Текст книги "Тридцать три несчастья"

Автор книги: Марина Константинова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

Но ему и в голову не могло прийти, что эта кукляшка обладает таким яростным темпераментом, выразительностью и, чего греха таить, настоящим талантом, о котором сама не подозревала. Вероятно, ей просто не повезло – не попала она в руки к толковому мастеру, который смог бы раскрыть ее способности и вытащить на свет божий все ее достоинства. Кирилл серьезно размышлял, не продешевил ли он, пристроив ее Борьке за три копейки.

Кирилл не рассказал Женьке, что Борька Миронов, его бывший однокурсник, уже пять лет занимался поставкой девок из стран СНГ в бордели Турции и Греции. Он также не поведал ей, что еще в июне связался с ним и договорился, что Женьку вывезут в Стамбул, где и потеряются ее следы.

Но пока она была ему нужна, и он убаюкивал ее в постельке, приговаривая:

– Спи, солнышко. Все у нас получится. Ты умница. Спи, моя хорошая.

Глава 43

– Вы простите меня, Александр Владимирович… Я при нашей встрече не рассказала вам ничего… И потом еще по телефону налгала. Стыдно…

Любовь Николаевна говорила очень тихо. Клюквин сидел рядом и внимательно слушал ее.

– Но я не жалею. Оброни я тогда хоть слово… – Ревенко закрыла глаза и замолчала.

Она устала. Клюквин был с ней уже час. Он давно порывался уйти и не мучить ее расспросами, но она не отпускала его. Собственно, спрашивать ее ни о чем и не пришлось, она сама подробно, без утайки, рассказала обо всех последних событиях.

– Любовь Николаевна, голубушка, вам надо поспать. Я вас завтра навещу.

– Нет, нет, останьтесь. Я вот к Колечке ходила… – Ревенко вдруг часто задышала, заметалась по постели и захрипела: – Сволочь! Мразь! Своими руками удавлю! Ненавижу! Ненавижу!

Клюквин вскочил со стула и пересел к ней на кровать. Не зная, что предпринять, он обнял ее за плечи и осторожно притянул к себе:

– Люба, успокойся. Слышишь меня? Тебе нельзя… – Он решил нажать кнопку вызова медсестры, но почему-то передумал.

Он поглаживал ее по спине и шептал:

– Ну все, все… Тихо, милая, все хорошо. Любаша, я здесь, я с тобой. Успокойся, девочка.

Она прижалась лицом к его небритой щеке, и он замер, боясь задеть пластырь на ее рассеченной брови. Она плакала, уткнувшись в него, как плачут обиженные дети – с жалобными всхлипами, растирая ладонью сопли и слезы.

– Не надо, не плачь, моя родная. Я с тобой. – Клюквин и сам не заметил, что целует ее в затылок и крепко прижимает к себе.

Любовь Николаевна как-то обмякла, дрожь прекратилась, и она безвольно обвисла на нем и замерла. Клюквину показалось, что она уснула.

Он бережно опустил Любаню на подушку, промокнул салфеткой ее мокрые глаза, но она вдруг взяла его за руку.

Клюквин накапал валерьянки и подал ей стакан.

– Простите меня.

– Спасибо вам. Вы очень добрый человек.

Ревенко пила лекарство, а Клюквин чувствовал себя глупым подростком и размышлял, как ему вести себя дальше. Ему стало неловко от собственного порыва, он как-то неуверенно откашлялся и решил перейти на официальный тон:

– Любовь Николаевна…

Она молча посмотрела на него, и в ее беззащитном взгляде ему померещился какой-то упрек.

– Люба… – смягчился Клюквин. – Вы, пожалуйста, отдыхайте и ни о чем плохом не думайте. Мужа вашего… то есть Воронова, сегодня же объявят в розыск. Отыщется он, никуда не денется. Я вам обещаю. И главное, помните – ни вам, ни Коле ничего больше не угрожает. Я об этом позабочусь.

Он совершенно не был в этом уверен и решил нынче же распорядиться о круглосуточной охране. Он хотел сказать еще какие-то очень важные слова, но увидел ее безмятежную улыбку, закрытые глаза и понял, что она спит. Клюквин допил оставшуюся валерьянку и вышел из палаты.

В коридоре он встретил Танюшу, и девушка повела его к Коле.

– Парень-то наш оклемался. Слабенький еще, конечно, угрюмый какой-то, но, как мать его проведала, прямо на глазах ожил. А хорошенький какой! – весело щебетала медсестра. – Красавчик, да и только! Я предупредила, что вы придете. Он сначала ни в какую, но Любовь Николаевна его уговорила. Идемте, идемте!

– Танечка, а как бы мне с ним наедине поговорить?

– Ну, так, чтобы совсем, это вряд ли… – Танюша призадумалась. – Хотя, знаете, мы сейчас Синякова отправим в холл футбол смотреть, а Иван Афанасьевич вам не помеха, он почти глухой.

– Ну и отлично, спасибо.

Синяков уперся рогом и заявил, что у него «открылась аневризма» и он никуда отсюда не пойдет. Он натянул на нос одеяло и прикинулся мертвым.

– Ах, «аневризма» у тебя! Открылась, говоришь? Ничего, я тебя быстро вылечу.

Танюша высунулась в коридор и крикнула:

– Девочки! У Синякова опять «аневризма» открылась! Срочно магнезию приготовьте! Пять кубиков!

Синяков уже натягивал носки и, затравленно посверкивая на Танюшу маленькими глазками, приговаривал:

– Ну че ты, че? Рассосалось уже. Ухожу. Вот видите, – повернулся он к Клюквину, – как над больным человеком издевается? Эх, Танька, НАТО на тебя нету!

Синяков испарился. Танюша смеялась, Клюквин ухмылялся в усы и поглядывал на Колю.

Колян приветливо ему улыбнулся и даже поздоровался.

– Удачи, – шепнула Клюквину на ухо Танюша. – Я пошла.

Александр Владимирович подошел к Колиной постели, сел на табурет и протянул руку:

– Ну, здравствуй, герой. Давай знакомиться.

– Я вас знаю. Мне мама про вас рассказала. Велела ничего от вас не скрывать. Только я не знаю, что говорить.

– Я тебе помогу. Я буду спрашивать, а ты отвечай, ладно? Если захочешь, конечно.

Колян кивнул.

Он по-прежнему был очень бледен, но больше всего Клюквина пугал его потухший взгляд, в котором прочитывалось то ли безразличие, то ли, что еще хуже, полная безнадежность.

– Ты ел сегодня? – спросил Клюквин.

– Я?.. Да. Бульон пил. И еще котлету съел.

– Молодец. Я не стану тебя мучить, подробнее поговорим потом, когда ты поправишься. А пока скажи, ты кого-нибудь из них запомнил?

– Да. Троих запомнил. Сразу узнаю, хоть и все на одну рожу. – Колян презрительно скривил губы. – Быки… Вы знаете, а Витю-то убили… Я матери не сказал. Насте сказал, а ей нет.

– Так, стоп. Это при тебе было?

– Нет. Меня из подвала вытащили, а Витек там остался… Потом дрянь какую-то вкололи. Я спал. Долго, наверное. Не знаю. Потом в джип затолкали…

Колян замолчал. Клюквин не решался его подгонять, но парень уставился расширенными зрачками в одну точку, словно уходил в неведомую даль.

– Коль, а почему ты решил, что его убили? Может, и нет? – слегка встряхнул он его за плечо.

– Артем так сказал – нет человека, нет проблемы.

– Артем?

– Ну, главный их. Я его ни разу не видел. Меня когда один бил, второй сказал: «Ты чего, мужик, делаешь, Темыч не велел». Ну и перестали. А дядю Витю били.

– Постой-ка. Ты говоришь, что не видел этого Артема. А как же он тебе сказал, что Филимонова убили?

– А он мне и не говорил, – безразлично продолжал Колян. – Уже когда ехать надо было, они сказали, что Темыч доволен – нет человека, нет проблемы.

– И это все?

– Все.

Клюквин покрылся испариной.

– И ты все это подробно изложил Насте Филимоновой?..

– Нет. А зачем? Просто сказал, что дядю Витю убили…

– О господи… Ты хоть понимаешь, что сделал?

– Да. Она сама сказала, что нет ничего хуже неизвестности.

– Ну ладно. Ты отдыхай пока. Я завтра подъеду, тогда побеседуем поподробней.

– До свидания.

Клюквин пулей вылетел в коридор и помчался на сестринский пост.

– Таня! Телефон! Срочно!

Перепуганная Танюша протянула ему трубку.

– Не годится. Не отсюда.

– Ой, побежали в ординаторскую!

Вслед за Танюшей Клюквин влетел в маленький кабинет. Не разбирая лиц, он выкрикнул:

– Районная прокуратура! Прошу немедленно освободить помещение. Умоляю. Всего на пять минут. Спасибо. Я быстро. Извините.

Последние слова он уже произносил в одиночестве.

– Сережа! – кричал он в трубку. – Немедленно в розыск! Галушко Артем Егорович!.. А Воронова объявил?.. Молодец. И еще. Виктора Филимонова туда же! Да, да. И немедленно позвони жене Филимонова, а еще лучше съезди к ней. Только скоренько, как бы там чего не вышло. Она может быть на грани. Успокой ее, скажи, что с мужем ее все в порядке… Да нет, я совсем не уверен, но ты соври. Все, давай быстро.

Глава 44

Его забыли, словно нарочно. Второй день никто к нему не спускался, ведро не выносили, еды не давали. Было тихо, как в могиле. Даже собаки не лаяли. Дверь была по-прежнему заперта, но не на засов – он чувствовал, как она подавалась, – а на обычный замок.

Виктор методично обшарил, проползал, прощупал свой каземат сантиметр за сантиметром. Кроме протухшей ветоши и алюминиевого ведра, служившего туалетом, он ничего не нашел.

«Вот дурак, блин! Для тебя же все приготовлено – беги, не хочу!»

Он даже рассмеялся от своей догадки. Неужели все так просто?

На всякий случай он затаился, но, не услышав никаких звуков, через час он уже ковырял дверной косяк ведерной ручкой. Самым сложным оказалось распрямить ее конец. Дело было безнадежным, и, приложив все оставшиеся силы, он просто сломал ее пополам.

Трухлявая древесина рассыпалась, как по волшебству. Расковыряв внутренний косяк, он подобрался к наружному. Через двадцать минут с дверью было покончено, и она легко распахнулась.

«Господи, всего-то!»

Виктор преодолел десять ступеней и выбрался наружу. Он оказался в просторной кухне. Все было прибрано, никаких следов пребывания шумной компании, и только на деревянном столе лежала записка. Виктор склонился над ней и прочел: «Тебя пощадили, помни».

– Ну, спасибо, братки. Вовек не забуду. Помирать буду, вспомню.

За окном была ночь, но он не стал рисковать и дожидаться утра. По наезженной колее часа через два он выбрался на шоссе, дотащился до автобусной остановки и заснул на скамейке.

Контролерша пожалела его, и он благополучно доехал до метро «Речной вокзал».

Денег у Виктора не было, и, бесконечно пересаживаясь из автобуса в трамвай, а из трамвая в троллейбус, он зайцем добрался до Трифоновки.

Лифт в доме не работал, и, задыхаясь, Виктор поднялся на свой этаж. Ключи у него отобрали еще в первый день заточения. Но прежде чем позвонить, он обессиленно припал к двери. За ней стояла гнетущая тишина. Не доносилось обычных звуков обитаемого жилища.

У него внутри все похолодело от дурного предчувствия. Не соображая, что делает, он постучал в дверь. Но вовремя одумался и резко нажал на кнопку пронзительного звонка. Не последовало ни привычного, родного «иду, иду!», ни собачьего лая.

– Настя! Настя! – Виктор опять принялся стучать в дверь кулаками.

Соседняя квартира приоткрылась, и в дверной проем высунулась рыжая голова Вовки, Лакиного дружбана:

– Дядь Вить! Ты чего орешь?

– Где жена моя?!

– Так это… Я лично ее уже несколько дней не видел.

– А собака где?

– Я не знаю. А ты чего домой-то не идешь?

– Ключи потерял.

– Да у нас же есть запасные. Настя давно еще матери их отдала. Подожди, сейчас принесу.

Вовка нырнул в коридор и уже через секунду вернулся со связкой.

– Эй, дядь Вить, ты чего?

Виктор оседал по стене, теряя сознание.

Пришел в себя он в своей квартире. Это Вовка дотащил его до тахты и теперь прыскал ему в лицо водой. Виктор поморщился.

– Ладно, хватит. Я в порядке. Иди к себе.

Перепуганный Вовка таращился на него во все глаза.

– Дядь Вить, давай я «Скорую» вызову, а? Ты какой-то никакой. Боюсь я тебя оставлять. Мать узнает, ругаться на меня будет.

– Не будет. Спасибо тебе, парень. Мне уже лучше. Правда. Значит, про Настю ничего не знаешь?

– А что случилось-то?

– Ладно, ты иди. Я, может, попозже к вам загляну, с мамкой твоей поговорю.

Вовка ушел.

Виктор начал внимательный осмотр квартиры. Все было в идеальном порядке, как после генеральной уборки. Все вещи были на местах, посуда вымыта. Но никакой записки от Настены нигде не было. Зато земля в цветах была влажной, и Лакины миски были полны.

«Бог мой, какой я дурак! Она, наверное, просто вышла погулять с Лаки».

Виктор высунулся в окно, но своих во дворе не увидел. Тогда он решил было отправиться на поиски, но побоялся с ними разминуться и принялся терпеливо ждать.

Но ни через два часа, ни через три Настя не вернулась.

Виктор весь издергался, не находя себе места. Он не выдержал и все-таки спустился во двор. Он два раза прошелся по обычному маршруту прогулок с Лаки, подзывая собаку привычным свистом. Как назло, около дома не было никого из соседей – ни доминошников, ни мамаш, ни хануриков. Расспросить было некого. Виктор вернулся в квартиру.

По зрелом размышлении Виктор остановился на двух вариантах – либо с Настей что-то случилось, во что он верить не хотел, ибо тогда в квартире не было бы такого порядка, и, уж во всяком случае, собака была бы дома, пусть даже и мертвая. Если бы Настю взяли на улице, Лаки все равно прибежала бы домой. Значит, оставался второй вариант – просто Ревенко где-то надежно их укрыла. Виктор решил пока не звонить ей, чтобы не обнаружить себя раньше времени.

Он много курил, надсадно кашляя отбитыми легкими, и на всякий случай постоянно выглядывал в окно. Мысль о еде ему даже не приходила в голову. Где-то под лопаткой тревожно саднило, и, порывшись в аптечке, Виктор нашел пузырек корвалола. Он накапал в рюмку тридцать капель, развел их водой из чайника и не заметил, как отключился, провалившись в глубокий, беспробудный сон. Он спал уже несколько часов, на улице совсем стемнело. Ему снилась какая-то фантасмагория – разноцветные пятна кружились у него перед глазами, мягкие хлопья снега падали на уставшие веки, Ревенко укоряла его за что-то, Колян плакал, укрывшись серой овчиной, сатанинская музыка прижимала его к месту, не позволяя ни закричать, ни сделать ни шагу. И сквозь этот гомон и металлический звон тоненьким колокольчиком прорывался голос Настены, звавший его за собой. Виктор порывался последовать за ней, но ноги окаменели, и язык сделался деревянным. Но Настя успокоила его, пообещав дождаться. Сразу стало как-то спокойно, и душа его умиротворилась. Он спал так крепко, что не услышал, как в замке тихо повернулся ключ.

Глава 45

В сопровождении молодого человека в строгом сером костюме Бархударов поднимался по лестнице на второй этаж. Он никогда прежде не бывал в подобных учреждениях и с любопытством озирался по сторонам, втягивая носом незнакомый казенный запах.

Веселенький грязно-зеленый цвет на стенах, потрескавшаяся штукатурка, снующие туда-сюда люди с одинаковыми лицами – все это создавало довольно унылое впечатление. Разыгравшееся воображение моментально представило ему, как он следует на допрос к злому дядьке-милиционеру, и от былой решимости у Бархударова не осталось и следа. Но было уже поздно – он стоял перед дверью кабинета.

– Александр Владимирович, это к вам, – услышал он голос у себя за спиной.

Молодой человек дружески подтолкнул его вперед и растворился в воздухе.

Бархударов робко остановился на пороге.

– Здрасьте, – для начала сказал он.

– Привет, – ободряюще улыбнулся ему симпатичный, спортивного вида человек, ничем не напоминающий начальника пыточной. – Проходите, присаживайтесь.

– Нет, вы сначала скажите, это вы ведете следствие по «Атлантиде»? – решил на всякий случай уточнить предусмотрительный Бархударов.

– Мы. Я – капитан Быстрицкий Сергей Борисович. А это старший следователь Александр Владимирович Клюквин.

– Ага, – Бархударов удовлетворенно кивнул, прошел в кабинет и сел напротив Быстрицкого. Тот как-то более располагал к беседе, чем пожилой, угрюмый человек в помятом пиджаке.

Бархударов представился и сразу приступил к делу:

– У меня есть крайне важная информация, и я хотел бы ее сообщить.

– Сообщайте, – разрешил Быстрицкий и приготовился слушать.

Все заранее приготовленные слова вылетели у Бархударова из головы, и он почему-то стал рассказывать, как познакомился с Настей, когда они вместе поступали в театральный институт. Его не перебивали, провокационных вопросов не задавали, и Бархударов сам не заметил, как увлекся.

Уже полчаса он взахлеб рассказывал все, что знал с Настиных слов об «Атлантиде», о Ревенко, о Викторе и о том, что с ними случилось. Его по-прежнему не прерывали, слушали очень внимательно, и Бархударов окончательно проникся доверием к следствию. Он развернулся к старшему по званию и продолжал говорить уже Клюквину:

– …Ну и вот, Александр Владимирович, представляете, я вхожу, а Настька в полной темноте на окне в комнате стоит. Прямо как лунатик. Жуть! Я чуть не обоср… Извините. Ну, то есть испугался я очень. Но сразу понял, что звать ее нельзя. Может, она в раздумьях последних, а если крикну, то она от неожиданности вывалится. Я подкрался незаметно и в последнюю минуту ее за ноги в комнату стащил. Она бьется на полу, упирается, кричит «не хочу жить!». Укусила меня, между прочим.

Бархударов с затаенной гордостью описывал Клюквину с Быстрицким историю Настиного спасения, демонстрируя по ходу укушенный палец.

В тот злополучный вечер он несколько раз звонил Насте, но она не стала с ним разговаривать и запретила приезжать. Она ждала Витю. В последний раз Бархударов позвонил ей довольно поздно, но Виктора все еще не было. Он еще какое-то время томился, метался по своей квартире, как раненый зверь, потом не выдержал, выскочил на улицу, схватил тачку и помчался к Насте.

– Она входную дверь оставила открытой, поэтому я смог войти, а то, представляете, еще бы минута – и привет! Она же думала, что мужа ее убили, пацан сказал, что своими глазами видел. Вот она и решила в окошко сигануть, дурочка. А что, правда убили? – вдруг испугался Бархударов.

– А сейчас-то она где? – проигнорировав его вопрос, поинтересовался Клюквин. – Вот Сергей Борисович наведывался к ней, но дома никого нет.

– Да я ее сразу забрал оттуда, хоть она и сопротивлялась. Оставлять-то там страшно. Реланиумом накачал, и поехала, как миленькая. К Ирке Григорьевой отвез, это подруга наша. Общая. Собаку тоже взял.

– Напиши адрес, – Быстрицкий протянул ему ручку и лист бумаги.

Бархударов написал название улицы, но вдруг осекся:

– А вы что, допрашивать ее будете? Она сейчас не того…

– Вы пишите, пишите, Андрей Сергеевич, – мягко настоял Клюквин. – Мы сообразим, как поговорить с ней поделикатней, но ее местонахождение нам знать необходимо.

– Ага, понял. – Бархударов дописал адрес. – Но вы не сказали, Витьку все-таки убили или как? Вы можете мне доверять, я Насте не скажу. Она даже не знает, что я у вас. Я, между прочим, проявил чудо смекалки – позвонил по ноль два и вышел на вас.

– Вы очень правильно поступили, Андрей Сергеевич. В сообразительности вам не откажешь, – похвалил его Клюквин. – Это я вполне серьезно говорю. А что касается Насти – вы просто молодец, очень профессионально сработали.

Бархударов зарделся.

– Теперь по поводу вашего вопроса… Точной информацией мы пока не располагаем, но благодаря тем подробностям, которые вы нам изложили, надеюсь, мы очень скоро это выясним. Одно ясно – своими глазами мальчик убийства не видел, это всего лишь его предположения.

– То есть надежда есть?

– Надежда есть всегда. А вам спасибо большое. Позаботьтесь об Анастасии Леонидовне. – Клюквин подписал пропуск. – И держите нас, пожалуйста, в курсе.

– Конечно. Давайте я вам вечером позвоню и скажу, как она. А заодно подготовлю ее, может, она и поговорит с вами. Хотя я вам все уже рассказал. Но вдруг она что-то от меня все-таки скрыла.

И уже у двери Бархударов обернулся:

– А нас не того… Не убьют?

– Я полагаю, для этого нет оснований. Но будет лучше, если вы пока какое-то время поживете у своей подруги. И, от греха подальше, не надо никому сообщать, что вы знаете местонахождение Филимоновой. Подругу вашу тоже предупредите.

– Ага, – задумался Бархударов, – значит, все-таки могут.

– Паниковать не стоит, но предельная осторожность необходима. Поменьше выходите на улицу, не открывайте дверь кому попало, ну и так далее, сами понимаете, вы же человек умный. Нам бы побольше таких сотрудников, – Клюквин покосился на Быстрицкого.

– Вы думаете, у меня бы получилось? – серьезно спросил Бархударов.

– Несомненно, – подтвердил Быстрицкий.

– А что, я подумаю, – озадачился Бархударов.

– Но при малейшем подозрении, пусть даже на первый взгляд абсурдном, сразу же звоните. – Клюквин вышел из-за стола, протянул ему визитку и пожал руку.

На том и договорились, и Бархударов умчался к Насте на квартиру Ирки Григорьевой, которую та снимала в обшарпанном панельном доме рядом с метро «Войковская».

– Ну и где ты шлялся, козлина? – недобро встретила его Ирка и приготовилась треснуть по лбу.

Юркий Бархударов ловко увернулся, проскочил у нее под мышкой и влетел в комнату.

Насти не было.

– Эй, а где Настька? – оторопел Бархударов. – Я же велел тебе не выпускать ее! Где она?!

– Да в ванной заперлась. Ревет, как корова, уже битый час. Ты тоже хорош – оставил ее на меня, а что мне с ней делать? Я с ней и так, и сяк, а она…

– То есть как – заперлась? Ты соображаешь, что делаешь?! Она может такое натворить!

Бархударов опрометью кинулся к ванной. Под дверью лежала Лаки. Отпихнув собаку ногой, Бархударов принялся трясти ручку. Ирка пожала плечами и демонстративно ушла в кухню.

– Настя, это я! Открывай!.. – Бархударов постучал. Ответа не последовало. – Ирка! Я дверь вышибаю! – Бархударов приготовился к разбегу.

– Я тебе вышибу! Я тебе мозги вышибу, придурок! – заорала из кухни Ирка.

Неожиданно задвижка щелкнула изнутри, и дверь распахнулась.

Настя сидела на унитазе и плакала, закрыв лицо руками.

– Фу… Слава богу! – облегченно вздохнул Бархударов.

Он опустился перед ней на корточки, взял ее прозрачную ладошку и сразу позабыл обо всех обещаниях, данных им следователю.

– Настюш, слушай меня внимательно. Я только что был в милиции.

– Что?.. – Убрав со лба спутанную прядь, Настя подняла на него белесые от слез глаза.

– Ну, да, да. Теперь-то чего бояться, хуже уже не будет.

– О господи! – Настя опять заплакала. – Я тебя просила? Просила? Зачем ты…

– Ну, прости, малыш. Но я хорошо сделал, что пошел. Слушай, что узнал. Колян тебе неправду сказал! – И, набрав побольше воздуху, Бархударов вдохновенно соврал: – Витька живой.

– А?.. – Настя впилась ногтями в его руку и замерла.

– Понимаешь, Колян-то сам в больнице. В шоке он. С ним психиатры работают. Они говорят, что не видел он ничего. Это все фантазии его, плод помутившегося рассудка. Мне так следователь и сказал. Классный дядька, между прочим.

Бархударов тараторил в надежде, что Настя не задаст главного вопроса. Но она все-таки спросила:

– Но если все так, то где же Витя? Ведь Колю-то отдали.

Задумываться было нельзя, и Бархударов сочинял на ходу:

– Это пока неизвестно. Но ты надейся. Логово то бандитское нашли, где их держали. Нет там никого. И следов насилия никаких. Скорее всего отпустили Витю или убежал он. Витька все-таки пограничник бывший, парень не промах, не дался бы он им просто так. Если бы убрали они его, он бы сопротивлялся, а там никаких следов драки или чего-нибудь такого. Усекла? Ждать надо.

Настя подошла к раковине, пустила сильную струю холодной воды и тщательно умылась. Бархударов молча следил за ее действиями. Настя причесалась, собрав волосы в тугой хвост.

– Пусти меня, – она слегка толкнула застывшего на пороге Бархударова. – Я домой поеду.

– Я тебя не пущу.

– Тогда поехали вместе, потому что ты меня не остановишь.

И такая была решительность во всей ее хрупкой фигурке, что Бархударов сдался. Он помнил о том, что сказал ему следователь по поводу осторожности, но понимал, что Настю не удержать. Он-то, дурак, хотел как лучше, и вот чем обернулось его вранье во спасение.

– Ирка! – крикнул он в кухню. – Мы сейчас отъедем. Если что, мы у Насти. Звякнем тебе оттуда. Лакмайстера тоже забираем.

– Ай, да делайте вы что хотите! – устало зевнула Ирка.

Лаки, она же Лакмайстер, возбужденно закрутилась в прихожей, не давая Насте обуться.

– Да, моя девочка, домой едем, домой. – Настя наклонилась и поцеловала ее в холодный, мокрый нос.

– Эй, дети мои, а у вас деньги-то есть? – неожиданно выплыла Ирка. – Время позднее, да вы еще и с собакой. Сдерут с вас по полной программе.

Об этом они в суматохе не подумали, и Бархударов стал растерянно хлопать себя по карманам.

– А ну-ка отвернись, – приказала ему Ирка.

Тот послушно отошел и встал носом в угол.

Ирка встала на цыпочки и достала с верхней полки в прихожей пожухлую косметичку. Вытащив из нее две купюры, она протянула деньги Насте.

– Вот, бери. На туфли откладывала, да уж зима скоро, на сапоги все одно не хватит.

– Я отдам, – пообещала Настя.

– Да ладно, чего там… – пробурчала Ирка.

– Ирка, ты человечище! – Маленький Бархударов подпрыгнул и чмокнул ее в подбородок.