Текст книги "Скитальцы"

Автор книги: Марина и Сергей Дяченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 81 страниц)

Тут, наконец, вмешался Орвин:

– Я знаю, где это… Я бы привёл!

Ларт наградил его до невозможности тяжёлым взглядом.

Её дом тоже стоял на пригорке, чуть особняком от прочего посёлка. А сам посёлок был мне хорошо знаком – на другом его конце жила моя подружка Данна, а хозяин здешнего трактира не раз угощал меня задаром. Небо, как давно это было!

Дом, опрятный и ухоженный, сжался и съёжился перед приближающимся Лартом, а резные ворота почти по-человечески жалобно застонали под его кулаками.

Открыл немолодой уже мужчина, обеспокоенно оглядел пришельцев, нервно отвёл со лба прядь длинных, с проседью, волос:

– Что вам угодно, господа?

– Нам угодно видеть Кастеллу по прозвищу Ящерица, – Ларт попытался отодвинуть его плечом, но стоящий в дверях не поддался и заступил ему дорогу:

– По какому праву вы входите в мой дом, не спросив разрешения? – говорил он тихо и внятно.

Легиар отступил и прищурился. Я в ужасе понял, что сейчас произойдёт. Орвин тоже понял и рванулся, чтобы вмешаться, но не успел, потому что в этот момент за спиной хозяина дома встала женщина.

С первого взгляда обычная женщина, хозяйка в тёмном домотканом платье. Но тут же я понял вдруг, что это не просто пастушка или телятница – было в ней что-то внезапное, припрятанное, скрытое от посторонних глаз. Порода, наверное.

– Март, – сказала она тихо, положив руку на плечо стоящего в воротах мужчины. – Дай, я поговорю с ними. Это ничего.

Они встретились взглядами. Потом мужчина сдвинул брови:

– Если кто-нибудь из них посмеет обидеть тебя… – он по-прежнему говорил тихо, но глаза его недобро блеснули, когда он глянул на Легиара. Помедлил, неохотно отступил в сторону:

– Входите…

Мы вошли.

Двор был, пожалуй, даже слишком просторным. В глубине его, под фруктовыми деревьями, стояла скамейка, куда кивком головы и пригласила нас женщина – сейчас она казалось гордой, даже надменной:

– Говорить будем здесь.

Все остались стоять.

– Итак, Легиар, – сказала она ровно, – вы применили ко мне силу. Значит ли это, что между нами теперь война? Значит ли это, – она обернулась к Орвину, – значит ли это, Орвин, что вы в этой войне приняли сторону Легиара? Значит ли это, наконец, – её голос дрогнул, – что моё желание оставить магию и общество магов никем не принято во внимание?

Орвин нервничал, бледное лицо его, покрытое неровными красными пятнами, сделалось похожим на географическую карту. Я ждал в тревоге, что же Ларт ответит на эту гневную тираду. Но он молчал, кусая губы.

На противоположной стороне двора стоял, привалившись к забору, и смотрел на нас мужчина по имени Март.

– Кастелла, – сказал наконец Ларт. – Я прошу прощения за то, что сделал. Можешь ударить меня, если хочешь. Но сейчас каждая секунда дорога, каждая уходящая секунда! Разве ты ответила бы, обратись я к тебе с просьбой?

– Нет, – сказала она без промедления. – Мне плевать на твои страхи, Легиар. Мне не интересны твои дела. Я живу в другом мире.

Орвин, сжимавший дощатую спинку садовой скамейки, подался вперёд:

– Мир один, Ящерица! – сказал он горячо и убеждённо. – Мир у нас один, послушай, пожалуйста!

На щеках Легиара ходуном ходили желваки:

– Не время сводить счёты. Не время вспоминать обиды. Третья сила существует, и она подошла так близко, что её дыхание шевелит волосы на наших головах. Где Марран, Кастелла?

– Зачем? – спросила она с неприкрытой ненавистью.

– Он… – начал было Орвин, но Ларт перебил:

– Он должен нам помочь. Он поможет нам. Кастелла, ты должна знать, где он.

Она прищурилась, переводя взгляд с одного на другого:

– Так вы ещё не наглумились, Легиар?

Орвин чуть не выдернул скамейку из земли одним резким нервным рывком:

– Да нет же, Ящерица! Нет! Не то! Мой медальон ржавеет, и…

У неё, надменной, злой, вдруг задрожали губы. Она не хотела слушать:

– Вы… Вы изувечили его… За что? За глупый проступок? За шалость, которую объявили предательством? И двое на одного!

– Не лицемерь!! – Ларт сорвался. – Он получил, что заслуживал! А ты – ты молчала всё это время, потому что считала наказание справедливым!

– Наказание?! Да вы расправились с ним в угоду собственной гордыне… А скорее всего, из зависти!

Я отшатнулся – думал, тут ей и конец пришёл. Но Ларт – железный Ларт! – уже взял себя в руки:

– Хватит. Где он?

А её все ещё несло:

– Где? А куда вы его бросили? Куда вы его швырнули, искалеченного и беспомощного? Куда вы отправили его умирать?

– Умирать?! – в ужасе переспросил Орвин. Она глянула на него мимоходом и снова бесстрашно посмотрела Ларту в глаза, посмотрела с вызовом, с превосходством:

– А вот он жив. Жив и счастлив! И он ещё вернётся, Легиар, подожди!

– Откуда ты знаешь? – быстро спросил Ларт. – Ты следила за ним?

– Кровь… Его кровь, да? – подался вперёд Орвин, но Легиар раздражённо от него отмахнулся:

– Не говори ерунды… У неё не хватило бы силы так долго удерживать связь.

Женщина вскинула голову совершенно неподражаемым, победоносным движением. Усмехнулась, переводя взгляд с одного мага на другого. Даже меня удостоила мимолётной усмешкой, даже подобрела как-то, расправила плечи. Потом небрежно скользнула рукой за корсет своего простого платья и вытащила оттуда что-то вроде вчетверо сложенной тонкой салфетки. Спрятала лоскуток в ладонях, снова оглядела нервно ломающего пальцы Орвина и застывшего, как глыба, Легиара.

Молчание затягивалось. Наконец, женщина снисходительно усмехнулась и развернула лоскуток.

Это была-таки салфетка, тонкая, белая, а в центре её расползались на глазах дыры с чёрными обугливающимися краями.

Улыбка застыла на лице женщины, застыла, обернувшись страшной гримасой.

– Небо… – прошептал Орвин. Неровные пятна разом сошли с его лица, и оно стало белым-белым, без кровинки.

Через двор уже нёсся Март, нёсся длинными отчаянными прыжками.

Ларт не проронил ни звука.

Женщина всхлипнула жалко и выронила изуродованную тряпицу. Ларт нагнулся было, быстро поднял то, что осталось от салфетки – и выронил тоже, потому что лоскуток вспыхнул неестественно красным пламенем, чтобы тут же рассыпаться щепоткой пепла.

– Марран, – сказала женщина глухо.

Подоспевший Март поддержал её, прижал к себе, и никто, кроме меня, не видел, как болезненно дрогнули его губы при звуке этого имени.

Орвин, заламывая руки, смотрел на Ларта. Ларт молчал.

Март попытался увлечь женщину в дом, но та вдруг отстранилась, шагнула неуверенно, опустилась на скамейку:

– Ларт, – позвала она шёпотом, – Ларт…

Легиар быстро склонился над ней:

– Что?

Она подняла к нему осунувшееся, залитое слезами лицо:

– Поклянись… Поклянись, что ты не преследовал его после… После…

Она не договорила. Ларт вздохнул, взял её за плечи, повернул к себе, произнёс, глядя прямо в горестные глаза:

– Клянусь. Светлым небом клянусь, я его не трогал.

Она уронила голову. Март подхватил её, не сопротивляющуюся больше, на руки, и унёс в дом. Орвин шагнул было следом, но Легиар взял его за плечо и остановил:

– Идём. Тут мы не поможем и нам не помогут.

В доме горько заплакал ребёнок.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ
Поединок

Бархатная тьма.

Он лежал на гладких досках, казавшихся мягкими, как перина. Неба не было, но и потолка не было тоже.

Когда топор коснулся шеи длинным, холодным, как змея, лезвием… Неужели права была одноглазая старуха, нянчившая его в раннем детстве, неужели после смерти действительно наступает новое? Гладкие доски… Постой-ка, разве не говорила одноглазая нянька, что тело остаётся на земле, чтобы его похоронили? А разве способна моя душа ощущать эти уютные доски, это заботливое, со всех сторон идущее тепло? А вот сквозняком потянуло… Небо, да где же я?

Ласково потрескивают поленья в очаге. ЗДРАВСТВУЙ, МАРРАН.

Кто сказал – здравствуй? Разве могу я здороваться сам с собой?

Тихий смех.

Я слышал уже этот смех, но тогда я отчего-то боялся его, а теперь…

Руал пошевелился – тело слушалось, и ни боли, ни страха. Свет… Откуда свет? Вот, от очага, и ещё сбоку, ниоткуда, два широких луча, кругами ложащиеся на доски, и выпукло проступают мельчайшие неровности, и квадратные шляпки гвоздей…

Он помедлил и встал. Огляделся, пытаясь привыкнуть к полумраку. Клетка, паяцы, град гнилых овощей, плаха – когда это было? Год назад, минуту назад?

Осторожно двинулся вперёд, раздвигая прозрачные ткани, каскадами спускающиеся сверху. Искал, высматривал, почему-то уверенный, что обязательно найдёт того, кто…

НЕ ИЩИ, МАРРАН.

Он вздрогнул и остановился.

НЕ ИЩИ, МАРРАН. Я ЗДЕСЬ. Я В ТЕБЕ. Я УЖЕ ОТЧАСТИ – ТЫ.

Кто ты?

ТВОЯ СУТЬ. ТЫ ИЗБРАН.

Кем?

СУДЬБОЙ. СИЛОЙ. НЕ ДЕЛАЙ УДИВЛЁННЫЕ ГЛАЗА – ТЫ ЗНАЛ ОБ ЭТОМ РАНЬШЕ. О ЧЁМ ТЫ ДУМАЛ, КОГДА БЫЛ МЕБЕЛЬЮ В ДОМЕ ТОГО, КТО ТВОИХ НОГТЕЙ НЕ СТОИТ?

Потрясённый, Руал касался ладонями жёстких, веером ниспадающих из темноты кружев. Кто-то говорил с ним изнутри – совсем так же, как тогда, на дороге, когда казалось, что сходишь с ума…

Небо, да я же с ума сошёл! Только безумная фантазия способна создать, извлечь из небытия это место – голые доски, сбоку – стены, каскады, веера тканей, а там вот – посреди ровной площадки трещит поленьями обыкновенный домашний очаг… Я брежу. Я помешан.

Тихий смех.

ТЫ ДОЛГО БЫЛ ПОМЕШАН. ТЫ ГОРЕВАЛ О ПОТЕРЕ МАГИЧЕСКОГО ДАРА, А ТЕБЕ УГОТОВАНО БЫЛО МОГУЩЕСТВО, В СРАВНЕНИИ С КОТОРЫМ СИЛА КОЛДУНА – СМЕШНАЯ И НЕЛЕПАЯ ИГРУШКА. А ТЕПЕРЬ ТЫ СОМНЕВАЕШЬСЯ? ТЫ ТАК СВЫКСЯ С РОЛЬЮ ЖЕРТВЫ? ЗАГЛЯНИ СЕБЕ В ДУШУ, МАРРАН! ТЫ УВИДИШЬ ТАМ – МЕНЯ.

Ильмарранену стало страшно.

НЕТ, НЕ БОЙСЯ. БОЯТСЯ БУДУТ ТЕБЯ. ТЕБЯ, ИЗБРАННИКА. А ТЫ ИЗБРАННИК, И ТЫ ЭТО ЗНАЛ.

А ведь действительно знал.

Знал, когда меня привязали к седлу и тащили за лошадью много вёрст, поддавая охоты кнутом.

Знал, когда меня пороли, и знал, когда раздавленным червём корчился в гнилой канаве.

И когда оборванцем бродил по дорогам, и когда умирал с голоду, если кто-нибудь из жалости не давал мне куска хлеба!

Я водился с этими ничтожными, гнусными тварями, в изобилии заселяющими лицо земли. И я сделал им столько добра, а они отплатили мне подлостью, и предательством, и гнилушками в лицо, и утробным воем забавляющейся толпы, и плахой.

Одна большая, рыхлая, глумящаяся рожа. Небо, чего же вы достойны?!

С НИХ И СПРОС НЕВЕЛИК. ВСПОМНИ ДРУГИХ.

Судорога прошла по телу Маррана. И воочию, совершенно ясно он увидел прихожую с двумя уродливыми рогатыми вешалками – справа и слева от двери. И как они сучат руками-крючьями, и разевают рты – круглые дырочки сучков на полированных стойках, и молят, молят о пощаде!

Легиар.

Эст.

Легиар.

Меня одолели. Меня растоптали. Меня вышвырнули, не удостоив взгляда. Меня сочли смиренным и беспомощным. Сбросили со счетов. Изъяли из колоды. В яму. В дерьмо. В безвестность. В осознание, что от смерти моей ничего, ни-че-го не изменится. Раздавили походя, как букашку на дороге, размазали по земле и забыли. Остался комок слизи, жалко скулящий, подёргивающийся комок!

ТЫ ВСПОМНИЛ, МАРРАН. ТЕПЕРЬ ТЫ ВСПОМНИЛ. НО СТРАХ И НЕНАВИСТЬ МАГОВ БЕССИЛЬНЫ, ПРИ ВСЁМ ЖЕЛАНИИ ИМ НЕ УДАЛОСЬ ПРЕВРАТИТЬ ТЕБЯ В НИЧТО. ОНИ – ТОЛЬКО КАПЛИ МУТНОГО ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО МОРЯ, В ТО ВРЕМЯ КАК ТЫ РОЖДЁН ПОВЕЛЕВАТЬ, ВЕРШИТЬ, ПОДЧИНЯТЬ. ОНИ ПОПЛАТЯТСЯ.

Чего же ты хочешь?

НЕ СРАЗУ. ПОСЛУШАЙ. МИР МЕНЯЕТСЯ, ПЕРЕМЕНЫ ЭТИ БЛАГОТВОРНЫ. ТЫ ПОМОЖЕШЬ МИРУ, И ТЫ ПОМОЖЕШЬ СЕБЕ. ТВОЁ МОГУЩЕСТВО НА ПОРОГЕ, НО ОНО НЕ ВОЙДЁТ БЕЗ ТВОЕЙ ПОМОЩИ. ОТКРОЙ ДВЕРЬ.

Дверь?

ОТКРОЙ ДВЕРЬ В КОНЦЕ КОРИДОРА. Я ВОЙДУ.

Так кто же ты?

ТВОЯ СУТЬ. НАСТОЯЩИЙ ТЫ. ОТКРОЙ, И Я ВОЙДУ В МИР.

Марран чувствовал, как окатывают его с головы до ног горячие и ледяные волны. Колотилось сердце, колотилось не в груди, а будто бы в горле. Плясал перед глазами огонёк очага.

Зачем тебе в мир? Причём тут я?

ИЗБРАННИК, Я НЕСУ ТЕБЕ ВЛАСТЬ. МИР ПОЧУВСТВУЕТ ТЯЖЕСТЬ ЭТОЙ ВЛАСТИ. ОН ЗАПЛАЧЕТ СНАЧАЛА, НО, И ПЛАЧА, ПРОСЛАВИТ ТЕБЯ. ОТКРОЙ ЖЕ ДВЕРЬ!

Так ты хочешь… Хочешь, чтобы я впустил в свой мир чужака?

Смех.

А ТЫ РАЗВЕ НЕ ЧУЖОЙ В ЭТОМ МИРЕ? О, ЭТОТ БЕЗДАРНЫЙ, СЛЕПЕНЬКИЙ МИР, УБИВАЮЩИЙ ЛУЧШИХ! С ЧЕГО ТЫ ВЗЯЛ, ЧТО ОН ТВОЙ?

Этот мир?

…НЕ СТОИТ ТЕБЯ. ЧТО ОН? КАКИЕ ЗАКОНЫ УПРАВЛЯЮТ СТАДАМИ МЕЛОЧНЫХ, ПОДЛЕНЬКИХ, НЕДАЛЁКИХ ЛЮДИШЕК? МАГИ – ТЕ МНЯТ СЕБЯ ГОСПОДАМИ И ВЛАСТИТЕЛЯМИ, НО ВДУМАЙСЯ – ЧЕМ ОНИ ОТЛИЧАЮТСЯ ОТ ПРОЧИХ?

Маги… «Тут он уместен, как нигде более»… И повесил тяжёлую шубу на мои скрюченные пальцы!

ТЫ, МОЖЕТ БЫТЬ, СЧИТАЕШЬ СЕЙ МИРОПОРЯДОК НЕПОГРЕШИМЫМ? МОЖЕТ БЫТЬ, ЭТО ЕДИНСТВЕННО ВОЗМОЖНЫЙ МИРОПОРЯДОК?

А разве можно выбирать?

ПОДОЙДИ К ОЧАГУ.

Выбравшись из путаницы кружев и мешковины, он шагнул к очагу – надёжному и уютному.

Очаг был аккуратно обложен крупными светлыми камнями, прокопчённый вертел над ним пустовал. Но огня – огня-то, оказывается, и не было, только скомканная красная бумага да мерцающий свет. Руал коснулся камня ногой – тот поддался, лёгкий и пустой изнутри. Обойдя кругом, Ильмарранен с ужасом убедился, что такой настоящий и простой очаг выглядел с изнанки жалко и неестественно.

ВЕЩИ ИМЕЮТ ДВЕ СТОРОНЫ. ВИДИШЬ?

И каменное кольцо очага, и сам очаг рассыпались прахом, превратились в гору мусора. ТО ЖЕ ОЖИДАЕТ МИР, ПОСКОЛЬКУ МИР НЕСОВЕРШЕНЕН. Свет же, из очага исходивший, не исчез, а стал сильнее, и в этом свете Руал разглядел совсем рядом, в нескольких шагах, край чёрного провала без дна, а сбоку, там, где не было тканей – голую стену и узкий коридор. ВИДИШЬ? В КОНЦЕ КОРИДОРА ДВЕРЬ, А ЗА ДВЕРЬЮ – ЖИЗНЬ, ВЛАСТЬ, НОВОЕ ВРЕМЯ.

Чья власть?

ТВОЯ.

А ты? Чего хочешь ты, какова твоя доля в этой власти?

ГЛУПЫШ. МЕНЯ НЕ БУДЕТ, КОГДА ТЫ ОТКРОЕШЬ ДВЕРЬ. МЕНЯ НЕ БУДЕТ, ПОТОМУ ЧТО Я СТАНУ ТОБОЙ. ТЫ ЖЕ СТАНЕШЬ МНОЮ.

Ни звука, ни дуновения не доносилось из разверстой в двух шагах бездны. Не двигались косые лучи света, кругами ложащиеся на доски.

Кем я только не был. Был вешалкой. Был знахарем и гадальщиком. Был червяком. Был бродягой. Но и лавой из вулкана тоже был, помнишь? Теперь ты хочешь, чтобы я примерил новую личину?

НЕ ЛИЧИНУ. СУТЬ.

Суть…

Руал тряхнул головой. Темнота, тишина, тот, кто говорил с ним изнутри, – всё это снова показалось наваждением, бредом.

Я не хочу быть тобой. Я не хочу быть никем, кроме себя, ясно? А сейчас дай мне уйти. Я устал.

Смех.

УХОДИ, ПОЖАЛУЙСТА. ТОПОР ЗАНЕСЁН. ВСЁ ЭТО ВРЕМЯ ТОПОР ЗАНЕСЁН. ДА ЧТО ТАМ! С МОМЕНТА ТВОЕГО РОЖДЕНИЯ, С ПЕРВОГО СЛАБОГО КРИКА ВСЕ ТОПОРЫ В РУКАХ ВСЕХ ПАЛАЧЕЙ ЭТОГО МИРА ИЩУТ ТВОЮ ШЕЮ. ИДИ ЖЕ!

Руал шагнул в сторону, и тут же огромное лезвие исполинской секиры обрушилось сверху, из бархатного небытия, обрушилось и вонзилось в доски. Он отшатнулся; лезвие подрагивало, отражая свет мутными, запятнанными черным боками.

ЭТОТ МИР ПОЛОН ПАЛАЧЕЙ. ВСЕ ПАЛАЧИ ИЩУТ ТВОЕЙ ШЕИ, МАРРАН.

Руал, стиснув зубы, ринулся в темноту гигантских портьер.

Под ногами его распахивались квадратные дыры, он едва успевал шарахнуться, и, отшатываясь, видел на дне их чудовищные зубчатые механизмы, подрагивающие, словно живые. Петли кружевных гирлянд захлёстывали его, сбивали с ног. Задыхаясь, он вырвался из душного тряпичного плена – и снова оказался там же, на дощатом голом пятачке, на краю бездны.

МАРРАН, ТЫ НЕ ПОНЯЛ. ОНИ УБЬЮТ ТЕБЯ, МАРРАН. ТАКИЕ, КАК ТЫ, РОДЯТСЯ РАЗ В ТЫСЯЧЕЛЕТИЕ.

Он потёр подбородок, где была ссадина от удара о расписную, как барабан, колоду.

ТЫ ОДИН МОЖЕШЬ ДАТЬ ПЛОТИНУ МУТНОМУ ЧЕЛОВЕЧЕСКОМУ ПОТОКУ. ТЕБЕ ДАНО ОБУЗДАТЬ ЭТО ПОЛОВОДЬЕ НЕЧИСТОТ, ПЯТНАЮЩЕЕ ЗЕМЛЮ. И ТЫ СДАШЬСЯ?

Я сроду не сдавался. Я Ильмарранен.

ТЫ НЕ СДАВАЛСЯ. НО ОНИ – ОНИ СДАДУТ ТЕБЯ ПАЛАЧАМ.

Уродливый круглый предмет, подпрыгнув, выкатился из темноты. У Руала волосы встали дыбом – это была голова, человеческая голова с ещё живущими, безумно выпученными, моргающими глазами, со сжимающимися, трепещущими артериями, из которых хлестала, пенясь, густая кровь.

Голова замерла, наконец, глаза последний раз дёрнулись и остановились. И в этом страдальческом, мёртвом, изуродованном лице Руал узнал – себя.

ЭТО ТЕБЕ УГОТОВАНО, МАРРАН. ТЫ СНЯТ С ПЛАХИ, ЧТОБЫ ОТКРЫТЬ ДВЕРЬ. СТОЯ НА ПОРОГЕ СОКРОВИЩНИЦЫ, НЕ ВРЕМЯ ПЛАКАТЬ О ТРЯПИЧНОЙ КУКЛЕ. ИДИ. СУДЬБА. ВЛАСТЬ. МОГУЩЕСТВО. МЕСТЬ. ЧТО ХОЧЕШЬ.

Он с трудом оторвал взгляд от страшной головы.

А что я хочу? Что значит – власть, по-твоему?

ТЫ СПРАШИВАЕШЬ? ТЫ, КОТОРЫЙ БЫЛ ЛАВОЙ?

Качнулся пол под ногами.

Все вулканы мира извергали его. Он нёсся по немыслимым, колоссальным пространствам, сжигая или щадя.

Все тучи гремели им, как громом. Потоками дождя он топил или спасал.

Он был тайфуном в море, он был самумом в пустыне, он был всеми ураганами на свете. Он вырывал из земли вековые деревья и сотрясал, играя, горы, тоже бывшие им.

Он был каждым строгим учителем в каждой сельской школе, учителем с пучком розог и длинной деревянной линейкой.

Он был чумой, и имя его вселяло ужас. Из тысячи жертв одну, на выбор, он щадил.

Все трясины на поверхности земли, смертоносные омуты и водовороты, затягивающие непослушных и ленивых детей.

Помыслы смертных, понятные ему, как детский стишок, вызывали улыбку. Их борьба с каждодневным умиранием достойны были снисходительного вздоха.

Всеведение. Всемогущество. И вдруг – костёр среди чиста поля.

У костра…

Вспыхнуло лицо, сердце забилось, как пойманный зверёныш.

Спутанные тёмные волосы, обнажённые плечи, несмело протянутые к нему руки…

Ящерица!

Небо, что со мной?!

Все вулканы мира извергали их, слившихся в одном потоке лавы.

В грохоте молний они одним дождём падали на землю.

Следуя их прихотям, чередовались приливы и отливы.

Два вихря свивались кольцами, сносили крыши и сотрясали горы, которые…

Как мячиком, они перебрасывались солнцем – рассвет, закат…

Ящерица, это я, Марран, ты слышишь?!

Тихая река. Две форели в лунном свете.

Огонь в печурке. Спят, посапывая, их дети. Прерывистое дыхание на его лице, влажная тёплая кожа, подступающие сладкие судороги. Он – нежность до кончиков волос, она – сплошная, всеобнимающая нежность…

КОРОЛЬ И КОРОЛЕВА НА ОДНОМ ТРОНЕ. ВЛАСТЕЛИН И ВЛАСТИТЕЛЬНИЦА. ТЫ ХОЧЕШЬ ЭТОГО, МАРРАН?

Но у неё ребёнок… Как же можно…

Пауза.

МАРРАН, ТЫ В СВОЁМ УМЕ? ТЫ ПОНИМАЕШЬ, О ЧЁМИДЁТ РЕЧЬ?

Не понимаю. А ЧТО ты хочешь сделать с этим миром? Он не нравится тебе. Мне тоже не очень нравится. Что же, сжечь, вытравить? Как ты с ним поступишь?

ТЫПОСТУПИШЬ. ЭТО БУДЕТ ТВОЙПОСТУПОК, МАРРАН.

Хорошо. Как я с ним поступлю?

А КАК ПОСТУПАЕТ САДОВНИК С ДИКИМ, ЗАБРОШЕННЫМ САДОМ? ТЕБЕ ПОНАДОБЯТСЯ И НОЖ, И ТОПОР. МНОЖЕСТВО ВЕТОК БУДЕТ ОТСЕЧЕНО, НО САД ВОЗРОДИТСЯ И САДОВНИК БУДЕТ ДОВОЛЕН.

Он медлил.

Чему же расти в этом… возрождённом саду?

РЕШАЕТ САДОВНИК. САДОВНИК МУДР И СПРАВЕДЛИВ.

Решает садовник… Но разве можно исправить неисправимое?

НОВОЕ ПОДНИМАЕТСЯ НА ПЕПЕЛИЩЕ. ИЗ ХАОСА РОДЯТСЯ ПОРЯДОК И ГАРМОНИЯ. СДЕЛАЙ ЭТО, МАРРАН.

На пепелище?

Как пересохли губы, как кружится голова.

Да. Я согласен. Говори, что делать.

Бездна отозвалась шорохом, похожим на отдалённые аплодисменты.

В скорбном молчании мы вернулись в заколоченный Лартов дом.

Дом ждал хозяина; казалось, мы покинули его вчера, и только в прихожей, там, где я обычно подстригал шерсть на ковре, высилась буйная поросль.

Ларт покосился на место, где раньше стояла уродливая вешалка, и бросил мне со вздохом:

– Вино. Обед. Всё прочее.

И, кивком приглашая за собой Орвина, поднялся наверх, в свой кабинет.

Я не знал, за что раньше хвататься. Раскрывая все шторы и окна на своём пути, я ринулся в кухню.

Дом оживал – вздыхали камины, поднимая метель старого, давно остывшего пепла; разными голосами поскрипывали под ногами половицы – по-моему, они неумело пытались воспроизвести любимую Лартом мелодию. Сами собой вспыхивали огарки свечей, хотя на дворе стоял светлый солнечный день. Люстры смотрели мне вслед, выпучив хрустальные подвески.

Огромная кухонная печь разевала заслонку, как птенец разевает жёлтый клюв – требовала дров и растопки. Дрова, лежавшие тут же, пытались оттеснить друг друга и первыми попасть мне в руки. Пока я бегал в погреб, вертлявые щипцы успели ощипать, а печка осмолить специально для этого погибшую курицу.

Работа спорилась; я прикрикнул на таракана, выставившего усы из широкой щели в полу, и поспешил в гостиную – накрывать.

Вышло так, что я первым на него наткнулся.

Он сидел в Лартовом кресле во главе огромного стола и мрачно изучал галерею фамильных портретов. При виде меня он удивился так, будто перед ним встал с блюда жареный поросёнок с листиком хрена в зубах. Я присел.

– Мна, – пробормотал он. – Весьма в манере господина Легиара – заставлять себя ждать.

– Здравствуй, Бальтазарр, – сказали у меня за спиной.

Ларт подошёл и бросил на стол перчатки так, будто происходило нечто совсем привычное и обыденное.

Бальтазарр Эст встал – огромный стол качнулся. Его узкий рот искривился так, что кончики губ грозили сойтись на подбородке.

– Я крайне разочарован, Легиар, – сказал он голосом изголодавшейся змеи. – Край-не разочарован! Разве входила в наше соглашение возможность освобождения Маррана? Разве в другом соглашении мы не оговаривали порядок действий на случай внешней угрозы? Разве за последние три месяца вы не нарушили все мыслимые и немыслимые договорённости?

У меня ноги будто к полу прилипли. Охнул застывший в дверях Орвин.

– Аль, – в устах хозяина это сокращённое имя прозвучало особенно трогательно. – Я не спал много ночей. Я за трое суток покрыл немыслимое расстояние. Я смертельно устал. Ради неба, не будем начинать ВСЁ СНАЧАЛА! – под конец его спокойный голос вдруг сорвался на крик.

Бледный Орвин взял меня за плечо и выволок из комнаты. За нами захлопнулась дверь.

– Это их разговор, – сказал он с деланным хладнокровием. – Давай-ка, что он там говорил – вина, обед…

Из гостиной доносились приглушённые голоса – маги ссорились. Ларт что-то резко каркал, Эст шипел, как залитый водой костёр.

Орвин вытащил из кармана медную монетку, она сама собой крутнулась у него на ладони и, подпрыгнув, зависла в воздухе.

– Жаль Ящерицу, – сказал он вроде бы сам себе.

Голоса вдруг стихли. Монетка со звоном упала на пол.

Дверь распахнулась – на пороге встал Эст. Я отшатнулся, гадая о судьбе Легиара.

– Мда-а, – изрёк Эст как-то неопределённо, и тут, о счастье, за его спиной обнаружился Ларт. Глянул на меня, спросил отрывисто:

– Обед?

– Уже, – ответил я не слишком толково.

– Подавай, – распорядился хозяин и вернулся в гостиную.

Эст стоял неподвижно, буравил Орвина глазами, потом попросил глухо:

– Покажи.

Орвин закусил губу и вытащил из-под рубашки коричневую от ржавчины пластинку с прорезью.

Эст глянул на неё мельком и отвернулся. Длинное, неприятное лицо его вытянулось ещё больше и потемнело.

Обедали в гостиной. Я прислуживал за столом. Орвин ел много и жадно, Ларт мрачно царапал тарелку двузубой вилкой, Эст в основном пил, и я не мог избавиться от навязчивой мысли, что, наливая ему вино, обязательно накапаю на широкий гофрированный воротник.

Все молчали, и только механические часы, обрадованные возвращением хозяина, то и дело принимались играть мелодии и показывать в резных воротцах облупившиеся фигурки людей, животных и птиц.

Наконец Ларт поднял руку, и часы замолчали, не закончив такта.

– Итак, – сказал Легиар, ни к кому конкретно не обращаясь. – Итак, что это было?

Снова зависла пауза.

– Кровь Маррана на салфетке, – сказал Орвин. – Ящерица всё это время следила за ним, кровь давала ей знать, что он жив и здоров.

– И счастлив… – пробормотал Ларт сквозь зубы.

– Не думаю, чтоб он был так уж счастлив, – желчно заметил Эст. – Для всех было бы лучше, если б он стоял там, где мы его поставили.

Ларт угрюмо на него взглянул. Эст с демонстративным равнодушием пожал плечами.

– До сегодняшнего дня Марран был жив, – заметил Орвин. – Означает ли то, что случилось с каплями его крови, означает ли…

– Его смерть? – закончил Ларт, как бы раздумывая.

– Не надейтесь, – криво усмехнулся Эст. – В случае смерти капли сделались бы чёрными, как смола. Просто почернели бы… А судя по тому, что вы рассказываете, там был целый фейерверк…

– Этот фейерверк мне кое-что напоминает, – проронил Ларт.

Мне тоже, подумал я. Нечто недавнее и неприятное. Да! От такого вот огонька сгорел дом одной чванливой купчихи, сгорел, как свечка. А всё оттого, что вдова питала слабость к колдовским книгам, и одна из них вспыхнула сама собой, прямо в руках моего хозяина…

– Значит, Марран жив? – спросил Ларт в пространство.

– Жив ли… – вздохнул Орвин. – Ящерица, то есть Кастелла, считает его мертвецом.

– При чём здесь Кастелла? – поинтересовался Эст раздражённо.

– Она… – начал было Орвин и запнулся. – Она должна бы чувствовать, что он жив, понимаешь? А она не чувствует.

– Точно жив, – отрезал Эст. – Точно жив, но вне нашей досягаемости. Его нет на поверхности земли, а вы хотите, чтобы какая-то баба почувствовала это?

На этот раз тишина длилась даже дольше обычного.

– Завещание Первого Прорицателя, – сказал наконец Эст. – Что там говорится о Привратнике?

Орвин замялся:

– Ну, Аль, это ведь как трактовать… Прямым текстом ничего, но если читать между строк… По-видимому, Привратник станет как бы сосудом для Третьей силы, которой он откроет дверь. Третья сила обретёт его, он же получит возможность повелевать… Господин и раб – это, по сути, одно и то же.

Совсем одно и то же, подумал я, прибирая испачканные соусом тарелки.

– Хорошо, – протянул Эст со зловещим благодушием. – Значит, наш подающий надежды мальчик, исполненный самыми горячими чувствами к своим друзьям и учителям, скоро явится сюда во главе некой чудовищной силы?

Он всем корпусом обернулся к Легиару:

– Ларт, может быть, ты объяснишь, как исправить теперь последствия твоей… как бы это выразиться помягче… доброты? Как бы нам запихнуть его в какой-нибудь предмет прежде, чем он превратит нас в помойные кадки?

– Он лишился магического дара, – медленно сказал Легиар.

– Об этом говориться в прорицании, – оживился Орвин. – «Он маг и не маг. Он предал и предан. Он лишён дара, он был могущественен и стал беспомощен»…

Орвин осёкся, поскольку его цитата пришлась не совсем к месту.

Легиар опустил голову.

– Да, – сказал он глухо. – Не в добрый час я его освободил.

Эст смотрел на него мрачно и совершенно безжалостно:

– Думай, Ларт. Думай, как его остановить. Твоего выкормыша. Твоего любимца.

– Твоего тоже, – слабо огрызнулся Ларт.

– Вы не понимаете главного! – вмешался Орвин. – Дело не в Марране и его мести вам… Третья сила вывернет весь мир наизнанку… – он перевёл дух.

Эст спросил сквозь зубы:

– А зачем, Орви? Зачем это Третьей силе? Чего она, собственно, хочет?

Орвин провёл пальцем по краю бокала. Бокал пискнул.

– Никто не знает… И не может предположить. Это же не человеческая логика, понимаешь? Может быть, она хочет наказать нас за что-то… Или завоевать, скажем… А может быть, она коллекционирует солнца, развлекается?

Он усмехнулся – через силу и совсем не весело. Эст тоже вдруг оскалился:

– А если никто не знает, то что ж мы скулим раньше времени? «Вывернет мир наизнанку», да, Орви? А что, если это благодеяние для мира, если он уже вывернут, если эта ваша Третья – не мясник, а костоправ?

У Орвина, по-моему, даже губы затряслись:

– Как ты можешь… Вспомни прорицание, Аль, «земля присосётся к твоим подошвам и втянет во чрево своё… Ветви поймают в липкую паутину всех, имеющих крылья»…

Он говорил всё тише и, наконец, замолк.

Эста холодно пожал плечами, взял со стола нож и принялся сосредоточенно царапать столешницу:

– Ты маг, и не мне тебе объяснять. Уж что, казалось бы, ужаснее: взять да и вспороть человеку живот. А если вспарывает хирург? Внешне всё выглядит, как бойня: потоки крови, боль, страх… Да только пациент вместо неизбежной могилы отправляется, скажем, на званый вечер… Не сразу, конечно. Спустя время. Но на всё требуется время. И всё имеет свою цену.

Он оставил стол и задумчиво провёл ножом по своей щеке.

– И не надо так смотреть, Орвин. Это, в сущности, болтовня. Может, так, а может, эдак. Но в мире иногда происходят страшно циничные вещи, дружочек.

– «Но стократ хуже имеющим магический дар…» – тихо, укоризненно сказал Орвин.

Эст снова пожал плечами:

– Ну что ж… Но маги на то и маги, чтобы не закрывать глаза тогда, когда так и хочется зажмуриться.

Но тут Ларт, который всё это время думал о своём, поднялся, стиснув кулаки. Обвёл всех тяжёлым взглядом. Уронил вполголоса:

– Хватит.

Тогда оба посмотрели на моего хозяина. Он продолжил тихо:

– «Только Привратник откроет дверь, только Привратник… Привратник откроет, и ЭТО войдёт, но не раньше!»

Перевёл дух:

– Ты сказал, Аль, его нет на поверхности земли? Где же он? Там, у Двери. У Двери, понимаете? Он пошёл открывать. Но мы… Пусть он не успеет. Я, Легиар, готов отдать за это жизнь.

– Я тоже, – сказал нервный Орвин.

Эст только хмыкнул презрительно.

Он шёл длинным берегом, увязая по щиколотку в теплом шёлковом песке.

Нет, не сейчас. Сейчас он шёл тёмным душным коридором… И истёртые ступени вели его вниз, хотя он, кажется, поднимался.

Влажная трава… Не сейчас. Круглые булыжники когда-то звонкой мостовой… Лоснящиеся листья, голубые лоскутки, зелёные заплатки… Оранжевое над изумрудным. Стрекоза отражается в глади… Не сейчас.

Небо низкое, такое, что, кажется, лежит у тебя на плечах. Небо давит и не даёт разогнуться. Сбросить!

Тесная коробка, фанерный балаган. Не плачь, если случайно проломится стенка.

Коридор. Поворот. Факел в руке чадит. Где она? Где ДВЕРЬ?

Я открою, и ты войдёшь. Вернее, Я войду. Я открою и я же войду. Скоро. Сейчас.

А когда чайки, потревоженные, поднялись над берегом… Парус был ещё далеко, светло-синий парус в тёмно-синем море. Мягко возились водоросли у берега, всплёскивали лохматыми ветвями, будто в растерянности. Умирала медуза на буром камне. А я взял её голыми руками и пустил в воду: «Иди домой».

Иди домой.

Где твой дом, Марран?

Снова поворот. Если факел в руке погаснет… Нет, это ненужная мысль.

Холодно. Широкая полынья, в глубине – тёмные рыбьи спины… Не то. Туман, тяжёлый, как сметана… Не то. Парк. Сад. Фонтан. Дети под присмотром одноглазой няньки. Сад обнесён нарядной оградой, яркой, ажурной, из гладких деревянных палочек… Что – за оградой? Что бывает, когда не бывает фонтанов?

Заглянуть за ограду… Прижаться лицом к деревянным… Нет, это прутья клетки. Это клетка, огромная, ржавая, и я в ней один. Остальные – снаружи.

Вот мальчик, ухоженный, плотный. Разве у него не было няньки? Светловолосый, на носу царапина. Встретился взглядом…

Чего же я стал? Идти… Факел трясётся в руке. Зачем было смотреть мне в глаза? Что за сила, что за чудовищные побуждения движут вами, мои соплеменники? Существа, подобные мне?

И лица всех живущих слились в одну харю, глумящуюся, разевающую в хохоте слюнявый рот…

Маленькая девочка на плечах отца. Отец добродушно скалится, подаёт малышке гнилушку…

Не пытайся заслониться – выронишь факел. Не заслониться. Выжечь.