Текст книги "Осколки тени и света (СИ)"

Автор книги: Мара Вересень

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

Пальцы с багровыми когтями по одному отлепили мои от черенка. Шершавая ладонь, задевая щеку острыми, как иглы, кончиками, легла на глаза, опустила веки.

– Вот так, огонек, – шелестела тьма в волосах.

– Не смотри, – шуршал потрескивающими угольками голос.

Земля ушла из под ног, в живот ткнулось плечо, и сердце рванулось, желая остаться там, на твердом и привычном, но рука уже прижала коленки. Моя щека, испачканная в крови и том, что летело мне в лицо после единственного удара «аргументом», привычно устроилась на рюкзаке.

– А теперь – ходу.

В лицо дохнулоничто. Отпустило. И снова – озноб по коже. Почувствовала, как дернулась, оживая, петля договора, не больно, словно напоминая, что я никуда не денусь. И тоже отпустила. До поры.

Я послушно не открывала глаз. Темный прав, мне лучше не видеть,КТОнесет меня через пустырь, то ныряя в те́ни изнанки, то вновь появляясь. ЭтоОНОпахнет горячим железом. А лаванда… Лавандой – спрятанное в рюкзаке одеяло, которое мне великодушно или еще по какой-то блажи уступил для ночлега некромант.

Глава 16

Под спиной была неровная поверхность обитых железными полосами ворот, умиротворяюще гудел, чуть вибрируя пластинами, охранный контур поселка, ныл приложенный, и не поручусь, что нечаянно, об эти ворота затылок. Но если на голове что-то болело, значит она все еще была при мне, а я – живая.

– Ты просто огонь, детка.

– Спасибо, – поблагодарила я, не открывая глаз.

– Я не тебе, – вяло отозвался темный.

– За то и благодарю. Твоих комплиментов после всего я бы просто не вынесла.

– Я же тебя с твоими, – судя по звуку, некромант обозначил размер руками, – выношу.

– Ты бугай.

Смолчал. Принял за ответный комплимент? Ну и пусть. Леди иногда могут позволить себе делать комплименты. Правда, леди из меня… Последняя побродяжка не позарилась бы на мое платье, а мне в нем к людям идти.

– Мне нужны штаны, – сделала вывод я и, приоткрыв глаза, покосилась на рюкзак, примостившийся аккурат между мной и каланчой, который к этому времени уже пребывал в обычном своем мародерском образе и перестал пугать. Раз у него там водятся носки и пахнущее лавандой одеяло, почему бы и штанам не быть.

Некромант уронил голову в мою сторону и одарил брезгливым сочувствием.

– Что, так сильно испугалась?

– Придурок. Я из-за этих юбок чуть не сдохла.

– Единственные штаны в пределах досягаемости те, что на мне.

– Они у тебя одни? – опешила я.

– Ты видишь у меня за спиной гардероб?

– Ужас. И сколько они на тебе?

– Где-то неделю... Запасные остались на том кладбище, где я тебя подобрал.

– Что, так сильно испугался? – я вернула ему его взгляд.

На небо выкатилась луна, скупо озарила подворотное пространство, темные брови темного приподнялись, губы сжались, дрогнули, и этот идиот принялся ржать. Даже пару раз о железную створку стукнулся.

Теперь у него тоже в башке гудит? Пусть бы гудело. Не все мне одной.

Чуть левее того места, откуда меня притащил лось, над горизонтом золотилась полоска. Я покосилась на нее и на вылезшую луну раз-другой и засомневалась, не слишком ли сильно меня головой о ворота приложили.

– Это рассвет? – спросила, просто чтоб убедиться, да и вдруг ненормальность – заразное, а рядом со мной такой рассадник дури.

– Это Светлый лес. Золотые ясени. Когда их так много, как там, они светятся. Роща, где мы… гуляли днем, когда-то была… его частью, – темный отвечал нехотя и медленно, последние слова вообще будто силком проталкивал. И совсем замолчал.

Без шелеста его голоса стало неуютно. Да и холодно. А от Ине будто теплом дышало. Я бы, наверное, плюнула на приличия, пробирающую до дрожи некроформу[1] и возможные остроты и придвинулась ближе, но рюкзак мешал, рукоятка с цаплей неудобно тыкалась в плечо, а еще «золотко» упиралось мне в бедро черенком. Взгляд пробежался по лопате, запнулся о некромантские ноги. Я сравнила длину со своими и в который раз убедилась – каланча.

– А что мы тут делаем? – поинтересовалась я, разгоняя тишину.

– Ждем, – буркнул некромант. Глаза прикрыл.

– Чего ждем? – снова дернула его я, веки дрогнули, приоткрылись. Посмотрел, чуть повернув голову.

– Пока кто-нибудь к нам добежит.

– С той стороны ворот или с этой?

– Как повезет.

Отвернулся, но глаза скосил. Не вижу, но прямо чувствую, что пялится.

– А ты постучи, – предложила я.

– Я уже постучал, когда тебя сгружал.

Моя рука дернулась к ноющему затылку, каланча издал странный звук. Опять ржет? Скотина.

– Своей постучи, гула больше!

– Шшшш… Крышку закрой, – темный вдруг ожил, а его пятерня шлепнулась поперек лица, зажав рот и приколотив мою голову к створке.

За воротами, послышались признаки жизни.

Некромант замолчал. Распустил тьму. Проверял, наверное, что там за жизнь: живая или не очень. Карантинная полоса такое место, что всякое может быть. Как у меня в Эр-Дай. Приехала во вполне живой, хоть и не слишком оживленный поселок, а спустя несколько дней ночью он перестал быть живым. И я сама чуть не перестала быть, если б каланча не шатался по кладбищу.

– Кому там не лежится? – рявкнули в распахнувшееся с грохотом смотровое окошко, и над воротами ярко, до вышибленной слезы, вспыхнула свет-сфера.

– Лодвейн, чтоб тебе встать, – вскакивая на ноги, взвыл некромант, прижимая ладонь к глазам, а второй усиленно делал знаки, чтобы я не вздумала орать, – открывай!

Я была храброй и не издала ни звука, хотя уроненная лопата отбила мне коленки, а я не понимала, зачем молчать.

– Тен-Морн? Какой бездны приперся среди ночи?

– Работа у меня такая.

Загремел и заскрежетал засов. Темный швырнул в меня свой плащ комком и развил бурную деятельность по навьючиванию на себя остального добра. Я так ошалела от невиданной щедрости, хотя просила только штаны, что Ине уже нагрузился рюкзаком, а я все еще стояла. Тогда некромант, буркнув что-то гадостное, сноровисто завернул меня в плащ, как начинку в пирожок, накинул мне на голову капюшон, а меня – себе на плечо.

Бойтесь своих желаний. Не мечтайте быть рюкзаком. Оно, конечно, приятно, когда тебя несут, но вечно болтаться головой вниз…

Щелкнул, размыкаясь, последний запор, охранный контур подсветил каменный порожек с цепочкой знаков – единственное, что я могла видеть из-под закрывшего мне почти все лицо капюшона – и пригас. Небольшая дверь, прорезанная прямо в воротах, с жутким скрипом открылась.

– Где ты это взял? – изумился страж ворот, поименованный Лодвейном. Однозначно – вампир.

– На кладбище. Где ж еще.

– Отнеси обратно и зарой!

– Мне лень.

– Зачем оно тебе… такое?

– А это теперь моя путеводная звезда.

– Надолго?

– До Светлого леса. Ну или пока не протухнет.

– Судя по запаху – уже. Да и сам ты…

Я подозрительно принюхалась и молча согласилась. Попахивало вполне ощутимо. И от меня, и от некромантского плаща, и от самого некроманта. А я и не замечала, пока не напомнили. Дожилась… Каких-то два дня, а я стала такой непритязательной.

– Конура твоя свободна. Сейчас салагу отправлю воды натаскать, – смилостивился вампир, отходя в сторону.

Нас пустили к людям. Плюс ко всему я узнала, как еще называют калачу.

_______________________

[1] Некроформа, или боевая форма – трансформация, позволяющая некроманту наиболее эффективно пользоваться силой грани. Сугубо индивидуальна. Существует негласное правило, что некроформа – и есть истинный облик некроманта. Доступна темным магам с уровнем дара первой категории и выше.

Глава 17

Тен-Морн… Тен-Морн… Имя, скорее фамилия, хорошо ложилась в такт шагам темного. Тен-Морн… Тен-Морн… Как маятник.

Ииинеее…

Некромант дернулся, и как клещами щипнул меня за мягкое. Я дернулась тоже. И пискнула.

– Оно живое! – удивился невидимый мне вампир.

– Думал, я мертвяка к живым притащу?

– От тебя всего можно ждать.

Тут я была согласна. Всего. У меня фантазия пасовала представить это все. Зато не мешала мечтать об упомянутой Лодвейном воде. Как бы так изловчиться и отхватить помывочную емкость первой? Сильно сомневаюсь что то, что назвали конурой, оборудовано ванной, но сойдет и бочка, лохань, таз…

– Это ты округу на дыбы поднял? – бухтел вампир. – Устроил светопреставление. Контур чуть не лег. А у меня все выжатые до дна после вспышки в Эр-Дай.

– Контур не мой, проблемы не мои. И не лег же.

– Не лег потому, что подпирали.

– Чем, если все выжатые?

– Что к утру встает, тем и подпирали! Гад ты, Тен-Морн, первостатейный. Тебя когда ждали? Два дня назад.

– Вы меня жда-а-али? – протянул некромант.

Будь я на месте вампира, каланча бы уже челюсть собирал. Это ж надо, с такой интонацией спросить! Тьма хранящая, да со мной он просто душка.

Так и придушила бы! Дверной косяк чудом разминулся с моей головой. Я полюбовалась на темные доски пола, ножки лавок и столов, потом на ступеньки и край перил с красивыми резными столбиками, а потом оставшийся где-то внизу вампир окликнул:

– Надеюсь, ты эту свою звезду не под Эр-Дай подобрал?

– А что такое? – некромант замер вполоборота, опасно балансируя на последней ступеньке.

– А то ты не знаешь, что значит полная зачистка.

Стало тихо. Судя по ощущениям, вампир и некромант играли в гляделки. Про это и я знала. Такие вещи, как полная зачистка и надзоровская кодировка по классу опасности, первое, что усваивает живущий, попадая за линию карантина. При полной зачистке от поселения, неважно каких размеров, оставалось что-то вроде той пустоши, где меня за ноги хватали. Охранный контур, защищающий от не-живого и не-мертвого извне, превращался в ловушку, замыкая восставших внутри вместе с теми, кто все еще жив. Заражен или нет, неважно. Если принято решение о зачистке, таких остаются единицы, ради которых никто не будет рисковать. Но в Эр-Дай был темный всплеск, не мор. Или я чего-то не знаю?

– Ты воды обещал, – напомнил некромант.

Ступенька осталась позади, снова был пол, почище, чем до лестницы, дверь, в которую, судя по следам внизу, часто и долго стучали ногой, порожек с трещиной и, внезапно – циновка с орочьим орнаментом.

От резкой смены положения на миг стало темно в глазах, а потом резко светло – этому поспособствовала зажженная темным свет-сфера и сдернутый с моей головы капюшон.

Комната была небольшая со стандартным набором средней гостиницы: кровать-кресло-шкаф, в углу, у закрытого глухими ставнями окна – стол и еще кресло. Справа от входа – дверь, ведущая в подобие ванной. Спящий на ходу здоровяк орчанских кровей притащил два огромных ведра, шумно опрокинул в емкость и так же, не открывая глаз, удалился.

– Десять минут, – сказал темный, падая в кресло у кровати, и я рванула к круглой и высокой, больше похожей на бочку, ванной с водой, на ходу избавляясь от плаща, платья…

Некромантское «кхм» застало меня с ботинком в руке. Я так торопилась воспользоваться благами цивилизации первой, что забыла прикрыть дверь.

– Хотел сказать, что десять минут посижу и выйду, и как-то передумал. Ты продолжай, продолжай. Я, конечно, все это уже видел, но процесс интересный…

Я медленно сняла второй ботинок, аккуратно поставила на пол оба, выпрямилась. Рывком, не жалея ушей, сдернула сорочку через голову, сделала медленный плавный шаг вперед, навстречу развалившемуся в кресле темному, вызывающе прогнулась в пояснице, скользя рукой по двери…

Хрясь…

Сначала это был мой позвоночник, взбунтовавшийся от транспортировки кверху «ж-ж-ж» и превративший томную позу в согбенную, затем дверь, которую я так резко захлопнула, что чуть не врезала себе по носу.

И вопль.

Если в этом месте еще остались те, кто не восстал от грохота двери, они восстали от ора – вода в лохани оказалась ледяной, куда там речке.

– Да, воду нагрей, пока я вернусь, – напутствовали из-за двери, затем раздались шаги и все стихло.

Его долго не было. Успела остыть не только я, но и доведенная до стадии кипения вода. Кусок лавандового мыла и разогревающие печати нашлись в узеньком шкафчике под старым зеркалом, а в шкафу – несколько полотенец и простыни. И сухая лаванда в пучке.

Найденная в том же шкафу рубашка слежалась, но была лучшей альтернативой моей влажной сорочке, которую я так и не высушила как следует. Запал прошел и огонь притих. Он и так поддавался мне редко. Сожжение окровавленных листьев в роще было, скорее, исключением. Так что я без зазрения совести порылась в некромантском рюкзаке, как до этого в шкафу, в поисках какой-нибудь еды.

Сначала я наткнулась на внушительного вида магфон, не среагировавший на мои манипуляции, и карту, где темный пометки ставил. Четко обозначенный маршрут по вверенной, как я поняла, некромантскому надзору территории, пролегал прямиком до Светлого леса. И каланча в любом случае пошел бы туда без всякого договора просто потому, что он как раз туда и шел.

Нет, ну какая сказочная скотина! А у меня, как назло, злиться нечем на этого… этого… Столько всего случилось.

Я вздохнула, вернула карту на место, нашла коробку с высушенными хлебцами, схрупала парочку, и свернулась комком под одеялом.

Силы закончились. Теперь, чтобы меня поднять, бесячего некроманта первой категории будет маловато. Нужен кто-нибудь пострашнее, вроде того, кто пахнет горячим железом или Хо…

Петля прижала за шею, обняла сердце, будто ладонью накрыла.

Я здесь, я помню, я знаю, что ты все еще есть, я не отступлюсь, беги, я за тобой, за спиной, нагоню, отпущу, дам поверить, снова и снова, пока не сдашься…

А потом пришел… сон.

Черная-черная тьма с гранатовыми глазами, касалась кожи острой кисточкой, выводя рисунок.

– Зачем ты делаешь это, Ромис Эверн? – сказала я тьме, находя руками прохладные гладкие скулы, скользкие, как шелк, волосы и губы. Тоже как шелк. И горячие. Таких горячих губ не бывает у детей тьмы и тени, но ведь это сон. Во сне может быть что угодно.

Части целого. 1. Эдер и Драгон

1. Эдер и Драгон

Драгон вошел в библиотеку и принялся нервно расхаживать между полками, пачкая корешки уникальных изданий, к которым прикасался, своей неуверенностью. Эдер поморщился, но даже головы от книги не поднял. Сын удался всем, кроме характера. Не дотягивал. Этого самого характера ему как раз и не хватало. Или дури. Зачастую для темного второе не хуже первого.

Драгон никогда не шел наперекор. Возражал, но тут же подчинялся. Призывал силу и отступал. Прекрасные данные и… ни о чем. Всегда с оглядкой. Всегда осторожничает. Эдер надеялся, рыжая девчонка Пешты его растормошит, и дело даже вроде пошло, но сын снова застыл на полпути, Эленар оказалась куда сильнее, чем младший. А сразу не скажешь, что за внешней податливостью такой крепкий стержень. Остроносая язва… Смотрит, будто до дна видит. Ни слова лишнего. Драгону бы у нее поучиться, когда следует рот открывать, а когда и взгляда довольно. Жреческая кровь, старая, а Крево подлили пламени, только ведьмачья суть все равно свое показала. Сын бы долго вокруг нее ходил, не получи прямого приказа жениться.

А может и зря, что не сам?..

Тень сожаления шевельнулась занозой. Эдеру вспомнилось нагое тело на алтарном камне, мерцающие волосы каскадом по плечам, запрокинутая головка, припухшие губы, которые она кусала, чтобы не стонать. Огонь, живой огонь. Зацепила. Драгон до сих пор сам не свой. Мается. Ноет у него за ребрами, да так что зубы скрипят. От того, что уступил, от того, что упустил.

Покорилась, затихла, выждала и сбежала в чем была. Выражение кислой физиономии Арен-Феса, когда он не нашел свою модную игрушку – отдельный кадр.

– Молодец, девочка, – улыбаясь, подумал Эдер. – Молодец.

Вслух подумал.

– Ты уже говорил, – резко отозвался Драгон, нервно дернул бровью, перехватил себя за запястье, где браслетом легла метка договорного брака.

– Говорил, – согласился старший Холин и посмотрел сыну в глаза, тот не выдержал, отвел взгляд, а Эленар могла долго в гляделки играть. – Говорил и повторю снова.

– Безрассудное упрямство, – парировал Драгон и подошел ближе.

Подкрадывается. Всегда обходной путь ищет. Прямо – никогда.

– О, это не упрямство, это характер. Ты ее не стоишь.

– Я все равно ее верну. Так или иначе.

Сел, дернул закинутой на ногу ногой.

– Иначе, – медленно повторил Эдер. – Ну-ну. Попробуй. Она скорее сдохнет как бродячая шавка в подворотне, чем подчинится. Погоди-ка… Ты пробовал. Дернул за поводок, а она не поддалась?

Старший Холин рассмеялся. Прозвучало унизительно, Эдер знал, но Драгон стерпел и это.

– Кто-то ее прячет, – играя желваками процедил сын. – Я зацепил ее несколько дней назад и опять почти ничего.

– У ее отца было полно влиятельных знакомых, – напомнил Холин. – Среди этих знакомых вполне мог найтись кто-то достаточно независимый и владеющий магией крови. По-другому не спрятаться.

– Это временная мера, вечно так скрываться не будешь.

– Знаешь, где она?

– Последний уверенный отклик где-то в карантинных землях.

«Молодец, девочка», – в который раз за сегодня подумал Эдер. Повторять вслух смысла не было, сын и так читал это у него на лице и снова морщился, как от оскомины. Решится?

– Сам поедешь? – подтолкнул Холин мечущегося в сомнениях Драгона.

Сын молчал снова теребил запястье, будто знак зудел.

– Верные канону и владельцы Ее Даров не болеют, – сказал Эдер, – но тебе я бы не советовал соваться за линию карантина.

– Севера ты отпустил.

– Север ушел сам. Он был достаточно зрел, чтобы принимать решения и нести за них ответственность. – Разочарование отпрыском давно стало привычным и почти не трогало. – Эленар точно жива?

– Да. Иначе я бы не пришел с этим к тебе.

Драгон дернул манжет вверх и оголил метку. Черные линии знака тлели по краю, прогорали. Медленно. Очень медленно, но все же.

– Ты как всегда не можешь начать с сути, – Эдер, любопытствуя, придвинул запястье сына ближе, прикрыл глаза, позволил тьме свободно течь сквозь себя, а потом «вдохнул», чтобы уловить «запах» силы. Огонь. И железо. Как во время ритуала, когда он был с ней и она открылась, нагая не только телом, но и сутью.

Значит, не показалось, что кто-то едва слышно отвечал тогда из-за грани на ее неумелый призыв. Кто? Тень отца? Покровитель, о котором он каким-то чудом не знает? Существуй последний, разве осталась бы эхо пламени в таком положении, что вынужденный брак на заведомо проигрышных условиях показался благом? Драгон уверял, что она влюблена. Возможно. Была. Очень недолго. А метка договора тлела. И поводок мерцал и терялся.

– Что нужно, чтобы разорвать договор на кровь рода? – спросил Драгон.

– Кровь другого рода. Вся. Никто на это не пойдет. Так что можешь присмотреть себе новую жену. Как я и сказал, Эленар скорее умрет, чем…

– Значит – умрет.

2. Север

2. Север

– Эй, Мрак, глядь, чего поймал! Чуть глаз мне не выбил своей дубинкой. Еще и кусается, стервь, как кошак, что против шерсти гладют.

– А ты не гладь, – подумав, отозвался некромант, продолжая лежать как лежал, ровно и неподвижно, сложив руки одна на другую над солнечным сплетением.

– Так я вот, за шкирняк и сюда.

– Чтоб я погладил? – произнес Север даже немного вопросительно.

После длительного контакта с куклами эмоции почти полностью отсутствовали, а открывать то, что закрыл пару минут назад, было вообще форменным издевательством, и глаза остались закрытыми. Только прилег – и на тебе.

Полуорк Карий другим зрением виделся желтовато-зеленым светляком, тусклым. Тоже устал. А вот то, что он держал... Север какое-то время разглядывал подношение сквозь изнанку, сомневаясь в видовой принадлежности, потом сдался. Дейм был недалеко, выморочные владения когда-то влиятельных семей Драгул и Эйш, граница с Драгонией... Народ в маленьких поселениях никогда не заморачивался чистотой крови и потому случались иногда настолько уникальные экземпляры, что без дрожи не взглянешь. Хоть с изнанки, хоть обычно, глазами. Не вампир и ладно. Вампиров Север не любил, как иные не любят пауков или пенки на молоке. Иррационально. Подвох был в том, что в отрядах зачистки вампиров было полно и с ними приходилось не просто часто встречаться, но и создавать видимость общения.

Что-то грохнуло о стол. Хорошо грохнуло, с оттяжкой. Будто по загривку шкрябнуло, а не по горячо любимой полированной столешнице. Одинокий и прекрасный, здоровенный и черный, как погребальнй катафалк, стол был обнаружен в пристройке брошенного храма, и холодное сердце Мрака Холина дрогнуло. Здоровяки ловцы, соблазненные пятком чаров и бутылью травяной настойки, тащили стол до шатра втроем, матерясь на всю округу, Север даже заслушался. Можно было бы кукол подрядить, но это, считай, на собственном горбу нести, а тут вот – со всеми почестями. Живое это вам не мертвое. Хотя живых Север тоже не очень любил. Не так, как вампиров, конечно. Просто его раздражала суета. И когда поспать не дают. Поспать уже было очень нужно. Больше суток в сцепке с куклами, а он не Крево, чтобы дробить сознание без последствий.

Север приоткрыл глаз и с осуждением посмотрел сначала на шипастую дубинку, причинившую эстетический ущерб и моральные страдания в довесок к хроническому недосыпу, затем на ловца, который ее туда пристроил. Ну и на занятный груз в его руке заодно. Мелкий, тонкокостный и бледноглазый «стервь» как-то сразу понравился. Как стол. Злой был потому что. Но не злобный. Едва ногами до пола доставал и висел потрепанным мышом, а смотрел так, будто снисходительно позволил себя таким кандибобером волочь.

Кто такие кандибоберы, Север знать не знал, но словечко, услышанное от кухарки-хоббитянки, совершенно чумовой тетки, прилипло. Он вообще тут много новых слов узнал. О себе, в основном. Но о себе было не так занятно.

– И зачем мне?

– Ты ж эта, дежурный по внешке сегодня… Разбирайся.

Про дежурство Север забыл. Карий не дергал, видел, наверное, что некромант сам, как кукла, в шатер шел.

– Он в контуре дыру провертел и пролез ужом. Я обход дела как раз, не окажись рядом, ловили бы потом на складе или в оружейке и не факт, что быстро поймали бы. Увертливый, паразит. Главгад прознает, что я его в питомник не сдал, в разнос пойдет. А мне жалко же.

– Карий, а ты представь, еслияв разнос пойду? Будет жалко всех. И долго.

– Так что? В питомник? Испортят. Задурят голову своими светными сентенциями…

Север даже проснулся. Услышать от полуорка что-то вроде «сентенций» было как вот той же дубинкой по полировке.

Мальчишка в руке Кария висел кульком и бросал алчные взгляды на стол, где лежала дубинка и стояла накрытая салфеткой тарелка с нетронутым ужином. Сглотнул голодную слюну, зыркнул протлевшими красными точками в потемневших глазах и уставился в пол.

– Карий, я каким местом на няньку похож? Я некромант, поднимаю трупы, упокаиваю трупы…

– Ты ж сам на той неделе нудел, что был бы у тебя ученик, ты бы его изводил, а не окружающих.

– Добрая душа…

– А этот точно вашего некромантского разлива, – продолжал ловец. – Контур же провертел и кусается.

– Мой бы не провертел.

– Так тебя в лагере не было сколько! Что, берешь? Или светену надзирающему сдать?

Север смотрел на мальчишку, мальчишка на него. С вызовом. Колючий. Живой. Живой настолько, что это не отталкивало, наоборот. Прямо как госпожа Малена Арденн, которая теперь Пешта, а вполне могла бы быть Холин, если бы он, как лопух, все не… проворонил. Проворонил – точное слово, поскольку зануда и ведьмак Пешта, воронья суть, с которым они в одно время учились, цапнул блестяшку первым. На момент знакомства у Малены были серьезные проблемы с законом. Собственных связей Севера было бы не достаточно, пришлось бы просить отца… Теперь иногда жаль, что не попросил. Только это дело прошлое. Настоящее нагло тлело глазами, изображая максимальную независимость, насколько это вообще было возможно, находясь в подвешенном состоянии.

В конце концов он действительно говорил про ученика. В шутку. Но в каждой шутке есть доля. А чего именно, каждый решает сам.

«Стервь» был похож на оставленное мастером-оружейником горнило: верхние угли черные, но если сковырнуть… Вкусно. Странно. Красиво. Север любил красивое. И странное. Цветы, например. А от парня, помимо раскаленного в огне железа, еще и лавандой пахло.

– Не надо надзирающему. А то и правда испортят. Себе возьму.

3. Ине

3. Ине

Как-то так получалось, что попадал он всегда ногами, но по самые брови. Этот раз – не исключение. Могильник был свежий, однако упокоение, читанное вкривь и вкось каким-то особо одаренным недомагом, заставило тела разложиться, но не улечься, как следует. Земля просела, и Ине обеими ходилками туда влез. Что там влез – влетел. Хорошо, что не-мертвое, перепутавшись костяками само собой свои куски не собирает и довольствуется тем, что осталось.

Яму придурки рыли на краю кладбища, то ли поленившись хоронить каждого отдельно, то ли в поселке действительно мор, и так они надеялись скрыть умерших от болезни. Мол, если вдруг встанет – оно само, а мы пушистые. В процессе свернули один из опорных знаков, испоганив хороший, крепкий контур. И когда свежее, среагировав на скачущий некрофон, зашевелилось, старое тоже лежать не стало.

– Это как в казарме, – объяснял ему когда-то наставник. – Один зашебуршился и другие уже не спят. Может сразу и не вскочат, но и обратно уже не заснут. Ты бы стал спать, когда у тебя над головой половником стучат?

А так хорошо вечер начинался, светлый, спокойный, свежий. Дождь вчера прошел и вроде опять собирался, но это даже хорошо. Раз дождь идет, значит магический фон в этом месте без пиков. Ине рассчитывал проверить кладбище, к ночи добраться до Эр-Дай и переночевать в «Трех утках». Остановился, отправил со служебного магфона короткое сообщение старшему отряда зачистки в Эр-Сале, что будет на месте по графику, после того как разведает, действительно ли в Эр-Дай черный мор или насвистели. Тут земля и поехала.

Упокаивать пришлось на чистой силе и резерве, из-за грани не потянуть, потому что взбудораженное кладбище встанет от малейшего чиха, печати он еще раньше потратил, а кровью плескать, когда по пуп в каше из земли, костей и прочей органике на крайней стадии разложения… Он себе не враг.

Как из ямы лез – отдельный разговор. Второй рюкзак так там и остался, вместе со сменой одежды, запасом бодрящего зелья, бытовыми печатями и всякими прочими нужностями, которые Ине, если в поселке чисто, собирался обменять на другие нужности. Золотко только и спасла. Рыл ступеньки и выползал.

Вымотался так, что когда вылез, чуть не уснул прямо там же. Ладно, уснул, ненадолго совсем, и вонища не помешала. Во сне пришла бабка, стращала немытыми пятками, да так, что только от ее брюзжания и проснулся. Увидела, бы его такого красавца, отобрала бы фамильную дубинку и в корыто со щелоком головой натыкала.

Чистился, чем придется. В поселок бы его в таком виде просто не пустили, приняв за умертвие, а до ближайшего водоема – пилить и пилить. Бытовая магия Ине давалась так себе и то только та, что с огнем связана. Второй дар и второе проклятие. Нет бы воду умел призывать.

Хотя от драконьего огня даже водный маг не спасет.

Они не очень то шиковали, хорошей земли в Дейме мало, но когда начался черный мор и Драгония, вопреки договору, отправила карателей… Драконья полусотня «Алые крылья» и так стояла лагерем на границе между Нар-Кемен и Деймом, а с прибывшими «Неумолимыми» они меньше чем за пару часов превратили мятежную провинцию в выжженную пустошь, несмотря на то, что там еще оставались мирные жители. Ну, как оставались – прятались.

Вечно-не-мертвые, объявившие Дейм своей территорией, любили эксперименты. Особенно вечный Эйш. Ине что угодно на доску бы поставил, что именно эта не-мертваяличина с алмазными когтями мор создала. От Тен-Морнов в итоге остался только он, Ине, и бабка. Отца забрали вечные. И они с матерью в степь сбежали через гиблую пустошь. Мать рожала прямо там, в пустоши. Тяжело. Крови много потеряла. Слаба была, нести было некому, пока могла – шла. Не дошла.

Он родился в день черного солнца, когда вечные некрархи призывали тьму. Бабка рассказывала, что почувствовала, как мир дрогнул, когда Хранящая отозвалась. Мир дрогнул, а у матери воды отошли. Такая вот несуразица.

Имя ему тоже дали несуразное. Перевернутое. Инне’кайт.

– Это потому, что ты ногами вперед родился, а не головой, как приличные младенцы, – объясняла бабка, – потому слова местами переставили.

Видимо, она и переставила. Должно было быть Кайтинн,кайт’инне– тот, кто не один, в том смысле, что другие такие же есть, а вышла чушь какая-то. Не то крайний, не то лишний, но и не один тоже.

Ине никогда один не был, потому что он таким родился. Почти как оборотень, только немного иначе. И таких больше не было. Тен-Морны – последние, в ком еще оставалась первая кровь. Вот Ине как последний мужчина рода за всех и встрял. За всех Тен-Морнов, кто жил до него. Вся их память была теперь памятью Ине помимо его собственной.

– Лучше б ты девкой был, – приговаривала бабка, заставляя его пить всякую бурду, чтоб другая бурда не снилась и не виделась. А еще учила, как варить бурду, чтоб не спать, и сколько всю эту бурду можно пить, чтоб крышкой не хлопнуть. Бабка была спец по бурде и терпеть не могла грязи.

Когда рядом с пустошью жить стало совсем невозможно, они всей деревней откочевали к подножию хребта, к границе, где их драконы и отловили. Ему тогда было лет десять или больше. Ине всегда путался, потому что бывало, что ему то десять, то пятьдесят, то несколько сотен, смотря кто в него во время сна влезет.

Поселок в горах оказался приличный, их никто не трогал с полгода, а потом началось. Драконы делали примерно то же, что и вечные, кровь брали, уводили тех, кто помоложе. Когда принялись за детей, бабка, как только ночь настала, изрисовала его очередной дрянью, которую в подвале варила, сунула в руки рюкзак и Нарвелнсаэ, «медную цаплю», так на Истинной речи звалась дубинка, отвела сараями к ограде и выпнула прочь в лаз едва не пинком. Ине до сих пор не представлял, как она сподобилась такое провернуть и никто не узнал.

– Оружие – последний аргумент. Достать проще, чем обратно положить, – напутствовала она и велела бежать из приграничья и не возвращаться, иначе пришибет.

Так Ине остался только сам с собой. Если дубинки не считать. И предков. Это тоже была несуразица: быть, когда таких, как ты, нет.

После побега бродяжил, иногда работал за еду, чаще воровал – не очень-то кто-то хотел с малолеткой связываться и работать брать. Затем к ловцам прибился. На самом деле пролез, чтоб стянуть что-нибудь, но его поймали.

Один из некромантов, Север Холин, которого иначе как Мрак в лагере не звали, стал учить азам. Многое Ине и так знал, он же темный, это его второй дар. Самым сложным оказалось скрывать первый – свою суть, когда кругом случилось столько чужих. Младенцем бабка зельями поила, чтоб он себя не слышал, а как подрос и начал немного соображать, перестала. Нужно было привыкать не «соскальзывать» во тьму, учиться не пересекать грань, оставаясь на пороге, между, тенью среди теней. Из учителей у Ине была только заемная память и бабка, которая из оставшихся даэмейн, коренных жителей Дейма, единственная помнила Истинную речь [1]. Этого хватило.