Текст книги "Спляшем, Бетси, спляшем! (СИ)"
Автор книги: Марина Маслова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)
– Почему ты не дождалась, пока я вырасту?
Я обняла его и попросила:
– Не забудь меня. Я еще вернусь, как раз, когда ты вырастешь. Заботься о маме и Коко, ладно? Люби его за меня.
Прилетели мы в Цюрих и сразу же поехали в Лозанну, где провели неделю, уже настоящую, медовую. Бродили по городу, по берегу Женевского озера, жили в роскошном отеле. Ив баловал меня, заставил купить массу вещей, одежды и белья. На мои протесты заявил, что это мои деньги – за «мой» роман. Все это чуть подсластило горькую пилюлю отъезда. Когда мы, наконец, приехали в Лугано, встречало нас все семейство. За прошедшие почти три года Симона успела выйти замуж, Франческа тоже собиралась и сообщила мне тут же, что за того самого парня, что вышел ей по гаданию, когда они бросали сапоги в Рождество. Мартин стал взрослым юношей, похожим на Ива. Нам тут же заявили, что завтра будет наша свадьба, все уже готово. На другой день, после ночи, проведенной в одиночестве в девичьей комнате Симоны, в которой я останавливалась раньше, меня одевают в прелестное платье – подарок семьи, и мы едем в мэрию, где опять проходит церемония бракосочетания, уже по законам Швейцарской республики. Мэр говорит прочувствованную речь, в которой отмечает заслуги семьи Ферри перед городом и выражает надежду, что и в дальнейшем все поколения и проч… Нас усаживают в коляску, запряженную парой лошадей, всю украшенную лентами и цветами, и мы едем впереди вереницы машин к канатной дороге, где в таком же нарядном вагончике поднимаемся к ресторану. Столы расположены под цветными тентами на зеленой лужайке, все невероятно красиво и сделано поистине с итальянским размахом. Собрались родственники со всей Италии. Я представляю, что эта свадьба влетит отцу Ива в копеечку. Ив говорит, что так положено, он, все-таки – старший сын и наследник. Гости восхищаются моим знанием языка, желают счастья, процветания и детишек. Ив сжимает мою руку и шепчет:
– Спокойно, не слушай их, мы с этим сами разберемся.
Уверенность, что новая жизнь будет лучше прежней, дает мне лучезарное предчувствие осуществленной сказки. Так я и получаюсь на всех фотографиях – сияющая счастьем рядом с влюбленным Ивом. Целую пачку фотографий, запечатлевших все эпизоды этого дня, я посылаю домой с подробным описанием свадебных торжеств. После свадебного обеда Ив ведет меня в наши комнаты и с гордостью ждет похвал, показывая, как он все устроил. Мы сразу выбираем, где развесить привезенные картины и мои портреты, как мы устроимся вдвоем в кабинете, где у кого будет свое рабочее место. Я пододвигаю свой маленький письменный стол ближе к камину, чтобы видеть огонь. Мои книги разложены на полках под рукой. У нас получается очень уютное гнездышко.
Все наши дни заполнены поездками по городу и окрестностям, вечерами я сажусь читать все романы Ива, интересно прослеживать постепенное превращение конъюнктурных бульварных романов в маленькие лирические истории, написанные легким и поэтическим языком. Мне это очень нравится. Я постоянно хвалю Ива, делая небольшие замечания или говоря, как бы я изменила сюжет, чтобы придать большую глубину и остроту происходящему. Я понимаю, что мой муж по-своему талантлив, и горжусь этим. Я не устаю это ему повторять. Любви отдано все остальное время. То, что я люблю любовь, а Ив – меня, очень мне нравится. Я принимаю его поклонение и он счастлив этим. Он признается, что в Сорбонне всегда чувствовал мое «недоступное совершенство ума» и преклонялся перед этим. Мне это кажется сильным преувеличением, но я горда такой оценкой. В общем, наша супружеская жизнь начинается с чудесных открытий друг друга. Конечно, я долго привыкаю к новой жизни, но быт здесь настолько устроен, что очень легко, не напрягаясь, вести наше маленькое хозяйство.
Ив садится писать новый роман. Это история любви, очень трагическая, но с хорошим концом. Мы много говорим вечерами о чувствах и отношениях людей, спорим иногда, потому что мне его толкования кажутся упрощенными. Некоторые эпизоды мы пишем по отдельности и сравниваем потом. Ив всегда признает, что у меня получилось лучше, но добавляет какой-нибудь незначительный эпизод, какую-нибудь деталь, которая и создает настроение момента и становится тем стержнем, вокруг которого вращается все остальное. Этим я не перестаю восхищаться. Я создаю картину чувств, а он – блестящую оправу для них, тот фон, на котором они могут или засверкать или угаснуть. На романе, который мы таким образом пишем, стоит уже два имени: Лиза и Ив Ферри. Кроме этого, я, скоро соскучившись по настоящей работе, начинаю писать о влиянии женского творчества на национальную культуру. Такое влияние оказало эпистолярное и мемуарное наследие француженок в восемнадцатом веке. Благодаря Сергею я знаю о целой эпохе женского литературного творчества в Японии десятого – одиннадцатого веков, когда фрейлины Хэйанского императорского двора писали утонченные и поэтические романы и записки. Взлет женского творчества в России – Серебряный век. Никогда такого количества женщин, проявивших свой талант в искусстве, не было, да и не будет, наверное. О Серебряном веке в русском искусстве я много читала в свое время, помогая Коле в работе над дипломом.
Зимой, конечно, не до таких утонченных занятий, Ив работает с туристами, меня тоже привлекают к работе в отеле. Все англоязычные туристы под моей опекой, все переговоры с туристскими фирмами. Особенно много работы, когда проходят соревнования и чемпионаты. Отель Ферри входит в списки международных лыжных баз. Мне эта работа нравится, я все время в контакте с людьми. Зимой работает вся семья. Симона руководит поставками продуктов, Франческа командует горничными, моя свекровь Лючия помогает вести мужу бухгалтерию. Руководит всем, вникает во все мелочи и работает 24 часа в сутки сам хозяин Макс Ферри. Мартин под присмотром Ива тоже работает на лыжах. Я говорю Иву, понаблюдав за работой Макса:
– Ив, разве ты сможешь заменить отца? Ведь у него такая ответственная работа, и нужно так много знать.
Ив смеется: – Я закончил бизнес-курс и знаю все об управлении отелями.
– Не хвастай. Все знать невозможно.
– Все знать нужно! Хотя я все-таки буду настаивать, чтобы Мартин тоже учился этому. Я не хочу бросать писать. Мы с тобой еще создадим свой шедевр, правда?
Когда поток любителей лыжного спорта иссякает, мы с Ивом опять проводим дни в нашем кабинете. У меня теперь появились свои деньги, заработанные зимой в отеле, кроме того, весь гонорар за последний роман Ив дарит мне, как «музе-вдохновительнице». Когда у меня возникла необходимость работать в библиотеке, я несколько раз съездила в Женеву, но мне еще нужны некоторые материалы из Парижа. Ив предлагает слетать в Париж на первую годовщину нашей свадьбы. Он заодно посещает французские издательства, я работаю в архивах и библиотеке. Вдвоем в Париже мы наслаждаемся всем, чего я была лишена, когда училась здесь. Я хожу по магазинам и могу позволить себе купить все, что мне понравится, мы вечерами сидим в кафе или ресторане, ездим по окрестностям и – о, радость! – бываем на концертах и в Гранд Опера. В Париже я знакомлюсь с родственниками Зинаиды Серебряковой, которые разрешают мне ознакомиться с ее архивом, работаю с записками Зинаиды Гиппиус и читаю, наконец, Дневник Марии Башкирцевой, о котором дома знала только понаслышке. От Ирины Одоевцевой я узнаю о Петербургской поэтической жизни начала века, интересные подробности о жизни Анны Ахматовой и Николая Гумилева. Богатейший материал собран в Сорбонне о Глебовой-Судейкиной, которой Ахматова посвятила «Поэму без героя». Лавина сведений о женщинах Серебряного века обрушивается на меня. В Париже есть произведения, сведения и имена, которые раньше попадались мне лишь в каких-нибудь литературоведческих статьях. Впервые я читаю прозу Евдокии Нагродской, стихи Мирры Лохвицкой и замечательные стихи Елизаветы Дмитриевой, из которой Макс Волошин создал великую мистификацию: прекрасную и загадочную Чарубину де Габриак. Я чувствую, начатое мной маленькое эссе обрастает таким количеством материала и исторических подробностей эпохи расцвета женского творчества, что получается книга.
Все лето я пишу, отвлекаясь только на помощь Иву и ежедневные прогулки в горы. В горах мы находим чудесные местечки, где кончается граница лесов и начинаются альпийские луга. Красота природы так завораживает меня, что я могу, замерев, рассматривать прелестные куртинки лиловых альпийских колокольчиков среди камней, или нагромождения скал, чуть дымящихся в мареве нагретого воздуха. Он здесь так прозрачен и чист, что видно далеко-далеко. Снежные вершины Альп кажутся еще белее на фоне удивительно синего неба. Все это каждый раз удивляет меня совершенным неправдоподобием, как фантастический пейзаж. Мы берем с собой бутерброды, бутылку вина и устраиваем пикник, который кончается всегда объятиями. Мы долго лежим на подстилке, подставляя обнаженные тела солнцу. Горный загар очень сильный, мое тело становится ровного бронзового цвета, а волосы, которые я теперь чуть осветляю на концах, выгорают. Ив зовет меня горной феей. Он по-прежнему влюблен, и его обожание доставляет мне такое чувство блаженной уверенности в своей исключительности и значимости, что я действительно ощущаю себя счастливой. Это было недолгое время любви и гармонии между нами, позднее я сполна оценила это.
Кое-какие материалы мне нужно было получить из Москвы и Ленинграда. Я начинаю переписку с Колей, он помогает мне, чем только может: присылает томик воспоминаний Анастасии Цветаевой и письмо от нее с бесценными сведениями о сестре. Марина Цветаева, которую я всегда боготворила, становится вместе с Анной Ахматовой центральной фигурой русской части моей книги. Наша переписка начинает носить более общий характер, мы пишем друг другу о себе, своей работе, своей жизни. Я знаю все, что происходит без меня в Ленинграде. Мне пишут сестра, Светлана, Елена и Сашка. Он пишет мне много о Коле. Я знаю от него, когда он болеет, когда он ссорится со Светланой или когда у него неприятности на работе. Коля, как историк искусства, прекрасно знающий период конца 19 – начала 20 века, не может себе позволить серьезно заниматься любимой темой. Оценка «упаднического» направления «Мира искусства» должна иметь весьма определенный характер. Его статьи лежат в ящике стола. Я его хорошо понимаю. Я сама сдерживаю себя, когда пишу русскую часть книги: я хочу быть лояльной, хотя очевидно, что революция уничтожила феномен творческого взлета русских женщин, разорвав жемчужное ожерелье, а остатки втоптав в навоз.
Ив немного ревнует к моим занятиям, стараясь всегда отвлечь меня и соблазнить совместной работой над его романом. Но зимой по вечерам я все-таки заканчиваю книгу и предлагаю ее к изданию. Она выходит в Женеве после Рождества на двух языках, итальянском и французском, и сразу после этого – во Франции и Англии. Весной, когда я собираюсь первый раз ехать домой навестить родных, мне поступает предложение перевести книгу на японский язык. К моему глубокому удивлению, меня приглашают прочитать лекции в феминистских организациях Франции и Англии, но я откладываю все на август и еду домой. Мысленно я всегда считала «домом» Ленинград.
Господи, я чуть не плакала, выходя из самолета. Как я соскучилась по дому, по нашей дурной жизни, которую мы всегда считали счастливой, да она такой и была: мы думали, что хотели, на последние деньги покупали билеты в театр, разговаривали и спорили ночами до рассвета за бутылкой сухого вина – мы внутренне всегда были свободны. А все наши бытовые неурядицы тогда, по молодости, не стоили выеденного яйца, и благополучие считалось предосудительным. Теперь я, благополучная жена состоятельного человека, обожаемая им и получившая возможность заниматься любимой работой так, как всегда хотела, стояла у таможенного контроля, и рыдания подступали к горлу от предвкушения того, что я почти не имела там: общения с моими дорогими людьми. Я опять мечтала сесть всем вместе за столом на кухне за бутылкой вина и говорить, говорить, обсуждать то, что никому в Швейцарии не придет в голову обсуждать во время вечеринки…
Я бросилась в объятия сестры, расцеловала мою подросшую племянницу, лепечущую приветствия сквозь букет ранних ромашек, которые она, зажав в кулаке, не хотела отдавать мне, несмотря на уговоры матери. Мы едем на Васильевский и останавливаемся на Стрелке. Я выхожу из машины и стою на моем любимом месте, где видна вся панорама Петропавловки и Зимнего дворца, и Нева широка и спокойна, отражая золоченый шпиль.
– Как Елена? – спрашиваю я, когда мы проезжаем мимо знакомого дома.
– Она ждет тебя. Знаешь, она ведь уже бабушка, у нее внук, но она еще его не видела, – и сестра переводит разговор на другое, – Как твой муж, все еще любит тебя?
–«Все еще»? Ты думаешь, что это может закончиться?
– Поверь моему опыту. Фейерверк не может длиться вечно.
– Ты ворчишь, как желчная старуха. Сейчас я развеселю тебя подарками.
И мы начинаем увлеченно болтать о тряпках.
К вечеру я собираюсь к Елене, привожу себя в порядок и варю кофе, но звонок в дверь отвлекает меня от плиты. Я открываю дверь и висну на шее у Коли.
– Коко, дорогой, вот и ты! – говорю я, поднимая к нему лицо.
Наш поцелуй длится долго-долго. Он не может оторваться от меня, мне тоже этого не хочется.
– Лиза, у тебя что-то горит на кухне, – его настойчивый голос возвращает меня в действительность из мгновения двухлетней давности.
– Это кофе! – я не делаю попыток оторваться от него и навести порядок на кухне, – Поцелуй меня еще!
Он целует мое лицо короткими нежными поцелуями и несколько раз – полураскрытые губы.
– Пошли спасать кофе. И еще – я голодный после работы.
– Ну, я не знаю, что есть в холодильнике, сестра что-то купила.
– Я забежал в «Европейскую».
– И эклеры есть?! – я в восторге, – Пир души!
Я варю свежий кофе, наливаю в чашки, пододвигаю Коле тарелку с бутербродами, сама беру эклер и в следующую минуту нос и губы мои в сахарной пудре.
– Бетси, ты делаешь это нарочно! Ты ведь уже большая девочка! – он внимательно смотрит на меня, – Хотя ты сейчас, как никогда, похожа на девочку. Ты молодеешь.
– Легкая жизнь, – легко соглашаюсь я, – Хотя я очень много работаю. Я привезла тебе наши книги. Они, правда, на французском, но моя – в английском переводе. Я тебе потом расскажу. Да, знаешь, меня теперь записали в феминистки, осенью поеду читать лекции в Лондон. Я – и в синих чулках, представляешь?! – я говорю это, а сама подставляю ему лицо и он, вздыхая, вытирает его.
– Ты какая-то чужая. Что в тебе изменилось? Раньше у тебя было очень одухотворенное выражение и очень печальное, что ли. А сейчас словно маска, очень красивая, но непроницаемая.
– Там никому моя душа не нужна. Там нужна молодость. Сплошной сыр.
– Что-что?
– Ну, чиз. Знаешь, когда фотографируют, говорят: скажите «чи-и-из!» Значит – улыбнитесь.
– Как тебе там живется?
– Ты знаешь, очень неплохо. Когда мне нужны материалы для работы – я еду в Женеву или Париж. Писать могу о чем угодно. Нет проблем. Хотя все стремятся найти тему для бестселлера, то есть обреченную на успех.
– Я не про то, – останавливает Коля.
– А… Сначала было интересно. Потом тоскливо. Домой все время хочется. Господи, как я по вас скучаю!
– А муж?
– А муж – он только в постели. Днем это соавтор или партнер по бизнесу. Мы написали три романа, последний – почти целиком я сама. Жаль, что ты по-французски не читаешь. Я тебе здесь переведу. Пишем мы на разных языках, Ив по-итальянски, я – на французском, мне так проще. У кого лучше получилось, тот текст и оставляем за основной.
– Бетси, ты опять не о том. Ты счастлива?
– Я устала любить любовь, Коля. Я хочу любить кого-нибудь.
– А его?
Я пожимаю плечами: – Я люблю его любовь ко мне. Вернее – его страсть ко мне, его вожделение. Это не такая любовь. Не знаю, я наверное очень требовательна? С Сергеем я не была такой. Я не получала сотой доли того, но я так его любила, что прощала все. А с Ивом – наоборот. Знаешь, там я об этом не думаю, – и я легкомысленно машу рукой, – Ну что, пошли к Елене?
Я беру сумку с подарками и мы едем к Тучкову мосту. Этот дом не переменился. Все так же доброжелательно они меня встречают, так же вкусен чай в китайском фарфоре. Расцеловавшись с Еленой и Иваном Семеновичем, я поздравляю их с внуком. Елена машет рукой.
– Ах, Лизочка, Сережка был у нас зимой и признался, что ни о чем так не жалеет, как о том, что потерял тебя. Что-то не сложилось у них. А ты? Ты счастлива?
Опять рассказываю о своей работе, о наших с Ивом романах, о приглашении в Англию, о том, что мою книгу переводят на японский язык… Когда мы выходим в белую ночь, я прошу:
– Давай погуляем еще? Так соскучилась по этому! – я делаю широкий жест.
Мы бродим по набережным, я впитываю в себя эту белую ночь, родной пейзаж, который мне иногда там снился.
– Боже, как я могла жить без этого!? – шепчу я в удивлении.
Все два месяца я целыми днями хожу по городу и не могу налюбоваться. Вечерами мы собираемся за кофе и бутылкой сухого вина и говорим обо всем. Примчавшаяся из Сосново Светлана бросается меня обнимать. Перебивая друг друга мы говорим обо всем, что произошло с нами. Встреча с Сашкой очень трогательна. Ему уже десять лет и он перешел в шестой класс. Сперва он подходит ко мне очень сдержанно, как взрослый, но я раскрываю объятья и он влетает в них, восторженно крича:
– Bon jour, madame Бетси!
– Mese`, как вы выросли!
Весь зардевшись, он рассматривает мои подарки: набор маленьких гоночных автомобилей, кроссовки, которые здесь еще не вошли в моду, спортивный костюм, маленький магнитофон с наушниками. Я потихоньку благодарю Сашу за письма и обещаю, что в этом году на Рождество он обязательно приедет ко мне в гости.
Собравшись втроем с сестрой и Светланой, мы делимся женскими новостями и секретами. Я рассказываю о своей жизни с Ивом.
– Какая ты счастливая, Лиза. Как он тебя любит! – подводит итог Светлана.
– Да, – вздыхаю я.
Когда я здесь – вся жизнь там, вся любовь Ива кажутся какими-то нереальными, словно цветное кино. Здесь я пережила самые сильные чувства, здесь все люди, которых я люблю и все, кто любит меня. Здесь мужчина, для которого я составляю смысл жизни, и эта жизнь проходит вдали от меня. Пусть это эгоистично, но я, вернувшись, осознала, как мне не хватало эти годы Коли. Как мне не хватало наших разговоров и молчания, когда и без слов понятно все, что мы могли сказать друг другу. Чем ближе подходил день отъезда, тем сильнее охватывала меня тоска. Коля сразу замечает перемену.
– Вот теперь ты стала прежней Бетси, – сказал он мне, проводя кончиками пальцев по бровям, вокруг глаз, спускаясь вдоль щек к губам.
– Неужели так заметно, что я опять затосковала?
– Нет, ты опять стала одухотворенной.
– Как мне тебя не хватает, Коко! – тихо жалуюсь я, взяв его руку и прижимаясь к ней лбом.
– Ты всегда можешь вернуться, но мне кажется, что это не повод, правда? – спокойно говорит он, легко похлопывая по плечу, – То что тебе не хватает старого друга, не должно мешать в выборе пути. Все, что ты сказала мне о любви в первый день – тебе нужно хорошо подумать об этом, может ты не права, Ив все-таки очень тебя любит и это нужно уважать.
– Как ты смешно говоришь – уважать! А ты? Ты все-таки тоже меня любишь? Как быть с тобой? Тоже уважать?
Коля глубоко вздыхает.
– Бетси, не будем говорить обо мне. Я сам выбрал эту жизнь. Разве ты не уважала мои чувства все эти годы?
Я вдруг села и расплакалась. Коля обнял меня за плечи и гладил по волосам, пока рыдания не перешли во всхлипывания.
– Мне тоже иногда так хочется зарыдать!
– Тогда давай плакать вместе!
Мы сидим на диване, обнявшись, пока я не успокаиваюсь полностью.
Улетаю я в проливной дождь, словно город тоже плачет при расставании. Я приеду через год! Этот год несет столько заманчивых обещаний, интересной работы и увлекательных поездок – будет чем заняться, чтобы пережить его до следующего возвращения домой. Ив встречает меня в Цюрихе и мы опять едем в Лозанну. Как два года назад, мы проводим счастливую неделю на берегу Женевского озера. Ив наблюдает, с каким наслаждением я плаваю, и обещает, что следующим летом повезет меня в Италию на средиземноморское побережье. Дома я включаюсь в работу, помогая закончить роман, начатый без меня.
Через две недели я еду в Лондон. Встречи с членами феминистской организации меня необыкновенно заинтересовали. Я представляла себе этаких воинствующих старых дев и брошенных жен, истерически доказывающих миру и себе, что они отлично проживут без мужчин, но мои слушательницы имеют прекрасное образование, интеллигентны и интересуются, прежде всего, местом женщины в мире, как самостоятельного и отличного от мужчины по психофизиологии существа. Врачи, социологи, адвокаты, психологи, они занимались самостоятельными исследованиями в этой области. Наши беседы, в которые очень быстро переходила моя лекция, были интересны и содержательны. Иногда они ставили меня в тупик, иногда давали более точное и расширенное толкование моим выводам. На прощание я сказала, что теперь написала бы свою книгу по-другому. С двумя дамами мы очень подружились, одна была психологом, другая – социальным работником. Обе старше меня, очаровательные женщины, очень разные в жизни и судьбе, но похожие складом ума, они натолкнули меня на новую тему: женщина в любви глазами писателя-мужчины и женщина-писатель о любви. Для этого я должна была заняться основами психологии. Сара Фергюссон дала целый список литературы, которую нужно было прочесть прежде всего. С тех пор мы переписывались, сначала только по интересующей меня теме, но постепенно начали писать друг другу о себе. Вскоре Сара знала обо мне все. Ее суждения обо всех этапах моей жизни сначала изумляли категоричностью и нелицеприятными оценками, но на мою возмущенную реакцию Сара ответила, что я занималась всю жизнь самообманом, как гусыня пряча голову под крыло, боясь разобраться в своих чувствах и оценить чувства окружающих мужчин. Но я еще не готова сделать это. Так и пишу Саре: я боюсь того, что может открыться передо мной, как готовой разверзнуться у ног бездны.
Вскоре Ив начинает проявлять недовольство самостоятельной работой, которой я все больше увлекаюсь. Ему не нравится, что я все меньше времени уделяю совместному творчеству. Наши разговоры о любви часто теперь кончаются спорами, когда я говорю ему, что чувства героинь его романов слишком однобоки и отражают только личные представления о том, что должна чувствовать женщина. Это приводит его в раздражение. Зимний сезон, когда мы работаем в отеле, несколько разряжает обстановку, но ненадолго. Я начинаю замечать, что Ив чаще заходит в центральное здание отеля, где я работаю. Он словно наблюдает за мной. Потом по вечерам он начинает сначала шутя, потом все более серьезно и горячо упрекать, что вокруг меня всегда много туристов, что мужчины по всякому поводу и без повода обращаются ко мне с разными вопросами. Сначала это забавляет, я не прочь даже пококетничать, замечая Иву, что его жена пользуется вниманием мужчин, но наконец это начинает надоедать.
– Ив, будь серьезней, – пытаюсь я урезонить его, – Я совершенно равнодушна ко всем этим мужчинам. Я просто выполняю свою работу.
Но Ив не слушает никакие доводы:
– Поклянись, что ты любишь только меня!
– Клянусь, что никого больше я не люблю!
Ив не замечает двусмысленности моего ответа. После таких легких ссор Ив всегда очень трогательно просит прощения за свои подозрения, делает мне подарки и примирение в постели обычно бывает необыкновенно страстным. Так проходит зима. В конце сезона разражается грандиозный скандал. Английский горнолыжник, который приехал тренироваться перед чемпионатом, всерьез увлекся мной. Привлекательный блондин с очень мужественным лицом, загорелым и обветренным, на котором светятся серые умные глаза, старается после тренировок попасться в поле зрения, приглашает в бар или в ресторан, и на все объяснения, что я на работе и не могу поощрять излишнее внимание клиентов, просто не обращает внимания. Я чувствую, как начинает закипать Ив, и стараюсь как-то сгладить ситуацию, не дав развиться скандалу. Он все-таки происходит, но уже после отъезда англичанина. В день, когда он выезжает из отеля, расплатившись по счетам, он подходит ко мне и приглашает в ресторан.
– Мадам, я теперь не ваш клиент. Не будьте так жестоки. Я всего лишь прошу вас провести со мной два часа на глазах у всех посетителей ресторана, это вас не скомпрометирует.
Я понимаю, что отказавшись, теперь выглядела бы смешной. Пришлось согласиться. Ива я смогла предупредить уже перед вечером на трассе, где он работал с группой юнцов, за которыми нужен был глаз да глаз. Он буркнул: «Хорошо» и помчался догонять их, несущихся со свистом и криками прямо на деревья. Я понимаю, конечно, что это тоже внесло свою долю в его раздраженное настроение. Вечер начался прекрасно, мой визави, Томас, оказался интересным собеседником, и мы с удовольствием разговаривали за ужином, рассказывая друг другу, чем занимаемся, когда он не тренируется, а я не работаю в отеле. Узнав о моих книгах, он клянется все их прочитать, а потом начинает расспрашивать о моей жизни до замужества. Услышав, что я тоже катаюсь на лыжах, Томас жалеет, что не знал этого раньше. Я замечаю, что в любом случае трассы у нас разные и не пересекаются.
– Очень жаль, – огорченно говорит он, – я хотел бы скользить с вами по одной лыжне!
Мы мило болтаем, немного танцуем, я вижу, что он сдерживает себя, чтобы не казаться навязчивым, мне это очень нравится. Наверное, девушки на нем так и виснут, с его-то внешностью киногероя, но он понимает, что со мной он не может позволить себе лишнего. Мы выходим из ресторана и садимся в вагончик канатной дороги. Я вижу, что там уже сидит Ив с очень напряженным лицом. Я улыбаюсь ему и продолжаю разговаривать с Томасом. Спустившись к отелю, он спрашивает, не хочу ли я покататься в санях и заодно проводить его в аэропорт, но я отрицательно качаю головой.
Я иду домой и там-то происходит первый серьезный скандал в нашей жизни. Самое мягкое, в чем Ив меня упрекнул – это в том, что я осенью в Лондоне специально договорилась с Томасом встретиться в Лугано. Сначала мне было смешно, потом я пришла в ужас от буйной фантазии и святой веры в то, что все бредовые предположения есть свершившийся факт. Никогда в жизни я не видела такой бешеной ревности. Я растерялась, что послужило для Ива признаком смущения, виновности и раскаяния. Полночи я убеждала его в беспочвенности подозрений, а он обрушивал на меня все новые упреки. Наконец, я выставила его за дверь спальни, потому что безумно устала и хотела спать. Утром я ушла на работу, пройдя на цыпочках мимо Ива, спящего, не раздеваясь, на диване. Мне было тогда его очень жалко. Я решила, что причина ревности в том, что он чувствует недостаток моей любви и страдает от этого. Опять мой характер сыграл со мной шутку, и я взяла вину на себя. Сара, которой я все описала, ответила только: «Мне тебя жалко. Не допусти, чтобы жизнь твоя по собственной глупости превратилась в ад» Днем Ив опять застал меня окруженной туристами, которым я, улыбаясь, объясняла, какими услугами они могут у нас пользоваться..
В моем кабинетике, схватив меня за плечи и встряхивая, он шипит:
–Ты улыбаешься каждому мужчине, который приближается к тебе!
– Ив, не мешай мне работать. Я обязана улыбаться всем, тебя ведь этому учили.
Он выскакивает за дверь. Вечером я сразу предупреждаю – второй ночи скандала я не выдержу, лучше сразу разойтись по разным комнатам. Я сажусь к письменному столу, Ив ходит кругами по комнате. Вдруг я чувствую его губы на своей шее.
– Лиза, я дурак, прости меня!
Он падает передо мной на колени и, обняв за талию, начинает целовать со все нарастающей страстью, тянет со стула, и мы уже катаемся по полу, захлебываясь в экстазе обладания друг другом. На другой день он дарит мне кольцо с бриллиантом. Его извинения и раскаяние искренни и трогательны.
– Лиза, ты же не думаешь, что я верю в твою измену! Мне просто невыносима мысль, что кто-то еще может наслаждаться улыбкой и теплотой, которые ты так бездумно раздаешь.
– Ив, я раздаю их строго дозировано и для пользы дела, – уверяю я, не очень-то надеясь на его благоразумие. И правильно делаю: это первая, но не последняя вспышка ревности.
Когда сезон окончен, Ив убеждает писать только с ним:
– Я ревную к твоей работе, в которой мне нет места.
– Но я должна закончить книгу, – пытаюсь защищаться я, – Ив, не будь ребенком. Не можешь же ты требовать от меня каждую минуту моей жизни и все мои мысли!
Я, сама того не ведая, заронила в него зерно того кошмара, котором обернется наша жизнь в скором будущем. Единственным приятным эпизодом этой зимы был приезд ко мне Светланы с Сашкой и моей сестры. Первое, что я говорю Светлане при встрече: «Какое счастье, что вы приехали без Коли. Ив ревнует меня к придорожным столбам!»
– Ну, вот ты и узнала, что это такое!
– Светлана, я до сих пор не понимаю, почему человек, который очень любит другого, вдруг сходит с ума и начинает мучить его.
Но больше мы об этом не говорим. Я выкраиваю время, чтобы покататься с Сашкой на лыжах, устраиваю катанье на санях, Сашка получает кучу подарков на Рождество. Бал их просто ошеломляет. Сашка тоже в костюме благородного разбойника, и его невозможно оттащить в постель. Целыми днями он возится в снегу с сенбернаром Дигги. Светлана рисует отель, горы, покрытые еловым лесом, одну акварель, очень удачную, она дарит Максу, и он вешает ее у стойки администрации. Он очарован Светланой, ее светлыми кудрями и ямочками на щеках. Мы договариваемся, что к лету она подготовит картины к выставке-продаже, которую мы устроим здесь в отеле. Макс галантно предлагает развесить картины в большом центральном холле.
До лета у Ива было еще несколько вспышек ревности. Безобразные сцены всегда заканчивались уверениями в любви и искренней нежностью. Я не могу сомневаться в том, что он и правда сильно меня любит. Когда приходит время ехать домой навестить родственников, он полон решимости сопровождать меня, но я в ужасе от перспективы таких же скандалов. Я хочу отдохнуть. После длительных споров и упреков мы приходим к компромиссу: я еду одна, но только на месяц. Последняя ссора происходит прямо перед отъездом.
– Ты рада скорее уехать к любовнику! – кричит мне Ив.
– У меня нет любовников, – бесстрастно парирую я.
– Ах, ну прости меня, я все время боюсь, что ты меня променяешь на кого-то другого.
