Текст книги "Тридцать три несчастья"

Автор книги: Марина Константинова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

Глава 46

Время было уже за полночь. Они прошли темными, пустынными дворами до Ленинградского шоссе. Бархударов, покуривая, голосовал на обочине. Машин было немного. Некоторые притормаживали, но водители, завидев огромную собаку, даже не торгуясь, уезжали прочь.

Бархударов искоса поглядывал на Настю. Но, к его удивлению, она совсем не нервничала. Скорее наоборот. Она была как-то радостно возбуждена и, поглаживая Лаки по голове, приговаривала:

– Потерпи, девочка. Скоро будем дома. А там, глядишь, и папа наш приедет.

«Бог мой, что же я наделал! Шансы-то практически нулевые. Ведь не вернется Витек. Был бы жив, уже объявился бы. Второй раз придется ей хоронить его. Ладно, доберемся до дому, там видно будет, поговорю с ней, подготовлю».

Нашелся один смельчак в микроавтобусе и за двести рублей согласился скинуть их всей компанией до Трифоновки.

Лифт почему-то не работал. Бархударов насторожился.

– Настюш, вы с Лаки побудьте во дворе. Я первым поднимусь, разведаю там все и спущусь за вами.

– И речи быть не может. Пойдем все вместе, – возразила Настя.

– Даже думать не моги, – отрезал Бархударов. – Я и так пошел у тебя на поводу. Теперь я начальник. Вот если через пятнадцать минут не вернусь, тогда собирай соседей и поднимайтесь всей толпой. Лаки, – обратился он к собаке, – на тебя вся надежда. Охранять, – отдал он ей приказ.

Лаки поняла и прижалась к Настиной ноге.

– Ладно. – Настя отошла и села на скамейку. Она посмотрела на свои окна – там было темно. – Бархударов, миленький, ну нет же никого, пойдем вместе.

– Насть, ну ты что думаешь? Если вдруг есть кто, то они при полной иллюминации сидеть будут? Это же глупо. Я аккуратненько, просто послушаю под дверью. А там видно будет. Сама рассуди, мы должны страховать друг друга. Вот сиди и страхуй. Если попрется кто незнакомый, постарайся его разглядеть. И в любом случае раньше чем через пятнадцать минут тревогу не объявляй. Все, я пошел.

Бархударов набрал код и скрылся в дверях.

Он осторожно поднимался по лестнице, минуя плохо освещенные пролеты. В доме шла обычная жизнь – ревели канализационные трубы, сквозь закрытые двери доносились звуки доставшей всю страну рекламы, запах жареной картошки растекался по всему подъезду. Подбираясь к шестому этажу, он учуял папиросный дым и услышал мужские голоса. Бархударов замер и попытался вникнуть в разговор.

Говорили двое.

– И так, Макарыч, уже третий месяц. Я им толкую – чем мне семью кормить? А они, суки, одно в ответ – не нравится, увольняйся. Вот такие хреновые дела.

– Да… Мне-то хоть пенсию приносят. Мало, конечно, но зато каждого второго числа отдай и не греши.

Бархударов зашустрил по ступенькам. Заиметь свидетелей ему очень бы не помешало.

– Здрасьте, – тяжело дыша, обратился он к мужикам, курившим у мусоропровода.

– Здорово, – ответил ему детина в дырявой майке с надписью «Олимпиада-80» и в пузырившихся на коленках трениках цвета «электрик». – Чего тебе?

– Пардоньте, – утирая со лба пот, улыбнулся Бархударов. – Лифт у вас не работает…

– А с чего ему работать? – вскипел дед с роскошной окладистой бородой, как у Карла Маркса. – Опять пацанва все кнопки повырывала. Я вот из-за них уже который день из дому не выхожу. У меня ж инфаркт был. Задавить бы их всех, гниденышей!

– Совершенно с вами согласен, – кивнул Бархударов. – Может, вы мне подскажете, на каком я этаже, а то я, пока поднимался, уже со счета сбился.

– А тебе какой надо? – спросил мужик.

– Последний, – дал дурака Бархударов. – А вообще-то седьмой. Я к Филимоновым иду. Знаете таких?

– Два пролета подымись. Только нету их. Давно уже, – сообщил «Карл Маркс».

– Ах, вот как… Ну, я тогда записку под дверь подсуну. Спасибо вам.

– Не на чем.

Бархударов продолжил восхождение.

У Настиной двери было тихо. Бархударов постоял несколько минут, приложив ухо к косяку. Ничего. На всякий случай он осторожно постучал, изображая условный сигнал. Ничего. Тогда он достал из кармана ключ, аккуратно вставил его в замок и повернул два раза против часовой стрелки.

В прихожей было темно. Он тихонько прикрыл за собой дверь и на ощупь сделал несколько шагов. Сориентировавшись и привыкнув к темноте, Андрей повернул налево, к комнате, и остолбенел. Снизу из-под двери пробивалась тоненькая полоска света.

Сердце бешено заколотилось у него в груди, ему стало страшно. Он явственно вспомнил, как, забирая Настю, сам выключил везде свет и закрыл все форточки и окна.

Из комнаты не доносилось ни звука. Андрей прислушался и уловил легкое посапывание, словно там кто-то спал.

«Эх, где наша не пропадала!» – Перекрестившись, Бархударов толкнул ногой дверь, вошел и остолбенел.

При мягком свете ночника, мирно раскинувшись на подушках, на тахте лежал человек, удивительно похожий на мужчину с фотографий, во множестве расставленных в Настиной квартире.

– Вот это да, – сказал Бархударов сам себе.

Он подошел к спящему и еще раз пристально вгляделся в его лицо. Этот был намного худее и старше, вместо белокурой челки ко лбу прилипли седые волосы, но это, без сомнения, был Виктор Филимонов.

– Вить, а Вить? – потряс он его за плечо.

– М-мм… – промычал Виктор и повернулся на бок.

– Вот черт… Ты знаешь, ты лучше вставай, – продолжал тормошить его Бархударов.

– Ага… – Виктор натягивал на нос плед.

– Да проснись же ты, мать твою! – истошно заорал Бархударов. – Тебя Настя ждет!

– Где? – Виктор резко сел на постели и широко раскрыл заспанные глаза. Он смотрел прямо на Бархударова, но не видел его.

– У подъезда, на скамейке.

Виктор сорвался с места и ринулся к входной двери.

Настя уже начинала беспокоиться. Прошло целых тринадцать минут, а Бархударов все не возвращался. Когда он ушел, она спустила Лаки с поводка, но та, исполняя бархударовский приказ и словно что-то чувствуя, крутилась вокруг Насти, не отходя ни на шаг. Неожиданно собака забеспокоилась, бросила хозяйку, подбежала к подъезду и громко заскулила, обнюхивая ступени. Испугавшись, что она перебудит соседей, Настя позвала ее, но Лаки не послушалась. Тогда Настя не выдержала, оттащила ее за ошейник к скамейке и привязала к дереву. Тревожно шевеля бровками, собака так и сидела рядом, вывалив горячий язык и положив грязную лапу Насте на колени.

Накрапывал мелкий дождик, грозя перекинуться в ливень, но Настя не обращала на это внимания, все передумывая и передумывая свою жизнь. Она вдруг поняла, что все было ошибкой – ее бесконечные упреки Вите насчет денег, ее глупая учеба в ненужном ей институте, никчемные знакомства ради каких-то мифических связей. И только Витин голос, его родная улыбка и ласковый взгляд имели значение. Только рядом с ним она и жила по-настоящему.

– Витя, – негромко всхлипнула она. – Витя!

Лаки резко вскочила, навострила уши и замерла в несвойственной ей охотничьей стойке. У Насти внутри все оборвалось. В своих раздумьях она забыла следить за часами. Она взглянула на циферблат – Бархударов ушел уже двадцать две минуты назад. Настя поднялась со скамейки и решительно направилась к дому.

Лаки всем корпусом рванулась с поводка, оборвала веревку, опередила хозяйку и подлетела к подъезду. Она вскочила на задние лапы и, скребясь передними о металлическую дверь, заскулила.

Настя услышала громкий топот, задрала голову и в оконные проемы увидела стремительно спускающиеся вниз ноги.

Бархударов несся к ней с такой скоростью, что от страха Настя словно окаменела, она замерла на месте и только прошептала:

– Лаки, нельзя, ко мне…

Дверь резко распахнулась, и вместо Бархударова Настя увидела летящего к ней навстречу Витю. Голова у нее закружилась, колени подкосились, и она повалилась на руки вовремя подхватившего ее мужа, который целовал ее и приговаривал:

– Настена моя, Настена…

Настя ничего не понимала, и только сильные Витины руки обнимали ее, да шершавый Лакин язык вылизывал ее лицо. Настя обняла их обоих, но так и не разобралась, кого же она ласкает – то ли Витю, вцепившись в его поседевшие волосы, то ли Лаки, запутавшись в ее рыжей шерсти.

Бархударов стоял на ступеньках крыльца и, затягиваясь сигаретой, отворачивал глаза.

Глава 47

Любовь Николаевна выписалась из больницы неделю назад, но все это время она не выходила из дому и никого у себя не принимала, кроме Дины Григорьевны. Коляна она не выпускала даже на балкон, несмотря на то, что мальчику был необходим свежий воздух. Павел Егорович настоятельно советовал отправить его в санаторий, но Ревенко не хотела об этом даже слышать. Клюквин тоже пытался уговорить ее, но перепуганная насмерть Любовь Николаевна не хотела отпускать сына от себя, пока не решится вопрос с Кириллом. От охраны Люба категорически отказалась, не желая видеть посторонних людей в доме. Клюквин выставил негласное наблюдение.

А вопрос с Кириллом пока не решался никак.

Быстрицкому удалось установить, что Артем Егорович Галушко срочно улетел в Австралию на неопределенное время. Прямых улик против него не было, кроме предположения о связи Воронова с Галушко-старшим и названного Коляном имени Артем. Егор Ильич возмущенно сучил палкой и грозился подать жалобу за незаконное преследование его семьи.

Вадим Андреевич Галдин нехотя припомнил свое давнее, «шапочное» знакомство с Егором Ильичом. Его неприятности на таможне он не подтверждал, по документации все было чисто. А контракт Галушко на поставку мехов в бутик Валерии Васильевны был абсолютно законным. Валерия Васильевна, в свою очередь, и в глаза его не видела, всю сделку осуществляла посредническая фирма.

Пока нашелся только Виктор Филимонов. Он все подробно рассказал про похищение в Шереметьеве и про то, как они с Колей сидели в заложниках. Он процитировал текст оставленной ему записки и, заявив, что не рассчитывает на следствие и опасается за безопасность своей семьи, от дальнейших показаний отказался. Он не назвал никаких ориентиров той дачи и письменно подтвердил, что никого из похитителей в лицо не видел, имени Артем при нем не произносили, и вообще ничего вспомнить он не может, потому что его сильно ударили по голове.

Розыск Воронова пока тоже результатов не принес. Все ниточки дела об убийстве Ольги Николаевой и Лизы Чикиной тянулись к нему, но у следствия не было прямых доказательств, одни косвенные улики.

В квартире Ревенко и в ее кабинете в офисе были обнаружены «жучки». Было ясно, что установить их мог только Воронов, так как посторонние люди не могли проникнуть в агентство. Действовал он, вероятно, не один, а в составе преступной группы. Скорее всего, следуя его прямым указаниям, и были убиты обе девушки, так как они единственные знали о его укрытии. Выяснить намерения Лизы он мог, только прослушав ее телефонный разговор с Ревенко.

Номерные знаки джипа, в котором бандиты приехали за деньгами, Любовь Николаевна вспомнить не могла. Ей тогда даже в голову не пришло обратить на них внимания. К тому же номера наверняка были залеплены грязью.

Утешить Любовь Николаевну Клюквину было нечем.

Именно поэтому, рассказав ему без утайки всю правду, она скрыла от него один-единственный факт – свой «заказ». Она ясно отдавала себе отчет, что прокуратуре это дело не по зубам. И только «серьезные ребята», используя свою сеть, смогут достать Кирилла.

В подтверждение ее логики, вчера ей позвонили и сообщили, что над ее заявкой активно работают, что ей ничего не грозит и что заказ будет выполнен в ближайшие дни. Этим людям она поверила сразу.

Ревенко воспряла духом и решила наконец съездить в «Атлантиду». Она позвонила Кате и предупредила о своем завтрашнем визите. Попросила, чтобы с утра Игорь подогнал к подъезду «Опель», но от услуг водителя почему-то отказалась, заявив, что поведет сама.

Ее звонок наделал переполох. Катька решила торжественно отметить выздоровление хозяйки, и, побросав все дела, сотрудники занялись приготовлениями к пирушке.

Мокеенко с Былицким отбрехались, сказавшись больными, а Вихрович с радостью согласился принять участие в торжестве. Богачеву Катька не смогла найти, но она не беспокоилась – Женька сама звонила каждый день и справлялась о здоровье Любови Николаевны. Катька ее даже зауважала: «Вот ведь добрая душа! Любовь Николаевна с ней так круто обошлась, а эта волнуется, переживает».

И действительно, вечером Женька позвонила Кате домой. Услышав радостную весть, она даже запищала от восторга:

– Катька, я буду обязательно! В двенадцать?.. Отлично! Слушай, за ней Игорек поедет?.. Может, и я с ним? Вместе заберем ее, вдруг помощь нужна, ведь она еще слабенькая…

– Нет, не нужно. Игорь только машину к дому подгонит. Она сама хочет ехать.

– Ну да?

– Ага.

– Так он ее хоть проводит?

– Нет. Она сказала, что одна поедет. Наверное, после аварии хочет себя проверить.

– Ничего себе… А Коляшку привезет?

– Не сказала. Но, думаю, вряд ли. Что ему тут делать? Она же не знает про банкет, так, с проверкой едет.

– Ладно, поняла. До завтра.

Ранним утром Кирилл приехал в Москву.

Богачева уехала еще с вечера, чтобы завтра засветиться в «Атлантиде» на банкете. Но сначала она смоталась в город и взяла два билета до Праги. Кирилл забрал только свой билет, потому что встретиться они должны были на Белорусском вокзале уже в купе. В девять вечера они присели на дорожку. Женька всплакнула. Кирилл чмокнул ее в губы и, подхватив Женькин чемодан, проводил ее до калитки.

Она с трудом дотащилась до станции, через каждые десять шагов останавливаясь для передышки, там промаялась еще минут двадцать в ожидании электрички. Еле-еле взгромоздив свою ношу в тамбур, она проковыляла в полупустой вагон, пиная ногой перед собой чемодан. Добравшись наконец до Киевского вокзала, сразу сдала ненавистный чемоданище в камеру хранения. Кирилл велел сдать вещи на Белорусском, но уж больно не хотелось ей переться в ночи с такой неподъемной тяжестью.

– Ага, умник. Легко ему распоряжения отдавать. Сам бы попробовал, – чертыхнулась Женька и решила оставить его здесь.

Завтра ей нужно было покрутиться в агентстве примерно до половины второго, затем забрать вещи с Киевского и переехать на Белорусский. По ее расчетам, на все про все у нее оставалось бы два часа, она элементарно успевала и, с легкой совестью избавившись от чемодана, поехала домой.

Она наскоро поужинала, по привычке нагрубила матери и, закрывшись в своей комнате, накурилась до одурения и легла спать.

Глава 48

Кирилл шел пешком по Бережковской набережной по направлению к Мосфильмовской улице. На душе у него было муторно, руки тряслись, но кипевшая в нем ненависть придавала ему решимости и толкала вперед.

Его нагнал пустой троллейбус. Водитель притормозил и призывно открыл переднюю дверь одинокому пешеходу. Кирилл с легкостью вскочил в салон, поблагодарил водителя и купил у него билет. Пройдя в конец, он уселся на заднее сиденье и, вспомнив еще студенческую привычку, пересчитал цифры на билете. Сумма первых трех чисел была равна сумме трех оставшихся.

«Ну, вот тебе и знамение. Значит, выбор правильный».

На всякий случай он выскочил на одну остановку раньше и уже не спеша пошел к своему дому.

В этот ранний час родной двор был пуст. Сутулясь, Кирилл прошелся вдоль дома. На глаза ему попался только глухой дедок из крайнего подъезда. Старик, как обычно, выгуливал свою общипанную собачонку Дину и Кирилла не узнал. И немудрено – отпущенная борода, темные очки и спортивный костюм придали ему совершенно заурядный вид. В припаркованной неподалеку «шестерке» крепко спал какой-то задрипанный мужичонка в кожаной кепке, сдвинутой на глаза. Это был Якушкин, сменивший в шесть утра напарника. Некоторое время он еще пялился по сторонам, но потом солнце, щебетание птиц и безмятежная тишина сморили его. Он справедливо решил, что в такую благодать ничто не может случиться, и, скрючившись на водительском сиденье, «слегка» прикорнул.

Кирилл огляделся. Никого больше не заметив, он согнулся и пролез через дыру в заборе, отделяющем двор от школьного сада. Он притаился в зарослях кустарника. Замерев и скукожившись, он просидел таким образом почти три часа.

Около десяти утра во двор въехала его машина. Мотор любимого «Опеля» он услышал еще до того, как машина показалась на глаза.

Бельчиков затормозил у второго подъезда, остановил машину, выскочил на улицу, пискнул сигнализацией и юркнул внутрь дома.

Кирилл тут же вылез из засады, вышел через школьные ворота и деловой походкой опаздывающего студента бодро зашагал мимо припаркованных машин.

Якушкин безразлично проводил его взглядом и уткнулся в газету. Кирилл тоже не обратил на него внимания.

Рядом с «Опелем» у него оборвался ремешок на сумке, и, чертыхнувшись, Кирилл кое-как подхватил ее за днище. Из нее выскользнул зонт, но «торопливый студент» это заметил не сразу. Через два шага он спохватился, вернулся за ним, нагнулся, мгновенно присобачил под переднее левое крыло свой сюрприз, засунул зонт под мышку и, обогнув дом с другой стороны, удалился на прежнее место.

Минут через пятнадцать вышел Бельчиков. Он постоял на крыльце, закурил сигарету, похлопал себя по карманам, извлек из джинсов мятую купюру и, зачем-то зажав ее в кулаке, отправился вон.

Кирилл судорожно сглотнул, перевел дыхание и продолжил наблюдение за вторым подъездом.

Оттуда вскоре вышла блондинка лет сорока. Это была его жена.

Несмотря на шрам над правой бровью и отеки под глазами, она была очень красива. Роскошные светлые волосы она заплела в косы и уложила на голове короной. Любовь Николаевна была одета в строгое темно-коричневое платье, обрамленное белоснежными манжетами и кружевным воротником. В правой руке она держала черный кожаный портфель.

У Кирилла закружилась голова.

«Да что же это?.. Да что же?..»

Она спускалась по ступенькам, щурясь от солнца и прикрывая глаза рукой.

«Да наши мальчики усы уже бреют», – только и успел подумать Кирилл.

Он рванулся из кустов, но Любаня уже села за руль, включила зажигание и даже успела проехать еще метров пять.

Дальше все было, как в кино, – грохот, сноп пламени, фейерверк из обломков. Только голова, тяжело шлепнувшаяся на газон, была настоящей.

Двор заволокло черным дымом, в гари и копоти трудно было что-либо разобрать. К тому же заорали сигнализации в машинах, и со звоном посыпались стекла из квартир на первом и втором этажах. Перепуганные жильцы выскочили на балконы, некоторые высунулись из окон. После того как дым понемногу рассеялся, людям предстала жуткая картина.

Напротив второго подъезда полыхала искореженная машина, в ней догорал обезглавленный труп хозяйки, сорванная крыша валялась в нескольких метрах от «Опеля».

Совсем близко, на тротуаре, в луже крови лежала девочка лет пятнадцати. Она хватала губами воздух и жалобно причитала: «Ой, мамочка, мамочка!»

Какие-то люди кинулись к ней на помощь, другие же, наоборот, в панике опрометью бросились из двора.

Кирилл присоединился к убегавшим и, никем не замеченный, оказался на улице. Едва переведя дух, он отправился к остановке и на первом же троллейбусе скрылся в направлении Киевского вокзала. Там он сел в электричку и вернулся на дачу во Внуково.

Мосфильмовская улица была перекрыта. От тридцать восьмого до сорок шестого домов образовалась огромная пробка. Водители нетерпеливо сигналили, некоторые выходили из машин, пытаясь выяснить причину затора.

Пешеходы пробовали просочиться через милицейский кордон, но пропускали только жителей означенных домов.

Из двора дома номер сорок два поднимался черный столб дыма, нестерпимо пахло гарью.

У злополучного дома стояли две пожарные машины, туда же прорывалась «Скорая».

Газон напротив второго подъезда был оцеплен красно-белой лентой. Милиционеры сдерживали толпу зевак.

«Опель», покрытый белоснежными хлопьями пены, напоминал выброшенного на берег больного дельфина. Все было кончено.

Голова Любови Николаевны была прекрасна. Она лежала на газоне, роскошные светлые волосы спутались с ярко-зеленой травой, широко распахнутые синие глаза удивленно смотрели в огромное небо, словно задаваясь вопросом: «За что?»

Глава 49

В агентстве было шумно и весело. Над парадным входом висел плакат: «Добро пожаловать домой!» Кабинет Ревенко был заставлен цветами.

Пирушку решили устроить по-домашнему, поэтому накрыли длинный стол в приемной, а не в банкетном зале. Народу собралось немного, только свои.

Марья Семеновна, бухгалтерша, раскладывала на тарелки холодные закуски, Кознов открывал бутылки, Алик расставлял стулья, Катька металась между кабинетом и приемной, не зная, какие цветы куда поставить.

Богачева художественно скручивала салфетки, Виктор Григорьевич любовно заправлял подсолнечным маслом грибки домашнего приготовления. Вихрович настойчиво склонял Игоря Бельчикова не дожидаться начала и «дать по пивосику» прямо сейчас, но тот упирался, объясняя свой отказ тем, что ему скорее всего придется везти Любовь Николаевну домой.

Женька была очень возбуждена предстоящим отъездом. Она в нетерпении порхала по приемной, не зная, что бы еще сделать. Она согласилась на предложение Вихровича и раздавила с ним бутылку пива. Ей сразу «захорошело», но алкоголь нисколько не успокоил ее. Ей страшно хотелось повидать Любовь Николаевну, заглянуть ей в глаза и брякнуть напоследок что-нибудь нелицеприятное. И хотя Кирилл строго-настрого запретил ей подобные выходки, она все же приготовила вычитанную где-то сакраментальную фразу: «И последние станут первыми». Пускай понимает как хочет, но последнее слово все-таки останется за ней, за Женькой. Когда потом все откроется, пусть эта мымра узнает, что молодость и красота всегда побеждают силу и власть.

Часы показывали половину первого, но Ревенко до сих пор не появилась.

В агентстве начали волноваться. Катька позвонила ей домой, но трубку никто не снял, а мобильный был отключен.

Женька тоже забеспокоилась и стала нервничать. Ей как минимум через час надо было оторваться из агентства, чтобы съездить за чемоданом на Киевский вокзал и успеть к поезду на Белорусский в пятнадцать тридцать. Конечно, она могла уехать в любой момент, но, во-первых, это вызвало бы подозрения – народ места себе не находит, а она сваливает. И во-вторых, не сказать заготовленного напоследок «прощай» было выше ее сил.

Она лично засела за телефон и безрезультатно набирала оба номера Ревенко.

За стол никто не садился, все недоуменно курили в холле.

В час дня Катька не выдержала. Она посоветовалась с Петровым и Марьей Семеновной. Было решено отправить Бельчикова на служебном «Мерседесе» к Любови Николаевне домой.

Игорь сорвался с места, за ним увязался Вихрович, и они уехали.

Женька ждала их до без пятнадцати два, но не было никаких известий. Далее медлить было нельзя, и она, наплевав на возможные подозрения и похоронив последние надежды на свою маленькую месть, расцеловалась со всеми и умчалась на поминки несуществующего двоюродного дяди.

Через сорок минут она уже была на Киевском вокзале, получила в камере хранения вещи, выбралась на площадь и замерла в раздумьях.

До отхода поезда оставался час. Если поехать на метро, то она окажется у вагона через тридцать минут, но придется тащить на себе этот проклятущий чемодан. Если взять тачку, то она доберется минут через сорок, но зато без хлопот.

Она все еще размышляла, как лучше поступить, когда к ней подвалил красномордый толстяк и, добродушно улыбаясь, спросил:

– Красавица, куда едем?

– А?.. Не знаю… То есть на Белорусский. Только поскорее.

– Стольник.

– Само собой.

Толстяк подхватил ее чемодан и, рассекая толпу с криками «поберегись», стал прокладывать себе дорогу к машине. Женька суетливо пробиралась за ним.

Они лихо вырулили на мост, свернули на набережную, но поток машин все сгущался, ход старой «Волги» все замедлялся, и, не доезжая до Хаммеровского центра, машина встала в глухую пробку.

«Вот черт!»

Женька заерзала на заднем сиденье, закурила и взглянула на часы. На все про все у нее оставалось тридцать пять минут.

– Ничего, девонька, прорвемся! – успокаивал ее толстяк.

Однако за десять минут им удалось продвинуться только до следующего светофора.

Не соображая, что делает, Женька выскочила из машины и вцепилась в багажник.

– Ну чего творишь-то, а? – Водитель выскочил за ней. – Сейчас домчу!

– Да пошел ты!

Женька сунула ему стольник, подхватила чемодан и продралась сквозь ревущие машины на тротуар.

Сердце бешено колотилось в груди, пот стекал в глаза, разъедая тушь, чемодан не отрывался от земли.

Женька затравленно озиралась по сторонам, не зная, что делать. Метрах в десяти от нее стоял троллейбус с открытыми дверями, и совершенно зашоренная Женька рванула к нему, надрываясь от тяжести чемодана. Она с трудом вскарабкалась в салон, отдышалась, купила билет и плюхнулась на переднее сиденье. Но полупустой троллейбус не двигался с места, водитель преспокойно курил в окно и не закрывал двери.

Когда до Женьки наконец дошло, что троллейбус тоже стоит в пробке, она завыла от досады и выкинулась на улицу, пиная ногой ненавистный чемодан.

– Эй, подруга! Хочешь пивка? – пристал к ней парень на роликах.

Женька на секунду заступорилась взглядом на заледенелой бутылке «Хольстена» и жадно облизнула пересохшие губы. Внутри у нее все свело, спазм перехватил горло, и она прорычала:

– Давай!

– Десять баксов, – нагло усмехнулся роллер.

– Годится.

Женька пихнула к нему чемодан, схватила бутылку, сделала несколько глотков и уже налегке помчалась к ближайшей станции метро «Улица 1905 года».

Она не помнила, как неслась по эскалатору, как впрыгнула в вагон, как выскочила на «Краснопресненской» на пересадку. Но когда она оказалась на «Белорусской», часы предательски показывали пятнадцать сорок.

«Кирилл меня убьет. Он меня убьет!» – неотступно билась в ее голове одна мысль.

Рискуя сломать ноги, Женька через две ступеньки летела вверх по эскалатору.

«Следующий поезд только через девять часов… Ну, ничего, вернемся на дачу, поужинаем, отдохнем…» – успокаивала она себя.

Перрон был пуст. Носильщики катили перед собой освободившиеся тележки, последние провожающие тянулись в сторону вокзала. Уборщики сметали окурки и обертки от жвачки. Легкий ветерок обдувал ее растерянное, раскрасневшееся лицо.

Кирилла не было.

Женька прошла до середины платформы и, вдруг все поняв, села прямо на асфальт и горько заплакала.