Текст книги "Спляшем, Бетси, спляшем! (СИ)"
Автор книги: Марина Маслова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)
4. Второй брак
Я подозреваю, что Светлана поговорила с Еленой, потому что та вдруг предлагает мне поехать в Москву, чтобы там встретить Ива. Прямо накануне сессии я бросаю своих студентов на три дня и уезжаю. Оставив вещи у старенькой родственницы, у которой всегда останавливаюсь в Москве, я начинаю разыскивать группу туристов из Швейцарии, поднимаю на ноги Интурист, и наконец мне сообщают, в какой гостинице они живут и их маршрут. Не дожидаясь их возвращения, я еду в Третьяковскую галерею, и там, на глазах у всех посетителей, Ив хватает меня на руки и кружит по залу. Я так рада его видеть, что даже не сопротивляюсь. Все с интересом наблюдают за этим. Я, смеясь, прошу поставить меня на пол и, подойдя к экскурсоводу, спрашиваю нет ли тут какого-нибудь укромного уголка, потому что мы не виделись полтора года и нам не до живописи. Молодая женщина очень сочувственно к этому относится и показывает, как пройти к служебным помещениям, отделенным бархатной портьерой. Прямо за портьерой Ив заключает меня в объятья и мы целуемся, как в рождественскую ночь.
– Ив, ты меня еще не забыл? – смеюсь я.
– Я хочу тебя еще больше. Ведь ты теперь свободна? Какое счастье! – и он опять принимается меня целовать.
Следующие два дня мы проводим вместе, разъезжая по экскурсиям, часть туристов, говорящая по-итальянски и по-французски, охотнее общается со мной, чем с переводчиком, знающим немецкий и английский. Ив уже всем сообщил, что приехал свататься, и нас очень деликатно стараются оставить наедине, где только можно. Когда мы садимся в «Красную стрелу», оказывается, что у нас купе на двоих. Закрыв за собой дверь, я говорю:
– Ив, не думаешь же ты…
– Думаю, – перебивает он меня, – Я думаю сделать тебе нескромное предложение, и надеюсь, что теперь у тебя нет причин отказывать, – он начинает меня раздевать, приговаривая, – Вот наконец я увижу тебя такой, как ты есть. Каждый раз, когда я писал любовную сцену, я представлял тебя и описывал все, что мысленно делал с тобой. Мне сказали, что я стал лучше писать.
Я начинаю смеяться: – Значит, я стимулирую твой творческий процесс?!
– Ты стимулируешь меня! – шепчет он, отрываясь на минутку от поцелуев.
Этой ночью мы почти не спим.
Утром, не выспавшаяся, но с новым чувством внутренней свободы и уверенности, я иду в университет, потом разыскиваю в Институте этнографии Колю. Он смотрит на меня, разглядывая, словно впервые.
– Бетси, ты светишься изнутри. Что с тобой?
– Разве так заметно?
– Мне – очень.
– Знаешь, я впервые за это время забыла, что со мной произошло. Я живу только сегодняшним днем.
– А что у тебя на сегодняшний день?
– Приехал человек, который два года твердит, что хочет быть со мной, что я нужна ему. Понимаешь, я, брошенная за ненадобностью, оказывается, кому-то нужна!
– Но ведь ты нужна нам всем!
– Ах, это не то. Я нужна ему, как женщина. Вчера мы провели вместе ночь в «Красной стреле» – представляешь? – и он говорит, что хочет на мне жениться, – я в каком-то изумлении подняв брови, смотрю на Колю.
– Бетси, ты будешь счастлива с ним?
– Счастлива? Не знаю. Я не люблю его так, как любила Сергея. Но он твердит, что любит меня. Я хочу попробовать жить наоборот.
– Как это?
– Ну, раньше сильнее любила я, может, когда сильнее любят меня – тоже хорошо? По крайней мере, это так приятно!
– Бетси, я желаю тебе счастья!
– Может быть, я и буду счастлива? Можно, мы придем сегодня к вам? И еще, Ив живет в гостинице Интуриста…
– Ты хочешь взять ключ? – Я киваю головой, – Надолго он?
– На пять дней.
– Господи, а что же потом?
– Коко, я ведь еще замужем, ты знаешь. Я обещала еще год не разводиться.
– Ты ничего не обещала. Что же будет?
– Не знаю, мы еще не говорили об этом. И вообще, проблем много. Какая разница!
Он обнимает меня за плечи и притягивает к себе, мы стоим несколько секунд, прижавшись друг к другу, положив голову на плечо.
– Коко, – шепчу я, – С тобой так хорошо всегда…
Он отстраняет меня и треплет по волосам.
– Мне нужно работать, Бетси. Приходите вечером, – он садится к столу и склоняется над книгами.
– До вечера, Коко!
Я иду на встречу с Ивом.
– Ты спала? – шепчет он, целуя меня куда-то возле уха, – Я проспал в автобусе всю экскурсию.
– Мне не так повезло, – улыбаюсь я, – Я не могла спать на занятиях перед студентами. Я думаю, что сегодня, когда мы ляжем в кровать в квартире, ключ от которой я только что получила, я спокойно высплюсь.
– Черта с два, моя дорогая! Придется все-таки спать на занятиях.
– Сегодня я познакомлю тебя с Николя, его женой и с моим самым любимым мужчиной.
– Это еще кто? – ревниво интересуется Ив.
– Увидишь!
Когда мы входим в мастерскую, Сашка бросается мне на шею с криком:
– Бон жур, мадам Бетси!
– Вот этот мужчина вне конкуренции, мы только ждем, когда он подрастет. Он дал слово, что женится на мне. Бон жур, мсье Саша!
Ив знакомится со Светланой и Колей. Светлана тут же интересуется, понимает ли Ив по-русски. На мой отрицательный жест она говорит:
– Он чем-то напоминает мне Колю. Обаятельный парень.
– Это комплимент Коле? – смеюсь я.
Ив вопросительно смотрит на нас и я говорю, что Светлана считает его обаятельным. Он тут же галантно целует ей руку. Мы сидим за столом, который Светлана накрыла, как на праздник. Она вся светится. Я знаю, что у нее иде-фикс пристроить меня и тем самым завладеть Колей полностью. Я перевожу вопросы и ответы, которые Коля и Светлана обрушивают на Ива. Колю интересует Ив, Светлану – жизнь за границей. Наконец, Коля выясняет, что Ив немного говорит по-английски, и они о чем-то тихо говорят, пока мы со Светланой убираем со стола.
– Лиза, бери его, он просто прелесть, – тихо уговаривает она, поглядывая на Ива, – А какой высокий! Вот уж будет на руках носить! А как в постели? Ты выглядишь такой удовлетворенной!
– Ну, – смеюсь я, – Если постелью с натяжкой можно назвать вагонное купе – тогда выше всяких ожиданий.
– Неужели лучше Мити? – всплескивает руками Светлана.
– Митя вне конкуренции! – я задумываюсь, – Нет, тут другое. Ему кажется, что он влюблен, и это придает особую прелесть.
– Да, я знаю, у нас так было, пока ты не приехала. Вернее, пока… Ну, ты знаешь.
– Светлана, когда ты успокоишься?
– Когда ты уедешь с мужем в Швейцарию.
– Ну что ж, придется, – вздыхаю я, – Если он меня возьмет, когда узнает, что я рожать не могу.
– А ты не говори! – советует Светлана, – прикинься дурочкой.
– Я так не могу.
Когда мы приезжаем в Колину квартиру, заехав в Елисеевский магазин за продуктами на завтрак, Ив не дает мне сказать ни слова. С его ласками и поцелуями я выбрасываю свои проблемы из головы. Утром, еле проснувшись, жалуюсь:
– Все пять дней в таком режиме я не выдержу. Сегодня беру тайм-аут. Приходи ко мне в гости, но и все.
Ив пытается возражать, обещая, что даст выспаться, но что-то не верится. Позавтракав, мы едем прямо в университет, у меня последнее занятие перед экзаменом. Я знакомлю Ива с моими студентами и пока я ставлю последние зачеты, остальные окружают и расспрашивают его о чем-то. Я слышу только хихиканье и возгласы восхищения, ведь у меня в основном студентки.
– О чем вы говорили? – интересуюсь я потом.
– О тебе.
– И что же ты им рассказывал?
– О том, что ты была самая серьезная студентка в Сорбонне. И как ты привезла на Рождество с собой несколько килограммов книг, и как целовалась со мной после бала.
– Ив, ты невозможен! – сержусь я, – Про меня и так ходят истории на факультете.
– Ничего, дорогая, мы дадим им повод говорить еще больше! – обещает Ив, закрепляя это поцелуем.
Мы гуляем по набережным, сидим в Румянцевском садике, потом идем пешком домой. Елена и Иван Семенович, владеющие английским, сами знакомятся с Ивом. Я замечаю, что Елена присматривается к нему. С моей помощью беседа идет оживленно. Вдруг Ив встает и объявляет:
– Лиза, перед твоей семьей я прошу тебя стать моей женой.
И он достает кольцо, собираясь надеть его мне на палец. Спрятав руку за спину, я быстро перехожу на итальянский:
– Ив, сядь, пожалуйста, и послушай. Я хочу внести ясность. Я не могу выйти за тебя по нескольким причинам. Первая – я еще год не могу оформить развод с мужем. Вторая – я не смогу родить тебе ребенка. Правда, врачи говорят, что это поддается лечению, но ничего не гарантируют. Давай больше не будем говорить об этом.
– Нет уж, давай поговорим, первый и последний раз, – с улыбкой спокойно говорит он, – Во-первых, я все это знаю, твой Николя мне все рассказал и просил быть с тобой бережным. Во-вторых, я буду ждать тебя, сколько ты скажешь. А вот теперь не будем больше говорить об этом. Иди ко мне.
Я стою неподвижно.
– А как же дети?
– Лиза, я люблю тебя. И есть надежда на лечение, зачем же все портить? И потом, мы ведь можем усыновить ребенка. Это не проблема.
– Ах, Ив, у тебя нет проблем! – я растерянно поворачиваюсь к Елене и Ивану Семеновичу, которые с интересом следят за нашим быстрым диалогом, – Он говорит, что можно усыновить ребенка! Ну, я не знаю, что еще ему сказать.
– Не надо ничего больше говорить, – советует Елена, – Если ты хочешь с ним жить, скажи «да».
– Я не знаю! Я боюсь выходить замуж!
– Лиза! Приди в себя! – одергивает Елена, пресекая глупые страхи, о которых слышала не один раз.
Я поворачиваюсь к Иву и протягиваю ему руку. Надев кольцо, он опять подхватывает меня и кружит по комнате, а поставив на пол, сообщает:
– Лиза просила подождать еще год. Я согласен на все ее условия. Я приеду в это же время. Зимой отец не отпускает меня с работы, много туристов. Может, Лиза сможет приехать на Рождество?
– Посмотрим, – остужаю я его пыл, – Не надо загадывать так далеко.
Иван Семенович несет рюмки и бутылку вина и, налив всем, говорит:
– Лиза очень дорога нам. Мы отдадим ее только в хорошие руки. Сделай ее счастливой!
Мы медленно идем по Стрелке Васильевского острова, и красота перспективы за Невой в серебристом сумраке белой ночи так гармонирует с нашим настроением. Ив все время придерживает за плечи, чтобы поцеловать.
– Ив, о чем вы еще говорили с Колей?
– Это был мужской разговор, я тебе об этом не скажу.
– Ты веришь, что у нас с тобой получится?
– Да!
– Ну, хорошо, давай попробуем, – вздохнув, говорю я.
На два дня я просто переселяюсь в Купчино. Из постели мы встаем только поесть, да я езжу на факультет принимать экзамены по французской литературе. Мы начинаем обсуждать, как мы будем жить. Ив предлагает попробовать писать вместе романы, потом я могу работать в отеле в службе приема и размещения клиентов. И еще заниматься итальянской и французской литературой.
– Ив, ты рисуешь радужные перспективы.
– А я и хочу сделать твою жизнь радужной! – обещает он.
Когда я, проводив его в аэропорт, возвращаюсь домой, Елена садится напротив меня с чашкой чая и спрашивает:
– Лиза, в ком ты сомневаешься, в нем или в себе? Почему у тебя такой несчастный вид?
– Я сомневаюсь, можно ли жить с человеком, не испытывая к нему страстной любви, а только страсть. То, что мы подходим друг другу в постели – безусловно. То, что мы имеем общие интересы – я убедилась в Париже, мне не придется насиловать себя. Но чувства! Тут я разобраться пока не могу. Может, я привыкну и полюблю его? Или наоборот, привыкну и даже то, что есть сейчас, став привычкой, утратит силу? Я боюсь остаться у разбитого корыта. И то, что это будет где-то далеко – лучше это или хуже? Другая бы радовалась, что выходит замуж за иностранца, а я боюсь.
– Я понимаю тебя, девочка, – кивает Елена, – Я всегда знала, что ты не легкомысленная. У тебя год впереди. И я, кажется, знаю, что еще нужно сделать, чтобы ты чувствовала себя уверенней.
Этот год я прожила, прощаясь. Не так, как если бы уезжала навсегда, а так, словно знала, что в начале лета – умру. Я много времени проводила у сестры, играя с ее крошечной дочерью. Сашку я вместе со Светой отвела в школу. После занятий на кафедре его сразу рекомендовали в третий класс, и мы со Светланой, взявшись за руки, со слезами на глазах смотрели, как он стоял в шеренге самый маленький, с огромным букетом цветов, с красивым ранцем, который ему прислал в подарок Ив. Саша отыскал нас в толпе родителей и помахал букетом, улыбаясь. Коля защитил диплом и работал в Русском музее. Виделись мы теперь довольно часто в филармонии, куда они с подросшим Сашкой ходили два раза в неделю, или когда я приходила заниматься с Сашей языками. Мы строили планы Сашиного будущего. Светлана мечтала приехать ко мне в Швейцарию рисовать Альпы. Мы разговаривали обо всем, только не о моем замужестве. Я не могла говорить об этом. Однажды я поссорилась с сестрой, когда она, чтобы успокоить и убедить меня, заявила:
– Тысячи женщин выходят замуж по расчету: за деньги, обеспеченность, уверенность в будущем, и счастливы, даже если сами не любят. Считай, что у тебя тоже брак по расчету, но у тебя расчет в том, что твой муж будет любить тебя.
– Я не могу жить, как вампир, только поглощая блага и любовь. Так жил со мной Сергей. Я почти ничего от него не получала и знаю, как это тяжело. Я не могу так бессовестно обмануть Ива, я поговорю с ним. Это надо прекратить.
– Ты блаженная, – всплеснула руками сестра, – Ты такая же сумасшедшая идеалистка, как твой Коко. Если тебе до слез жалко твоего преуспевающего Ива, то почему ты ни разу не пожалела Колю?
– А что с ним такое, почему я должна жалеть его?
– Раз ты такая непроходимая дура, что не понимаешь, уходи, глаза бы мои на тебя не смотрели!
– Ну, так скоро и не будут! – и я ушла рассерженная и расстроенная.
Среди всех этих душевных волнений я написала работу по современной французской литературе, дополнив ту, что защитила в Сорбонне, и она была принята как кандидатская. Защищала я ее в январе, а в феврале приехал Сергей. Я хотела пожить это время у сестры, но Елена, улыбаясь, предложила мне переехать в свою квартиру и протянула ключи. Оказывается, они с Иваном Семеновичем тайком построили мне кооперативную квартиру и заплатили почти все деньги за нее. Я была растроганна и расстроена. Елена сказала, что это надо было сделать раньше, с ними у меня не было никакой личной жизни, но зато теперь эта квартира даст мне уверенность, что я всегда смогу вернуться к себе домой. Я бросилась к Елене на шею.
– Знаешь, мне почему-то кажется, что я обязательно вернусь. Я не верю, что приживусь там.
– Лизочка, даже несколько лет благополучной жизни тебе необходимы, – Елена как маленькую погладила меня по голове, – Ты приобретешь уверенность в себе. Ведь ты до сих пор чувствуешь себя брошенной женой? – я киваю.
Я покупаю немного мебели и с удовольствием привожу в порядок квартиру, словно собираюсь жить в ней всю жизнь. Сестра дарит мне посуду, а Елена красивый китайский ковер и безделушки.
Когда мы встречаемся с Сергеем, я бесстрастна. Я сразу прошу оформить развод и ни о чем постороннем с ним не говорю. Но он дома узнает, что я собираюсь замуж за иностранца, и приходит в неистовство.
– Ты делаешь это назло! И ты наверняка изменяла мне с ним в Париже, иначе откуда бы он так хорошо знал тебя, чтобы жениться! Ты и раньше изменяла мне, ведь ты была далеко не невинна, когда жила со мной до свадьбы в Комарово!
Я сижу с пылающими щеками. Иван Семенович встряхивает Сергея за плечи и говорит:
– Мне стыдно, что ты мой сын. Ты оскорбляешь близкого нам человека.
– Сергей, я прошу только об одном – тихо вставляю я, – давай оформим быстрее развод.
– Если ты возьмешь вину на себя, – зло говорит Сергей.
– С удовольствием. Я и чувствовала вину все эти два года, – и я быстро ухожу. Не хочу его видеть! И что это он так разозлился? Словно не он был инициатором нашего развода.
Встречаемся мы только в ЗАГСе.
Чтобы немного развеять гнетущее впечатление, я устраиваю новоселье. Светлана дарит мне несколько своих картин и мой портрет, нарисованный год назад. Мужчины тут же начинают вбивать гвозди, чтобы развесить их. Комната сразу становится жилой и обретает стиль. Я целую Елену и прошу:
– Вы мне разрешите до свадьбы побыть у вас? Я так привыкла жить с вами.
– Лизочка, мы без тебя тоже не можем. Вчера Иван сел за стол и говорит: что-то Лиза запаздывает!
Как только уезжает Сергей, я сразу перебираюсь обратно в нашу (теперь уже – только его) комнату. Первую ночь, лежа на тахте, где вчера еще спал мой теперь уже бывший муж, я проплакала от обиды на его несправедливость и от воспоминаний, как мы спали здесь вместе. Неуловимый мужской запах в комнате напоминал мне о нем и было очень тоскливо. Я уже не любила его, как первые годы, но знала, что навсегда останусь под магическим влиянием этого человека, который принес мне боли больше, чем счастья, но был первой настоящей любовью в моей жизни. Я задумалась, была ли я по-настоящему счастлива с тех пор, как уехала из дома, и не могла решить – да или нет.
В Лугано я конечно не поехала, слишком сложно было оформлять вызов, Ив не понял, что я не могу просто купить билет и прилететь навестить жениха. Но мы переписывались, иногда я получала по нескольку писем сразу. Он писал мне о работе, о сестрах, писал, что делает сам ремонт в той части дома, которую отец нам выделил, у нас будет три комнаты. Ив спрашивал, какого цвета сделать обои в спальне, и гостиной, сообщал, что начал покупать для меня фонотеку, чтобы я не чувствовала себя оторванной от культуры, к которой привыкла. Эта трогательная забота удивляла меня и примиряла с необходимостью отъезда. Наконец, наступила весна. Я ходила почти в невменяемом состоянии, ожидая и страшась момента, когда мое «да» сделает все неотвратимым. Елена, моя сестра, Светлана, замечая лихорадочное состояние и панику в глазах, старались убедить меня в том, что нет причин для страха и все будет отлично, но я не могла успокоиться. За две недели до приезда Ива я уже ходила как в трансе и придумывала всяческие предлоги для отступления, в то же время замечая, что думая об этом замужестве так много, я привыкла к этой мысли и почти хочу этого. Да, я хочу выйти замуж за Ива, уехать далеко и начать новую жизнь, где не будет места воспоминаниям и оскорбленному самолюбию, всему, что не дает покоя мне здесь.
В это время мне позвонил Коля и попросил заехать к нему на работу. Я подъехала на площадь Искусств и мы встретились у памятника Пушкину. Коля был очень напряжен и как-то черен лицом, меня это поразило, я взяла его за руку и спросила, не болен ли он. Он мотнул головой, глядя куда-то в сторону.
– Бетси, ты ведь скоро уезжаешь навсегда. Не могла бы ты исполнить одну мою просьбу, последнюю.
– Конечно! Все, что попросишь! – вопросительно взглянув на него, ответила я.
– Пожалуйста, позволь мне провести с тобой одну ночь, на прощание, – и быстро добавил, – Если бы ты не уезжала так далеко, и я мог бы видеть тебя – я бы не просил.
У меня темнеет в глазах от страдальческих ноток, которые прорываются у него в голосе, горло сдавливает и я просто киваю головой. Мы идем к Невскому.
– У меня дома нечего есть, – вспоминаю вдруг, словно он напросился на ужин.
Мы заходим в кафетерий «Европейской», берем бутерброды и пирожные, садимся в автобус и едем ко мне в Гавань. Мы молчим. Я не удивлена Колиной просьбой. Я поняла вдруг, что все эти годы закрывала глаза на очевидную истину, на которую намекала сестра, о которой мне кричала Светлана, но я предпочитала находиться в блаженном неведении, твердя всем о братской любви и детской привязанности. И самого близкого и дорогого человека я мучила все эти годы в святой уверенности, что он счастлив наблюдать мои любовные удачи или помогать в неурядицах. Собственная жестокость, пусть и невольная, ужасает меня. Если бы он сейчас сказал – не уезжай, выходи за меня замуж, или просто приди ко мне и живи любовницей – я тут же согласилась бы, но я знала, что он ни за что не скажет так, потому что страдать будут два человека, жена и сын, а он предпочитал страдать сам. И он знал, что я не страдаю. Я страдаю от множества других, выдуманных и истинных причин, но я не страдаю оттого, что уезжаю от него на край света и, наверное, навсегда! Это повергает меня в такое отчаяние, что мне хочется плакать и кричать, колотя руками по спинке сидения. Я судорожно вздыхаю, сжав руки.
– Бетси, что с тобой?
– Ничего, – шепчу я, – Прости меня.
Мы выходим из автобуса. Постояв на остановке, идем к дому, замедляя шаги, словно боимся дойти до квартиры и в ней – до постели. Мне кажется, Коля уже жалеет о своей просьбе… Войдя домой, я сразу отправляюсь на кухню, ставлю чайник, варю кофе и зову Колю. Мы рассеянно жуем бутерброды, я оживляюсь только когда начинаю есть эклеры, которые очень люблю. Коля знает об этом и раньше всегда поддразнивал, теперь же просто смотрит на меня, но не выдерживает, когда я, впившись в эклер зубами, пачкаю сахарной пудрой половину лица и фыркаю. Он, улыбаясь, стирает сахар вокруг рта, потом режет остаток эклера на кусочки и по одному подает мне. Я беру их губами, и это немного разряжает обстановку. Следующее пирожное мы съедаем пополам и он целует меня, слизывая остатки сахарной пудры.
– Ах, какая ты сладкая, Бетси.
– Не может быть! Значит, это только для тебя.
Я иду постелить постель и, проходя в ванную, вижу его с сигаретой у окна.
– Я никогда не видела тебя курящим.
– Значит, пришла пора. Мне уже тридцать.
Я стою под струями воды, глотая подступающие к горлу слезы. Мне кажется, что мою душу режут на кусочки.
– Мне можно войти? – доносится из-за двери.
– Входи. Тебе все теперь можно.
Коля берет из моих рук мочалку и моет меня, осторожно намыливая. Я, стоя в ванне, стала выше и мое лицо прямо напротив его глаз, но он не смотрит мне в глаза, сосредоточенно и бережно проводя мочалкой по моему телу. Получается это у него совсем не сексуально. Я вспоминаю, как отец мыл меня так, когда я была совсем маленькой и стояла перед ним в большом тазу на табуретке. Потом Коля надевает на меня махровый халат и помогает выйти из ванны. Когда мы подходим к постели, он укладывает меня, заботливо укрывает, вешает халат аккуратно на спинку стула и, сев на край, смотрит на меня. Я ошеломлена этим больше, чем если бы он напился и грубо повалил в кровать. В комнате полумрак, из-за задернутых штор льется свет белой ночи.
– Не смотри на меня так! – прошу я жалобно, – Иди ко мне.
Он еще какое-то время неподвижен, потом машинально начинает раздеваться и ложится рядом. Я, прильнув к нему, всматриваюсь в застывшее лицо.
– Коко, что с тобой? Обними меня.
Коля так крепко прижимает меня к себе, что у меня перехватывает дыхание.
– Прости, – опомнившись, говорит он, – Я сделал тебе больно.
– Ну, что ты, разве ты можешь причинить мне боль!
Коля начинает нежно гладить и целовать мое тело, слышно только его взволнованное дыхание и мои вздохи, похожие на всхлипы. Ах, я уже и забыла, как прекрасно быть в его руках. Я вздрагиваю, когда его губы касаются кожи, в голове начинает стучать кровь, я уже ничего не соображаю, крепко держа его за плечи и притягивая к себе. Вдруг он говорит отчаянным голосом:
– Лиза, я не могу! Я так безумно тебя люблю – и не могу… Господи, я мечтал об этом все эти годы, когда ты была с другими, а я – я тоже изменял тебе каждый день…
Я ошеломлена этим не меньше его, и совсем не потому, что надеялась на большее. Его боль пронзает мое сердце и заставляет сделать что-нибудь, чтобы утешить и облегчить страдание, которое я переживаю, как свое.
– Ну что ты, Коля, бог с ним. Не надо ничего. Просто держи меня в своих объятьях, – я уютно устраиваюсь в кольце его рук и ласково провожу пальцем по его губам, – Почему ты никогда не говорил, что любишь меня?
– Я не хотел, чтобы ты страдала еще и от этого. Ведь ты жалела бы меня?
– Ах, почему все так получилось! Я никогда не верила Светлане, думала, что она мнительная и придумала все.
– А она тебе об этом говорила? Значит она все знает!
– Да, она все время твердила, что ты меня любишь больше. Она ждет – не дождется, когда я уеду…
– Когда я увидел тебя здесь первый раз, помнишь, на свадьбе, и ты бросилась мне на шею, меня словно ударило током. Я понял, что – все, это уже на всю жизнь. Ночь, которую ты провела у меня тогда, первый раз, а потом день, когда я узнал, что ты выходишь замуж за другого – это и есть моя судьба: сначала невероятное счастье, а потом уже я стал несчастен навсегда! Твоя Елена советовала силой увезти тебя от мужа, она, наверное, предчувствовала, что у вас долго все не продлится.
– Елена? – растерялась я, – Она тоже знала?
– Она спросила – и я ответил. Тогда она и предложила увезти тебя, она считала, что со мной ты будешь счастливее, чем с Сергеем.
– А ты?
– А я накануне услышал, как ты говорила, что очень любишь его. Ты все время любила не меня! Боже, какое мучение было видеть тебя с другими…
– А ты все время был женат, когда я была свободна!
– Знаешь, когда Светлана умирала в больнице, у меня мелькнула страшная мысль, что я стану свободен и смогу на тебе жениться. Я ужаснулся тогда.
Мы крепче прижимаемся друг к другу и разговариваем некоторое время, вспоминая детство, когда мы оба еще жили с ясной душой.
– Помнишь, ты еще девочкой сказала мне, что я когда-нибудь встречу женщину и чувства станут для меня важнее всего. Этой женщиной стала ты.
– Не только я, – поправляю я, стараясь перевести все в шутку.
– Да, пожалуй, но благодаря тебе.
– За это стоит выпить! Там в шкафчике есть итальянский вермут. О, хочешь, я сделаю коктейль по всем правилам?
Я вскакиваю, освобождаясь из его объятий, но он не отпускает и идет за мной, обняв за талию. Взяв бутылку, мы достаем на кухне стаканы и лед из холодильника, полузасохший лимон, из которого я выжимаю сок.
– Слушай, теперь нужно добавить что-то: сухое вино или водку, но вина нет… О, водки немного осталось с новоселья. Но это ведь будет очень крепко?
– Лей! – командует Коля.
Я щедро лью водку, смешиваю все в одном стакане, прикрыв его сверху ладонью, и разливаю эту гремучую смесь в два стакана, пока он облизывает мою мокрую ладонь, чтобы ничего не пропало. Мне щекотно и я вырываю руку, но Коля хватает меня и опять целует, но уже в губы. Мы идем в обнимку в постель, отпивая по глотку и целуясь.
– Крепко! – замечаю я.
– И горько! – жалуется Коля.
Я висну у него на шее, смеясь: – Допивай скорее и заешь чем-нибудь сладеньким.
– Тобой, например? – коварно предлагает он.
Я смеюсь с полным ртом, вермут струйками стекает по шее и груди, Коля начинает слизывать его, и мы, хохоча, падаем на постель, разливая остатки и забыв обо всем: о его жене, о моей свадьбе через десять дней, о нашем расставании, может быть навсегда. Сегодняшняя ночь даже лучше, чем та, первая. Временами мы засыпаем, но и во сне я продолжаю его обнимать, и стоит мне чуть шевельнуться, проведя рукой по его прижатому ко мне телу, он тут же отвечает мне поцелуем и лаской, словно не спит совсем и только ждет моего знака. Утром, проснувшись поздно, потому что суббота и у меня занятия с двух часов, я включаю магнитофон и мы лежим еще некоторое время, слушая музыку: старого и любимого Тома Джонса и входящего в моду Демиса Руссоса и Джо Дассена. Мы пьем кофе в постели.
– Бетси, дай мне слово, что если я тебе буду нужен, то ты приедешь.
– Если ты будешь свободен, Коля.
Он быстро одевается и уходит, крепко поцеловав меня.
– Спасибо тебе, Бетси, за все. Прощай!
Через неделю приезжает Ив, и вскоре мы стоим в ЗАГСе, оба в белых брючных костюмах, о чем договорились заранее. Все восхищаются, какая мы красивая пара – молодые, улыбающиеся. Ив, высокий и очень западный в белом костюме, склоняется ко мне и, надев обручальное кольцо, опять подхватывает на руки и кружит по залу под растерянным взглядом работницы Дворца бракосочетаний, не успевшей сказать прочувствованных слов. Только потом я имею возможность надеть кольцо ему. С этими кольцами тоже произошла история. Когда Ив узнал, что у нас обычай надевать кольцо не во время помолвки, а при заключении брака, он бросился в магазин, но золото купить было невозможно. Моя знакомая, которая тоже вскоре выходила замуж, отмечалась в очереди месяц, чтобы купить обручальные кольца. Ив пошел к директору ювелирной мастерской и на смеси французского и английского языков, которыми директор почти не владел, умолил сделать ему эти кольца. Директор обалдел от такого напора. Ив заплатил умопомрачительную сумму за эти кольца, они, конечно, того не стоили, простые тонкие ободки с выгравированными именами внутри, в то время как в моде были массивные широкие кольца. Как бы то ни было, мадам и мсье, вернее синьора и синьор Ферри принимали поздравления. Светлана подарила нам еще две картины, мне – пейзаж Васильевского острова, Иву – мой портрет. Самый красивый букет белых роз был от Коли, где он их достал – неизвестно, для них еще был не сезон. Мы отправились на Васильевский пешком по набережной через мост. Нас все время фотографировали. Когда мы подошли к университету, нас уже ждали все мои студенты, устроившие шумную овацию. Вышедшая с ними моя заведующая кафедрой всплеснула руками и воскликнула: «Господи, она и умирать будет в брюках!» Шум, поднятый молодежью по-французски привлек всеобщее внимание. Ко мне протолкался Дмитрий Александрович и, разведя руками, воскликнул:
– А поцеловать-то тебя можно, мадам Бетси? – и под общий смех заключил в свои медвежьи объятья, а потом сказал Иву, – Владей нашим сокровищем, да смотри, не урони!
Мы приходим в теперь уже не мою квартиру, где Елена приготовила бутерброды и шампанское, и вдруг Ив ставит на стол коробку, в которой оказалось отличное итальянское вино, икра и огромный торт. Банку икры мы просто поставили на стол и Елена принесла две столовые ложки. Мы с Ивом первые зачерпнули и съели по ложке, а потом разрезали торт. Все веселились и кричали «горько», Ив все время целовал меня, я не заметила, что Коля уже ушел. Потом нас усадили в такси, завалили цветами и отправили в Гавань.
Последующий месяц, который принято считать медовым, был приправлен изрядной ложкой дегтя, поскольку я спешно оформляла выездные документы. Нужно было отказаться от всего: от гражданства, от квартиры, в которую я заранее прописала сестру. Родители отказались от меня, это было самое ужасное, когда они подписывали документы, что не имеют ко мне претензий. Иногда мне хотелось бросить все, но я прошла через это. Ив все время был рядом, хотя не понимал всей унизительности этих процедур. И вот, за несколько дней до отлета я стала просто женой иностранного гражданина – без паспорта, без гражданства, без работы, без прописки – это было кошмарное ощущение. Это могут понять только старые люди или мое поколение. Нынешняя молодежь, спокойно проводящая отпуск на Канарах, даже не осознает, как крепко мы были привязаны к государству и его системе. Брали мы с собой только картины, подаренные Светланой, фотографии и книги. Провожали нас все. Когда в аэропорту я всех обняла и стала оглядываться в поисках Коли, я встретила его отрешенный взгляд, каким смотрят на покойников, пытаясь разглядеть незримо витающую душу. Я не выдержала. Бросившись ему на грудь, я так зарыдала, как не плакала никогда. Он стоял, опустив руки, боясь до меня дотронуться, и беспомощно смотрел на Ива, пока тот не подхватил меня, вытирая слезы. Последний, с кем я простилась, был Сашка. Он тоже всхлипывал и повторял:
