Текст книги "Тридцать три несчастья"

Автор книги: Марина Константинова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

Глава 16

Любка отчаянно замерзала. Этот придурок, ее сменщик Володька, недоученный пэтэушник, сжег обогреватель. У него не хватило ума позвонить ей и предупредить, чтобы она захватила из дому свой. И вот теперь ей предстояло до восьми утра сидеть в арктическом холоде и зарабатывать воспаление легких. Чтобы хоть как-то согреться, Любанька открыла бутылку «Столичной» и попивала водку, тоскливо глядя в экран черно-белого телевизора «Юность». Покупателей почти не было, да Любаньке было и не до них.

Час назад она выскочила на улицу и позвонила Кириллу из автомата. Тот категорически отказался привезти ей обогреватель, заявил, что срочно уезжает по делам – это на ночь-то глядя! И вообще он посоветовал ей закрыть ларек и уматывать домой.

– Но, Кирюша, миленький, я же не могу вот так все бросить… Лерка может в любой момент приехать с проверкой, и потом, выручка… – всхлипывала окоченевшая Любанька.

– Любка, ты меня достала! Твоя жадность тебя погубит. Все, мне некогда. Пока.

Жадность! Это у нее-то, у Любки, жадность?! Любанька глотала горькие слезы и запивала их водкой. Ей многое приходилось терпеть от Кирилла, но подобной несправедливости она не ожидала.

Уже четыре месяца она мучилась в этом проклятом ларьке, и на ее зарплату жила вся семья. Кирилл получал небольшие деньги в своем банке, но никогда не отдавал в дом ни копейки. Однажды она попыталась поговорить с ним, но ответ был один:

– Мне нужны карманные деньги! Дома я только завтракаю, я должен на что-то есть, плюс транспорт. Сама понимаешь…

В дверях появился Колян:

– Мог бы ужинать дома. И вместо такси ездить в метро.

Зависла пауза. Кирилл спокойно закурил, закинул ногу на ногу и уставился на Коляна холодным, наглым взглядом:

– Устами младенца, да?.. Не рановато ли реплики отпускаешь?

Неожиданно он заорал:

– Не смей лезть в мои дела, гаденыш!!

Люба даже охнула. Колян смолчал, сжал кулаки и вышел.

С тех пор они не разговаривали, а Любанька металась между двух огней.

Дом напоминал коммуналку, где все друг друга ненавидят, соблюдая лишь внешние приличия.

Обида переполняла Любаньку, она не заслуживала подобного хамства, но особенно жалко ей было Коляна, вся вина которого заключалась в том, что он уже начал кое-что понимать.

Подвалили какие-то мужики, долго суетились, приставали к ней с расспросами, но купили всего лишь пачку сигарет.

«Вот, блин, только холоду напустили!» – зло подумала Любанька и захлопнула окошко. Через пять минут еще кто-то поскребся в стекло. Закоченевшим пальцем в обрезанной шерстяной перчатке Любка открыла задвижку, и в растворившееся оконце просунулась голова в мгновенно запотевших очках. Обдав Любку винными парами, прокуренный женский голос произнес:

– Девушка, у вас тут, это самое… шампанское есть? Только чтобы полусладкое.

«О господи, вот я и засветилась!» Любка сразу узнала свою знакомую ассистентку по актерам с «Мосфильма» Таньку Гаврилову.

Не виделись они уже лет семь, и Любаньке было неприятно обнаружиться в качестве ларечной торговки.

«Может, не узнает». Любанька повернулась к ней спиной, доставая с полки бутылку. Но та уже протирала очки, готовясь расплатиться.

– Вот черт! Любка! Ты, что ли? – изумилась Гаврилова. – А я, это самое, смотрю, ты это или не ты…

– Да я это, я. Здорово, Танюха, – призналась Любанька. – Вот твое шампанское. Бери.

– Эге! Да мы с тобой сейчас его и разопьем! Ну, чего меня на морозе-то держишь?

Люба попыталась возразить, но Гаврилова уже ломилась в дверь. Пришлось отпереть.

– Ну надо же! – похлопывая себя варежками по бокам, стрекотала Гаврилова. – А мы тут в «Пекине», это самое, интерьер выбирали.

– Ну и как? Успешно? – нехотя улыбнулась Любанька.

– А то как же! Выбрали. А потом и набрались! Ха-ха-ха! – закатилась Гаврилова от своего каламбура. У нее изо рта шел пар, и она зябко притопывала по промерзшему настилу. – Что-то у тебя не жарко… Курить-то можно?

– Кури, конечно, – Люба придвинула к ней жестяную банку, служившую пепельницей, и достала пластмассовые стаканчики.

Гаврилова мастерски выстрелила пробкой, и бывшие подружки выпили.

– Слушай, это самое, а чего ты тут делаешь? – вдруг дошло до Гавриловой.

– Ну, как сказать… Родственницу подменяю… Понимаешь, она заболела, боится, что место уплывет, – вдохновенно врала Любанька. – А вообще-то, занимаюсь семьей, сына воспитываю…

– Растет пацанчик-то? Сколько ему уже?

– Семь исполнилось.

Выпили за Коляна.

– Знаешь, а я ведь уже второй! – растянулась на складном стульчике Танька. – И ВГИК закончила, правда, заочно, но зато теперь при дипломе.

– Вот это да!.. Молодец, Танюха… Повезло.

– Ну, это как сказать… Пришлось покрутиться.

Пока Любка торговала, другие делали карьеру. Выбиться из вечной девочки с хлопушкой во вторые режиссеры – такой прорыв заслуживал всяческого уважения. Если это кому и удавалось, то под пенсию. А профура Гаврилова умудрилась пристроиться в тридцать пять лет. Любка совсем раскисла. Выпили еще по стаканчику.

– Слушай, это самое, а где у тебя тут писают? – наивно поинтересовалась Гаврилова.

– Да нигде, – Любанька развела руками, – в сад Моссовета бегаю. Днем сортир работает, а ночью – под куст.

– Ну пошли, подруга, а то, это самое, неприятность случится.

Люба заперла киоск, и девчонки, перемахнув через Садовое кольцо, побежали в сад «Аквариум». Быстро устроив свои дела, вернулись в ларек. Но продрогли до костей.

– Люб, а что у тебя тут такой морозильник? – отряхивая с шапки снег, спросила Танька.

– Да Вовка сжег обогреватель, дурак! – в сердцах ответила Любка.

– А это кто?

– Да сменщик мой, козел. Он днем сидит, а я, как рабыня Изаура, по ночам вкалываю.

И тут Любанька с ужасом поняла, что прокололась. Отступать было уже некуда, и она вытащила из-под стула свою недопитую «Столичную», разлила водку по стаканчикам. По молчанию Гавриловой она поняла, что та обо всем догадалась.

– Дай сожрать что-нибудь, а то вырвет, – попросила Танька.

Любка с радостью достала с полки первое, что подвернулось, – финскую селедку в стеклянной банке, и девки молча, прямо руками начали уничтожать нежное филе.

«А ведь даже водку сегодня не окупила», – пронеслось у Любки в голове.

Но ей было уже все равно. Она выставила к окошку табличку с надписью «Закрыто» и вспорола банку консервированных сосисок. Танька по-хозяйски потянулась к овощам.

– Да, Любка, хреновые дела, – хрустя пупырчатым огурцом, честно признала Гаврилова. – Я бы тебя, конечно, сейчас засунула к нам в картину, но, это самое, типаж другой нужен. Сама понимаешь.

С так называемым «типажом» Любанька уже однажды попалась именно благодаря Таньке Гавриловой. Причем попалась роково.

Эта проныра в поисках молодых дарований постоянно крутилась во всех театральных вузах. И вот как-то в ГИТИСе ей попалась на глаза молоденькая третьекурсница Любаня Ревенко. Она была необыкновенно хороша – ядреная русская девчонка с задорным характером и заливистым голосом. И Танька немедленно засунула ее в какой-то бесконечный, тусклый сериал о русской революции. Главную роль роскошной, рефлексирующей барыни играла в картине тогда еще обожаемая Любанькой Нателла Герасимовна, а ей самой достался эпизод – чахоточная певица, исполняющая декадентские романсы.

Куда смотрел режиссер – непонятно, но пышущую красотой и здоровьем Любаньку операторы и гримеры изуродовали до такой степени, придав ей чахлый, изможденный вид, нарисовав наркотические синяки под глазами и затянув в узкий корсет, из которого выпирали все ее «булки», что с тех пор никто ни разу не пригласил ее даже на фотопробы.

С легкой гавриловской руки Любанька начала свою карьеру в кинематографе и сразу же ее закончила. И вот теперь, окоченевшая, несчастная и одинокая, она сидела в ларьке перед «вторым режиссером» Танькой Гавриловой и проклинала свою судьбу.

– Понимаешь, наш Страхов прикопался – дай ему Галку Белякову, и все тут, – тараторила Гаврилова. – А где я ему ее возьму? Она как развелась, так и из театра ушла и переехала, зараза. К тому же лет пять не снималась. На студии, во всяком случае, данных нет. Все мозги мне проел. А я знаю, где ее найти?.. Чего вам, мужчина?! – Танька высунулась в окошко на настойчивый стук. – Сказано же, закрыто! Неграмотные, что ли? Читать не умеете?.. Вот уроды. – Гаврилова хлопнула дверцей и даже не обратила внимания на то, как Любка дернулась к окошку.

«A-а… плевать…» – устало подумала Любка, но вдруг что-то зашевелилось у нее в мозгу, от какого-то чумового предчувствия заколотилось сердце:

– А знаешь, Тань, я знаю, где ее искать. Мы же с Галкой однокурсницы. Созваниваемся иногда, – тихо сказала Любаня.

– Ну ты даешь! – Танька полезла в сумку, достала блокнот и ручку. – Диктуй!

Но Любаня не торопилась. Она не спеша вытерла салфеткой руки, разлила оставшуюся водку по стаканам, закурила.

– Да она скрытная такая стала, нелюдимая. Прямо не знаю… Как Альберт ее бросил, замкнулась в себе. Она, наверное, и говорить-то с тобой не станет.

– А с чего это не станет? – возмущенно фыркнула Гаврилова. – Корона с ее башки давно свалилась, тоже мне, прима! Между прочим, партнеры – Харатьян и Певцов. Страсть, любовь, десять съемочных дней в Израиле. По двести баксов за смену! Вот прямо так и откажется! Тоже мне, звезда, блин! Наливай!

– И то правда, давай-ка дернем, а то совсем замерзаю.

Пока Танька пила, закусывала сосиской, а потом закуривала, Любка решилась:

– Я ей завтра позвоню. Меня она выслушает. Я ее уговорю. Но есть план. Слушай внимательно…

Через три дня Галка Белякова подписала договор, якобы устроенный Любаней, а еще через неделю из своего аванса она заплатила Любке двадцать процентов от гонорара, десять из которых та честно отдала Гавриловой.

Глава 17

Двести долларов были, конечно, существенной прибавкой, но общей картины это не меняло. Обещанные Леркой Галдиной «золотые горы» оказались всего лишь прожиточным минимумом, которого едва хватало только на то, чтобы прокормить семью из трех человек. Но приступить к осуществлению задуманного ею плана Любка пока никак не решалась. Она терзалась сомнениями и, главное, не чувствовала в себе уверенности, ее одолевали страхи и нехорошие предчувствия. А денег хотелось до зарезу!

Ее не покидала мечта найти как-нибудь на улице черную холщовую сумку, набитую долларами. Она прямо так и видела ее перед собой – именно черную, именно холщовую. Идет Любанька по дороге, и вдруг – бац! – лежит в сугробе заветная сумка. Любка поднимает ее, отряхивает от снега, открывает… А она набита долларами! Но пока под ноги попадались лишь пивные крышки, похожие на медяки.

Как-то в конце января, после очередной ночной смены, немного отогревшись в метро, в предрассветной тьме и промозглом холоде, Любаня брела привычным маршрутом по Первомайской улице домой.

Трамваи в восемь утра ходили с интервалом в полчаса, и, чтобы не окоченеть в ожидании, Любанька всегда шла от метро пешком. Пройти надо было без малого две остановки, и злополучный трамвай настигал ее, как правило, когда она уже сворачивала в свой переулок.

Глаза закрывались, от выпитой водки шумело в голове, ноги, превратившиеся в две отекшие сосульки, отзывались нестерпимой болью при каждом шаге.

В подъезде она не выдержала, сняла опостылевшие промокшие сапоги и в одних носках поднялась к квартире.

Кирилл уже уехал в банк, Колян болел, и его три дня назад забрала к себе Дина Григорьевна.

Любка наслаждалась одиночеством.

Она включила в ванной горячую воду и, пока ванна наполнялась, напихалась холодной картошкой прямо из кастрюли. Увидела на столе записку: «Как появишься, немедленно позвони!»

С трудом раздевшись, она подхватила телефон и поплелась в ванную.

Минут десять она просто блаженно отмокала, не думая ни о чем. Затем глаза как-то сами собой закрылись, она увидела свою любимую черную холщовую сумку. Долгожданное тепло разливалось по телу. Она засыпала. Жужжал телефон, полотенце упало в воду и, намокнув, мягко обволакивало ее ноги, но все это было неважно – хрустящие доллары сыпались прямо на снег, а она все подбирала их, подбирала… Вот только проклятый телефон был таким настойчивым, все трещал и трещал, мешая ей пересчитывать зеленые купюры.

– Алло, – слабым голосом откликнулась Любаня.

– Солнышко! Ты дома? – бодро поинтересовался Кирилл.

– Да… – ответила Люба как с того света.

– А я звоню, звоню. Ты почему трубку не снимаешь?

– Я сплю…

– Я же тебе записку оставил! – возмутился на том конце Кирилл. – Сначала позвонила бы, а потом уж заваливалась.

– Да… Хорошо…

– Что хорошо?! Опять нажралась?

– Кирюша, я сплю… – У Любки не осталось сил, чтобы обидеться.

– Черт с тобой, спи, – угомонился Кирилл. – Позвоню в четыре. К шести будь готова. Я заеду за тобой. Сегодня работаем.

– Что?! – Любка вмиг проснулась.

– Что слышала. Все, мне некогда.

– Кирюш, но мы же договорились, больше никогда…

– А деньги нам не нужны? – жестко спросил Кирилл.

– Нужны… – покорно согласилась Люба.

– Правильный выбор. – Кирилл отключился.

Сияние бриллиантов мадам Петуховой развеялось, Любаня вылезла из ванны, вытерлась Коляшкиным полотенцем и отправилась спать.

Вечером они уже были в ресторане Дома кино.

Весь зал был арендован какой-то коммерческой фирмой, и поэтому там не было ни одной знакомой актерской рожи. Кирилл знал, что делает. У входа в ресторан стояли два верзилы в одинаковых серых костюмах. Сначала они проводили по спинам прибывающих гостей металлоискателем, а затем вдумчиво вчитывались в приглашения. У Кирилла они, естественно, имелись.

Метрдотель взглянул на номер столика, напечатанный в билете, и повел их через зал. Их места оказались у самой эстрады, перед входом в кухню. За столом уже сидели шесть человек, но Кирилл опытным взглядом определил, что это мелкие сошки, и не обратил на них внимания.

Он галантно уступил Любане место во главе стола, так, что она оказалась практически в проходе, а сам уселся сбоку рядом.

Любку без конца пихали и толкали снующие по проходу официанты с подносами, прямо над ней висела огромная колонка, из которой вырывалась оглушительная музыка, голова раскалывалась, Любанька куксилась. Как только она начинала сникать, Кирилл пребольно бил ее ногой под столом, после чего Любка сразу начинала лучезарно улыбаться.

Она была в шоке. Любка пялилась по сторонам и не узнавала родного когда-то ресторана – обстановка в этом «рассаднике культуры» никогда не отличалась скромностью, но такого бардака и разгула здесь прежде не бывало.

Вместо традиционных шашлыков и гурийской капусты подавали жареных поросят, огромных индеек, столы ломились от всевозможных кулебяк и расстегаев. Шампанское и водка лились рекой. Никогда в жизни никому из завсегдатаев не пришло бы в голову устраивать здесь танцы. Теперь же около маленькой эстрады сдвигались столы, публика лезла даже на сцену. Пьяные мужики снимали пиджаки, срывали галстуки и, подхватив своих раскрасневшихся нетрезвых подруг, отплясывали кто во что горазд.

Кирилл склонился к жене:

– Там, у двери, сидят хачики. Иди освежись и поработай с ними.

– Кирюша! – Любка протестующе всплеснула руками. – Я…

– Давай иди, я сказал. Рядом с ними за соседним столом девки, вон там, правее смотри. Я к ним. Сядешь ко мне лицом, я покажу, когда сматываться. Давай живо!

Любанька покорно встала и поплелась к выходу.

Кирилл уже давно заметил в дальнем углу трех одиноко сидящих роскошных девиц. Все были в дорогих туалетах, от блеска их брюликов слепило глаза. У одной из них, той, что сидела в центре лицом к залу, на руке сверкал изумительный браслет с сапфирами и бриллиантами. Как ни странно, к девушкам никто не приставал, иногда подходили какие-то мужчины, почтительно здоровались и сразу же отходили. Некоторых из них девицы удостаивали кивком, на остальных же просто не обращали внимания.

В жертвы Кирилл наметил центровую – яркую брюнетку восточного типа лет тридцати, с браслетом на руке. Он многозначительно уставился на нее и терпеливо ждал, когда она его заметит. Ему повезло. Минут через десять одна из подруг волоокой красавицы увидела томного, сексапильного молодого человека, изучающего ее соседку. Она что-то шепнула ей на ухо, та взглянула на Кирилла, и все три девушки весело рассмеялись. Кирилл засмущался, улыбнулся им в ответ, но глаз не отвел.

Боковым зрением он наблюдал за Любанькой. Та уже сидела за нужным столиком и пила шампанское в обнимку с совершенно пьяным кавказцем. Пока все шло по плану.

Кирилл тоже налил себе шампанского и, томно опустив свои роскошные ресницы, поднял бокал, приветствуя предполагаемую жертву. Ему ответили – девушка взяла рюмку и повторила его жест. Они выпили, глядя в глаза друг другу.

Брюнетка закурила тоненькую сигаретку и поманила Кирилла наманикюренным пальчиком. Кирилл медленно поднялся и отправился в «малинник». Он подошел к столу и молча остановился, не в силах вымолвить ни слова.

– Люсь, ну-ка подвинься, пропусти юношу, – неожиданно хриплым голосом произнесла брюнетка.

Вертлявая худышка Люська ловко выскочила из-за стола и, слегка приобняв Кирилла за талию, подтолкнула его на свое место. Кирилл осторожно уселся на диванчик рядом с брюнеткой и, едва дыша от волнения, шепотом сказал:

– Здравствуйте.

– Девочки! А вы говорили, что здесь одно хамло и никаких принцев! – весело защебетала третья девушка. – Да это же Мэл Гибсон!

– Заткнись, – успокоила ее брюнетка. – Я – Рано. Это мои подруги – Люся и Тамара.

Кирилл молчал, вперившись в Рано.

– Эй, дядя! Ты что, глухонемой, что ли? – не унималась Тамара.

– Ага! – Кирилл подхватил шутку, и вся компания дружно расхохоталась. Кирилл наполнил бокалы: – За знакомство. Сударыня, – обратился он к Рано, – меня зовут Дима, я ваш покорный слуга. Пожалуйста, не гоните меня. Девушки, давайте дружить. – Кирилл изловчился и поднес к губам руку с браслетом. Крепление, с его точки зрения, было пустяковым, а сапфиры и бриллианты роскошными.

– Вот вам и скромник, – удивилась Люська.

Кирилл произнес несколько высокопарных фраз, Люся с Тамарой принялись было аплодировать ему, но Рано подала им незаметный знак, и через некоторое время подружки ушли попудрить носики и больше не вернулись.

– Рано, пойдемте потанцуем, – предложил Кирилл.

– Перестаньте, Дима, не прикидывайтесь пошляком. Неужели вам хочется тереться среди этого быдла?

– Но это единственная возможность обнять вас…

– Успеется. Давайте лучше поговорим. Расскажите о себе. Чем вы занимаетесь, например?

– В основном компьютерами. Но это совсем неинтересно.

– Напротив. А вдруг вы хакер? Это так романтично.

– Да что вы, ну какой я хакер? У меня своя фирма – продажа, поставки, установка и прочая дребедень…

– Ну а семья? Жена, дети?

– Видите ли, Рано, я старомоден и консервативен. Я придерживаюсь принципа, что жениться надо по любви. А я еще не встретил свою единственную. Во всяком случае, я так думал. До сегодняшнего дня. – Кирилл взял девушку за руку и стал нежно целовать ее пальчики.

Рано не сопротивлялась и только ласково спросила:

– А вон та белокурая толстушка, которая поедает вас глазами, разве это не ваша жена?

«Ах, мать твою, дура, идиотка! Дома задушу!» Кирилла слегка скривило, и он с досадой отмахнулся:

– Да какая жена?! Ну ее к черту! Это сестра моя. Увязалась за мной, в свет ей захотелось! Она считает, что если старше меня, то обязана следить за моим моральным обликом.

– Ах, вот оно что… Но, согласитесь, Дима, это как-то странно. Лучше бы она следила за своим моральным обликом. Вы только посмотрите – ведь она у Гасана на коленях сидит.

И действительно, Любка обнималась с жирным кавказцем, но при этом, грозно насупив брови, неусыпно следила за мужем.

– Да черт с ней! Забудьте! – Кирилл придвинулся к Рано, обхватил ее за тонкую талию и прошептал ей на ухо: – Дорогая моя, чудная… Пожалуйста, подарите мне один танец… Прошу вас…

Неожиданно Рано как-то выгнулась в его объятиях, положила руки ему на плечи и впилась губами в его мокрый, водочный рот. Поцелуй длился долго, она ласкала его густые волосы, он страстно прижимал ее к себе. Когда оба пришли в чувство, браслета на ее руке уже не было. После легкого замешательства Кирилл потянулся к Рано и, не выпуская ее из объятий, нежно поцеловал в уголок губ. Девушка моментально откликнулась и незаметно положила его руку себе на грудь. Развернув ее спиной к публике, Кирилл гладил ее по спине, сложив пальцы латинской буквой V.

Казалось, ничто на свете не могло разъединить их, но уже другая, чья-то посторонняя рука трясла Кирилла за плечо:

– Дима! Дима! Да очнись же ты!

Несостоявшиеся любовники отпрянули друг от друга. Рано в испуге таращилась на Любаню.

– Машка! Да что тебе от меня надо? Ты меня достала! – заорал Кирилл.

– Извините меня, – Любаня обратилась к Рано. – У нас непредвиденные обстоятельства. – Любка зыркнула на Кирилла: – Дима, отец пейджер прислал, маме очень плохо. Он «Скорую» вызвал. – Любаня мялась и грызла ноготь на большом пальце.

– Ах ты, господи! – всполошился Кирилл. – Марья, иди вниз, получи одежду, я сейчас.

Любку не надо было упрашивать. Она исчезла в дверях.

– Дорогая моя, чудная, роскошная женщина! – шпарил Кирилл раз и навсегда выученным монологом Вершинина. – Через двести, триста лет жизнь на земле будет невообразимо прекрасной. – Он выхватил у Рано сигарету, сделал одну затяжку и загасил окурок в ее тарелке. – Изумительная будет жизнь…

– Дима, но она же врет! – вскрикнула Рано. – Это как-то связано с вашим моральным обликом?

– Светлая, чудная! Здесь темно, но я вижу блеск ваших глаз! Мать после второго инфаркта, неделю назад из больницы выписалась. Можно я вам позвоню?

Кирилл почти рыдал. Ошеломленная Рано протянула ему визитку, Кирилл схватил ее, на прощание поцеловал смуглую ладонь и смылся.

На улице их уже ждали. Четверо крепких мужчин окружили парочку плотным кольцом и оттеснили к близстоящему джипу. Дверца открылась, и Кирилла запихнули в машину на заднее сиденье. Трясущуюся, мгновенно описавшуюся от страха Любаню удерживали на улице.

– Ну что, Кирюша, допрыгался ты… – раздался низкий мужской голос с переднего сиденья.

Кирилл затравленно молчал.

– Для начала давай сюда бронзулетку. – Перед носом у Кирилла возникла широкая ладонь в лайковой перчатке.

Кирилл безропотно отдал браслет.

– На эти твои финты в «Космосе» и «Метрополе» мы смотрели сквозь пальцы. Смешно даже было. Кхе-кхе… – закашлял бас. – Ловкость рук, конечно, отменная, а вот соображалки-то нету…

– Да что я сделал-то? – взъерепенился Кирилл. – Чего вы, а?

– Ты, мальчик, совсем глупый. То, что твоя жена Гасана обчистила, так это она молодец, честно отработала. От него не убудет. Считай, он за сиськи ее заплатил. А вот куда ты сунулся, хрен на льдине…

– Я понял. Я больше не буду, – просто сказал Кирилл.

– Конечно, не будешь, – тоже просто ответили ему.

– Ну, так я пойду? – наивно поинтересовался Кирилл.

– Конечно, иди.

Кирилл дернулся к дверце, но замки щелкнули, похоронив его надежды.

– Через неделю принесешь пять тысяч баксов. Это тебе в назидание. А теперь иди.

Замки открылись.

– Да вы что?! – Кирилл не сдвинулся с места. – Где же я возьму? Да мне же за всю жизнь столько не заработать!

– Тебе – да. А вот жена…

– Да что она может-то в своем ларьке?

Рука в перчатке стукнула согнутым пальцем в окошко, и через секунду полуобморочная Любанька уже сидела рядом с мужем.

– Значит, так, голуби. Есть три пути. Первый – через неделю пять тысяч баксов. Второй – опять же через неделю все пять ларьков мадам Галдиной должны быть выкуплены на твое имя. – Жирный палец ткнул Любаньку в грудь.

– Как выкуплены? На какие шиши? – вступился за жену Кирилл.

– Последняя цена – восемь тысяч долларов.

– Ой… – Любанька тихо заскулила.

– Не дергайтесь. Бабки подвезут.

– То есть нам платить не надо? – уточнил Кирилл.

– За эту операцию не надо. Вот если она сорвется, то с вас, голуби, пять тысяч баксов. Или третий путь.

– А он какой? – заикаясь, вымолвила Любка.

– Ногами вперед. Причем всей семьей. Расходы на панихиду берем на себя. До скорого.

Дверцы распахнулись, и Любаньку с Кириллом выбросили на снег.

Пукнув им в лицо выхлопными газами, джип растаял в снежной поземке. Васильевская улица была пуста, по счастью, свидетелей позора не оказалось.

Утирая рукавом пальто мокрое от снега и грязи лицо, Кирилл попробовал встать, но ноги в лаковых туфлях разъехались по скользкому насту, и он плюхнулся на насиженное место. Любанька потирала разбитую коленку, тихонько охала, карабкалась, пытаясь подняться, но никак не могла справиться с описанной юбкой, вставшей на морозе колом. Любка уцепилась за мужа, но тот, брезгливо морщась, оттолкнул ее и отполз в сторону. Ему удалось встать на ноги. Громко матерясь, он стряхивал комья грязи с длинного черного пальто.

– Кирюша! Ну помоги же… – Любка сумела встать на четвереньки и пыталась ухватить мужа за брючину.

– Да пошла ты! – Кирилл дрыгнул ногой, Любка не удержала равновесия и опять упала, ободрав до крови руку о снежную корку. Ей хотелось умереть от горя и стыда, и она перестала бороться за жизнь.

Любанька завалилась на бок, закрыла глаза и затихла.

– О черт! Еще этого не хватало! – Кирилл схватил ее за воротник, натужно сопя, поставил на ноги и волоком потащил к метро.