Текст книги "Скитальцы"

Автор книги: Марина и Сергей Дяченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 71 (всего у книги 81 страниц)

По счастью, в своих поисках головорезы не догадались обшарить хлев; я искренне надеялся, что властительный подросток жив и не захлебнулся в нечистотах. Другое дело, что работник, глядевший за скотиной, в любую секунду мог обнаружить пленника, и трудно предположить, чем бы такая находка обернулась.

Наконец, ко всеобщей радости, головорезы вскочили на коней и надолго или нет, но избавили постоялый двор от своего присутствия. Хозяин вздохнул с облегчением; я понимал, что успокоился он преждевременно, и потому не стал тратить ни секунды.

Как только за беспокойными гостями закрылись ворота, я явился к хозяину и официальным голосом потребовал собрать в обеденном зале всех слуг и служанок, находившихся там во время представления, а также сразу после него. Хозяин поначалу удивился, отчего это комедиант смеет говорить с ним в приказном тоне; я поиграл желваками и ненароком показал прикрытую плащом шпагу. Хозяин задумался; я навис над ним, подобно скале – благо, бедняга был на голову ниже меня, – и сообщил как мог вкрадчиво:

– Вы обознались, милейший. Я вовсе не комедиант.

Этот довод решил дело в мою пользу; хозяин насупился и кликнул прислугу. Оказывается, в обеденном зале прибирались трое – вертлявая девчонка в кокетливом переднике, толстуха с глупым лицом и ещё одна, вислоносая и унылая, навеки засидевшаяся в девках дурнушка.

– В чём дело, господин? – спросил хозяин, грозно зыркая на подчинённых. – Вы обнаружили пропажу? Кто-нибудь что-нибудь украл?

– Здесь был один предмет. – Я пристально разглядывал обращённые ко мне лица трёх женщин. – Серебряная вещь, доставшаяся мне от благородного прадеда… Возможно, она упала на пол. Возможно, кто-то из вас подобрал её и, не зная, кому она принадлежит, взял себе… Я не держу зла. Я только настоятельно попрошу вернуть её. Цены в ней немного, но для меня это – память о предке.

Хозяин хмыкнул и почесал бороду. Толстуха пожала плечом, вислоносая тяжко вздохнула, девчонка с откровенной скукой смотрела в потолок.

– Так ведь, – осторожно начал хозяин, – господин хороший, тут вчера такое было… Кто-то из этих… из благородных господ гостей мог унести. Спьяну-то, да не разобрав… А коли нет – так веником смели, столько хламу здесь было, смели и в кучу… Может, в мусорной яме поищете?

Если в вопросе и была издёвка, то глубоко припрятанная; я подумал с ужасом, что трактирщик, возможно, прав. Неужели придётся разгребать помойку?!

А вот заставлю Танталь, решил я в приступе раздражения. Тоже мне… великая актриса…

Раздражение тут же ушло, сменившись угрызениями совести; я почесал подбородок, поочерёдно заглядывая в глаза всем троим:

– Итак, барышни? Вещь заметная, просто так не пропала бы, большая, серебряная…

– Вы же говорили, что цены в ней мало, – фыркнула девчонка. – Теперь оказывается, что она большая…

– А я ещё доплачу, – сказал я мягко. – Кто вернёт мне – доплачу золотыми монетами… Вспомните, а?

Толстуха снова пожала плечом. Вислоносая хлопнула глазами:

– Хозяин… Работа-то стоит… потом с нас же спросите…

Трактирщик нахмурился:

– Господин… э-э-э… Никто, стало быть, не видел и не знает. Может, гости унесли, может, в щёлку провалилась… Поискали бы… мы плутовок не держим, у нас всё честно, никто из гостей не жаловался… так что извиняйте, благородный господин.

И повелительным жестом отправил служанок по рабочим местам.

Я поднял глаза: сверху, с лестницы, за дознанием наблюдала бледная, подавленная Танталь.

* * *

Время не стояло; дело шло к конфликту – Бариан не мог больше ждать, в то время как я не собирался трогаться с места, пока не найдётся подарок Дамира. Надо сказать, с каждым часом надежд на это оставалось меньше и меньше; в хлеву возился и мычал сквозь кляп не привыкший к такому обращению князёк. Танталь маялась, а Бариан, уже не скрываясь, тянул её с собой, и я его вполне понимал.

– Поезжай, – сказал я, когда краснощёкий с мороза Муха доложил, что «можно ехать». – За Алану не беспокойся. Я её муж.

Танталь молчала. На щеках её лежали неровные красные пятна.

Неизвестно, чем бы закончилось дело, если бы в эту самую минуту хозяин не решил провести ревизию… нет, не в хлеву. В блестящем после уборки обеденном зале. Случилось так, что, проведя пальцем по одному из столов, он вляпался в неотмытый слой жира; мы с Танталь стояли на лестничной площадке и оба вздрогнули от пронзительного крика:

– Ми-ира! Ки-инда!

В зал вбежали две служанки – девчонка и толстуха, обе перепуганные, а может быть, изображающие испуг; хозяин воздевал над головой нечистый палец, словно это был карающий жезл:

– Эт-то что такое? Эт-то кто убирал, я спрашиваю?!

Служанки переглянулись; хозяин ухватил свободной рукой толстуху за шиворот и ткнул носом в столешницу, достаточно сильно ткнул, толстуха ойкнула и, отскочив, жалобно захныкала:

– Это не я… это Мира…

– Эт-то что такое?! – снова взревел трактирщик и ухватил за воротник вертлявую Миру.

Вот тут-то ОНО и случилось.

Девчонка, привычная, по-видимому, к таким воспитательным процедурам, сама сделала шаг к столу, не ожидая, пока её ткнут мордой; она даже нагнулась, как бы продолжая движение хозяина, и тут только обнаружила, что никто её не держит. Рука хозяина соскользнула с её воротника, так и не успев совершить насилия.

Трактирщик ничего не понял. Разозлился пуще прежнего и сделал новую попытку – с тем же результатом; Мира хлопала глазами, не понимая, с чего это хозяин её щадит. Толстая Кинда занималась только собственным ушибленным носом; рядом со мной тихонько охнула Танталь.

Я сбежал вниз, прыгая через три ступеньки. Прежде чем хозяин успел вкатить обратно выкатившиеся от удивления глаза, я поймал Миру за руку и прошипел в перепуганное лицо:

– Отдай. Убью.

Девчонка безропотно подчинилась; рука её нырнула куда-то за корсет, и спустя секунду булавка Дамира легла ко мне в ладонь.

– Мерзавка, – сказал я нежно.

В этот момент трактирщик опомнился. Возможно, меня он вообще не заметил – во всяком случае, не понял, что произошло; его собственная служанка впервые в жизни отказалась ему повиноваться, и стерпеть это было никак невозможно. Разъярённый, он сгрёб девчонку за шиворот – на этот раз с успехом, и двинул о стол так, что столешница охнула, а у Миры перехватило дыхание. На кокетливый передничек закапала кровь из разбитого носа.

– Я т-тебе!..

Вероятно, хозяин продолжал бы экзекуцию, если бы моя рука не опустилась к нему на плечо. Опустилась вроде бы небрежно – и вместе с тем тяжело.

– Я не потерплю, чтобы в моём присутствии били женщину.

Хозяин побледнел; я развернулся, поднялся к Танталь, по-прежнему стоявшей на лестничной клетке, и сухо сообщил, глядя в округлившиеся глаза:

– Едем.

* * *

Погода стояла как в зимней сказке; вчерашняя метель выбелила дорогу, сегодняшнее солнце дробилось на рёбрах слежавшихся снежинок, играло на гранях мельчайших ледяных кристаллов, так что больно было глазам. Лошадям приходилось нелегко; Бариан, Фантин и Муха то и дело подталкивали то одну, то другую повозку, и под настроение я помогал им тоже, и они косились на меня сперва с удивлением, а потом и уважительно: играть на сцене я не умею, но силой со мной не мог сравниться даже молодой здоровенный Муха.

– Чем власть отличается от силы?

Я говорил вполголоса: мне не хотелось, чтобы наш разговор слышала едущая в повозке Алана.

Танталь перевела дыхание: путь по снегу давался ей не так легко.

– Власть, – пробормотал я, щурясь от снежного света. – Хозяин имеет власть над служанкой. Чонотакс имеет магическую власть… над нами обоими. Надо полагать, от разбойника, обладающего одной только грубой силой, эта серебряная штука не защитит?

Танталь подозрительно оглядела придорожные кусты, будто ожидая, что в подтверждение моим словам из-за каждой веточки вынырнет по разбойнику.

– Когда твои ребята накинулись на меня со шпагами, – продолжал я рассуждать вполголоса, – у них опять-таки не было власти, одна только сила… Танталь, где сила переходит во власть? А?

Моя собеседница молчала. Я погладил булавку, занявшую прочное место у меня на рукаве.

– Танталь… я понимаю, зачем тебе понадобилось это приключение. Не столько спрятаться от Черно, сколько…

Она так на меня взглянула, что я осёкся. Но долго молчать не стал:

– Сама подумай… Есть ли хоть какой-нибудь смысл, что мы бредём вот так… как комедианты? Мне бы не хотелось, чтобы Алана…

Мы одновременно оглянулись на повозку с плотно прикрытым пологом.

– Это дорога, – сказала Танталь жёстко. – С комедиантами ты едешь или один, в собственной карете… Это зима. В любом случае… Да, вооружённая охрана пришлась бы кстати.

Я хмыкнул. Кто приструнил вчера похотливого молокососа? Кто вернул потерянную булавку? «Вооружённая охрана»?!

– Как ты думаешь… Черно нас выследил? Вчерашняя, например, метель?

– Зимой иногда случаются и метели, – отозвалась Танталь нехотя. – Вот если бы расцвела калина – я удивилась бы…

Мы брели по огромной равнине, заключённой в кольцо горизонта. Небо накрывало нас синим сверкающим колпаком.

Глава 11

Миновала неделя, и догадка моя, испуганная догадка, которой я не решался поделиться даже с Аланой, перешла в полнокровную надежду. Комедианты тихо удивлялись моей беспричинной весёлости; я готов был, кажется, даже выйти на сцену. Что-нибудь такое сплясать или спеть. Или пройтись с морковкой, как это делал Муха, у меня получилось бы не хуже, тем более что за время путешествия я успел запомнить не только Мухину походку, но и все роли Бариана, Фантина и Динки.

Танталь, как ни упрашивал её предводитель, больше на сцену не поднималась. Динка тихо радовалась и старалась вовсю; надо сказать, что и она была неплоха, в особенности в трагедийных ролях. Я до сих пор верил бы, что так работают все лучшие комедиантки, если бы не тот, единственный, выход Танталь…

Не знаю, была ли эта встреча случайна, или Чонотакс Оро приложил к этой случайности свою длинную руку. Мне так и не довелось этого узнать, но однажды вечером, пока во дворе трактира разворачивалось представление, я, благодушный, зашёл в тепло и спросил кувшин вина.

Служанка, подавшая мне выпить, казалась несчастной и измождённой. Уже расплачиваясь, я невольно взглянул ей в лицо и не поверил глазам. Прошло чуть больше полугода; женщина, походившая прежде на тугое яблоко, смахивала теперь на помятый мочёный помидор. Странно, что она не узнала меня сразу же; в какой-то момент я испугался, что и сам трагически изменился за эти полгода, но почти сразу же понял, что бедная женщина попросту не смотрит на лица посетителей. Испуганно опускает глаза.

– Тиса, – позвал я негромко.

Тиса Матрасница содрогнулась. Встретилась со мной глазами; побледнела и закусила губу.

– Несладко? – спросил я одними губами.

Она отвернулась:

– Так и вам… несладко, думаю. Про разбойника-то слыхали… что с ним сделалось. В нужнике, говорят, утонул…

– А мне сказали – в луже, – сказал я разочарованно.

Она всхлипнула; мне потребовалось несколько секунд, чтобы принять решение.

– Тиса… не хнычь. Дело есть.

* * *

За время, прошедшее после приговора, она успела перепробовать множество занятий. Репутация доступной женщины сыграла с ней злую шутку – все, к кому она только ни нанималась, будь то лавочник, разносчик или мясник, считали себя вправе попользоваться ею, как своей собственностью; между тем приговор Судьи оставался в силе, и ласки любого мужчины, как и следовало ожидать, причиняли ей страдания. Она не могла удержаться ни на одном месте – каждый новый хозяин вскоре выгонял её, потому что, ополоумев от боли, она вела себя с ним недостаточно нежно. Наконец, она прибилась в трактир у дороги – здесь всем распоряжалась грозная хозяйка, а муж её был подкаблучником, слабым к тому же и по мужской части. Тиса жила в относительном довольстве – если не принимать во внимание жёсткий тюфяк, скудную еду и притеснения трактирщицы; впрочем, больше всего Тиса страдала именно из-за своего вынужденного целомудрия. О чём мне, как товарищу по несчастью, и поведала.

Мне стоило трудов сдержать охватившую меня лихорадку. Сегодня ночью, и не позже, предстояло окончательно разобраться, где кончается власть и где начинается сила. Как там говорила в своё время бедная Тиса? «Проверить, есть ли призраку власть»?

Я рассказал ей о могущественном маге, который с лёгкостью может избавить от приговора Судьи, и в пример привёл Кливи; глаза Матрасницы раскрылись, на минуту приобретя прежнюю голубизну, глубину и наивность. О том, что Кливи в конце концов угодил на каторгу, я ей рассказывать не стал; о себе сказал мимоходом, что, конечно же, годовщину Судной ночи я отпраздную в компании друзей и ничего со мной не случится. Матрасница уже глотала слёзы, готовая умолять меня о милости, когда я сам предложил ей испытание. Волшебник-де дал мне магическую вещь, и она, вполне возможно, защитит от приговора того, кто её носит; Тиса часто задышала и дрожащим голосом согласилась.

Тем временем трактирщица, недовольная, уже сверкала глазами с порога кухни; нерадивая служанка, заболтавшаяся с посетителем, втянула голову в плечи и шмыгнула прочь, как мышка. Я судорожно сжал под столом и без того стиснутые пальцы.

…Естественно было бы, если бы на роль «испытателя» решился я сам; при одной мысли об этом мне делалось дурно. Не то чтобы я был столь щепетилен, но Тиса Матрасница…

Я уныло сидел за столиком, и, вольно или не вольно, но на память мне пришли все женщины, вызывавшие когда-либо мой интерес. Вспоминая их одну за другой, я не мог не признать, что обладаю хорошим вкусом. Все, кого я когда-либо любил, были исключительно пикантны.

Побочным эффектом моих воспоминаний стала незапланированная реакция плоти: я вспомнил, что вот уже полгода не прикасался к женщине.

А вместе с тем бок о бок со мной путешествует моя законная жена.

* * *

После ужина Танталь сообщила, будто бы небрежно:

– Ночуем по-королевски. Я заставила Бариана раскошелиться. Снял, вообрази, три первоклассные комнаты! Кстати, я давно хотела поговорить с Динкой, мне ей надо кое-что… ты видишь, она ревнует.

Я прекрасно понимал, что дело не в Динкиной ревности. Танталь хотела, чтобы у нас с женой наконец-то был достойный ночлег.

Дело близилось к ночи. Алана давно поднялась в номер, а я всё сидел за столиком, и пальцы мои нервно теребили серебряную булавку. Постоялый двор притих, и удалилась на покой грозная хозяйка – когда Тиса, дрожащая, с лихорадочно горящими щеками, сообщила мне, что «обо всём договорено».

Слава Небу. Бедняга не разучилась ещё привлекать мужчин; глядя в её горящие глаза, я на секунду испугался – а удастся ли получить булавку назад?! В случае удачи, разумеется. А что, если она откажется отдать магическую вещь по доброй воле, ведь, как мы знаем, ни властью, ни даже грубой силой булавку с носителя не снять…

– Как же в постели-то, куда прицепить её? – поинтересовалась практичная Матрасница, вертя в пальцах подарок Дамира. – Больно здоровая…

– Твои заботы, – сказал я ласково. – Учти только – если потеряешь, господин маг сам за ней явится, так что береги…

Тиса вздрогнула и судорожно сглотнула слюну.

* * *

Алана стояла у окна и смотрела на изморозь. Я тихонько позвал её; обернувшееся ко мне лицо на мгновение напомнило мне холодную переднюю Чонотаксова дома – то же детское, обиженное выражение…

– Ты чем-то огорчена?

Она покачала головой:

– Нет… Но вот узоры на стекле. Я смотрю… странно. Иногда мне кажется, что я не в комнате стою, а снаружи и заглядываю в окно, а там…

Она замолчала.

– Что там? – спросил я, подбрасывая топлива в камин.

– А там смотрит человек, – пробормотала Алана, глядя в заиндевевшее стекло. – Улыбается… Это Черно. Он на нас смотрит.

– Ерунда, – отозвался я не очень уверенно. – Зачем же тогда весь маскарад? Мы ведь далеко уехали, страшно далеко, он не дотянется…

– Разве? – печально удивилась Алана.

Я вспомнил, как рука Черно Да Скоро дотягивалась до меня в самом городе. Правда, тогда при мне был коварный замшевый мешочек…

– У него нет над нами власти, – сказал я твёрдо, как только мог.

– Пусть Танталь с ним не ходит, – попросила Алана жалобно.

Лицо её разом сделалось белым, будто снег за окном; с трудом оторвавшись от подоконника, она устало побрела к кровати, опустилась на край, и в свете камина я разглядел, что глаза у неё влажные.

– Что ты… Она не пойдёт. Она и так не пойдёт, не собирается, но, если ты хочешь, я ей скажу…

– Пусть не ходит. – Пальцы Аланы комкали уголок простыни. – Пусть… не надо. Там страшно… Мне всё время кажется, что я ещё не вернулась. Что я там… останусь…

– Алана, что ты!..

Я сел рядом, обнял дрожащие плечи. Погладил спутавшиеся волосы:

– Что ты, мы тебя больше не отпустим… Туда. И вообще никуда, мы будем вместе… Мы…

Она пахла ребёнком. Она и была ребёнок, усталый, напуганный, ослабевший; нежно бормоча, успокоительно поглаживая, я потихоньку снимал с неё одежду, а собственная плоть моя рвалась из оков, колотила в уши бешеными толчками крови, подхлёстывала и торопила, в то время как торопиться было ну никак нельзя…

– Мы будем вместе… всегда… всю жизнь… я… тебя…

Внизу померещился шум. Алана моментально напряглась, прислушиваясь; я умолял её успокоиться и обо всём забыть, когда в дверь нашего уютного, для супругов приспособленного номера грубо заколотила чья-то крепкая рука.

Так.

Я сжал зубы, нашарил в углу шпагу, накинул куртку на голое тело и подступил к двери; кто бы ни был негодяй, потревоживший нас в такой момент, но наказание ему предстояло серьёзное.

Кулак колотил не переставая; Алана прикрылась одеялом и задёрнула полог. Я рывком распахнул дверь.

Она стояла на пороге со свечкой в руках, в ночной сорочке, ни дать ни взять привидение. Я открыл было рот, но осёкся.

– А я поверила, – горько сказала Тиса по кличке Матрасница. – А я… дура… уж совсем поверила…

И швырнула к моим ногам тускло звякнувший предмет. Большую серебряную булавку.

Лицо Тисы перекошено было от боли. Нижняя губа вспухла, прокушенная, и на подбородке лежали две кровяные дорожки.

* * *

…А «испытателем» был Фантин.

Приключение стало известно всей труппе, хотя Фантин рассказал только Мухе, а тот только Бариану, а тот только Танталь, а та одному лишь мне. Как узнала Динка – ума не приложу; что до Аланы, то она снова впала в апатию, и я грыз губы, проклиная всё на свете, желая и не умея вырвать её из власти потустороннего бреда.

По словам Фантина, ему легко удалось сговориться с симпатичной служанкой о взаимных ласках, и совершенно бесплатно; вероятно, этот толстяк с лицом злодея не пользовался успехом у женщин, и потому возможное приключение взволновало его и возвысило в собственных глазах. Служанка затащила его в комнату под лестницей и была податлива и мила, пока дело не дошло до дела, и тут красавицу словно подменили. Жаркий поцелуй сменился вдруг сдавленным воплем; дамочка принялась выдираться, как дикая кошка, и это было тем более удивительно, что идея ночного похождения принадлежала в общем-то ей.

Дальше всё пошло ещё удивительнее: пока Фантин, чей порыв был грубо подавлен, пытался сообразить, в чём дело, дамочка, одёрнув рубаху, кинулась за дверь прямо-таки в исподнем и бормотала при этом проклятия, от которых покраснел бы самый бранчливый извозчик. Фантину ничего не оставалось делать, как убраться подобру-поздорову; если бы дело происходило летом, то он предположил бы, что любвеобильную служанку укусило насекомое из тех, что сползаются в дом в жару. Но поскольку на дворе зима, а укус обычной блохи такой реакции на вызывает, Фантин терялся в догадках и предпочёл на всякий случай держаться от дамочки подальше…

Пока Бариан с Мухой хохотали, пересказывая друг другу историю любовных похождений Фантина, меня догнала Танталь. От неё не скрылись ни моё подавленное, прямо-таки убитое состояние, ни новый приступ апатии у Аланы.

– Ретано…

– Сила – это не власть, – пробормотал я устало. – А правосудие что такое? А? Что, как не власть?!

Танталь взглянула на меня с подозрением:

– При чём тут…

И я вдруг вспомнил с ужасом, что ничего не рассказывал ей о Судье. И что Алана смолчала тоже.

– Не правосудие, а Правосудие, – бросил я, глядя в сторону. – Просто Правосудие, и всё.

* * *

В крупном посёлке, славившемся своими кузницами, задержались на два дня: снимали с повозок колёса и заменяли их полозьями. Бариан кряхтел, отсчитывая денежки, но зима в этом году подчёркнуто не скупилась на снега. Заметала дорогу, будто желая преградить комедиантам путь, будто хвалясь передо мной напоследок – вот какая красивая и белая эта последняя в моей жизни зима…

Танталь поглядывала на меня с беспокойством.

Повозки превратились в сани, и люди и лошади приободрились. Даже Алана проявила подобие интереса, разглядывая из-за полога белое поле вокруг и кромку леса на горизонте; я кутался в плащ и то и дело неосознанно касался серебряной булавки на рукаве. В последнее время она меня беспокоила: мне казалось, что подарок Дамира болит. Что он стал частью моего тела и саднит, как воспалённая царапина.

Алана разглядывала кристаллики снежинок, запутавшиеся в ворсе шубки. Слишком внимательно, на мой взгляд, разглядывала. А ледяные узоры на стекле – ведь два дня мы прожили в гостинице – попросту пугали её.

– Нас накрыли, – сказал я Танталь. – Господин Черно отдохнул наконец и набрался сил.

Танталь ничего не ответила. Пожала плечами.

* * *

Комедиантов, ввалившихся на постоялый двор, встретили косыми взглядами. Хозяин хмуро выглянул и скрылся снова, и минуту спустя явился служка, которому приказано было осведомиться, точно ли явившиеся в поисках пристанища есть орава отвратительных комедиантов?

Вероятно, Бариан в дороге навидался всякого; у него хватило выдержки, чтобы ответить вполне спокойно. Да, новоприбывшие есть комедианты, и они намерены заплатить за ночлег. Разве хозяин имеет что-нибудь против?

Служка убежал и вскоре вернулся с ответом: нет, хозяин не против, господа паяцы могут остановиться в гостинице на день или даже на два, но омерзительное действо, именуемое «представлением», запрещено на землях герцога Тристага под страхом тюрьмы. Если господа паяцы вздумают нарушить запрет, он, хозяин, первый же на них донесёт.

Бариан надулся и почернел, как туча; я вздрогнул. Мне не понравилось словосочетание «земли герцога Тристага». Что-то такое было в нём… нехорошее воспоминание, наверное.

Комедианты сбились в кружок – Бариан хотел посовещаться; я усадил Алану перед камином и с преувеличенно равнодушным видом сел рядом. Танталь стояла неподалёку – как бы заодно с комедиантами и как бы чужая. Ни туда ни сюда…

Обеденный зал понемногу наполнялся вечерними посетителями. С горя Бариан заказал вина; установить границы земель герцога Тристага оказалось неожиданно сложно. Румяная служанка охотно пояснила, что даже соседние властители толком этого не знают – с каждым годом территория герцога расползается, глядь, и сельцо, спокон веку мнившее себя свободным, оказывается землёй Тристага, так что ехать вам, господа, вниз по реке – может быть, денька через два с земель герцога и выберетесь…

Я сцепил зубы. Ехать «вниз по реке» означало здоровенный крюк; для того же, чтобы поскорее добраться до города, нам следовало пересечь земли герцога поперёк. Без единого «омерзительного действа, именуемого представлением».

– Не вытянем, – сказал Бариан сухо. – Сворачиваем, от греха подальше…

– Давайте, – отозвался я, рассматривая круглую бородавку на зловещем лице Фантина. – Сворачивайте. Время расстаться.

Губы Бариана шевельнулись; я скорее разглядел, чем расслышал: «Опять»…

Я выпятил подбородок. Лицо моё сделалось надменнее герба, и на дне Бариановых глаз ожил давний страх. Страх перед наследником Рекотарсов, который любит вваливаться без спросу, обрывая полог…

– Время, Бариан, – сказал я холодно. – Игры закончились. Нам не от кого теперь прятаться, если Чонотакс Оро хотел нас найти – он давно сделал это… Спасибо за приключение, но мне смертельно всё надоело. Я нанимаю карету; ты, – я обернулся к Танталь, – решай сама. Может быть, тебе снова захочется тряхнуть стариной?

Она смотрела с непонятным выражением. Я, честно говоря, думал, что предложение «тряхнуть стариной» уязвит её; оказалось, что ей плевать. Она пропустила мои слова мимо ушей, её беспокоило нечто другое. Даже, кажется, пугало.

– Ретано, на пару слов…

Алана удивлённо обернулась от камина. Я успокаивающе ей кивнул.

Танталь колебалась.

Бариан с товарищами хмуро заливали вином вынужденное безделье и финансовые потери; время от времени то один, то другой кидал в нашу сторону вопросительный взгляд. Особенно часто посматривала Динка – вероятно, она горячо желала, чтобы я избавил труппу от присутствия Танталь. Даже не поднимаясь на сцену, бывшая комедиантка оставалась опасной конкуренткой – непобеждённой и уже, наверное, непобедимой…

– ОН тянет меня, – сказала Танталь глухо.

Не в её характере было просить о помощи. Она глядела в сторону, глаза её были сухи и злы.

– ОН хочет… чтобы я вела его к Луару. ОН обещает… – Она осеклась.

– Он говорил с тобой? – спросил я растерянно.

Вместо ответа она поддёрнула рукав. На тонком запястье остался след – пять круглых кровоподтёков, воспроизводящих на коже хватку пяти пальцев.

– Пёс-с-с… – протянул я сквозь зубы.

– Он хочет, чтобы я вернулась. – Танталь вымученно улыбнулась.

– Угрожает?

– Нет… Всё очень пристойно. Очень вежливо. – Танталь опустила рукав. И без того на нас начинали коситься.

Теперь колебался я.

Собственно говоря, если бы не то приключение с потерей булавки… Танталь до сих пор была бы под её защитой. И Черно Да Скоро не дотянулся бы до неё, а ведь, если честно, только Танталь и нужна ему, я для него – использованный инструмент, Алана – отработанный материал…

Я вздрогнул и оглянулся.

Алана по-прежнему сидела перед камином, лица её не было видно, и со стороны казалось, что в кресле угнездилась, скрючившись, древняя старушка. Согбенная, апатичная, жалкая…

Отработанный материал. Какое скверное… определение.

Домой, подумал я яростно. Скорее в родительский дом. Там Алана успокоится, там… видит Небо, я сделаю всё возможное, чтобы искупить свою вину. Ведь это я отдал её в руки Черно – я…

– Ретано…

Не отрывая глаз от скрюченной Аланиной фигурки, я нащупал на манжете булавку. Выдернул не без усилия, но с облегчением, как старую занозу:

– На… Носи.

Было ошибкой обмениваться украшениями на глазах всего трактира. Танталь закусила губу, не спеша принимать подарок; проклятье, я ведь не могу так долго стоять с вытянутой рукой. Мне уже хочется переменить решение и нацепить серебряную уродину на прежнее место…

– Бери, – сказал я зло. – Что уставилась?

Вероятно, грубость должна была защитить меня от малодушия.

Она приняла булавку из моих рук. Повертела в пальцах, будто прицениваясь; протянула обратно:

– Нет.

Я ушам своим не поверил.

– Нет, – повторила она, и я увидел, что её веко подёргивается само собой. – То есть…

Её голос дрогнул. Она снова колебалась – мучительно.

Я разрешил её сомнения. Попросту втолкнул серебряную булавку в её сухую вздрагивающую ладонь.

* * *

Алана заснула у камина, и мне пришлось на руках нести её в отведённую для ночлега комнату. Подняв её из кресла, я понял вдруг, что человек её роста не может весить так мало.

Она не проснулась. Бледные веки оставались крепко сжатыми, и там, под тонкой кожей, метались зрачки.

Что ей снилось?

Она истаяла. Светлое Небо, да она же тает, как свечка, уходит в свои сновидения, а там не сладко – вон как болезненно сжимаются губы…

«Пусть Танталь с ним не ходит».

«ОН хочет, чтобы я вела его к Луару».

«Пусть не ходит. Пусть… не надо. Там страшно… Мне всё время кажется, что я ещё не вернулась. Что я там… останусь…»

– Алана?

Она не просыпалась.

Я уложил её в постель. Посидел рядом, сжимая руку, но Алана не слышала меня и не ощущала моего присутствия, тогда я спустился вниз, спросил вина и взялся сосредоточенно, старательно напиваться.

Почему Танталь отказалась от булавки?

Ведь это она подтолкнула нас к бегству. Ведь это она, как мне кажется, больше всех боялась Чонотакса Оро…

Что же, пёс подери, он ей сказал? Что пообещал?..

– Ретанаар Рекотарс?

Я вздрогнул.

Их было человек десять. Из-под куцых плащей виднелись блестящие нагрудники с гербом – воинство. Стража…

Терпеть не могу стражников. Никаких.

– Ретанаар Рекотарс, отдайте вашу шпагу. Вы арестованы.

Моя шпага лежала сейчас наверху, в той комнате, где спит Алана.

– Вы арестованы!

В таких случаях принято глупо улыбаться, разводить руками и мило спрашивать: «А в чём, собственно, дело?»

Я глупо улыбнулся и плеснул в капитана недопитым вином. «Залил глаза», как говорят несчастные жёны пьяниц. В какое-то мгновение сверкающий нагрудник оказался прямо перед моим лицом – тварь, изображённая на чеканном гербе, была наполовину львом, а наполовину волком и в каждой лапе держала по столовому ножу…

На раздумья не оставалось времени. Охнула старая столешница, погнулась под моим каблуком незадачливая вилка; опрокидывая стаканы, я перемахнул на соседний стол и на следующий, поверх испуганно пригнувшихся голов – к двери…

Над дверью помещались в качестве украшения два скрещённых длинных кинжала. И там же замер в хищном ожидании плечистый стражник с усами щёточкой – ждал, обнажив оружие, плотоядно усмехаясь…

Видывал я таких, дядя. И с усами щёточкой, и с усами ниточкой, и вообще без усов – видывал…

Ну хватит по столам скакать. Это эффектно, конечно, но беда, если хозяин выставит мне счёт за разбитую посуду.

Увернувшись от размазавшейся в воздухе стали, я двинул ближайшего стражника кулаком в челюсть; членовредительство не входило в мои планы. Потасовка в трактире – куда ни шло, но в любом случае гоняться за безоружным – сомнительная доблесть…

Я чувствовал солоноватый привкус во рту. Мне так хотелось действия – после всех этих муторных раздумий, после безнадёжной слабости перед лицом господина мага, после того, как собственная моя шпага истаяла, оставив в руке трогательный огрызок рукоятки…

Стул? Тяжёлый? Великолепно!

Сразу двое стражников присели, ловя валящуюся с потолка мебель; я успел подумать, что хорошо бы пробиться к камину и завладеть кочергой. Вот было бы славно; впрочем, доберись я до камина – путь к выходу окажется отрезан, и никакая кочерга не поможет…

Стражник с усами щёточкой, тот, что задался целью не подпустить меня к двери, обнажил жёлтые зубы. В этот момент он был неуловимо похож на геральдическое чудище, украшающее его нагрудник; его стойка выдавала умелого бойца. Усмешка его сделалась особенно зловещей – в ту же секунду дверь за его спиной распахнулась молодецким толчком.

Вероятно, усачу было обидно, ведь вместо атаки получился свободный полёт дворняги, получившей пинка. Я без труда увернулся от беспомощного выпада, оттолкнул с дороги румяного парня, ввалившегося в сопровождении клубов пара, что есть сил подпрыгнул и сорвал со стены кинжал. Первый, который подался, – не было времени выбирать.