Текст книги "Тридцать три несчастья"

Автор книги: Марина Константинова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

Глава 35

Валерия Васильевна и Вадим Андреевич Галдины поливали огород.

Час назад прошел дождь, на небе сгущались тучи, обещая очередной ливень, как-то враз потемнело, засверкали первые всполохи. Но Галдины упорно продолжали свое бессмысленное занятие.

Идея пришла в голову Валерии Васильевне. Ей необходимо было смыть «черные следы», чтобы избавиться от «всего дурного». Вадим Андреевич знал, что спорить с женой бесполезно, и решил, что лучше уступить, чем нарваться на приступ истерики.

Пять лет назад Валерия Васильевна увлеклась мистикой, медитацией, перестала есть мясо и пила только целебные настойки. С тех пор два раза в год, а именно в ноябре и в марте, она выезжала на горные курорты Европы, дабы совершить омовение в родниковой воде. Из этих поездок она возвращалась бодрой и помолодевшей, полной планов и замыслов, которые немедленно принималась воплощать.

Позапрошлой весной, после очередного удачного омовения, она открыла роскошный бутик итальянской одежды в знаменитом Тишинском торговом центре. Дело процветало благодаря связям мужа, служившего на Шереметьевской таможне, деловой хватке самой Валерии Васильевны и во многом ее крутому нраву.

Спуску она не давала никому – запросто могла отхлестать по щекам нерадивого водителя или выгнать проштрафившегося менеджера. За последние два года она немотивированно уволила двух продавщиц. Не было никаких видимых причин для такого решения. Обе девушки владели тремя языками – итальянским, английским и русским, закончили текстильный институт, прошли курс психологии, в их смены была самая высокая прибыль.

Одну из них звали Люба Соколова, другую – Люба Заболоцкая.

Менеджеры как-то приладились к странностям хозяйки, смирились, и за доллары, которые та им платила, могли вытерпеть что угодно. Но весь персонал сходился в одном: Валерия Васильевна Галдина – первостатейная сука.

С Вадимом Андреевичем такие номера не проходили, и дома, рядом с мужем и обожаемым сыном Бобочкой, она превращалась в кроткое, заботливое существо. Она подавала мужу кофе в постель и до сих пор сама стирала трусы и носки великовозрастного оболтуса Боба.

После очередного мартовского омовения в Швейцарских Альпах прошло уже почти пять месяцев. За это время Валерия Васильевна два раза съездила в Италию, закупила новую коллекцию, провела презентацию.

Вадима Андреевича повысили в должности. Жена заказала пошив нового кителя в Милане, чтобы сидел как влитой, сама пришила погоны. Боб закончил десятый класс, и родители отправили его на месяц в Испанию в международный лагерь. Все было превосходно.

А потом случилось то, что случилось.

Сегодня утром на даче их посетил оперуполномоченный МУРа капитан Быстрицкий.

– Дарлинг, ты только не волнуйся, прошу тебя. К нам из милиции.

Вадим Андреевич взошел на террасу и жестом пригласил молодого сероглазого капитана.

Валерия Васильевна сидела в плетеном кресле и пила травяной чай. Она остановила качалку, внимательно оглядела непрошеного гостя и, не вставая, протянула ему руку.

– А что, собственно, случилось?

Быстрицкий открыл было рот, чтобы представиться, но Галдин опередил его:

– Это по поводу Коли Ревенко. Мальчик, кажется, пропал.

– Как пропал? – изумилась Валерия Васильевна. – Присаживайтесь. Извините, не знаю, как вас…

– Сергей Борисович, – Быстрицкий выдал белоснежную улыбку, которой он одаривал дам бальзаковского возраста.

– …Сергей Борисович. Очень приятно. Валерия Васильевна.

Лерка приподняла черные очки, которые она носила постоянно, вне зависимости от погоды, сощурила желтые глаза и раздвинула тонкие губы, изображая радушие:

– Чаю? Кофе? Или чего покрепче?

Быстрицкий весело рассмеялся. «Чего покрепче» ему уже не требовалось.

Как только он проехал Одинцово, пьянящий воздух ударил ему в голову. Он опустил стекло в машине и наслаждался запахом сена, навоза и горячего хлеба.

У деревни Дубки он свернул налево и въехал в поселок Лесной городок.

К влажному ветру примешался аромат хвои. Быстрицкий остановился у заброшенного пионерского лагеря, вышел из своей «девятки», пролез через дыру в заборе и сел на мокрую траву.

Он пытался сосредоточиться на предстоящем разговоре и не мог.

Горнисты с отбитыми носами призывали на линейку, облезлые транспаранты приветствовали участников соревнований, разрушенная беседка напоминала о поцелуях с Маринкой Кулешовой из первого отряда.

Сережа поднялся, отряхнулся и вернулся к машине. Он запер ее и пошел пешком к седьмой даче.

– Если можно, чаю, пожалуйста, – ласково улыбнулся он хозяйке.

– Одну минуту. – Лерка ушла в дом.

– Сергей Борисович, у меня к вам просьба, – протирая очки, обратился к нему Вадим Андреевич. – Я бы не хотел тревожить жену… Если что-то случилось с Коляшей, вы скажите мне. А я ее подготовлю.

– Да пока ничего не случилось. Просто нам кажется, что мальчик исчез, и мы не знаем, где он.

– Ну, как это исчез? А Любовь Николаевна что говорит? Она заявила о пропаже?

– Любовь Николаевна больна. Пока не стоит ее беспокоить.

– То есть, вы хотите сказать, она не знает?

– Пока нет.

– Бог мой! А что с ней? Я читал в газетах, у нее две актрисы погибли. Ужасно… Это как-то связано? – Галдин опять принялся за очки.

– Выясняем.

Лерка стояла за портьерой и напряженно вслушивалась в разговор.

– А с чего вы взяли, что Коля пропал? – прогундосил Вадим Андреевич.

– Да может, и не пропал, просто его уже давно никто не видел…

– Вот, угощайтесь, пожалуйста. – Лерка внесла чашку горячего чая. – Это непальский сбор, все стрессы снимает, выводит шлаки, благотворно воздействует на организм, а при вашей нервной работе…

– Леронька… – мягко перебил ее Вадим Андреевич, принял чашку и передал Быстрицкому. – Сергей Борисович утверждает, что Колю давно не видели.

– А что же тут удивительного? – Лерка уселась в кресло-качалку, вынула из кармана сигарету и закурила.

Это был дурной знак. Вадим Андреевич съежился.

– Мальчик в Греции, Любаша его на Крит отправила. Мы вместе путевки брали – я Бобочке в Испанию, а она Коляше на Крит. Там он. И потом, Любаша не такой человек – если бы что-то случилось с сыном, она бы Интерпол на ноги подняла. Вероятно, он еще не вернулся. Вы лучше настой попробуйте, чем волноваться зря. Если понравится, я вам отсыплю заварки. Но секрета сбора не раскрою, даже если будете настаивать.

– Помилуйте, как можно. К тому же, если знаешь рецепт, пропадает очарование. – Быстрицкий отхлебнул травяной отравы. Рот мгновенно связало горечью, но он протолкнул в себя горячую жидкость, цокнул языком и сделал еще глоток.

Лерка выжидающе улыбалась, пытаясь замаскировать мстительное выражение лица.

– Благодарю вас, Валерия Васильевна. Ничего подобного мне еще никто не предлагал. Отсыпьте непременно. – Про себя Сережа решил сегодня же сдать эту дрянь на экспертизу. На всякий случай. – А вы не можете вспомнить, путевка с какого числа была и на сколько дней?

Галдина задумалась, наморщила лоб и глубоко затянулась.

– Нет… Не могу вспомнить. Точно знаю, что на июль Люба брала. Но конкретные сроки не помню.

– А вы случайно не в курсе, может быть, у Любови Николаевны были в последнее время какие-то неприятности? Ей никто не угрожал? Вы ничего такого от нее не слышали?

– Возможно… – протянул Вадим Андреевич. – Ведь у нее такой крупный бизнес. А актерская среда довольно гнилая, сами знаете. Но она никогда не жаловалась. Мне, по крайней мере. Леронька, ты ведь чаще с Любашей общаешься. Может, ты что-то знаешь?

– Да нет, с какой стати? Ведь подобными проблемами как-то не принято делиться. К тому же, когда мы виделись с ней в последний раз, она была совершенно спокойна, даже весела, я бы сказала.

– А когда это было? – спросил Быстрицкий.

– Да вот как раз, когда путевки брали. Потом заехали в ресторан, выпили, поболтали. В общем, ничего особенного, странным ее поведение тогда мне не показалось. Подождите, – Галдина вдруг встрепенулась и как-то испуганно вся сжалась. – Сергей Борисович, надо ли понимать ваши расспросы таким образом, что мальчик не просто пропал, а его скорее всего похитили и теперь пытаются шантажировать Любу?

Быстрицкий слегка задумался, соображая, говорить им или нет. В принципе он ничего не терял.

– Если честно, Валерия Васильевна, вы правы. Следствие располагает некоторыми фактами, позволяющими предположить, что это так.

– Господи, какой ужас… – Галдина прикрыла лицо тонкой ладонью, унизанной кольцами явно ручной работы. Смахнув набежавшую слезу, она вскочила с кресла и скрылась в доме.

– Ах, вот, значит, как… – Вадим Андреевич тяжело поднялся из-за стола и принялся расхаживать по террасе, скрипя половицами.

Быстрицкий приготовился прощаться, но Галдин остановил его:

– Вы уж простите нас, мы, к сожалению, ничем вам не помогли. Только у меня к вам просьба.

– Слушаю вас.

– Если что-то прояснится, сообщите нам немедленно. Ведь Любочка нам не чужая, а Коля и подавно – он практически вырос вместе с нашим Бобом. Кстати, вы сказали, что Люба больна. Мы ничего не знали. Что с ней?

– Я полагаю, просто тяжелая депрессия.

– Да, но вы сказали, что она ничего не знает о пропаже сына. Как же так?

– Это я так, не подумав. Конечно, она знает. Оттого, видимо, и больна. Да вы сами позвоните ей или с родственниками ее свяжитесь.

– Да, конечно, теперь уж непременно. Но должны ли мы скрывать факт нашей встречи?

– Ну, в общем, такой необходимости нет, это на ваше усмотрение. Но вы, в свою очередь, если что-то припомните или узнаете, позвоните мне, пожалуйста. – Быстрицкий достал визитку и протянул ее Галдину. – Здесь все телефоны, и рабочий, и домашний. В любое время суток. Всего доброго.

– Стойте! – На террасу вылетела совершенно зареванная Валерия Васильевна. – Не знаю, поможет ли вам это, но я совершенно точно вспомнила. Любаша брала путевку Колечке в Ираклион. Это на Крите, в Греции. И еще она настаивала на экскурсии в Афины. Числа я не могу определить, но вы позвоните в турагентство. Это где-то на Брестской, называется, кажется, «Сорек».

– Спасибо, Валерия Васильевна, ваша информация бесценна.

– Правда? – Держась за сердце, Галдина бросила на Быстрицкого взгляд, преисполненный надежды.

Быстрицкий честно кивнул.

– Дарлинг, успокойся, – Вадим Андреевич приобнял жену за острые плечи. – Все образуется. Нас будут держать в курсе. А ты сегодня же позвони Любочке, узнай, может, ей помощь какая нужна. Мы сделаем все возможное.

– Ну, что же, спасибо вам. Валерия Васильевна, а заварочку-то?

– Ах да, совсем забыла. – Лерка просветленно улыбнулась, подошла к навесному шкафчику, поднялась на цыпочки и, порывшись где-то в глубине, извлекла хрустящий пакетик. – Вот, будете пить и меня вспоминать.

– Непременно.

Быстрицкий откланялся и, прихватив пакетик с гремучей смесью, поспешил в Шереметьево.

Валерия Васильевна аккуратно промокнула салфеткой слезу, зажгла благовонные палочки, издававшие едкий запах, расставила их по всей террасе и заставила мужа смывать из шланга «черные следы», которые оставил на участке «нехороший человек» Быстрицкий.

Когда дело было сделано, они вернулись в дом.

Зарядил мелкий дождик. Опасаясь сквозняков, Вадим Андреевич закрыл окна, послюнявил пальцы и, загасив все палочки, выбросил их в помойное ведро.

Лерка ему не препятствовала. Она взяла первую попавшуюся кассету, вставила ее в деку и развалилась на мягком диване. Терраса наполнилась волшебными звуками Верди. Блаженно потягиваясь, Лерка мурлыкала себе под нос арию Каварадосси «Мой час настал» и дымила уже третьей сигаретой.

Вадим Андреевич не спеша накрывал на стол.

Сначала появился огромный, спелый арбуз, потом холодная индейка, затем недоеденный торт-мороженое. Он тихонько позвякивал вилками и ножами, искоса поглядывая на жену. Закончив сервировку, он открыл навесной шкафчик и достал бутылку шотландского виски. Разлив янтарную жидкость в изящные стаканы, Вадим Андреевич грузно опустился в Леркино любимое кресло и призывно посмотрел на жену. Та нехотя сползла с дивана и пересела к столу.

– Признайся, дарлинг, а ведь ты не верила.

Вадим Андреевич дотянулся до Лерки, снял с нее темные очки и любовно поцеловал жену в лоб.

– Пей, моя хорошая, теперь можно. Теперь все можно.

Он отрезал кусок индейки и положил Лерке на тарелку. Она к мясу не притронулась и только маленькими глоточками потягивала виски.

– Свершилось. Она получила свое. И, как я тебе обещал, мы в стороне. На заказчика они вряд ли выйдут, а если и выйдут, он рта не раскроет, это не в его интересах. Так что мы с тобой…

– Ты.

– Мы. Я-то только в Шереметьеве страховал, а это еще доказать надо. Я просто был на работе. А вот число и номер рейса узнавала от заказчика и сообщала им ты, дарлинг. Так что не груби мне, родная.

Вадим Андреевич с удовольствием потянулся, хрустнув костяшками пальцев.

– Господи, как же сладка выстраданная месть…

– Не месть, а возмездие. Если ты, конечно, способен понять разницу.

С этого дня в доме Галдиных воцарилась идиллия.

Глава 36

Любовь Николаевна почти не обманула следователя в телефонном разговоре. Она действительно мчалась по Ленинградскому шоссе в сторону Твери.

Вот только добраться ей нужно было до Клина, проехать еще около пятнадцати километров, свернуть у поселка Ямуга, затем за деревней Троицыно выехать на проселочную дорогу, миновать птицефабрику и ровно в двадцать ноль-ноль остановиться в чистом поле.

Здесь должен был состояться обмен. Один миллион американских долларов валялся на заднем сиденье, упакованный в черную холщовую сумку.

Ей позвонили сегодня утром, назвали место и время – восемь вечера. Речь шла только о Коляне. Ревенко спросила о Филимонове.

– Ну, если есть еще «лимон», подвезем и этого.

– Вы с ума сошли…

– Так будешь платить за него или нет?

Ревенко закусила губу. Решать надо было прямо сейчас.

Она вспомнила, как вчера плакала Настя и кричала: «Убили! Убили!» Вспомнила Витино лицо, неулыбчивое, серьезное и вместе с тем такое добродушное и простое. У нее внутри все сжалось, и она тихо произнесла в трубку:

– Может, позже? Мне необходимо время, чтобы собрать эту сумму…

– Ну, тогда и сыночка позже. Если он, конечно, дотянет. Так как?

У Ревенко все поплыло перед глазами, горло перехватил спазм, сердце ухнуло куда-то вниз, и, с трудом ворочая языком, она сказала:

– Нет. Все сегодня. Виктор останется на вашей совести.

– А у нас совести нету.

Это был приговор Филимонову, который только что она подписала ему сама.

Ревенко ничего не ответила и молча повесила трубку.

В три часа дня к ней приехал Виктор Григорьевич. Он привез деньги, вытряхнул их на диван, и они еще раз тщательно все пересчитали. Ревенко достала с антресолей холщовую черную сумку, приобретенную еще в незапамятные времена, и сложила в нее пачки хрустящих зеленых купюр.

Слегка передохнув, она наклонилась, чтобы застегнуть «молнию». У нее вдруг закружилась голова, и она растерянно огляделась по сторонам, размышляя, не забыла ли чего. Так ничего и не припомнив, она решительно закрыла сумку и, потирая занывшую поясницу, выволокла ее в коридор.

– Ну, кажется, все…

Петров засобирался. Уже на пороге он обнял ее и перекрестил:

– С богом, матушка. Все образуется. Как вернетесь, сразу звони мне, не жди утра. Я на даче буду.

– Виктор Григорьевич, вы думаете…

– Все будет хорошо, милая. Вот увидишь. Бог поможет.

– А как же Виктор?.. Грех-то какой…

– Ты сделала все, что могла. На тебе вины нету. Может, все обойдется. Бог поможет.

– Бог поможет, – сказала себе Любаня, напряженно вглядываясь в дорогу.

Наконец показалось Троицыно.

Следуя указателю, Ревенко свернула к птицефабрике. Огибая серые, обшарпанные здания, дорога вела в близлежащий лесок. Трясясь на ухабах и матерясь, Любаня через несколько минут миновала ельник, и ее глазам предстал бескрайний простор.

Вдали маячил дачный поселок, кругом не было ни души, только сиротливо паслись три бурые коровы. Понуро опустив массивные головы, они нагло вытаптывали колхозный урожай. Изредка раздавалось их протяжное мычание.

Похитителей не было. Ревенко взглянула на часы – было без четверти восемь.

Примятой тропинкой она проехала вперед и остановилась посреди поля. Она выключила двигатель, открыла оба окошка и приготовилась ждать.

Пятнадцать минут прошло, но ни один посторонний звук не нарушил безмятежной деревенской тишины. В бреющем полете верещали ласточки, коровы позвякивали колокольчиками, от сильных порывов ветра шумели кроны деревьев. Зарядил мелкий дождь, но где-то за горизонтом погромыхивало в преддверии сильного ливня.

Стало смеркаться, буренки потащились в сторону деревни, день заканчивался.

И только одинокая синяя «Тойота» нелепо застыла посреди мироздания.

Ревенко начинала нервничать. Она то и дело поглядывала на часы и озиралась по сторонам. Наконец она не выдержала и вышла из машины.

Ветер ударил ей в лицо. Дождь мелкими струйками стекал по ее роскошным светлым волосам, превращая их в блеклые пряди. Но она продолжала прислушиваться и напряженно глядеть на дорогу.

Когда она уже потеряла всякую надежду, из леса донесся приглушенный звук мотора. Он становился все отчетливее, и вскоре Любаня увидела черный джип с затемненными стеклами. Он ехал ей навстречу.

Ревенко словно приросла к земле, не в силах сдвинуться с места. Метрах в двадцати от нее джип остановился, но из него никто не вышел. Тогда Любаня открыла заднюю дверцу своей «Тойоты», вытащила из машины сумку и бросила ее перед собой на траву. Затем отошла назад на несколько шагов и замерла в ожидании.

Только после этого из джипа вылез крепкий, небритый человек в темных очках. Он подошел к сумке, пнул ее ногой и процедил: «Открой!»

Любаня пошла к нему навстречу, наклонилась и рванула «молнию». Несколько пачек вывалились на траву. Переступив через сумку и пухлые пачки, парень обошел «Тойоту», заглянул в окна машины. Потом с наслаждением закурил сигарету, с хрустом потянулся и пошел обратно к джипу.

Ревенко рванулась за ним, на ходу засовывая деньги в сумку, и успела схватить его за рукав, прежде чем тот залез в джип.

– Где мой сын?! – закричала она. – Где сын?! Говори, подонок!

Уже не владея собой, Любаня вцепилась в парня мертвой хваткой и в бешенстве трясла его, продолжая истошно орать. Парень неловко отбивался, а Любка размахивала сумкой.

– Да отцепись ты, зараза! – Он слегка толкнул обезумевшую Любаню, но та схватила его за волосы.

– Где мой сын?! Где мой сын?!

В своем исступлении она не заметила, как из машины вышел еще один мужик, похожий на первого, только ниже ростом. Он крепко обхватил сзади бьющуюся в истерике Любаню и тихо сказал ей на ухо:

– Не заткнешься – пристрелю…

В доказательство его слов потрепанный Любаней напарник распахнул полу пиджака и продемонстрировал заткнутый за пояс пистолет. Любка затихла. Ее отпустили.

– Ты выполнила только одно условие, – сказал коротышка.

– Я все ваши условия выполнила. Все! – Любка едва переводила дух. – Деньги – вот, – она потрясла сумкой над головой. – Можете не пересчитывать. А что касается мужа…

– Вот именно.

– Я не смогла его найти. Но этим занимаются. Он «заказан». Вы же этого добиваетесь?

– Исполнитель?

– Давид.

Мужики молча переглянулись. Коротышка вырвал у нее сумку, достал мобильник и залез в джип. Его приятель курил, пряча от дождя сигарету в кулаке.

Любка уже вымокла насквозь, ее била нервная дрожь, но она не чувствовала ни дождя, ни холода. По старой привычке она грызла ноготь на большом пальце, вытирая выступившую кровь о манжету.

В джипе опустилось тонированное стекло, и коротышка поманил ее пальцем. Любаня подошла.

– Езжай домой.

– Как домой? А ребенок?!

– Он уже там. Ждет тебя.

– Я вам не верю! – Любка уцепилась за ручку дверцы. – Вы не посмеете… Отдай сумку!

– Остынь, тебе говорят. – Первый парень схватил ее за руку и надавил на запястье. Кисть разжалась, но Любка умудрилась укусить его за плечо. У нее в зубах остался клок кожаной куртки. Парень не выдержал и отвесил ей звонкую оплеуху.

– Вот дура! Позвони домой, к матери своей.

Любка попятилась назад, споткнулась о кочку, ноги заскользили по мокрой траве, она упала. Подхватив длинную юбку, она опрометью кинулась к «Тойоте».

Джип развернулся и поехал к лесу.

Телефон, забытый Ревенко на переднем сиденье, разрывался трелями. Они доносились из открытой машины, и Любка прибавила ходу. К счастью, телефон не умолкал, и, прижав трубку к уху, она плюхнулась в салон.

– Любочка! Да что же это такое! – заверещал пронзительный голос Дины Григорьевны. – Тебя нет дома! Коляшечка приехал ко мне! Боже мой!! Ты бы видела его! Что же это за дача такая? В кого мальчика там превратили! Немедленно свяжись с родителями этого приятеля. В суд на них подать надо!

– Мама, не кричи, пожалуйста, – устало сказала Люба. – Позови Колю.

– Не позову. Мальчик все время плачет! Немедленно приезжай!

– Позови, я сказала! – рявкнула Любаня.

– Мама… – услышала она через несколько секунд. – Мама… это я…

– Сынок! Не говори сейчас ничего, ладно? Жди меня. Я еду к тебе. Слышишь? Я еду!

Любаня нажала на газ и понеслась через кочки и ухабы к шоссе.

Голос сына звенел у нее в ушах, и она неслась по мокрому асфальту, все прибавляя скорость. Ей не терпелось увидеть Коляна, но она почему-то думала о Насте, ее отчаянный крик гнал ее вперед. Дождь хлестал в лобовое стекло, «дворники» едва успевали справляться с потоками воды.

До въезда на Кольцевую автодорогу оставалось метров двести, как вдруг огромная фура, шедшая перед ней, резко затормозила, прицеп понесло влево юзом, и он оказался прямо перед Любаней. Она резко дала по тормозам, но было уже поздно. «Тойоту» закрутило, и она выскочила на обочину, врезавшись со всего маху в опору рекламного щита.

«Коляша, сыночек…» – только и успела подумать Любаня и провалилась в небытие.