Текст книги "Преступление победителя (ЛП)"
Автор книги: Мари Руткоски
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)
– Это плодородные земли, – возразил император. – Я бы хотел превратить их в фермерские угодья. Огонь уничтожит мой выигрыш.
«И убьет жителей равнин», – подумала Кестрел, хотя об этом обстоятельстве никто не упоминал. Равнины были обширны и находились на севере Дакры, где в этой время года дождей шло мало. Валорианские солдаты подожгут равнины, пока их жители будут спать. Они проснутся и попытаются бежать к реке, но если пожар будет распространяться по сухой траве слишком быстро, то они не успеют и сгорят заживо.
Собравшиеся начали обсуждать, не подвергнет ли пожар опасности валорианские войска. Если нет, то победа будет значительной, утверждал глава Сената. Равнины лежали к северу от дельты, из которой правила восточная королева. Если Валория завоюет равнины, то дикари окажутся в ловушке на юго-восточной оконечности континента.
– И тогда это лишь вопрос времени, – заключил император, – когда Валория станет править на всем континенте.
– Тогда сожгите равнины, – сказала сенатор, служившая в армии. – Огонь в любом случае пойдет земле на пользу. В конечном итоге.
Кестрел смотрела, как Риша сняла с доски одну из второстепенных фигур Верекса. Риша дрожала в своих мехах. На востоке никогда не было холодно. Неужели это знание до сих пор жило в памяти Риши? Или она получила его так же, как и Кестрел, от кого-то другого? Когда принцессу похитили, она была так же мала, как и Кестрел, когда ее семья переехала из столицы в недавно завоеванный Геран. Возможно, Риша совсем не помнила дом.
Перед мысленным взглядом Кестрел предстал Геран, ее сад и семена под ее детскими пальцами – няня показывала малышке, как посадить их в мягкую землю.
Она увидела равнину, объятую пожаром. Пламя вздымалось вверх и трещало, лошади обезумели, палатки прогорали до самой основы, а затем вваливались внутрь. Родители хватали на руки своих детей. Воздух был удушающе горячим и черным.
– Кестрел? – окликнул ее император. – Что думаете вы? Ваш отец написал, что вы и раньше давали ему дельные советы по поводу востока.
Кестрел моргнула. Небо над Зимним садом было светлым. На деревьях мерцали смертельные ягоды.
– Отравите лошадей.
Император улыбнулся.
– Интересно. Продолжайте.
– Люди равнин полагаются на лошадей, – сказал Кестрел. – От них они получают молоко, шкуры, мясо, на них ездят, их же используют для охоты... Убейте лошадей, и племена не смогут без них жить. Они отступят на юг, чтобы укрыться в дельте. Равнины перейдут к вам. Вы скосите траву и накормите ею своих лошадей, а также сможете засеять эти земли, когда пожелаете.
– А как вы предлагаете отравить лошадей?
– Через водные запасы, – предложила сенатор-воин.
Могли пострадать и люди. Кестрел покачала головой.
– Река широка, и течение в ней быстрое. Свойства яда ослабеют. Пусть лучше мой отец отправит разведчиков выяснить, где лошади пасутся. Полейте ядом пастбища.
Император откинулся на спинку своего кресла. От его шоколада шел пар, окутывая его лицо дымкой. Император качнул подбородком и бросил на Кестрел косой взгляд.
– Очень изящно, леди Кестрел. Вы разрешаете все мои трудности, покупая для меня неразоренные равнины по низкой цене – цене яда. Очень хорошо, что в то же время вы сводите к минимуму потери из числа мирных жителей.
Кестрел ничего не ответила.
Император потягивал свой шоколад.
– Вы когда-нибудь видели своего отца в битве? Вам стоило бы. Однажды я бы хотел и вас увидеть сражающейся за черный флаг. Я бы хотел увидеть вас на настоящем поле сражения.
Кестрел не смогла взглянуть императору в глаза. Она отвела взгляд и заметила, что принц и Риша покинули игровой стол и исчезли в лабиринте живой изгороди. Теперь Кестрел поняла, почему Верекс казался таким счастливым. Она гадала, знает ли двор о его связи с принцессой. Скорее всего, знает.
– Ах, да, – протянул император, – с вами, Кестрел, хочет поговорить представитель Герана. Их сторона подала официальное прошение.
Казалось, его слова остались висеть в воздухе дольше, чем это было возможно. У Кестрел появилось странное ощущение, будто император играет на рояле и ударяет по расстроенной клавише, звучание которой завладело вниманием всех слушателей.
– Неудивительно, – холодно ответила она. – Геранцы в любом случае будут время от времени выражать желание переговорить со мной. Я была назначена послом в их стране.
– Да, и нам следует это исправить. У вас слишком много дел, чтобы вы занимались столь скучной работой. Геранцев известят о том, что вы отказываетесь от должности. Вам больше не придется встречаться ни с одним из представителей Герана
* * *
Когда Кестрел вернулась в свои покои, ее постель оказалась пустой и аккуратно застеленной. Сундук Джесс исчез.
Но Джесс обещала. Ее визит должен был продлиться дольше. Они едва встретились – не может быть, чтобы Джесс уже уехала, уехала так скоро...
Кестрел дернула за шнурок колокольчика. Когда в комнату вошли ее горничные, она спросила:
– Где письмо?
Горничные ответили недоуменными взглядами.
– От моей подруги, – сказала Кестрел. – Для меня. На нее не похоже вот так уйти, ничего не сказав.
Последовало молчание, а затем одна из служанок проговорила:
– Леди приказала, чтобы ее сундук перевезли в ее городской дом.
– Но почему?
Тишина дала Кестрел понять, что девушки не знали. Кестрел поджала губы.
– Уже поздно, – сказала одна из служанок. – Разве вам не следует переодеться к обеду в новое платье? Что вы наденете?
Кестрела взмахнула рукой и осознала, что часто замечала такой же жест за императором. Она не хотела повторять за ним, и это расстроило ее.
– Мне все равно, – бросила она. – На ваш выбор.
Горничные развели активную деятельность: они убрали меха и стали доставать из шкафов платья. Пока они отвергали одни ткани и одобряли другие, Кестрел гадала, что выбрала бы Джесс. Она отбросила эту мысль.
Но это было все равно, что отложить одну карточку «Клыка и Жала», а затем вытащить раздачу еще худших. Потому что на скрытым за бархатом балконе ее сознания ждал Арин, а в Зимнем саду, где без него было так холодно, она под ядовитыми деревьями дала императору ужасный совет.
Кестрел знала, что произойдет после того, как погибнут лошади восточных жителей.
Она представила желто-зеленые волны трав. Непрерывное стрекотание кузнечиков. Трупы лошадей, гниющие под солнцем.
Равнинные жители станут умирать от голода. Их дети отощают. Они будут с плачем просить лошадиного молока. Люди равнин пешком двинутся на юг, в дельту, где правит их королева. Многие падут в дороге. Некоторые не встанут.
Именно это и произойдет. Произойдет из-за Кестрел. Это будет ее рук дело.
Но разве так не лучше? Ведь альтернатива была еще ужаснее!
Однако это не имело значения и не спасло Кестрел от ощущения тошнотворного ужаса по поводу того, что она натворила.
Одна служанка закричала.
Она открыла шкаф, а оттуда вылетели тучи маскировочной моли. Мотыльки стали биться о стенки ламп и серыми спиралями носиться по комнате. Их пыльные крылышки начали окрашиваться в оранжевый и розовый цвета и теряться на фоне гобеленов.
– Они испортили одежду!
Одна из служанок стала хлопать ладонями в воздухе, пытаясь сбить моль в полете. Один мотылек упал на ковер и больше не шевельнулся. Его крылышки покраснели и приобрели белую окантовку, в точности повторяя расцветку ковра. Маскировочная моль имела свойство сливаться с фоном даже после смерти.
Кестрел наклонилась и подняла маленький трупик. Пушистые безжизненные лапки уцепились за ее палец. Крылья окрасились в цвет ее кожи.
Горничные стали яростно охотиться за мотыльками. В столице маскировочная моль была распространенным домашним вредителем, и далеко не в первый раз пострадал шкаф с дорогими одеждами. Судя по количеству молей, личинки, должно быть, кормились шелками Кестрел, по меньшей мере, неделю. Горничные перебили всех насекомых до последнего, прихлопнув даже тех, что уселись на стенах. От раздавленных маскировочных молей оставались пятна неопределенного цвета. Поврежденные крылья теряли способность изменять окраску.
– Уходите, все вы, – приказала Кестрел горничным. – Позовите слуг, чтобы они вычистили шкаф.
Ни одна горничная не подумала спросить, почему уйти должны они все. Ни одна не поинтересовалась, почему Кестрел не могла позвать слугу, позвонив в колокольчик. Они лишь удовлетворенно взглянули на усеянное пыльными крылышками поле сражения и вышли.
Оставшись одна, Кестрел открыла дверцы шкафа шире и обнаружила накидку на меху, по которой ползали личинки моли. Воспользовавшись кинжалом, она вырезала тот кусок ткани, который был покрыт вредителями наиболее густо. Лоскут она отнесла на свой туалетный столик, где стояли флаконы с духами и маслами и баночки с кремами. Кестрел взяла баночку с солью для ванн и опустошила ее за окно, а затем опустила в нее ткань с личинками и заткнула горлышко пробкой, но не слишком плотно, чтобы внутрь проникал воздух. Чтобы не сомневаться, она сделала острием кинжала в центре пробки крестообразный надрез. Затем Кестрел поставила баночку в задней части туалетного столика, спрятав ее за другими флаконами.
Она уселась в кресло перед зеркалом, думая о насекомых, которые сейчас в баночке кормились мехом. Личинки были уже толстенькими. Скоро они превратятся в молей.
А когда это произойдет, она использует их для осуществления своего плана.
Кестрел прошла в кабинет и написала письмо геранскому министру земледелия.
Глава 11
Кестрел опустила чашку на поднос.
– Я тебя не приглашала, – сказала она.
– Очень жаль.
Невыносимо знакомым жестом Арин отодвинул от стола Кестрел стул и уселся напротив нее с таким видом, будто стул всегда принадлежал ему.
Он облокотился на спинку, запрокинул голову и посмотрел на Кестрел из-под опущенных век. Утренний свет четко очертил его профиль.
– Вы обеспокоены, леди Кестрел? – Он говорил по-валорианкски, и из-за акцента его голос становился более грубым. Он всегда произносил звук «р» немного гортанно, поэтому, когда он говорил на ее языке, создавалось впечатление, будто его слова сопровождаются низким рыком. – Боитесь, что же я скажу... или сделаю? – Он быстро и мрачно усмехнулся. – Не стоит. Я буду истинным джентльменом.
Он одернул манжеты, и Кестрел только сейчас заметила, что его рукава были слишком короткими и не прикрывали запястья.
Ей было больно видеть его неловкость, то, как его смущение внезапно выступило на поверхность. В утреннем свете его серые глаза были совершенно ясными. Поза – уверенной. Слова – язвительными. Но во взгляде скрывалось сомнение. Арин снова одернул манжеты, будто с ними – и с ним самим – было что-то не так. «Нет», – хотела сказать Кестрел. «Ты безупречен», – мысленно говорила она. Она представляла, как протягивает руку и касается оголенного запястья Арина.
Однако это не привело бы ни к чему хорошему.
Она нервничала, и ей было холодно. Ее внутренности превратились в снежную взвесь.
Она опустила руки на колени.
– Здесь все равно никого нет, – заметил Арин. – А библиотекари сейчас в книгохранилище. Тебе ничего не угрожает.
Было еще слишком рано, чтобы в библиотеке сидели придворные. Кестрел рассчитывала на это и на тот факт, что, если кто-нибудь все-таки появится и увидит ее с министром земледелия Герана, эта встреча никого не заинтересует.
Однако то, что сейчас напротив нее сидел Арин, было совершенно другим делом. Она досадовала на то, как он мог столь непостижимым образом вмешиваться в ее планы – и в ее душевный покой. Кестрел сказала:
– Похоже, являться без приглашения стало уже твоей дурной привычкой.
– А твоя дурная привычка – постоянно ставить людей на место. Но люди не фигуры в настольной игре. Ты не сможешь двигать ими по своей воле.
Раздался кашель библиотекаря.
– Говори тише, – прошипела Кестрел Арину. – И хватит вести себя так...
– Неудобно для тебя?
– Честно говоря, да.
На его губах неожиданно для него самого мелькнула быстрая искренняя улыбка, а затем медленно сползла.
– Могло быть и хуже.
– Не сомневаюсь.
– Могу рассказать тебе, каким образом.
– Арин, как ты чувствуешь себя здесь, в столице?
Он не отвел взгляда.
– Я бы предпочел продолжить прежнюю тему.
Кестрел поставила пальцы на кнопки, которыми к поверхности стола была прибита зеленая кожа. Она ощущала прохладу шляпки каждого небольшого гвоздика. Тишина внутри нее чем-то напоминала эти кнопки: она тоже сдерживала кое-что – напоминающее тонкий шелк чувство, которое она испытала при звуке его голоса.
Если они с Арином продолжат говорить о том, о чем говорили, то этот шелк вырвется на свободу и взметнется ввысь. Он окажется на свету и отбросит цветную тень.
Кестрел гадала, какого цвета были шелка ее чувств.
Каково это будет – раскинуть их над собой, словно балдахин?
– Это был не пустой вопрос, – тихо произнесла она. – По-моему, столица должна казаться тебе странной.
Арин задумчиво на нее посмотрел.
– Тебе она такой и кажется?
– Это неправильно.
– Ты выросла в Геране. Твой дом не здесь.
– Это моя страна.
Лицо Арина знакомым Кестрел образом утратило всякое выражение. Он едва заметно дернул плечами и налил себе чая.
Кестрел неуверенно спросила:
– К тебе здесь хорошо относятся?
Лицо Арина начали обволакивать вьющиеся ленты пара. Он сделал глоток и опустил чашку естественным жестом, достойным любого придворного кавалера. Однако его рука принадлежала рабочему, и расписанная цветами фарфоровая чашка с золотой каемкой выглядела в ней неуместно. Арин нахмурился, глядя в чашку.
– Иногда мне кажется, что легче, когда на тебя не обращают внимания. Здесь же меня замечают. Даже когда людям кажется, что они игнорируют меня, на самом деле это не так. Их взгляды кажутся слишком пристальными. Когда я был рабом в Геране, никто и никогда на меня не смотрел. Люди не смотрят на рабов. – С внезапным звоном Арин поставил чашку на поднос. – Кестрел, когда это произошло? Я постоянно спрашиваю себя: когда я совершил то, с чем ты не смогла согласиться? Где пролегает грань, за которой ты уже не смогла простить меня? Ложь...
– Я бы тоже лгала.
– Геранское восстание. Я замышлял его долгие месяцы. Я строил планы против тебя.
– Я понимаю почему.
– Значит, твои друзья. Твой народ. Яд. Смерть Беникса. Болезнь Джесс. Это была моя вина. Ты винишь меня.
Кестрел покачала головой – не для того, чтобы опровергнуть его слова, а потому, что все было совсем не так просто.
– Иногда я представляю себя на твоем месте. Я представляю твою жизнь. И то, что мы с ней сделали. И я знаю, как вы отомстили. Да, я виню тебя... и не виню. На вашем месте я сделала бы то же самое. Возможно, даже хуже.
– Тогда что именно ты принять не можешь? – хрипло спросил Арин. – Что... поцелуй? На моей кухне. Это то, что ты не можешь простить?
– Арин.
– Я не должен был.
– Арин.
– Прости меня, Кестрел. Прости. Скажи, как я еще могу просить твоего прощения?
Помедлить ее заставила вовсе не боль, а его голос.
То, что скрывалось за ним – подземная река песни, которую он пытался подавить, спрятать и похоронить. В этой песне заключалась его тайна. Кестрел почувствовала напряжение еще тогда, когда покупала его. Арин был певцом. Однако он отрицал это, скрывал. Эта тайна казалась столь важной, столь яростно хранимой, что Кестрел никогда не пыталась заставить ее выйти на поверхность, как и не подозревала, что Арин скрывал что-то еще.
Он ждал, пока она заговорит. Библиотечные часы начали бить. Их бой пробудил Кестрел от воспоминаний. Новая мысль заставила ее содрогнуться от страха.
Пусть Арин и не знал ее секретов, он чувствовал их. Будто слышал, как они копошатся во мраке ее сердца. Кестрел решила, что никогда не скажет ему. Однако всего мгновение назад она говорила слишком открыто, словно надеялась, что он сам догадается, что это за секреты.
Она встретилась глазами с его тревожным взглядом и подумала о гвоздиках в столешнице и о силе, которая понадобилась, чтобы вогнать их в древесину. Она подумала об искушении и о том, что правильно. На протяжении семнадцати лет своей жизни, до встречи с Арином, она никогда не сомневалась, что выбрать.
– Я прощаю тебя. – Кестрел постаралась, чтобы в ее голосе прозвучало небрежное расположение, даже скука. – Итак, тебе лучше? Мое решение выйти замуж за принца не связано с тем, виню я тебя или нет. Оно вообще с тобой не связано. Мне просто нужно что-то другое.
Он ответил ей лишь ошеломленным взглядом.
– Подумай, Арин. У меня есть возможность однажды править половиной известного мира. Это не так уж и сложно понять.
Он повернулся к окну, через которое лился уже более яркий свет, отбеливший его лицо.
– Раз уж мы говорим начистоту, – произнесла Кестрел, – я бы хотела знать, почему здесь ты вместо Тенсена. Он послал тебя?
– Он не читал твое послание, – ответил Арин, по-прежнему глядя в окно. – Я увидел твой герб и распечатал письмо.
– Полагаю, я должна отчитать тебя. – Кестрел элегантно повела одним плечом. – Хотя могу вместо него сообщить и тебе.
Теперь Арин посмотрел на нее.
– Сообщить мне о чем?
– Что я больше не посол империи в Геране.
– Но ты согласилась. Это было частью договора, подписанного императором. Подписанного мной. Это закон.
– Законы пишутся мечом. Сейчас меч в руках у императора, а не у тебя, и если он говорит, что освобождает меня от утомительной должности, то кто мы такие, чтобы спорить? Послушай, давай не будем ссориться. У чая очень приятный вкус, не правда ли? Но он слишком крепкий. Наверное, я не стану допивать свою чашку.
Выражение лица Арина стало угрожающим.
– Значит, нам остается говорить только о чае?
– Ты бы предпочел шоколад?
– А когда мы увидимся в следующий раз, я должен буду похвалить твои прекрасные туфли и перчатки из оленьей кожи? Потому что о чем еще мы сможем поговорить? Жизнь императрицы тебе еще не наскучила? – Арин перешел на свой язык, но Кестрел еще никогда не слышала, чтобы его голос звучал подобным образом – манерно и язвительно. Он насмехался над тем, как говорили придворные. – Возможно, мы обсудим преступления, которые совершает за морем твоя любимая империя. Я буду восхищаться изысканными формами спрессованного сахара и передам тебе на ложечке крохотного сладкого лебедя. Ты дашь ему раствориться в своей чашке, притворяясь, будто никакой резни на востоке нет. Возможно, я упомяну, что народ южных островов по-прежнему находится в рабстве, а племена северной тундры были давно стерты с лица земли. А ты скажешь, что в плену у империи южанам живется лучше, чем тогда, когда они были свободны. «Посмотри на то, как чистая вода спускается по имперскому трубопроводу с гор, – скажешь ты. – Разве это не прекрасно? А что же касается северных племен, то их все равно всегда было мало».
Его голос стал напряженным, и насмешливость из него исчезла.
– И, может быть, я скажу тебе, что Геран истощен и голодает. Мы бедны, Кестрел. Мы доедаем ничтожные запасы зерна и дожидаемся урожая печного ореха и вестей о том, какую его часть император заберет. Что, если я спрошу: знаешь ли ты, какую? Возможно, ты ответишь, что помнишь, как твоя няня-геранка пекла для тебя ореховый хлеб. Возможно, ты даже бывала на южной оконечности Геранского полуострова, где растут деревья печного ореха, и помнишь, что солнце там жаркое круглый год. Ты произнесешь все это доверительным тоном, будто у нас есть что-то общее, в то время как это общее – то, что твой народ крадет у моего.
Я попрошу, чтобы ты сказала мне. Сказала мне, что у нас останется на жизнь после выплаты налога императору. А ты ответишь, что не знаешь. Что тебе все равно.
Пока он говорил, Кестрел поднялась со своего места.
– Тогда я замолчу, – продолжил Арин, – а ты помешаешь свой чай. Мы оба сделаем несколько глотков. Что же? Именно так все и будет?
У Кестрел кружилась голова.
– Уйди, – прошептала она, хотя сама стояла. Арин не шевельнулся. Он смотрел на нее, запрокинув голову и плотно сжав челюсти, и Кестрел не могла понять, как на его лице все еще может оставаться это выражение: жесткое ожидание и злая уверенность. «Не подведи меня, – говорили его глаза. – Не подведи саму себя».
Она вышла из-за стола.
– Ты не такая, – крикнул он ей вслед. Из хранилища появился библиотекарь, чтобы успокоить его. Кестрел не остановилась.
Арин сказал:
– Как у тебя получается не стыдиться нелогичности своей жизни?
Потом добавил:
– Как у тебя получается не чувствовать себя пустой?
«Ты не прав, – подумала Кестрел, проходя через двери библиотеки и позволяя им захлопнуться у нее за спиной. – Ты не прав».
* * *
Кестрел дрожала, сидя за своим туалетным столиком. Будь проклят Тенсен. Будь он проклят за то, что не следит за своими письмами или спит допоздна, позволяя Арину копаться в них. Она была осмотрительна в том, что писала, – при императорском дворе любые тайны, оказавшиеся на бумаге, становились предметом слухов, – но что, если бы она забыла об осторожности?
Она решила пересмотреть свой план. Не стоило ожидать, что Тенсен сможет сдерживать Арина. Глупостью было даже думать о том, чтобы стать новым информатором министра земледелия. Что за куратор шпионской сети позволяет, чтобы его письма читали другие люди?
Однако что за будущая шпионка ставит на письмах собственную печать? Это была глупая ошибка.
Кестрел посмотрела на флаконы, которыми был заставлен ее туалетный столик, и представила себе, с каким звоном все они разобьются о каменный пол. Это будет оглушительный, блистательный грохот. Однако прошла минута, за ней еще одна, и Кестрел успокоилась, а затем аккуратно потянулась к спрятанной за другими сосудами баночке.
Когда она посмотрела на баночку в своей руке, ей показалось, будто емкость находится далеко-далеко.
«Ты не такая», – сказал Арин.
Ее пальцы крепко обхватили банку, и она поднесла ее поближе к себе. Кестрел улыбнулась сдержанной улыбкой, хрупкой, как стекло под ее ногтями.
Личинки маскировочной моли превратились в куколок. Шелк был весь покрыт разбухшими катышками.
Кестрел вернула банку на место. Она подождет, пока моль вылупится. Долго ждать не придется. А затем она сделает свой ход.
* * *
Она притворилась, что немного приболела: подхватила простуду от того, что слишком долго просидела в Зимнем саду. Верекс не навестил ее, но прислал вежливую записку и флакон с лекарством.
От императора не пришло ни слова.
Кестрел написала Джесс задорное письмо, наполненное бодрыми речевыми оборотами, которые выговаривали Джесс за то, что она бросила подругу в тяжелые времена. Ожидалось слишком много празднеств с огромным количеством скучных людей. Джесс оставила Кестрел беззащитной.
«Моя подруга нужна мне», – написала Кестрел, но увидела за своим заостренным почерком тревогу. Ее начал мучить страх, что она, сама того не зная, обидела Джесс, и та бросила ее.
«Я видела его», – сказала тогда Джесс. Она видела на балу Арина.
Но затем она сжала в темноте руку Кестрел. Если бы она угадала, где были Арин с Кестрел, пока остальные танцевали, она не стала бы этого делать, верно?
Возможно, вид Арина напугал Джесс. Кестрел не могла ее винить. В ночь Первозимнего восстания Джесс стала свидетелем такого, чего Кестрел не видела. И Джесс знала, что за всем этим стоял Арин.
Кестрел зачеркнула последнюю строчку своего письма.
«Я скучаю, сестренка», – написала она вместо этого.
Ответ Джесс пришел нескоро и был краток. Джесс устала, объяснялось в письме, ее состояние оказалось хуже, чем она думала. «К тому времени, как ты получишь это письмо, – говорила Джесс, – мы уже вернемся на юг». Уезжала вся семья. Джесс сожалела об этом.
Кое-что ее ответ все же объяснял. Но Кестрел осознала, что в который раз перечитывает письмо в своей пустой приемной, выискивая в нем признаки нежной любви, будто это чувство можно было уловить в двойной точке над буквой «i» или в завитушках последнего предложения. Казалось, листок в руке Кестрел ничего не весит.
Кестрел неловко мяла в пальцах восковую печать. Она пыталась не думать о том, что не смогла увидеть Джесс на прощание. О том, как безлюдная комната внезапно стала еще более пустой.
* * *
Кестрел оставалась в той части своих покоев, куда посетителям входить не разрешалось: в спальне и гардеробной. А однажды, хоть она никак не могла услышать трепетание таких крохотных крылышек, она подняла голову, быстро подошла к туалетному столику и раздвинула флаконы, чтобы увидеть, как в своей баночке вылупляется маскировочная моль. Некоторые мотыльки все еще выбирались из коконов. Другие облепили стекло, и их крылья были прозрачными, а некоторые собрались у основания пробки и покрылись светло-коричневыми пятнами.
Кестрел зажгла свечу. Когда все мотыльки вылупились, а свеча догорела, она залила пробку баночки расплавленным воском. Кестрел плотно запечатала сосуд, чтобы в него не проникал воздух.
Через день мотыльки умерли. После этого Кестрел объявила своим служанкам, что чувствует себя намного лучше.
