Текст книги "Спляшем, Бетси, спляшем! (СИ)"
Автор книги: Марина Маслова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)
– Зачем же завтра? – смеюсь я, – Мы можем прогуляться и сегодня.
Допив кофе, мы выходим на улицу.
– Этот район называется Челси, – начинаю пояснения я, – Сейчас мы выйдем к Темзе.
– Здорово, Бетси! – Коля восхищенно оглядывается по сторонам, – И что это тебя бросило в Лондон?
– Ну, мне хотелось быть как можно дальше от Швейцарии. И здесь живет Сара. Здесь вообще замечательные женщины, они все мне очень помогают, устроили тебе вызов. Сара просто молодец! Без нее я бы пропала. Она три года убеждала меня уйти от мужа. Я тебе все постепенно расскажу. Я не могу сразу – знаешь, неприятное – на потом.
– Раньше ты была храбрее. Что случилось? – сжимает он мою руку.
– Коко, давай сегодня без подробностей.
Мы доходим до Кингс-Роуд и возвращаемся обратно, купив по дороге бутылку вина.
– Мы будем сегодня пить и любить друг друга, хорошо? – прошу я Колю.
– До утра! – обещает он, сжимая мою ладонь.
Всю ночь и половину дня мы проводим в постели. Я забываю обо всех своих неприятностях, о невозможности просто вернуться домой, о ребенке, который еще осложнит мое положение. Я растворяюсь в Колиной любви. Мы стали взрослыми и выросли из романтических чувств, но плотская любовь только с ним так одухотворена, приносит мне такой восторг самоотдачи. То, что он живет в эти часы только для меня, я знала всегда.
– Бетси, наконец ты только моя! – заявляет он утром, наблюдая, как я причесываюсь перед зеркалом, – Не потому, что я тебя ревную к другим. Просто ты теперь будешь, как раньше, надеяться только на меня и идти со всеми проблемами только ко мне. Ты ведь опять моя девочка?
– Конечно, дорогой мой, ты – единственный, я принадлежу тебе, – я прячу голову у него на груди, чтобы он не заметил слез в моих глазах.
Проснувшись уже к полудню, я звоню Саре и приглашаю ее на ланч в паб на углу, где мы часто обедаем. Когда мы подходим к столику, Сара уже сидит и с любопытством разглядывает нас.
– Вы сегодня спали?
– Конечно, мы только что встали, – невольно улыбаюсь я, взглядывая на Колю, – Сара, познакомься, пожалуйста, это мой Коля, Никлас.
– Ник, – кивает она головой.
– А это Сара, мой ангел-хранитель. Сара, если медленнее говорить, то проблем с общением не будет. Если что – я переведу.
Сара сразу берет быка за рога:
– Ник, скажите, как вам понравилась новость про ребенка Бетси?
Только что глотнув воды, я поперхнулась от неожиданности. Коля сначала заботливо постукивает меня по спине и подает свой платок, а потом смотрит на Сару.
– Я правильно понял, у Бетси будет ребенок?
Сара кивает головой, не спуская с него глаз. Коля поворачивается ко мне с довольной улыбкой:
– Бетси, наконец-то, какая радость! – он подносит мои руки к губам, – И как же Ив отпустил тебя!
У меня дрожат губы, я чуть не плачу: – Но я хотела твоего ребенка, прости меня!
– Ты сумасшедшая девочка. Какая разница, от кого, главное – ты смогла! Бетси, ты не рада?!
Я неуверенно улыбаюсь: – Я еще не привыкла. Ты правда не против?
– Еще слово, и я побью тебя!
– Стоп, стоп! – говорит возмущенно Сара, – Я ничего не поняла!
Оказывается, мы говорили по-русски. Коля, тщательно подбирая слова, переводит ей наш разговор. Сара смеется.
– Бетси, бери его. Это уникальный мужчина! Или я соблазню его сама.
Во время ланча они заняты разговором, я же сижу, машинально пережевывая салат и отварную рыбу, которые заказала мне Сара. Коля смотрит на меня с нежностью и говорит, обращаясь к Саре:
– Я бы хотел, чтобы Бетси оставалась здесь до родов. Я опасаюсь за ее здоровье. Первые роды в тридцать лет могут быть тяжелыми.
– У Коли чуть не погибла жена и умер ребенок при родах, – поясняю я.
– Я усыновлю ребенка потом, когда вы приедете.
– Коля, мы поговорим еще об этом. Я ведь просила три дня отсрочки.
– Бетси, давай уж сразу все, первая новость мне очень понравилась!
– На этом все хорошее и кончается, – со вздохом говорю я, – Но мы поговорим об этом дома.
Сара спешит на консультацию к больному, но предлагает подвезти нас к Вестминстеру. Мы осматриваем Уайтхолл и заходим в Вестминстерское аббатство. Древние серые камни и бархатная зеленая трава выглядят как всегда очень волнующе. Мы проходим мимо старых надгробий в Уголок Поэтов, читая надписи под изваяниями на могилах, многие из которых нам не знакомы, потом приделом идем к могиле Неизвестного солдата, черно-золотой между двух красных венков.
– Тут совсем рядом – Саус-сквер, где жила Флер Форсайт. Хочешь посмотреть?
– Прямо не верится! – качает головой Коля, оглядываясь, – Конечно, хочу.
Пройдя всю улицу и гадая, в каком доме могла жить героиня Голсуорси, мы идем домой в Челси.
– Ты устала? Садись, я сам приготовлю что-нибудь поесть, ты только командуй. Может, тебе нельзя так много ходить?
– Глупости! В холодильнике есть ветчина. Доставай овощи. Молоко, нет, лучше йогурт. Клубнику, и еще там такой баллончик со сливками. С хлебом здесь проблемы. Есть булочки. Знаешь, мне все время хочется есть, скоро я стану толстой, как слониха.
– Единственное, что меня удручает – это то, что меня с тобой в это время не будет. Я бы так хотел посмотреть на эту слониху! – смеется Коля.
– Может, я прилечу домой повидаться. Давай спокойно поедим, а потом я тебе все объясню.
И я ему все объясняю. И как я была в посольстве в Берне, и что я не могу приехать домой даже в гости, потому что у меня нет гражданства и постоянного места жительства. И что мне предложили в посольстве.
– Черт! Черт! Черт! И здесь нас достают! Когда же это кончится! Бетси, все так безнадежно?
– Да нет, выход есть, – я решаю выложить все сразу, – Вернее – два. Если ты согласен и захочешь, я пойду на сделку, хоть и противно. Второй выход нашли мне здесь адвокаты. Это Алекс, Александр Ферндейл. Он согласен на фиктивный брак, – я рассказываю историю Алекса, – Мы очень подружились, он замечательный человек и очень мужественный. Это ведь так страшно – точно знать, когда умрешь. Я часто с ним встречаюсь, он сказал, что тоскует один. Мы гуляем или ходим в театры, он относится ко мне очень бережно. Знаешь, мне кажется, для него очень важно заботиться о ком-нибудь, опекать в то время, когда он сам уже скоро будет нуждаться в уходе. Это придает ему силы справляться с отчаянием. И еще, он сказал, что у него есть связи и он поможет мне получить работу в Москве в посольстве или еще где-нибудь.
– Бетси, – с отчаяньем говорит Коля, – почему у нас нет прямых дорог!
– Такая уж у нас судьба. Но мы ведь любим друг друга?
– Бетси, мне ведь уже тридцать пять. Я хочу жить с тобой, я хочу, чтобы ты была мне настоящей женой, хочу просыпаться по утрам рядом с тобой и обсуждать, как дела у детей в школе, и куда мы поедем в отпуск, и на что потратить зарплату…
– Кстати, о детях. Ты мне еще ничего не рассказал о Саше, – я быстро перевожу разговор на другое, потому что сердце у меня сжимается от желания испытать все, о чем сказал сейчас Коля.
– Саша живет со мной, перешел в девятый класс, ему скоро будет четырнадцать. Я не знаю, хорошо ли, что он так опережает остальных детей, мне кажется, мы лишили его детства. И отъезд Светланы так на него подействовал. Она тут приезжала, завалила его подарками, но он как-то отчужденно вел себя. Она обиделась, сказала, что это я его настроил. Но жить нам с ним легко. Готовим по очереди, он мне помогает вести хозяйство. Все время спрашивает про тебя.
– Да, мы переписывались, а потом он перестал писать. Чем он интересуется? Где хочет учиться дальше?
– Знаешь, он напоминает мне тебя в детстве, – засмеялся Коля, – Философия, психология, биология и бог его знает что еще. Языки легко даются. Я взял ему учителя по английскому, французский он сам учит, немецкий отказался наотрез учить.
– Ну и правильно, я без него обхожусь. В следующий раз приедешь с ним.
– Бетси, долго мы будем встречаться урывками?
– Как получится. Коля, может, согласиться с КГБ? – я спрашиваю, не сомневаясь в ответе, но все-таки спрашиваю: ему решать.
– Нет, Бетси, потом не отмыться. И они уже не отпустят, – я вижу, что ему хотелось бы сказать: «имеет значение только любовь», и люблю еще больше за то, что он это никогда не скажет, – Я тебя буду ждать, сколько понадобится, хоть всю жизнь.
– Бедные мы, бедные!
Мы сидим рядом, обнявшись. Я трусь носом о его щеку, потом начинаю тихонько целовать, приговаривая:
– Мне еще не верится, что ты со мной. Ты не исчезнешь?
– Я буду с тобой, пока не прогонишь. Тебе не пора лечь и отдохнуть?
– Пора лечь, отдыхать я буду, когда ты уедешь.
– Бетси, – говорит Коля, когда я, выйдя из ванной, снимаю халат, – как ты похорошела сейчас, такая женственная фигура!
– А что, уже заметно?
– Конечно! И как это я вчера не обратил внимания, – он кладет руку на живот и ласково гладит его, – привет, малыш, ты еще не топчешь ножками?
– Нет, – смеюсь я, – еще рано, он родится в ноябре.
– Ив не знает?
– И не узнает. Строго говоря, это произошло через неделю после развода. Это только мой ребенок, – и я смеюсь не без ехидства, мне доставляет удовольствие, что я до такой степени улизнула из-под его ревнивого контроля. Коля, знающий меня, как облупленную, укоризненно качает головой, а потом спрашивает:
– Твой ребенок не будет возражать, когда я буду тебя любить?
– Мы оба будем счастливы!
На другой день мы вместе едем к Алексу. Я замечаю, как они присматриваются друг к другу и, кажется, остаются довольны. Я прошу Алекса помочь показать Коле Лондон. Он возит нас по городу и мы любуемся викторианским Лондоном и современными изысками архитектуры. После того, как мы исколесили весь город на машине, мы начинаем ходить везде пешком, потому что припарковать машину в центре невозможно. Сити и Пэл-Мэл, Гайд-парк и Сент-Джеймс-стрит, Пикадилли и Грин-парк, поздней весной Лондон очарователен для туристов, сами лондонцы уже стремятся на природу. Мы несколько раз ездим в Ричмонд через Хемптон-Корт и подолгу гуляем в парке между огромных дубов на поросших молодым папоротником лужайках. Однажды Коля в изумлении схватил меня за руку: несколько оленей неспешно прошли на водопой перед нами. Их шкуры сияли и золотились на солнце, а поступь была величественна.
– Фантастика! – прошептал Коля.
Я упросила зайти в лабиринт Хемптон-Корта и мы, конечно же, заблудились и долго бродили, ища выход. Я хныкала, что хочу пить, Коля волновался, Алекс подсмеивался и обещал, что вечером служители спасут всех заблудших, прочесывая лабиринт. Но мы все-таки вышли на волю и тут же отправились пить чай.
Все двадцать дней мы провели замечательно. Коля отправляется домой нагруженный подарками, с обещанием, что я приеду осенью. Я знаю, что Коля долго разговаривал с Алексом обо мне, но что они сказали друг другу – я не знаю. Последний его день в Лондоне был очень тяжелым для нас. Мы поняли, что может случиться все, что угодно, и мы увидимся нескоро или не увидимся вообще. Я почти все время плакала, Коля уговаривал и утешал меня, но сам был напряжен и глаза его, когда мы встречались взглядами, были тоскливы. Наконец, он не выдержал:
– Бетси, если ничего не получится с возвращением и работой, я думаю, тебе лучше выйти здесь замуж и не мучаться. Я как-нибудь проживу. Я сам виноват, что женился на Светлане, а потом вовремя не ушел от нее. Ты бы вышла тогда за меня?
– Что теперь говорить об этом. Я тебя всегда уважала за то, что ты не причинял ей боли. Не жалей. Мы еще будем вместе, клянусь тебе! Я что-нибудь придумаю.
На другой день в аэропорту я уже без сил и даже слегка улыбаюсь, наверное, очень жалобно, потому что Коля белеет, когда видит это, а Алекс тревожно на меня поглядывает. Он усаживает меня в машину и везет к себе, где старается развлечь, угощая вином, играет для меня, потом ведет в парк, потом в ресторан ужинать. Я безучастно наблюдаю за его стараниями развеселить меня. В конце концов Алекс делает выговор, напоминая, что я должна заботиться о ребенке и не волноваться.
– Элизабет, дорогая, давай скорее поженимся, и тогда в сентябре ты сможешь навестить родных.
– Да, конечно, давай скорее, – оживляюсь я, – когда можно все оформить?
– Ты не возражаешь венчаться в церкви?
Я в изумлении смотрю на него: – Зачем?!
– Видишь ли, у нас так положено.
Мы действительно венчаемся в церкви, без особой помпы, но пристойно. Я, проникнувшись серьезностью момента и догадавшись, что для Алекса эта женитьба имеет не такой утилитарный смысл, как для меня, и он перед лицом Бога хочет свершить доброе дело – последнее в жизни – и взять меня под свою защиту на всю оставшуюся ему жизнь, – так вот, я советуюсь с Сарой и покупаю себе кремовый костюм, шляпу и перчатки, и с букетом чайных роз выгляжу очень элегантно. Присутствуют еще приглашенные мной миссис Коннор с мужем, Сара и несколько знакомых Алекса. Когда после приличествующей речи священник вопрошает:
– Лорд Александр Ферндейл, берете ли вы эту женщину, Элизабет Ферри, в жены и будете ли жить с ней в горе и радости? – я думаю, что это обычное обращение, принятое для вежливости, но по окончании церемонии к нам подходят поздравлять и меня называют леди Ферн. Когда мы садимся в машину и едем ко мне за вещами, потому что, опять по традиции, мы должны съездить хотя бы в небольшое свадебное путешествие, я замечаю:
– Какой интересный обычай – называть жениха и невесту лорд и леди, в русской традиции их тоже величали князем и княгинею, но это давно забыто.
– Это не то. Ты не знала, что теперь имеешь титул баронессы Ферн? Прости, я не предупредил тебя.
– Но зачем мне титул?! – заволновалась я, – Алекс, а нельзя без титула?
– Нет, моя жена обязательно принимает мой титул. Я барон.
– Но я же не знала! – в отчаянии говорю я, – почему ты не сказал?
– Почему ты так волнуешься? – удивляется Алекс, – Какая тебе разница?
– Потому что я никакая не леди, я правнучка крестьян. Я чувствую себя ряженой. И выходит, что я сама напросилась, господи!
– Но Элизабет, ты смело можешь носить этот титул. Я не рискнул бы опозорить свое родовое имя, предложив его недостойной женщине. Ты воспитана и образованна, а значит, благородна. Ты родишь, может быть, сына, и это будет следующий лорд Ферн, значит, на мне не прервется нить. Страшно быть последним. Так что не волнуйся, леди Элизабет, тут еще неизвестно, кто выиграл!
– Так куда же мы едем? – обреченно вздохнула я.
– В Оксфордшир, там возле Хэмпдена у меня есть дом. Если тебе понравится, мы можем прожить там все лето. В Лондоне жара не так приятна, особенно для беременной женщины.
С трудом выехав из лондонских автомобильных пробок, машина понеслась по дороге. Индустриальный пейзаж вскоре сменился типично английским, хотя справа и слева среди цветущих кустарников и перелесков все время попадались современные коттеджи, но они тоже отлично вписывались в окружающую природу. Дальше дорога проходит по зеленым пастбищам, пахнувшим скошенной травой, мимо старинных деревень и за Хэмпденом, извиваясь, начинает петлять между холмов Чилтернс, кое-где поросших лесом, но чаще – бархатных от травы, пестреющей цветами там, где она не скошена. Дом на холме среди дубов, темный и величественный, виднеется справа от дороги и Алекс указывает на него:
– Этот дом принадлежал Ферндейлам с 1667 года и был пожалован с титулом королем Карлом Вторым. Мой дед продал его, когда налоги задушили большинство старых поместий. У нас остался только дом в деревне, которая тоже тогда была на нашей земле. Вот сейчас за поворотом будет Фернгрин.
Деревня прелестна, освещенная заходящим солнцем, вся в цветущем кустарнике. Некоторые дома даже построены вместе с поместьем в 17 веке, с вкраплениями викторианских построек и домов начала века. Дому Алекса около 200 лет, я, правда, не очень хорошо разбираюсь в архитектуре. За домом большой парк.
Алекс вводит меня в дом, на пороге которого нас встречает пожилая дама с такими колючими и пронзительными глазами, что я невольно ежусь под ее взглядом. Мне сразу становится ясно, что я ей не нравлюсь. Слова Алекса мне все объясняют:
– Элизабет, познакомься с миссис Марш, она ангел-хранитель этого дома вот уже тридцать лет и, я надеюсь, не оставит его своей заботой и дальше.
Ну, все ясно. Миссис Марш знала Анну Ферндейл и осуждает этот брак, а может, боится, что новая хозяйка изменит порядки в доме.
– Пусть леди Ферндейл распорядится, какую комнату ей приготовить, – говорит миссис Марш, обращаясь скорее к Алексу, и не глядя на меня.
– Я думаю, удобнее будет Зеленая комната, миссис Марш. Покажите леди, где ванная и, пока вы все подготовите, мы поужинаем.
Миссис Марш, поджав губы, ведет меня вглубь дома и, поднявшись на несколько ступенек, мы входим через небольшой холл в красивую комнату со старинной мебелью и кроватью под зеленым балдахином. Я снимаю жакет, шляпу и перчатки, сбрасываю туфли на каблуке и с наслаждением потягиваюсь. Я устала за этот день. Миссис Марш с неодобрением смотрит на мои ноги.
– Я сейчас распакую ваши вещи, леди Ферндейл. Вы, видимо, хотите надеть другую обувь?
– Благодарю вас, миссис Марш, я с удовольствием надену туфли на низком каблуке.
– Вы позволите спросить, леди Ферндейл, вы ведь не англичанка?
– Да, я приехала из Швейцарии, но я русская.
Я вижу, что миссис Марш шокирована до предела, но относится она ко мне после этого снисходительней: что с меня возьмешь! Я представляю, что вся деревня будет теперь судачить о том, как бедный Алекс был окручен иностранной авантюристкой более чем сомнительного происхождения. Меня это забавляет, потому что я несколько отстраненно думаю об этом. Я, как калиф на час, пришла и уйду в небытие для этих людей, но я все-таки несколько обеспокоена своим положением и не ожидала, что наш фиктивный брак будет иметь значение для окружающих. В любой стране это прошло бы совершенно незаметно для посторонних, но Англия – это Англия. Лучше бы Алекс был почтальоном или шофером, тогда наш брак наверняка никому не был бы интересен. Все это я говорю Алексу, когда мы сидим за столом.
– Да, возможно, ты права. Традиции еще сильны в деревне, в Лондоне это никого не волнует. А наша семья живет здесь больше трехсот лет. Никому в голову не придет перемывать косточки владельцам Фернхолла, они еще чужаки здесь, всего лишь шестьдесят пять лет.
– Для меня все это звучит, как типичный английский роман. И все-таки, это очень печально.
– Ты имеешь в виду, что они не знают о моей болезни?
– Не только. Они сейчас будут обсуждать твою женитьбу и строить предположения, ведь естественно считать, что мужчина в твоем возрасте женится для продолжения рода. Может, тебе стоило бы подумать об этом, а не связываться со мной, – я тут же жалею, что сказала это: вряд ли у них принято обсуждать такие интимные вещи с малознакомой женщиной, даже если утром обвенчался с ней. Алекс темнеет лицом и сидит некоторое время молча, а потом говорит с внутренним усилием:
– Раньше я вообще не мог об этом думать, свежа еще была рана от потери Анны и дочери, а теперь уже поздно, болезнь зашла слишком далеко, да и рана ведь еще не зажила.
– Я понимаю. Я очень тебе сочувствую, Алекс, и хочу попросить, говори мне о своих чувствах, страхах, желаниях, я постараюсь сделать для тебя все, что смогу. Не за то, что ты мне помог, а просто ты мне очень нравишься. Мне кажется, мы чем-то похожи. Если я смогу хоть немножко скрасить твою жизнь – я буду счастлива.
– Ты очень великодушна, спасибо, – вежливо благодарит он.
– Это не великодушие. Я пока не могу разобраться в своих чувствах, но мне кажется, что мое замужество несло печать греха. Я должна искупить это.
– Ты слишком строга к себе. Насколько я могу судить по твоим рассказам, ты вела себя безукоризненно с мужем.
– Если не считать того, что полюбила другого.
– Знаешь, мне приходит на память в связи с этим одна книга, там говорится, что если боги одаривают человека сердцем и душой, способной тонко чувствовать, то это кроме огромного счастья любви дает еще и чувствительную совесть.
– Это Олдингтон, да? «Все люди – враги». В юности я плакала над ней. Твои слова лестны для меня. Спасибо.
Все пять дней в Фернгрине мы гуляем по парку и окрестным холмам, разговариваем, осматриваем деревню со старинной приходской церковью и, чтобы утолить любопытство жителей, устраиваем чаепитие. Я, несмотря на возражения миссис Марш, пришла на кухню и испекла несколько кексов и бисквитов. Заварить чай миссис Марш мне не дала, свято веря, что чай пьют только в Англии, и я, конечно, понятия не имею, как его заварить. Надо сказать, что мои бисквиты имели большой успех. Среди присутствующих была очень милая пара – учительница местной школы с мужем, приятное впечатление произвел на меня пожилой приходской священник, и совсем уж подарком оказалось присутствие его племянника, профессора истории из Оксфорда, гостившего у дяди. Он узнал от Алекса, что я автор «Жемчужного ожерелья» и «Их взгляда на любовь», и все время сводил разговор к книгам, которые его заинтересовали. Когда же учительница миссис Вильямс услышала от него имя Лиза Ферри, она стала восторженно хвалить мой роман, не подозревая, что его написала я. Алекс, смеясь, представил меня еще раз:
– Лиза Ферри три дня назад стала Элизабет Ферндейл, чем я очень горжусь: в нашем роду, кроме неудавшегося композитора, творческих людей не было, а таких талантливых, как леди Элизабет – подавно!
– Ах, не слушайте его, миссис Вильямс, я всего лишь филолог, пишу я, когда не имею возможности заниматься непосредственно своим делом. Мои статьи по французской литературе читает только узкий круг специалистов.
– Но вам нужно писать романы! – тут же возразила миссис Вильямс, – У вас талант писательницы! Хотя я теперь с удовольствием прочитаю и другие ваши книги.
– Спасибо, мне очень лестно ваше мнение.
Интересно, что еще они будут теперь обо мне говорить?
Возвращаясь в город, Алекс спрашивает, что я решила насчет летнего отпуска в Фернгрин.
– Алекс, если это не нарушит твои планы, то это доставило бы мне удовольствие, хотя, боюсь, что с миссис Марш мы никогда не уживемся, она меня не любит.
– Ты должна ее понять, она почти двадцать лет жила с Анной и любила ее. Мы ведь раньше большую часть года проводили в Фернгрин, поэтому я последнее время бывал тут только в годовщину смерти, они похоронены на приходском кладбище. Мне было страшно жить в этом доме.
– Может и теперь тебе будет тяжело?
– Нет, я спокойно спал ночами, я теперь не так одинок…
А я подумала, можно ли говорить о спокойном сне человеку, ждущему смерть. Какая у него сила воли!
– Алекс, – тихо спросила я, – А может случиться, что диагноз неверен, или ты просто выздоровеешь?
– Нет, девочка моя, я уже чувствую, что это близко.
– Мне очень жаль, – я взяла его руку и прижалась к ней щекой.
Он потрепал меня по волосам и опять положил руку на руль. Подъехав к моему дому, Алекс спрашивает:
– Ты готова уехать дней через пять? И еще, зачем тебе три месяца оплачивать квартиру? Откажись сейчас от нее, а потом, когда мы вернемся, можно найти другую, все равно скоро нужна будет более просторная.
Я киваю головой: – Если ты позволишь пока привезти к тебе книги и картины, то пожалуй, я прерву аренду.
Вечером, устроившись на диване с книжкой, я начинаю размышлять, что я буду делать три месяца в деревне. Нужно взять книги и работать, можно продолжить тему французской поэзии. Я задумываюсь, о чем бы мне хотелось написать, вспоминаю, как писала книгу «Их взгляд на любовь», насколько мне казалась, за редкими исключениями, предвзятой точка зрения мужчин на женщину и ее любовь. И я вдруг понимаю, что больше всего мне хотелось бы написать о своем видении мужчины и его любви. Я бы написала о Сергее, и об Иве с его безумным ревнивым чувством, и конечно о Коле – с восторгом и благоговением, преклоняясь перед его невероятной любовью, и еще – мне очень хочется написать об Алексе. Так что, пожалуй, я не возьму с собой много книг, только для развлечения. Отправив Коле письмо с описанием происшедшего, я собрала вещи, попрощалась с Сарой, заручилась обещанием, что она приедет навестить меня, и мы отправились в Фернгрин.
Дни потекли медленной чредой, жизнь наша была размеренной. Я писала с утра до обеда, потом делала перерыв и мы гуляли. Поработав еще часа два и выпив чаю, мы снова отправлялись бродить по окрестностям, а вечером сидели в гостиной, разговаривая. Чаще всего я просила Алекса поиграть. Иногда он играл свои композиции и они мне очень нравились. Я спросила, почему он сейчас не пишет музыки, и Алекс признался, что бросил это занятие после смерти жены.
– Знаешь, я словно оглох, я не слышу больше музыку внутри себя. Анна была для меня как наркотик, она возбуждала во мне творческие порывы.
– Я слышала, что она была эксцентрична. Расскажи о ней, если тебе не трудно.
– Эксцентричной ее мог считать только истинный англичанин, она действительно не вписывалась в общепринятые представления. Она была как пузырьки в шампанском – весела и подвижна, и «ударяла в нос», если ты понимаешь, что я хочу сказать.
– Да, – засмеялась я, – отличная характеристика. Она была тебе необходима, потому что способна была тебя расшевелить и вы дополняли друг друга.
– Ты права. Без нее я потерял смысл жизни.
Алекс рассказывает мне о жене, об их жизни, разные смешные эпизоды. О дочери он не говорит никогда, и я не спрашиваю. Мне кажется, что эта потеря для него еще более страшная. В доме нет ни одной их фотографии. Однажды я, набравшись храбрости, спрашиваю миссис Марш:
– Я уверена, что у вас храниться хоть одна фотография мисс Ферндейл. Не могли бы вы показать, как она выглядела?
Миссис Марш смотрит на меня таким же колючим взглядом, но потом приносит мне две фотографии. На одной Алекс, совсем молодой и очень обаятельный, стоит у пруда с девочкой лет шести, которая хохочет, показывая смешные молочные зубы с дырками на месте выпавших. На другой – о, на другой прелестная юная девушка с темно-каштановыми волосами и выражением, словно она еле сдерживается, чтобы не рассмеяться. Я сразу вспоминаю слова Алекса о пузырьках шампанского и в памяти всплывают строки из любимых стихов Цветаевой:
Застынет все, что пело и боролось,
Сияло и рвалось:
И зелень глаз моих, и нежный голос…
– О-о-о, – только и могу выговорить я сквозь подступившие слезы, – Иногда я сомневаюсь, есть ли Бог на небе, правда, миссис Марш?
Она смотрит на меня несколько смягчившимся взглядом и спрашивает:
– Вы ведь ждете ребенка, леди Элизабет? – она впервые называет меня по имени, я только киваю головой, – Может, это и примирит его с жизнью!
Тут уж я не выдержала и разрыдалась. Что может примирить Алекса с жизнью, которой у него не осталось! Миссис Марш приносит мне воды. После этого она начинает относиться ко мне несколько иначе, без особой любви, но заботливо.
По пятницам к нам приходят на чай священник Хартнелл и Вильямсы. С Хартнеллом я иногда говорю о религии. Меня очень интересует современная смесь веры и знаний, которые эту веру расшатывают. Мы сходимся на том, что теперь это свод моральных принципов, девиз которых – терпимость к слабостям других и взыскательность к себе. Хартнелл интересуется православием, но тут я ему мало чем могу помочь.
В начале августа из Лондона нам пересылают извещение о разрешении на въезд в Союз по гостевой визе. Я уговариваю Алекса поехать со мной, это развлечет его, разве не интересно побывать в такой закрытой стране, как наша?
– Хорошо, – улыбается Алекс, – Я так привык каждый день видеть тебя, что не выдержу месяц одиночества.
В сентябре, распрощавшись с миссис Марш и отдав распоряжения закрыть дом на зиму, мы летим в Ленинград. Попав в родной город через два года, когда уже и не надеялась, я заплакала. Нас встречает вся семья: родители, сестра, Коля с Сашей. Все окружают меня и начинают ахать, глядя на мой огромный живот. Наконец, я обнимаю смущенного Сашку и говорю ему:
– Помнишь, как ты просил родить тебе девочку, чтобы ты женился на ней? Немного поздновато, но будет девочка, и ты будешь первым претендентом!
В суматохе встречи Алекс оказывается в стороне и с улыбкой наблюдает за нами. Коля подходит к нему поздороваться. Наконец я, оторвавшись от мамы и сестры, вспоминаю, что их всех нужно познакомить. Родители смотрят на Алекса с опаской: что еще им ждать от очередного мужа? Моя крохотная квартирка, конечно, тесна нам, Коля предлагает свою, у них с Сашкой теперь просторная квартира в центре, на улице Чайковского. Все стены там увешаны чудесными картинами современных ленинградских художников, многие из которых были друзьями Светланы. Алекс с восторгом оглядывает их.
Когда мы остаемся вдвоем с Колей, он наконец может обнять меня.
– Вот ты и увидел меня толстой, как слониха, и дальше будешь только смотреть. Жалко!
– Я буду еще обнимать и целовать, – он прижимает меня к себе и вдруг смеется, – Ух, как он толкается! Тоже решил поздороваться!
– Это не он, а она!
– Откуда ты знаешь?
– Мне даже показали ее на телеэкране. Такая смешная страшилка.
– Она будет красавицей, ведь у нее такие красивые родители.
– Я думаю, может она будет счастливей нас?
– Мы сделаем все, чтобы она была счастлива, – обещает Коля.
– Да уж, будущая леди Ферндейл. Знаешь, когда я узнала о титуле, мне захотелось закричать: я хочу обратно! А она привыкнет к этому с рождения. Хотя здесь это не имеет значения. Будь я тысячу раз леди, к тебе я могу попасть только кривыми дорожками.
– Ничего, Бетси, на нашей улице тоже будет праздник!
Весь месяц мы с Алексом ездим по городу и окрестностям. Город привели в порядок к Олимпиаде и он необычайно хорош, Алексу он очень понравился. Бесконечные встречи с друзьями за чашкой кофе и бутылкой сухого вина, наши разговоры обо всем далеко заполночь увлекают его. Мы с Колей с двух сторон по очереди переводим ему, чтобы он мог принять участие в беседе.
Когда мы едем домой, Алекс говорит, что никогда не наблюдал такого удивительного общения и теперь понимает, почему я тоскую и рвусь домой. Он привез меня из Хитроу к себе домой и спросил:
– Ты ведь будешь теперь жить со мной? Я так привык, что ты всегда рядом. Да и за тобой нужно теперь следить, ведь скоро уже?
– Алекс, я не хочу затруднять тебя и нарушать привычный образ жизни. Я справлюсь.
– Я прошу тебя! Мне этого хочется. Хорошо? – он с тревогой ждал ответа и мне пришлось согласиться.
Так я поселилась в доме Александра Ферндейл. Спальня моя выходила в просторный холл второго этажа, напротив спальни Алекса. Еще он предложил работать в его кабинете, но я предпочитала сидеть внизу в холле, где могла попросить Алекса поиграть мне. Подолгу сидеть за работой было уже тяжело, я устраивалась в кресле у камина, Алекс подставлял мне под ноги скамеечку и я, полулежа, обложенная для удобства подушками, сидела, слушая музыку, или мы разговаривали. Однажды я поглаживаю выпирающий живот и вскрикиваю от неожиданности, когда чувствую особенно сильный толчок.
