Текст книги "Осколки тени и света (СИ)"

Автор книги: Мара Вересень

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

А я замерзла, одежда и так намокшая от валяния на земле и дождя, от тумана окончательно отсырела, особенно со спины. Сумка казалась неподъемной, плечи ныли. А каланча теплый. Я отсюда чую, какой он теплый, горячий даже и железом пахнет. Ко всем прочим запахам, которых и на мне столько, что голодный гуль побрезгует. Этот вот не побрезговал. Память тела о прикосновении языка в ямке ключиц покрыла кожу пупырками и волосы полыхнули. Только теплее не стало. И поводок тянет. Тот, первый.

Начало тянуть, кажется, еще как некрарх полюбопытничал, но столько всего было, что не до брошенных мужей и долгов, а теперь тянет. Врезается в сердце, как лямки в плечи, и дышать вполсилы уже обычное дело. Вот только когда думаю про темную заразу с лопатой – легче. Рядом – было бы вообще хорошо. Жалко ему, если я под руку прижмусь?

Обернулся. Алые блики в сером. Жмот.И-и-и…

– Здесь.

Завернул пальцы кренделем и разогнал туман.

прода

Оказывается, мост закончился, а мы в ложбинке. Справа скала с козырьком, слева камни и кусты. Почему тут сплошь одни колючки кругом растут? Уединиться страшно.

Самые левые кусты показались мне менее агрессивными. К ним и пошла. За фонарь были волосы, за последние силы – ведьмачья натура. Крохи, но что уж есть. Дара после устроенного огненного беспредела я вообще не слышала. Пустая скорлупка. До сих пор в голове не укладывается, как подобное сотворила.

За кустами оказалось неожиданно тепло, а туман, разбежавшийся по кустам от заклятия каланчи, был вовсе не туманом – паром. Косматые клоки, похожие на то, что у меня сейчас на голове, поднимались от горячего источника. Я порадовалась, что сунулась уединяться вместе со своим рюкзаком. Добыла со дна мятую рубашку и… Чулки? Я их несколько раз потрогала, чтоб убедиться, что не мерещится – шерсть кололась ответственно и реалистично.

Я побила все рекорды по выпрыгиванию из штанов. Нырнула прямо в шелковом и кружевном подарке от Альвине и не сдержала стона. Вода обожгла, по озябшим конечностям растеклось тепло. Жмурясь от удовольствия, нашарила выступ и устроилась на нем как на лежаке, откинув голову и окунув затылок. Последние шпильки канули на дно, волосы расползлись по воде мерцающими водорослями.

Красо…

Некромант стоял на берегу. Лопата и светляк на черенке присутствовали.

Сердце кувыркнулось, я дернулась, булькнув, набрала носом воды, закашлялась, волосы залепили глаза… Когда вернула зрение и дыхание – берег был пуст. Только светляки на кустах сидели треугольником. Поверх рюкзака, мятой рубашки и чудом случившихся чулок лежал плащ. Мой. А я думала, что забыла его в гостинице в Светлом лесу.

Вне воды было зябко. Выбравшись и подрожав до тех пор, пока белье на мне хотя бы номинально можно будет считать сухим, напялила рубашку, чулки, сунула ноги в порядком износившиеся ботинки. Повозила имаранными одежками в воде, отжала, задрапировалась в плащ, собрала добро и пошла являться. Светляки потянулись следом, как привязанные.

На стоянке горел костер, на плоском камне рядом лежал, грея бока, солидный кусок хлеба с вяленым мясом. Некромант, переодевшийся и удручающе чистый, видимо, магическим образом, с наброшенной на плечи курткой сидел у огня на другом камне и полировал лопату, уставившись немигающим взглядом в пламя.

Я развесила штаны по кустам поближе к огню, постояла, прижав руки к груди под плащом, а края плаща – в кулаках, натянув ткань на спине так, что будь у меня там крылья, им сделалось бы тесно и неуютно, как было мне сейчас от распирающих эмоций. И чулки кололись.

Рука с ветошью замерла, напившиеся пламени из костра глаза посмотрели. Ком в горле был слишком тяжелым, чтобы продолжать стоять. Я судорожно вздохнула и села. Рядом. Поднырнув под руку и прижавшись к горячему боку.

Обожглась. Поздно меня маджен Питиво предупредил.

– Красивая, – сказал некромант, глядя на отполированное душечкино лезвие.

– Блестит, – согласилась я и поерзала. Шерсть кололась ужасно, но лезть коленки чесать было бы совсем за гранью. Лежащая на мне рука не шевелилась, но я чувствовала ее, словно была голой, без одежды и даже без кожи, кажется.

– Блестит, – подтвердил темный и обнял, прижав плечом и головой. Поскреб цеплючим подбородком по волосам. – Тянет?

Я кивнула. Под ухом стучало сердце, шуршала рубашка. И угольки в его голосе тоже шуршали. Надеюсь, он говорил о поводке и не поймет, что я ответила о другом. Это тоже было важное, о котором не нужно молчать. Или… пусть поймет. Думаю, это важнее поводка. Во всяком случае для меня. Это ведь по мне узоры золотой паутиной…

Ине потянулся и сунул под нос пузырек, придержав меня, чтобы не свалилась или чтобы не отвертелась.

– Пей.

– Что это?

– Моя кровь.

Я было дернулась, но каланча держал сильно и уверенно, не рыпнешься.

– У меня нет сил на руны и плетения, твой приятель меня почти досуха выжал.

– А сработает?

– Однажды сработало. Пей, ешь и спать. Завтра будем на месте.

Я глотнула, убеждая организм, побыть немножко вампиром и быстренько прикусила бутербродом. После еды, а может коварный темный почаровал, меня опрокинуло в сон. И хорошо бы приснились крылья из инея, или хотя бы те, с багровыми шипами, опасные, но тоже красивые, но приснился Драгон Холин. Он гладил меня по волосам, звал вернуться, ему было больно. Когда поводок впивается в сердце, всегда больно. Потом он потянулся меня поцеловать. Меня замутило, я испугалась и проснулась.

Светало. Туманопар толпился за контуром, которым каланча очертил место стоянки. Костер еще горел. Я лежала тяжелой головой на своем рюкзаке в двух одеялах, как бабочка в коконе. При попытках сглотнуть вязкую слюнув ушах похрустывало. Ине сидел вполоборота ко мне, локти двигались, но что он там делал – было не разобрать.

Встала вместе с одеялом и подошла ближе, заглянула через плечо. В руках темный держал ободок из свернутой кольцом шипастой ветки, обмотанной поверх жгутиком из волос. Внутри кольцо, как паутиной, было заплетено знакомым мне черным шелковым шнурком с нанизанными на него разноразмерными бусинами. Красные, как кровь, камни казались живыми и, когда пламя отражалось бликами на неровных гранях, начинали звучать. От диссонанса звука и света меня пронзило восторгом и ощущением копошащихся под кожей червей.

К горлу подкатило, благо, кустов, за которыми можно было облегчить страдания, здесь росло много.

– Так прекрасно слышать рядом признаки жизни, – наконец среагировал на мое присутствие некромант. – Даже такие…

– Это отвратительно, – выдохнула я, разгибаясь.

– Потому что рано.

– Для чего? – спросила и с опаской оглянулась, но Ине уже убрал гадкую штуку.

– Чтобы смотреть. Выспалась? Тогда идем.

Части целого. 8. Мелитар

Мелитар Алиши Тен-Морн

Мелитар проснулась с рассветом и, не поднимая головы с подушки, посмотрела в окно. Углы крыши старого дома на каменном холме серебрились от инея. Когда она только пришла в общину, вот так, лежа в кровати, можно было видеть не только углы, но и выступающий вперед острый конек, похожий на птичий клюв. Много времени прошло. Холм рос. Деревянная лестница, ведущая к крыльцу, надорвалась, как ветхая лента, окна были темными. Не грязными, просто свет не отражали. И сам дом был темным, в цвет камня, на котором сидел. Но Мелитар знала, что это все обманка, чтобы любопытные не лезли.

Утро началось как всегда, с кряхтения и хруста в пояснице. Сама затеплила огонь в печке, не дожидаясь, пока девки-сони глаза продерут, согрела воды, чаю попила. Когда вышла, иней на крыше сделался моросью, а солнце мельтешило краем между пиками Харья и Форья. Наглый соседкин кошак, поддевал лапой дверцу курятника, грохоча клямкой. Шуганула паразита добрым словом и плетенкой для зерна под волосатый зад в колтунах еще зимней шерсти добавила. Повадился утренние теплые яйца таскать. Теперь приходилось кур на ночь запирать, чтоб этот шкурат не влез.

Выпустила толпящихся и пихающихся у дверцы птиц, сыпанула в корытце зачерпнутым из мешка колковатым мелким зерном. Не слишком щедро – дорого нынче зерно стало, даже такое, что самому не есть. Собрала яйца, отнесла в дом, посмотрела, как пляшут в печи рыжие сполохи, подбросила поленце. Постучала черенком ухвата в потолок, чтоб сонь разбудить и снова вышла. Теперь уже и со двора.

Дом делал вид, что не замечает. Как всегда. Но Мелитар не отступалась. С самого первого дня ходила с подношением. Ни разу не пропустила. И когда у дома случалось благодушное настроение, он показывал кусочки комнат или вещи. Дом только снаружи выглядел брошенным. Внутри не было ни пылинки. А может врал, чтоб развести глупую старуху на пару капель крови.

Для подношения даже к корням спускаться не нужно было. Холм и был корни, такие древние и старые, что их выперло из земли, как случается у деревьев. Мелитар и сама далеко не первое столетие в мире жила, но даже ей представить страшно было, сколько здесь этот дом. Он весь был – тишина, которая вот-вот прозвучит – виен’да’риен, но Мелитар была глуха к этой магии и не смогла бы разобрать, заори дом ей прямо в уши. Туманным утром или зимой в снегопад можно было видеть над ним мираж башни с колоколом, а в нем ветер гудит, будто поет. Этой вот тишиной.

Ножик-серп, который Мелитар всегда, как уважающая себя травница, носила с собой, цапнул за ладонь.

– Свет, чтобы жить, – пошептала она прикладывая длинную смуглую сухую ладонь, глядевшуюся на камне паук-пауком, – тьма, чтобы беречь, тень, чтобы было ради чего…

…браслет лежал на краю открытой шкатулки, будто его хотели примерить, но передумали, или снимали, или ложили на место и оставили вот так, отвлекшись на что-то. Гранатовые капли в когда-то серебристой, а теперь потемневшей вязи, сочно-красные…

И следом почти сразу новое. Без картинок. Только голоса.

– Вы гнусный враль, Ворнан, это не тот, – возмущенно шелестел слабый женский голос.

– Он в точности, как тот, – ответствовал мужской с некоторой досадой.

– Тогда зачем было говорить, что тот?

– Думал, вас это взбодрит.

– Считаете меня бодрит вранье? – женский голос теперь звучал сильнее, будто возмущение добавляло сил.

– Вы придираетесь. Вам никогда не нравятся мои подарки.

– Нравятся!

– Тогда почему у вас глаза полыхают от негодования, будто вечное пламя вы, а не я?

– Потому что вы сидите в этом дурацком кресле вместо того, чтобы сесть ко мне на постель и обнять меня! Где вы шлялись все утро?

– Можно сказать ходил в почтовое отделение за подарком. Ну вот, обнимаю, весь в прожженных вашими взглядами дырах.

– Вы огнеупорный. И снова врете.

– Но вы же взбодрились…

– Матушка, ирья Мелитар, – раздался позади парнишечий, чуть сиплый голос, оборвав морок-видение.

Она убрала озябшую руку с теплого камня и обернулась. Олька приплясывал босыми пятками на каменистой холодной по утру земле.

– Мамка завтракать зовет. Блинцы, – уточнил он, щенячьи заглядывая в глаза, и сглотнул набежавшую слюну.

– Завтракала уже. Опять голопятый? Давно в горле скребло?

– А вы идите скорей, – Ольгерт прижал замерзшие пальцы к голени и застыл цаплей, на одной ноге, такой же взъерошенный и темноволосый, каким Мелитар помнила внука. Ольке сейчас как раз столько, сколько было Инекаю, когда она его глазами видела крайний раз.

Про внука вспоминала не часто. Лишний раз вспоминать – своей волей притягивать, а ему и так довольно. Живой и живой, только не понятно, далеко или близко – одинаково слышится. Заговоренный шнурок носит, как просила, и семейную реликвию еще изтогомира принесенную. И все вроде у него как всегда, но как-то маятно последние дни. Будто кто за нитку на свежем шве дергает и глядит недобро. Надо Стражу сказать, чтоб вдоль границы прошел или отправил кого вязь проверить, а то и обновить. Граница-то с проклятыми землями рядышком. Дурное мостом не пройдет, обережные камни не пустят, туман запутает, да и выведет обратно. Родная кровь пройдет, званая кровь пройдет, привязанная кровь пройдет. Но только с чистым сердцем.

Новый Страж годный мужчина, но жизнью битый везде, всяк и жестоко. Сразу ясно было и без рассказов. Ему все равно через пару дней новых настоек надо, Мелитар как раз и отнесет, и скажет. Сегодня. И пусть бы уже вылезал на свет почаще. А то сидит впотьмах, упырь упырем, девки с молодицами все крыльцо в охоронце истоптали и головы сломали, какую бы напасть измыслить, чтоб лишний раз заглянуть. В дом к нему не суются. Еще чего не хватало – за мужиком бегать, хоть и чужак, и ирийский закон ему вроде как и не закон, но раз в общину приняли… Темное дело.

– Ирья Мелитар, идете? – продолжал канючить Олька.

Ирья Мелитар. Вот так, без фамилии. Или матушка. Потому что глава общины и мать всем прочим по закону. Собственная мать Мелитар была отсюда, из Иде-Ир. Ушла следом за заезжим охотником из Дейма. Если бы наоборот – Мелитар обратно может и приняли, но старшей бы точно не выбрали. У ирлингов старшие – женщины, и детей считают по матери, а не по отцу. Что по отцу считать? Он сейчас тут, а завтра фьють и усвистал, только сквозняк от крыльев. Крылатую душу разве к дому привяжешь? Здесь муж да жена, пока между двоими любовь, а если любви не стало и жить рядом незачем, только обиды плодить. От любви дети родиться должны, а не обиды. С пришлыми иначе. Если отцова кровь верх возьмет – именуют по отцу, если материнская – по матери.

– Иду, – все же отозвалась она, но пошла не обратно к своему дому, а вниз, по тропе, к воротным камням. Сердце в груди давило и хотелось бы быстрее, а быстрее никак. Выдернутая из плетня палка помогала, да не помогла – не успела дойти. Несчастье вошло первым.

– Олька, за… зайцем в охоронец за… за Стражем, две беды пришло, мне да ему, – задыхаясь, давно так не бегала, велела Мелитар увязавшемуся следом парнишке, а сама – к воротам. И палка пригодится.

9. Лайэнц

Задолго до

Приглашение прибыло еще неделю назад и Лайэнц ходил вокруг него кругами, не зная, что и думать. С чего бы его, начинающего магтехника, известного в весьма узких кругах таких же начинающих и малоизвестных, пригласили на помпезное мероприятие в Лучезарию, а точнее – в Фалмари. Случалось, эльфийские анклавы устраивали “пир на все королевство” с кучей приглашенных, но где Лайэнц Феррато, а где старейшина Эста Эльве Фалмари, чьей рукой было витиевато подписано под несколькими строками шаблонного текста. Любопытство, которое отец Лайэнца считал чрезмерным и всячески пытался обуздать, разошлось не на шутку. Покусав в раздумьях полезший коготь, Лайэн решил ехать. Даже если отец откажется чуток профинансировать, не критично. Есть еще более лояльный дядюшка Лодвейн, всегда готовый поддержать безобразие.

Но отец внезапно решил, что такое мероприятие – дело нужное, так что Лайэнц прибыл во время и вид имел достойный, хоть немного растерянный. Он так неуверенно протягивал приглашение на входе, что это приглашение изучали с особым тщанием довольно долго. Даже небольшая, вежливо покашливающая очередь из других гостей собралась.

Навпечатлявшись от блеска, шика и красот, Лайэнц уединился с блокнотом и вполне плодотворно провел большую часть вечера. Музыка не утомляла, кружащиеся под нее пары напоминали бегунки, поршни и колесики в механизме движителя, над которым Лайэнц сейчас корпел, а захваченное со стола блюдо с бутербродиками давало достаточно энергии для работы – карандаш так и шуршал.

– Устал?

Голос был как звук скользящего по бумаге грифеля, и в первое мгновение Лайэнц решил, что у него крышка хлопнула, потому что карандаш заговорил. Он дернулся и поронял добро на пол. Сунулся поднимать и обнаружил, что рядом стоит еще один стул, а на стуле эльф сидит. Старый. Видеть старых эльфов Лайэнцу не приходилось. Даже слышать о них не случалось. Блокнот снова упал, подломив страницы, карандаш ткнулся в ноги “соседу” по зашторью.

Тонкая рука с потемневшей от времени кожей довольно ловко сцапала беглеца и протянула. За карандаш было немного неловко, его кончик и середина носили следы усиленной работы мысли. Кончик – особенно.

– Любимый? – полюбовавшись следами от клыков и как-то тепло улыбаясь, спросил странный эльф.

Лайэнц кивнул.

– У меня флейта была, – поделился «сосед». – Белая, с розоватыми прожилками, очень красивая. Все думали, что она из кости, но на самом деле она была деревянной, просто дерево очень непростое. Таких в этом мире нет. Даже в том мире, где оно было, их было всего… Мало в общем.

– Где она сейчас? Ваша флейта? – вежливо поинтересовался Лайэнц.

– Она на самом деле даже не моя, моего отца. Просто когда мы уходили из мира можно было взять с собой только одну вещь, а флейта одинаково хорошо годилась как память об обоих родителях. Потом так случилось, что я ее отдал.

– Кому?

– Своему сыну. Если бы только моя тьма послушалась меня и осталась с ним в доме, где поет тишина, который я построил для них из света, музыки и живого камня…

– Что с ними стало? – решился на вопрос Лайэнц, хотя сам понимал, что вряд ли что-то хорошее, иначе на стал бы этот эльф говорить о своей женщине и ребенке в таком ключе.

– Это страшная сказка. Ты еще слишком мал для нее.

– А… Вы кто?

– О! Извини. Я так привык, что все здесь и так знают, кто я, что совсем забыл представиться. Я Эста Фалмарель. Но ты зови меня дедушка Эльве, мне так больше по душе. А ты в курсе, что твои дальние предки тоже в этот мир из другого пришли? Нет?

Лайэнцу было совсем не до предков и других миров. У него и так шестеренки клинило. Эста Фалмарель! Лайэнц вскочил и поклонился, затем поклонился еще раз, встав на колено, как на своем первом представлении главе дома Атрай, не совсем понимая, как надлежит приветствовать самое древнее существо в королевстве, если не в мире вообще. Первый Фалмари…

– Угомонись уже, – совершенно седой, не серебристый, а именно что седой, эльф смеялся, как листья шуршат, в ответ на неловкие знаки почтения. – Я тебя не для того сюда позвал, чтоб ты коленки оббивал и спину гнул.

– Зачем?

– Хочу, чтоб ты дом у меня купил. Тот самый. Недорого. Ты мне… ну хоть вот мой портрет, а я тебе дом. В хорошем месте. Горы, воздух чистый, красиво очень. Не понадобится – может потом продашь, но лучше не продавать, а подарить.

– Кому?

– Сам поймешь. Ну как? Берешь?

– Я… Я… Я никогда портретов не рисовал, – запинаясь от волнения и оказанной чести, промямлил Лайэнц. – Только чертежи.

– А ты представь, что я… магтехническая конструктция. И все получится, – соблазнял эльф. – Любопытно, что выйдет. И прекрати пальцы грызть, как дитя, ей-Эру. Я же слышу, хочешь, аж чешется. Просто скажи: да, дедушка Эльве.

– Да, дедушка Эльве, – просиял Лайэнц, плюхнулся на стул и принялся шуршать карандашом. Звук был похож на голос Эста Фалмареля, от него становилось тепло и правильно.

10. Эдер

Эдеру Холину иногда случалось действовать иррационально. Очень редко. Тем ценнее были моменты следования наитию. Он остановил магмобиль и вышел. Некогда перспективный район хирел. Большая половина недвижимости здесь была обеспечена депозитами разорившегося Королевского заемного банка, и когда банк прогорел, не все владельцы нашли средства, чтобы сохранить имущество.

Дом сопротивлялся и не хотел пускать незваного гостя, но у Эдера имелась при себе нотариально заверенная копия акта на собственность, и упрямому строению пришлось уступить, когда к замку была приложена магическая печать с каплей крови реальной владелицы.

Дальше лавки Эдер не прошел, ломиться сквозь барьер, выставленный домом, смысло не было. Что он там увидит? Старую мебель, пыль, осколки и останки прошлого тех, кто жил здесь кроме и до Эленар. Хотя как жила Эленар, Эдеру было немного любопытно. Впрочем, любопытство с лихвой окупилось, когда он открыл дверь комнаты за прилавком.

По полу цветным горохом раскатились крупные бусины. Холин легко представил, как Эленар, впопыхах собирающая вещи, дернула нитку бус, зацепившись ею… вот хоть за одну из ручек на ящичках в нижней части шкафа-витрины, и ограненные камешки брызнули по сторонам, как сферы на доске после удара «биты». Пол в комнате из чередующихся темных и светлых ромбовидных паркетин лишь придал ассоциации реализма, и играй Эдер сейчас партию, расклад был бы весьма любопытен. Не в его пользу, скорее всего, но удовольствие от интересной игры чаще ценнее, чем сам выигрыш.

Холин не стал рассуждать и гадать, отчего его потянуло заглянуть в дом, где прежде жила Эленар, он подобрал с пола разбежавшиеся бусины, даже под диваном посмотрел и за пузатой тумбочкой, в которой прятался удивительной красоты чеканный сервиз, недовольно брякнувший, когда Эдер возвращал отодвинутую мебель на место. Бусины он ссыпал в карман пальто и там чуть завибрировало, как от расшалившегося и перенасыщенного накопителя. Удивившись, Холин наощупь изловил источник возмущения. Попались две опаловых, жемчужно-серая и янтарная. Пришлось рассадить находки по разным карманам.

Покинув комнатку, Эдер посмотрел на ведущую наверх лестницу, качнулся с мысков на пятки, развернулся и вышел. Дом радостно хлопнул дверью, чуть не прищемив полу пальто, и замком проскрежетал будто обругал. У ведьм все не как у людей, даже дома, хотя корни подобных домов и алтарные камни родовых поместий старых семей – суть одно и тоже.

Магмобилей под калиткой теперь было два. Холин поморщился. Вызывающе белый «астон мартин» Асгера Мартайна подпирал черный «феррато» Эдера едва не вплотную. Сам же Асгер прохаживался вдоль розовых кустов с отцветающими кроваво-красными бутонами.

– Удивительная встреча, маджен Холин. Такая важная птица, как вы, редкий гость в здешних местах, – чуть обнажив клыки при улыбке, самый край, проговорил Мартайн вместо приветствия.

– Вы тоже здесь не часто бываете, хладен, я так думаю. Что вас привело?

– Иногда заглядываю проведать свое творение. Красиво вышло, не ожидал.

Вампир подцепил пальцами подвявший бутон, дернул, срывая, но вместо того чтобы рассыпаться, лепестки обрели упругость. Асгер провел подушечкой большого пальца по краю, дернул ноздрями, будто втягивал одному ему слышимый запах и сжал кулак, безжалостно сминая цветок. Уронил на землю, оттерев ладонь выдернутым из кармашка платком, после чего небрежно сунул клочок ткани в карман пальто, такого же белого, как и магмобиль.

– Были знакомы с последней владелицей, Мартайн? – поинтересовался Эдер.

– Совсем нет. С ее родителями.

– Вы хорошо знали ведана Пешту? – продолжал спрашивать Холин опять же – по наитию. А вампира, видимо, тянуло поболтать.

– Его никто хорошо не знал, кроме, полагаю, его жены. Удивительная была женщина. Она, кажется, общалась с вашим старшим сыном, Севером. Забавно…

– Что вас так забавляет?

– Что ее дочь вышла за вашего второго сына. Удачная партия, Холин?

– Как для кого.

– Вот уж точно. Кстати, я в свой прошлый визит сюда встретил Драгона.

– Давно? – удивился Эдер.

– Давно. Он скверно выглядел.

– Он тоже выходил из дома?

– Нет. Он в него и не входил. Побродил по двору, постоял на другом крыльце, будто ждал, что его впустят, меня заметил только когда я с ним заговорил. Тоже спросил про владельцев лавки почти теми же словами, что и вы. Интересовался, не было ли у Пешт еще где-нибудь каких-нибудь домов. Где-нибудь за линией карантина. Я сказал, что знал и посоветовал пообщаться с соседями. С мадженом Нери, к примеру, вон он, на крыльце дома напротив стоит. Драгон довольно долго с ним беседовал.

– Поделитесь со мной?

– А вам зачем?

– Я беспокоюсь о сыне, а вы мне сочувствуете?

Мартайн расхохотался. И поделился. О доме бывшего главы Управления магнадзора, в котором тот почти не появлялся после женитьбы, Эдер и так был в курсе, а о доме в приграничье, где Пешты вроде бы как раз и поженились, Асгер не знал ничего конкретного, их это дом или нет, и где конкретно находился не знал тоже. Беседовать же с младшим отпрыском Нери у Эдера желания не было. да и смысла особого тоже. Партия сыграна. Ничья.

* * *

Бернет Нери собирался на работу, но на выходе настроение, вполне радужное после обеда в исполнении кухарки веды Зу-Леф, моментально испарилось. Во дворе дома напротив вежливо беседовали два крокодила.

Крокодилов Бернет видел в анатомическом атласе животного мира Лучезарии и двое темных были сейчас похожи как раз на них. Или на гулей. Сытых, но способных сцепиться за объедки интереса ради. Когда сначала один, а затем другой посмотрели в его сторону, маджен Нери поспешил поторопиться. Опаздывал и все такое.

Беседа с Драгоном Холином до сих пор вызывала нервное подергивание правого века. Драгон был то ли пьян в дымину, то ли не в себе, что выдавали лихорадочно блестящие глаза. Щитов он на себе держал столько, что у Бернета зубы свело в добавок к дергающемуся веку. И все равно тьмой фонило, как от разошедшегося источника. Поэтому Нери предпочел коротко и быстро ответить на все заданные вопросы, стараясь максимально обойти свое личное участие в истории с побегом Эленар, используя фразы «я слышал», «случайно узнал» и тому подобное. Ненормального Холина это вполне удовлетворило. Он кивнул, просиял сумасшедшей улыбкой, резко развернулся и рванул прочь, будто его на аркане тянули.

Болтать сейчас еще и с его папашей? Ну нет. Лучше за город, гулей гонять.

Часть 4. Тени и свет. Глава 1

–Пап?

–Мм?

–А можно на солнце посмотреть?

–Смотри,– покровительственно позволил глава магнадзора Нодлута, царственно восседающий с газетой в плетеном кресле, вынесенном во двор со стороны домашнего крыльцо. Над краем новостного листка были видны лоб и брови, которые многозначительно приподнимались то по одной, то разом, то сбегались к переносице.

–Я и смотрю, но кроме пятен в глазах ничего не видно.

–Руку подставь.

–Тогда я буду видеть руку и тень.

Газета легла на колено, поверх опустилась крупная жилистая кисть с мерцающим на тыльной стороне ладони золотистым рисунком эльфийской брачной метки, хитрые вороньи глаза с желтой искрой смотрели тепло и умиротворенно. А мне стало стыдно, что я пристаю с глупостями вместо того, чтобы дать отдохнуть.

У отца был редкий выходной. Он все утро ходил за мамой как привязанный, пока она не прогнала его в сад под угрозой битья полотенцем и запретила клюв совать в дом как минимум до обеда. Сада у нас никакого не было. Палисадник только и задний двор, но на заднем дворе были простыни, так что ведан Пешта с чрезмерно оскорбленным видом вынес кресло на небольшую лужайку у крыльца, а я увязалась следом.

Отец поманил меня к себе, пряча улыбку в уголках губ.

–Не сжимай пальцы на руке, оставь щелочки и будешь видеть все сразу. И тень, и свет.

Я тут же воспользовалась советом. Поднятой к небу ладони было тепло, просеянный свет не резал глаза. Села на траву у ног отца, устроив затылок у него на бедре, и забавлялась. Дом приоткрыл дверь, скрипнул цепочкой фонаря под козырьком крыльца. Звал обратно. Заманивал запахом обещанной к обеду кулебяки и свежесваренного кофе. Наверное, маме стало скучно, от того, что ей никто не надоедает уже больше часа.

–А вы с мамой сразу друг другу понравились?

–Понравились? Хм... У нас с первой встречи случилось очень сильное взаимное чувство. Мы терпеть друг дружку не могли.

–А как тогда?

–Однажды я посмотрел на нее, как ты сейчас смотрела на солнце, и увидел, какая она. И сказал ей об этом. Правда, для этого пришлось выпить очень много приворотного чая.

–Она тебя приворожила?!– изумившись, я задрала голову, чтобы видеть его лицо, отец сдержанно улыбался, лучась теплыми морщинками в уголках глаз.

–Почти что. Хамила напропалую, провоцировала, швырялась посудой, отказывалась принимать подарки и флиртовала со всеми подряд. Страшная женщина,– очень серьезно перечислял ведан Пешта.

–А потом?– зажимая рот ладошками, чтобы не хихикать слишком уж громко, спросила я.

–Потом я с огромным трудом уговорил ее выйти за меня и случилось чудо.

–Какое?

–Ты, Эленар.

* * *

– Ар-р-р! – раздалось над головой.

Черная птичья тень, распахнув крылья сиганула с ветки, осыпав меня и идущего впереди каланчу сухими сосновыми иглами. Несколько воткнулись в его волосы и теперь торчали там, будто его ершистая натура наружу полезла. Из своих волос я вороньи презенты быстренько стряхнула. Как говорила веда Зу-Леф, весьма мудрая и опытная женщина, дамам натурой наружу ходить неприлично – потенциальные мужья отпугиваются, разве что попадется кто-то вроде моего отца. Я остановилась и подняла ладонь, закрывая выглядывающее между горными пиками солнце, пропустила сквозь пальцы свет и тепло, чтобы посмотреть, как утро играет на словно облитом глазурью бледно-золотом диске. От воспоминаний было грустно и волнительно, но птичье явление я восприняла как хороший знак. Всякий раз, когда мне доводилось видеть воронов, я представляла, что это папа за мной приглядывает.

Тропа демонстрировала явно темный характер, делаясь все каменистее и круче. Каланча топал сапожищами впереди, помогая себе золотцем, а я плелась в хвосте, норовя схватиться за его рюкзак, а лучше за него самого, но всякий раз откладывала крайнюю меру на потом. Хвост растрепанной черной косицы мотался по краю воротника, обмахрившиеся концы огрызка черного шнура, которым были стянуты волосы, торчали вверх из узла. И рыжая сосновая иголка. Некромант стряхнул прочие с макушки, а эта осталась. Большая часть шнурка пошла на тошнотворную поделку. Как он теперь свои сущности будет в узде держать если вдруг? Оставшегося куска теперь не хватит лосиную шею даже в два раза обернуть, не то чтобы узелки плести.

– Прежде мне не случалось так долго и непрерывно контактировать с живыми. Особенно с такими раздражающими, – вдруг отозвался некромант.

– А как же Академия? Там прямо все были милашки?

– Там были выходные, – и так посмотрел через плечо круглым серым глазом, будто я владелица подпольной каменоломни и заставляю своих работников, в данном случае работника, впахивать без сна и отдыха. Хотя без сна – это его выбор.

– А как ты?..

– Ты бормотала, – Ине притормозил.

Он и так был значительно выше, но полтора шага вверх по тропе – и я ему почти в пупок дышала.

– Лосиная шея? Серьезно?

– Ты здоровенный, – пожала плечами я, пропыхтела поближе и все же цапнула за клапан рюкзака, подтягиваясь, некромант даже не шелохнулся, потом подумала и привалилась плечом, переводя дыхание. – Лоси здоровенные. У лосей – лосиные…

– Можешь не продолжать. – И руку протянул. Лосиную. Дернул меня к себе с явным намерением водрузить выше по тропе.

– А рядышком нельзя? – засмущались мы с волосами, сообразив, что теперь Ине откроются не новые, но вполне любопытные виды, горизонты, возвышенности…

– Нужно же мне на кого-то свалить, если с пути собьемся? Или вдруг яма.

– А как же в целости и сохранности? – я потыкала пальцем в лосиную же грудь, где под одеждой пряталась метка договора.