Текст книги "Преступление победителя (ЛП)"
Автор книги: Мари Руткоски
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)
Глава 37
Отец Кестрел осматривал щенка, подняв его за загривок и держа перед собой. Генерал взвесил в руке на удивление большие лапы. Ухватил щенка за морду и оттянул розово-черные губы, чтобы было видно зубы.
– Это хорошая собака, – заключил он. – Тебе нужно будет выдрессировать ее.
Нет, решила Кестрел, она не будет дрессировать свою собаку.
* * *
Кестрел несла с собой подарок. Он лежал в небольшой шкатулке, которую она положила в карман юбки. Пока она шла через сводчатую галерею в Весенний сад, шкатулка с каждым шагом билась о ногу. Ветер снаружи был теплым и ласкающим, и щенок, семенящий рядом с Кестрел, принялся обнюхивать воздух. Уловив какой-то запах, собака понеслась к деревьям и скрылась в них. Кестрел не стала пытаться удержать ее.
Все знали, что дворцовый лекарь сам выращивает свои целебные травы. Кестрел нашла мужчину на его садовом участке у кустарника с едким запахом.
Увидев ее, лекарь выпрямился и с обеспокоенным видом осведомился, в порядке ли ее отец.
– Он здоров, – ответила Кестрел. – Но я здесь все равно из-за него. – Она протянула лекарю шкатулку. – Спасибо вам. Вы спасли ему жизнь.
Было очевидно, что мужчине приятно: его щеки, изрезанные морщинами, покрылись легким румянцем, и он аккуратно взял шкатулку в руки. Они были не совсем чистыми после работы с землей, и лекарь неловко и торопливо попытался вытереть их о носовой платок, которого у него не оказалось. Кестрел дала ему свой.
Мужчина сконфуженно улыбнулся.
– Я не привык появляться в обществе и не всегда готов к этому. – Он открыл шкатулку и задержал дыхание. Там лежала золотая брошь в виде цветущего дерева – символа ордена лекарей. Дерево было усыпано фруктами из драгоценных камней. – Это слишком дорогой подарок.
– В благодарность за жизнь моего отца? Ничуть.
Глаза лекаря подернулись слезами. Кестрел ощутила укол вины, как если бы играла в «Клык и Жало» с человеком, не созданным для этой игры.
И все же между лекарем и водным инженером могла быть какая-то связь. Кестрел обещала Тенсену узнать, какую услугу инженер оказала императору. Перед ее мысленным взором снова предстал длинный стол, уставленный пустыми тарелками. Восточные равнины. Рабы, которые убирали императорский дворец. Шрам на лице Арина.
– Вы покажете мне свой сад? – спросила Кестрел.
Они пошли вперед вдоль зеленых рядов.
– Я беспокоюсь за свою подругу. – Кестрел описала пузырек с темной жидкостью, который видела у Джесс. – С ней все в порядке?
– Полагаю, я знаю, о ком идет речь. О девушке, которая жила в нашей колонии в Геране? Вам не нужно беспокоиться. Я сам дал ей это лекарство. Оно успокаивает нервы.
Кестрел испытала облегчение.
– Значит, оно неопасно.
– Если принимать его в правильной дозировке, – ответил лекарь и быстро добавил: – Но у вашей подруги никогда не будет доступа к такому количеству, которое могло бы причинить ей вред. Его запрещено продавать даже в городских аптеках. Я сам слежу за его производством во дворце и раздаю в очень малых количествах.
– Оно вызывает привыкание?
– Нет. Физически от него нельзя стать зависимым. Но можно духовно. Ваша подруга может привыкнуть принимать его перед сном. Если использовать его слишком долго, это может быть опасно.
– Насколько опасно?
Кестрел прочитала ответ на свой вопрос по выражению лица лекаря.
– Но для этого нужно принимать его много месяцев.
Кестрел повысила голос:
– Почему вы дали моей подруге лекарство, которое может убить ее?
– Миледи, – с уважением, но твердо произнес лекарь, – любое лекарство может быть опасно. Мы используем их потому, что пользы оказывается больше, чем возможного вреда. Ваша подруга нуждается в спокойствии и крепком сне. Это не навсегда. Лишь для того, чтобы она почувствовал, что спокойствие возможно. Она слаба. Я беспокоюсь, что если она не получит достаточно отдыха, то может стать жертвой серьезного заболевания. – Увидев неуверенность Кестрел, он продолжил: – Когда вы видели свою подругу в последний раз, она не дрожала? Ее руки?
– Нет.
– Тогда причин для беспокойства нет. Дрожащие руки – признак передозировки. Хотя в случае вашей подруги это и невозможно. Я дал ей совсем немного лекарства.
Издалека донесся лай щенка.
– Не давайте ей больше. – Кестрел сплела пальцы в замок и сжала их. – Пожалуйста, не давайте.
– Я и не собирался. – Лекарь казался слегка оскорбленным. – Вам не нужно просить об этом. Я бы никогда не стал подвергать опасности жизнь валорианца.
Кестрел попыталась избавиться от беспокойства. Она долгие годы училась притворяться, что для нее ничего не имело значения. Кестрел стала расспрашивать лекаря о его саде. Они обсуждали травы, почвы и погоду.
Отец учил ее, что на войне лучшая уловка – искренность. Чтобы отвлечь врага и заставить его упустить ключевой шаг, обман должен быть правдой.
Такую же тактику использовала Кестрел.
Она действительно хотела отблагодарить лекаря.
И действительно беспокоилась о здоровье Джесс.
У правды, как начала осознавать Кестрел, был особый вес, который люди чувствовали. Она была искренна с лекарем, чтобы, пока вес истин будет укладываться в его сознании, сделать ход, которого тот не заметит.
– Я поражена, как процветает ваш сад, – сказала девушка. – Погода такая неустойчивая. Сегодня тепло, а завтра могут быть заморозки. Я сейчас едва знаю, что надевать.
– Вы всегда одеты очень изысканно.
– Вы слишком любезны. Однако сделать правильный выбор всегда так непросто. Я даже передумала насчет того, каким хочу видеть свое свадебное платье.
Лекарь остановился на полушаге. Он начал что-то говорить, но Кестрел старательно пропустила его слова мимо ушей. В этом ей помог щенок, который прибежал к ней с палкой в зубах. Собака положила деревяшку у ног Кестрел и пролаяла несколько раз.
– Но... уже слишком поздно изменять свадебное платье, – говорил лекарь. – Вам ни за что не успеют пошить новое. Леди Кестрел, вам стоит серьезно об этом подумать...
Кестрел не обращала внимания на то, что он говорил. Щенок выжидающе на нее смотрел, виляя коротким хвостом и тявкая. Кестрел наклонилась, подняла обслюнявленную палку и бросила ее. Та взлетела в голубое небо, перекручиваясь через себя. Щенок бросился по лужайке за ней. Кестрел улыбнулась и дождалась, пока собака принесет палку обратно.
* * *
– Как хитро, – поддразнил ее Арин.
Кестрел беспомощно дернула плечом, отмахиваясь от мысленного образа. Она научилась принимать то, как в ее сознании появлялся Арин. Теперь она нуждалась в этом.
Она оставила лекаря на его участке и повела свою собаку по лужайке прочь. День становился все теплее. Кестрел опустилась на траву. Она почувствовала зеленый аромат. Почти ощутила его на вкус.
Щенок уселся рядом с ней. Кестрел сняла свои тесные туфли. Трава колола ступни через чулки. Дворец был слишком большим, чтобы представить, будто он далеко. Но все же Кестрел казалось, будто она покинула его, хотя бы на какое-то время.
– Он совсем рядом, – сказал Арин, как будто прочитал ее мысли.
Кестрел повернулась к воображаемому Арину. От его шрама не осталось и следа, а серые глаза была на удивление ясными.
– Ты ненастоящий, – напомнила она ему.
– А по-моему, вполне настоящий. – Он провел пальцем по ее нижней губе. И внезапно Кестрел показалось, что в небе ни облачка, и лужайку залил солнечный свет. – Ты-то настоящая.
Щенок зевнул, со щелчком захлопнув пасть. Этот звук заставил Кестрел очнуться. Она испытала легкое смущение. Ее сердце билось учащенно. Она не могла перестать притворяться.
Кестрел запустила руку под юбки, чтобы стянуть с ноги чулок, доходящий до колена.
Арин хмыкнул.
– Я хочу ощутить траву под ногами, – сказала она Арину.
– Тебя кто-нибудь увидит.
– Мне все равно.
– Но ведь этот кто-нибудь – я. Неужели тебе все равно, что случится с моим несчастным сердцем, Кестрел? – Арин перехватил ее руку, когда она стала снимать второй чулок. – Ты жестока со мной, – сказал он и спустил с ее ноги чулок, проведя рукой по голени Кестрел. Посмотрев на девушку, он обхватил рукой ее лодыжку. Кестрел смутилась... хотя совершенно точно осознавала, что делает.
Арин ухмыльнулся. Свободной рукой он сорвал травинку и пощекотал ею стопу Кестрел. Та засмеялась и отдернула ногу.
Он отпустил ее лодыжку и лег на живот рядом, приподнявшись на локтях. Кестрел лежала на спине. Звонко и протяжно выводила трели какая-то птица. Кестрел посмотрела в небо. Оно было голубым, как летом.
– Идеально, – произнесла она.
– Почти.
Кестрел повернулась к Арину. Он смотрел на нее.
– Я буду скучать по тебе, когда проснусь, – прошептала она, потому что поняла, что наверняка заснула под солнцем. Арин был слишком настоящим, для того чтобы быть плодом ее воображения. Это был сон.
– Не просыпайся, – сказал он.
В воздухе пахло молодой листвой.
– Ты говорил, что доверяешь мне.
– Говорил, – ответил он и добавил: – Доверяю.
– Ты – сон.
Он улыбнулся.
– Я лгала тебе, – сказала Кестрел. – Хранила от тебя секреты. Я думала, так будет лучше. Но самом деле, я тебе не доверяла.
Арин перевернулся на бок. Он легонько погладил ее по щеке тыльной стороной ладони. Его прикосновение напомнило Кестрел последнюю пронзительную ноту птичьей трели.
– Да, – произнес он мягко. – Не доверяла.
Кестрел проснулась. Щенок спал у нее в ногах. Чулки лежали рядом. Солнце в небе поднялось выше. Ее щека горела, а кожа казалась натянутой: Кестрел слегка подпалила ее под солнцем.
Щенок пошевелился, но не проснулся. Кестрел завидовала ему. Она снова опустила голову на траву.
Она закрыла глаза и попыталась вернуться в тот сон.
* * *
Позже на Мясном Ряду Кестрел попросила Тенсена проверить, не изменила ли водный инженер свою ставку на свадебное платье. Если да, то это будет означать, что Элинор и лекарь работали вместе.
Кестрел поправила свою рабочую косынку, прикрывая лицо. Ее маскировка была очень неубедительной.
– Есть кое-что еще... – Держалась теплая погода, но Кестрел содрогнулась. – Я была неправа, когда просила вас не говорить Арину обо мне.
Тенсен приподнял свои седые брови.
– Я хочу, чтобы он знал, – сказала Кестрел.
– Я не уверен, насколько это мудро.
– Разумеется, – поспешно добавила Кестрел, – отправлять письмо в Геран будет слишком рискованно. Но, может быть, вы знаете какой-нибудь способ...
Она услышала в своем голосе нотки мольбы и замолчала.
Лицо Тенсена изменилось. На нем что-то мелькнуло – что именно, Кестрел так и не поняла, потому что лицо старика мгновенно приняло сочувственное выражение.
– О, Кестрел, – сказал Тенсен. – Я бы сообщил ему об этом, но он не в Геране. Я не знаю, где он.
– Вы – руководитель его шпионской сети. Почему вы не знаете?
– Никто не знает. – Тенсен развел руками. Его золотое кольцо сверкнуло. – Если вы мне не верите, то, конечно, можете поспрашивать других. Но... – его голос начать звучать обеспокоенно, – учитывая ваше с Арином прошлое, я не уверен, что задавать такие вопросы будет безопасно. Они могут привлечь внимание императора. Или вашего отца.
Кестрел почувствовала себя так, будто ее загнали в ловушку и обокрали, хотя едва ли можно украсть то, с чем ты сам давно расстался. Девушка старалась не показывать своих чувств. Сон, приснившийся ей на траве, уже почти исчез из памяти. Как будто она слишком много думала о нем и затерла до дыр. Но в саду он казался таким настоящим. Кестрел не могла заставить себя поверить в обратное.
Она оцепенело посмотрела на кольцо Тенсена. Он давно его не надевал. Наверное, потерял, а потом снова нашел. Иногда так случалось. Но Кестрел знала, что порой, потерянные вещи найти не удавалось никогда.
Глава 38
Кестрел не знала как, но генерал Траян узнал о дезертире – родовитом юноше, который бежал из своей бригады, сражавшейся на востоке.
– И теперь он здесь, – сказал ее отец ровным голосом. – Живет в дворцовых покоях.
– Я еще не решил, как с ним поступить. – Император взял в руки нож и вилку и пригласил своих гостей приняться за третью смену блюд. Он встретился взглядом с Кестрел. Та начала есть.
А ее отец – нет.
– Что здесь решать?
– Траян, он еще совсем мальчишка. Не старше Верекса. – Император любовно улыбнулся своему сыну, который опустил глаза в тарелку.
– Он предал вас. Предал меня. Предал себя. Где сейчас его честь?
– Полагаю, на прибыльных родительских мельницах на южных островах. Возможно, ее перемололи вместе с их прекрасным зерном и превратили во вкуснейший хлеб.
– Закон, касающийся дезертирства, предельно ясен.
Император отпил вина.
– Честно говоря, я держал его здесь для тебя. Можешь поговорить с ним, если хочешь.
– Я так и сделаю, – сказал генерал. – А затем я вернусь на восток.
– Ты не можешь даже пройти весь Весенний сад, не запыхавшись. Ты бы сам последовал в битву за таким командующим?
Отец Кестрел прищурился, как будто ему в глаза внезапно ударил яркий свет. Кестрел со звоном опустила вилку на тарелку. В горле ее горела ярость. Она открыла было рот, чтобы заговорить, но взгляд отца заставил ее остановиться, совсем как тогда, во внутреннем дворе, когда его лошадь была измазана его же кровью, а Кестрел хотела помочь ему.
– Всему свое время, старый друг, – мягко сказал император. Тембр его голоса напоминал клубы дыма. Это звучание можно было бы назвать любовью, если бы любовь была сродни засоленному мясу, высушенному и запасенному на черный день для того, чтобы есть его по чуть-чуть.
Верекс возил еду вилкой по тарелке. Отец Кестрел не шевельнулся.
– Мне жаль, – сказал ему император. – Я пока не готов потерять тебя.
* * *
Генерал хотел, чтобы Кестрел сопровождала его.
– Однажды ты будешь править империей, – сказал он. – Ты должна знать, как поступать.
Сейчас же действовал он.
Генерал пришел в дворцовые покои молодого солдата. Смотрел, как молодой человек, ненамного старше Кестрел, побледнел. Генерал провел Кестрел в гостиную, а затем твердой рукой оттянул солдата за плечо в сторону и что-то сказал ему на ухо. Мальчишка весь скукожился и отвернулся, чтобы Кестрел не видела его лица.
В голосе генерала прозвучал вопрос. Мальчишка прерывисто втянул в себя воздух. Отец Кестрел сказал что-то успокаивающее. Тон его голос убеждал, что опасности нет. Когда-то он говорил так с Кестрел, когда она была маленькой.
– Простите меня, – проговорил солдат придушенным шепотом.
– Прощу, – ответил генерал. – После.
Затем он сказал Кестрел, что им пора уйти.
* * *
Дезертир воспользовался своим кинжалом. Самоубийство ради спасения чести.
Несколько дней придворные только об этом и шептались. А затем прибыли новости с востока. Варвары сожгли равнины, говорилось в донесении. Последняя добыча империи стала черной, мертвой и дымящейся.
Позже стали известны имена. Список погибших был гораздо длиннее, чем обычно.
Одно имя придворные передавали друг другу, как жемчужину. Его произносили медленно, отдавая должное его блеску, гладкой тяжести, тому, как оно скатывалось в ямочку на ладони и согревалось там.
Когда имя передали ей, Кестрел поняла, что ожидала услышать его с того самого дня, когда Ронан выхватил у нее список новобранцев. Подтверждение ожидания надломило что-то хрупкое в груди Кестрел. Она знала. Знала, что это произойдет. Однако теперь ей стало ясно, что на самом деле она не верила, что спрятала эти мысли в ту часть сознания, куда никогда не заглядывала.
Как она могла прятаться от этого знания?
Как она могла знать, что Ронан погибнет, и в то же время не верить в это?
Это было так очевидно.
Оставшись одна в своих покоях, Кестрел прикрыла рот рукой. Жемчужина имени Ронана застряла у нее в горле. Она с болью сглотнула.
Ей снились сны, которых утром она стыдилась. Во сне Ронан угощал ее пирожным с сахарной пудрой, но говорил голосом Арина. «Я испек его для тебя, – говорил он. – Тебе нравится?»
Пудра была такой легкой, что Кестрел вдыхала ее сладкий запах, но всегда просыпалась до того, как могла попробовать само пирожное.
* * *
Кестрел написала письмо Джесс. Навестить ее она боялась.
На следующий день служанка принесла ей ответ. Сердце Кестрел подскочило в груди, когда она увидела почерк Джесс на обороте и знакомую восковую печать. Она тут же укорила себя за этот порыв надежды и облегчения. Неправильно было испытывать такие чувства, когда Ронан был мертв.
Но она не ожидала, что Джесс ответит ей. А это письмо – Кестрел взвесила его в ладони – было столь же пухлым, как и то, что отправила сама Кестрел. Джесс не стала бы так много писать, если бы совершенно не хотела иметь с Кестрел дела.
Кестрел распечатала конверт. Она снова ощутила смесь знания и незнания, потрясения и обреченности.
Она полностью развернула конверт. Разве она это не предвидела? Разве это не было очевидно?
В конверте было то самое письмо, которое Кестрел отправила Джесс. Неоткрытое и непрочитанное.
* * *
Кестрел не играла на рояле с тех пор, как обнаружила в музыкальной комнате скрытый экран, но теперь ей было все равно, кто ее услышит. Она хотела, чтобы кто-нибудь услышал ее горе.
Музыка вышла злее, чем она ожидала. Мелодичная прелюдия вырвалась на свободу и потемнела, сплелась с более низкими октавами. Кестрел играла, пока у нее не начали болеть запястья. Пока не стала сбиваться. В комнате вибрировали умирающие аккорды.
Кестрел потерла пылающие запястья. Воцарилась звенящая тишина. Затем, как раз когда Кестрел собиралась вернуться к тому месту, где сделала ошибку, она услышала тихий звон колокольчика.
Ей был знаком этот звук.
За экраном кто-то был. Человек, который наверняка знал о потайных комнатах дворца. И почему бы императору не поделиться с ним этим секретом? Император ценил этот человека. Доказательства? Например, императорский подарок – золотые часы. Они показывали фазы луны. На концах часовой и минутной стрелок сверкали бриллианты. Часы мелодично звенели каждый час.
Кестрел не знала, что заставило ее отца спрятаться за экраном. Она не знала, там он все еще или ушел, как только его часы зазвенели, и Кестрел подняла голову на звук.
Она знала только, что он слушал, как она играла. Никогда раньше он этого не делал.
На Кестрел нахлынуло воспоминание. Когда ей не было еще и семи лет, когда она была по-прежнему слаба после той болезни, от которой погибла ее мать, генерал решил отправиться с дочерью на конную прогулку за город. Кестрел едва не заснула на своем пони. За городом было холодно, и из-за этого девочка начала шмыгать носом. Отец взял ее на охоту. Он помог ей приладить стрелу на лук. Указал добычу. Держал ее локоть в правильном положении. Когда она промахнулась, он ничего не сказал. Он пристрелил фазана, ощипал его и развел костер. Кестрел задремала, а когда проснулась, обнаружила себя укрытой мехами. Было темно. Ее волосы пахли дымом и жареной птицей. Когда отец увидел, что она проснулась, он достал из седельной сумки буханку хлеба, разломал и отдал Кестрел большую половину.
В выжидающей тишине музыкальной комнаты Кестрел опустила руки на клавиши рояля и воплотила в мелодию воспоминание о том дне. Она сыграла о том, как размеренно шел ее пони, как она кашляла иногда из-за слизи в легких, как натянута была тетива лука, как пылало сердце костра. Она вплела в музыку то, как ее отец, думая, что она все еще спит, отвел ей пряди волос со лба и убрал их за ухо. Он укутал ее в меха. Она была тогда такой маленькой, что называла его папой.
Кестрел возродила тот момент, когда открыла глаза, а он отвел взгляд. Музыка отразила и кусок хлеба в ее руке.
* * *
Потом Кестрел отправилась в галерею. Ей пришлось резко остановиться, когда она увидела там отца. Он стоял у одного из узких окон и смотрел на улицу, повернувшись спиной к искусству. Когда Кестрел вошла, он обернулся к ней.
– Я слышал, ты приходишь сюда каждый день, – сказал он. – Я надеялся поговорить с тобой наедине.
Они избегали друг друга с тех пор, как Кестрел услышала звон его часов.
– Ты мог бы навестить меня в моих покоях, – ответила девушка.
– Мне было интересно. Любопытно знать, что тебя так привлекает в этой галерее.
Генерал пошел к ней навстречу. Его шаги отдавались эхом в просторном помещении.
– Ты знаешь, что меня привлекает.
Сколько раз он называл ее любовь к музыке слабостью? Он предупреждал ее: геранцы восхищались искусством, и вот что с ними стало. Они забыли о мече.
Генерал нахмурился. Он отвел взгляд от коллекции скульптур и картин и снова посмотрел на Кестрел.
– Твоя мать красиво играла, – тихо сказал он.
– А я?
– А ты – даже более чем.
– Я была рада, что ты пришел послушать меня.
Ее отец вздохнул.
– Ох уж эти часы.
– Мне нравятся твои часы. Продолжай носить их. Они заставляют тебя быть честным.
– Подслушивать таким образом недостойно меня.
– А что, если бы я тебя пригласила? – спросила Кестрел.
– Но ты же не приглашала.
– Приглашала, постоянно, в течение многих лет.
Генерал промолчал.
– Я никогда не забирала это приглашение обратно, – сказала Кестрел.
Отец сдержанно улыбнулся ей.
– Ты покажешь мне то, что тебе больше всего здесь нравится? – спросил он, обводя рукой галерею.
Кестрел почти забыла, зачем она здесь. Мысли о Тенсене, водном инженере и дворцом лекаре успели уйти на второй план. А теперь они вернулись. Кестрел ощутила укол страха и затянувшийся узелок вины.
С места, где она стояла, ей не была видна та картина, которую она уже начала называть про себя картиной Тенсена. Она висела в глубине галереи и со стороны входа казалась всего лишь фиолетовым квадратом.
Кестрел старалась, чтобы ее отец не подходил к картине близко. Она показала ему гипсовую чашу, которой восхищалась, и бронзового рыбака, который выловил лазуритовую рыбу. Рядом стояло фарфоровое яйцо с востока, внутри которого, если его открыть, скрывалась девушка-воин.
Но ее отец заметил картину.
– А это я помню, – сказал он. – Это я привез ее для императора.
Он подошел к картине. Кестрел, потерявшей от страха дар речи, ничего не оставалось, кроме как последовать за ним. Если бы она попыталась отвлечь его от картины, то это бы только заставило его проявить еще больше внимания к ней.
На раме картины лежала маскировочная моль. Сердце Кестрел подскочило в груди.
Отец всмотрелся в пейзаж.
– Здесь она выглядит по-другому, не так, как в том южном особняке. – Судя по всему, он не заметил моль. Если заметит, то что об этом подумает? Ничего? Казалось невозможным, чтобы что-то, что обладало для Кестрел огромным смыслом, для него не значило ничего.
Стараясь, чтобы ее голос прозвучал небрежно, Кестрел спросила:
– Тебе нравится эта картина?
Он пожал плечами.
– Императору – да. – Он оторвал взгляд от полотна. Кестрел испытала невероятное облегчение. Затем отец снова заговорил, и его слова наполнили ее стыдом. – Я знаю, ты не хочешь, чтобы я возвращался на восток. Я не буду тебя обманывать, Кестрел. Мне нужно сражаться. Но эта нужда... за много лет изменилась. Теперь дело не только в чести. – Его светло-карие глаза встретились со взглядом Кестрел. – Ты родилась через несколько месяцев после Верекса. Я бы не стал заставлять тебя выходить за него замуж. Но я надеялся. Когда я был на поле боя, я надеялся, что ты унаследуешь империю. Когда ты выбрала Верекса, мне показалось, что это была судьба.
– Ты не веришь в судьбу.
– Я верю, что земли, которые я завоевал, для тебя. Ты моя судьба.
Чувство вины не давало Кестрел сглотнуть. Она едва могла дышать, и была больше не в силах удерживать взгляд отца. Но как только она отвела глаза, то тут же непроизвольно бросила взгляд на моль.
Ее отец заметил. Моргнул. Посмотрел на рамку картины и нахмурился.
«Это всего лишь моль», – убеждала себя Кестрел. Ее отец никак не мог догадаться, что она означала.
Она ожидала, что генерал скажет что-нибудь. Приготовилась отвечать. Но, в конце концов, он просто молча смахнул моль на пол.
* * *
– Водный инженер изменила свою ставку, – сказал Тенсен. – Она и императорский лекарь работают сообща.
– Я больше не могу с вами здесь встречаться, – сказала Кестрел. – Я наверняка скоро попадусь.
Тенсен был обеспокоен. Он спрашивал о причинах, но дело было не только в том, что отец Кестрел видел моль на рамке картины – это Тенсен посчитал неважным. У Кестрел было чувство, что она катится к катастрофе. Она чувствовала себя так и раньше, или почти так же, когда только начинала играть в «Клык и Жало» и не осознавала, когда стоит уйти из-за стола, или не могла уйти, потому что хотела знать, чем все закончится. Ей нужно было увидеть лицевую сторону всех карточек, завершить игру и знать, кто победил, а кому до победы не хватило. Сначала она часто проигрывала, особенно когда играла против отца. Затем она научилась.
– Я просто не могу, – сказала она Тенсену.
Он попытался взять ее лестью. Взывал к ее чувству справедливости. Подвергал сомнению ее мужество. Прибегал ко всему, кроме имени Арина: почувствовал, что упоминание о нем положит всему конец.
Тенсен тоже был умелым игроком.
– Что ж, – вздохнул он, – вы ведь все равно будете начеку, верно? Если вам нужно будет дать мне знать о чем-то, передайте это через свою швею.
Кестрел хотела поскорее уйти с Мясного Ряда. Она согласилась, узнай она что-то важное, передать это Делии. Затем поспешила прочь. Подол ее рабочего платья цеплялся за крючки туфель.
