Текст книги "Писатель-Инспектор: Федор Сологуб и Ф. К. Тетерников"
Автор книги: Маргарита Павлова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц)
4
Повествуя в «Тяжелых снах» о «разорванной душе» современника, писатель обращался прежде всего к личным переживаниям. Критики неоднократно указывали на близость Логина автору: «Если может быть речь о тождестве автора с тем или иным героем, то, конечно, Сологубу близок Логин, или, точнее, Логин – эманация Сологуба» [328]328
Редько А. Е.Федор Сологуб в бытовых произведениях и в «Творимых легендах» // Русское богатство. – 1909. – № 2. – Отд. II. – С. 61.
[Закрыть]; «Здесь чувствуется столько личного, сколько ни в одном из позднейших произведений этого писателя» [329]329
Вергежский А. [Тыркова-Вильямс А. В.]Тяжелые сны // Слово. – 1909. – № 702, 7 (20) февраля.
[Закрыть]; «Логин был для Сологуба реальностью истории, реальностью пережитого» [330]330
Горнфельд А.Федор Сологуб. – С. 49.
[Закрыть]и т. п.
Сологуб отрицал подобные сопоставления («Ведь это же не роман из моей жизни <…> я не списывал Логина с себя и не взвалил на него своих пороков», – оправдывался он, в частности, перед Л. Гуревич [331]331
Сологуб Ф.Письма к Л. Я. Гуревич и А. Л. Волынскому. – С. 120.
[Закрыть]). Тем не менее в «Тяжелых снах» он писал действительно о себе, о собственном экзистенциальном ужасе перед жизнью, о своих двоящихся мыслях и поисках истины (и затем развивал эту тему в «Мелком бесе»).
В набросках к роману портрет Логина был более пространным и походил на автоописание Федора Кузьмича Тетерникова:
Логин. Лет 30. Среднего роста, красив, строен. Волосы светло-русые. Голова большая, высокий лоб. Глаза серые, усталый блеск, насмешливый слегка. Борода и усы темнее волос на голове и гуще, хотя их тоже мало. Страстные губы. Нос тонкий; ноздри нервно раздуваются при волнении. Кожа легко краснеет. Руки малы, красивы, слабы. Не очень силен, не ловок, но смел. Хорошо плавает, ездит верхом, бегает на коньках. Любит холод. Вынослив. Терпелив. Ум сильный и широкий. Наклонен к тихой мечтательности. Воображение сильно развито. Остроумен и любит спор, где всегда силен диалектикой. Однако недостатки воспитания сказываются иногда в резкости выражений. Много думает о разнообразных вопросах. Имеет широкие и общие интересы. Однако ум слегка ослабляется леностью и мечтами. Чувствует себя выше общества, и к нему относится презрительно, что вызывает насмешки, иронию, сарказм, несерьезное отношение к людям. Привычка быть с самим собою, не поверять никому своих дум, самоуглубляться. Потому мало откровенности. Мрачный взгляд на жизнь. Высота идеалов, которые обречены на небытие. Непрактичность, малое знание жизни, и то главным образом, книжное. От этого в жизни бывает наивен, неумело действует. Способен к самоанализу, самопроверке, самообличению. Смелость мысли [332]332
PHБ. Ф. 724. Ед. хр. 7. Л. 11.
[Закрыть].
В окончательной редакции от этого описания осталось несколько фраз, но в целом характеристика Логина не претерпела существенных изменений. Сологуб завершал работу над романом, когда ему едва исполнилось 30 лет (возраст Логина); фамилия героя косвенно напоминает о его профессиональных интересах: Сологуб преподавал геометрию, математику, физику (в числе других предметов), изучал математическую логику, составлял учебник по геометрии [333]333
Составленный Сологубом учебник по геометрии (1890) не был опубликован, сохранился в его архиве (ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 1. Ед. хр. 520); кроме того, совместно с учителем естествоведения Вытегорской учительской семинарии Н. В. Подвысоцким Сологуб планировал написать учебник по математике, проект осуществлен не был (см. об этом: Письма Ф. Сологуба к О. К. Тетерниковой // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1998–1999 годы. – С. 242–243). В дневнике К. Чуковского за 1924 год 14 января записано: «Третьего дня был я <в> Госиздате. Белицкий сказал мне: идите к Ангерту – вы увидите там редкое зрелище: Федор Сологуб продает свой учебник геометрии. Действительно, на 6-м этаже сидел старый, усталый Сологуб и беседовал с помощником Ангерта» ( Чуковский К.Дневник 1901–1929. – С. 269).
[Закрыть](в 1925 году в беседе с П. Н. Медведевым он говорил: «Если бы я начинал жизнь сначала, я стал бы математиком. Математика и теоретическая физика были бы моей специальностью» [334]334
См.: Медведев П. Н.Из встреч с Ф. К. Сологубом летом 1925 г. в Царском Селе.
[Закрыть]). А. Волынский заметил, что Сологуб «все строит на логике, руля из рук не выпускает», а его интеллект всегда стремится «к отчетливости и трезвости» [335]335
Старый энтузиаст [Волынский А. Л.].Ф. К. Сологуб // Сологуб Федор. Творимая легенда. – Кн. 2. – С. 221.
[Закрыть].
Вялые жесты, рассеянный взгляд серых глаз, близорукость, ироническая улыбка, изящество, наклонность «к тихой мечтательности», «мрачный взгляд на жизнь» и т. п. – черты облика самого Сологуба, о которых нередко упоминали мемуаристы. В душевном строе Логина легко опознаются черты психологического облика его создателя, запечатленные в большом числе стихотворных текстов, например:
Печали ветхой злою тенью
Моя душа полуодета
И то стремится жадно к тленью,
То ищет радостей и света.
И покоряясь вдохновенно
Моей судьбе предначертаньям,
Переношусь попеременно
От безнадежности к желаньям. [336]336
«Качели» («В истоме тихого заката…»), 1894. См.: Стихотворения. 1979. – С. 122. Стихотворение имеет характерный для ранней лирики Сологуба подтекст, ср.: «С человеком происходит то же, что и с деревом. Чем больше стремится он вверх, к свету, тем глубже впиваются корни его в землю, вниз, в мрак, в глубину, – ко злу» ( Ницше. Ф.Так говорил Заратустра // Ницше Ф. Соч. – Т. 2. – С. 30).
[Закрыть]
Автобиографические мотивы прочитываются в рассказе о неудавшейся педагогической деятельности Логина:
Когда-то он влагал в учительское дело живую душу, – но ему сказали, что он поступает нехорошо: задел неосторожно чьи-то самолюбия, больные от застоя и безделья, столкнулся с чьими-то окостенелыми мыслями – и оказался, или показался, человеком беспокойным, неуживчивым. <…> Его перевели, чтобы прекратить ссоры, в другую гимназию, в наш город, и объявили на язвительно-равнодушном канцелярском наречии, что «он переводится для пользы службы» [337]337
Сологуб Федор.Тяжелые сны. Роман. Рассказы. – С. 26.
[Закрыть].
В процессе работы над романом Сологуб освобождал повествование от прямых биографических аналогий. Например, он убрал из него важную для понимания образа героя главу «Завещание самоубийцы» [338]338
Черновой автограф. – РНБ. Ф. 724. Ед. хр. 7. Л. 43.
[Закрыть], которая содержала исповедальное письмо Логина, обращенное к другу, – о бесцельности жизни и желании смерти. Текст этого письма по интонации и лексике напоминал его собственные ламентации 1880-х годов в письмах Латышеву: «Здесь, как и везде в провинции: душно и грязно, скука и сплетни, – писал Логин. – <…> Моя деятельность давно уже очертела мне: это совсем не то, о чем мечталось. Такое же чиновничество, как и во всякой другой службе, те же удручающие мертвенные обрядности, бездушное отбывание положенных часов…» [339]339
Ср., например, письмо Сологуба Латышеву от 11 декабря 1883 г. (ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 2. № 30. Л. 1–4).
[Закрыть].
В раннем черновом автографе романа «Завещанию самоубийцы» предшествует новелла о детстве Логина [340]340
Фрагмент рукописи романа с авторской пометой на полях: «Задор». – ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 1. Ед. хр. 76. Л. 1–12.
[Закрыть], в ней содержится рассказ о его решении покончить с собой из-за конфликта с матерью и бабушкой. Васе Логину не удалось исполнить задуманное: он пережил кошмар возможного самоубийства только в воображении и ужаснулся.
Впоследствии Сологуб напечатал новеллу как самостоятельное произведение под заглавием «Задор» (1897), изменив имя героя: вместо Васи Логина – Ваня Багрецов [341]341
Впервые опубл.: Север. – 1897. – № 21. – 25 мая. Переводчик Сологуба А. Браунер писал ему 6 июля 1897 г.: «В Вашем „Задоре“ я, к сожалению, не мог найти никакого родства с Логиным; и только после того, как Вы указали мне на это, я нашел сходство; из такого мальчика, при известных условиях, может стать подобный человек» (ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 3. Ед. хр. 90. Л. 11 об.).
[Закрыть]. После изъятия «Задора» и «Завещания самоубийцы» в тексте романа остался лишь намек на потрясение, испытанное Логиным в детстве. Герой переживает его снова в ночь убийства Мотовилова, однако о каком потрясении идет речь, в окончательном тексте остается непонятным, его приходится домысливать: «Ужас детского полузабытого кошмара проснулся в душе. <…> Знал, что сбудется сейчас предвещание детского кошмара» [342]342
Сологуб Федор.Тяжелые сны. Роман. Рассказы. – С. 229.
[Закрыть].
Автобиографический подтекст «Задора» не вызывает сомнений. Он прочитывается и в самой психологической коллизии (мать – бабушка – подросток), и в описании первых проблесков памяти гимназиста (в печатную редакцию рассказа фрагмент не вошел), дословно совпадавшем с воспоминаниями Сологуба о его младенчестве [343]343
См.: Черносвитова О. Н.Материалы к биографии Ф. Сологуба. – С. 227–228.
[Закрыть]: «И вдруг яркий луч света пролился на тусклое существование и разбудил не бывшие в действии духовные силы. Ребенок удивился, увидел, запомнил, – и понял, что он живет и видит. Из окна кареты, которая покачнулась при въезде на маленький мост, он увидел много зелени, кусты и деревья, перила моста, его дощатую настилку, узкую змейку тенистого ручейка под перепутанными тонкими стволами деревьев, услышал топот лошадиных копыт по деревянной настилке, – и яркий, новый, удивительный образ напечатлелся в потрясенной душе его на всю жизнь. Вспоминая это много лет потом, он догадался, что они ехали тогда на дачу. Он неясно припоминает, кто сидел с ним в карете» [344]344
ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 1. Ед. хр. 76. Л. 1 об.
[Закрыть].
Тенденция к объективации повествования, однако, была весьма слабой по сравнению с лирической стихией автобиографизма «Тяжелых снов». В черновой рукописи романа имеется план города Крестцы, нарисованный автором [345]345
РНБ. Ф. 724. Ед. хр. 6. Л. 43.
[Закрыть](по другой версии – Великих Лук, имеющих аналогичную топографию), а отображенные в романе события, как уже отмечалось, большей частью не выдуманы, их участники «собраны» из Крестцев, Великих Лук, Вытегры. Бывший сослуживец Сологуба по вытегорской семинарии Николай Иванович Ахутин писал ему 26 октября 1896 года об отношении коллег к «Тяжелым снам»: «По моему указанию познакомились они с Вашим произведением и нашли, что Великие Луки изображены у Вас прекрасно, но среди действующих лиц ни одного знакомого не встретили. Он <один из учителей. – М.П.> задыхается от волнения, когда речь заходит о „Тяжелых снах“, и больше всего боится того, что иностранцы, прочитавшие роман, получат совершенно извращенное представление о наших учителях. Он находит, что Вы клевещете на учителей и в изображении общества далеки от истины. <…> Судя по тем лицам, которые мне знакомы (а ведь их там немало), я считаю Ваше произведение верным и мастерским изображением печальной действительности. Но мне хочется думать, что Вы чересчур сгустили краски, что грустная действительность все-таки лучше, чем сотворенная Вами» [346]346
ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 3. Ед. хр. 41. Л. 19–20.
[Закрыть].
Помимо сюжета с учителем Молиным, реальное основание имела история, связанная с попыткой Логина учредить в городе общество взаимопомощи (организовать ссудо-сберегательную кассу, открыть типографию, устроить лекции для народа). В письмах к Латышеву из Вытегры Сологуб рассказывал о своем участии в похожих начинаниях [347]347
Там же. Оп. 2. Ед. хр. 30.
[Закрыть].
В «Завещании самоубийцы» подробно изложена программа общественного устройства, которая, вероятно, отвечала социальному идеалу молодого Сологуба. Логин намеревался покончить с собой, если проект не осуществится, в письме другу он рассказывал:
За неимением талантов в достаточном количестве, чтобы прожить ими, как солидным капиталом, надо придумать что-нибудь другое. И вот придумал я для себя дело, которое хочу осуществить здесь. Идею, занимавшую меня уже давно, сообщил я здесь кое-кому, и, к моему удивлению, у меня нашлись сотрудники, понявшие меня. Нашлись и такие, которые поняли по-своему, – должно быть, я недостаточно разжевал свою мысль в наивной надежде на то, что все мои собеседники принадлежат к разряду не очень глупых. Расскажу свою мысль тебе: прочти и суди.
В жизни есть поразительная нелепость, к которой мы так привыкли, что не замечаем ее: среди неисчерпаемых сокровищ природы люди, владеющие достаточным количеством силы, умирают с голоду. Погибают люди, хорошо подготовленные к жизни, люди с немалыми знаниями и с отличными дипломами. А на земле еще не тесно, природа не использована, наука дает средства производить больше, чем прежде, тем же количеством работы, – жизнь должна бы облегчиться, а люди гибнут.
Эту нелепость жизни нельзя объяснить тем, что для лишнего работника, не вовремя протянувшего руки к работе, нет лишнего труда: самые потребности этого лишнего работника должны создавать, одновременно с добавочным предложением труда, и добавочный спрос на его продукты. Вся беда, может быть, только в отсутствии кредита для бедных людей. Богатые широко пользуются кредитом, кредитуются даже у бедных гораздо чаще, чем сами оказывают кредит бедным. Помочь этому можно устройством общества взаимной помощи, куда могли бы войти все, живущие самостоятельным трудом и поселившиеся в одном месте, например, в одном городе; это было бы нечто вроде североамериканских соседских гильдий.
Цели общества таковы: I, нравственное единение и поддержка во всех случаях жизни; 2, организация взаимного кредита, денежного и вещного; 3, посредничество при покупках, для удешевления цен; 4, приискание работы и сбыта для изделий членов общества; 5, охрана здоровья и врачебная помощь членам; 6, увеличение удобств нашей жизни посредством взаимного обмена услугами и продуктами труда; 7, устройство предметов общего пользования: жилые дома, библиотеки, телефон, освещение, машины и т. п.; 8, воспитание и обучение детей; 9, ознакомление желающих членов общества с новыми для них или малознакомыми им знаниями и умениями; 10, устройство развлечений, праздников, путешествий.
Я думаю, что если в такой союз войдет достаточное количество людей разных занятий, то они обеспечат друг другу безбедное существование. Стоит только решиться дружно отвоевывать от жизни все, что возможно. И почему не бороться? [348]348
РНБ. Ф. 724. Ед. хр. 4. Л. 145 об. – 146.
[Закрыть]
Проектируемая Логиным модель общественного устройства восходит к утопическому роману американского писателя Эдварда Беллами (1850–1898) «Золотой век» (или «Через сто лет»), в русском переводе книга выходила трижды под разными названиями: «В 2000 году» (1889), «Будущий век» (1899), «Золотой век» (1905). Роман оказал влияние на социальные представления Сологуба, и, очевидно, он переадресовал герою собственные идеалы.
Разочарование Логина в возможности устроения рая на земле наступило без промедления (он отказывается от организации разумной жизни в Глупове с помощью плетения «благотворительных корзин», сбора «благотворительных грибов» и создания общества взаимопомощи). «Наука, прогресс и народное благо» – святыни народников, о которых суконным языком твердит учительница Ивакина, – возбуждают у него презрение и иронию.
Излагая историю Логина, автор «Тяжелых снов» обращался не только к пережитым событиям, но и к своему внутреннему опыту, стремился отметить основные вехи на пути героя в поисках истины, общие для людей его поколения: теория общественного прогресса, народное благо, наука, разум, красота, вера в Бога. Все эти ценности последовательно нивелируются в романе или подвергаются сомнению [349]349
Тему духовных исканий русского интеллигента, но в форме перверсии и карикатуры Сологуб продолжил затем в «Мелком бесе» («ведь и Передонов стремился к истине»). Кандидат университета Ардальон Передонов в молодости мечтал о конституции (однако «без парламента») и считал себя опасным вольнодумцем – «под подозрением», изучал Дарвина («веровал в обезьяну»), читал запрещенную литературу – «Колокол», сочинения Писарева (затем сжег их из опасения доноса и заключения в крепость) и т. п.
[Закрыть].
Собственные разочарования Сологуб описал (1894) в стихотворении, оставшемся ненапечатанным при жизни (вероятно, оно было забраковано поэтом по причине излишней риторики, не свойственной его зрелой манере):
Все, что природа мне дала,
Все, чем судьба меня дарила,
Все злая доля отняла,
Все буря жизни сокрушила.
Тот храм, где дымный фимиам
Я зажигал, моляся Богу,
Давно разрушен, – ныне там
Некошный смотрит на дорогу.
Иной воздвигся храм потом —
Свободы, равенства и братства,
И он разрушен не врагом,
Своим же в злобе святотатства.
Дерзнул я истине служить,
Но, сняв с богини покрывало,
Не захотел благословить
Того, что предо мной предстало.
Я звал пророков и певцов.
Их правдой жаждал я упиться,
Но перед правдой мудрецов
Не хочет сердце преклониться.
Я стал испытывать себя, —
Пороки, ложь и мрак полночный,
Все молодое загубя,
Царят в душе давно порочной.
Смотрю вокруг, – и мрак и грязь
Ползут отвсюду мне навстречу,
Союзом гибельным сплотясь…
Чем я на вызов их отвечу?
<…> [350]350
Сологуб Федор.Неизданные стихотворения 1878–1927 гг. // Неизданный Федор Сологуб. – С. 62–63.
[Закрыть]
«На роман г. Сологуба следует смотреть как на субъективное излияние автора, как на его лирический дневник; с этой стороны в нем откроется своеобразно-искреннее содержание: он представляет как бы иллюстрацию стихов того же г. Ф. Сологуба» [351]351
Ф. Ш. [Шперк Федор].Тяжелые сны. Роман Федора Сологуба // Новое время. – 1896. – № 7231, 17 (29) апреля. – С. 3.
[Закрыть]; «Логин – автопортрет Сологуба: таким, по крайней мере, он представляется нам по своим лирическим произведениям» [352]352
Долинин А.Отрешенный (К психологии творчества Федора Сологуба) // Заветы. – 1913. – № 7. – Отд. II. – С. 66.
[Закрыть]; «Как в Лире каждый дюйм – король, так в Сологубе каждая строка, каждое слово – Сологуб»; «Он давно сравнивал свою душу с зыбкими качелями, и об этих колебаниях своей психики, о тоске и порывах своей поздней молодости рассказал в „Тяжелых снах“», – отмечали критики [353]353
Горнфельд А.Федор Сологуб. – С. 16–17.
[Закрыть]. Ф. Шперк предсказывал: «…я думаю, что в недалеком будущем литература романов и повестей заменится литературой дневников, писем и проч. Это тем более вероятно, что современное поколение художников, помимо своей отрывочной впечатлительности, отличается еще крайней субъективностью духа. Никогда еще, ни в жизни, ни в литературе, не было столько говорено „о себе“, о своем „я“, как нынче, в наше болезненное время» [354]354
Ш. Ф. [Шперк Федор].Таланты последней формации // Новое время. – 1896. – № 7297, 2 июля. – С. 2.
[Закрыть].
Автобиографический пафос и поэтический дар Сологуба [355]355
К 1892 году Сологуб написал около 500 стихотворений, из них было опубликовано – 23. См.: Библиография Федора Сологуба. Стихотворения. – М.: Водолей, 2004.
[Закрыть](его лирический герой 1890-х годов все тот же Логин-Тетерников) во многом предопределили художественную структуру «Тяжелых снов» и затем «Мелкого беса». По сути, это роман «одного героя»: внутренняя реальность переживаний Логина и Передонова поглощает бытовую реальность предметного мира, которую мы воспринимаем преимущественно их глазами, сквозь их душевное состояние. Внутренняя речь героя выдвигается в повествовании на первое место. Изображение действительности как «функции души» характерно для психологического повествования («Записки из подполья» Достоевского или «Записки сумасшедшего» Гоголя), в том числе для нового европейского романа, на который, по-видимому, Сологуб также ориентировался в «Тяжелых снах».
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Не постыдно ли быть декадентом?
Я – Сологуб, я – декадент!
Ф. Сологуб
«Тяжелые сны» создали Сологубу литературную репутацию декадента, которая, однако, соответствовала его внутренним устремлениям. «Декадент – конечно, бранная кличка, но если уж так Бог уродил человека с непреодолимою наклонностью к тому, что именуется упадком, то есть достоинство в том, чтобы исполнить до конца Его волю», – иронизировал он по поводу присвоенного ему «декадентского мундира» [357]357
См. запись Сологуба в альбоме «пятниц» К. К. Случевского от 17–18 мая 1902 г.: Сапожков С.«Пятницы» К. К. Случевского (по новым материалам); Альбом «пятниц» / [Публ. С. Сапожкова] // Новое литературное обозрение. – 1996. – № 18. – С. 335.
[Закрыть].
Свою эстетическую программу Сологуб изложил в статье-манифесте «Не постыдно ли быть декадентом» (1896, при жизни автора не печаталась) [358]358
ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 1. Ед. хр. 376. Текст статьи см. Приложение VI(в файле – раздел «Приложения», «Приложение VI. Не постыдно ли быть декадентом. Статьи» – прим. верст.).
[Закрыть]. Этот документ интересен не только в плане эстетического самоопределения автора, но и с точки зрения становления русского символизма. Статья была написана в период размежевания «символистов» и «декадентов» – отделения «агнцев» от «козлищ» – и явилась непосредственным откликом на устные и печатные выступления его ближайших литературных соратников с критикой декадентства. Помимо того, у Сологуба был и конкретный повод для решительных действий.
В декабрьской книжке «Северного вестника» за 1896 год в разделе «Литературные заметки» А. Волынский поместил резкий критический отзыв о его сборнике «Тени. Рассказы и стихи» (1896), в котором заодно подверг уничижительной критике и роман «Тяжелые сны»; в статье был объявлен «поход» на декадентов.
В архиве Сологуба сохранился оттиск статьи Волынского, насквозь испещренный владельческими пометами [359]359
См.: Там же. Оп. 6. Ед. хр. 183. Далее фрагменты статьи приводятся по этому источнику.
[Закрыть]. Привожу некоторые из подчеркнутых фрагментов: «автор до сих пор не создал ни одного истинного символического произведения», «не овладел ни одною стороною жизни с надлежащей полнотой», «„Тяжелые сны“ написаны с поразительною мещанскою грубостью и производят впечатление пустой и бессодержательной фантазии <…>. Никакого кругозора, никакого продолжительного анализа, никакой живой игры художественно изображенных событий и фактов. Все затянуто, как болотною тиною, жалким воображением, обращенным к земле <…> повсюду самодовольное пресмыкательство перед собственной индивидуальностью. <…> Символист по убеждению и художественной тенденции, г. Сологуб не обладает тем простым материалом, который нужен для искусства, тою умственною возвышенностью, которая не смешивает трагического с пошлым <…> у г. Сологуба стихи, лишенные живого смысла, представляющие набор холодных и вымученных фраз, без проблеска искреннего чувства <…> холодная версификация, представляющая смешение декадентского красноречия с безвкусными выражениями <…>» и т. д. и т. п. Волынский не скупился на хлесткие определения: «банальная распущенность мысли», «крапива мещанской риторики», «крайнее несовершенство натуралистических описаний» и пр.
Вероятно, эффект, произведенный на Сологуба этой статьей, усиливался памятью о прохождении в журнале рукописи «Тяжелых снов» и, в частности, о варварском отношении к ней Волынского, когда по собственному вкусу, а не только по цензурным соображениям он переделывал роман, изымая из него целые страницы без ведома автора.
Сологуб воспринял критические замечания Волынского как личное оскорбление, нанесенное ему редакцией «Северного вестника», как неправый суд и выпад лично против себя: как будто критик вменял ему в вину порочность и «извращенную чувственность» его героев. Сразу же по прочтении статьи разгневанный Сологуб писал Л. Гуревич:
Для того, чтобы называть мои писания пьяным угаром и т. д., надо или знать, что я пьяница и неврастеник, что, кажется, неточно, или отождествлять меня с Логиным из «Тяжелых снов», что иные делают, но без видного, конечно, основания, и притом надо знать, что я пишу в пьяном виде, – но этого сведения А. Л.
(Волынский. – М. П.)ниоткуда почерпнуть не мог. Извращенная чувственность – относится ли это к моей писательской душе или к человеческой личности? Если к писательской душе, то обратимся к писаниям и спросим, из чего это явствует. Я думаю – не из чего. В нескольких стихотворениях я, говоря в первом лице (что, впрочем, еще не предрешает вопроса о том, открываюсь ли я или проникаю в чужую душу), выражаю скорбь о порочности моей вообще; более точные определения ее у меня таковы: страстность, лень, злое и больное вожделение. Все это очень обще. <…> В романе извращенная чувственность играет весьма малую роль, да и то главным образом в виде настроений, внушенных Логину провинциальными сплетнями, настроений внешних и ни в какое действие не перешедших, чем и доказывается неопровержимо, что никаких инстинктов здесь нет. Стихи, которые приводит А. Л. в доказательство извращенной чувственности, поняты им произвольно и, очевидно, истолкованы им в виду соображений о тождестве Логина с его автором. <…> Вот мои основания к тому, чтобы думать, что в «Лит<ературных> заметках» перейдены законные пределы. Очень прошу Вас верить, что я нисколько не возражаю против чисто литературной стороны этой статьи: критика должна быть свободной от личных пристрастий, да я и не претендую на то, чтобы меня считали хорошим и определившимся писателем. Я лично не люблю резкого и несдержанного тона критики: мы, люди ищущие, ведь не изверги же какие-нибудь, чтобы стоило так сильно сердиться на нас и так ругаться, как делает это А. Л. и другие такие же грозные критики с Бурениным во главе. <…> Я уже писал Вам однажды, как и почему я ценю возможность печататься в Вашем журнале; прекращение отношения к «Сев<ерному> В<естнику>» меня весьма огорчило бы, и я, конечно, не сделаю к этому первых шагов. С истинным уважением Федор Тетерников [360]360
Rabinowitz S. J.From the Early History of Russian Symbolism: Unpublished Materials on Fedor Sologub, Akim Volynsky, and Lyubov’ Gurevich. – P. 136–137.
[Закрыть].
В следующем письме к Гуревич от 6 декабря 1896 года Сологуб продолжал выговаривать свою обиду на Волынского:
Я думаю, что «неврастения» – термин определенно медицинский, а не эстетический и никакого иного значения, кроме личного, не имеет. По смыслу этого места термин отнесен, конечно, не к читателю и не к произведению, а к автору. Уверен, что большинство читателей поймет статью как характеристику моей грубой и пошлой натуры; мне пришлось уже слышать такое толкование. Не думаю отрицать права критика как угодно резко говорить о литературном произведении: можно сказать, что стихи отвратительны, безобразны, возбуждают омерзение, что автор дурно поступил, напечатав их, – и многое можно сказать, но не касаясь души автора, пока он сам не раскроет ее в своей исповеди. <…> скажу решительно: критика имеет право говорить об авторе, о его душе, намерениях и т. д. только на основании сведений биографических или личных и положительных авторских заявлений. Для меня все это является не безразличным (как если бы эта статья появилась в другом журнале, – тогда бы я ее только прочел, как все читаю, с совершенною безмятежностью, но с большим интересом) только потому, что для меня представляется вопрос: будет ли моя проза находить себе вперед место в «Сев<ерном> В<естнике>», и не придется ли Вам самим придти к убеждению, что меня пускать на страницы Вашего журнала не следует? Я очень сожалел бы об этом, потому что самым искренним образом сочувствую Вашему журналу [361]361
Ibid. P. 138–139.
[Закрыть].
Как и следовало ожидать, в конфликте Сологуба с Волынским Л. Гуревич встала на сторону последнего. 6 декабря, по получении письма от «потерпевшего», она писала ему:
Вы говорите, что нужно «глубоко и бесстрастно исследовать бездны». Но исследовать темные бездны и пропасти можно только при свете факела или другого – еще более светлого огня, – иначе мы не исследуем бездны, а заблудимся в них. Некоторые же Ваши художественные видения представляют именно темные бездны, не освященные разумом. <…> Декадентство с его «дерзновением» слепо и стихийно в своих мятежных порывах, декадентские видения всегда туманны, двусмысленны, полны соблазнов для читателя. Дух Божий не носится над этимибезднами. Можно, однако, придти через эти дебри «к более глубоким настроениям и убеждениям», которые и выражены во многих Ваших произведениях. Однако блуждания по темным дебрям не есть единственный путь к просветлению и углублению своей души, и автор, уже достигший известной духовной высоты, не обязан изображать те темные и сомнительные места, в которых он побывал душевно. Но Вы как писатель возвращаетесь и ведете с собой читателя к тому, что и теперь остается еще смутным, духовно не осиленным. Вы открываетеперед ним бездны, «исследовать» кот<орые> сами Вы не в силах. Вот о какой откровенности, совершенно ненужной и только опасной в литературе, говорит и вправе говорить всякий критик. Декаденты именно откровенны в своих фантазиях, но эта откровенность так же мертва для литературы, как грубый, чисто внешний натурализм, который, однако, более литературен, п<отому> ч<то> говорит о вещах, так или иначе истолкованных разумом [362]362
ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 3. Ед. хр. 216. Л. 39–39 об.
[Закрыть].
Обида Сологуба усугублялась еще и тем, что в составе статьи Волынского было опубликовано «Письмо в редакцию» З. Гиппиус (под псевдонимом Л. Денисов), в котором она, как подлинный энтузиаст движения, присоединилась к критике декадентства и, в частности, писала: «Символизм, прежде всего, диаметрально противоположен декадентству. Быть может, даже не стоило бы упоминать о декадентстве рядом с символизмом. <…> эти два понятия так печально смешались в умах людей даже наиболее почтенных, что невольно хочется разделить их навсегда. <…> Декадентство боялось смерти и умерло, больное и слабое. Декадентство боялось разума, чистоты понимания. Символизм весь в свете разума, в его широком и ясном спокойствии» и т. д. [363]363
См.: Волынский А.Литературные заметки (Декадентство и символизм) // Северный вестник. – 1896. – № 12. – С. 235–246.
[Закрыть](Впоследствии подобные обвинения Гиппиус повторяла не раз: «Ну а вообще у декадентов, индивидуалистов и эстетов, не только нет нового, но даже полное забвение старого, старой бессознательной мудрости. Они убили мысль, совершенно откровенно, без стыда, но не заменили ее „вопросами“, как либералы, а остались так, ни с чем. Это – нездоровые дети, которые даже играть не любят и не ищут игрушек. <…> И все им скучно, бедным, недолговечным детям, все им противно, все не по ним» [364]364
Гиппиус З.Торжество в честь смерти // Мир искусства. – 1900. – № 17/18. – С. 87.
[Закрыть].)
«Письмо в редакцию» было нацелено не только на Сологуба, оно имело и других адресатов, московских (в лице В. Брюсова и К. Бальмонта прежде всего) и петербургских. В 1895–1898 годах Сологуб, Вл. Гиппиус и Ал. Добролюбов составляли внутри петербургской группы символистов самостоятельную «фракцию»; к ним тяготели присоединившиеся позднее критик Ф. Э. Шперк [365]365
В личной библиотеке Сологуба имелись книги Ф. Шперка с его дарственными надписями: Метафизика мировых процессов: Основы. СПб., 1893; философия индивидуальности: Varia СПб., 1895; О страхе смерти и принципе жизни. СПб., 1895; Диалектика бытия. СПб., 1897; Книга о духе моем. Поэма. СПб., 1896. Дарственные надписи на книгах Сологубу приведены в публ.: Шаталина. – С. 438. См. также письма Ф. Э. Шперка к Сологубу за 1896 год: ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 3. Ед. хр. 773.
[Закрыть]и Иван Коневской, отводивший творчеству Сологуба и Добролюбова едва ли не первое место в новой поэзии [366]366
См. реферат Коневского «Стихотворная лирика в современной России»: Из архива Ивана Коневского / Предисл., публ. и коммент. А. В. Лаврова // Писатели символистского круга. Новые материалы. – СПб., 2003. – С. 89–149.
[Закрыть].
Об этом товарищеском объединении упоминают Ан. Чеботаревская в биографическом очерке о Сологубе [367]367
Чеботаревская Ан.Федор Сологуб: Биографический очерк. – С. 11.
[Закрыть]и Вл. Гиппиус в воспоминаниях об Александре Добролюбове [368]368
Гиппиус Вл.Александр Добролюбов // Русская литература XX века (1890–1910) / Под ред. проф. С. А. Венгерова. – М.: Мир, 1914. – Т. 1. – С. 281.
[Закрыть]и автобиографическом очерке «О самом себе» [369]369
Гиппиус Вл. Осамом себе / Подгот. текста, публ. и послесловие Евг. Биневича // Петрополь. Литературная панорама. 1993–1996. – СПб., 1996. – С. 121–122.
[Закрыть]. Сведения о встречах петербургских декадентов можно почерпнуть также в тетради с записями Сологуба о посещениях разных лиц (в период 1895–1898 годов Вл. Гиппиус и Ал. Добролюбов бывали у него регулярно) [370]370
ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 6. Ед. хр. 81.
[Закрыть], из его переписки с Вл. Гиппиусом [371]371
ИРЛИ. Оп. 3. Ед. хр. 185; Ф. 77. Ед. хр. 224.
[Закрыть]и, предположительно, в воспоминаниях Вл. Гиппиуса о Сологубе (до настоящего времени не расшифрованных из-за неясного почерка автора) [372]372
ИРЛИ. Ф.77. Ед. хр. 152.
[Закрыть].
Сологуб опекал юных друзей-декадентов, даже пытался протежировать им на литературном поприще [373]373
См., например, письмо З. Гиппиус к Сологубу <1895?>: «Посылаю вам, Федор Кузьмич, это курьезное и малопонятное письмо Добролюбова ко мне, касающееся вас. Так как я ни с кем об этом достойном мальчике не говорила, то очевидно тут намек на мои ответные сентенции (точно я их не помню) вам, когда вы препотешно комментировали анекдоты из жизни сего молодого человека. Курьезнее всего тут упоминание об „услуге“. Сколько ни ломаю голову – не могу ни единой припомнить, а видела я его два раза. Вот разве: однажды он мне подал кофточку, а другой раз проводил случайно домой. Готова вернуть ему все: подать пальто и проводить на Васильевский Остров. Видите, сколь опасно иметь дело с декадентами, почти так же, как с нетрезвыми извозчиками!» (ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 3. Ед. хр. 183. Л. 54 об.).
[Закрыть]. Все они были значительно младше его по возрасту (Гиппиус и Добролюбов на 13 лет, Коневской – на 14, Шперк – на 9), эта дистанция заметно увеличивалась за счет его внешности, так как уже в те годы он казался значительно старше своих лет. Вл. Гиппиус вспоминал об обстоятельствах своего вхождения в литературу: «Первые связи завязались с „Северным вестником“ в восьмом классе гимназии, самым модным и, конечно, самым живым тогда журналом, куда Волынский не принял ни моих стихов, ни Добролюбовских <…> Мое декадентство было принято без всяких оговорок только Сологубом, с которым сблизился после первой же встречи» [374]374
Гиппиус Вл.О самом себе. – С. 121–122.
[Закрыть].
Самой живой темой и предметом общего дискурса среди участников группы, по-видимому, была «новая» русская и европейская поэзия. «А что касается исторической роли „декадентства“, – писал Шперк Сологубу 6 июля 1896 года, – то я не нахожу, чтобы выразился относительно ее отрицательно: необходимо стало познать душу человеческую в ее составных элементах, необходимо стало поэтическое γνώφι σεαυτόν [375]375
Познай самого себя ( греч.) – надпись на фронтоне храма Аполлона в Дельфах.
[Закрыть]– и появилось это болезненное (положительно, а не отрицательно болезненное) творчество»; «Вы спрашиваете: нахожу ли я „декадентским“ Ваше последнее стихотворение: по форме – нет, но по содержанию, по чувству, в котором так сильно выражено недоумение перед жизнью, – да» (28 июля 1896 года) [376]376
ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 3. Ед. хр. 773. Л. 8 об. Речь идет о статье Ф. Шперка «Таланты последней формации» (Новое время. – 1896. – № 7297, 4 июня. – С. 2).
[Закрыть].
Итогом творческого общения петербургских поэтов явился замысел (1895–1896) издания журнала «Горные вершины», который, однако, не был осуществлен по причине наступившего идеологического разлада между Ал. Добролюбовым и Вл. Гиппиусом и внезапного выхода последнего из состава редакции [377]377
Об истории замысла журнала см.: Иванова Е. В.Александр Добролюбов – загадка своего времени // Новое литературное обозрение. – 1997. – № 27. – С. 214–219.
[Закрыть].
Составившийся узкий кружок петербургских декадентов имел собственную эстетическую позицию, не совпадавшую с основной платформой «Северного вестника». Творчество Ал. Добролюбова и Вл. Гиппиуса в журнале отвергалось, у Сологуба, как оказалось, были также непростые отношения с редакцией. Лишь на первых порах А. Волынский и Л. Гуревич привечали начинающего автора, полагая себя его литературными крестными. Однако, при внешнем поощрении творческих устремлений Сологуба, оба редактора считали его хотя и приемлемым, но чуждым по духу «Северному вестнику».
Неудивительно, что представленная в «Северный вестник» в декабре 1896 года статья «Не постыдно ли быть декадентом» (в ответ на «Литературные заметки» и «Письмо в редакцию») была отклонена Волынским [378]378
На карточке авторского библиографического указателя к прозе помета: «„С<еверный> в<естник>“, 18 декабря 1896, возвращено» (ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 1. Ед. хр. 546).
[Закрыть]. В отношении декадентов он всецело солидаризировался с З. Гиппиус.
Автор «Тяжелых снов» искал поддержки в лице юных друзей, с которыми его связывала близкая эстетическая позиция. Однако в скором времени внутри декадентского «братства» возникли идейные расхождения. В июле 1897 года под влиянием уже наметившегося раскола в лагере недавних единомышленников Сологуб писал Вл. Гиппиусу: «Вы, к моему искреннему прискорбию, в последнее время начали отметать декадентство. Это – влияние Мережковских? И особенно Зинаиды Николаевны? <…> В Вас, кажется, засела злосчастная мысль о том, что время изменилось, что-то такое вышло из моды, нужно что-то иное, новое и т. д. А мне всегда смешно, когда говорят, что, например, декадентство вышло из моды. Дамские слова. Впрочем, З<инаида> Н<иколаевна> серьезно думает, что декадентство только в том и состоит, что какие-то шалопуты видят звуки и любят зло. Надо же идти по направлению к концу и сооружать храм».
В том же письме Сологуб, не без злорадства, передавал корреспонденту литературные сплетни и информировал об очередной своей неудаче в «Северном вестнике»: «З<инаида> Н<иколаевна>, как Вы знаете, в разрыве с Флексером [379]379
См. об этом: Rabinowilz S. J. A«Fairy Tale of Love»?: The Relationship of Zinaida Gippius and Akim Volynsky (Unpublished Materials) // Oxford Slavonic Papers. New series. Vol. XXIV. 1991. P. 121–144.
[Закрыть], а стало быть, и с „Северным Вестником“. Флексер недогадлив и неблагодарен, – З. Н. всегда оказывала ему большую милость, служа для него, так сказать, мерилом эстетического достоинства разных штук в стихах и прозе. Всего за несколько дней до разрыва З. Н. еще раз спасла „Сев<ерный> Вестн<ик>“ от одной эстетической погрешности, раскрыв глаза Флексеру на многочисленные недостатки моей повести „На камни“ [380]380
Повесть опубликована под заглавием «Утешение», впервые: Север. – 1899. – № 15–21, 11 апреля – 23 мая; затем в сб.: Сологуб Ф.Жало смерти. – М.: Скорпион, 1904.
[Закрыть]; а ведь сам-то Фл<ексер> спроста, пожалуй, напечатал бы ее после нескольких небольших волынских искажений. Вывод из этого тот, что Флексерова душа действительно черна от неблагодарности, – и еще то, что он будет очень прост, не испросив помилования» [381]381
ИРЛИ. Ф. 77. Ед. хр. 224.
[Закрыть].
