Текст книги "Писатель-Инспектор: Федор Сологуб и Ф. К. Тетерников"
Автор книги: Маргарита Павлова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 30 страниц)
Характерная для Сологуба форма художественного мышления (скептицизм) программировала относительно устойчивый тип композиции произведений: наличие в них пары героев – идеологов-антиподов (Коля и Ваня) или антиномических парных образов (стена и тени, земля и звезды), она же предопределяла коллизии и сюжетное движение. Этот же композиционный прием использован в «Мелком бесе» (Людмила Рутилова и Передонов).
* * *
В каждой из книг 1890–1900-х годов – «Тяжелых снах», «Тенях», «Жале смерти» – преобладал устойчивый, аннигилирующий жизненные начала пафос и «бесконечно мрачный колорит письма» [528]528
Залетный И. [Гофштеттер И. А.].Критические беседы: «Тяжелые сны» Федора Сологуба // Русская беседа. – 1896. – № 3. – С. 179.
[Закрыть]. Произведения Сологуба воспринимались как вызов традиционной эстетике. Вместе с его прозой в русскую литературу вошла новая эмоциональная индивидуальность («злой и порочный» герой-индивидуалист, дети, каких, по мнению критиков, «не бывает»), Свойственное русской литературе внимание к нравственным проблемам, к душе человека и ее «безднам» в сочинениях писателя было восполнено интересом к таинственной жизни подсознания, изображение которой потребовало поиска новых выразительных средств. В этом заключалось художественное открытие Сологуба, воспринятое им как собственный путь, на котором он почувствовал себя независимым от «школ» и направлений. Путь этот был предопределен движением всей мировой литературы, Сологуб стоял у его истоков, интуитивно вверившись верному курсу. В поздние годы, оценивая историческую роль своего поколения, он говорил: «Наше декадентство не было литературой упадка, как римская поэзия по отношению к греческой. Оно было выражением того идеологического кризиса, в котором выковывался новый человек. Новая классика – впереди. Мы классиками быть не могли и не можем» [529]529
См.: Медведев П. Н.Из встреч с Ф. К. Сологубом летом 1925 г. в Царском Селе.
[Закрыть].
В последнем выводе, однако, он ошибался.
Приложение к главе пятой
«Сказочки». Не для маленьких и невинных
В середине 1890-х годов Сологуб создает цикл так называемых «сказочек». В названии этих необычных миниатюр содержится указание на принадлежность к традиционному фольклорному или литературному жанру. В архиве Сологуба сохранилась письменная работа «Сказки животного эпоса и нравственно-бытовые» (январь 1881 года) [530]530
ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 1. Ед. хр. 459.
[Закрыть], – в студенческие годы в курсе истории литературы ему приходилось изучать особенности и разновидности жанра. Таким образом, о сказках он имел отнюдь не профанное обывательское представление.
Первые миниатюры («Обидчики», «Ласковый мальчик», «Путешественник камень», «Ворона», «Нежный мальчик», «Плененная смерть», «Крылья», «Свечки») увидели свет в 1898–1899 годах в «Петербургской жизни» и «Живописном обозрении». Впоследствии «сказочки» более или менее регулярно публиковались на страницах периодики и сатирической печати – в «Севере», «Нашей жизни», «Новостях», «Вопросах жизни», «Задушевном слове», «Зрителе», «Молоте», «Адской почте», «Зеркале», «Масках», «Светает», «Тропинке», «Факелах», «Ярославской колотушке», «Луче», «Речи».
В тетради с черновыми автографами под текстами миниатюр имеются точные датировки (преимущественно летние месяцы) и авторские пометы: «Меженский берег» (дачное место в двух-трех километрах от станции Сиверская), «Сиверская» – места летнего отдыха Сологуба, «Шафраново» (в начале лета 1906 года он сопровождал сестру на лечение кумысом в Уфимскую губернию) [531]531
Там же. Ед. хр. 171.
[Закрыть]. Возможно, этот жанр требовал особого, несуетного душевного состояния, которое было недостижимо в условиях столичной жизни и службы.
В общей сложности за 1896–1907 годы Сологуб написал 78 миниатюр: 20 – в 1896 году, 30 – в период 1898–1904 годов, последнюю треть цикла – в 1905–1906 годах. Из них он составил два сборника: «Книгу сказок» (М.: Гриф, 1905) [532]532
Летом 1904 г. он предложил сборник издательству «Гриф». 31 июля С. А. Соколов, владелец издательства, писал ему: «„Гриф“ с удовольствием готов издать одну из предложенных Вами книг, – именно – „Сборник сказок“. Мы охотно взяли бы и две книги, но на очереди у нас стоит уже целый ряд изданий, и тогда дело очень затянулось бы. Между тем, книгу сказок мы можем выпустить осенью, – не позднее начала зимы, – даже, вернее, значительно раньше»; 12 октября он сообщал: «Обложка „Сказок“ работы М. Дурнова будет несколько иная, чем думалось: на белом фоне черный квадрат, как в „Только Любовь“, где рука отдергивает занавес, на котором смутно сквозят сказочные лики, а за ним – черная бесконечность со звездами» (РГАЛИ. Ф. 482. Оп. 1. Ед. хр. 426. Л. 1, 3).
[Закрыть]и «Политические сказочки» (СПб.: Шиповник, 1906); они вошли в десятый том собрания сочинений. В позднейшее время к этому жанру писатель практически не возвращался [533]533
В архиве писателя сохранились неопубликованные «сказочки» 1914–1917 гг.: «После драки», «Окованные стрелы», «Принцесса на росе», «Топор» (ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 1. Ед. хр. 171).
[Закрыть].
Появление «Книги сказок», вышедшей осенью 1904 года (на обложке: 1905), было сразу же замечено в критике. Одним из первых откликнулся журнал «Русское богатство». Процитировав «сказочки» «Ворона» и «Веселая девчонка» в качестве образчика бессмыслицы, автор рецензии В. Г. Короленко заключил: «Таких сказок г-н Сологуб написал 39. В двух-трех из них, при некотором напряжении воображения, можно отыскать признаки смысла, в огромном большинстве – одно сплошное недоумение. Правда, в собрании сочинений даже такого глубокомысленного писателя, как Кузьма Прутков, иной раз попадаются подобные же словесные внезапности. Например: – „Вы любите ли сыр?“ – спросили раз ханжу. – „Люблю, – он отвечал, – я вкус в нем нахожу“. Но, во-первых, это только двустишие, а не целая книга. А во-вторых, после „сказок“ г-на Сологуба невольно приходит в голову, не хотел ли Кузьма Прутков намекнуть на некоторых писателей, до такой степени обуянных самомнением, что каждая их словесная внезапность кажется им достойной опубликования во всеобщее сведение, независимо от смысла» [534]534
Б. п. [Короленко В. Г.]Федор Сологуб. Книга сказок // Русское богатство. – 1904, – № 12. – Отд. II. – С. 31–32.
[Закрыть].
Подобная реакция, вероятно, не была неожиданной для Сологуба. Тэффи вспоминала, что, когда он приносил свои «волшебные и мудрые сказочки» в «Новости», О. К. Нотович «сурово правил его», приговаривая: «Опять принес декадентскую ерунду. <…> Ну, кто его вообще будет печатать. И кто будет читать!» – и замечала в скобках: «Платил гроши. Считал себя благодетелем» [535]535
Тэффи Н. Л.Федор Сологуб // Воспоминания о Серебряном веке / Сост., предисл. и коммент. В. Крейда. – М., 1993. – С. 82.
[Закрыть].
Читатели «толстых» журналов и критики массовой беллетристической продукции были озадачены новой книгой Сологуба. Автору выдвигались претензии в непонятности и бессмысленности текстов, в неясности художественной идеи, например: «Это сказки с моралью, стихотворения в прозе и декадентская чепуха. Для детей они непригодны, потому что, за редким исключением, они не доступны понятию ребенка. Для взрослых… взрослым сказок не нужно» [536]536
Е. Б-н.«Книга сказок» Федора Сологуба // Киевские отклики. – 1904. – № 324, 23 (6) ноября. – С. 4.
[Закрыть]; «У читателя возникает недоумение: для кого написана эта книжка? – „Бай“ и „Леденчик“ и тут же „Флирт Кукушки“ – очень сомнительного поведения. Следовало бы рассортировать эти коротенькие оригинальные сатиры на „понимание“ идеи и старую укладку жизни. А кое-что и совсем выбросить» [537]537
Миртов О. [Котылева О. Э.]Федор Сологуб. Книга сказок // Образование. – 1905. – № 3. – Отд. II. – С. 133–134.
[Закрыть]; «Сказочек всего 40. Число страниц, как и следует в декадентской книжке, не обозначено. Сказочки крошечные по размерам и по мысли. Для детей они не годны, да и не предназначаются, а для взрослых такое чтение – непроизводительная трата времени и внимания. Главнейшая заслуга издания – это масса свободной бумаги. „Печатное слово“ лишь в семи случаях занимает полстраницы, в остальной же книжке „запачкано“ не более четверти каждой странички. <…> А если кто из простых заглянет в книжку и почитает ее, невольно скажет: „Вишь барин баловник, чего написал, да все по уголкам“. Да и прав будет, не найдете внутреннего смысла в этом „баловстве“ – слишком немного его там» [538]538
В-цкой В.Крохотная книжка: Федор Сологуб. Книга сказок // Московские ведомости. – 1905.– № 37, 6 (19) февраля. – С. 5.
[Закрыть].
Тенденция к пересмотру критических оценок «Книги сказок» обозначилась во второй половине 1905 года; вместе с изменением политической ситуации в стране «сказочки» Сологуба, ранее объявленные бессмысленными, неожиданно обрели смысл и сатирическую интонацию.
В. Русаков писал в «Новом мире»: «„Книга сказок“ – одна из оригинальнейших книг последнего времени в русской литературе. Это своего рода тургеневские „Стихотворения в прозе“, но с чрезвычайно своеобразным фантастическим оттенком. Хотя и написанные таким языком, каким обыкновенно рассказывают маленьким детям, эти сказки, как по содержанию, так и по тенденции, имеют исключительно в виду взрослого и притом вдумчивого читателя. Объем каждой отдельной сказки небольшой: большею частью И странички. Но, несмотря на такой небольшой объем, в каждой сказке целая законченная фабула, и каждая сказка полна глубокой мысли. В общем, „Книга сказок“ – одна из тех книг, которые с величайшим удовольствием прочтешь и раз, и два, и три и которые оставляют надолго неизгладимое впечатление. Впрочем, нет, – прочесть сразу всю книгу не следует: сказки г. Сологуба это (если можно применить сравнение) великолепное сладкое вино, которое надлежит пить лишь небольшими глотками, наслаждаясь каждым глотком в отдельности» [539]539
Русаков В.«Книга сказок» Федора Сологуба // Новый мир. – 1905. – № 10. Журнальная вырезка сохранилась в архиве Сологуба (ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 6. Ед. хр. 3. Л. 58), в указанном номере журнала (отмечен Сологубом на полях вырезки) публикация не обнаружена.
[Закрыть].
С большим энтузиазмом «Книга сказок» была встречена в ближайшем литературном окружении Сологуба. В ноябре 1904 года В. Брюсов сообщал ему: «Как хороша Ваша „Книга сказок“! Буду сам писать о ней в „Весах“» [540]540
В. Я. Брюсов. Письма к Ф. Сологубу / Публ. В. Н. Орлова и И. Г. Ямпольского // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1973 год. – Л.: Наука, 1976. – С. 108.
[Закрыть]. Рецензия появилась в одиннадцатой книжке журнала (1904), в ней, в частности, отмечалось: «„Книга сказок“ – едва ли не лучшее изо всего, что написал Ф. Сологуб. У нее есть и еще одно, особое достоинство: в ней есть смех. Его так мало в новом искусстве, слишком всегда серьезном, всегда стоящем на котурнах, знающем божественное лишь в прекрасном и трогательном, а дьявольское лишь в ужасном и безобразном. <…> В сказках Сологуба есть все формы смеха – от горького сарказма до добродушного хохота, от жестокой иронии до лукавой усмешки над недоумением читателя» [541]541
Брюсов В.Федор Сологуб. Книга сказок // Брюсов Валерий. Среди стихов 1894–1924. Манифесты. Статьи. Рецензии. – М.: Сов. писатель, 1990. – С. 125–126.
[Закрыть].
Одобрительная рецензия на «Книгу сказок» была напечатана в «Новом пути». Вслед за Брюсовым А. Смирнов назвал «сказочки» лучшим из всего написанного автором и, в частности, предсказывал: «Сказки Сологуба – это дети нашей новой литературы, так долго бывшей бесплодною и грозившей застыть в старческом бессилии. Они – яркое доказательство ее жизнеспособности и залог дальнейшего расцвета. Они обеспечивают ей место в истории литературы» [542]542
Смирнов А.Федор Сологуб. Книга сказок // Новый путь. – 1904. – № 12. – С. 289.
[Закрыть].
Первоначальный прогноз массовой печати о возможном отсутствии читательской аудитории у книги (не для детей и не для взрослых) оказался несостоятельным. Появление в 1905–1906 годах нового корпуса «сказочек» («Нетопленые печи» и т. п.), содержавших злободневный подтекст и получивших название «политических», которые печатались на страницах сатирических еженедельников, способствовало росту популярности автора. 27 ноября 1906 года С. А. Соколов обращался к Сологубу с просьбой: «Дорогой Федор Кузьмич! Ваши „Сказочки“ получил. Спасибо большое. Не пришлете ли для „Перевала“ несколько ядовитых сказочек. Для журнала, рассчитанного на широкие круги читателей, а не только на „посвященных“, сказочки Ваши – вещь глубоко подходящая» [543]543
ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 3. Ед. хр. 636. Л. 11.0 популярности «сказочек» Сологуба писал также Вл. Пяст: «Георгий Чулков указал мне, даже подвинул ко мне, лежавшие на краю огромного, настоящего „редакционного“ стола корректуры „сказочек“ Федора Сологуба. Они были набраны все, но лишь немногие из них вошли в номер журнала; другая часть их, которую издатель „Нового Пути“ побоялся пустить в журнале, была через некоторое время напечатана в сатирических иллюстрированных еженедельниках. Не помню, однако, посмел ли кто-нибудь напечатать ту стихотворную сказочку, которая кончалась так: Погаснул газ, погасло электричество, – И спрятался его величество» ( Пяст Вл.Встречи. – М.: Новое литературное обозрение, 1997. – С. 26).
[Закрыть].
После выхода в свет 10-го тома собрания сочинений успех нового жанра уже не вызывал сомнений, число читателей «сказочек» и почитателей таланта Сологуба возросло. В апреле 1912 года А. М. Калмыкова писала: «Федор Кузьмич, сегодня в первый раз прочла „Сказочки и Статьи“ 10-го тома. Прочла за один дух. Душа говорит в тишине моей комнаты, одно только говорит и чувствует – какое счастье, что для человека в 63 года еще есть, может найтись, – Прекрасное, которого он не знал. И я наслаждаюсь этим Прекрасным, и хочется мне как-нибудь выразить Вам мою благонадежность… <…> Я так долго верила в Вас, не зная Вас, т. е. не умея назвать Вас, защитить Вас словом, когда слышала о Вас неверное, нелепое, злобное… А теперь – есть у меня слова, Ваши собственные слова неотразимые!» [544]544
ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 3. Ед. хр. 310. Л. 1.
[Закрыть].
Практически все рецензенты (независимо от содержания их отзывов) обратили внимание на оригинальность и самобытность странных опусов Сологуба. И это не случайно: в «Книге сказок» он впервые систематически использовал форму притчи в сочетании с элементами поэтики абсурда [545]545
Проблеме рецепции символистской поэтики в текстах обэриутов посвящена специальная глава в фундаментальном исследовании, см.: Кобринский А. А.Поэтика «ОБЭРИУ» в контексте русского литературного авангарда. – М., 1999. Размышляя о преемственности обэриутов и символистов, А. А. Кобринский концентрирует внимание преимущественно на прозе А. Белого. «Сказочки» Сологуба среди текстов символистов, предшествовавших поэтике «ОБЭРИУ», в монографии не упомянуты. Тем не менее в «Записных книжках» Хармса имя Сологуба встречается рядом с именем А. Белого. Хармс знал лирику Сологуба, переписывал отдельные его стихотворения – например, в «Записной книжке № 3» одновременно упоминаются тексты А. Белого «Веселье на Руси», «Поповна» и Ф. Сологуба: «Все было беспокойно и стройно как всегда…», «Колыбельная песня 1» и «Колыбельная песня 2», «Митинг», «Простая песенка» (см.: Хармс Д.Записные книжки / Сост. и примеч. Ж.-Ф. Жаккара и В. Н. Сажина // Хармс Д. Полн. собр. соч. – СПб.: Академический проект, 2002. – Кн. 1. – С. 35). О восхищении Хармса рассказом Сологуба «Маленький человек» вспоминал Н. И. Харджиев (см.: Харджиев Н.Из последних записей / Публ. М. Мейлаха // Studi е scritti in memoria di Marzio Marzaduri a cura di giovanni Pagani-Cesa e Ol’ga Obuchova Padova: CLEUP, 2002. (Eurasiatica: Quademi del Dipartimento di Studi Eurasiatici Universita degli Studi Ca’Foskari di Venezia 66); рассказ этот вышел в свет в том же 1905 году, что и «Книга сказок». Недочет А. А. Кобринского восполнила Н. В. Барковская (см.: Барковская Н. В.«Сказочки» Ф. Сологуба и «Случаи» Д. Хармса // «Странная» поэзия и «странная» проза: Филологический сб., посвященный 100-летию со дня рождения А. Н. Заболоцкого. – М.: Пятая страна, 2003. – С. 218–229), сопоставившая «сказочки» со «Случаями» Д. Хармса. Связь «сказочек» и «Случаев» отмечена в монографии: Wanner Adrian.Russian minimalizm: From the Prose Poem to the Anti-Story. – Evanston: Northwestern University Press [2003]. – P. 68–84, 128–144.
[Закрыть], которые весьма успешно и наиболее продуктивно применил также в «Мелком бесе» – романе-мифе об абсурдности русской жизни и жизни как таковой.
В «сказочках» можно без труда обнаружить черты, сближающие их со «Случаями» Д. Хармса: и релятивизм причинно-следственных связей, и обыгрывание стертых штампов обыденной речи, и речевой инфантилизм. Им также присуща минимизация текста: подчеркивание кратковременности и анекдотичности фиксируемых событий, стирание их «уникальности» методом дублирования или серийности (ср., например, сказку Сологуба «Обидчики» и «Старуху» Хармса), характерная для деструктивной поэтики атмосфера жестокости и насилия и др.
По мнению Н. В. Барковской, соединяющая Сологуба и Хармса идея гротескно-абсурдного и бессмысленного человеческого существования обусловлена «антигуманным характером исторической эпохи», «сказочки» вышли в свет в 1905–1907 годах, а миниатюры Хармса создавались в годы сталинских репрессий: «Именно в катастрофические эпохи, когда психологической доминантой становятся тревога, тоска, страх, актуализируется поэтика абсурда, демонстрирующая разрушение коренных, онтологических основ мироустройства и миропонимания» [546]546
Барковская H. В.«Сказочки» Ф. Сологуба и «Случаи» Д. Хармса.
[Закрыть].
Это справедливое в целом наблюдение все же требует уточнений. Значительная часть «сказочек» была написана за несколько лет до Русско-японской войны, две трети – до революции 1905 года. Кроме того, конкретная историческая ситуация могла влиять на настроение Сологуба, но никогда не определяла его мировоззрение. «Злое земное житье» он был склонен воспринимать как бессмыслицу и абсурд, независимо от обстоятельств личной жизни и социальных катаклизмов.
Следует отметить также, что Сологуб имел природные наклонности к занятиям логикой, логическими и речевыми экспериментами, сочинению каламбуров, высказыванию парадоксальных суждений [547]547
См.: Сологуб Федор.Афоризмы. Достоинство и мера вещей // Неизданный Федор Сологуб. – С. 189–206.
[Закрыть](об этом упоминали многие современники). Э. Голлербах, например, вспоминал: «Сологуб был весь соткан из антиномий, но в противоречиях был постоянен и последователен. <…> Нужно было длительное общение с ним, долгие беседы, чтобы увидеть его „во весь рост“, узнать исключительную остроту и проницательность его капризного ума, проследить тонкие, извилистые изгибы его мысли, оценить огромную его культурность. Слушать его проповеди-импровизации на любую, случайно брошенную тему было величайшим наслаждением. Он „препарировал“ любой образ, любое явление по-своему, по-сологубовски, выворачивая тему наизнанку, разрезая ее вдоль и поперек и мгновенно сшивая отдельные куски ловкими стежками колючих и блестящих, как иголка, парадоксов. Он бросал иногда тезисы, вызывавшие недоумение, – и через полчаса это недоумение развеивалось под неотразимым воздействием его парадоксальных доводов» [548]548
Голлербах Э.Встречи и впечатления. – СПб.: ИНАПРЕСС, 1998. – С. 151.
[Закрыть].
Чрезвычайно показательны в этой связи размышления Сологуба о развитии литературного языка, высказанные в статье «Не постыдно ли быть декадентом», отдельные положения которой невольно вызывают ассоциации с языковыми интенциями А. Введенского и Д. Хармса. Он писал:
Слова непрерывно обольщают нас и закрывают от нас действительность, всё равно, как и явления нас обольщают и закрывают от нас истину и тайну. Слова говорят об относительных истинах нашего условного и случайного мира как об истине безусловной, и потому всякая «мысль изреченная есть ложь». Такая вера в слова противна символизму, и такое употребление слов отвергается декадентством. <…> декадентство есть великое стремление глубоко проникающего духа, откинувшего узкие определения рассудка, который создал слова и веру в слова, пределы и веру в эти пределы. <…> Если декадент говорит о зеленых собаках ревности или о голодных царевнах в пустыне, то в его словах ничто не противоречит постоянному порядку сочетания представлений. Слова вводятся в новые и точные сочетания, непривычные для слуха, – хотя некоторые из них употреблялись и в старину. <…> декадентство вызывает, прежде всего, заботу об очищении и улучшении речи, об ее точности и силе. Но здоровые люди привыкли к словесным шаблонам и неточностям, и неожиданно точная речь кажется им непонятною уже по одной своей неожиданности [549]549
См. Приложение VI.С. 499–500 (в файле – раздел «Приложения», «Приложение VI. Не постыдно ли быть декадентом. Статья», со слов /начало абзаца/ «По общераспространенному взгляду на декадентов…» и до конца – прим. верст.).
[Закрыть].
В этом манифесте была намечена программа, которой Сологуб следовал в своей творческой лаборатории.
Особое пристрастие он имел к сочинению каламбуров [550]550
Г. Чулков вспоминал: «Федор Кузьмич особенно изощрялся по этой части. Он даже шутя предлагал основать общество каламбуристов и приглашал в это общество в качестве членов-основателей – Блока, Эрберга и меня. Однажды утром Федор Кузьмич явился ко мне и пресерьезно объявил, что необходимо петербургским „каламбуристам“ сняться вместе у знаменитого фотографа Здобнова. Мы вызвали Блока и Эрберга и отправились на Невский к фотографу. На карточке вышел удачно только Сологуб. Остальные вовсе не похожи на себя. После фотографического обряда, покорствуя Сологубу, отправились мы в ресторан завтракать. За завтраком выяснилось, что мы все уже не склонны работать в этот день. Пришлось отправиться в другой ресторан обедать» ( Чулков Г.Годы странствий. – С. 174).
[Закрыть]. Целый каскад каламбуров встречается в рассказе «Два Готика» (1906); каламбурами пестрит речь Людмилы в сценах свиданий с Сашей в «Мелком бесе» и многие другие эпизоды романа. Характерный пример (игнорирование переносного значения слова) – диалог Рутилова и Передонова в пятой главе:
– У быка есть рога?
– Ну, есть, так что же из того? – сказал удивленный Рутилов.
– Ну, а я не хочу быть быком, – объяснил Передонов.
Раздосадованный Рутилов сказал:
– Ты, Ардальон Борисыч, и не будешь никогда быком, потому что ты форменная свинья.
– Врешь! – угрюмо сказал Передонов.
– Не, не вру, и могу доказать, – злорадно сказал Рутилов.
– Докажи, – потребовал Передонов.
– Погоди, докажу, – с тем же злорадством в голосе ответил Рутилов.
Оба замолчали. Передонов ждал, и томила его злость на Рутилова. Вдруг Рутилов спросил:
– Ардальон Борисыч, а у тебя есть пятачок?
– Есть, да тебе не дам, – злобно ответил Передонов.
Рутилов захохотал.
– Коли у тебя есть пятачок, так как же ты не свинья! – крикнул он радостно.
Передонов в ужасе хватился за нос.
– Врешь, какой у меня пятачок, у меня человечья харя, – бормотал он [551]551
Мелкий бес (2004). – С. 44.
[Закрыть].
Каламбур, основанный на использовании различных слов, сходных по звучанию, или разных значений одного слова, нередко ведущий к переосмыслению устойчивых фразеологизмов и придающий выражению комический оттенок, легко включается в поэтику абсурда. В архиве писателя сохранилась «коллекция» каламбуров, свидетельствующая о том, что его языковые эксперименты были занятием систематическим:
1) И услыхал я зык (язык) звериный… 2) Автомобиль, взвивая пыль, / Летит вперед./ Побьем мы шиной (мышиный) / Мышиный народ. 3) Нас кок (наскок) на корме накормил. 4) Поглядите мытарелку, – / Из мытарств пришла она. / Щей дадим мы ей тарелку, – / И ушат вина. 5. Петь ли, не петь ли? / Спой про эти петли. 6. Утром рано / В лес, в лес (влез). / Ай, туманы / До небес (Доня, бес!). 7. Жил был козел,/Был он умен, / Ходил вдоль гумен, / Уж надоел, / Выл у гумна да ел, / Всем любил надоедать, / Говорил: надо едать. / Остались козлу / Кожа да рога. / Всё тут клонится ко злу, / Даже кожа дорога. 8. Нож да вилка (давилка). 9. Я люблю и кашу (икашу). 10. С вил (свил) соскочил. 11. В молчанье глубоком / Смотрит он в глубь оком. 12. Я пошел за кумовьями, / И увидел кума в яме. 13. Здесь мы, Роза, город ищем. / – Где же мы? – за Городищем. 14. Выбить хочу дно / И-ха-ха, чудно (И хохочу, дно). 15. Между ранами дураны. 16. И рыдаючи стоят (рыдаю, чисто яд). 17. Ленту алу дал / Мал удал. 18. Возжи вот (воз – живот). 19. Рад камрат (радкам рад). 20. Три пальца – трепальцы. 21. Раз вечерний (час настал) / Разве черни… 22. Окрестили (окрест или) в церкви. 23. Найду брови / В дуброве. 24. В блестке столиц (сто лиц). 25. Я-ша, мы-ши. 26. Нам перо одно ца, вам пера два ца, / Им пера три ца. 27. Кабы лаком покрыть. 28. Вот купил (водку пил). 29. Камыш – прош<едшее> вр<емя> камышонок [552]552
ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 1. Ед. хр. 539. Л. 214–215.
[Закрыть].
Однако в «сказочках» Сологуб предпочитает каламбурам иные художественные приемы. Нередко он обыгрывает «стертые» значения фразеологизмов и идиом: в сказке «Ворона» – выражение «считать ворон», в сказке «Харя и кулак» – «харя кулака просит», в сказке «Лишние веревочки» – «скрутить веревками», в сказке «Мухомор в начальниках» – выражение «старый гриб» или «старый мухомор» и т. п.
Немало фактического материала для «сказочек», вероятно, писатель почерпнул из собственной педагогической практики [553]553
Известно, например, что в основу некоторых народных рассказов Л. Н. Толстого легли сочинения учеников его Яснополянской школы.
[Закрыть]. В сочинениях его подопечных подчас встречались настоящие перлы искусства словесного примитива. В качестве примера можно привести ученическое описание собаки, сохранившееся в архиве Сологуба (на обороте – стихотворный автограф: «<Собаку> можно разделить на части: голову, туловище с шеей и хвостом и конечности. Голова продолговатая, с боков сжатая. На голове находятся глаза, уши, рот и нос. Глаза большие, с круглым зрачком. Собака днем видит лучше, чем ночью. Уши бывают стоячие, полустоячие, стоячие и висячие. Слух развит хорошо. Рот закрывается двумя губами. Во рту есть зубы. Резцов по 6 на каждой челюсти, клыков по 2, а коренных на… <далее обрыв текста. – М.П.>» [554]554
ИРЛИ. Ф. 289. Оп.1. Ед. хр. 8.
[Закрыть].
Из года в год автор «сказочек» прочитывал сотни детских работ, то есть постоянно сталкивался с механизмами словесного примитива, свойственного инфантильному сознанию (непонимание переносного значения слов, буквальное восприятие метафор, образование метафор по принципу утверждения абсурдных причинно-следственных связей и др.).
Некоторые «сказочки» структурированы посредством демонстрации детского инфантилизма, порождающего комические положения и случаи, как, например, в «Заплатках»: «Лазал Вася на березу, разорвал курточку. Мама нашила на курточку заплатки и сказала Васе: – Шалуны всегда с заплатками ходят. – Пришел вечером дядя. Он был в очках. Поглядел на него Вася, да и говорит: – Мама, а мама! дядя-то у нас – шалун: у него на глазах заплатки» [555]555
Сологуб Федор.Собр. соч.: В 6 т. – М., 2001. – Т. 2. – С. 436.
[Закрыть].
Подобные художественные приемы применялись и в «Мелком бесе» (для иллюстрации передоновского идиотизма и абсурдности «передоновщины»): «Зачем тут грязное зеркало, Павлушка? – спросил Передонов и ткнул палкою по направлению к пруду. Володин осклабился и ответил: – Это не зеркало, Ардаша, это – пруд. А так как ветерка теперь нет, то в нем деревья и отражаются, вот оно и показывает, будто зеркало» и т. п. [556]556
Мелкий бес (2004). – С. 188.
[Закрыть].
По мнению М. А. Волошина, у «сказочек» Сологуба были литературные источники – сказки Салтыкова-Щедрина: «Сказки Сологуба – это хитрые и умные притчи, облеченные в простые и ясные формы великолепного языка. Их стиль четок и ароматен, их линии не сложны, но в глубине их замыслов кроется вся сложность иронии, нежность души переплетена в них с жестокостью, и в каждой строке расставлены загадки и волчьи ямы для читателя. <…> Сказки Сологуба – как бы исторический мост между современным пониманием сказки и сказками Салтыкова-Щедрина» [557]557
Волошин М.Гр. Ал. Ник. Толстой. Сорочьи сказки // Аполлон. – 1909. – № 3. – С. 23–24 (Хроника).
[Закрыть].
Принимая во внимание точку зрения М. Волошина, позволю себе высказать другое предположение. По своей структуре эти нетрадиционные тексты все же имеют больше сходства с народными рассказами Л. Н. Толстого. Несомненно, выпускник Учительского института, в котором готовили специалистов для народных школ и училищ, был хорошо знаком с «Русскими книгами для чтения» (1875; издавались при жизни автора более 20 раз) знаменитого писателя и основателя Яснополянской школы [558]558
В составе личной библиотеки Сологуба сохранилось собрание сочинений Толстого, тома имеют владельческие пометы «Ф.Т.», четвертый том содержит педагогические статьи и народные рассказы – так называемые русские книги для чтения (см.: Толстой Л. Н.Соч.: В 14 т. – 2-е изд. – М.: И. Кушнерев, 1903. – Т. 4). Примечательно, что в своих собраниях сочинений Сологуб также помещал в одном томе статьи и «Сказочки». Шифр личного экземпляра Сологуба (с владельческой пометой) в библиотеке ИРЛИ: 1939к/3479–4.
[Закрыть].
Творчество Толстого (не в меньшей степени, чем романы Достоевского) было для Сологуба предметом особой рефлексии. Как это ни покажется странным, он видел в Толстом художника, близкого по духу, по отношению к миру. Об этом – его статья «Единый путь Льва Толстого» (1898), многие тезисы которой были бы уместны в эссе, посвященном его собственному творческому пути.
Статья была написана по заказу венской газеты «Die Zeit», по случаю 70-летнего юбилея Толстого [559]559
См.: Сологуб Федор.Единый путь Льва Толстого // Сологуб Федор. Собр. соч.: В 12 т. – СПб.: Шиповник. 1910. – Т. X. – С. 192–193, 194; впервые опубл.: Die Welt Leo Tolstojs. Feier seines siebzigsten Geburtstage Von Fjodor Sologub (Petersburg) // Die Zeit (Wien). – 1898. – № 206. 10 September. – S. 167–168.
[Закрыть], 12 сентября 1898 года А. Браунер сообщал Сологубу из Вены: «Статья Ваша, конечно, редакции очень понравилась, и редактор (Alfred Gold) просил выразить Вам свою признательность. Мы с женой очень рады, что Вы согласились – несмотря на короткое время – написать свое мнение о Толстом. Вы оказали этим немецкой литературе прямо услугу, т. к. до сих пор не появлялась ни одна статья о Толстом, в которой бы не смотрелось на его последние философские и литературные труды как на нечто старческо-нальное <так!>.Что все его сочинения это звенья одной абсолютно логической цепи, этого здесь никто не понимает. Немцам – я говорю о настоящем большинстве – слишком чужд этот идеально чистый индивидуально-внутренний мир святого старика. Что Вы, как никто другой, верно понимаете глубокую философию, которая кроется в сочинениях Толстого, было для нас ясно еще до статьи – и мы Вам благодарны за ту радость, которую доставила нам Ваша статья» [560]560
ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 3. Ед. хр. 90. Л.2.
[Закрыть].
Можно предположить, что Сологуб, столь проникновенно писавший о Толстом в 1898 году, в своих первых «сказочках» (1896–1898) ориентировался именно на стиль народных рассказов, а возможно, даже имитировал его. Среди басен, былей, притч, аллегорий и сказок в «Русских книгах для чтения» выделяется группа текстов, близких сологубовским миниатюрам до такой степени, что они вполне могли бы занять место в «Книге сказок» (например, «Обезьяна и горох», «Три калача и баранка», «Работница и петух» и мн. др.); «Живуля» может показаться вариацией толстовской «Лозины», «А третий дурак» – «Сказки об Иване Царевиче».
Вполне очевидно, что миниатюры Л. Толстого так же, как и «сказочки» Сологуба, в своем большинстве построены на основе механизмов, свойственных фольклорным жанрам, на которые исключительно и полагался Толстой, создавая русские книги для чтения. Минимизация и упрощенное строение текста, ориентация на фольклорную традицию, по его мнению, облегчали восприятие его рассказов и сказок для тех, к кому они обращены («я знаю, как думает народ и народный ребенок, и знаю, как говорить с ним… я и любовью и трудом приобрел это знание» [561]561
Из письма Л. Н. Толстого детскому писателю Е. В. Львову, цит. по: Толстой Л. Н.Собр. соч.: В 22 т. – М.: Худож. лит., 1982. – Т. 10. – С. 508.
[Закрыть]). Ср.:
ВОЛК И ЛУК
Охотник с луком и стрелами пошел на охоту, убил козу, взвалил на плечи и понес ее. По дороге увидал он кабана. Охотник сбросил козу, выстрелил в кабана и ранил его. Кабан бросился на охотника, спорол его до смерти, да и сам тут же издох. Волк почуял кровь и пришел к месту, где лежали коза, кабан, человек и его лук. Волк обрадовался и подумал: «Теперь я буду долго сыт; только я не стану есть всего вдруг, а буду есть понемногу, чтобы ничего не пропало: сперва съем что пожестче, а потом закушу тем, что помягче и послаще». Волк понюхал козу, кабана и человека и сказал: «Это кушанье мягкое, я съем это после, а прежде дай съем эти жилы на луке». И он стал грызть жилы на луке. Когда он перекусил тетиву, лук расскочился и ударил волка по брюху. Волк тут же издох, а другие волки съели и человека, и козу, и кабана, и волка.
ОБИДЧИКИ
Мальчик с пальчик встретил мальчика с ноготок и поколотил его. Стоит мальчик с ноготок, и жалобно пищит.
Увидел это мальчик с два пальчика и прибил мальчика с пальчик, – не дерись! – говорит. Заверещал мальчик с пальчик.
Идет мальчик с локоток и спрашивает:
– Мальчик с пальчик, ты чего плачешь?
– Гы-гы! Мальчик с два пальчика меня оттаскал, – говорит мальчик с пальчик.
Догнал мальчик с локоток мальчика с два пальчика и больно прибил его, – не обижай, – говорит, маленьких!
Заплакал мальчик с два пальчика и побежал жаловаться мальчику приготовишке. Приготовишка сказал: я его вздую! – и вздул мальчика с локоток. А приготовишку за это поколотил второклассник.
За приготовишку заступилась мама и оттаскала второклассника.
Закричал второклассник, – прибежал его папа, прибил приготовишкину маму. Пришел городовой и свел второклассникова папу в участок.
Тут сказка и кончилась.
Фольклорная традиция прослеживается и в поэтике названий; у Толстого: «Камыш и маслина», «Дуб и орешник», «Три калача и одна баранка», «Зайцы и лягушки», «Три вора», «Голова и хвост змеи», «Тонкие нитки», «Баба и курица», «Мышь-девочка» и т. п.; у Сологуба: «Молот и цепь», «Ключ и отмычка», «Колодки и петли», «Два стекла», «Три плевка», «Карачки и обормот», «Лишние веревочки», «Злая гадина, солнце и труба», «Застрахованный гриб», «Раздувшаяся лягушка» и др.
Вместе с тем не вызывает сомнений, что писатели ставили перед собой совершенно разные цели. Сологуб, как и Хармс, экспериментировал – тестировал возможности языка, изменял привычные смыслы слов и ситуаций, изобретал неожиданные сцепления причинно-следственных связей, – сознательно разрабатывал поэтику текста абсурда. Толстой же просто создавал народную библиотеку для своей Яснополянской школы. Несмотря на несовпадение намерений, в произведениях писателей можно найти пересечения, обусловленные генезисом жанра – фольклорной традицией, с которой с разной интенсивностью соприкасаются тексты и Толстого, и Сологуба, и Хармса [564]564
Тема «Хармс и Толстой», вероятно, также заслуживает специального исследования. Известно, что отец Д. Хармса И. П. Ювачев не раз посещал Л. Н. Толстого; «по воспоминаниям В. Петрова, Хармс восхищался Толстым „как человеком“, не слишком высоко ценя его как писателя; писатель – персонаж нескольких произведений Хармса в прозе и стихах» ( Хармс Д.Полн. собр. соч. – Кн. 2: Записные книжки. Дневник. – С. 388 (коммент. В. Н. Сажина).
[Закрыть].
Во многих отношениях «сказочки» заметно ближе к народным рассказам, чем «Случаи». Вслед за Толстым Сологуб использовал те же разновидности жанра: сказки («Благоуханное имя», «Крылья», «Плененная смерть»), басни («Раздувшаяся лягушка», «Две межи»), аллегории («Дорога и свет», «Нетопленые печи»), бытовые сценки («Тик», «Мальчик и береза», «Обидчики»), В миниатюрах Хармса преобладают «случаи» и анекдоты. Толстой и Сологуб пользовались формой безличного повествования, прибегали к иносказательности и дидактизму. Манере Хармса принципиально чужд дидактизм. Распространенный в «сказочках» прием оживления фразеологизмов и идиоматических выражений встречается также в миниатюрах «Русских книг для чтения» (ср., например, «Про белого бычка» или «Спатиньки» – с «Волком и старухой» Толстого).
Таким образом, во второй половине 1890-х годов, опираясь на толстовскую традицию, Сологуб разработал особый жанр – минимизированный текст сказочного, фантастического, басенного или анекдотического содержания, колеблющийся на грани между неабсурдным (естественным) и абсурдным, одновременно внятный демократическому и элитарному сознанию.
«Сказочки» явились тем последним элементом, который позволил завершить построение поэтики «Мелкого беса»: роман, между прочим, может быть прочитан как цепь случаев и анекдотов из жизни Передонова и как притча или «сказочка» о «передоновщине».
