счастливый.
– Элизабет, я думаю, тебе нужно попробовать. Это было бы замечательно. И представь, как ты пошлешь свой фильм домой.
– Да, правда, я не подумала об этом, спасибо! – я добавляю с жалобной улыбкой, – Прости, Джек, я смертельно устала.
– Я боюсь оставлять тебя одну.
– Я живу одна больше года.
Джек, все еще стоя передо мной на коленях, наконец-то обнимает и легко гладит по волосам, шепча как в трансе:
– Это преступление против природы – жить такой женщине одной. Такой нежной и чувственной, такой красивой и умной, такой прелестной женщине нужен рядом мужчина, обожающий ее.
– Джек, перестань, – опять начинаю плакать я, – не то меня опять начнут лечить транквилизаторами.
– Но почему, что тебя довело до этого? В Рождество ты была сильнее.
– Летом Коля сказал, что через год его перестанут выпускать в Лондон, Саша станет совершеннолетним. Я сдерживалась при нем из последних сил, а после его отъезда заболела. У меня такое бывало и раньше, еще в Швейцарии, потом после смерти мужа. Это нервы.
– Он знает?
– Нет.
– Но что говорят врачи?
–«Сделайте свою жизнь счастливой: спорт, развлечения, отдых». Да я с ума сойду, если буду только отдыхать. Пока я писала новеллы, потом сценарий – я отвлеклась и немного забыла обо всем.
– А я опять тебе напомнил! Хорошо, дорогая, мы будем отвлекаться.
– Джек, не суетись, это ничего не изменит, – устало останавливаю я.
– Ничего? – нотка горечи появляется в его голосе, – да, я знаю, что ничего для тебя не значу.
– Джек, ты очень много для меня значишь. Ты лучший друг, и я знаю, что если мне будет нужно, то ты поможешь. А сейчас оставь меня.
– Чтобы ты плакала одна?
– Поплакать тоже иногда надо. Я должна прочитать письмо. Не волнуйся, я выпью лекарство. Завтра мы увидимся на работе. Чао, дорогой!
Джек очень сдержанно меня целует, хотя я знаю, чего ему это стоит. После короткого поцелуя он несколько раз глубоко вздыхает, руки его сжаты, но у меня нет сил его жалеть. Отложив письмо, я иду в ванную, потом гашу везде свет, ложусь в постель и, свернувшись в комок под одеялом, читаю наконец Колино письмо. Оно очень спокойное, полно юмора, описывает жизнь и работу, реакцию начальства на статьи в лондонском журнале, шутки сослуживцев на то, как он теперь, благодаря мне, одет и в конце долго описывает новую сотрудницу музея, с которой теперь работает. Это письмо не убедило меня. Заснула я со снотворным.
