Текст книги "Писатель-Инспектор: Федор Сологуб и Ф. К. Тетерников"
Автор книги: Маргарита Павлова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 30 страниц)
В характеристиках персонажей и их действиях Сологуб усилил зловещие черты: бесоподобие, антиэстетизм, импульсы асоциального поведения, например: «и черноватые от курева зубыслегка приоткрылись» (л. 13), «сквозь непрерывно испускаемый ею дым.Пугаев выпил много пива, но оно мало действовало, – только глаза смотрели еще более пусто и сонно, чем всегда»(л. 17); «…издевался над нею.Любви же к ней он не чувствовал. Он никого не любил, да и не мог любить, как не мог ни жалеть, ни сочувствовать. Он был холоден и мертв душою. <…> Да и любила она его собачьей любовью, под которою была накоплена злоба.Он же не видел в ней ничего хорошего или достойного жалости: ее рабская покорность его не трогала, болезням ее он не сочувствовал, все худое в ней преувеличивал» (л. 29–29 об.); «Какие-то смутные страхи томили его. Ему казалось, что Варвара что-то сделает над ним, или хочет сделать»(л. 30); «Он встал и плюнул ей в лицо с тупым и равнодушным видом.Усевшись опять за стол, он сумрачно мял край скатерти.Глаза его были тоскливы.В последние дни он стал с Варварою грубее обыкновенного, толкал и бил ее походя. Да и раньше он обращался с нею дурно.Так как еще она не была его женою, и он знал, что всегда может ее прогнать, то он любил показать ей свою власть и издевался над нею: бил ее по щекам, щипал, ставил на голые колени и заставлял просить прощения, иногда раздевал и больно сек розгами. Она все это терпела,и в надежде выйти за него замуж и отплатить за все.К тому же она привыкла к безнуждной жизни и ей не хотелось опять…» (л. 31–31 об.) и т. п.
Язык ранней редакции «Мелкого беса» перегружен грубой экспрессивной лексикой, просторечьем, диалектизмами. Сохранившаяся на страницах чернового автографа правка протекала синхронно в двух противоположных направлениях: сначала Сологуб нарочито вводил в словесную ткань романа разговорную бытовую лексику или грубое просторечье (правил текст по схеме: было «сказал» – стало «сболтнул») и, кроме того, широко использовал синонимические ряды экспрессивных выражений или слов в сравнительно небольших эпизодах. В рассказе Володина о его стычке с инспектором на уроке (л. 40), например, в нескольких фразах диалога Володина с Варварой использованы выражения: «в рыло дать», «заехать», «по сусалам», «в образину заехала», «залеплю».
В результате вставок отдельные фрагменты текста оказались буквально «засорены» внелитературной лексикой и диалектизмами (такими, как: какашечка, егозушка, хайло, пришпандорить, заграбастать, по мордасам, лайдак, ленюх, смаганец, стерва, ёрза и т. п.), вследствие чего в правке текста наметилась обратная тенденция – возвращение к нейтральной лексике. Например, в черновом автографе в разговоре Рутилова с Передоновым о женитьбе на одной из сестер, после слов Рутилова «Смотри, не зевай, пока я жив» было: «а то они у меня тоже с гонором девки, – ты станешь артачиться, так и тоже – потом захочешь, да поздно будет, не выкусишь»; исправлено: «а то они у меня тоже с гонором, – потом захочешь, да поздно будет» (л. 6 об.).
На следующем этапе работы с текстом Сологуб устранил чрезмерные повторы и «излишества» в содержании романа. Этот этап работы отражен в беловом автографе ранней редакции романа. Рукопись состоит из 29 тонких школьных тетрадей (всего – 464 листа, 858 рукописных листов), соответствующих 29 главам текста; в каждой тетради единообразно, загибом края листа, выделены поля. Эпиграф и дата окончания романа в рукописи отсутствуют (на последней странице авторская помета – «Конец») [864]864
В тетради с текстом главы XXIV имеются четыре авторских карандашных рисунка, на которых изображены персонажи «Мелкого беса», среди них (предположительно) – автопортрет (РНБ. Ф. 724. Ед. хр. 3. Л. 139 об., 142 об., 143 об., 144 об.); опубл.: Мелкий бес (2004).
[Закрыть].
Текст романа аккуратно перебелен, авторская правка (карандашом и чернилами) сведена до минимума и относится главным образом к исправлениям синтаксиса или личных имен (как правило, фамилия заменена именем героя), вставки на полях редки. Объем текста ранней редакции в беловом автографе значительно уменьшился по сравнению с черновым автографом. Сологуб изъял из романа большое число второстепенных эпизодов бытового или натуралистического плана, не существенных для понимания художественного замысла и не добавляющих ничего нового к характеристикам персонажей.
Он сохранил в романе главы, повествующие о пребывании в городе Тургенева и Шарика (за исключением эпизода столкновения писателей с прокурором Авиновицким [865]865
Опубл.: Мелкий бес (2004). – С. 370–373.
[Закрыть]), и фрагменты эротического и садомазохистского содержания. Весь этот объемный содержательный пласт, за некоторыми исключениями, впоследствии был, однако, вычеркнут: в рукописи имеются аккуратные единообразные перечеркивания карандашом эпизодов и целых глав, которые отсутствуют в опубликованном тексте.
Условия публикации «Мелкого беса», выдвинутые цензурой и редакцией журнала, по-видимому, были достаточно жесткие. Среди отвергнутых фрагментов встречаются эпизоды, вычеркнутые в рукописи не по эстетическим или цензурным соображениям, а из-за перестраховки и в конечном результате все же вошедшие в текст журнальной публикации: сцена медицинского осмотра Саши в кабинете у Хрипача и последующее объяснение по этому поводу директора с Передоновым (гл. XIII и XIX); эпизод наказания Миши Адаменко сестрой после сватовства Володина (гл. XV); глава о визите Передонова к председателю земской управы Кириллову (гл. X); рассказ о наказании Антоши Гудаевского (гл. XVII), из которого при публикации было изъято только окончание.
В целом ранняя редакция романа по отношению к опубликованному тексту «Мелкого беса» имеет статус самостоятельного художественного целого. Она отличается от него объемом, распределением материала по главам (в ранней редакции – 29 глав, в опубликованном тексте – 32) и, соответственно, положением разделов глав, разночтениями в композиции и содержании текста – вследствие наличия в ней миниатюрного, но чрезвычайно существенного для понимания авторского замысла сатирического сюжета о писателях, а также больших фрагментов и глав, нарочито иллюстрирующих «свинское» и «садомазохистское» основание «передоновщины».
Первые три главы «Мелкого беса» появились на страницах «Вопросов жизни» в июне 1905 года. Еще в первой половине года Сологуб продолжал редактировать роман. После изъятия вычеркнутых на предварительном этапе глав и эпизодов он внес в текст новую правку. Она не отражена в беловом автографе романа. Тем не менее при сопоставлении рукописной и журнальной редакций «Мелкого беса» выявляется целый комплекс разночтений – композиционных, стилистических и смысловых.
В результате изъятия сюжета о Тургеневе и Шарике Сологуб был вынужден переработать главы, в которых рассказывается об обеде у Передонова, о вечеринке у Грушиной, о свадьбе Передонова и Варвары, о приеме у Хрипачей и маскараде. В процессе правки он вновь перераспределил границы отдельных глав, в некоторых частях восполнил отсутствие логических переходов, в том числе возникших после упразднения отвергнутых эпизодов. Выпавшая сцена сечения Варвары крапивой, например, была восполнена вставкой: «У всех спрашивала она – не знаете ли средства? – Теперь Преполовенская была уверена, что Варвара по ее указанию будет усердно натираться крапивой и так сама себя накажет» [866]866
Вопросы жизни. – 1905. – № 6. – С. 132. Далее отсылки на журнальную публикацию и беловой автограф ранней редакции приводятся прямо в тексте.
[Закрыть].
В отдельных случаях писатель распространил фразы посредством сравнительных оборотов (например: «Марта смеялась тоненьким, радостным смехом, как смеются благонравные дети»[№ 6. С. 113]), дополнений или уточнений (наподобие: «Она была красная, растрепанная, грязная, и от нее далеко пахло водкой»;«…закричала Ершова, подступая к ней со сжатыми кулаками»;«Плюньте вы им в морды, барыня хорошая, ничем с такими расподлыми людишками возжаться»[№ 6. С. 113, 130, 131]), заменил неточные слова или выражения (например, было: «А русалка валяласьна полу и хохотала» [№ 3, л. 247]; исправлено: «А русалка лежалана полу и хохотала» [№ 9, с. 121]; было: «демонические стихийные восторги» [№ 3, л. 95 об.], исправлено: « дионисийские» [867]867
Вхождение в обиход в конце XIX в. антиномии аполлиническое – дионисическое (аполлинийское – дионисийское) связано с усвоением в России идей Ф. Ницше. Первое подробное изложение содержания его работы «Рождение трагедии, или Эллинство и пессимизм» появилось в 1896 г. (см.: Волынский А.Аполлон и Дионис // Северный вестник. – 1896. – № 11. – С. 232–255), в 1899 г. книга была переведена на русский язык и в последующие десять лет издавалась семь раз (см. об этом: Безродный М.К истории рецепции антиномии apollinisch/dionysisch // Исследования по истории русской мысли. Ежегодник за 2000 год / Под ред. М. А. Колерова. – М., 2000. – С. 224–235). Вероятно, замена слова, произведенная в журнальной публикации романа, была сделана автором под впечатлением от чтения исследования Вяч. Иванова (см.: Иванов Вяч.Ницше и Дионис // Весы. – 1904. – № 5; Иванов Вяч.Эллинская религия страдающего бога // Новый путь. – 1904.– № 1–3, 5, 8–9; Иванов Вяч.Религия Диониса // Вопросы жизни. – 1905. – № 6–7). В изложении Вяч. Иванова, участники дионисий переживали «счастливое переполнение души… игру избыточных жизненных сил, рвущееся из всех пределов цветущее изобилие радостной природы» ( Иванов Вяч.Религия Диониса // Там же. – № 6. – С. 196). Сологуб не разделял взгляды Вяч. Иванова на кризис индивидуализма и пути его преодоления (см., например, его мистерию «Литургия Мне», 1906, и эссе «Я. Книга совершенного самоутверждения», 1906). В этой связи введение в языковую ткань романа «чужого» слова можно рассматривать как иронический жест Сологуба по отношению к Вяч. Иванову и пропагандируемой им идее «соборности».
[Закрыть][№ 10/11, с. 134]), смягчил разговорную экспрессию (было: «ляпнет какую-нибудь похабщину»[№ 3, л. 32], исправлено: «ляпнет что-нибудь без предварительной цензуры»[№ 10/11, с. 100]); убрал чрезмерные повторы (о сходстве Володина с бараном и др.).
Одновременно серией вставок, как бы «пунктиром», Сологуб усилил в повествовании основные «передоновские» мотивы (бесоподобие, стремление к пакостничеству, глупость), ср.: «– Да уж конверта нельзя подделать, – штемпеля, – сказала Грушина, посмеиваясь, поглядывая на Варвару лукавыми, разными глазами: правый – побольше, левый – поменьше» [868]868
Здесь и далее в тексте курсивом выделены наращения текста, вставки, дополнения.
[Закрыть](№ 7, с. 68); «…как всегда, смотрел он на мир мертвенными глазами, как демон, томящийся в мрачном одиночестве страхом и тоскою. Его чувства были тупы, и сознание его было растлевающим и умерщвляющим аппаратом» (№ 8, с. 53); «…дворянам же он всегда говорил „Вы“. Он узнавал в канцелярии, кто какого сословия, и его память цепко держалась за эти различия»(№ 7, с. 79); «Пыльников <…> был самым младшим по возрасту из учеников пятого класса. Теперь же Варварин рассказ зажег в нем(в Передонове. – М.П.) блудливое любопытство. Нескромные мысли медленно зашевелились в его темной голове» (№ 8, с. 82); «Саша стоял на коленях, как наказанный <…> с озабоченным выражением на лице, с мольбою и печалью в черных глазах, осененных длинными, до синевы черными ресницами»,«…важно угощал Ольгу Васильевну, и черные глаза его ярко блестели», «Саша смотрел на Передонова гневно загоревшимися глазами»(№ 8, с. 62, 64, 66) и т. п. В журнальной публикации Сологуб ввел в текст упоминание о «ближайшем городке» Сафате (гл. X, № 8, с. 72); вероятно, топоним происходит от библеизма – Иосафатовадолина, где, по преданию, будет происходить Страшный суд.
Параллельно с наращением деталей для иллюстрации демонизма и безобразия передоновского «предметного мира» Сологуб усилил «декор» мещанского быта рутиловской «фронды», дополнил текст мелкими, но характерными подробностями. Например, вместо: «Ее горница всегда благоухала духами» (№ 2, л. 232) – стало: «Ее горница всегда благоухала чем-нибудь, – цветами, духами, сосною, свежими по весне ветвями березы»(№ 9, с. 105); более «эстетизированным» стало и само описание горницы: «В Людмилиной горнице было просторно, весело и светло от двух больших окон в сад, слегка призадернутых желтоватым тюлем.Пахло сладко. <…> Стулья и кресла были обиты золотисто-желтою тканью с белым, едва различимым узором»(№ 9, с. 113).
Среди всех поздних вкраплений в текст «Мелкого беса» наиболее существенным для прояснения авторского замысла было дополнение, привнесенное в начало первой главы: непосредственно в первый абзац Сологуб ввел тему ариманического бытия («Но все это только казалось») и тем самым задал основную тему романа: предметный мир – видимость, явление Майи, бытование по буддизму, представление – по Шопенгауэру.
В результате в экспозиции романа наметилась перекличка с Л. Толстым. По мнению Вик. Ерофеева, Сологуб противопоставляет видимость – сущности, и «читателю кажется, что сейчас произойдет аналогичное толстовскому разоблачение видимости, „срывание всех и всяческих масок“» [869]869
Ерофеев Вик.На грани разрыва («Мелкий бес» Ф. Сологуба и русский реализм). – С.85.
[Закрыть]; однако разоблачения не происходит, так как в «Мелком бесе» отсутствует противопоставление «данного» – «идеальному».
Вероятно, возникший «эффект обманутого ожидания» не следует рассматривать исключительно в контексте «полемики» автора с Толстым, поскольку Сологуб видел в произведениях Толстого отражение философских идей Шопенгауэра, близких его собственному мироощущению, о чем писал в статье «Единый путь Льва Толстого»: «Беспощадно сдергиваются последние покровы, и поэт с презрительным сожалением говорит: Вот то, перед чем вы преклонялись. Мы все заворожены старыми наговорами наших предков, мы верим в слова, символы, эмблемы, – и во всем этом ложь. <…> Вот люди едят и пьют, работают, играют, наживаются, разоряются, рожают детей и умирают, – вот они во всех делах своих, – в своем достоинстве и в своей пошлости, – и все это – ложь и призрак. Все разнообразие жизни, бьющей ключом, возникло как бы для того только, чтобы погибнуть»; «В другом месте (Исповедь) он говорит: „Можно жить, только покуда пьян жизнью, а как протрезвишься, то нельзя не видеть, что все это обман“» [870]870
Сологуб Федор.Единый путь Льва Толстого // Сологуб Федор. Собр. соч.: В 12 т. – СПб.: Шиповник, 1910. – Т. X. – С.192–193, 194; впервые опубл.: Die Welt Leo Tolstojs. Feier seines siebzigsten Geburtstage Von Fjodor Sologub (Petersburg) // Die Zeit (Wien). – 1898. – № 206, 10 September. – S. 167–168.
[Закрыть].
Ко времени публикации «Мелкого беса» почти все эпизоды «сомнительной нравственности» из него были изъяты. Тем не менее проделанная работа оказалась недостаточной, и Сологубу пришлось в очередной раз пойти на уступки цензуре или пожеланиям редакции. В частности, он был вынужден убрать из романа описание символического провиденциального сна Людмилы в окончании главы XIV, от слов: «Потом приснилась Людмиле великолепная палата с низкими, грузными сводами…» – до конца главы. Соответственно Сологуб постарался убрать из текста все следы «проговора», вместо «…видела она его во сне, скромного и одетого, но чаще обнаженного,и в волшебной обстановке» (№ 2, л. 231) стало: «…иногда скромного и обыкновенного,но чаще в дикой и волшебной обстановке» (№ 9, с. 104); авторская сентенция: «Сама того не замечая, уже Людмила начала развращать Сашу, будя в нем преждевременные, пока еще неясные стремления да желания» (№ 2, л. 243) – утратила конкретность, Сологуб опустил замечание о развращении Саши (№ 9, с. 115).
В период подготовки журнальной публикации после «косметической» авторской правки принципиальная работа с текстом романа фактически была завершена [871]871
Во время переизданий романа (последнее прижизненное издание: Л.: Мысль, 1926) Сологуб продолжал вносить в текст отдельные незначительные исправления: стилистические, синтаксические, лексические, орфографические. Подробно см.: Гуральник Е. Н.:1) История текстологии прижизненных изданий романа Ф. К. Сологуба «Мелкий бес»: Автореферат. – М., 2000; 2) Текстология прижизненных изданий романа Ф. Сологуба «Мелкий бес» // Эдиционная практика и проблемы текстологии. Доклады и сообщения Всероссийской конференции 24–25 мая 1999 г. – М., 2002. – С. 69–77.
[Закрыть]. Изъятое описание сна Людмилы было восстановлено в первом отдельном издании «Мелкого беса» (1907). Эпиграф [872]872
Эпиграф – первая строка стихотворения Сологуба, датированного 19 июня 1902 г. (впервые: Петербургская жизнь. 1903. № 720. С. 4870); эта же дата в черновом автографе «Мелкого беса» фиксирует день окончания работы над романом (ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 1. Ед. хр. 96. Л. 584 об.), содержание стихотворения перекликается с текстом XXXI главы, в которой повествуется о попытке Передонова сжечь княгиню, ср.:
Я сжечь ее хотел, колдунью злую.Но у нее нашлись проклятые слова, —Я увидал ее опять живую,Вся в пламени и в искрах голова.И говорит она: «Я не сгорела, —Восстановил огонь мою красу.Огнем упитанное телоЯ от костра к волшебству унесу.Перебегая, гаснет пламя в складкахМоих магических одежд.Безумен ты! В моих загадкахТы не найдешь своих надежд».
[Закрыть]впервые был внесен в текст седьмого издания (1913). В эпиграфе («Я сжечь ее хотел, колдунью злую…») задается гносеологическая тема романа: познание предметного мира (ведийской Майи) как его сжигание, как неизбежное повторение «пламенного круга» превращений и переживаний [873]873
О семантике эпиграфа см.: Пустыгина Н. Г.Символика огня в романе Федора Сологуба «Мелкий бес». – С. 124–137.
[Закрыть]. Вероятно, в контексте гносеологической темы следует рассматривать совпадение в датировке романа и стихотворения.
Дата окончания произведения, зафиксированная в черновом автографе, не была обнародована ни в одном из одиннадцати прижизненных изданий «Мелкого беса». Впрочем, она и не соответствовала реальному сроку завершения работы над романом.
* * *
«Окончательный» текст часто бывает далеко не окончательным для самого автора. Именно таким текстом для Сологуба был роман о Передонове. На протяжении двух десятилетий после окончания работы над «Мелким бесом» писатель периодически возвращался к своему герою. В интервью и авторских предисловиях к переизданиям книги он постепенно «раздвигал» границы текста, добавляя каждый раз какие-либо новые подробности о персонажах романа.
В 1907–1908 годах в газетах появились сообщения о намерении Сологуба продолжить повествование о Передонове [874]874
См., например: Б. п.В литературном мире // Биржевые ведомости. Веч. вып. – 1907. – № 10176, 30 октября (12 ноября). – С. 4.
[Закрыть]. В предисловии к пятому изданию романа он заметил: «Я даже прочитал в одной газете, что я собираюсь написать вторую часть „Мелкого беса“».
К прогнозам критиков Сологуб отнесся скептически, но и не отрицал таковых. Комментируя газетную «утку» в интервью, данном А. А. Измайлову, он сообщил: «Мне действительно приходила такая мысль. Передонов, переживший острый момент сумасшествия, мог стать опять терпимым в нормальном обществе, в особенности таком „нормальном“, каким оно явилось у нас после 1905 года. Мне казалось возможным обосновать возвращение Передонова даже к службе в эту пору помрачения здравого смысла в чиновничьем и служебном мире. Ярому черносотенцу Передонову удалось бы доказать, что убийство совершено им на фоне оскорбленного патриотизма, и этим получить себе оправдание и кусок казенного пирога. Это не было бы нелепостью. О таких случаях не раз приходилось читать в газетах» [875]875
Аякс [Измайлов А. А.].Ф. Сологуб о своих произведениях // Там же. – 1908. – № 10761, 16 (29) октября. – С. 3.
[Закрыть].
В предисловие к пятому изданию (август 1909), которое по форме и содержанию представляет собой эпилог романа (отсутствующий в «Мелком бесе»), Сологуб заметил: «…если мне удастся получить точные сведения о позднейшей деятельности Передонова, я расскажу об этом достаточно подробно» [876]876
См.: Мелкий бес (2004). – С. 8.
[Закрыть].
Он выполнил обещание, данное читателям: Передонов был возрожден в «Дыме и пепле» (1912–1913), последнем романе трилогии «Творимая легенда». Освобожденный из лечебницы для душевнобольных, благодаря протекции княгини Волчанской Ардальон Борисыч получил пост вице-губернатора и вместе с тем полную свободу для своих садистических наклонностей. В предисловии к седьмому изданию «Мелкого беса» (май 1913) Сологуб сообщил о переменах, произошедших в судьбе Передонова.
В 1907 году появился рассказ «Конный стражник» о двойнике Передонова (абсолютно здоровом) – инспекторе Переяшине, который оставил гимназию и стал жандармом [877]877
Впервые опубл.: Утро России. – 1907. – № 8, 25 сентября.
[Закрыть]; в 1909 году в издании «Театр и искусство» была напечатана авторская инсценировка «Мелкого беса»; в 1912 году в газете «Речь» – главы «Сергей Тургенев и Шарик».
Замысел продолжить повествование о Передонове, по-видимому, существовал и в 1920-е годы [878]878
Иванов-Разумник в письме Е. И. Замятину (7 февраля 1924) сообщал, что Сологуб «подробно рассказывал о содержании этого романа <продолжения „Мелкого беса“. – М.П.> – в частной беседе» (Ф. Сологуб и Е. Замятин. Переписка / Вступ. статья, публ. и коммент. А. Ю. Галушкина и М. Ю. Любимовой // Неизданный Федор Сологуб. – С. 387).
[Закрыть]. В беседах с разными людьми Сологуб высказывал весьма критические суждения по поводу своего «классического» произведения. В разговоре с П. Н. Медведевым, например, он заметил: «Это – слабая вещь. Сумасшествие Передонова превращает весь роман в анекдот» [879]879
Медведев П. Н.Из встреч с Ф. К. Сологубом летом 1925 г. в Царском Селе.
[Закрыть].
Очередное возрождение героя должно было состояться на страницах новой редакции «Мелкого беса», о чем, в надежде на переиздание своих сочинений, Сологуб сообщал в письме В. В. Вересаеву 8 сентября 1927 года: «Роман „Мелкий бес“ будет представлен в совершенно новой редакции, с прослойками из детства, отрочества и юности Передонова и из его будущей судьбы и карьеры дореволюционного администратора» [880]880
РГАЛИ. Ф. 1041. Оп. 4. Ед. хр. 394.
[Закрыть].
Этот замысел не осуществился. В конце 1925 года Сологуб тяжело заболел. Возможно, предложение выпустить роман в новой редакции было всего лишь намерением, под которое можно было бы получить аванс, столь необходимый больному писателю. Последнее упоминание о Передонове сохранилось в стихотворении «Успокоительная зелень…» (1926), в котором образ был переосмыслен с учетом исторических перемен, происшедших в России [881]881
Впервые опубл.: Грани. – 1976. – № 101. – С. 196.
[Закрыть].
Успокоительная зелень
Травы и зыблемых ветвей!
Но я устал теперь, и мне лень
Идти далеко от людей.
Людьми весь город обмурашен,
Которые скопились здесь.
Иду в него, но он мне страшен,
И отвратителен он весь.
Бесстыдно он опролетарен,
Полуразрушен, грязен, груб.
В веках жестокий век подарен
Тебе, плененный Сологуб!
Но все ж ликуй: вот Навьи Чары,
Тяжелых снов больной угар, —
Ты эти предсказал кошмары,
Где Передонов – комиссар!
3 (16) июля 1926
Внутренние и внешние границы текста не всегда совпадают. Герой Сологуба был глубоко и интимно автобиографичен и потому мог закончить свой «жизненный» путь только вместе со своим создателем. Возможно, еще и по этой причине автор «Мелкого беса» ни в одном издании своего романа не поставил дату его окончания, зафиксированную в рукописи, – она относилась именно к конкретной рукописи и не имела отношения к внутренней жизни текста, протекавшей в душе художника.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Post Factum: «Человек большого страдания»
Блаженство мне мои страданья…
Федор Сологуб
В прижизненных критических обзорах и статьях о романе «Мелкий бес» весьма нередко приходится сталкиваться с уподоблением Сологуба его мрачному персонажу. Одним из первых о единосущности творца и творения написал А. Горнфельд: «Передонов – есть борьба с передоновщиной, и для тех, кто знаком с литературными признаниями автора, совершенно ясно, где Сологуб ощутил ее больше и всего страшнее: в себе самом. Передонов – это Федор Сологуб, с болезненной страстностью и силой изображенный обличителем того порочного и злого, что он чувствовал в себе. <…> Голгофа есть везде, где есть творчество; однако поистине кровью своего сердца пишет не тот, кто должен говорить дурное о других, но тот, кто самое злое и гнусное для изображения находит не вне, а в сокровенности своего существа» [883]883
Горнфельд А.Недотыкомка // Товарищ. – 1907. – № 242, 14 (27) апреля. – С. 3; перепеч.: Горнфельд А.Книги и люди. – СПб., 1908. – С. 35.
[Закрыть]; вслед за ним А. Блок: «Для меня ясно: Федор Сологуб – это осложненный мыслью и дарованием Передонов. Передонов – это Федор Сологуб, с болезненной страстностью и силой изображенный обличителем того порочного и злого, что он чувствовал в себе» [884]884
Блок А.О реалистах // Золотое руно. – 1907. – № 5. – С.63–72; Блок А.Полн. собр. соч.: В 20 т. – М.: Наука, 2003. – Т. 7: Проза (1903–1907). – С. 59.
[Закрыть], затем П. Пильский: «Сологуб ненавидит Передонова, ибо в Передонове много Сологуба. „Мелкий бес“ беспощадная и кровавая борьба Сологуба с сидящей в нем самом передоновщиной» [885]885
Пильский П.Федор Сологуб // Свободная молва. – 1908. – № 2, 28 января.
[Закрыть]; Вл. Кранихфельд: «…поставить фигуру Передонова во всю ее натуральную величину, обрисовать ее во всех ее деталях мог только писатель, выносивший всю передоновщину в недрах собственного своего существа» [886]886
Кранихфельд Вл.Литературные отклики // Современный мир. – 1909. – № 1. – Отд. II. – С. 51.
[Закрыть]и др.
О своем несогласии с критиками автор «Мелкого беса» заявил в предисловии ко второму изданию романа [887]887
Мелкий бес (2004). – С. 5.
[Закрыть]; впоследствии он жаловался: «Это Горнфельд написал статью, что Сологуб – Передонов, а с его легкой руки все так и считают с тех пор» [888]888
Данько Е. Я.Воспоминания о Федоре Сологубе. Стихотворения. – С. 211.
[Закрыть].
Однако утвердившееся мнение все же оказалось долговечным. В некрологе Ю. Айхенвальд отмечал: «…зеркалом самого Сологуба, а не русской общественности был этот нашумевший роман. Правда, к нему отнеслись так гостеприимно именно потому, что хотели видеть в нем сатиру, какое-то продолжение „Человека в футляре“, насмешку над строем русской жизни – особенно школы. Но душевнобольной Передонов с его „недотыкомками“ во всяком случае не мог быть принят за тип, как не типична, а индивидуальна всякая болезнь вообще. Вот индивидуальность свою и показывал Федор Сологуб в своих произведениях – показывал искренно, полно, интимно. Он не каялся, но исповедовался» [889]889
Айхенвальд Ю.Памяти Сологуба // Руль (Берлин). – 1927. – № 2142, 14 декабря. – С. 2.
[Закрыть].
«Прочтите „Мелкого беса“ – это Сологуб, – писала Е. Данько, – прочтите стихи об Алетее – это тоже Сологуб. Будущий исследователь творчества Сологуба остановится в недоумении, затаив дыхание перед многообразием его творческого образа, перед колоссальной силой художника и перед непримиримыми противоречиями, – и он найдет примиряющее все звено. А мы перед человеком Сологубом стояли в таком же недоумении, – и то, что я смогла найти, – это „человек большого страдания“» [890]890
Данько Е. Я.Воспоминания о Федоре Сологубе. Стихотворения. – С. 235.
[Закрыть].
И, как уже самоочевидную истину, спустя многие десятилетия сходные суждения повторял Глеб Горбовский: «Давно хочу объяснить себе Сологуба: чем привлекает, притягивает к себе образ этого некрасивого, покрытого бородавками человека? И вдруг догадываюсь: уродством духа. Уродство, заполученное в общении с людьми еще на первой стадии жизни – детстве-отрочестве и далее – в провинциальном учительстве, Передонова Сологуб, в общем-то, с себя рисовал. Потому и убедительно, и пронзительно, и неповторимо. Хлебнувший в молодости уродства несет на себе отпечаток дьявольского копыта» [891]891
Горбовский Г.Остывшие следы. Записки литератора. – Л.: Лениздат, 1991. – С. 93–94.
[Закрыть].
Образ Передонова в определенном смысле повлиял на человеческую и литературную репутацию его создателя (в этом творении критики и современники безошибочно распознали акт авторской сублимации).
«Предубеждение к его личности у меня было сильное, – вспоминал В. В. Вересаев. – Все, что приходилось о нем слышать, говорило, что это человек мрачный и злой, жестокий сладострастник с наклонностью к извращениям, – и все это не только в стихах. Ив. А. Бунин рассказывал мне, что в конце девяностых годов он где-то познакомился с Сологубом. Сологуб в разговоре спросил его: – Вы кого предпочитаете, мальчиков или девочек? А Вячеслав Иванов, когда узнал, что Анастасия Николаевна Чеботаревская выходит замуж за Сологуба, сказал ее сестре Александре Николаевне: – Не могу поздравить ее с таким браком» [892]892
Вересаев В. В.Ф. К. Сологуб // РГАЛИ. Ф. 1041. Оп. 4. Ед. хр. 112. – Л. 8.
[Закрыть].
«Его не любили, – вспоминал П. Рысс, – считали злым, его боялись, что еще хуже – чурались. <…> С виду холодный, сдержанный, чрезмерно язвительный, с застывшими глазами, как бы презрительно полузакрытыми, – Ф. К. зачастую внушал к себе неприязнь» [893]893
Рысс П.Ф. К. Сологуб <Некролог> // За Свободу! (Варшава). – 1927. – 10 декабря.
[Закрыть]; ему вторил Л. Клейнборт: «он сочетал в такой степени свое паучье с человечьим, своего мелкого беса с большим духом…» [894]894
Клейнборт Л. М.Встречи: Федор Сологуб. // Русская литература. – 2003. – № 2. – С. 103.
[Закрыть].
В мемуарах участников литературной жизни конца XIX – начала XX века облик Сологуба нередко «подсвечивается» передоновским. «Сколько раз, – признавалась Е. Данько, – мне хотелось раздавить эту гадину, в порыве отвращения и инстинкта самосохранения, который отталкивает нас от всего уродливого, болезненного и гнилого, заставляет зажимать нос, когда слышишь вонь. <…> Уж очень чудовищным кажется Сологуб как явление»; «Мое отвращение к Сологубу было так велико, что, даже узнав о его смерти, – я не чувствовала оправдания. <…> встреча с ним – как ничто другое – показала мне всю гаденькую, грязную, низенькую человеческую природу» [895]895
Данько Е. Я.Воспоминания о Федоре Сологубе. Стихотворения. – С. 198, 227.
[Закрыть].
Даже в тех случаях, когда, бесспорно признавая выдающиеся литературные заслуги Сологуба, мемуаристы и бывшие соратники по перу дружески старались подчеркнуть в его внешности или поведении что-либо привлекательное, неизменно возникал (бессознательно?) негативный подтекст, изображение двоилось, будто бы за фигурой Сологуба неотвязно следовала его тень – учитель Передонов (или учитель-инспектор Ф. К. Тетерников?).
«Портрет Кустодиева очень удачен в отношении сходства, – вспоминал Г. Чулков. – Сологубу можно было тогда дать лет пятьдесят и более. Впрочем, он был один из тех, чей возраст определяется не десятилетиями, а, по крайней мере, тысячелетиями – такая давняя человеческая мудрость светилась в его иронических глазах» [896]896
Чулков Г.Годы странствий. – С. 161.
[Закрыть].
Между тем портрет 44-летнего Сологуба, написанный Б. М. Кустодиевым в 1907 году, вызывает единственную ассоциацию – Передонов! Сидящий на казенном диване человек в черном костюме, брезгливо смотрящий на мир сквозь пенсне, невольно воскрешает в памяти меткие словечки современников: «кирпич в сюртуке» (В. Розанов) «сухой, „злой“ старичок, Федор Кузьмич Тетерников» (А. Белый) [897]897
Андрей Белый и Иванов-Разумник. Переписка. – С. 564.
[Закрыть]; «старичок Тетерников» (М. Горький), или же подобные, не слишком отличающиеся по своей сути характеристики.
Тэффи: «Это был человек, как я теперь понимаю, лет сорока, но тогда <…> он мне показался старым, даже не старым, а каким-то древним. Лицо у него было бледное, длинное, безбровое, около носа большая бородавка, жиденькая рыжеватая бородка словно оттягивала вниз худые щеки, тусклые, полузакрытые глаза. Всегда усталое, всегда скучающее лицо. <…> Он никогда не смеялся» [898]898
Тэффи Н. А.Федор Сологуб // Воспоминания о Серебряном веке. – М.: Республика, 1993. – С. 80.
[Закрыть].
В. Ходасевич: «Я впервые увидел его в начале 1908 года, в Москве, у одного литератора. Это был тот самый Сологуб, которого на известном портрете так схоже изобразил Кустодиев. Сидит мешковато на кресле, нога на ногу, слегка потирает маленькие, очень белые руки. Лысая голова, темя слегка заостренное, крышей, вокруг лысины – седина. Лицо чуть мучнистое, чуть одутловатое. На левой щеке, возле носа с легкой горбинкой, – большая белая бородавка» [899]899
Ходасевич В.Собр. соч.: В 4 т. – М.: Согласие, 1997. – Т. 4. – С. 107.
[Закрыть].
Г. Иванов: «Когда меня в 1911 году впервые подвели к Сологубу и он уставил на меня бесцветные ледяные глазки и протянул мне, не торопясь, каменную ладонь (правда, мне было семнадцать лет) – зубы мои слегка щелкнули – такой „холодок“ от него распространился» [900]900
Иванов Г.Собр соч. – Т. З. – С. 138–139.
[Закрыть].
«Когда К. С. Петров-Водкин написал не очень похожий, но очень символический „фресковый“ портрет Сологуба, – вспоминал Э. Голлербах, – Ф. К. усмотрел в этом образе черты Передонова и возмутился до глубины души. Отзывы его об этом портрете были резки и не поддавались парированию. Сколько я ни пытался убедить Ф. К. в живописной ценности этого портрета, он отмалчивался от него решительно и ожесточенно. Это была одна из „личин“, обличенная художником, и оттого портрет был невыносим Сологубу, любившему литературный маскарад, но не терпевшему „разоблачений“» [901]901
Голлербах Э.Встречи и впечатления. – СПб.: ИНАПРЕСС, 1998. – С. 151.
[Закрыть].
В pendant внешнему облику Сологуба мемуаристы описывали его инспекторский обиход. М. Добужинский, столь удачно изобразивший Недотыкомку, украсившую обложку первого издания «Мелкого беса», вспоминал: «…было странно видеть, что Сологуб жил в такой мещанской и банальной обстановке, достойной быть интерьером самого героя „Мелкого беса“ Передонова, с обоями в цветочек, с фикусами в углах гостиной и с чинно расставленной мебелью в чехлах. Циник Нувель, который тоже часто у него бывал, уверял, что Сологуб и есть сам Передонов и потому купается в пошлости! <…> Федор Кузьмич в то время имел весьма патриархальный вид лысого деда с седой бородой, что как раз не вязалось с изысканностью и греховностью его стихов и было, в сущности, его загадочной маской» [902]902
Добужинский М. В.Воспоминания. – М.: Наука, 1987. – С. 275.
[Закрыть].
Стремление Сологуба быть неуязвимым для общественного дозора, страх перед возможным посягательством на его внутренний мир и тайну личной жизни, принципиальная «закрытость» от окружающих порождали вокруг его имени поистине зловещие слухи и небылицы, которые также подогревались сопровождавшей его тенью Передонова.
Сплетни и пересуды сопутствовали писателю и после смерти. 22 апреля 1941 года Иванов-Разумник, например, писал Е. П. Иванову: «Давным-давно знаю эту сплетню, относился к ней равнодушно (мне какое дело?), пусть даже и правда; но лишь в этом году, прочитав обширный дневник Ф<едора> К<узьмича> эпохи 1877–1898 гг., убедился в полной вздорности этой сплетни про Ольгу (а не Елизавету) Кузьминичну и ее брата» [903]903
ИРЛИ. Собр. М. С. Лесмана. Речь идет о подлинном дневнике, который был изъят Ивановым-Разумником из архива писателя перед передачей его в Пушкинский Дом из опасения за судьбу этого интимного документа в советском архиве; дневник был вывезен Ивановым-Разумником в Германию (см.: Письма Р. В. Иванова-Разумника к А. Л. Бёму (1942–1944) // Звезда. – 2002. – № 10. – С. 141).
[Закрыть].
В мемуарном очерке о Сологубе, создававшемся в 1930-е годы, Л. М. Клейнборт рассказывал:
Литераторы, художники, артисты вообще питают склонность к злословию, к сплетне. Чего не рассказывалось про Мережковского, про З. Н. Гиппиус, про Кузмина, про Зиновьеву-Аннибал и т. д. Но никто в такой степени не угодил этому судачеству своей особой, как Федор Сологуб.
Говорили, что с ним рискованно встретиться где-нибудь в темном месте, когда кругом людей нет. Он, оказывается, может высунуть вам язык, когда вы менее всего ожидаете этого. А то, с искривленным ртом, поднесет вам: «Давно я не ел человеческого мяса». Он «психопат», «садист», оказывается, не только как поэт. Из своего училища Сологуб ушел по выслуге 25-летней пенсии. При его положении в литературном мире ему уже не для чего было быть инспектором Андреевского городского училища. А может быть, и наоборот, близость к литературе и литературному миру бросила на него тень в глазах начальства. Слухи же объясняли его уход со службы тем, что он превратил учеников в «тихих мальчиков», изображенных в «Навьих чарах», окунул их в тайны «мудрого садизма» [904]904
См.: Стеклов Ю. М.О творчестве Федора Сологуба // Литературный распад. Критический сб. – СПб.: Eos, 1909. – Кн. 2. – С. 174.
[Закрыть]. <…> Особняком стояла сама Чеботаревская, которая не то сама секла своего супруга, не то он – ее, после чего они предавались половому безумству [905]905
Клейнборт Л. М.Встречи. Федор Сологуб // Русская литература. – 2003. – № 2. – С. 103.
[Закрыть].
Сологуб как будто бы и не сопротивлялся фантастическим измышлениям, напротив, создается впечатление, что он их всячески поощрял, как своим поведением, так и всем своим творчеством. «Чем бы и как бы меня ни унизили, / Что мне людские покоры и смех. / К страшным и тайным утехам приблизили / Сердце мое наслажденье и грех» [906]906
Стихотворение «Чем бы и как бы меня ни унизили…» (7 августа 1895), см.: Сологуб Федор.Собр. соч.: В 20 т. – СПб.: Сирин, 1913. – Т. 13: Жемчужные светила. – С. 109; впервые в сб. «Тени. Рассказы и стихи». – С. 125.
[Закрыть], – подобные весьма многочисленные лирические излияния провоцировали читателей и критиков на самые мрачные догадки. «Джек-потрошитель современной литературы» – так назвал его газетный обозреватель [907]907
Поповицкий Ив.Джек-потрошитель современной литературы // Русская Ривьера (Ялта). – 1908. – № 88, 20 апреля.
[Закрыть]в связи с публикацией в «Золотом руне» цикла садистских стихотворений «Багряный пир зари» [908]908
Золотое руно. – 1908. – № 2.
[Закрыть].
