Текст книги "Преступление победителя (ЛП)"

Автор книги: Мари Руткоски

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

Глава 12

В дворцовой галерее был назначен прием. Гостей пригласили восхититься коллекцией краденых картин императора. Когда-то отец рассказывал Кестрел, что армии в завоеванном городе было запрещено уничтожать произведения искусства.

– Ему не понравилось, что я сровнял с землей Геранский дворец. – Генерал пожал плечами. – Но это был тактически верный ход.

Ее отец никогда не боялся императора, и Кестрел сказала себе, что тоже не должна. Поэтому, на виду у всех гостей, выхаживающих между статуями и картинами, Кестрел направилась к Тенсену.

В изумлении приподнялось несколько бровей («Вот уж никак не может расстаться с геранцами!» – прочла мысли придворных Кестрел), но император сейчас находился к ней спиной, а ей необходимо лишь несколько мгновений. Кестрел скользнула рукой в карман платья.

Тенсен стоял перед пейзажем, украденным с южных островов. Арина рядом не было. Он запаздывал. Возможно, он решил вообще не приходить, учитывая их последний разговор.

На избранной Тенсеном картине были изображены выбеленные поля – холст оставляли расправленным на солнце, чтобы он выгорел, – и посевы индигоносных цветов, которые выращивали для получения краски.

– Леди Кестрел, – радостно начал Тенсен, но Кестрел перебила его.

– По всей видимости, вы умеете оценить хороший пейзаж, – сказала она. – Вы знали, что эти цветы были написаны настоящим индиго? Они символизируют то же, чем и являются.

Кестрел начала громко и пространно говорить о живописи. Она наблюдала за тем, как некоторые придворные, которые было заинтересовались ее разговором с геранским министром и хотели подслушать, с разочарованием отвернулись. Кестрел стала постепенно понижать голос. Тенсен ждал, и в его зеленых глазах горело любопытство – а также осторожная надежда. Хоть он так и не прочитал записку, которую перехватил Арин, ему несложно было догадаться, что Кестрел хотела обсудить не только живопись.

Она достала руку из кармана.

– Столь тонкие детали, – произнесла девушка, указывая. – Поглядите, почти каждый лепесток выписан отдельно.

Легким прикосновением она посадила мертвую маскировочную моль на картину внизу, где холст был закреплен в раме. Мотылек уцепился за материю и окрасился в фиолетовый цвет. Он стал частью пейзажа.

Тенсен посмотрел на моль, а затем на Кестрел.

Девушка тихо произнесла:

– Я выясню, что успел подслушать Тринн. Когда я сделаю это, то оставлю здесь для вас еще одну моль. Приходите в эту галерею каждое утро. Полюбите эту картину. Ищите на ней моль. Она сообщит вам, что я назначаю встречу.

– Где?

– За пределами дворца.

Однако Кестрел плохо знала город и не могла назвать более точное место.

– В городе есть одна таверна, в которой обслуживают геранцев...

– Тогда там обслуживают и капитана дворцовых шпионов. Император знает, кто вы, Тенсен. Пока он никак не пытается помешать вам, потому что хочет выяснить, что вам известно и как вы станете поступать, исходя из этих сведений.

Кестрел снова взглянула на императора. К нему подошел раскрасневшийся принц Верекс и что-то разгоряченно говорил. Лицо императора, повернутое к Кестрел в профиль, выражало насмешливую скуку.

– Где тогда? – спросил Тенсен.

Кестрел смотрела, как император взял у служанки бокал вина, а затем служанка слилась с толпой, будто тоже была маскировочной молью. «Люди не смотрят на рабов», – сказал Арин. У Кестрел появилась идея.

– Как во дворец доставляют свежую провизию?

– Кухонная прислуга покупает ее на городском рынке, в бакалейных лотках и на Мясном Ряду.

– Да. Там. Мы встретимся на Ряду. Если вы оденетесь как прислуга, на вас никто и не взглянет.

– Однако невеста принца обязательно привлечет внимание.

– О себе я позабочусь.

Ей не терпелось разъяснить самую тонкую деталь встречи: время.

– Посмотрите. – Она указала на нижнюю балку рамки и попросила Тенсена представить, что это развернутая линия ободка часов и вдоль нее от рассвета до заката движется время. Место, где будет лежать моль, укажет час их встречи на следующий день.

– Что, если моль заметит кто-то другой?

– Это просто моль. Обыкновенный вредитель. Она ничего не значит.

– Слуга может найти моль до того, как я увижу ее.

– Тогда именно эта мысль первой придет мне в голову, если я не увижу вас в назначенное время на Ряду. Послушайте, Тенсен, вам нужна моя помощь или нет?

Она понимала его сомнения, но это терзало ее все больше, так как она не могла избавиться от ощущения, будто вступает в игру, обреченную на проигрыш. Победитель полностью знает наперед свою тактику – Кестрел видела только один ход, может, два.

Голос Верекса становился все громче. Кестрел не могла разобрать слов, но головы стали поворачиваться еще до того, как Верекс буквально вылетел из галереи.

– Ходят слухи, что принц не одобряет происходящее на востоке, – пробормотал Тенсен.

Кестрел не хотела думать о востоке.

– Рабы поговаривают, что восточная принцесса Верексу как сестра, – добавил Тенсен. – После ее похищения их некоторое время растили вместе.

Глаза Кестрел невольно обратились к Рише, и, когда она увидела принцессу, стоявшую на другом конце длинного холла, кровь Кестрел, казалось, потеряла свой цвет. Кестрел почувствовала, как затихает ее пульс. Она представила, как кровь, толчками бегущая по ее телу, становится розовой, затем прозрачной. Кристально чистой водой, свободно переливающейся в жилах.

Не Риша заставила Кестрел похолодеть, и не миниатюрная восточная картина, которую принцесса разглядывала, как небывалую диковинку. Не тоска на лице Риши, сказала себе Кестрел.

Но в этой галерее не было ничего больше, что могло бы окатить Кестрел таким сильным чувством вины.

– Валория одержала победу на восточных равнинах, – сказал Тенсен. – Вы не слышали? Нет? Что ж, вам нездоровилось. Ваш отец отравил лошадей местных племен и захватил равнины. Все произошло быстро.

Кестрел пыталась не слушать его. Она смотрела на одинокую фигуру принцессы.

Кестрел подойдет к ней. Она оставит Тенсена и моль цвета индиго и пройдет сквозь толпу придворных, между статуями из мыльного камня, привезенными вместе с прочими награбленными ценностями северной тундры. Если Кестрел не подойдет к Рише сейчас, то станет одной из этих статуй: гладкой, холодной, неподвижной.

Но она не успела сдвинуться с места, потому что к принцессе подошел кто-то другой.

Это был Арин. Он мягко заговорил с Ришей. Кестрел не могла услышать его голос – не с такого расстояния, не через гул голосов придворных. Но она знала. Она видела сочувствие в его глазах, в плавном изгибе его рта. Арин не мог сказать этой юной девушке ничего, кроме теплых слов. Он наклонился к ней. Риша ответила ему, и он коснулся тремя пальцами тыльной стороны ее ладони.

И Арин не мог не скорбеть вместе с Ришей. Он тоже потерял семью. Он потерял все из-за валорианцев. Конечно, это сближало его с ее потерей. Общее горе создавало убежище вокруг них. Убежище, в которое Кестрел входа не было.

В любом случае, что бы она сказала Рише?

Это моя вина.

Или: могло быть хуже.

Это было бы так же глупо, как говорить правду Арину. Кестрел пришлось бы проглотить свои слова и молчать, и проглотить их снова, пока она не раздуется и не потяжелеет от всего, что не может произнести.

Поднимет ли Арин взгляд, увидит ли, что она наблюдает за ними? Но его глаза были прикованы к Рише.

Кестрел казалось, что ее жизнь приняла форму складного ножа, и сердце стало лезвием, заключенным в деревянном теле-рукояти.

– Вам лучше уйти, – неожиданно произнес Тенсен. Она забыла, что он стоит напротив, что они окружены придворными и что она хотела сделать разговор с Тенсеном кратким, насколько возможно. Она не хотела быть замеченной императором.

Который смотрел на них с другого конца галереи.

Он кипел от ярости. Ближайшие к нему придворные почувствовали это и отошли.

– Подождите, – сказала она Тенсену, хотя император уже направлялся в их сторону.

– Не думаю, что это хорошая идея.

– Подождите. Почему мой отец отравил восточных лошадей?

– Почему валорианцы вообще что-то делают? Для победы, это очевидно. А теперь, если вы простите меня...

– Это была его идея? Императора? Или что там говорят?

Было ли известно, какую роль в захвате равнин сыграла она?

– Двору неважно, как или почему генерал Траян сделал это. Двор радуется результату.

– Спасибо, – сказала Кестрел, но Тенсена уже и след простыл.

Император приблизился к ней. Кестрел старалась не опустить руку на свой украшенный драгоценными камнями кинжал. Старалась не думать о том кинжале, который дал ей отец и который забрал император. Толпа расступилась, оставляя вокруг них широкую пустоту.

– Я говорил тебе обходить геранцев стороной, – прошипел император.

– Нет, не говорили. – Ее голос был чудом. Спокойный. Ровный. Не может быть, чтобы он принадлежал ей. – Я не припомню таких слов.

– Я выразился предельно ясно.

Рука императора легла на ее руку. Придворным этот жест мог показаться ласковым. Они не видели, как его большой палец сдавил плоть на сгибе ее локтя.

Сначала боль была почти незаметной. По-детски мелочной. Все это не казалось серьезным, что дало Кестрел храбрость лгать:

– Это я и сказала министру Тенсену. Что я больше не посол в Геране. Разве не этого вы хотели? Я думала, что будет вежливым сообщить министру лично.

– Я удивлен, что вы не сказали это губернатору.

– Я не хочу говорить с губернатором.

– Нет? Вы не говорили с Арином?

У императора были острые ногти.

Кестрел почти увидела свою ошибку, но другая часть ее настаивала, что никакой ошибки быть не может, не с ним. Ее разум налился тяжестью. И хотя ее внезапно пронзило осознание того, что она натворила, страх разъедал мысли, лгал ей и приказывал лгать. Лгать так, чтобы ложь звучала правдиво.

– Нет, – ответила она императору. – Конечно, нет.

– Это, – прошептал император, – совсем не то, что говорят мои библиотекари.

Его хватка стала еще сильнее. Боль усилилась. Она смешалась со страхом, пригвоздила ноги Кестрел к полу.

– Ты ослушалась меня, Кестрел. Дважды.

– Я сожалею, – произнесла она, – простите.

Император отпустил ее руку. Его палец был в крови.

– Нет, ты не сожалеешь, – сказал он, – но будешь.

Глава 13

Однако император ничего не предпринимал.

Страх Кестрел возрастал. Рана-полумесяц и темный синяк на внутренней стороне локтя не могли быть единственным ее наказанием.

Письма Кестрел к Джесс, наполненные фальшивой радостью, оставались безответными. Кестрел было подумала, что император мог перехватывать ее письма. Но это, хоть и причиняло боль, было недостаточной местью со стороны императора. Стоило ожидать чего-то худшего.

Она видела, как он поступал с другими. Недавно один солдат был обвинен в дезертирстве, и его высокопоставленные родители молили о снисхождении. Дезертирство было формой измены. Наказание за измену – смерть. Придворные поговаривали, что, возможно, только в порядке исключения, этот солдат «отправится на север», что означало на каторгу в тундру. Но родители, очевидно, надеялись даже на более благоприятный исход. Их золото нашло дорогу в нужные карманы. Они регулярно ходатайствовали перед императором об освобождении сына. Император улыбался и говорил, что подумает. Его забавляло ждать и наблюдать, как люди извиваются на кончике ножа ожидания.

Кестрел не могла избавиться от чувства стыда за свою ошибку. От неподвластной воле вины за то, что она попалась. Хуже того: в ней поселилось скользкое, извивающееся сомнение. О чем она только думала со своей молью и предательскими обещаниями Тенсену?

Она подумала, что бы сказал ее отец, узнай он.

Она подумала о тюрьме и изувеченных пальцах Тринна.

Однако, может быть, император планировал наказание, больше подходящее для ребенка, например, лишить ее игры на рояле.

Возможно, он унизит ее перед придворными.

Возможно, ему хватит украденных писем.

Синяк на локте Кестрел исчез, ранка затянулась.

Все еще в тревоге, Кестрел наконец решила, что император не станет рисковать, применяя крайние меры к дочери генерала Траяна.

Она обедала с императором каждый день. Он был подозрительно добрым, даже заботливым. Вел себя так, будто ничего не произошло.

Кестрел перестала ждать удара, которого до сих пор не последовало.

Может, и никогда не последует.

* * *

Для Арина императорский дворец был большим ларцом архитектурных шуток. Впрочем, ему было все равно, сколько раз коридоры заканчивались тупиком. Не имело значения головокружительное множество комнат для отдыха и развлечений. Он не обращал внимания на узкие винтовые лестницы, которые могли разветвиться в нескольких направлениях.

Дворец, в конце концов, был всего лишь зданием, а в каждом здании прислуге отводилось одно и то же место – худшее.

Так что, когда Арин отправился на поиски портнихи Кестрел, ему не составило труда найти ее. Он спустился по лестнице. Вошел в темноту. Последовал за затхлым воздухом. Невыносимая жара. Огонь кухонных печей. Запах пота и жареного лука.

Слуги-геранцы были любезными. Слишком любезными. Их глаза сияли. Они рассказали бы ему что угодно. Они даже казались расстроенными, что их спросили всего лишь о местонахождении портнихи. Даже рабы из других захваченных территорий, языки которых Арин не знал и которые работали в состоянии напряженной и запутанной иерархии с освобожденными геранцами, смотрели на Арина с выражением, близким к почтению.

Арина окатило жаром неудачи. Будто это был яд, который охватывает тело постепенно. Геранцы просили рассказать, как Арин обрушил гору на войска Валории. Как он спас министра Тенсена во время штурма одного из поместий. От стрелы арбалета или от брошенного кинжала?

Эти истории ничего не стоили. Все, что Арин сделал, начиная с Первозимнего бала и заканчивая его последним выступлением против валорианского генерала, ничего не изменило. Его народ до сих пор принадлежал империи.

– Делия, – напомнил Арин геранцам, сгрудившимся вокруг него на самой большой кухне. – Где она?

Ее мастерская находилась в более аккуратной части замка – в расположенном на первом этаже помещении, куда проникало достаточно света, заставлявшего рулоны ткани поблескивать. Когда Арин вошел, Делия была занята шитьем.

На ее коленях громоздился богатый наряд винного цвета. Во рту портниха зажала несколько прямых булавок. Когда Арин обратился к ней, она медленно вынула их одну за другой.

– Я хочу знать, кто хотел подкупить тебя, – сказал Арин.

– Я ожидала от тебя другого вопроса.

– Я был в городе. – Арин ненавидел проводить время во дворце. Ему было намного лучше в городе, хотя тот ему тоже не нравился: его никогда не покидало чувство нахождения на вражеской территории. Он бродил по городу, держась узких улочек. – Там есть таверна...

– Я знаю, о чем ты. Это единственное место, где обслуживают геранцев.

– Там обслуживают всех, и в первую очередь – игроков и счетоводов. Если бы ставку делал я, то сказал бы, что на тебя охотится весь двор, чтобы получить намек, какое платье будет на твоей госпоже в день свадьбы. Выигрыш может быть велик.

Делия была занята тем, что втыкала булавки в маленькую подушечку, прикрепленную у нее на талии. Теперь она остановилась и провела пальцем по густой серебряной траве булавок.

– Я ничего никому не говорю о свадебном платье. Я не принимаю взятки. Даже от тебя.

– Я и не говорю, что ты делаешь это. Это не то, что мне нужно. Просто скажи мне, кто спрашивал у тебя про платье.

– Если тебе нужен список, он будет длинным.

– Тогда скажи мне, кто не спрашивал.

Она все еще была насторожена.

– Зачем?

– Потому что этот человек уже знает.

Делия снова прикоснулась к булавкам.

– Глава Сената, – ответила она. – Большинство придворных приходят узнать лично, даже высокопоставленные. Они не хотят, чтобы кто-либо еще услышал то, о чем я могу сказать. Но глава Сената ко мне не приходил. Даже его дочь, Марис, пыталась выспросить у меня про платье. Она хотела подкупить меня обещанием, что я смогу работать на нее. – Делия издала короткий смешок. – Я одеваю императорскую семью. Император никогда меня не отпустит.

Ее глаза изучали Арина, проверяя, осмелится ли он обещать, что что-то изменится, что он изменит что-нибудь для нее.

Его горячий стыд охладился и стал черным комом – твердым и обгоревшим.

Арин сделал шаг к двери.

– С ней произошло что-то плохое, – внезапно сказала Делия.

Арин остановился.

– Что ты имеешь в виду?

– Еще за несколько недель до того, как ты приехал, служанки леди Кестрел принесли мне платье. Оно было белое с золотом. И грязное. Подол будто тащился по чему-то, по чему – я не уверена. Еще грязь была сзади. И на коленях. А один рукав оказался вымазан в рвоту. Несколько швов порвалось.

У Арина пересохло во рту.

– Служанки хотели знать, смогу ли я починить платье, – сказала Делия. – Но это оказалось невозможно. Платье было испорчено. Я пустила его на тряпки.

Арин с трудом проговорил:

– Когда?

– Я уже говорила.

– С кем Кестрел встречалась в тот день, когда надевала то платье?

Делия беспомощно развела руками.

– Я не знаю точно, когда она его надевала или с кем тогда была. Об этом можно было бы спросить ее горничных, но я тебе не советую. По крайней мере, одна из них находится в кармане у принца, и лишь боги знают, сколькие из них докладывают обо всем императору.

– Не может быть, чтобы ты больше ничего не знала.

– Я рассказала тебе все.

– Ты часто видишь ее. Когда ты подгоняешь для нее платья... ты видишь ее кожу. На ней не было... повреждений? – Живот Арина свело от воспоминания о выражении лица Кестрел после того, как на нее напал Плут. – Синяков, шрамов, чего-то подобного. Примерно в то время или с тех пор.

– Нет, – ответила Делия, и Арин ощутил сильное облегчение, но затем она добавила: – По крайней мере, я ничего не видела. И за последнюю неделю у нее не было примерок.

– Понаблюдай за ней.

– Я не могу. Я не могу тебе все сообщать. Император...

– Я губернатор Герана.

Делия с грустью на него посмотрела.

– Мы оба знаем, как мало это стоит.

Арин прикрыл глаза рукой и покачал головой.

– Хотя бы скажи мне, не происходило ли еще что-нибудь... странное.

Делия пожала плечами.

– Все как обычно. Заказы на новое платье. Незначительные починки. Жалобы на то, что в шкафы проникли вредители и поедают ткани. И так далее.

Лицо Делии все еще сохраняло прежнее выражение, и Арину захотелось оправдаться, сказать, что Делия должна следить за Кестрел лишь потому, что дочь генерала что-то задумала, что испорченное платье – доказательство чего-то, что он пока не знает, но должен узнать. Ведь Кестрел обладала талантом запускать пальцы в чьи-нибудь замыслы, иногда тянуть за ниточки, порой оттягивать концы и наконец узнавать что-то, о чем ей знать не следовало.

Арин хотел убедить ее в том, что если какая-то тайна касается Кестрел, то она касается и императора, а это имеет отношение к Герану. Поэтому он просит Делию о помощи. Ради своей страны. И только ради этого.

Не из-за его беспокойства за Кестрел.

Не из-за любви.

Не потому, что описание того платье заставило Арина представить все возможное, что могло случиться с Кестрел, пока она была в нем, или что она могла попытаться сделать.

В конце концов, он так ничего и не сказал и молча повернулся к выходу из мастерской.

– Ты ей небезразличен, – внезапно сказала Делия. – Я знаю.

Ее слова была столь неправдоподобны, что прозвучали жестокой шуткой.

Арин рассмеялся.

* * *

Разум Арина помутился. Возможно, поэтому он не заметил, что в коридорах стало темно. Из всех ламп горела, разбрызгивая масло, только одна.

Арин шел куда глаза глядят. Он думал вернуться в свои комнаты, но оказался совсем в другом крыле. Он обнаружил себя в заброшенной части дворца, где на стенах висели потрепанные гобелены, которые, насколько он мог рассмотреть, восславляли валорианские завоевания столетней давности. Геран тогда находился на пике расцвета, а Валория представляла собой крохотную страну, немытые воины которой так любили вид крови, что ранили ради этого самих себя.

Гобелены были грубыми. В другое время это могло бы позабавить Арина – то, насколько плохо валорианцы умели творить красоту. Они крали ее. Отбирали у других. Но им никогда не удавалось создать что-то самим.

Однако тут ему на ум пришло воспоминание о том, как подпрыгивали над клавишами рояля пальцы Кестрел и снова опускались, бросались в дикий пляс. Этот образ привел за собой раздумья об испорченном платье, и Арин решительным шагом направился дальше, вглубь темного коридора, будто мог таким образом бежать от своих мыслей. В конце коридора его встретила глухая стена.

Выругавшись, Арин поднял взгляд на резные завитки деревянного потолка, надеясь, что он не оскорбил бога заблудившихся. Он сосредоточил свое внимание на узорах и заметил странную прямую линию, пересекающую завитки. Сузив глаза, он всмотрелся в потолок в свете умирающей лампы. Металл. Поперек потолка проходил металлический прут. Хотя нет, не совсем поперек. Он был частью потолка.

Мысли о том, что бы это могло быть, отвлекли Арина, и он не заметил, как ему за спину скользнула тень.

Он услышал металлический лязг. Металлическая полоса показалась полностью – железная решетка, до сих пор скрытая в щели потолка, рухнула вниз.

Она встретилась с каменным полом и заперла Арина в тупике.

Хоть он уже почти обернулся, а в его жилах и мозгу забурлил адреналин, он не увидел, как тень позади него обрела плоть. Он не увидел лица.

Воздух всколыхнулся. Арина отбросило на решетку, и перед глазами у него потемнело.