Текст книги "Преступление победителя (ЛП)"
Автор книги: Мари Руткоски
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)
Глава 4
Кестрел стала повсюду носить с собой монету с символом Джадис. Она была у нее в кармане и в тот день, когда девушка неожиданно застала в музыкальной комнате принца.
Она опешила при виде принца Верекса, который сидел за столом. Перед ним были расставлены фигурки для одной восточной игры. Принц взглянул на Кестрел, а затем снова опустил глаза на мраморные фигурки. По его щекам разлился румянец. Принц покрутил в пальцах миниатюрную пушку.
– В «Пограничные Земли» нужно играть вдвоем, – заметила Кестрел. – Вы ждете меня?
– Нет. – Принц выпустил фигурку и скрестил руки на груди. – С чего бы это?
– Ведь это моя комната.
Еще в первые дни пребывания Кестрел во дворце император подарил ей новый рояль и поместил его здесь, в императорском крыле, сказав, что в комнате прекрасная акустика. Это оказалось неправдой. Здесь было слишком сильное эхо, и казалось, что помещение больше, чем на самом деле. Каменные стены были голыми, мебель – жесткой. На полках стояло совсем мало предметов, но и те совершенно не были связаны с музыкой: это были астролябии, наборы для игр, глиняный солдатик, складные телескопы.
– Твоя комната, – повторил Верекс. – Как я понимаю, твоим скоро будет весь этот дворец. Мой отец передает тебе империю. Пожалуйста, можешь забирать и мою бывшую детскую.
Он довольно скованно пожал плечами.
Взгляд Кестрел упал на глиняного солдатика. Она увидела, как облупилась краска, и обратила внимание на то, что солдатик занимает почетное место посередине полки. Комната была холодным, неподходящим местом для ребенка. Кестрел вспомнила, что Верекс тоже в детстве потерял мать.
Она подошла и села напротив него.
– Твой отец не отдавал мне твою комнату, – произнесла она. – Возможно, он надеялся, что мы разделим ее и будем больше времени проводить вместе.
– Да брось.
– Но сейчас-то мы здесь вместе.
– Ты не должна была здесь появиться. Я подкупил одну из твоих фрейлин. Она сказала мне, что ты собиралась провести полдень в библиотеке.
– Одна из моих горничных отчитывается перед тобой?
– Судя по всему, дочь генерала, несмотря на свою репутацию умной девушки, считает себя недосягаемой для мелкого шпионажа, на который способен императорский двор. А она не так уж и умна, верно?
– Уж наверное, умнее, чем тот, кто открыл ей, что подкупил ее служанку. Почему бы тебе не сказать мне, которую, Верекс, чтобы закрепить свою оплошность.
На мгновение ей показалось, что он готов опрокинуть стол, раскидывая по полу фигурки для игры. В ту секунду она поняла, чем он здесь занимался, сидя в одиночестве перед набором для игры в «Пограничные Земли», которая сейчас была особенно популярна при дворе. Фигурки были расставлены в начальных позициях. Верекс практиковался.
Болезненная гримаса на его лице говорила больше слов.
– Ты ненавидишь меня, – сказала Кестрел.
Он обмяк в своем кресле. Его взлохмаченные светлые волосы упали на лицо, и он потер глаза, будто встал сегодня очень рано.
– Нет, на самом деле нет. Я ненавижу это. – Он обвел рукой комнату. – Я ненавижу то, что ты используешь меня, чтобы заполучить корону. То, что мой отец считает это гениальной идеей.
Кестрел прикоснулась к одной из фигурок для «Пограничных Земель». Это был разведчик.
– Ты мог бы сказать ему, что не хочешь жениться на мне.
– О, я говорил.
– Возможно, у нас обоих в этой ситуации не осталось выбора.
Она увидела, как его лицо тотчас же осветилось любопытством, и пожалела о своих словах. Девушка подвинула разведчика «Пограничных Земель» поближе к генералу.
– Мне нравится эта игра. Она заставляет меня думать о том, что в восточной империи любят не только битвы, но и сказки.
Верекс бросил на нее быстрый взгляд, отмечая резкую смену темы, но сказал только:
– «Пограничные Земли» – это игра, а не книга.
– «Пограничные Земли» будто книга, в которой обстоятельства постоянно изменяются, что приводит к различным концовкам, а герои могут внезапно сойти с ожидаемого пути. Кроме того, «Пограничные Земли» обманчивы. Они заставляют игрока увериться, что он знает своего противника. Знает, насколько тот неопытен, думая, что это новичок, и не замечая подготовленных для него ловушек.
Выражение лица Верекса смягчилась, и Кестрел расставила фигурки в положение для начала игры и изобразила некоторые комбинации, объясняя, как предполагаемый новичок может выиграть, специально попадаясь в ловушки, чтобы устроить свою собственную. Когда зеленый генерал наконец повалил красного, Кестрел сказала:
– Мы могли бы заниматься вместе.
Большие глаза Верекса внезапно сверкнули.
– Говоря про «заниматься», ты имеешь в виду обучение.
– Друзья постоянно играют в игры, не думая о занятиях, обучении или о том, кто победил, а кто проиграл.
– Друзья.
– У меня их немного.
У Кестрел была одна подруга. Девушка ужасно скучала по Джесс. Та уехала с семьей на южные острова, чтобы восстановить здоровье. Раньше Джесс отправилась бы в принадлежащий ее семье прекрасный маленький домик у моря на теплом южном побережье Герана, но Указ Середины Зимы постановил, что колонисты-валорианцы должны оставить все свои владения в Геране. Колонисты получили от императора компенсацию, и родители Джесс купили себе новый дом на островах. Но в письмах Джесс сквозила тоска по родине. Кестрел писала подруге в ответ. Они часто обменивались новостями, но писем было недостаточно.
Верекс подтолкнул павшего красного генерала зеленым, прислушиваясь к стуку мрамора по мрамору.
– Возможно, мы могли бы стать друзьями, если бы ты объяснила мне, почему сама не скажешь моему отцу, что не хочешь выходить за меня замуж.
Но Кестрел не могла ему этого объяснить.
– Ты вовсе не хочешь быть моей женой, – сказал Верекс.
Кестрел не могла лгать.
– Ты заявила, что у тебя нет выбора, – произнес принц. – Что ты имела в виду?
– Ничего. Забудь. Я хочу стать твоей женой.
Ярость Верекса вернулась.
– Тогда давай перечислим причины. – Он начал загибать пальцы. – Ты хочешь править империей и иметь мужа, манипулировать которым будет так же просто, как и фигурами в этой игре.
– Нет, – ответила она, хотя не могла понять, почему Верекс не хотел поверить в такой ее образ – жадной до власти и бесчувственной особы. Арин поверил.
– Ты хочешь посмеяться. На балу в честь нашей помолвки ты будешь смотреть, как я проигрываю в «Пограничные Земли», и хохотать вместе с остальными аристократами и губернаторами.
– На балу? Со всеми губернаторами? Ты уверен? Мне никто ничего про это не говорил.
– Мой отец рассказывает тебе все.
– Он мне ничего не говорил. Клянусь, я не знала про бал.
– Значит, с тобой он тоже играет в свои игры. Мой отец двуличен, Кестрел. Не думай, будто он восхищается тобой на самом деле.
Кестрел вскинула руки в воздух.
– Ты невозможен. Ты винишь меня в его расположении и в то же время утверждаешь, что я для него не более чем занимательная игрушка.
Она поднялась на ноги и направилась к двери, так как поняла, что краткое перемирие между ней и принцем закончилось. Ее мысли начали беспорядочно вертеться. Бал в честь помолвки. Со всеми губернаторами. Приедет Арин. Арин будет здесь.
– Интересно, почему мой отец не сказал тебе, – проговорил Верекс. – Возможно, он хотел застать тебя врасплох и выяснить, что именно ты чувствуешь к губернатору Герана?
Кестрел остановилась и развернулась.
– Между нами ничего нет.
– Я видел монету с Джадис. До меня доходили слухи. До восстания он был твоим фаворитом среди рабов. Ты сражалась за него на дуэли.
Кестрел едва не потянулась к книжной полке для опоры. Ей казалось, что она сейчас упадет.
– Я знаю, почему ты выходишь за меня, Кестрел. Для того, чтобы все забыли, что после восстания ты не оказалась в тюрьме, как все остальные валорианцы в Геране. Ты была на особом положении, верно? Потому что принадлежала ему. Все об этом знают.
Ее головокружение прошло. Она схватила с полки глиняного солдатика.
По лицу Верекса Кестрел немедленно поняла, что у нее в руке кое-что важное для принца. Она хотела уничтожить этого солдатика, размозжить об пол. Сломать Верекса, как его уже сломал его отец.
Она сломает его так же, как разбила собственную душу. Внезапно Кестрел показалось, будто ее сердце состоит из отдельных кусочков, будто любовь – это предмет, хрупкий, как птичье яйцо, со скорлупой туманно-розового цвета. Она увидела, как содрогнулся кровавый желток. Почувствовала, как осколки скорлупы воткнулись в ее горло и легкие.
Кестрел поставила солдатика обратно на полку. Позаботившись, чтобы ее голос звучал отчетливо, она проговорила:
– Если ты не хочешь быть моим другом, то пожалеешь, если станешь врагом.
С этими словами она покинула комнату.
* * *
Кестрел вернулась в свои покои и отослала служанок прочь. Теперь она ни одной из них не доверяла. Девушка села перед крошечным окном, которое пропускало в комнату совсем мало света. Когда она вытащила из кармана новую монету императора, та матовым кружочком улеглась в ее ладони.
«Сейчас идет год денег», – вспомнила она. Она действительно хотела сегодня утром посетить библиотеку, как и доложила одна из ее служанок Верексу. Кестрел надеялась изучить геранских богов, но затем передумала. Библиотека состояла лишь из ничтожного количества книг. Она служила по большей части залом для встреч, где иногда собирались придворные, чтобы выпить в тишине чашку чая, или исследовали карты офицеры армии. Библиотека подошла бы Кестрел, если бы она хотела проложить маршрут или пообщаться... или дать придворным знать, что ищет что-то в геранских книгах.
Она мысленно отвернулась от массивных дверей библиотеки.
Сейчас она сидела в бархатном кресле, пытаясь сосредоточиться на предмете своей беседы с Верексом, а не на эмоциональном подтексте. Девушка перевернула монету, крутя ее между пальцев. Император. Джадис. Император. Джадис. «Он двуличен», – сказал Верекс о своем отце. Кестрел размышляла над этой фразой, разглядывая обе стороны монеты. Двуличен... Это слово забросило крючок в темный колодец ее памяти. И за что-то уцепилось.
Геранцы верили, что каждый бог управляет не только определенным предметом или явлением, но и целым пантеоном близких идей, действий, объектов. Да, бог звезд был богом звезд, но еще и случайностей, красоты и катастроф. Бог душ... У Кестрел перехватило дыхание, когда она вспомнила, как Арин взывал к этому богу, управляющему любовью. «Моя душа принадлежит тебе, – сказал он. – Ты знаешь это». Его лицо было при этом таким ясным, таким искренним. Даже напуганным – он сам боялся своих слов. И Кестрел тоже испугалась, потому что он произнес вслух то, что чувствовала и она тоже.
Монета. Кестрел заставила себя вернуться мыслями к монете.
Она вспомнила: с богом денег не было связано ничего честного. Он был двуличен, как этот кусок золота. Иногда являлся в мужском обличье, а иногда в женском. «Он покровительствует торговле, – говорила Инэй, – а значит, и переговорам. А также тому, что скрыто. Обе стороны монеты сразу увидеть невозможно, верно, дитя? У бога денег всегда есть секреты».
Бог денег был также покровителем шпионов.
Глава 5
На Арина накатили воспоминания.
Сначала пообещать стать шпионом Плута было просто.
– Я доверяю тебе больше, чем кому бы то ни было, – прошептал предводитель восстания на ухо Арину после того, как тот был продан дочери генерала. – Ты – мой второй командир, парень, и мы с тобой поставим валорианцев на колени.
Все детали встали на свое место, и хорошо смазанный механизм заработал.
Вот только...
Вот только...
Дочь генерала начала обращать на Арина внимание. Это была возможность, подаренная богами, однако даже в первые дни, проведенные в имении ее отца, Арина не оставляло дурное – неуютное, зудящее, покалывающее, как искры, которыми разбрасывается зимой одежда, – предчувствие, что это внимание станет причиной его неудачи.
Арин был Арином: он решил испытать свою удачу, как делал всегда.
Однако с девчонкой он стал заходить слишком далеко. Он говорил то, что ему говорить не следовало. Нарушал правила, а она смотрела, как он делает это, но ничего не говорила.
Он убедил себя: так происходит потому, что, какими бы ни были его действия, ей все равно.
А затем его окатило волной, опасность, которую ему следовало бы предвидеть, – и он предвидел бы, если бы сумел признать перед самим собой, что именно возбудило в нем желание встряхнуть девчонку, заставить ее открыть глаза, пусть даже они были открыты.
Почему она должна волноваться о том, чем занимается раб?
Арин заставит ее.
* * *
Арин вспоминал.
Как он не мог спать по ночам в помещениях для рабов из-за музыки, которая сквозь тьму тянулась со стороны виллы через земли генерала. Девчонка все играла и играла, и ее не беспокоило, что он устал: она не знала, что он устал, она вообще о нем не думала.
Ее управляющий-валорианец исхлестал его в кровь за незначительный проступок. На следующий день девчонка приказала, чтобы Арин сопровождал ее на чаепитие. Гордость не позволяла ему морщиться от боли, которую причиняло каждое движение. Пылающие рубцы на спине вскрылись и кровоточили. Она не заметила, он не позволил ей увидеть, не предоставил ей такого удовольствия.
И все равно он искал признаки того, что она хотя бы что-то слышала о порке. Его взгляд тщательно изучал ее лицо, но так ничего и не нашел, кроме неловкости от его пристального взгляда.
Она не знала. Он был уверен, что понял бы. Вина была эмоцией, которую она не умела скрывать.
Девчонка сидела неподалеку на парчовой тахте, держа в руках чашку с блюдцем. Она отвела взгляд, повернулась к какому-то лорду и рассмеялась его словам.
Ее невинность сводила с ума.
Ей следовало бы знать. Следовало бы знать, что сделал ее управляющий. Она должна была знать, что это ее вина, и не важно, отдавала она приказ или нет, знала о нем или нет. Невинна? Она? Никогда.
Он поднял высокий воротник рубашки, чтобы скрыть тянущийся вверх по шее шрам от плети.
Он не хотел, чтобы она знала.
Не хотел, чтобы она видела.
И все же...
«Взгляни на меня, – обратил он к ней свою яростную мысль, сам того не успев осознать. – Взгляни на меня».
Она подняла глаза.
* * *
Эти воспоминания были какими-то странными, они напоминали паутину рубцов от плети – будто удары сыпались один за другим, выжигая следы, которые могли бы представлять из себя какой-то узор, если бы не было ясно, что оставила их жестокая, не знающая пощады рука. Плеть горела эмоциями.
Она все жалила его и жалила.
– Арин, – окликнул его Тенсен во время встречи с геранским казначеем, который был мрачнее обычного, – где ты витаешь? Ты не слышал ничего из того, что я говорил.
– Повтори еще раз.
– Император приказал отчеканить новую монету в честь помолвки.
Арин не хотел ничего слышать о помолвке.
– Думаю, тебе следует увидеть ее, – сказал Тенсен.
Арин взял монету, но не увидел ничего особенного.
Тенсен рассказал ему легенду о Джадис.
Арин выронил монету.
Он помнил.
Помнил, как все изменилось.
Он увидел, как Кестрел дает цветок ребенку, на которого больше никто не обращал внимания. Смотрел, как она жизнерадостно проиграла в карты пожилой валорианке, над которой общество открыто смеялось, потому что, как говорили, она была слишком стара, чтобы это понять.
Во время этой игры Арин стоял у Кестрел за спиной. Он видел, что ее комбинация была выигрышной.
Он видел, что она честна с ним. Ее искренность была подобна чаше с кристально чистой водой, которую он выпивал до дна.
Он видел ее слезы, поблескивающие в темноте.
Ее живой ум – острый и находчивый, который очень непросто было загнать в тупик.
Арин смотрел, как Кестрел встала между ним и наказанием, будто это ничего не значило, хотя на самом деле значило все.
– Арин? – прорвался сквозь воспоминания голос Тенсена.
Арин обратился мыслями к пустым дням, которые последовали за их последней встречей, когда Кестрел передала ему указ императора о свободе Герана и сообщила о своей помолвке. «Поздравь меня», – сказала она тогда. Он не верил. Он умолял ее. Она его не послушала. «О, Арин, – говорила ему Сарсин в те дни, когда он не покидал комнаты, где раньше жила Кестрел. – Чего ты ожидал?»
Горе. Все привело его к этому.
– Арин, – повторил Тенсен, и Арину пришлось обратить на него внимание. – Твое окончательное решение: ты поедешь в столицу или нет?
Глава 6
С приближением бала в столицу начали прибывать чиновники и аристократы. Каждый день все больше упряжек с дорогими лошадьми появлялось в императорских конюшнях. После путешествия по зимним дорогам животные прихрамывали. Хотя Кестрел обращала внимание императора на сложность передвижения в таких плохих условиях, император, очевидно, решил, что это не имеет значения. Он пригласил гостей – те должны явиться. В гостевых покоях дворца разводили огонь, чтобы обогреть помещения, которые будут заняты довольно долгое время: после бала и до самой свадьбы планировались всевозможные званые вечера.
Однажды после полудня Кестрел взяла экипаж и направилась через город в гавань, сопровождаемая дрожащей от холода служанкой. Эта девушка, как и любая другая из прислужниц Кестрел, вполне могла оказаться той, кого нанял Верекс, но Кестрел укутала ее колени мехами и настояла, чтобы девушка подвинула ноги ближе к горячему кирпичу, который лежал на дне кареты.
Через город они ехали медленно. Улицы были крутыми и узкими: их прокладывали не для удобства жителей, а для того, чтобы замедлить продвижение ко дворцу возможного врага.
Новых кораблей в гавани не оказалось. Кестрел в любом случае не следовало надеяться увидеть здесь геранские суда. Стояло время зеленых бурь. Ни один здравомыслящий человек не отправился бы в плавание между Геранским полуостровом и столицей.
От холодного ветра губы Кестрел потрескались.
– Что мы здесь делаем? – спросила служанка, стуча зубами.
Едва ли Кестрел могла сказать, что ожидала увидеть корабль, который, возможно, привез Арина. Все меньше времени оставалось у него на то, чтобы совершить более долгое, но безопасное путешествие через горный перевал, расчищенный после подписания мира с Гераном. Бал маячил в конце этой недели. Большинство гостей уже прибыли. Но не Арин.
– Ничего, – ответила Кестрел. – Я хотела насладиться пейзажем.
Служанка моргнула – это был единственный жест раздражения на то, что ее заставили поехать в гавань. Но Кестрел не позволялось путешествовать без сопровождения. В честь помолвки ей преподнесли сотни подарков: перо из рога рогатого кита, рубиновые кости от лорда одной из колоний, который прослышал о любви Кестрел к играм, и даже затейливую складную диадему для путешествий... Список даров был велик, но Кестрел с радостью рассталась бы с ними со всеми ради одного часа пребывания за пределами дворца в одиночестве.
– Поехали, – сказала она и больше не возвращалась в гавань.
* * *
Она ужинала с сенаторами. Поверх бокала с вином, Кестрел наблюдала, как глава Сената, который выглядел для зимы на удивление загорелым, тихо сказал что-то императору.
«Зачем ты подслушивал под дверями, – спрашивал капитан стражи у Тринна в тюрьме, – во время личной встречи императора с главой Сената?»
Внезапно Кестрел показалось, будто ее бокал наполнен не вином, а кровью.
Император перевел взгляд на Кестрел и увидел, что она смотрит на него и главу Сената. Он приподнял бровь.
Кестрел отвела глаза и осушила свой бокал.
* * *
Ее отец прислал свои извинения. Он не мог явиться на бал, так как завяз в войне на границе восточных равнин. «Я сожалею, – писал генерал Траян, – но приказ есть приказ».
Кестрел прекратила перечитывать краткие строки письма и уставилась на пустое место, оставленное на листе. От белизны бумаги ее глаза начали болеть. Она выпустила письмо из рук.
Она никогда не считала возможным, что ее отец приедет, – до тех пор, пока не получила его письмо и не распечатала его.
Эта ослепляющая надежда. И мрак разочарования. Ей не следовало удивляться.
Она вспомнила последнее слово письма – «приказ». Кестрел задумалась, как далеко может зайти подчинение ее отца императору. Что сделал бы генерал, окажись он в камере с Тринном? Вонзился бы его нож в плоть так же легко, как и нож капитана стражи, или с еще большей легкостью, или не вонзился бы вообще?
Однако, когда она подумала о своем отце в роли капитана, в темнице оказался вовсе не Тринн. В цепи была закована она сама. «О чем ты думала, – спрашивал генерал, – заключая с императором сделку, чтобы спасти раба?»
Кестрел встряхнула головой, чтобы избавиться от образа тюрьмы и своего отца. Она смотрела в окно одной из комнат своих покоев, которые находились высоко над внутренним двором замка. Окно выходило на башню у подъемного моста, по которому во дворец должны были въезжать гости.
Ладонью Кестрел стерла со стекла морозные узоры. Ворота башни были закрыты.
«Отойди от окна», – услышала она приказ своего отца.
Кестрел осталась стоять на своем месте. Стекло начало затуманиваться.
«Слова "нет" не существует, Кестрел. Есть только "да"».
Через окно снова ничего не было видно.
Кестрел отошла от него. Смотреть все равно было не на что.
* * *
Дни шли один за другим.
При дворе устроили представление. Выступал певец-геранец. Его голос был неплохим. Но более высоким, чем у Арина. Более тонким. Кестрел разозлилась, слушая, как голос этого неизвестного мужчины скрипел, пытаясь выйти за границы доступного ему регистра. Мелодия была плохой, писклявой. В ней не звучало ни капли силы голоса Арина, ни капли его грациозной упругости.
Кестрел тщательно оберегала воспоминание о песне Арина. Та песня лежала в ее сердце, будто медовый бальзам. По мере того как представление продолжалось, Кестрел начала беспокоиться, что музыка, которую она слышит сейчас, займет в ее душе место воспоминания о песне Арина. Он больше никогда не будет для нее петь. Что, если она утратит даже память о том, как однажды он спел для нее? Она опустила руки вдоль своего кресла и крепко сжала их в кулаки.
Наконец представление закончилось. Зрители встретили молчание певца своим собственным. Никто не стал аплодировать: не потому, что каждый сумел оценить дурное качество музыки; просто не было смысла аплодировать рабу, пусть даже он больше им не являлся. А Кестрел, которая ни на минуту не забывала, что этот мужчина собой представляет и чего ему не достает, также аплодировать не собиралась.
* * *
С собственными занятиями музыкой у нее дело тоже не шло. Рояль приносил совсем мало успокоения, да и то, что он приносил, казалось ложью. Кестрел начала изобретать нечто, что считала импровизацией, стараясь сделать мелодию как можно более сложной. А затем ноты стали толкаться, сжиматься и оставлять паузы, которые она не могла заполнить.
Ее мелодия не была импровизацией. Импровизации – удел солистов. То, что сочиняла она, оказалось дуэтом.
Вернее, не дуэтом... А лишь одной его половиной.
Кестрел опустила крышку на клавиши.
* * *
Она изобрела такую версию «Клыка и Жала», в которую могла играть в одиночку. Она начала соревноваться с призраком. С самой собой. Складилище – стопка карточек на столе, откуда игроки набирали свою комбинацию, – постепенно уменьшалось, а затем все карточки оказались на столе лицевой стороной вверх, будто некая окончательная истина, которую ей следовало бы осознать. Тигр оскалил зубы. Паук плел свою паутину. Мышь, рыба-камень, гадюка, оса... Внезапно черные гравировки на карточках из слоновой кости стали невероятно четкими, а затем расплылись под взглядом Кестрел.
Кестрел перемешала карточки и начала сначала.
* * *
Она пригласила на бал Джесс. В письме она почти умоляла подругу приехать. Пришло ответное письмо Джесс: она приедет, разумеется, она приедет. Она пообещала остаться с Кестрел по меньшей мере на неделю. Кестрел ощутила ужасное облегчение.
Но ненадолго.
* * *
Кестрел посещала чаепития с дочерьми и сыновьями высокопоставленных офицеров. Она ела канапе, сделанные на модном белом хлебе, который был отвратителен на вкус, потому что ради цвета в него добавляли толченый мел. Кестрел притворялась перед самой собой, что сухое ощущение в горле полностью зависело от хлеба и не имело ничего общего со все растущим чувством разочарования по поводу того, что Арин до сих пор не явился, хотя дни шли своим чередом.
* * *
В последнее утро перед балом, когда дворцовые наблюдатели за погодой предсказали собирающуюся в горах бурю, которая перекроет проход в Геран еще до заката, Кестрел стояла на скамеечке для примерки, а портниха прикалывала булавками к ее бальному платью полосу серебристого кружева.
Это были заключительные штрихи. Кестрел опустила взгляд на струящиеся каскадом ткани. Цвет сатиновой основы был непостоянен. Иногда он напоминал жемчужину, извлеченную из раковины. А затем падающий из окна свет тускнел, и платье становилось темным, начинало играть тенями.
Кестрел устала от долгих часов стояния на скамеечке портнихи и пыталась думать обо всех тех взглядах, которые встретят ее, когда она войдет в бальную залу. О сплетнях, которые кружились по дворцу, насчет деталей столь несущественных, как ее выбор платья. Она слышала, что на это делали ставки. Целые состояния могли быть выиграны или утеряны в зависимости от того, что она надевала.
Кестрел подняла взгляд от платья и обратила его на тяжелые снежные облака, которые собирались в небе. Она смотрела так, будто окно стало ее единственным выходом, а каждое облако было камнем, которыми ее пытались замуровать в комнате.
Портниха была геранкой. Она была освобождена вместе с остальным своим народом, когда император издал почти два месяца назад свой указ. Почему Делия осталась в столице, вместо того чтобы вернуться в Геран, Кестрел не знала. Она не спрашивала, а сама Делия заговаривала редко. В этот день она тоже ничего не говорила, а молчаливо и с явным мастерством прикалывала кружево. Однако один раз ее серые глаза метнулись вверх и посмотрели на Кестрел.
В том, как они задержались на ее лице, Кестрел увидела несомненное любопытство. Ожидание чего-то, замешательство.
– Делия, в чем дело?
– Вы не слышали?
– О чем?
Делия стала расправлять подол платья.
– Прибыл представитель Герана.
– Что?
– Он прибыл сегодня утром на лошади. Проехал через перевал в последний момент.
– Сними с меня это платье.
– Но я не закончила, миледи.
– Снимай.
– Всего несколько...
Кестрел спустила с плеч материю, не обращая внимания на тихий вскрик Делии, уколы булавок, звон, с которым они разлетелись по каменному полу. Она переступила через платье, надела свою обычную одежду и поспешила прочь из комнаты.
