Текст книги "Писатель-Инспектор: Федор Сологуб и Ф. К. Тетерников"

Автор книги: Маргарита Павлова

В 1899 году, сблизившись с кружком журнала «Мир искусства», писатель часто бывал на собраниях «мирискусников», в «пушкинский номер» журнала представил статью «К Всероссийскому торжеству». В номере с юбилейными статьями участвовали также Д. С. Мережковский («Праздник Пушкина»), незадолго до юбилея напечатавший исследование «Пушкин» [671]671
  Впоследствии, в исправленном виде, вошло в его книгу «Вечные спутники. Портреты из всемирной литературы» (СПб., 1897; 2-е изд. – 1899).


[Закрыть], Н. Минский («Заветы Пушкина») и Вас. Розанов («Заметка о Пушкине») [672]672
  См.: Мир искусства. – 1899. – Т. II, № 13/14.


[Закрыть].

Юбилейная статья Мережковского была откликом на напечатанную незадолго до того в «Вестнике Европы» (1897. № 9) статью В. С. Соловьева «Судьба Пушкина», вызвавшую в критике волну негодования [673]673
  См. полемические выпады против этой статьи: Перцов П. П.Смерть Пушкина // Мир искусства. – 1899. – Т. II, № 21/22. – С. 156–168, Соловьев Е. А.А. С. Пушкин в потомстве // Памяти А. С. Пушкина. Юбилейный сборник. Изд. журнала «Жизнь». – СПб., 1899. – С. 64; Розанов В. В.Еще о смерти Пушкина // Мир искусства. – 1900. – Т. III, № 7/8. – Отд. 2. – С. 133–143) и т. д. См. об этом в комментариях Г. Е. Потаповой в кн.: Пушкин. Pro et Contra.


[Закрыть]. Вл. Соловьев отозвался на выступления «мушкетеров» «символической компании» из «Мира искусства» статьей «Особое чествование Пушкина» [674]674
  Соловьев В. С.Особое чествование Пушкина // Вестник Европы. – 1899. – № 7. – С. 432–440.


[Закрыть]. Связанный в эти годы с Мережковскими литературно-групповыми интересами и дружбой, Сологуб был в курсе всех событий петербургской художественной жизни и по мере сил участвовал в них. Отголоски полемики «символической компании» с Соловьевым отразились в «Мелком бесе» [675]675
  См: Пильд Л.Пушкин в «Мелком бесе» Ф. Сологуба // Пушкинские чтения в Тарту; Пильд Л.Тургенев и отвергнутая сюжетная линия романа Ф. Сологуба «Мелкий бес» // Пильд Л. Тургенев в восприятии русских символистов (1890–1900-е годы). – Тарту, 1999. – С. 50–51.


[Закрыть].

В контексте работы над романом особый смысл приобретают размышления Сологуба о Пушкине. В юбилейной статье он, в частности, писал:

Поэт и человек равно необыкновенный, человек пламенных страстей и холодного ума, в себе нашедший меру для каждого душевного движения, на точнейших весах взвесивший добро и зло, правду и ложь, ни на одну чашу весов не положивший своего пристрастия, – и в дивном и страшном равновесии остановились они, – человек великого созерцания и глубочайших проникновений, под всепобеждающею ясностью творческих изображений скрывший мрачные бездны, – кому он сроден? <…> Из позднейших один лишь Достоевский мрачно и неуравновешенно подобен ему, все же прочие иного духа [676]676
  Сологуб Федор.К Всероссийскому торжеству // Пушкин. Pro et Contra – С. 343.


[Закрыть].

Вопреки всеобщему представлению о поэте как о певце гармонии, Сологуб заподозрил в душе Пушкина «мрачные бездны», которые тот скрыл от всех в своих произведениях. В рабочих материалах имеется запись – своеобразный «ключ» к «Мелкому бесу», озаглавленная «Обманы как тема Пушкина». В ней приведены цитаты из произведений поэта, построенных, по мнению Сологуба, на обмане, или же просто перечислены их заглавия с кратким пояснением:

 
1. И в поэтический бокал
    Воды я много подмешал.
(Евг<ений> Он<егин> проп<ущенная> гл<ава>)
2. Чем меньше женщину мы любим,
    Тем легче нравимся мы ей. (Евг<ений> Он<егин> 4, VII.)
3. Евг<ений> Он<егин>: «Мой дядя самых честных…» I, 1.
4. Анчар.
5. Бесконечны, безобразны…
    Сколько их!..
    Мчатся бесы рой за роем. Бесы.
6. Кто их знает: пень иль волк. Бесы.
7. В поле бес нас водит, видно. Бесы.
8. Страшно, страшно поневоле
    Средь неведомых равнин. Бесы.
9. Утопленник. Мужик обманул, скрыл труп.
10. Песнь о вещем Олеге. Анекдот на обмане.
11. Шапка-невидимка. Обман Фарлафа. Черномор обманом
                                                                        снес голову
брату. (Рус<лан> и Людм<ила>)
12. …Пламя позднее любви
     С досады в злобу превратила. (Рус<лан> и Людм<ила>. I)
13. Ратмир стал рыбаком. (Рус<лан> и Людм<ила>)
14. Запах скверный. (Подр<ажание> Данту. II, 6)
15. Один (Дельфийский идол) лик младой
     Был гневен, полон гордости ужасной,
     И весь дышал он силой неземной.
     Другой женоподобный, сладострастный,
     Сомнительный и лживый идеал,
     Волшебный демон – лживый, но прекрасный.
(Подр<ажание> Данту. I, 13 и 14)
16. И празднословить было мне отрада.
(Подр<ажание> Данту. I, 8)
17. Я про себя превратно толковал
     Понятный смысл правдивых разговоров.
(Подр<ажание> Данту. I, 6) [677]677
  ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 1. Ед. хр. 539. Л. 23–23 об. (рукой О. Н. Черносвитовой); Там же. Ед. хр. 538.


[Закрыть]
 

Примечательно, что процитированные чаще других «Бесы» и «В начале жизни школу помню я…» (у Сологуба – «Подражание Данту») были искусно инкорпорированы в повествовательную ткань романа. Названные в записи мотивы «Бесов»: «Бесконечны, безобразны… Сколько их!.. Мчатся бесы рой за роем»; «Кто их знает: пень иль волк»; «В поле бес нас водит, видно»; «Страшно, страшно поневоле средь неведомых равнин», – последовательно развиваются в романе. Бесноватый Передонов находится в центре дьявольского мира – роя бесов [678]678
  См. об этом: Венцлова Т.К демонологии русского символизма.


[Закрыть]. Ужас и страх – устойчивый эмоциональный фон, в котором он пребывает.

Из стихотворения «В начале жизни школу помню я…» Сологуб процитировал строки, следующие за стихом «То были двух бесов изображенья». Образ гимназиста Пыльникова («отрока-бога») полновесно соотносится с одним из пушкинских идолов (бесов) – «женоподобный, сладострастный», «лживый, но прекрасный»; Сологуб постоянно напоминает о лживости Саши и его обманчивой двусмысленной красоте, возбудившей сладострастные мечты Людмилы и Передонова.

Название романа, очевидно, заключает в себе двойную аллюзию – на стихотворение Пушкина «Бесы» и на одноименный роман Достоевского с эпиграфом из пушкинских «Бесов» [679]679
  О реминисценциях из романа Ф. М. Достоевского «Бесы» в «Мелком бесе» см.: Соболев Л.«Мелкий бес»: К генезису названия; Пильд Л.Тургенев в восприятии русских символистов. – С. 45–55.


[Закрыть]. Основной атрибут бесов – лживость. Интрига в «Мелком бесе» строится посредством совершения обмана: Варвара и Грушина фабрикуют лживые письма от лица княгини, в которых сулят Передонову протекцию и затем три инспекторских места на выбор, обманом Варвара женит на себе «будущего инспектора». Фамилия исполнительницы замысла – Грушина – образована от слова «груша» (в непрямом значении – дуля) и содержит намек на издевательский жест, сюжетно закрепленный в поведении героини – обманщицы и лгуньи [680]680
  См.: Венцлова Т.К демонологии русского символизма. – С. 64.


[Закрыть].

Передонов непрестанно клевещет на гимназистов, и родители их секут. Не поверил клевете один нотариус Гудаевский: «Шалит Антоша? Вы врете,ничего он не шалит, я бы и без вас это знал, а с вами я говорить не хочу. Вы по городу ходите, дураков обманываете,мальчишек стегаете, диплом получить хотите на стегальных дел мастера. А здесь не на такого напали» (гл. XVIII, с. 145). Тем не менее жена Гудаевского компенсирует неудачу, в отсутствие мужа она зазывает Передонова, они секут Антошу и затем предаются сладострастию – обманывают Гудаевского.

Передонов пишет жандармскому офицеру лживые доносы, им руководит подозрение: «Все – предатели.Прикидываются друзьями, хотят вернее обмануть»,«Встречные, если спрашивали его, куда идет, он им лгал, – весьма неискусно, но сам был доволен своими неловкими выдумками»(гл. XXV, с. 197); «Со злости он лгална княгиню несообразные вещи. Рассказывал Рутилову да Володину, что был прежде ее любовником, и она ему платила большие деньги.<…> Она еще мне обещала пенсию по гроб жизни платить, да надула»(гл. XXIV, с. 194); «Он думал: надо заслужить ее милость, да чем? Ложью, что ли? Оклеветать кого-нибудь, насплетничать, донести? Все дамы любят сплетни, так вот бы на Варвару сплести что-нибудь веселое да нескромноеи написать княгине. Она посмеется, а ему даст место» (гл. XXIV, с. 190).

Сологуб уподобляет Передонова персонажу басни И. А. Крылова «Лжец» (он постоянно лжет и потому боится ходить через мост, который якобы проваливается под врунами). Однако и Передонова повсюду преследуют ложь и обманы: «Пыльников <…> смеялся и смотрел на Передонова обманчиво-чистыми,черными, бездонными глазами» (гл. XXVI, с. 212); Недотыкомка «следит за ним, обманывает,смеется»; «то по полу катается, то прикинетсятряпкой, лентой, веткой, флагом, тучкой, собачкой, столбом пыли на улице…» (гл. XXV, с. 198), ср. в «Бесах»: «пень иль волк» (у Пушкина бесы возникают также из пыли, но только – снежной).

Все повествование в «Мелком бесе» пропитано атмосферой обмана и лжи, Сологуб нагнетает ее лексическими повторами, играя опорными словами: обман, ложь, донос, клевета– и производными от них: « обманчиво-невинныеглаза» у Гени Преполовенской (гл. III – ранняя ред. [681]681
  Мелкий бес (2004). – С. 400.


[Закрыть]); Передонов думал: «Варвара могла и обмануть его письмом, —взяла да сама написала» (гл. VII, с. 66); «Конечно, думал он иногда, жениться бы на Варваре всего выгоднее, – ну, а вдруг княгиня обманетего?» (гл. IX, с. 80); «наружность иногда обманчива бывает», —думал Хрипач о Пыльникове (гл. XIII, с. 111); «Экая вы обманщица!»– упрекает Саша Людмилу, та в свою очередь подозревает его в обмане (гл. XVI, с. 135), эпизод с угощением его финиками полностью построен на многократном повторении производных от слова обман(гл. XVII); «Он не понимал, чему надо верить, – смыслу ли ее слов, или выдающему ложь звуку ее голоса»(о Варваре, гл. XXIV, с. 193); «Уже и знакомые стали дразнить Передонова обманом.С обычною в нашем городе грубостью к слабым говорили об этом обмане при нем» (гл. XXV, с. 200); «Людмилиной мечтой было послать в маскарад Сашу в женском платье, обмануть таким способом весь город,и устроить так, чтобы приз дали ему» (гл. XXVIII, с. 221); «Саша смотрел на директора лживо-невиннымии спокойными глазами» (Там же, с. 219); в ответ на упрек Пыльниковой в развращении племянника «сестры переглянулись, с видом столь хорошо разыгранногонедоумения и возмущения, что и не одна только Пыльникова была бы обманута»(гл. XXXI, с. 237); «сестры лгали так уверенно и спокойно, что им нельзя было не верить. Что же, ведь ложь и часто бывает правдоподобнее правды. Почти всегда. Правда же, конечно, не правдоподобна»(Там же, с. 238); «Скоро уверенная ложь Рутиловых и Сашинабыла подкреплена страшным событием в доме у Передоновых» (Там же, с. 241).

В одной из заключительных сцен Вершина открывает Передонову правду ( «Вас обманули, а вы так легко поверили. <…>– Письма-то, вы думаете, княгиня писала? Да теперь уж весь город знает, что их Грушина сфабриковала по заказу вашей супруги; а княгиня и не знает ничего»; гл. XXXII, с. 241). Осознав происшедшее, Передонов в порыве бешенства убивает Володина, обманувшего его дружбу, как, впрочем, и все участники событий: Варвара, Грушина, Вершина, Преполовенские и т. д. Роман начинается обобщением: «…казалось, что в этом городе живут мирно и дружно. И даже весело. Но все это только казалось», —и заканчивается последними осмысленными словами Передонова, обращенными к Вершиной: «Наплевать мне на вашу правду <…> в высокой степени наплевать!»(Там же, с. 241).

«Обманы» Сологуб назвал темой произведений Пушкина. Едва ли он был справедлив в своем заключении, но если даже он заблуждался, этот факт заслуживает внимания, поскольку «Мелкий бес» явился в значительной степени следствием его восприятия и осмысления творчества Пушкина [682]682
  В воспоминаниях о встречах с писателем в 1925–1926 гг. Е. Я. Данько рассказывала, как Сологуб убеждал ее в том, что Пушкин в образе Татьяны оклеветал женщину: «Какая женщина, если она любит, может сказать такую ложь, такую гнусную неестественную ложь: „Но я другому отдана и буду век ему верна“. Кто это сказал когда-нибудь? Это ложь, ложь!» ( Данько Е. Я.Воспоминания о Федоре Сологубе. Стихотворения. – С. 209–210).


[Закрыть]. Дополнительным подтверждением высказанного предположения может служить послесловие Сологуба в подготовленном П. Е. Щеголевым издании «Уединенный домик на Васильевском. Рассказ А. С. Пушкина по записи В. П. Титова» (СПб., 1913).

В «Уединенном домике на Васильевском» писатель увидел самый характерный, по его мнению, знак «пушкинских» текстов: «мудрое и бережливое пользование изобразительными средствами и подробностями рассказа». Он пояснял: «Любопытно проследить эту экономию средств, блистательное доказательство великого мастерства, хотя бы в той мудрой постепенности, с которою открывается перед читателем истинная природа Варфоломея <главный персонаж повести. – М.П.>. Одна за другою, бережливо, неторопливо и метко, даются черты бесовской натуры, – и при этом ни одного грубого или излишнего штриха, а единственно только то, что необходимо, чтобы для внимательного читателя изобразился злой и мелкий враг рода человеческого, нехитрыми приемами уловляющий немудрые души» [683]683
  Уединенный домик на Васильевском. Рассказ А. С. Пушкина по записи В. П. Титова / С послеслов. П. Е. Щеголева и Федора Сологуба. – СПб., 1913. – С. 58–59.


[Закрыть].

Далее Сологуб приводит мельчайшие детали повествования, приоткрывающие истинную природу героя: от его «жестокосердия» до откровенно «адского смеха», – и тем самым демонстрирует так называемую «смысловую вертикаль» «Уединенного домика на Васильевском». Этот же способ организации текста обнаруживается и в поэтике его собственных произведений, нагляднее всего – в «Мелком бесе».

Посредством повторяющихся, едва уловимых деталей или устойчивых примет демонических образов – черные волосы, черные глаза, ярко-красные губы, маскарадные костюмы иноверцев и т. п. – нагнетается особая «бесовская» атмосфера, которая постепенно пропитывает все повествование и в конечном результате становится его смысловой доминантой. Считал ли Сологуб себя учеником Пушкина – нам неизвестно, но он, несомненно, учился у «великого мастера».

В феврале 1924 года, отвечая на приветственный адрес Пушкинского Дома по случаю 40-летия литературной деятельности [684]684
  В приветственном адресе, подписанном пушкинистами Б. Л. Модзалевским, Ю. Г. Оксманом, Н. В. Измайловым и др., в частности, говорилось: «Пушкинский Дом при Российской Академии Наук – пантеон русской литературы – приветствует в лице Вашем, Федор Кузьмич, русского писателя, впереди многих и многих литературных деятелей нашего времени бережно и благоговейно несущего в руках своих то нетленное наследие, которое оставил русским творческим силам великий Пушкин. 11 февраля 1924» (ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 6. Ед. хр. 153).


[Закрыть], Сологуб писал:

Я глубоко тронут Вашими лестным для меня приветом и высокою оценкою моего труда. Беречь, хотя бы в малой степени, драгоценное наследие великого Пушкина – дело ответственное и слишком не соответствующее моим силам. Но оправданны бывают и немощные усилия, окрыляемые тем, что сильнее самой смерти, любовью. Не приневоленный к счастью и лишенный всякой земной радости, если и могу еще что-нибудь делать, то потому только, что пытаюсь сохранить ясность и спокойствие, которые даются этою великою силою, движущею миры и сердца. Приношу Вам мою искреннюю благодарность [685]685
  Там же. Ед. хр. 171.


[Закрыть].

С момента появления романа его постоянно сравнивали с «Мертвыми душами»: «Так писал когда-то Гоголь. И „Мелкий бес“ напоминает „Мертвые души“ не только неуловимой, но несомненной родственностью писательского темперамента, но даже некоторыми внешними приемами, даже общими недостатками» [686]686
  Вергежский А. [Тыркова-Вильямс A. B.]«Мелкий бес». Роман Ф. Сологуба // Речь. – 1907. – № 89, 17 апреля.


[Закрыть]. «Невероятно чудовищна эта галерея: „мертвые души“ русской провинции, в карикатуре изображенные Гоголем, – возвышенные создания в сравнении с удивительно мерзостными и нелепыми призраками, которыми населил свой город Сологуб» [687]687
  Горнфельд А. Г.Недотыкомка // Горнфельд А. Г. Книги и люди: Литературные беседы. – СПб.: Жизнь, 1908. – С. 39.


[Закрыть], «Учитель Передонов – фигура столь мастерской и глубокомысленной лепки, что даже в „музее“ Гоголя и Достоевского, даже наряду с фигурами Плюшкина, героев „Ревизора“, Свидригайлова, отца и братьев Карамазовых она не потускла бы, оставшись совершенным образцом житейской правды, „возведенной в перл создания“» [688]688
  Амфитеатров А.Все равно // Утро России. – 1907. – 4 октября.


[Закрыть]и т. п.

Критики сразу же обратили внимание на композиционный ход, заимствованный из «Мертвых душ»: в перспективе получить инспекторское место Передонов последовательно посещает всех влиятельных лиц города; отметили знакомую сатирическую интонацию, а также наличие в повествовании авторских отступлений. Помимо этого в романе встречаются прямые аллюзии на гоголевские тексты.

Мотив испанской прически соотносит образ Передонова с титулярным советником Поприщиным, который вообразил себя испанским королем Фердинандом III («Записки сумасшедшего»). В реплике Передонова, брошенной Варваре («черта в кармане носишь»), прочитывается демонологический мотив из «Ночи перед Рождеством» (черт в кармане кузнеца Вакулы). Авторские предисловия к пяти изданиям «Мелкого беса» в совокупности образуют текст, перекликающийся с пьесой Гоголя «Театральный разъезд после представления новой комедии», в которой использованы печатные и устные критические отзывы о «Ревизоре». То же самое проделал Сологуб: в своих предисловиях он процитировал отклики на роман (и в полемической форме на них ответил) и т. д. и т. п.

Сологуба именовали «новым Гоголем» («законным преемником Гоголя», «последним сатириком дореволюционной России» [689]689
  Блок А.Письма о поэзии: 2. «Пламенный круг» // Блок А. Собр. соч.: В 8 т. – М.; Л.: ГИХЛ, 1962. – Т. 5. – С. 284. Впервые опубл.: Золотое руно. – 1908. – № 7/9. – С. 97–99.


[Закрыть]), а «Мелкого беса» вторыми «Мертвыми душами». «Если „Мелкий бес“ Сологуба будет первым „Мелким бесом“, а не вторыми „Мертвыми душами“, – это ничуть не умалит его достоинств», – резонировал по этому поводу А. Измайлов, протестуя против выданного автору гоголевского «ярлыка» [690]690
  Измайлов А.Измельчавший русский Мефистофель и передоновщина // Русское слово. – 1907. – № 167, 21 июля. – С. 1.


[Закрыть].

Сологубу тем не менее нравилось это сопоставление, и в предисловии ко второму изданию книги он усилил «гоголевскую» тему: сравнил роман с искусно отшлифованным зеркалом («Уродливое и прекрасное отражаются в нем одинаково точно»). Он умышленно отослал читателей к эпиграфу из «Ревизора» («На зеркало неча пенять, коли рожа крива») и одновременно – к своему эссе «Демоны поэтов». Во второй его части («Старый чёрт Савельич») он сравнил творчество Пушкина с «магическим зеркалом», запечатлевшим «дьявольски-искаженное отражение, – но, однако, наиболее точное из всех».

Обе отсылки, по-видимому, вполне отвечали авторскому замыслу. Идею «Мертвых душ» и «Ревизора» Гоголю подсказал Пушкин. «Мелкий бес» можно также отнести к произведениям, созданным по пушкинской «подсказке» (по меткому замечанию А. Белого, «„гоголизм“ Сологуба имеет тенденцию перекрестить себя в „пушкинизм“» [691]691
  Белый Андрей.Мастерство Гоголя. – М.; Л.: ГИХЛ, 1934. – С. 291.


[Закрыть]).

5
«Образцовый роман»

Этот роман – зеркало, сделанное искусно.

Ф. Сологуб

По прошествии нескольких лет работы Сологуба над «Мелким бесом» художественный замысел произведения приобрел определенные очертания. Основополагающая для творчества символистов утопия о Красоте – глубинной сущности мира и преображающей силе бытия – трансформировалась в романе в миф о невозможности воплощения Красоты в земном бытии, которым движет «слепая злая воля», где царят хаос и энтропия. Ведущая метафизическая идея «Мелкого беса» утверждает земное бытие как Ариманов мир, игру Айсы, обман и кажимость.

В рабочих материалах Сологуба имеется запись: «Оригинальный прием. Герои романа иногда вставляют в свои речи слова, показывающие, что они не живые люди, а только фантомы автора. Можно даже для этого написать особый роман под заглавием: Образцовый роман. Основа – помешательство героя» [692]692
  ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 1. Ед. хр. 539. Л. 167.


[Закрыть].

Каждый из персонажей «Мелкого беса» – «фантом» автора, и каждый неуклонно воплощает его замысел, является участником соборного «бесовского действа» (сочинителю также предназначалась одна из дьявольских масок в этой игре [693]693
  В системе демонологических образов «Мелкого беса» автору отводилась роль демиурга, о чем сообщается в предисловии посредством введения мотива «романа-зеркала», соотнесенного с повествованием о зеркале тролля из сказки X. К. Андерсена «Снежная королева», ср.: «Так вот, жил однажды тролль, злющий-презлющий; то был сам дьявол. Раз он был в особенно хорошем расположении духа: он смастерил такое зеркало, в котором все доброе и прекрасное уменьшалось донельзя, все же негодное и безобразное, напротив, выступало еще ярче, казалось еще хуже. <…> Добрая, благочестивая человеческая мысль отражалась в зеркале невообразимой гримасой, так что тролль не мог не хохотать, радуясь своей выдумке. <…> Миллионы, биллионы его осколков наделали, однако, еще больше бед, чем само зеркало. Некоторые из них были не больше песчинки, разлетелись по белу свету, попадали, случалось, людям в глаза и так там и оставались. Человек же с таким осколком в глазу начинал видеть все навыворот или замечать в каждой вещи одни лишь дурные стороны, – ведь каждый осколок сохранял свойство, которым отличалось самое зеркало» и т. д. (Андерсен X. К.Сказки, рассказанные детям. Новые сказки / Изд. подгот. K. Ю. Брауде, И. П. Стребловой; Пер. А. В. и П. Г. Ганзен. – М.: Наука, 1983. – С. 161–162. – (Лит. памятники). Метафора приобретает особый смысл в свете мистификации Сологуба (сын дьявола) в стихотворении «Когда я в бурном море плавал…» (23 июля 1902; впервые опубл.: Северные цветы. Третий альманах книгоиздательства «Скорпион». – М., 1903. – С. 160), ставшем популярным в 1900-е годы.


[Закрыть]). В образах всех героев, без исключения, отмечены черты бесоподобия, каждый из них определенным образом соотнесен с нечистой силой.

Подробный комментарий к демонологическим мотивам романа дал Т. Венцлова: творец Ариманова мира – Передонов (боится ладана); Варвара – ведьма (создана силою «презренных чар», носит «черта в кармане»); Володин (баран-оборотень, с «рогами» и «копытами») – кощунственная травестия Доброго Пастыря; Вершина (черные одежды и табачный дым) и Грушина (серый цвет и пыль) – бесы женского пола, близнецовая пара; сестры Рутиловы – русалки, лукавые девы, ведьмы («ведьмы на Лысой горе»); Саша («глубокий брюнет. Глубокий, как яма») – змей-искуситель (сон Людмилы).

К нечистой силе «причастны»: Мурин – от «мюрин», эфиоп (обозначение беса в древнерусской литературе), Преполовенский – черноволос, Рубовский – прихрамывает, Скучаев – черноволос и черноглаз, Авиновицкий – с черной бородой с синеватым отливом и губами вампира, Верига – выпускает изо рта «струйки дыма» (табак в православной традиции – «чертов ладан»), Мачигин – «пошаливает левою ножкою» и др. Все герои – участники маскарада (ряженые), многие в костюмах иноземцев и инородцев (в русской традиции представляют бесов) и т. д. [694]694
  См.: Венцлова Т.К демонологии русского символизма. По мнению Л. В. Евдокимовой, «название сологубовского романа, а также особенности поэтики произведения, сюжетообразующими звеньями которого являются „рассыпанные“ по страницам „Мелкого беса“ фразеологизмы о черте, свидетельствуют о том, что Сологуб ориентировался прежде всего на мелкого беса народных поверий, на черта малых жанров фольклора, следуя особенностям народных верований» ( Евдокимова Л. В.Мифопоэтическая традиция в творчестве Ф. Сологуба. – Астрахань, 1998. – С. 81).


[Закрыть].

Символ Ариманова мира – многовидная Недотыкомка, один из самых запоминающихся демонологических образов романа. Имя образовано по аналогии с именами нечистой силы в народной традиции: анчутка, луканька, окаянка и др. Недотыкомка (Новгород.) – недотрога; то, до чего нельзя дотронуться; в словаре В. Даля отмечены значения однокоренных слов: недотыка, недотка, недотрога – 1) грубое и редкое рядно, которое идет на частые бредни для ловли мальги, моли, малявки (т. е. мелкой рыбешки); 2) то (тот), до чего (кого) нельзя дотронуться; 3) сердитый, обидчивый, брюзгливый человек; 4) растение нетронь-меня из семьи мимоз.

Персонаж не имеет прямых аналогий в литературной традиции [695]695
  По мнению М. И. Дикман, образ Недотыкомки восходит к описанию чудовищного насекомого в романе Достоевского «Идиот» (ч. III, гл. 5 – исповедь Ипполита «Мое необходимое объяснение»), см. ее комментарий в кн.: Стихотворения. 1979. – С. 601. Это предположение получает основание в свете гипотезы, высказанной З. Г. Минц: «Важно и обыгрывание – хотя и сильно трансформированное – сюжетной схемы „Идиота“ (коллизии „треугольника“, разрешающиеся зверским и безумным убийством в финале романа). Отсылками к „Идиоту“ служат и имена АрдальонаПередонова и Варвары»( Минц З. Г. Онекоторых «неомифологических» текстах в творчестве русских символистов. – С. 89).


[Закрыть]и в фольклоре, но точно вписывается в систему народных демонологических представлений. Т. Венцлова отметил коннотации образа с фольклорными представлениями о нечистой силе. Недотыкомка возникает из клубов пыли, сообразно демонологической традиции: «На своих любимых местах (перекрестках и росстанях дорог) черти шумно справляют свадьбы (обыкновенно с ведьмами) и в пляске подымают пыль столбом, производя то, что мы называем вихрями» [696]696
  Максимов С. В.Нечистая, неведомая и крестная сила. – СПб.: Т-во Р. Голике и А. Вильборг, 1903. – С. 8.


[Закрыть].

Появление Недотыкомки во время свадьбы Передонова (черта) и Варвары (ведьмы), таким образом, не случайно. Отличительные черты Недотыкомки – мэоничность – подвижность, неуловимость, отсутствие определенных очертаний, «то прикинется тряпкой, лентой, веткой, флагом, тучкой, собачкой, столбом пыли на улице…» – также восходят к традиции: «Переверты всякого рода и разновидные перекидыши производятся чертями с такою быстротою и внезапною стремительностью, какой не в силах представить себе людское воображение <…>. Черти оборачиваются: в <…> животных <…> неизвестных, неопределенного и странного вида. Перевертываются даже в клубки ниток, в вороха сена, в камни и пр.» [697]697
  Там же. С. 11–12.


[Закрыть].

Одна из ее многочисленных эманаций, бесовских перевоплощений – Саша Пыльников («чистый оборотень» – говорит о нем Грушина). Оба персонажа появляются в романе одновременно – в двенадцатой главе. Подобно Недотыкомке, Саша остается неуязвимым для Передонова (а также для Коковкиной, Хрипача, тетки, Людмилы, маскарадной толпы – до него «нельзя дотронуться»); оба не узнаны Передоновым на маскараде: Саша в «платье желтого шелка на красном атласе» и огненная Недотыкомка [698]698
  Венцлова Т.К демонологии русского символизма. – С. 76.


[Закрыть].

«Недотыкомка ужасна своей бесформенностью. Ее природа характеризуется множественностью личин и отсутствием лица», – писал Г. Чулков [699]699
  Чулков Г.Федор Сологуб. «Мелкий бес». Роман // Перевал. – 1907. – № 7. – С. 54.


[Закрыть]. По мнению З. Г. Минц [700]700
  См.: Минц З. Г.О некоторых «неомифологических» текстах в творчестве русских символистов. – С. 91. О литературных источниках образа см. также: Соболев А.«Мелкий бес»: К генезису заглавия. – С. 171–184.


[Закрыть], образ восходит к идее Д. С. Мережковского: дьявол есть бесформенное, безличное, скрывающееся за разными масками воплощение хаотического начала бытия или безлико-серое небытие [701]701
  Мережковский Д. С.Гоголь и черт. – М.: Скорпион, 1906. Ранее в публикации книги «Судьба Гоголя. Творчество, жизнь и религия» в журнале «Новый путь» (1903. № 1–3). Ср.: «Гоголь первый увидел невидимое и самое страшное, вечное зло не в трагедии, а в отсутствии всего трагического, не в силе, а в бессилье, не в безумных крайностях, а в благополучной середине, не в остроте и глубине, а в тупости и плоскости, пошлости всех человеческих чувств и мыслей не в самом великом, а самом малом».


[Закрыть]– представление, близкое к традиционному богословскому и к «Демонам пыли» В. Брюсова. Недотыкомка может быть интерпретирована также как вариант ведийской майи – символ материального мира [702]702
  См. об этом: Пустыгина Н. Г.Символика огня в романе Федора Сологуба «Мелкий бес» // Блоковский сборник IX: Памяти Д. Е. Максимова. – Тарту, 1989. – С. 124–137. – (Учен. зап. Тартуского гос. ун-та. – Вып. 857).


[Закрыть].

«Бытие» Передонова и окружающих его лиц предстает дурной бесконечностью антикультурных жестов – вселенского пакостничества и порчи, в соответствии с основным поведенческим кодексом: «Они тебе напакостили, а ты – отпакости» (гл. XX). Повествование насыщено описаниями антиэстетических и деструктивных сцен, эпизодами коллективного безобразия: пачканье стен на квартире у Передонова (гл. V); вечеринка у Грушиной (гл. XXII); венчание Передонова и Варвары (гл. XXIII) и т. п.; апофеоз «передоновщины» (свинства, бесовства) – пандемонистская сцена маскарада (гл. XXIX–XXX). «Жизнь, которую он <Сологуб> описывает, – отметила А. Тыркова, – это сама реальность и в то же время это какое-то дьявольское наваждение. Это не люди, это звериные маски, мелкие бесы, олицетворение всего низменного, злого, рабского, ничтожного…» [703]703
  Вергежский А. [Тыркова-Вильямс А. В.]«Мелкий бес». Роман Ф. Сологуба // Речь. – 1907. – № 89, 17 апреля.


[Закрыть].

«Передонов, – комментировал Г. Чулков, – как одно из тех животных, о которых повествует евангелие: „Бесы, вышедши из человека, вошли в свиней, и бросилось стадо с крутизны и потонуло“. Передонов уже не человек, и погибает он не как человек: падает, как бесноватое животное, в темное озеро небытия. Свиная личина Передонова явлена нам как вещий знак» [704]704
  Чулков Г.Федор Сологуб. «Мелкий бес». Роман // Перевал. – 1907. – № 7. – С. 54.


[Закрыть].

На фоне всеобщей причастности к свинству и глупости безумие героя долгое время остается нераспознанным; «нормальность» Передонова претворяется в символ разрушительной сущности всего человеческого бытия. «Не одна провинциальная жизнь какого-то захолустного городишки, а вся жизнь в ее целом есть сплошное мещанство, сплошная передоновщина…» – писал Иванов-Разумник, анализируя метафизическую основу романа [705]705
  Иванов-Разумник.Федор Сологуб // О Федоре Сологубе. Критика. Статьи и заметки. – С. 16.


[Закрыть]. «Мы и не знали, нам и в голову не приходило, что пошлость может быть так безгрешна, так титанична, так вдохновенна; мы смеялись над нею с Гоголем, мы клеймили ее с Щедриным, мы тосковали над нею с Чеховым, – и только Сологуб показал нам ее в Микеланджеловских размерах», – заключал К. Чуковский [706]706
  Чуковский К.Поэт сквознячка (О Федоре Сологубе) // Свободные мысли. – 1907. – № 29, 3 октября. – С. 3.


[Закрыть].

Концепция неизбежности попрания Красоты в мире «трех измерений» находит подтверждение и в рассказе о юных влюбленных – Саше и Людмиле.

Согласно авторскому замыслу, подлинная Красота должна пребывать сокрытой от людей, иначе ее удел – быть вечной пленницей Хаоса [707]707
  В литературе о романе существуют противоречивые толкования сюжета. Традиция рассматривать любовные игры героев как преступление нравственных норм, как один из ликов передоновщины восходит к статьям А. Г. Горнфельда «Недотыкомка» ( Горнфельд А. Г.Книги и люди: Литературные беседы. – СПб.: Жизнь, 1908) и В. Кранихфельда (по мнению критика, «Людмила – типичная обывательница русского города Свинска»; см.: Кранихфельд В.Литературные отклики. «Мелкий бес» // Современный мир. – 1907. – № 5. – Отд. II); эту точку зрения разделял также М. Бахтин (см.: Запись лекций Михаила Бахтина об Андрее Белом и Федоре Сологубе / Публ. С. Бочарова, коммент. Л. Силард // Studia Slavica Hungarica – 1983. – Vol. 23. – С. 232; Бахтин М. М.Собр. соч. – М.: Русские словари, 2000. – Т. 2,– С. 308). Противоположное мнение (история светлой первой любви) высказывали А. Блок ( Блок А.Собр. соч. – М.; Л., 1962. – Т. 5. – С. 127) и Ан. Чеботаревская ( Чеботаревская Ан.К инсценировке пьесы «Мелкий бес» // О Федоре Сологубе. Критика. Статьи и заметки. – С. 333–334). В современной критической литературе взгляд Бахтина (любовная игра Людмилы и Саши – изнанка передоновщины) разделяют многие исследователи: Вик. Ерофеев (см.: Ерофеев Вик.На грани разрыва («Мелкий бес» Ф. Сологуба и русский реализм) // В лабиринте проклятых вопросов. – М.: Сов. писатель, 1990. – С. 94–95 (впервые опубл.: Вопросы литературы. – 1985. – № 2); Дж. Конноли (см.: Connoly Julian W.The Medium and the Message: Oral Utterances in Melkij Bes //Russian Literature. – 1981. – IX. – 4, 15 May. – P. 363); Диана Грин (см.: Greene Diana.Insidious Intent: An Interpretation of Fedor Sologub’s The Petty Demon. – Columbus. Ohio, 1986. – P. 36, 55, 67), Томас Венцлова ( Венцлова Т.К демонологии русского символизма) и др. Нейтральную позицию в оценке сюжета заняли З. Г. Минц ( Минц З. Г.О некоторых «неомифологических» текстах в творчестве русских символистов) и Стенли Рабинович (см.: Rabinowitz Stanley J.Sologub’s Literary Children. – Columbus. Ohio, 1980. – P. 71–89 (Chapter: The special case of The Petty Demon).


[Закрыть]. Эта мысль последовательно развивается в сцене маскарада: переодетый и неузнанный Саша едва не растерзан кровожадной толпой, пытавшейся сорвать с него маску и открыть его лицо.

Предмет особой рефлексии в авторском замысле – семантика имен героев. Как правило, в именах Сологуб закреплял некий условный поведенческий «код», с помощью которого можно вскрыть характер и путь именуемого и тем самым прояснить его сюжетную роль.

Фамилия Вершинавосходит к слову «верша» – рыболовная снасть, на протяжении всего повествования Вершина пытается «уловить» Передонова для себя или Марты. Фамилия Пыльниковсвязана с цветочной пыльцой. «„Пыльца“ есть самая сущность материального мира, инобытия, псевдоним пыли; Саша Пыльников – еще один, при этом наиболее коварный „демон пыли“» [708]708
  Венцлова Т.К демонологии русского символизма. – С. 76.


[Закрыть].

Фамилия Рутиловы,вероятно, ботанического происхождения. Рута пахучая – многолетнее травянистое растение, серовато-зеленого цвета (при упоминании о Рутилове автор постоянно подчеркивает «чахлую бледность» его лица), растение ароматическое (появление Людмилы Рутиловой всегда сопровождается описанием ароматов туалетной воды или духов), в больших дозах – ядовитое. Рутилов как бы «одурманивает» Передонова, уговаривая жениться на одной из сестер («Ты меня сегодня нарочно над дурманом водил, да и одурманил, чтобы с сестрами окрутить»).

Сестры – «беспощадные насмешницы», на протяжении всего действия «отравляют» Передонова ядом издевательств, подозрений и розыгрышей. Очевидному повреждению рассудка героя (на маскараде он устроил поджог) предшествует «ароматический налет» на него семейства Рутиловых, а также их «козыря» – переодетого и благоухавшего духами Саши Пыльникова.

Фамилия Рутиловвключается также и в другой семантический ряд. Настойчивость, с которой Ларион пытается женить Передонова на любой из сестер – «обыграть» («Зовет к себе в карты играть. <…> пойду и возьму с него штраф. И он еще от нас не уйдет…»), – позволяет предположить, что семантика фамилии связана с карточным термином – руте. Рутировать или поставить на руте – поставить на ту же карту увеличенный куш. Рутилов буквально предлагает Передонову поочередно всех сестер в надежде «получить куш», выдать их замуж.

По мнению А. Филда, семантика фамилии Передоноввосходит к имени Дон Кихот: «Peredonov means „Don done over“» [709]709
  Field Andrew.Preface and Notes in Sologub F. The Petty Demon.Transl. by A Field. – New York, 1962. – Bloomington, 1970.


[Закрыть], с этой точки зрения образ Передонова может быть интерпретирован как травестия Дон Кихота. (Известно, что роман Сервантеса произвел на юного Сологуба «совершенно исключительное впечатление», «Дон Кихот» и еще два произведения – «Робинзон Крузо» Дефо и «Король Лир» Шекспира – «не только были прочитаны множество раз, но и изучены дословно» [710]710
  Черносвитова О. H.Материалы к биографии Ф. Сологуба // Неизданный Федор Сологуб. – С. 240.


[Закрыть].) Предположение Филда подтверждают встречающиеся в «Мелком бесе» аллюзии на текст «Дон Кихота» [711]711
  См.: Hall Bruce Т.Don Quixote in Sologub’s Melkij Bes// Slavic and East European Journal. – 1989. – Vol. 33. – № 4.


[Закрыть].

Можно также допустить, что фамилия Передоновобразована от латинского глагола per-do, означающего: губить, уничтожать, убивать, расстраивать, разрушать, портить, разорять, помрачать, тратить, проигрывать, терять. Все одиннадцать значений глагола соответствуют деструктивным жестам Передонова, реализованным в повествовании. Появление гласной (е), возможно, компенсирует неблагозвучность фамилии в варианте прямого калькирования.

Имя Ардалион происходит от ardalio ( лат.) – суетливый человек, хлопотун, по другому предположению – праздношатающийся. Основное значение имени позволяет рассматривать героя как еще одну мутацию классического образа «маленького человека»: «инспекторское место» Передонова сродни «шинели» Акакия Башмачкина или «трем картам» пушкинского Германна. Вместе с тем начальные буквы имени повторяются в латинском глаголе ardeo – сгорать, пылать, быть раскаленным, который употреблялся в устойчивых словосочетаниях: сгорать от страсти, от ненависти, гореть жаждой мести. Передонов мучается страстным желанием получить «место» и ненавистью к «недоброжелателям». В отчестве Борисович присутствует корень «бор» (ср.: борьба, бороться), который также указывает на характер героя – боримого страстями и борющегося с «врагами».

В 1926 году на вопрос В. И. Анненского-Кривича о происхождении достаточно странной фамилии героя романа Сологуб заметил, что «Передонов – конечно – переделанное Спиридонов. Хотя модель носила другую фамилию» [712]712
  Анненский-Кривич В. И.Две записи. – С. 225.


[Закрыть]. Это признание не противоречит самому принципу и характеру переделки, в процессе которой родилось имя, соответствовавшее авторскому замыслу и его прояснявшее, ставшее впоследствии мифологемой.