Текст книги "Преступление победителя (ЛП)"

Автор книги: Мари Руткоски

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

Мари Руткоски
"Преступление победителя"

О переводе

Оригинальное название: Winner's Crime by Marie Rutkoski 

Серия: The Winner's Trilogy #2 

Перевод: Мария Морозова, Екатерина Балаш

Редактура: Светлана Егошина 

Вычитка: Елена Брежнева

Количество глав: 48

Переведено в рамках проекта  http://vk.com/bookish_addicted

Для бесплатного домашнего ознакомления

Релиз не для продажи

Глава 1

Она порезалась, распечатывая конверт.

Изнывая от нетерпения, Кестрел, как дурочка, набросилась на письмо только потому, что оно было подписано геранским алфавитом. Нож для бумаги соскользнул. На бумагу упали зернышки крови и расцвели яркими пятнами.

Письмо было, конечно, не от него. Оно было от нового министра земледелия Герана. В письме он представлялся и говорил, что с нетерпением ждёт встречи. «Я полагаю, у нас много общего, и нам есть о чём поговорить», – писал он.

Кестрел не была уверена в том, что он хотел этим сказать. Она не знала его, даже не слышала о нём. Хотя она допускала, что ей придётся встретиться с министром однажды – она всё же имперский посол в ныне независимом Геране, – Кестрел не горела желанием проводить время с министром земледелия. Ей нечего будет сказать о севообороте или удобрениях.

Кестрел уловила нотки высокомерия в своих мыслях. Она непроизвольно сжала губы и только сейчас поняла, что в ярости из-за письма.

В ярости на саму себя. Из-за того, как подпрыгнуло сердце при виде её имени, написанного геранским алфавитом на конверте. Она так сильно надеялась, что оно от Арина. Но она не имела с ним никаких связей уже почти месяц, с тех пор как предложила его стране свободу. И конверт был подписан не его рукой. Она знала его почерк. Она могла представить себе, как держат перо его пальцы. Коротко обрезанные ногти, серебристые шрамы от старых ожогов, загрубевшая кожа ладони – всё это так противоречило элегантному почерку. Кестрел тотчас бы поняла, что письмо от него.

И всё же – резкий рывок ножом по бумаге. Всё же – разочарование. Кестрел отложила письмо. Она взялась за шёлковый пояс, вытягивая его из-под кинжала, который она, как все валорианцы, носила у бедра. Она обмотала поясом свою кровоточащую руку. Шёлк цвета слоновой кости был загублен, теперь в пятнах её крови, но испорченный пояс не имел никакого значения, не для неё. Кестрел была обручена с принцем Верексом, наследником Валорианской империи. Доказательство этого ежедневно наносили ей на лоб в виде блестящей масляной линии. У неё были сотни поясов, горы платьев, реки драгоценностей – в будущем ей предстояло стать императрицей.

Однако встала со своего резного кресла из чёрного дерева она довольно нетвёрдо. Кестрел оглядела свой кабинет, одну из многих комнат её апартаментов. Её выбивали из колеи и каменные стены, сходившиеся в идеально прямых углах, и два узких коридора, ведущие отсюда. Кестрел понимала, к чему это, так как императорский дворец также являлся крепостью. Узкие коридоры должны были стать ловушкой для вражеских войск. И всё же дворец выглядел неприветливо и чуждо, и так отличался от дома.

Кестрел напомнила себе, что её дом в Геране никогда по-настоящему ей не принадлежал. Хотя её и вырастили в этой колонии, она была валорианкой. И сейчас она там, где и должна быть. Она выбрала сама.

Порез перестал кровоточить.

Кестрел оставила письмо и отправилась переодеваться к ужину. Такова была ее жизнь: роскошные ткани и муаровая шелковая отделка. Ужин с императором... и принцем.

Да, такой была ее жизнь.

Она должна к этому привыкнуть.

* * *

Император был один. Он улыбнулся, когда Кестрел вошла в обеденный зал с каменными стенами. Его седые волосы были острижены по-военному, точно так же, как и у ее отца, а темные глаза сверкали острым взглядом. Он сидел за длинным столом и не поднялся, чтобы поприветствовать Кестрел.

– Ваше императорское величество.

Кестрел склонила голову.

– Дочь моя. – Голос императора эхом отдался под высоким сводом, зазвенел о стенки пустых блюд и бокалов. – Садись.

Кестрел направилась к своему месту.

– Нет, – остановил ее император. – Сюда, по правую руку от меня.

– Это место принца.

– Принца, судя по всему, здесь нет.

Кестрел села. Рабы принесли первую смену блюд. Разлили белое вино. Кестрел могла бы спросить, зачем он пригласил ее на ужин или где принц. Однако она знала, как император умел превращать молчание в орудие, с помощью которого вытаскивал из своих собеседников то, что их тревожило. Кестрел позволила молчанию тянуться до тех пор, пока оно не стало ее в той же мере, что и его. Только когда принесли третью смену блюд, она заговорила:

– Я слышала, что военная кампания на востоке проходит хорошо.

– Так сообщает с фронта ваш отец. Я должен наградить его за прекрасное ведение войны. Или же, возможно, я должен наградить вас, леди Кестрел.

Кестрел сделала глоток из своего бокала.

– В его успехах нет моей заслуги.

– Разве? Ведь это вы так настоятельно советовали мне предоставить Герану право на самоуправление под моей властью, положив тем самым конец восстанию. Вы утверждали, что это освободит войска и средства для ведения войны на востоке, и – он взмахнул рукой, – так и вышло. Сколь мудрый совет от кого-то столь юного.

Слова императора обеспокоили Кестрел. Если он узнает настоящую причину, из-за которой она выступала за независимость Герана, то девушка дорого за это заплатит. Кестрел попробовала изысканные блюда. На столе стояли корабли мясных деликатесов с парусами из прозрачного желе. Она ела медленно.

– Вам не нравится? – спросил император.

– Я не слишком голодна.

Император позвонил в золотой колокольчик.

– Десерт, – приказал он немедленно появившемуся мальчику-прислужнику. – Мы перейдем сразу к десерту. Я знаю, насколько юные леди любят сладкое. – Однако, когда мальчик вернулся с двумя небольшими тарелками из столь тонкого фарфора, что через стенки проходил свет, император сказал: – Не для меня, – и одна тарелка оказалась перед Кестрел, вместе с удивительно легкой прозрачной вилкой, а другая была унесена.

Кестрел заставила себя успокоиться. Император не знал правду о том дне, когда она настояла на прекращении Геранского восстания. Никто не знал. Даже Арин не догадывался, что она купила его свободу несколькими расчетливыми словами... и обещанием выйти замуж за наследника короны.

Если бы Арин знал, то воспротивился бы. Он бы уничтожил сам себя.

Если бы император знал, почему она сделала это, то уничтожил бы ее.

Кестрел посмотрела на горку розовых взбитых сливок на своей тарелке и на прозрачную вилку так, будто из них состоял весь ее мир. Она должна была говорить осторожно:

– Зачем мне награда, когда вы отдали мне своего единственного сына?

– И он – достойный приз. Однако мы до сих пор не определились с днем свадьбы. Когда ее устроить? Вы никак не выразили своих предпочтений.

– Я думала, что это решать принцу Верексу.

Если бы решать мог принц, то свадьбы не было бы никогда.

– Почему бы не решить нам с вами?

– Без него?

– Моя дорогая девочка, если принц в силу своей легкомысленности не в состоянии запомнить нечто настолько элементарное, как день и время ужина со своими отцом и невестой, то как мы можем ожидать, что он спланирует самое важное за последние десятилетия событие в государстве?

Кестрел ничего не ответила.

– Вы не едите, – проговорил император.

Кестрел опустила прозрачную вилку в сливки и поднесла ее к губам. Зубчики вилки растаяли у нее во рту.

– Сахар, – изумленно произнесла она. – Вилка сделана из спрессованного сахара.

– Вам нравится десерт?

– Да.

– Тогда вы должны съесть его полностью.

Но как доесть сливки, если вилка продолжала растворяться с каждой порцией? Большая ее часть по-прежнему оставалась в руке у девушки, но надолго ее не хватит.

Игра. Десерт был игрой, как игрой был и сам разговор. Император хотел посмотреть, каким будет ее следующий ход. Он сказал:

– Думаю, конец этого месяца прекрасно подойдет для свадьбы.

Кестрел съела еще немного сливок. Зубчики полностью исчезли, оставив нечто вроде изуродованной ложки.

– Свадьба зимой? Но как же цветы?

– Вам не нужны цветы.

– Если вы знаете, что юные леди любят десерты, то не можете не знать, что также они любят цветы.

– Значит, как я понимаю, вы предпочтете для свадьбы весну.

Кестрел пожала плечом.

– Лучше всего будет устроить ее летом.

– К счастью, в моем дворце есть оранжереи. Даже зимой мы можем покрыть пол главного зала ковром из лепестков.

Кестрел съела еще немного десерта. Ее вилка превратилась в тонкий стержень.

– Разве что вы хотите отложить свадьбу, – произнес император.

– Я думаю о наших гостях. Империя велика. Гости явятся из каждой провинции. Зима – ужасная пора для путешествий, а весна ненамного лучше. Идут дожди. Дороги превращаются в грязь.

Император отклонился на спинку своего кресла, изучая Кестрел с довольной улыбкой на лице.

– Кроме того, – продолжила девушка, – я бы не хотела упустить такую возможность. Вы же знаете, что дворяне и губернаторы провинций заплатят чем угодно – услугами, информацией, золотом – ради того, чтобы получить лучшие места на свадьбе. Загадка того, что я надену, и какая музыка будет звучать, отвлечет внимание империи. Никто не заметит, если вы примете политическое решение, которое бы в ином случае повергло тысячи людей в ярость. На вашем месте я бы не стала торопить свадьбу, а воспользовалась всеми выгодами продолжительной помолвки.

Император рассмеялся.

– О, Кестрел. Какой прекрасной императрицей вы станете. – Он поднял бокал. – За ваш счастливый союз в Перволетний день.

Ей пришлось бы выпить за это, если бы не принц Верекс, который вошел в обеденный зал и резко остановился. Его большие глаза передавали каждый оттенок эмоций: удивление, обиду, злость.

– Ты опоздал, – сказал его отец.

– Я не опаздывал.

Кулаки Верекса сжались.

– Кестрел сумела прийти вовремя. Почему это не удалось тебе?

– Потому что вы сказали мне неправильное время.

Император фыркнул.

– Ты ошибся.

– Вы выставили меня глупцом!

– Ничего подобного.

Рот Верекса захлопнулся. Его голова раскачивалась на тонкой шее, будто поплавок, подхваченный течением.

– Входите, – мягко произнесла Кестрел. – Попробуйте с нами десерт.

Верекс бросил на нее взгляд, который говорил о том, что, пусть он ненавидел игры своего отца, ее жалость он ненавидел еще больше. Принц вылетел из комнаты.

Кестрел вертела в пальцах остаток сахарной вилки. Даже после того, как шумные шаги принца по коридору стихли, она не смела заговорить.

– Посмотри на меня, – проговорил император.

Кестрел подняла глаза.

– Ты хочешь, чтобы свадьба была летом, не ради цветов, гостей или политической выгоды, – сказал он. – Ты хочешь отложить ее как можно дальше.

Кестрел крепко сжала вилку.

– Я дам тебе то, что ты хочешь, но в пределах разумного, – продолжил император, – и скажу тебе почему. Потому что не виню тебя, учитывая, каков твой жених. Потому что ты не выпрашиваешь то, что хочешь, но пытаешься добиться этого сама. Как поступил бы я. Глядя на меня, ты видишь, кем станешь. Правителем. Я выбрал тебя, Кестрел, и превращу тебя в того человека, которым никогда не сможет стать мой сын. Тем, кто займет мое место.

Кестрел смотрела на императора и пыталась увидеть свое будущее в этом пожилом мужчине, способном на жестокость к собственному чаду.

Он улыбнулся.

– Я хочу, чтобы ты завтра встретилась с капитаном императорской стражи.

Кестрел еще не имела дела с капитаном стражи, но знала, какова его роль. Официально он отвечал за личную безопасность императора. Неофициальные же его обязанности никто не обсуждал. Слежка. Убийства. Капитан умел делать так, чтобы некоторые люди исчезали без следа.

– Он хочет тебе кое-что показать, – сказал император.

– Что же?

– Это будет сюрпризом. А теперь улыбнись, Кестрел. Я исполняю все твои желания.

Иногда император проявлял щедрость. Кестрел бывала на приемах, где он жаловал сенаторам земли в новых колониях или высокие посты в Кворуме. Но она также наблюдала, как его щедрость искушала придворных попросить ещё. В эти моменты его взгляд тяжелел, глаза сужались, как у кота, и она видела, как его дары заставляли людей раскрыть свои истинные желания.

Тем не менее, она не могла не надеяться, что свадьбу можно отложить более чем на несколько месяцев. Перволетний день, конечно, лучше, чем следующая неделя, но всё равно это слишком скоро. Согласится ли император на год? Или на еще больший срок? Она произнесла:

– Перволетний день...

– Подойдет прекрасно.

Кестрел опустила взгляд на свою сжатую руку. Она разомкнула пальцы – рука была пуста. Сахарная вилка исчезла от жара ладони.

Глава 2

Арин был в кабинете отца, который он, возможно, никогда не сможет считать своим, как бы далеко в прошлое ни ушли призраки его семьи. Стоял ясный день. Из окна кабинета открывался хороший вид на город с оставшимися после восстания разрушениями. Залив неясно мерцал в бледном свете зимнего солнца.

Арин не думал о ней. Не думал. Он размышлял о том, как медленно отстраиваются городские стены. О том, что скоро на юге полуострова поспеет печной орех, оживляя торговлю и обеспечивая Геран столь необходимыми поставками провизии. Он не думал о Кестрел или о том, что не думает о ней, вот уже месяц и одну неделю. Но не думать было так же сложно, как и поднимать каменные глыбы. Арин был настолько поглощен усилиями, что не услышал, как в комнату вошла Сарсин, и не заметил кузину, пока та не протянула ему распечатанное письмо.

На сломанной печати были изображены два скрещенных меча. Письмо было от валорианского императора. По лицу Сарсин Арин понял, что ему не понравится содержание послания.

– Что там? – спросил он. – Очередной налог? – Он потер глаза. – Император должен знать, что мы не сможем заплатить так скоро после предыдущего сбора. Страна разорена.

– Что ж, теперь мы понимаем, почему император был так щедр и вернул Геран геранцам.

Они уже обсуждали это и решили, что их предположение – единственное объяснение столь неожиданному решению. Раньше доходы Герана шли в карман валорианских аристократов-колонистов. Затем случилось Первозимнее восстание, и император издал свой указ, приказывая аристократам вернуться в столицу. Потеря ими земель была названа военным ущербом. Теперь император получил возможность истощить Геран налогами, воспротивиться которым народ не мог. Богатства полуострова направлялись прямиком в императорскую казну.

Это был хитрый ход. Но все же Арина не оставляло мучительное ощущение, будто он что-то пропустил. В тот день, когда Кестрел явилась к нему с предложением и требованиями императора, было сложно думать. Было сложно заметить хоть что-нибудь, кроме золотой полосы у нее на лбу.

– Просто скажи мне, во сколько нам это обойдется на этот раз, – сказал он Сарсин.

Та поджала губы.

– Это не налог, а приглашение, – ответила она и покинула комнату.

Арин развернул лист бумаги. Его руки замерли.

Как губернатор Герана, Арин был приглашен посетить бал в валорианской столице. «Бал в честь помолвки леди Кестрел и наследного принца Верекса», – говорилось в письме.

Сарсин назвала это приглашением, но Арин увидел другое: приказ, не подчиниться которому он не мог, хотя, казалось бы, больше не был рабом.

Арин оторвал взгляд от страницы письма и стал всматриваться в гавань. Когда он работал на верфи, там был один раб, которого называли Хранителем Услуг.

У рабов не могло быть личных вещей или даже того, что валорианские завоеватели посчитали бы таковыми. Если бы Арин и имел что-то своё, у него не было даже карманов, чтобы хранить это. Одежду с карманами носили только домашние рабы. Это была своеобразная мера жизни под властью валорианцев: геранцы знали своё место благодаря наличию карманов и иллюзии того, что они могут иметь что-то личное.

В то же время у рабов была своя система торговли. Они продавали и покупали услуги. Лишнюю еду. Кровати помягче. Роскошь краткого отдыха во время работы. Если рабу с верфи было что-то нужно, он обращался к Хранителю Услуг, старейшему геранцу среди них.

У Хранителя Услуг был моток ниток разных цветов – по цвету на каждого раба. Если бы у Арина появилась просьба, то его нить сплелась бы с чьей-нибудь еще, обвивая ее – например, желтая, которая, в свою очередь, соединилась бы с зеленой в зависимости от того, кто кому сделал одолжение. В узле Хранителя Услуг заключались они все.

Но у Арина не было своей нити. Он ни о чем не просил. И ничего не давал. Будучи тогда уже юношей, он презирал мысль о том, чтобы быть у кого-то в долгу.

Сейчас он изучал письмо валорианского императора. Прекрасный почерк изгибался в искусно составленные фразы. Все это идеально сочеталось с местом, где находился Арин, – с напоминающей водную гладь лаковой поверхностью письменного стола его отца и витражными стеклами в оконных рамах, пропускающих в кабинет зимний свет.

При естественном освещении читать слова императора было слишком легко. Арин смял письмо и крепко сжал его в кулаке. Он жалел, что в его распоряжении нет Хранителя Услуг. Он бы отказался от своей гордости и стал простой нитью, лишь бы добиться желаемого.

Арин бы обменял свое сердце на смятый моток ниток, лишь бы ему больше никогда не пришлось встречаться с Кестрел.

* * *

Он посоветовался с Тенсеном. Пожилой мужчина изучил смятое и затем разглаженное приглашение. Его бледно-зеленые глаза сверкнули. Он положил плотную сморщенную страницу на стол Арина и коснулся своим сухощавым пальцем первой строки письма.

– Это, – произнес он, – прекрасная возможность.

– Значит, ты поедешь, – сказал Арин.

– Разумеется.

– Без меня.

Тенсен поджал губы и одарил Арина тем самым строгим взглядом, которым пользовался в свою бытность учителем валорианских детей.

– Арин. Давай не будем проявлять излишнюю гордость.

– Это не гордость. Я слишком занят. На балу Геран будешь представлять ты.

– Не думаю, что император будет доволен присутствием простого министра земледелия.

– Мне все равно, будет он доволен или нет.

– Если ты пошлешь меня одного, то либо оскорбишь императора, либо дашь ему знать, что я нечто большее, чем кажусь. – Оценивающе глядя на Арина, Тенсен потер свой подбородок с седой щетиной. – Ты должен поехать. Ты должен сыграть эту роль. Ты хороший актер.

Арин покачал головой.

Взгляд Тенсена потемнел.

– Я был там в тот день.

В тот день прошлым летом, когда Кестрел купила его.

Арин все еще помнил, как по его спине стекала струйка пота, пока он ждал в загоне возле арены, на которой проводились торги. Строение имело крышу, не позволяющую Арину видеть толпу валорианцев, собравшихся у края ямы. В поле его зрения попадал лишь Плут, стоявший посреди арены.

Арин ощущал запах собственной кожи, чувствовал гравий под босыми ступнями. У него все болело. Слушая, как поднимается и опускается голос Плута, который, как опытный распорядитель торгов, пел свои хвалебные песни, Арин осторожно прижал пальцы к синяку на щеке. Его лицо напоминало гниющий фрукт.

Плут очень разозлился на него сегодня утром.

– Два дня, – прорычал он. – Я отдаю тебя в наем всего на два дня, и ты возвращаешься в таком виде. Почему тебе так сложно просто укладывать мостовую и держать рот на замке?

Ожидая в загоне и особенно не прислушиваясь к ходу торгов, Арин не хотел думать об избиении или о том, что к нему привело.

Говоря по правде, синяки ничего не меняли. Арин не мог заставить себя поверить, что Плут когда-либо сможет продать его в валорианскую семью. Валорианцы обращали немало внимания на то, как выглядели их домашние рабы, а Арин не подходил для этой роли даже тогда, когда его лицо не было наполовину скрыто всеми оттенками фиолетового. Он выглядел рабочим, которым и являлся. Рабочих не впускали в дома, а именно в дома Плуту нужно было поместить рабов, преданных делу восстания.

Сражаясь с приступом отчаяния, Арин прислонился затылком к грубой деревянной стене загона.

На арену опустилось долгое молчание. Это временное затишье означало, что Плут заключил сделку и вернулся в дом торгов, чтобы сделать перерыв.

А затем толпа застрекотала, будто полчище саранчи. Плут снова вышел на арену и подошел к помосту, на который должен был встать следующий раб.

Обращаясь к публике, Плут произнес:

– У меня для вас есть кое-что особенное.

Все рабы в загоне выпрямились. Полуденное оцепенение как рукой сняло. Даже старик, которого, как Арин должен был узнать позже, звали Тенсен, внезапно подобрался.

Плут произнес кодовую фразу. «Кое-что особенное» для рабов имело тайное значение – шанс быть проданным на благо восстания. Стать шпионом. Что-то украсть. Возможно, убить. У Плута было множество планов.

Услышав слово «особенное», Арин разозлился на себя, потому что оно означало самую важную сделку – ту самую, которой они дожидались: возможность поместить повстанца в имение генерала Траяна.

Кто же был там наверху, в толпе валорианцев? Сам генерал?

А Арин, глупый Арин, безрассудно потратил свой шанс отомстить. Плут никогда не выберет для этой сделки его.

Однако, когда распорядитель торгов повернулся лицом к загону, он посмотрел прямо Арину в глаза. Плут дважды пошевелил пальцами. Это был сигнал.

Выбран был Арин.

– Тогда, – сказал Арин Тенсену в зимнем свете, залившем кабинет его отца, – было по-другому. Все было по-другому.

– Разве? Ты был готов сделать для своего народа что угодно. Неужели сейчас это изменилось?

– Это бал, Тенсен.

– Это возможность. По крайней мере, ты можешь попытаться выяснить, какую часть урожая печного ореха император планирует забрать.

Урожай должен был поспеть уже скоро. Страна нуждалась в нем для еды и торговли. Арин прижал ко лбу кончики пальцев. У него начинала болеть голова.

– Какая разница? Он все равно заберет слишком много.

Мгновение Тенсен молчал. А затем мрачно произнес:

– Я уже несколько недель не получал вестей от Тринна.

– Скорее всего, у него не было возможности покинуть дворец и отправиться в город, чтобы передать свою информацию нашему связному.

– Может быть. Но у нас и так в императорском дворце слишком мало источников. Сейчас опасные времена. Из-за помолвки элита империи раскидывается золотом, чтобы подготовиться к самой роскошной зиме за всю валорианскую историю. А колонисты, которые раньше жили в Геране, начинают возмущаться все сильнее. Они не желали возвращать нам дома, которые у нас же и украли. Они представляют меньшинство, и армия полностью поддерживает императора, поэтому на них можно не обращать внимания. Но все указывает на то, что столица изменчива. Кроме того, не стоит забывать, что мы зависим от милости императора. Как знать, что он решит сделать теперь? Или как его действия на нас отразятся? Это, – Тенсен кивнул на приглашение, – могло бы стать прекрасной возможностью разузнать, почему молчит Тринн. Арин, ты меня слушаешь? Нам нельзя потерять настолько удачно внедренного шпиона.

Точно так же был удачно внедрен Арин. Мудро расположен. В тот день на рынке он не понимал, откуда Плут знал, что выставить на продажу надо было именно Арина. У Плута был дар замечать слабые места. Он видел тайные желания. Каким-то образом он заглянул в сердце покупательницы и понял, чем ее соблазнить.

Сначала Арин ее не заметил. Когда он вышел на арену, солнце ослепило его. Поднялся хохот. Арин не видел собравшихся наверху валорианцев, но слышал их. Он не обращал внимания на покалывающий стыд, который разлился по его коже. Сказал себе, что это не имеет значения. Ему было все равно, что они говорили и что он слышал.

Затем его взгляд прояснился. Он сморгнул сияние солнца и увидел девчонку. Она подняла руку, чтобы сделать ставку.

Ее вид поразил Арина. Он не мог рассмотреть ее лицо – и не хотел, потому что вся ее внешность едва не заставила его закрыть глаза. Она была валорианкой до корней волос. Золотистые тона. Холеная, почти как клинок, поднятый к свету. Он едва мог поверить, что она настоящая.

И она была чистой. Безупречные кожа и силуэт. Арин внезапно почувствовал себя мерзким. Это отвлекло его, и он не сразу заметил, насколько девчонка миниатюрная и тоненькая.

Чушь. Невозможно было поверить, чтобы кто-то вроде нее получил над ним какую-либо власть. Однако так и должно было произойти, если девчонка выиграет торги.

Он хотел, чтобы выиграла она. Эта мысль окатила Арина безжалостной, отвратительной радостью. Он никогда раньше не видел эту девчонку, но догадывался, кто она – леди Кестрел, дочь генерала Траяна. Толпа услышала, как она сделала ставку. И вдруг валорианцам показалось, что Арин чего-то да стоит.

Арин словно забыл, что сидит за столом отца, а сменилось уже две поры года. Он забыл, что Тенсен ждет его слова. Арин снова был на арене. Он помнил, как смотрел на девчонку, испытывая ненависть столь же твердую, сколь и чистую.

Как алмаз.