Текст книги "Преступление победителя (ЛП)"
Автор книги: Мари Руткоски
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)
Глава 14
Арин лежал на каменном полу. Его шея болела, потому что была неестественно вывернута, а голова лежала на чем-то холодном и твердом. Через несколько смазанных секунд он вспомнил о решетке, а затем о засаде.
Он не шевелился и не открывал глаз. Должно быть, он был без сознания совсем недолго – чьи-то руки ощупывали его в поисках оружия. Арин не носил на бедре кинжала. Это было слишком по-валориански. Но из его сапога извлекли нож. Нападающий встал коленями ему на грудь. Тяжелый. Из Арина выдавило воздух.
В голове у него пульсировало. Ему едва удавалось сдерживать рвоту.
Тяжесть на его груди сместилась.
– Давай-ка сделаем из тебя красавчика, – сказал мужчина и приложил кончик лезвия к губам Арина.
Кулак Арина взметнулся и врезался в кость. Арин столкнул с себя мужчину. Полностью в сознании, он поднялся на ноги. Больше он не будет валяться на полу.
Нападающий оправился от удара Арина. Лампа осветила его волосы. Мужчина был блондином. Валорианец. Одет в черную военную форму.
И хорошо вооружен. В каждой руке он держал по ножу, а на поясе у него висел короткий меч. Один из его ножей принадлежал Арину.
Арину придется вернуть его обратно.
Он по-прежнему находился в невыгодной позиции – между мужчиной и решеткой. Нападающий взмахнул рукой, в которой был зажат нож Арина, и Арин пригнулся. Нож, разбрасывая искры, ударил по решетке за ним. Промашка, судя по всему, нарушила равновесие противника, и Арин бросился на мужчину, когда тот неловко взмахнул рукой. Арин ударил валорианца коленом в живот, схватил его за запястье и отобрал свой нож.
Но мужчина успел разрезать воздух своим собственным.
Его кинжал был красивым. Арин увидел, как он блеснул. Почему-то вид этого кинжала в самый неподходящий момент отвлек его. Арин отпрянул недостаточно быстро. Клинок рассек ему лицо.
Боль вспыхнула от лба до щеки. Левый глаз залило красным. Наполовину ослепнув, Арин моргал, пытаясь понять, можно ли моргать, если тебе выкололи глаз. По его израненному лицу текли кровавые слезы. Он чувствовал, как воздух коснулся рассеченной плоти, и его ладонь сама поднялась к ране.
Это спасло его. Сам того не зная, Арин отклонил второй удар, который угодил ему в предплечье. Его развернуло. Не успев еще опомниться, Арин не мог сопротивляться инерции, и его отбросило на длинную стену коридора.
Он выронил нож. Но его рука все равно скребла по стене, хоть разум и кричал, что это глупо, что оружия там все равно нет.
Рука Арина ухватилась за мертвую лампу и сорвала ее со стены. Арин размозжил ее об голову валорианца. Он услышал вскрик и ударил еще раз.
Теперь первенство в схватке принадлежало ему. Теперь Арин вспомнил все самые подлые приемы рукопашной, которым он когда-то научился. Он забыл, что его никогда не учили держать оружие, лишь когда он был мальчишкой, а рука того мальчишки дрожала под тяжестью детского меча, и маленький Арин умолял, чтобы его не заставляли делать это. Так что он мог знать о мече, который выхватил из ножен мужчины? Что Арин знал о валорианском кинжале, который оказался у него во второй руке, будто его туда вложил какой-то бог? Что он мог с ними сделать? Тем не менее, оба клинка взметнулись в темноте, валорианец воскликнул: «Пожалуйста!» – и Арин заколол его, будто это было искусство. Его ли искусство?
Впитав всю грациозность мира, тело Арина сказало: его, и вырезало из груди мужчины душу.
Что случилось с дыханием Арина?
Он задыхался. Неповрежденным глазом Арин посмотрел на лежавшее у его ног кровавое месиво, в которое превратился валорианец. Он уронил меч и попытался стереть с левой стороны лица черно-красную слепоту. Кровь все лилась. Сколько бы Арин ни смахивал влажный занавес, он все равно ничего не видел.
Он сдался.
Он по-прежнему держал в руке валорианский кинжал. Он держал его так, будто клинок принадлежал ему, хоть это было невозможно. Тем не менее, пальцы сжались и не желали выпускать рукоять.
Все еще тяжело дыша и ощущая жгучую боль, Арин поднял кинжал к слабому свету.
Он узнал клинок.
Но откуда?
Кинжал был легким и хорошо сбалансированным. Его ковали не для сильной руки. Арин был кузнецом. Он немедленно узнавал качество. Острие было простым, но упругим. Рукоять позолотили, но не слишком сильно – ничто не нарушало легкости кинжала и не противоречило его первичному назначению.
И этот кинжал любили. Кто-то очень хорошо ухаживал за лезвием, которое рассекло Арину лицо.
Но это не объясняло, почему Арин с такой силой сжимал оружие. Он нахмурился и стер с рукояти кровь. Под красным было еще что-то красное. Рубин.
Это был герб.
Герб на кинжале изображал согнутые когти пустельги.
Глава 15
Оправившись от вида крови, капающей с Арина на ковер их общих покоев, Тенсен стал на удивление спокойным.
– Дай взглянуть, – сказал он и легонько подтолкнул Арина к стулу.
Арин держал у лица пропитавшийся кровью лоскут ткани. В том темном коридоре он оторвал рукав от своей нижней сорочки, прижал его к пульсирующему порезу и с тех пор больше не отнимал. Он боялся узнать, что под ним. Ему было слишком больно, чтобы он мог понять, насколько серьезны нанесенные повреждения.
– Арин.
Тенсен попытался оторвать пальцы Арина от лица. Тот со вздохом ему позволил. Он думал о глубинном зрении, о том, каково будет сражаться с одним глазом. Он думал о лице чудовища.
Порез сильно кровоточил. Пока Тенсен осматривал его, кровь затекала Арину в рот и бежала по шее.
– Открой, – сказал Тенсен.
Ресницы Арина слиплись от крови.
– Открой, – повторил Тенсен, но Арин так и не разжал веки. Тогда министр принес из ванной комнаты кувшин воды и полил ею Арину на лицо.
Арин зашипел и закашлялся. Промокший, он вжался в спинку стула и дрожал, как животное, когда Тенсен поднес пальцы к уголку его глаза и поднял веко.
Арин успел увидеть вспышку света, а затем все снова залила кровь.
– Глаз не пострадал, – сказал Тенсен. – Порез идет от середины лба и рассекает бровь и щеку. У тебя даже немного поцарапано веко. Но большую часть удара приняла на себя лобная кость.
Арина окатило волной облегчения.
Тенсен достал чистый носовой платок и стал промакивать им левую часть лица Арина.
– Придется наложить швы. И... – он внимательно вгляделся в правую руку Арина, которую тот держал сжатой у бедра, – нужен пинцет.
Осколки лампы. Они глубоко впились в его ладонь, когда он поднимал железную решетку, чтобы выйти из ловушки.
Тенсен сказал:
– Тебе, должно быть, улыбнулся бог удачи.
– Не говори так.
– Воздай богам должное, Арин, иначе они могут отвернуться от тебя во время следующего нападения.
– Не думаю, что он хотел убить меня. По крайней мере, не быстро.
«Давай-ка сделаем из тебя красавчика», – сказал мужчина. Арин представил свое лицо в качестве листа бумаги, на котором валорианец собирался вырезать некое послание. Арин рассказал Тенсену об этом и о том, что на нападавшем была форма дворцовой стражи. Однако о кинжале и гербе на нем Арин умолчал.
Он спрятал кинжал в сапог, однако клинок плохо сидел в ножнах его собственного ножа и болтался при ходьбе, а головка торчала. Арин опустил штанины, чтобы скрыть его.
Тенсен принялся обрабатывать его раны. Предплечья Арина клинок противника коснулся лишь вскользь, а удар был приглушен шерстяным камзолом. Тенсен промыл рану, плотно ее забинтовал, да так и оставил. Затем он стал намыливать ладони, пока на них не образовалось дрожащее белое облако пены с тихонько лопающимися пузырьками. Это облако было красивым. Оно пахло летними цветами, напоминало воздушное стихотворение и выглядело совершенно безобидно. Но Арин знал, что Тенсен собирается с ним сделать.
– Сейчас, – произнес Тенсен, – будет очень неприятно.
Он приложил руку с пеной к порезу на лице Арина.
Мыло с кровожадностью вгрызлось в рану. Арина будто лизнул огненный язык. Он не мог вздохнуть. Если вздохнет, то закричит.
Тенсен смыл пену. Затем снова намылил рану. Снова смыл. К тому времени как он закончил, Арин обмяк на стуле. Он с отчаянной радостью встретил свежий лоскут, который Тенсен приложил к ране. Жжение постепенно успокаивалось. Не открывая глаз, Арин снова скользнул в объятия знакомой растекающейся боли, будто это была теплая ванна. Насколько более приятной теперь показалась ему эта боль. Она успокаивала, будто друг. Арин почти полюбил ее.
Но Тенсен отошел в другую часть покоев, и Арин знал, что будет теперь. Он открыл здоровый глаз и увидел, как Тенсен обеззараживает над пламенем масляной лампы иглу.
– Нет, – прохрипел Арин. – Позови Делию.
– Ты не одежда.
– Позови ее, – повторил Арин, хотя и видел раньше, как Тенсен зашивал раны на полях сражений. Поэтому он и соглашался брать пожилого мужчину на каждое военное предприятие в Геране – из-за этого и еще из-за пыла в зеленых глазах Тенсена, из-за искренности в его голосе, когда он клялся сделать ради своей страны все. Тенсен обладал свойственным актеру талантом становиться кем угодно. Если нужен был доктор, то он врачевал. Он шутил, что это удавалось ему, потому что однажды он сыграл в театре роль лекаря. Арина не заботило, где Тенсен приобрел эти навыки. Он ценил их. Но не собирался позволять Тенсену накладывать швы на свое лицо.
– Не думаю, что это мудро, чтобы Делия знала, – проговорил Тенсен.
– По-твоему, мне удастся сохранить это в тайне?
Тенсен слегка улыбнулся, признавая правоту Арина: тот больше никогда не будет выглядеть так, как раньше.
Министр ушел.
Когда он вернулся вместе с Делией, лоскут на лице Арина полностью пропитался кровью, а самого Арина клонило в сон. Делия бросила на него мрачный усталый взгляд, будто Арин был ребенком, который поранился, потому что нарушил ее наказ. С таким выражением на лице она немного напомнила Арину мать. Именно это Арин представлял, когда она вдела в иголку нитку и коснулась его лица своими прохладными ладонями. Прищурив второй глаз, на котором выступили слезы, он увидел в Делии свою маму. Игла вонзилась в кожу. Вышла. За ней протянулась шершавая нитка. Тугая боль. Тенсен промокнул кровь, чтобы Делии было лучше видно, и все повторилось. Щеку Арина прошило молнией.
Возможно, так было из-за того, что эта половина его лица теперь казалась ему чужой. Возможно, он просто слишком сильно пытался забыть о том, что делает Делия, и поверить, что все может быть хуже. Арин вспомнил, как его избили за день до того, как Кестрел купила его. Вместе с остальными рабами он разравнивал гравий – они прокладывали новую валорианскую дорогу. Он не поднимал головы и вел себя хорошо... пока не раздался шаркающий звук.
Арин поднял взгляд. Два валорианца тащили к остальным рабам жителя востока. Среди геранцев раздалось бормотание. Арин слышал, что этот раб с востока несколько дней назад сумел бежать. Его только что поймали.
Валорианские законы были строги по отношению к беглецам.
Арин бросился вперед. Он начал кричать на валорианцев. Проклинать их.
Его наниматели тогда не понимали его языка, а иначе его наказали бы сильнее. Надсмотрщик ударил Арина кулаком в лицо. Валорианцы приказали геранцам держать Арина неподвижно. Те повиновались. Они бросили Арина на гравий. Надсмотрщик снова ударил, но даже со своего места на земле Арин видел, как остальные валорианцы готовят восточного беглеца. Его голову оттянули за волосы назад.
Когда один из валорианцев обнажил кинжал, беглец встретился взглядом с Арином.
– Не беспокойся, – крикнул он Арину на геранском, который мало отличался от восточного языка Дакры. – Император получит по заслугам.
А затем валорианцы отрезали ему уши и нос.
– Все, – сказала Делия, перерезая нить. – Тринадцать стежков, два отдельных шва: на лбу и на щеке. Глаз я не трогала.
Теперь кровь только сочилась. Арин открыл левый глаз, который по-прежнему болел. Теперь, когда его взгляду больше ничего не мешало, Делия больше не казалась ему похожей на погибшую мать. Портниха смыла с рук кровь водой из миски.
– Хорошая работа, – сказал Тенсен.
– Больше меня о подобном не просите, – отозвалась Делия и ушла.
Тенсен пододвинул к стулу Арина свой, сел и начал извлекать из правой ладони Арина осколки стекла. После всего остального эта боль приносила странное удовлетворение.
– Чуть раньше сегодня Делия рассказала мне кое-что интересное, – сказал Арин. Пинцет Тенсена ухватился за большой осколок и вытащил его.
– И что же?
Тенсен бросил стекло на стоявший рядом стол.
Арин пересказал ему их разговор. Старик слушал. На столе образовалась небольшая кучка окровавленных осколков.
– Об этом стоит разузнать поподробнее, – произнес Арин.
– По-моему, платье, которое выбирает леди Кестрел, не является главнейшим приоритетом Герана.
Арин сжал кулаки и поморщился, почувствовав, как осколки стекла глубже вошли в плоть. Тенсен, подняв пинцет, бросил Арину прохладный взгляд, будто говоря, что Арин получил по заслугам.
– Ты неправ, – проговорил Арин. – Тот факт, что глава Сената, должно быть, знает о платье, важен. Сделав удачную ставку, на выигрыш он сможет купить небольшой остров, и это будут деньги не из имперской казны. Тринн подслушал какой-то разговор главы Сената с императором. Что, если глава Сената оказал императору услугу, а тот расплатился подсказкой для выигрышной ставки? Мы должны узнать, что это была за услуга.
Тенсен вытащил на поверхность ладони Арина крошечный осколок и всмотрелся в него.
– Кроме того, есть испорченное платье, – продолжил Арин. – Кестрел связалась с чем-то опасным.
– Рвота на рукаве и грязь на коленях? Давай не будем искать драму там, где ее нет. Леди выпила слишком много вина и споткнулась во время пьяной прогулки по Зимнему саду. Тебя это не касается.
– Она что-то замышляет, – настаивал Арин. – Я чувствую.
Тенсен отложил пинцет.
– Ты видишь то, что хочешь видеть.
– Нет, неправда. Это странно. Я не хочу, чтобы она оказалась в беде.
– Может быть, на самом деле ты как раз и хочешь, чтобы она была в беде? Чтобы новая жизнь приносила ей несчастье? Что бы ты тогда сделал, Арин? Спас бы ее от этого?
Арин ничего не ответил.
– Мне кажется, она вполне довольна своей жизнью, – заметил Тенсен.
– На платье порвались швы. Юбки были вымазаны. В Зимнем саду грязи нет. Дорожки вымощены плитами. Откуда тогда пятна?
Тенсен посмотрел на Арина в упор.
– Арин. Я не хочу показаться грубым и знаю, что ты считаешь информацию Делии важной, но я вижу только одержимость невестой принца и тем, что она предпочитает носить.
Арин захлопнул рот. Внезапно его окатило холодом сомнения, и он содрогнулся.
– Пожалуйста, – произнес Тенсен. – Оставь шпионские игры мне.
– Но ты так ничего и не узнал с того времени, как рассказал мне о Тринне.
– Всему свое время.
– Что-то от твоего новобранца? Он что-то выяснил? – Арин увидел, как Тенсен слегка переменился в лице. – Или она?
– Пока ничего. Но я ожидаю вскоре получить какие-нибудь вести.
– Мне это не нравится. Мне не нравится то, насколько ты радуешься отсутствию результатов от человека, чьего имени я даже не знаю.
– Про себя я зову его Молью.
– Я хочу знать имя.
– Я понимаю. Ты обеспокоен тем, можем ли мы этому человеку доверять. Не волнуйся. У Моли достаточно причин предоставить нам то, что нам нужно.
Арин хлопнул здоровой рукой по столу.
– Я вышлю тебя обратно в Геран. Клянусь, я посажу тебя на первый же корабль, если ты сейчас же не скажешь мне, кто твой информатор.
Тенсен смел разлетевшиеся осколки обратно в кучку и откинулся на спинку своего стула. Его маленькие зеленые глаза ярко блестели.
– Я видел, ты на днях разговаривал с принцессой Ришей.
Он замолчал, и его молчание многое Арину сказало.
– Да, – медленно ответил Арин. – Она была расстроена.
– Разумеется. На равнинах произошла настоящая трагедия. Их жителям пришлось искать убежище в восточной столице. За время пути погибли сотни человек.
– Ты хочешь сказать, что...
– Нелегко быть ножом, который держат у горла твоего собственного народа. А ведь именно ради этого Ришу похитили ребенком. Императору достаточно сделать шаг, чтобы причинить боль восточной королеве. Я удивлен, что он до сих пор не убил ее младшую сестренку. Однако эту карту можно разыграть только однажды. Должно быть, он ждет подходящего момента. Я хотел бы знать, что происходит в голове у Риши, пока он ждет.
Арин впитывал в себя слова министра – или то, что он за ними прочитывал. Внезапно он подумал, что подозревать собственного куратора шпионской сети не так уж глупо. Работой Тенсена было торговать ложью. До войны он был актером. Но Арин не видел причин, почему Тенсен стал бы врать, что Моль – Риша. Он вполне мог понять, почему Риша готова действовать против империи.
Старик по-доброму на него посмотрел. Неожиданно для себя Арин понял, насколько ему необходима сейчас эта доброта. Его охватило знакомое ужасное чувство. Этот кулак сжимал его уже десять лет. Арин так устал от него. Почему он до сих пор его не перерос? Он больше не ребенок. Нечего ему чувствовать себя одиноко.
Из-за потери крови у Арина кружилась голова. Ему казалось, что его мысли качаются на волнах и куда-то плывут.
Тенсен встал и поднес Арину миску чистой воды, куда Арин опустил правую руку.
– Риша очень красива, – заметил министр.
– Да, – согласился Арин. – Красива.
Ему было сложно говорить. Он так устал.
– Ладно, я пойду спать, – сказал Тенсен. – Если, конечно, не должен собирать вещи и срочно садиться на корабль, который понесет меня через бушующее зимнее море.
– Нет. Иди спать.
Тенсен улыбнулся и вышел.
Арин долго сидел на своем стуле. Он раздумывал над тем, что знает, что только считает известным и чего понять не может. Затем он начал все заново.
Его мысли стали принимать странные формы. Они хлопали крыльями и разлетались. Они подняли на своих крыльях Арина и понесли его в страну снов.
Ему снилось, что по его лицу ползают моли, и их лапки оставляют за собой черные швы. Насекомые откладывали яйца на его лбу и щеке. Из яиц вылуплялись личинки.
Ему снилась Кестрел. Ему снилась Риша.
Ему снилось, что Кестрел превратилась в Ришу, а солнце стало луной, но он не мог понять, что его ослепило: свет или мрак.
Рана воспалилась. У Арина началась лихорадка.
Глава 16
«Люди не смотрят на рабов», – сказал Арин. Кестрел же начала присматриваться к своим очень внимательно и наконец остановилась на одной кандидатуре. Эта женщина на самом деле была не рабыней, а нанятой служанкой, валорианкой, избранной, чтобы быть горничной Кестрел. То, что тебе прислуживают представительницы твоего же народа, было признаком высокого положения. Сами же валорианские горничные получали достойную плату, а их голубые платья имели белую окантовку.
Кестрел не помнила имени женщины. Но та была примерно одного с ней размера и роста. Она подойдет.
Однажды утром, вскоре после приема в императорской галерее, Кестрел устроила так, чтобы оказаться с горничной наедине и опрокинула на нее стакан воды.
– Прошу прощения! – воскликнула Кестрел. – О, я такая неуклюжая.
– Все в порядке, миледи, – ответила взволнованная женщина. – Это всего лишь вода.
– Но вода очень мокрая. Вам, должно быть, неприятно. Ну-ка, переоденьтесь в это.
Кестрел предложила горничной одно из своих платьев, которое заранее старательно выбрала: оно было простого кроя, без оборок, однако сшитое из богатой ткани.
– Что вы, – отказывалась служанка.
– Переодевайтесь. И оставьте его себе. По-вашему, мне будет его жалко? Нет, вы оскорбите меня, если действительно будете так думать. Давайте же, можете воспользоваться моей гардеробной.
Горничная по-прежнему не соглашалась, но Кестрел настойчиво вложила платье ей в руки. Выражение лица женщины изменилось. Кестрел наблюдала за мыслями служанки: даже если та будет работать целый год, она все равно не сможет позволить себе такого платья. Оно было сокровищем. Она сможет носить его и выглядеть великолепно. Или она может продать его. Оно было пошито из бархата. За него дадут хорошую цену.
Служанка отправилась примерить платье Кестрел.
Когда она вернулась в гостиную, Кестрел увидела, что ей едва хватает самообладания, чтобы не начать кружиться в водовороте юбок.
– Оно прекрасно подходит, – сказала женщина. – Вы уверены, что я могу оставить его себе?
– Разумеется.
Кестрел забрала у служанки ее рабочее платье.
– Ой, я должна вернуть свое рабочее платье экономке.
– Я о нем позабочусь.
– Но я не могу позволить вам...
– Я настаиваю.
Кестрел улыбнулась. Позже она принесет свои извинения экономке. Объяснит, что понятия не имеет, куда дела это платье. Возместит его стоимость.
Когда служанка ушла, Кестрел отнесла мокрое рабочее платье в свою спальню и высушила его перед очагом. Она спрятала его в шкафу с летней одеждой, который не будут открывать еще два сезона.
Возможно, именно эта служанка рассказывала обо всем Верексу – или, что было бы еще хуже, капитану дворцовой стражи или императору. Но Кестрел не считала, что обмен платьями покажется кому-либо достойным внимания. Это был всего лишь каприз доброй госпожи.
* * *
Кестрел дожидалась вечера, когда не была бы приглашена ни на какой прием. Такой случай выдался нескоро. Во дворце постоянно проходили званые обеды, вечерние игры и дружелюбные бескровные дуэли на мечах, которые устраивали для аплодирующей публики. Невеста принца должна была посетить все мероприятия до единого.
Губернатор Герана же, судя по всему, подобного давления не испытывал.
Арин не приходил никогда. С тех пор как она видела его в картинной галерее, прошло более недели. Кестрел не смела спрашивать о нем. Когда однажды она поверх голов толпы придворных встретилась взглядом с Тенсеном, тот покачал головой.
Пока у нее не появится для Тенсена информация, она будет держаться в стороне – особенно после того, что произошло в прошлый раз. Кестрел все еще явственно помнила, как впился ей в кожу ноготь императора.
Он не выполнил свою угрозу – по крайней мере, так она думала. Но его настроение ухудшилось. Это сказалось на всем дворе. Кестрел была не единственной, кто почувствовал облегчение, когда однажды вечером никто не был приглашен на званый ужин или на прием у императора. Во дворце воцарилась атмосфера праздника. Стали ходить слухи о любовниках, которые ждали возможности обменяться в лабиринте Зимнего сада морозным поцелуем. Некоторые придворные клялись, что заберутся в свои постели пораньше, подложив к ногам горячие кирпичи.
У Кестрел были собственные планы. Этим вечером она стерла со лба отметину помолвки и завязала волосы шарфом. Затем она надела грубое, белое с синим, рабочее платье и нашла пару удобных туфель.
Увидев себя в зеркале, она помедлила. Ее лицо казалось каким-то маленьким и слишком бледным.
«Ты ослушалась меня», – услышала она слова императора.
«Слова "нет" больше не существует. Есть только "да"», – в один голос сказали ее отец и капитан стражи.
Но...
«Ты не такая», – произнес Арин. А потом она услышала собственный голос, выкрикивающий ставку на торгах, чтобы купить его. Она услышала спокойные размеренные интонации, которые использовала, чтобы убедить императора отравить лошадей. Внутри нее поднялось чувство вины.
Кестрел покинула свои покои. Она шла быстро, опустив голову.
Леди Кестрел никто не видел. Аристократы в коридорах на нее не глядели. Слуги обращали на нее больше внимания, но видели кого-то знакомого, кого узнать, тем не менее, не могли. Это было вполне обычно во дворце, где работали сотни слуг и рабов.
Она была всего лишь служанкой. Даже если ее походка могла показаться несколько горделивой, на это не обратили внимания. Пусть иногда она терялась в крыле для слуг, это приняли за неопытность новенькой.
Служанка завязала шарф потуже и вышла из дворца через один из кухонных двориков. Она проходила мимо стражников, которые не обращали на нее внимания. Хотя женщинам, не принадлежавшим к армии, в одиночку ходить не полагалось, едва ли кого-то волновало, что служанка нарушила правила. Она не стоила того, чтобы ее заметили.
Кестрел вышла в замерзший город.
* * *
– Наконец-то, – сказал Тенсен. – Свободный вечер. – Он обратил на Арина, лежавшего на диване у камина гостиной, оценивающий взгляд. – Ты выглядишь лучше. Почти готов выйти в общество.
– Сомневаюсь.
– И все же, у тебя больше нет лихорадки, верно? И отек на лице спал. Ты больше не выглядишь таким опухшим. Еще одна ночь отдыха, Арин, и потом снова в бой. Ты не сможешь постоянно избегать двора. Кроме того, его реакция о многом скажет.
– Да, придушенные вздохи и открытое презрение окажутся весьма информативными.
– Ты вызовешь волнения. Они пойдут нам на пользу. Они поднимут всевозможные слухи, догадки... и даже немного правды.
– Я удивлен, что нужен тебе для этого. Я полагал, что у тебя есть идеальный источник информации. Где твоя Моль, Тенсен?
Министр ничего не ответил.
Арин встал и подошел к камину. Он ощущал слабость из-за лихорадки, и его движения были слишком резкими. Сердце пламени было таким же алым, как и рубин на рукояти кинжала, который Арин носил в сапоге.
– По-прежнему ни слова о том, кто устроил засаду?
Тенсен пожал плечами.
– Император недоволен. Я могу себе представить почему. Ты жив, а тот, кто на тебя напал, мертв.
– У нас нет доказательств, что за этим стоял император.
– Эмблема дворцовой стражи на мертвеце – недостаточное для тебя доказательство?
– Если за этим стоял император, почему он ничего не делает? Ничего не говорит?
– Я полагаю, – ответил Тенсен, – что он не хочет признавать неудачу. – Он прищурил свои зеленые глаза. – Что заставляет тебя думать, что за всем этим стоит не император? У тебя есть другие враги, о которых я не знаю?
– Нет. Это был он.
– Значит, ты просто в настроении поспорить.
– Порой со мной такое случается.
Тенсен встал с кресла.
– Пойду-ка я посещу художественную галерею.
– Ты часто туда ходишь.
– Пятнадцать лет назад, на геранском театральном фестивале, я как-то сыграл ценителя искусств. Привычка – вторая натура.
– Значит, тебе нравится смотреть на прекрасные диковинки императора.
Положив ладонь на дверную ручку, Тенсен помедлил и обернулся к Арину:
– Ты можешь мне не верить, но таким, каким ты выглядишь сейчас, некоторые начнут уважать тебя больше. Император еще пожалеет о том, что оставил на тебе эту отметину. Завтра будь готов, Арин. Пришло время тебе покинуть эти покои. Ты поправился, и у тебя больше нет причин избегать двора.
Еще долгое время после ухода Тенсена Арин раздумывал над словами министра. Ему на ум пришли лихорадочные сны, которые он почти не помнил, хотя во время болезни они наполняли его безымянной необходимостью. Тревогой.
В сапоге Арина были ножны, а в ножнах – кинжал Кестрел с засохшей в желобке кровью.
В городе была таверна, а в таверне – счетовод, хранившая у себя книгу учета ставок.
Арин надел зимнюю куртку, убедился, что при нем все, что нужно, и отправился в город.
