Текст книги "Спляшем, Бетси, спляшем! (СИ)"
Автор книги: Марина Маслова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)
– Это цитата?
– Нет, смеюсь я, – это личное наблюдение. Но я могу процитировать одно мнение о нашей вчерашней попытке заглянуть в будущее: «Было бы куда полезнее употребить все силы нашего разума на то, чтобы достойно пережить случившееся несчастье, чем стараться предугадать несчастья, которые нас еще ожидают». Приблизительно так считал Ларошфуко.
– К счастью, мало кто согласен с ним, – замечает Саша, – Я думаю, что основной двигатель цивилизации – желание узнать, что с нами будет впереди.
– Саша, глупый, не цивилизации, а философии, – поправляет Митя, – нашей цивилизации наплевать на будущее, она благополучно губит сама себя, не думая о последствиях. Философия же анализирует прошлое и настоящее, чтобы логически рассчитать пути будущего и очень удивляется, почему, когда оно наступает, оно не вмещается в заготовленные рамки.
– Митя, ты пессимист, – ужасаюсь я, рассматривая, не сильно ли обгорели на солнце ноги.
– Я реалист, – уточняет Митя, – И я проголодался.
– Здесь недалеко есть рыбная таверна. Пошли? И вино неплохое.
Мы усаживаемся в тени увитой виноградом беседки и нам приносят миску рыбы, тушеной в оливковом масле с овощами, фрукты и вино. Мы попросили покислее, но оно все равно оказалось густым и сладким.
– По древнегреческой традиции вино нужно разбавлять водой, – поясняет Митя, и мы тут же решаем пить по-древнегречески.
После обеда мы отвозим Митю в Афины, и на меня вдруг нападает страсть к покупкам. Я вожу всех по дорогим магазинам площади Омония и лавочкам в районе Монастыраки и выбираю подарки Мите, его детям, жене, прошу отвезти сувениры моей сестре, маме, племянницам, моей свекрови Елене и свадебный подарок Коле. Нагруженный свертками Митя в отчаянии, как это все довезти, тогда я покупаю большой кожаный чемодан. Митя в изумлении смотрит на меня.
– Лиза, ты с ума сошла, такие громадные деньги!
– Митя, я же сказала, что богата, и потом, много зарабатываю: каждый мой роман приносит приличный доход, в Англии собираются экранизировать мой «Психоанализ», а Витторио покупает экранизацию «Жизели». Куда мне эти деньги? – ворчливо поясняю я, – Я хотела жить на них с Колей, но раз не удалось, они мне ни к чему. У меня ведь еще дом в Лондоне, акции от мужа. Я вообще могу не работать, но тогда лучше повеситься. Я все бы деньги отдала, чтобы оказаться дома, или чтобы Колю выпустили сюда, пусть даже с женой. Перспектива жизни без него наводит ужас. Меня удерживают только дети.
– Дети, дети. У тебя ведь были проблемы?
– Меня вылечили в Швейцарии. Алиске пять лет, это дочь Ива. Леди Элис Ферндейл. Алику два года, это наш с Колей.
– Лиза, твоя жизнь фантастична. Больше всего я завидую твоей возможности реализовать себя. Ты можешь делать все, что захочешь. Писать статьи и романы, сниматься в кино, ездить, куда захочешь. Я об Италии только мечтал, а ты там живешь.
– А хочешь, поедем ко мне на несколько дней? – тут же ухватилась я за эту мысль, – Митя, поедем! Я все оплачу, мне так тоскливо.
– Ну, я не знаю. После конгресса у меня два свободных дня, я хотел поездить немного по Греции, сколько хватит денег.
– Митя, какая тебе разница? Грецию ты немного посмотрел, посмотри немного Италию. И не два дня, а неделю. Я тебе сделаю официальный запрос из Рима, из Археологического института, я знаю директора, – и поясняю на удивленный Митин взгляд, – Я заключала с ним договор о совместных исследованиях римских поселений в Британии. Вот мои координаты и деньги на билет. Приглашение ты получишь через день и сразу отошли его в Университет, но лучше не упоминай мое имя.
Вечером мы улетаем в Рим. На другой день Саша спрашивает, уезжать ли ему в Кембридж или остаться еще. Я отправляю его в Англию, убедив, что я в порядке и жду приезда Мити.
– Саша, я всегда любила тебя как своего сына. Считай все-таки, что я твоя приемная мать. Хорошо? Я ведь знаю тебя почти всю твою жизнь.
– Я очень люблю тебя, Бетси. Больше, чем приемную мать, – смущаясь, признается он и добавляет: – Если тебе что-нибудь нужно будет – только позови.
– Спасибо, дорогой!
– Бетси, заведи тебе любовника!
– Саша!!
– Я тебя очень прошу. Почему ты должна мучиться?
– Саша, отправляйся, иначе я тебя отшлепаю!
Он, засмеявшись, уезжает в аэропорт, а я сажусь, обессиленная. Эти дни мне пришлось держать свои чувства в кулаке, не давая воли, и вот, наконец, я могу выплакаться всласть, но тут вбегает Алиса, чтобы рассказать о новых проделках Джуззи, и я терпеливо выслушиваю историю, как она опять подралась с кошкой и как опять не хотела мыть лапы.
– И она опять ночью спала с Аликом, представляешь, мама? – сообщает дочка таинственным шепотом.
– А ты откуда знаешь? Ты ночью не спала?
– Я встала ночью пописать, смотрю – а Джуззи лежит у Алика в ногах и смотрит на меня. Почему она не ложиться у меня?
– Я думаю, что она защищает Алика, как младшего. Помнишь, как она его вылизала в первый вечер? Она все еще считает Алика щенком и заботится о нем. Ну, беги пить молоко.
Алиса хихикает и убегает, а я иду поцеловать на ночь Алика. Только в постели я даю волю слезам. Но, поскольку состояние нервного напряжения и тоски для меня давно стало привычным, оно стимулирует лихорадочное желание творчества: возвращаясь из посольства я сажусь за письменный стол и работа над романом усиленно продвигается вперед.
Неделя, когда у меня живет Митя, помогает мне справиться с собой. Наши долгие разговоры по вечерам, когда он без сил падал в кресло после целого дня изнурительного осмотра достопримечательностей, помогли мне разобраться в своей жизни. Его меткие замечания, вопросы, сочувствие смягчали боль, но под конец он выругал меня, заявив, что я избалованная, капризная, истеричная дамочка.
– Лучшие русские женщины живут сейчас в таких условиях, которые ты и представить не можешь, в вечных терзаниях, во что одеть, чем накормить семью, что делать с больными детьми, изнуряя себя на работе и дома, умудряясь сохранить божью искру творчества в себе и все время разжигая ее, угасающую, у мужа; самоотверженные, сильные, прекрасные, для которых остановить коня и потушить избу – летняя забава во время отпуска. Посмотри на мою Наташу. Между вторым и третьим ребенком она защитила докторскую диссертацию. Маруся наша астматик и с ней всегда проблемы, Игорек до пяти лет переболел всеми мыслимыми болезнями, Сева был жутким плаксой и до трех лет по ночам писал в кровать. Это она должна бы поехать на конгресс, а не я, античное Причерноморье – это ее тема. А ты живешь, не заботясь о деньгах, на роскошной вилле, где комнат в два раза больше, чем обитателей; детьми занимается няня, хозяйством – прислуга; ты развлекаешься, снимаясь в кино, играя в теннис, летая на уик-энд в Дельфы, ты можешь работать или не работать; мужчины от тебя без ума, у тебя наверняка есть любовник – есть? – ты любишь хорошего человека и уверена, что он тебя – тоже! Лиза!! Что это, как не пресыщенность! Мне стыдно за тебя. Что ты еще хочешь?
– Жить, как твоя Наташа.
– Кисленького захотелось?
– Митя, не ругай меня, – Жалобно прошу я, – Я много пережила и дорого заплатила за все это.
– Да я не ругаю, это я так, хотел тебя встряхнуть. Ну иди, я тебя поцелую.
Я подставляю ему губы. Чмокнув меня, он замечает:
– Ты такая роскошная женщина, что даже у пятидесятилетнего старца взыграло ретивое.
– Тебе нет еще пятидесяти. И потом, ты, как археологическая древность, законсервирован и нетленен, – я провожу руками по его могучим плечам, по пшеничной шевелюре, в которой незаметна седина, и смеюсь, – Митя, ты действительно такой же, как десять лет назад. Скажи мне, ты изменял жене?
– Ну, не вгоняй меня в краску! Случалось изредка, но это между нами.
– Завтра поедешь со мной в Венецию?
– Лиза, не перескакивай с одного на другое, – одергивает он, – Я, конечно, с превеликим удовольствием поеду с тобой в Венецию, как и в любое другое место. Но продолжим разговор о моих изменах жене. Это был чисто академический вопрос? Или у тебя есть что предложить? – я смеюсь, пока он не закрывает мне рот поцелуем, – это в терапевтических целях, – поясняет он.
– Принимать перед сном, по столовой ложке?!
– Можно все сразу. Если не умрешь – будешь жить.
– Чтобы мне захотелось жить, ты должен поразить мое воображение, – лукаво улыбаюсь я, – Как в Таганроге.
– Я постараюсь, но ты сделай скидку на мой возраст.
– Если ты еще раз вспомнишь свой возраст, я тебя убью. Пошли к тебе?
– Лиза, – спрашивает Митя по дороге, – Почему ты не вышла тогда за меня замуж? Ты была бы сейчас небогатая, но счастливая женщина.
– Митя, я тебя прошу, не надо говорить о том, что было бы. Просто люби меня сегодня.
Митя всегда удивлял меня в постели. Он был особенный. Я не могла понять, в чем тут дело, но он умел создать атмосферу радостного ожидания чуда. Эта вершина, на которую мы вместе поднимались, это чудо – все оставалось с нами, мы так и замирали, обнявшись, на вершине, любуясь открывшейся перспективой. Не было возврата в обыденное состояние.
– Митя, ни с кем и никогда, – обретя возможность говорить, но не восстановив четкость мысли, я не смогла выразить, что чувствовала, – я не получала такое совершенное чувственное наслаждение. Ты как наркотик.
– Глупая, ты думаешь, с другими я такой же? Это потому что ты такая. Мы созданы природой друг для друга, – провозглашает Митя, запечатлев поцелуй на животе чуть повыше пупка.
– И это ошибка природы. Как жаль, что мы не любим друг друга. Мы были бы идеальной парой, нас бы демонстрировали, как лучший образец.
– Образец чего? – подозрительно спрашивает он.
– Может, гармонии желаний и возможностей?
– Да, – смеется Митя, – отдохнем, чтобы довести возможности до желаемых?
– Отдохнем, – соглашаюсь я, – расскажи мне еще про Ленинград.
Он рассказывает про общих знакомых, про университет, про свои раскопки. Потом я рассказываю про свое замужество и Алекса. Митя потрясен.
– Таким я и представлял себе ад: сильная эмоциональная страсть и полное бессилие. Не приведи Господь испытать такое. И ты, бедная, натерпелась. А я-то думал – повезло с богатым мужем.
– Митя, я не знала, что он нам все оставит, – укоризненно говорю я, – мы полюбили друг друга.
– Лиза, ты простишь, что я наговорил тебе сегодня?
– Что ты, все ведь правильно. Я себялюбивая истеричка. Я больше не буду жаловаться. И вообще, надо менять жизнь. Вот кончу роман, напишу сценарий и будем снимать фильм с Витторио.
– Кстати, где можно посмотреть ваш первый фильм?
– А хочешь сейчас?
– Хочу!
Я приношу плеер и ставлю первую новеллу.
– Лиза, как хорошо! – восхищается Митя, – Почему бы у нас не показать?
– Подожди, вторая лучше. Мне она больше нравится.
– Знаешь, мне кажется, что ты очень хорошая актриса, – говорит Митя, когда фильм закончился, – я воспринимал это, как кусок твоей жизни, а не кино. Вернее, не твоей, вот что удивительно. Я видел тебя и верил, что это женщина по имени Елена. Лиза, как ты решилась сняться в постели?
Я смеюсь: – Выпила бренди и представила, что я первый раз за пятнадцать лет попала в постель к мужчине. А если серьезно – очень сложно. Ведь вокруг этой постели стояли четверо операторов, не считая Витторио. Мы снимали три часа, а в результате сняли все за десять минут. Вот в «Жизели» будет несколько таких сцен, а Витторио опять хочет снимать меня.
– Да, без чужих глаз вольготней, – замечает Митя, – Все-таки это таинство. Или я старомоден?
– Конечно старомоден! – поддразниваю я, обнимая его.
– Лиза, я горжусь, что я не просто знаком с тобой, мне должны завидовать все мужчины, смотревшие этот фильм!
– Конечно, завидуют, – смеюсь я, зарываясь пальцами в его волосы, когда он, поцеловав ямочку у основания шеи, опускается ниже, лаская губами грудь.
В конце недели Митя улетает домой. Я прошу его разыскать Колю и передать ему кассету, на которую засняты дети.
– И вообще, скажи ему, что у нас все хорошо. Я желаю ему счастья и забвения. Пусть он забудет меня и ему будет легче. Хорошо? Пусть не думает обо мне. И не любит. Пусть любит теперь свою жену!
Слезы капают у меня из глаз. Митя вытирает их и обнимает меня.
– Лиза, успокойся, я передам все, что ты захочешь.
– Скажи ему, что у меня есть любовник и я очень спокойна. Пусть пришлет данные жены и я сделаю им вызов, теперь их выпустят. И твою Наташу я тоже приглашаю в гости. Не все тебе по заграничным любовницам гулять, – я шутливо треплю его за ухо, – Спасибо тебе! Ты не представляешь, как помог мне.
13. «Жизель до и после смерти»
Теперь наша жизнь становится размеренной и спокойной, насколько это возможно. Я подаю прошение об отставке и в ее ожидании дописываю вечерами роман, играю с детьми, занимаюсь с Алисой. В следующем году ей предстоит пойти в школу. Джек проводит с нами все свободное время. Мы больше не заговариваем о том, чтобы жить вместе, но наши отношения приобретают завершенность. Я стараюсь уверить его, что не только мой каприз, но и его желание определяют наши встречи. Джек помогает найти мне удобную квартиру. После увольнения я должна освободить виллу, принадлежащую посольству, для нового атташе. Новая квартира тоже составляет часть виллы, но более современной, начала века. Сад вокруг нее прекрасен, это и привлекает меня. Перголы, заплетенные вьющимися розами и виноградом, окружают фонтан, и есть площадка для игр. Джек приложил все усилия, чтобы наш дом был недалеко от его квартиры. Наконец, приезжает моя замена, и я сдаю дела. Черновой вариант романа к тому времени готов, и я, прилетев в Лондон для завершения моей карьеры в Уайтхолле, даю его почитать Саре, моему самому беспристрастному критику.
– Бетси, ты превзошла сама себя. И, что самое главное – у тебя нет больше трагического привкуса безнадежности. Ты пишешь обо всем с безмятежностью, наводящей ужас. Неотвратимый фатум. Откуда это?
Я рассказываю, как в Греции мы обращались к Дельфийскому оракулу..
– Понимаешь, там я вдруг поверила, что есть высшие сферы, где предопределен весь мой путь. Мойры, ткущие нить моей жизни. И я поняла с облегчением, что так я становлюсь значительно счастливее. Что бы ни случилось, я могу не терзаться за собственные ошибки. Древние греки потому и были счастливой нацией, за них все решали боги. Я даже думаю написать вступление. Одновременно рождаются несколько младенцев и Мойры в суете забывают про одну из них – Ирен. Ее судьба предопределена в той мере, в какой она зависит от судеб окружающих людей. Когда она, как я, попадает в Дельфы, она узнает о том, что может жить, как хочет, но только пока никого не любит и никто не любит ее. Иначе она все-таки попадает в сцепление с другими судьбами, как между зубцами шестеренок, и бывает ранена больнее остальных, ведь ее никто не оберегает.
– Да, это удачное дополнение, так все будет еще острее. Ты молодец, Бетси. Что ты будешь делать потом? Еще один роман?
– Нет, попробую сыграть Лидию в «Жизели». Витторио Минотти уговаривает уже полгода.
– Это замечательно. Что, у тебя так плохи дела? Когда ты счастлива, ты ведь забываешь обо всем постороннем.
Я киваю головой и впервые с сентября рыдаю. Вытерев слезы, я рассказываю Саре о женитьбе Коли и Джеке.
– Бетси, но что же тебе приносит страдание? То, что он женат на другой?
– Нет, я боюсь, что он сделал это ради меня, а сам будет страдать в этом нелепом браке без любви.
– Но представь себе, что он нашел себе этакого «Джека в юбке» и без любви, но с приятностью проводит с ней время.
– Ах, нет, у него такая тонкая душа, – в запале возражаю я, – Все равно это доставляет ему нравственные мучения. Вот если бы я точно знала, что он совершенно меня разлюбил, было бы легче.
– Я понимаю, что ты хочешь сказать, но на мой взгляд, это запредельно утонченные чувства. Может, ты все это придумала?
– Я уже ничего не понимаю! – всхлипываю я последний раз.
В Уайтхолле, получив из Рима отличные характеристики, уговаривают не бросать службу, но я, вспомнив вдруг обиду на то, что меня подставили в Москве, наотрез отказалась. У моего литературного агента я подписала контракт на экранизацию романа «Психоанализ» и, повидавшись с Сашей, уезжаю в Рим дописывать свой роман, который будет называться «Разум и чувства». Саша впервые за четыре года в рождественские каникулы поедет домой. Я ни о чем его не прошу, только даю деньги на подарки Коле и его жене. Вернувшись домой, я обживаюсь на новом месте, заканчиваю роман и уже начинаю думать о сценарии. Опять ко мне приходит после работы Витторио и мы допоздна обсуждаем будущий фильм.
Витторио заявляет, что я должна учиться хореографии, чтобы самой танцевать в фильме. Я начинаю посещать студию. Преподавательница, синьора Лючия, после первого занятия, на котором я старательно и неумело повторяла за всеми движения экзерсиса и адажио на середине зала, говорит, вздыхая:
– Если бы ты пришла ко мне лет десять назад, я бы сделала из тебя настоящую балерину. Но и сейчас видимость создать можно. Будешь заниматься экзерсисом и с Франческо – поддержками. Тут ты должна стать виртуозом. Фигура у тебя спортивная, хотя хорошо бы сбросить килограммов пять.
– Боюсь, это не понравится синьору Минотти, у него свои представления о женской красоте. Но вы знаете, я в Москве беседовала с балериной, которая в молодости танцевала в труппе Дягилева. У нее были фотографии всех балерин труппы. Очень худых среди них не было.
– Да, должно быть в те времена в моде были соблазнительные формы, – соглашается синьора Лючия и опять заставляет тренироваться до седьмого пота.
Франческо оказывается симпатичным парнем, худеньким, изящным, отличным танцором. Витторио он понравился и тот решил снимать его в роли партнера Лидии Михаила. Я боюсь, что он может не справиться, ведь это значительный персонаж. Михаил – влюбленный враг Лидии, изводит ее ревностью, по его вине Лидия теряет контакт со своим возлюбленным и попадает в катастрофу, делающую ее инвалидом. Я, желая познакомиться с Франческо поближе, приглашаю его пообедать. Мы сидим в ресторане. Франческо не пьет и почти не ест, он на диете. Разговор не клеится. Он еще не читал роман, мы не находим, о чем нам поговорить. Ничего, кроме балета, его не интересует, а в балете – важна только карьера. Он мечтает, что после фильма на него обратят внимание и пригласят в хорошую труппу, что он там будет танцевать – даже не так важно. Это меня удивляет. Я начинаю расспрашивать, как он вообще попал в студию. Оказывается, он из маленького городка на севере, четвертый и не последний ребенок в семье, отец – муниципальный служащий с небольшим окладом. Его мать, бывшая в молодости учительницей, заметив способности сына к танцам, вылезала из кожи, дав Франческо возможность учиться, и теперь он считал себя обязанным сделать быструю карьеру, чтобы отплатить матери.
– Франческо, хочешь, я устрою тебе стажировку в Большой театр? Или в Гранд Опера к Рудольфу Нуриеву?
Он в изумлении таращит на меня глаза: – А вы кто?
– Видишь ли, я несколько лет проработала в дипломатической службе и у меня есть кое-какие связи, особенно дома, в Москве, я ведь русская.
Это производит магическое действие. Мы начинаем говорить о русском балете. Франческо расспрашивает о знаменитых танцорах. Он видел Владимира Васильева в танцевальном номере из «Травиаты», видел фильмы с Барышниковым и Нуриевым. Я рассказываю о Лиепе, Лавровском и танцоре из Ленинграда, который мне безумно понравился и для которого ставил танцы Морис Бежар, о Фазиле Рузиматове. Особенно мне понравились композиции, которые он сочиняет сам на джазовую музыку и танго.
– Я тоже люблю танцевать под любую музыку, и под танго тоже, – признается Франческо.
– А ты можешь придумать танец танго, который можно станцевать, например, в ресторане, – приходит мне в голову блестящая мысль, – Но чтобы видно было, что это танцуют балетные артисты?
Конечно!
– Попробуем? Но ты должен меня тверже вести, я все-таки не балерина.
Франческо ведет меня на танцевальную площадку, я подхожу к оркестру и прошу сыграть танго. Мы начинаем танцевать. Он шепчет, что я должна делать, я не уверена, что все получается так, как хочет Франческо, но результат видимо неплох, так как раздаются хлопки посетителей.
– Жаль, что мне не было видно со стороны. Ты сможешь это повторить завтра? Я попрошу оператора заснять. Если понравится Минотти – мы включим это в фильм и напишем, что постановка танца – твоя.
– Но тогда нужно прорепетировать. Я еще подумаю над танцем.
– Главное, ты прочитай роман, тогда тебе станет ясно, как ты будешь вести себя, ведь ты должен быть влюблен в меня – долго и безнадежно. Видишь ли, я должна быть моложе, а ты – постарше.
– Ну, это легко представить, – улыбается Франческо.
С этого дня мы подолгу занимаемся вдвоем в студии, отрабатывая все основные движения из двух сцен «Жизели»: сцены безумия и па-де-де во втором акте. Франческо очень помогает мне, с ним значительно легче делать трудные поддержки, он буквально носит меня на руках. Я удивляюсь его силе, ведь мы почти одного роста.
– Франческо, тебе тяжело? – все время спрашиваю я.
– Что ты, ты как пушинка!
За его хрупкой внешностью скрывается стальная мускулатура. Когда он танцует, я любуюсь им, движения его тела совершенны. Кроме «Жизели» в фильме должны быть эпизоды из «Весны священной», и еще мне приходит в голову, что если мы снимем начало «Призрака розы», где Франческо будет танцевать, а я, еще не «проснувшись», сидеть в кресле, это может получиться совершенно профессионально. К тому времени, как я заканчиваю сценарий и Витторио приступает к съемкам, нам с Франческо есть чем похвастать. Кроме того, он прочитал роман, который ему очень понравился, и теперь мы все время разыгрываем отношения Лидии и Михаила. Сцены, которые Франческо время от времени мне закатывает на репетициях и между съемками, настолько правдоподобны, что я перестаю воспринимать их как игру. Мы целыми днями ведем себя как кошка с собакой, шипя и фыркая, поэтому на съемочной площадке это выглядит естественным продолжением наших перепалок. Витторио очень доволен. Мы уже отсняли все танцевальные сцены и он считает, что «сумасшествие» будет коронным эпизодом. Тут мы преподносим ему сюрприз с танго. Мы снимаем сцену в ресторане, где происходит окончательный разрыв между партнерами и любовниками. Мы сидим за столиком, ссорясь и страдая, и я предлагаю Витторио:
– Может, мы потанцуем? Поставьте танго.
Франческо хватает меня за руку и почти силой выводит на площадку к оркестру, рывком разворачивая к себе лицом.
– Лиза, я люблю тебя! – тихо говорит он, – Слышишь? Это правда!
– Лидия, – поправляю я и мы начинаем танец, который репетировали несколько раз.
– Крупные планы! – кричит Витторио и заставляет нас повторить еще.
– Мы повторим, если ты отметишь в титрах, кто поставил танец! – замечаю я и мы повторяем танго несколько раз.
Теперь остается только один эпизод с Франческо: сцена, где во время дикого скандала, устроенного из-за того, что он чуть не уронил меня на сцене, он овладевает мной за кулисами на свернутых декорациях в полутьме. Я всегда оставляю такие эпизоды «на потом», но этот проходит на удивление непринужденно. Мы начинаем ругаться заранее и мечемся среди кулис, лестниц, канатов, размалеванных фанерных кустов, крича друг на друга, причем я, войдя в раж, мешаю итальянские, французские и русские слова и ругательства, как в почти забытых ссорах с Ивом. Как-то неожиданно мы оказываемся в заданном месте и Франческо, бросая мне в лицо ругательства вперемешку с любовными признаниями, начинает целовать меня, как безумный, прижимая к фанерному кусту, и мы падаем вместе с ним. Я от неожиданности начинаю вырываться с двойной силой.
– Лиза, поддавайся же! – кричит Витторио.
– Лиза, ну поцелуй же меня! – слышу я шепот Франческо, но по инерции еще колочу его по спине, постепенно затихая и запрокидывая голову, судорожно дыша и вскрикивая: «Негодяй, бездарь, подлец! Отпусти меня!», но крепко вцепившись в его плечи и притягивая его голову для поцелуя.
– Отлично, – говорит Витторио и тут же непринужденно предлагает повторить.
– Витторио, ты чудовище! Как можно это сделать два раза? Давай продолжим завтра. Я уже изнасилована, сколько можно!
– Хочешь посмотреть, что получилось? А потом ты скажешь мне, кто кого изнасиловал. Это как раз причина, по которой надо переснять самый конец. У Франческо мало энтузиазма. Вы бы порепетировали.
Я оглядываюсь на Франческо. Он стоит бледный.
– Не расстраивайся, – ласково глажу я его по щеке, – Ты отлично играл, я даже испугалась, такой это был бешеный порыв.
Он нервно улыбается.
– Я действительно в самый последний момент спасовал. Я не могу с тобой грубо обращаться.
– Лиза, – говорит, уходя, Витторио, – мы заканчиваем, когда отрепетируете, скажешь сторожу, чтобы закрыл здесь.
Мы остаемся одни в полутемном павильоне, изображающем театральный зал и сцену.
– Так в чем дело, Франческо, почему у тебя не получается?
– Я не знаю, Лиза. Я пытаюсь себе это представить и не могу. В какой-то момент я перестаю понимать, что мне нужно делать…
Я, стараясь не показать своего изумления, как можно безразличнее спрашиваю:
– Сколько тебе лет, Франческо?
– Скоро двадцать.
– У тебя много было девушек?
Он заливается краской.
– Когда я уезжал учиться, мама заставила меня поклясться на библии, что пока я не начну танцевать в театре, я не стану встречаться с девушками.
– А дома?
– Дома я целовался несколько раз с соседкой, но меня считали маменькиным сынком.
– Но ты замечательно играл. Очень темпераментно!
– Это потому что ты мне очень нравишься и я так хотел бы тебя целовать и ласкать, что это мне снилось по ночам.
– Я поняла. Нельзя сыграть то, что не знаешь. Но ведь ты наверняка все видел в кино?
– В общем, да. Только одно дело – кино, другое – когда ты рядом. Я не могу быть с тобой грубым, – повторяет он.
– Придется, Франческо. Сначала ведь все было хорошо. Мы так ссорились, что мне захотелось тебя придушить. Особенно, когда ты бросился меня целовать. Ты отлично сыграл.
– Но я ведь не играл! – отчаянно говорит он, – я месяц ждал этого эпизода. Мне просто хотелось целовать тебя, ведь завтра последняя съемка, когда я еще смогу это сделать?
Я в смятении смотрю на него. И этого мальчика я должна заставить сыграть любовную страсть, а потом спокойно распрощаться до завтра. Он чуть старше Саши. Тот тоже еще не имеет любовного опыта. Я не знаю, что мне делать.
– Лиза, можно, я еще раз тебя поцелую?
Мне вспоминается, как я просила Колю научить меня всему. Первый опыт должен быть самым лучшим, чтобы всю жизнь жить по этому образцу. Я протягиваю руки и Франческо робко заключает меня в объятия. Он целует меня, нежно касаясь губами, проводя ими по щекам и шее, его взволнованное дыхание горячей волной пробегает по моему телу. Он столько раз в танце держал меня в руках, но сейчас боится дотронуться. Я расстегиваю пуговки на платье, и Франческо с шумным вздохом округлившимися глазами смотрит на мою обнажающуюся грудь.
– Лиза, что ты делаешь! – голос его приобретает какой-то металлический тембр и ломкость.
– Я тебя соблазняю, глупенький. Ты должен очень сильно меня захотеть. Не смотри, что я уже немолода, думай, что мне всего двадцать лет. Ты можешь делать все, что захочешь. Ты можешь меня завоевать. Ну?
Франческо вдруг опускается передо мной на колени и обнимает за талию.
– Я боюсь.
– Чего ты боишься? Меня?
– Нет, себя. Я боюсь, что у меня ничего не получится.
– Этого не может быть, глупый мальчик. Всегда у всех все получается! – я ерошу его волосы, прижимая голову к себе, – У тебя когда-нибудь не получилось? – осеняет меня.
Он слабо кивает головой. Я тоже опускаюсь перед ним на колени и мы сидим на полу лицом к лицу, но ему явно хочется спрятать глаза. Кладу голову ему на плечо, устраиваясь поудобней, обнимаю его и он, обхватив меня за талию, другой рукой невольно касается моей обнаженной груди. Мы оба вздрагиваем.
– Расскажи мне все, – прошу я, стараясь, чтобы это не выглядело простым любопытством.
– Парни из студии подшучивали надо мной, когда я рассказал, что поклялся матери. Намекали, что я вообще не способен с женщиной, иначе давно бы наплевал на всякие клятвы. Потом предложили пойти к проститутке, мол, она не девушка и клятва не будет нарушена. Ну, мы пошли. И когда она меня раздела, у меня пропала всякая охота, как она ни старалась. Мне просто противно сделалось. Я заплатил ей и просил ничего не говорить другим, но она, наверное, проболталась, потому что надо мной стали смеяться еще больше. А один – он вообще интересуется только мужчинами, открыто стал делать мне предложения.
– Франческо, ты ведь хотел поцеловать меня? Я тебе нравлюсь? – спрашиваю я, быстро соображая, как ему помочь.
– Очень!
– Я хочу попросить тебя об одной услуге, если тебе это не неприятно. Ты мне очень нравишься. Я давно живу одна. Приласкай меня, доставь мне такое удовольствие, – я беру его руку, целую ладонь, а потом кладу на грудь.
– Вот так? – шепчет он, нежно лаская ее.
– О, спасибо! Как хорошо!
Он осторожно стягивает с плеч платье, касается тела губами, покрывает его поцелуями.
– Франческо, ты великолепен, какое наслаждение! – подбадриваю его, но сама уже чувствую, что действительно это получается замечательно.
– Тебе нравится? – восторженно шепчет он, – Можно я совсем сниму это? – он осторожно снимает с меня платье и, чуть дыша, проводит руками от талии к бедрам, – Какая у тебя нежная кожа!
– Сними свою рубашку, я хочу почувствовать твое тепло рядом, – я помогаю снять рубашку и прижимаюсь к нему, подставляя губы для поцелуя, – О, Франческо, у тебя так чудесно все получается, продолжай!
Откинувшись на свернутые холсты декораций, слежу, как он восторженно ласкает мое тело, сам трепеща от возбуждения. Когда мы доходим до полного экстаза и ясно: что бы ни произошло, это его уже не испугает, я прижимаю Франческо к себе, шепча на ухо ласковые и благодарные словечки. Словно вихрь проносится над нами и в нас, увлекая за собой в бешеном ритме… Когда мы замираем, бурно дыша, Франческо вдруг откидывается и рыдает, закрывая лицо. Я глажу его, успокаивая, целую, покусываю и он, несколько раз глубоко вздохнув, затихает.
– Франческо, ты чудесный! Ты, как бог, наделен удивительным даром: ты не думаешь о себе и доставляешь такое наслаждение, что хочется умереть в твоих объятиях.
Он смотрит на меня совершенно счастливым и сияющим взглядом.
– Правда? Я то же самое хотел сказать тебе!
– Так тебе понравилось?
– Я чуть не сошел с ума.
Я засмеялась: – Хочешь еще? Мне хочется сделать для тебя то же, что и ты. Лежи тихонько, вот так… Тебе хорошо?
– Лиза! О Господи, Лиза!
Дальше только вздохи и быстрый шепот восторга прерывают тишину.
