Текст книги "Осколки тени и света (СИ)"
Автор книги: Мара Вересень
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)
Я вспыхнула от корней до кончиков и захлопнула дверь у него перед носом. Придурок.
Ключ так и остался в замке снаружи. Сейчас запрет еще… Нужно было выглянуть и забрать, но я продолжала стоять перед дверью и прислушиваться. Большая молчаливая гора все еще была там. Дышала. Пахла горячим железом и немного лавандой.
Я чувствовала под ладонью дерево, подняла руку и приложила ее к двери на уровне груди. На уровне его груди. На коже проступила сеть рисунка. Как паутинка, морозный узор, иней… Ине… Я помню, как холодно, когда задыхаешься. Просто немного тепла.
Рванула дверь на себя, но в коридоре уже никого не было. Ключ торчал в замке, горячий. Все-таки хотел запереть?
Щедрая оплата Ине повлияла на сервис или тут всегда так было, я не задумывалась, и вполне успела и вымыться, и поесть, и отдохнуть до того, как в дверь постучал посыльный. Эльф. С приглашением и коробкой.
– Это еще что?
– Смею предположить, ваш костюм, – чопорно прогудел белобрысый, забавно оттопыривая нижнюю губу. – Вы ведь не явитесь на встречу с тьеном Эфар в… этом.
Кажется, он не о халате, а о висящих в ванной штанах и рубашке. Дверцу я не закрыла и с места, где стоял эльф, их было видно хорошо. Смена одежды если и была, то была в сумке, которая осталась у некроманта. Я не знала точно, в какой он комнате, а случай не экстренный, чтобы ломиться во все соседние двери. Вот если бы поводок прижал, тогда да. Признаться, я опасалась, что увлекшись водными процедурами, как-то поврежу нанесенный знак, ведь в первый раз Ине запрещал его трогать, но обошлось.
В коробке и правда оказалась одежда, а посыльный продолжал торчать у двери.
– Предайте тьену Эфар мою величайшую благодарность, – намекнула я ему на выход.
– За вами заедут за час до заката, – процедил эльф и удалился.
Влезать в платье было… неудобно. Будто я пытаюсь натянуть на себя чужую кожу, чтобы представиться кем-то, кем не являюсь. Скроенный по эльфийской моде наряд был в пору, в Нодлуте у меня были такие платья, и я не путалась в пуговицах, но лучше бы Альвине прислал костюм для верховой езды. Со штанами. А вот новому белью я была рада. И если шевелюра и полыхнула, при виде шелкового с ажурным, то исключительно от удовольствия.
Вниз я спускалась медленно, чтобы все присутствующе вдоволь налюбовались. Только опирающийся на стойку администратора темный ехидно блестел глазами, будто знал, паразит, как мне неудобно в туфлях после разношенных ботинок, подол в ногах путается, лиф корсета поджимает, и я чуть опускаю глаза не потому, что смущена вниманием, а чтобы удостовериться, что содержимое лифа не покинуло границы дозволенного. Хорошо, перила есть, можно вцепиться и не бояться, что если платье все же подвернется под ногу, я эти самые ноги не сверну, нырнув рыбкой с лестницы. Как-то я удивительно быстро забыла, что значит быть приличной дамой. Будто никогда ею и не была, только притворялась, по привычке следуя правилам.
Некромант подпирал стойку не один. Удивительно, но компанию ему составлял Альвине и они вполне серьезно и достойно беседовали, пока я не начала свое триумфальное сошествие. Затем Эфарель подошел, чтобы подать руку и помочь преодолеть последние ступеньки, а некромант отвернулся. Оно понятно, в платье особенно не разберешь, вполне себе ж-ж-ж или ни о чем, но у меня и кроме этого есть, на что посмотреть. Шея, к примеру, красивая, глаза… Прическу, старалась, делала, теперь ею и сияю на весь холл, будто у меня орава светляков в волосах. Обидно. И не оглянулся даже, когда мы выходили. Я два раза проверила. Три уже. Как стоял спиной так и… Сердце пропустило удар.
Старое зеркало на стене напротив почти не бликовало и по краю пошло пятнами отслоившейся амальгамы. В мрачноватой серебряной глубине мое отражение казалось нереальным. Нереально красивым. Свет от волос расплывался, дробясь, как круги на воде, но вовсе не это потрясло меня. Взгляд Ине, оттуда, из зазеркалья, – две ртутные капли, и дрожащая за отраженным плечом тень крыла из серебристых паутинных нитей – хрупкий узор, дохни и растает.
Элле’наар, – пели видимые только в старом стекле струны, натянутые на угловатый полупрозрачный каркас.
Глупый сполох, – шелестела тьма, и мне чудилась большая теплая ладонь, к которой так уютно прижаться щекой.
Не смотри, – шуршал потрескивающими угольками голос.
Как не смотреть, если тянет, как на нитке? Вон она, нитка, затейливым плетением на его руках, и глаза – ртутные капли, тают алым светом из-под ресниц.
– Не смотри, огонек, – шевельнулись губы, затем и сам он шевельнулся, отодвигаясь, отворачиваясь от зеркала.
Я хотела, чтобы он обернулся – пожалуйста. И никаких чудес, кроме узора на руках. В груди снова бухнуло и забилось ровно. Нет узора, это просто его черный шнурок. Узел на конце косы развязался и Ине беспорядочно намотал свою удавку на руку.
Продолжая смотреть, некромант, улыбаясь, поднес руку к шее, обхватил пальцами горло, и… Я не стала дожидаться, пока он соберет в кучу дурноватые темные глаза. Еще бы язык на бок вывалил, балда.
Правило об улыбающихся темных и уползшей крыше как нельзя лучше относилось к каланче. Но свою функцию по обеспечению безопасности и сопровождению, если не брать во внимание смущающие моменты, от которых у меня голова сияла, он выполнял, а до меня, кажется, начало доходить, что не все некроманты одинаково разумны.
Глава 3
Мы неспешно, верхом – верхом! – двигались куда-то. Лошадка подо мной была смирная и воспитанная, мне уже почти нигде ничего не натирало и позвоночник не отваливался, но я все еще не понимала, в чем прелесть верховой езды. Вот магмобиль – совсем другое дело. Другое дело, что по лесу на магмобиле не проехать.
Тьен Эфар был как всегда великолепен. Без ажурного обруча, зато волосы убраны в косу, очень похожую на ту, что Ине себе сооружал. Вон даже какие-то сверкающие нитки вплетены. А хвостик крючком завернулся. Одежда с виду попроще, но это только с виду. Стоит Альвине шевельнуться, как на однотонной ткани проступает затейливый рисунок.
И все же, сколько на самом деле могла стоить бусина, если темный за все время пути даже не заикнулся о сопутствующих расходах на мое содержание? Только в самом начале намекал, что мне придется приплатить. И то, по-моему, исключительно, чтобы позлить.
– Какая бусина, искорка? – спросил Альвине.
– Гранатовая, с трещиной. С этой… жеодой из мертвого железа. Так Ине… А как правильно? Ине или Инне?
– А как он тебе назвался?
– Ине. Сказал, что этого достаточно для заключенного соглашения.
– Так и называй. Настоящее имя слишком личная вещь, чтобы сообщать его всем и каждому. Как он зовет тебя?
– В основном обуза или… – я открыла рот и закрыла. Альвине верно сказал, слишком личное. Это вот «элле’наар» как раз таким и было.
– Да он к своей лопате уважительнее относится, чем ко мне, – принялась жаловаться я, подробно перечисляя все некромантские прегрешения, пока не заметила, что Эфарель старательно старается сохранять невозмутимый вид.
– Бусина, – напомнила я.
– Природные резонаторы совершенно уникальная вещь. Найти свой природный резонатор для мага все равно, что встретить истинную пару – исключительная удача. Так что для одного она просто гранатовая бусина с трещиной, а для другого – невероятное сокровище.
– Что ты будешь делать, когда встретишь свое сокровище, тьен Эфар. Не страшно, что ты можешь не узнать, или встретить слишком поздно? Как это бывает у эльфов?
– Так же, как и у всех прочих. Мы влюбляемся, расстаемся, влюбляемся снова.
– А ты?
– Я жду свое сокровище, – лукаво улыбнулся невозможный эльф.
Затем он спешился и поймал меня, когда я выползала из седла.
Мы стояли в золотистой тишине, садящееся солнце выкрасило небо розовым, покачивались ветки, шуршали листья, свет сочился сквозь них и опускающиеся сумерки казались наполнены жемчужным сиянием. Огромный камень посреди поляны был как досадная клякса на акварели, угловатый, темный, с кривой трещиной-входом.
– Мы сюда? Что это?
– Жеода, – снова улыбнулся Альвине. – Только очень большая и правильная. Позволишь взять тебя на руки? Там спуск неудобный, но оно того стоит.
Я кивнула. Эфарель подхватил, как пушинку, обняв светом и тонким ароматом травы, ветра и каких-то цветов. Мне было приятно и легко, хорошо, но сердце билось спокойно. Никаких замираний и кульбитов, совсем не так, как когда Ине…
– Все в порядке? – спросил Альвине, осторожно ступая в темноте, хотя вполне мог соорудить светляк. – Ты вдохнула и все никак не выдохнешь.
– В порядке, просто вспомнилось. Скоро?
– Пришли.
Он опустил меня, подбросил вверх с ладони рой магических светлячков, и маленькая пещерка вспыхнула мириадами сверкающих лучей-радуг. Вся поверхность мрачноватого камня изнутри была покрыта множеством красных кристаллов, удивительно похожих на мою бусину.
Я лепетала что-то невнятно-восхищенное и в итоге замерла, глядя во все глаза. Светлячки вели себя как настоящие, роились, и от пляшуших по граням бликов казалось, что свет скатывается с камня на камень алой росой, глянцевыми ртутными каплями. Лицо Альвине выглядело зловеще-прекрасным, будто специально заставил меня говорить о бусинах и жеодах, чтобы потом привести именно сюда.
– Это пироп, разновидность граната, – пояснил он.
– Меня пугают подобные совпадения. Выглядит, как моя бусина, только наоборот, наизнанку.
Хотелось потрогать кристаллы, но я боялась разрушить волшебство очарования, ощутив под пальцами холодный камень.
– Я не знал о бусине, когда собрался тебе это показать. Мне запрещены контакты с миром вне Светлого леса, и я не могу никого пригласить, но хотелось, чтобы ты увидела что-то красивое. Мне показалось, что тебе это нужно.
Рука легла на плечо и меня снова укутало ласковым теплом, как дома, когда все было хорошо, когда все – было. Тогда я прикрыла глаза и рассказала ему о Холин-мар. О своем браке, не своем ребенке, мальчике Драгоне и его отце, о ритуале, склепе, боли, апатии, безысходности, побеге и поводке. Лишь про Ине не смогла сказать. Только то, что он есть и что он ведет меня в Иде-Ир. Глаза остались сухими, красные кристаллы роняли слезы вместо меня. Очень много слез из алого света.
– Прости… Прости, что меня не было рядом, когда их не стало, прости что не написал, не позвонил, не помог. Прости, что тебе пришлось пройти через все это, и прости, что путь еще не окончен. Прости… – шептал Альвине, отзываясь на мою боль своей, светлячки в пещерке вспыхивали, дробясь на блики, будто свет резало острыми гранями покрывающих камень кристаллов.
– Почему ты просишь прощения?
– Кто-то же должен.
Он помолчал. И смотрел внутрь меня, словно отчаянно искал что-то дорогое и давно потерянное.
– Твой отец был сложным и удивительным, а мама – невозможное чудо, настоящее волшебство. Ты – их продолжение. И то, и другое.
– Ты зовешь меня эхо пламени, разве эхо может быть чудом?
– Какое эхо может быть у огня, Эленар? – губы дрогнули, обозначая улыбку.
– Свет? Тень? – я вглядывалась в его лицо. – Кто я?
– Тебе решать.
– У тебя странный взгляд, тьен Эфар.
– Я вообще странный. Для эльфа. Слишком часто сбегал от нянек. Знаешь, я какое-то время думал, что ты и есть мое сокровище. Твой отец будто чувствовал и всякий раз так на меня смотрел… Брр.
– Он умел, да. Называл тебя смазливым щеглом, а сам до дыр зачитал книгу со сказками, что ты мне подарил. Но почему я?
Альвине задумался на мгновение, вздохнул. Сейчас он казался мне младше меня, хотя даже ровесником не был.
– Это будет секрет, ладно? Я иногда вижу, как будет. И явиделсвое сокровище. Не то, как она выглядит, – говорил он в лучистой бирюзе мерцало золотом, – а то, какая она. Она – искра, вспышка, звезда в коконе мрака, держит миры на золотых струнах, у нее странные глаза и крылья, которые нужно потерять, чтобы обрести снова, она вся из цветных осколков, но целая, видит свет во тьме и умеет петь тишиной. Ты так похожа на нее, что тогда, перед отъездом, я не удержался ипозвал, но ты не услышала. Так тоже бывает, иногда нужно время, чтобы научиться слышать. Я знал, что мы встретимся опять, и когда встретились, попробовал снова, но… – Интонация и тембр изменились, я тревожно заглянула в лицо Альвине: даже в красноватом свете пещерки был видно, как тонет в бледном золоте бирюза глаз. – Чей-то другой голос уже зовет тебя, Эленар. Несколько как один.
Несколько как один…
…жадные взгляды на влажной коже. Они мешали дышать. Запах. У каждого – свой. Гвоздика и карамель, полынь и мед, можжевельник и вишня, перец и яблоко, лимонная мята и розмарин…
Горячее железо…
– Эленар, смотри на меня…
Голос. Голоса. Они пели. Звук. У каждого – свой. Мне нужен тот, что во мне отзовется.
Элле’наар…
– Эленар, смотри на меня, – с пальцев Альвине стекало сияние и впитывалось под кожу. Дурнота, лишившая меня сознания отступала, но дышать было тяжеловато. Я чувствовала, как давит на сердце струна поводка. Разве что больно не было. Но это, надо думать, заслуга Эфареля, который усевшись прямо на землю, уложил меня к себе на колени, придерживая под спину, как ребенка. Рядом, бряцая кольцами и подвесками на уздечках, топтались лошади.
– Лучше? Встанем? – Он поднялся и помог мне, взяв за обе руки. – Знаешь, даже хорошо, что это не ты мое сокровище.
– Почему? – я старалась дышать ровно и у меня даже получалось.
– Я видел, что потеряю свой свет почти сразу же, когда найду, а это ужасно обидно.
Голосом Альвине пытался шутить, но в глазах было столько светлой невыразимой грусти и надежды, что сердце все же дрогнуло. Я обняла его, прижавшись, делясь теплом. У меня много, даже волосы светятся.
– За что мне столько? – удивлялся он и тоже немного светился. Или это просто место такое – Светлый лес, здесь все сияет.
– Тебе было нужно, а я могу. Просто немного тепла.
Я снова прижалась, обхватив его, и отпустила. Он все еще немного сиял, мягким очень бледным золотом.
– Тот голос,.. что зовет меня,.. чей он? – дышать становилось сложнее, но можно списать на волнение.
– Я не знаю. И никто тебе не подскажет. Просто слушай. Он будет звучать даже там, где у нас нет голоса. А сейчас нам стоит вернуться. И поскорее.
– Да, поскорее, – согласилась я и поймала себя на том, что касаюсь рукой шеи, будто хочу ослабить тугой воротник.
Мне еще хватило сил и упрямства спокойно попрощаться с Альвине, всю обратную дорогу не спускавшего с меня обеспокоенного и тревожного взгляда, поблагодарить за чудесную прогулку, подняться по лестнице, жалея, что так и не узнала, где комната Ине, и пусть бы потом замучал меня дурацкими шутками, только бы… Он ждал меня на пороге моей, открыл дверь и вышел, едва я отпустила перила лестницы и, ступив в коридор, привалилась плечом к стене.
Поймал, обхватил ручищами и, обзывая на все лады существом с отсутствующим мозгом, оттащил в постель. Без жалости к пуговицам избавил меня от платья и вряд ли любовался и по достоинству оценил шелковое и кружевное, ведь ему пришлось прижать мне руки темными лентами, чтобы я не тянулась к хрипящему горлу.
Касание острой кисти к коже было избавлением. Я снова дышала, жила, а рядом жила и дышала тьма, пахла горячим железом и лавандой, и обзывала идиоткой.
– Ты без лопаты? – не открывая глаз, шепотом спросила я, прислушиваясь, как чуть стягивает кожу от подсыхающих рисунков. – Значит, не такая я и страшная.
– Страшная, – шелестнули угольки.
Я посмотрела.
Он сидел на краю и опирался рукой о постель через меня, едва-едва касаясь голого бока запястьем. Подглядывающая в окно луна бросала резкие тени на лицо, делая ямочки в уголках улыбающихся губ глубже. В распахнувшуюся рубашку была видна гладкая грудь и прочая геометрия хорошо сложенного большого сильного мужчины. Чуть выше сердца ажурной спиралью темнела печать договора, пустившая под кожу отростки-паутинки, как дикий горох усики.
– Страшно глупая. Лопата не поможет. Налюбовалась? – Он выдержал паузу, скользнул взглядом ниже, снова посмотрел в глаза и добавил: – Я тоже.
Едва тлеющие волосы взорвались заревом, а некромант поднялся, набросил на меня простыню, укрыв до подбородка, быстро собрал с придвинутой к кровати табуретки плошки с пузырьками – кисти не было, значит, точно когтем рисовал! – и пошел к двери.
– Ин… – горло перехватило, – Ине…
– Чего тебе еще?
– Ты не сказал это свое страшно магическое «спокойной ночи», – напомнила я, приподнявшись на локтях. – Как теперь уснуть?
– Лит’маре, элле’наар, – шуршащим эхом отозвался он, покосившись через плечо. – Спи, глупый сполох.
Дверь, щелкнув язычком замка, закрылась, затем еще одна, в комнате за стеной слева.
– Лит’маре, Инне’Кайт, – прошептала я, прижимаясь щекой к подушке. – Спи, кто бы ты ни был.
Я ведь обещала не молчать? Я и не молчу. Говорить о важном можно по-разному, например, пожелать спокойной ночи.
Глава 4
В первое мгновение, еще толком не открыв глаз, но чувствуя, кого-то рядом с собой на постели, я решила, что это продолжение сна, в котором тот, кто пахнет горячим железом и зовет меня глупым сполохом, всю ночь оберегал от кошмаров прошлого, но сидящий рядом был эльф, в его волосах играли разноцветные блики, как в нашу первую с ним встречу, только были они не от стекляшек и бусин, а от вплетенных в волосы нитей с крохотными самоцветами и глядящего в окно утра.
– Что ты делаешь здесь, тьен Эфар? – шепотом спросила я на всякий случай. Вдруг это все же сон и он развеется? Очень красиво было. И волосы, и его одежда, цвета топленого молока
– Ты вчера плохо себя чувствовала, я беспокоился. Мне конечно нагорит, что я сбежал сюда вместо уроков, и наставники нажалуются отцу, когда он явится в Эфар-мар, но надеюсь, к моменту его появления страсти улягутся. Получать за огрехи скопом всегда выгоднее, чем по отдельности. По отдельности выходит… дороже.
Эльф поерзал, будто его розгами секли, как в древние времена нерадивых учеников и проказливых детей, и пострадавшее место страдало, точно как мое после верховой езды.
– Ты скоро уедешь и я могу не успеть простится.
Я покосилась на дверь. Мне все казалось, что она сейчас распахнется и явит хмурую физиономию темного, брюзжащего о неженках и принцессах, но я все смотрела, а его все не было.
– Если ты ждешь, что тебя придут будить с лопатой наперевес – можешь не опасаться. Страшный некромансер облюбовал столик в ресторации и на мой вопрос, уместно ли будет подняться, сказал, что мы можем развлекаться в свое удовольствие до тех пор, пока он не поест.
– А потом?
– А потом я не спрашивал, душечка, – беззаботно ответил эльф.
– Очень зря. У этого типа все самое важное – потом. И… душечка?
– Извини, всего два раза с твоим ужасным поговорил, а оно пристало и, кажется, надолго, – прислушиваясь к себе произнес Альвине. – С проклятыми всегда так, наберешься от них разного, и не заметишь, а потом, глядь, а вокруг одни душечки с золотками. Прелесть, правда?
Кажется, наставников ушастого недоросля ждут новые потрясения. Очень уж воодушевленно и предвкушающе поблескивали бирюзовые глазищи.
– В таком случае согласна на искорку, или на это… как ты там меня при нашем знакомстве назвал?
– Заплутавший светлячок, – тепло засиял эльф. Солнышком. Захотелось подползти поближе и с вернуться клубком на коленях, но он спохватился и прикрутил фитиль очарования. – Прости. Ты очень красивая.
Мигом припомнив, что на мне, кроме покрывала и нижнего кружевного совершенно ничего нет, а рядом вполне взрослый красивущий мужчина, я зарделась.
– Сейчас особенно, – рассмеялся Альвине, и чуть смущенно подергал себя за хвостик косички, пустив по волосам новую порцию радуг. – Так мерцаешь. В темноте свет виден издалека, – с совершенно другой интонацией добавил он.
– А получится? – спросила я, снова убежав глазами в сторону входной двери. – Выплутать обратно?
– У тебя исключительно хороший проводник, совершенно не от мира сего, – покивал тьен Эфар и для подтверждения своих слов повертел пальцем над светло-каштановой, золотящейся в утреннем свете макушкой.
– Кто он? Я знаю, что ты знаешь, – прищурилась я, сцапав Альвине за опрометчиво оставленную без присмотра изящную, но вполне себе мужественную… длань.
– Это не мой секрет, эхо пламени. А я, выходит, зря тебе ценную книжку подарил. Ту, со сказками-подсказками, когда забегал сказать «до свидания».
– Как сейчас?
– Как сейчас, – кивнул Эфарель.
– А подарок?
– Пожелание доброго пути.
– Не годится. Девушки всегда ждут подарков более весомых. Даже если не ждут.
– Ничего не понятно, но я запомню – всегда приходить с подарком. А твой, – Альвине прислушался, – скоро будет.
Он вскочил с постели, поклонился, брызнув волосами, прищурился, припал на колено, оставил на моих губах легкий поцелуй со вкусом росы и ветра, распахнул оконную створку и, вспрыгнув на подоконник, шанул с него прямо на ветку вросшего в стену гостиницы ясеня. Я, прижимая покрывало, сидела на постели и таращилась в окно, раскрыв рот, а этот выпендрежник, снова поклонился и будто растворился среди бликов, мерцающих сквозь листву.
– Глядь! – сказал страшный некромансер восставая в дверном проеме насупленной тенью.
– Вчера надо было смотреть, – ляпнула я и, как в детстве, подтянула под задравшееся покрывало вылезшие босые ступни, будто темный собирался меня за них кусать.
– А сейчас что?
– А сейчас лавочка закрыта.
– Ну-ну, – хмыкнул каланча, совершенно точно зная, в каком виде и состоянии меня вчера оставил. – Две минуты на сборы или до обеда будешь светлыми воспоминаниями питаться, и-и-искорка.
Я полыхнула, туфля, попавшаяся под руку очень кстати, летела быстро и метко, но темная морда закрывала двери еще быстрее. Прижатый дверью хвостик шнурка пошуршал-подергался и исчез.
– Придурок! – поорала я вслед им обоим и пошла добывать из ванной штаны.
* * *
Темный внезапно решил, что он не лось и не подряжался таскать снарягу и харч на двоих исключительно на своих лосиных плечах. Так что сразу после скоростного завтрака вручил мне младшего брата своего рюкзака. И то ли я внезапно поправилась размера на полтора, то ли штаны, пострадав от моей стирки, решили мне отомстить и сели так, чтобы я сейчас нормально сидеть не могла, то ли каланча прокрался под покровом ночи и их ушил. Покосилась темного, представила его с иголкой в руках и едва удержала дурной смех внутри. В моем видении Ине, скрючившись на пуфике в ванной, колол пальцы, поминал бездну через слово и воровато косился на закрытую дверь, боясь, что я восстану по нужде и пакость не удастся.
Сидела я на камешке, а некромант развлекался с «душечкой» – упокаивал банку с кровью, поминая бездну не только в моем воображении.
Любители недорогого крепленого, пристававшие к Ине с эксклюзивным коммерческим предложением по поводу моего использования, собрали одни на троих мозги и в подкрепленном нестоянии подгребли к крыльцу гостиницы с извинениями и банкой.
Внутрь троицу, ясное дело, никто не пустил, и они настойчиво поджидали во дворе. Они и их аура, годная не только гуля отогнать, но и свеженького не-мертвого. Живые просто не приближались. А нам с Ине пришлось. Мы хотели выйти – а тут они с мутными взорами.
Мне пояс штанов глубоко дышать не давал, и хорошо, а вот темный, кажется, обладал способностью не дышать вообще или умел говорить не вдыхая. На черном глазу с алым бликом некромант выслушал покаяния, принял банку двумя пальцами за крышку – остальные брезгливо оттопыривались – и очень честно пообещал снять проклятие «исконного страха».
– Потому как если с зеленым змием за плечами еще можно совладать, то с внезапным явлением женки, уже два года как покойной, со сковородником не очень, – каялся один из несчастных, назначенный парламентером. Видимо, у него одного еще сохранилась способность к членораздельной речи.
– Вы, маджен берите, свеженькая! Ещо теплая! Вот-вот тока надои… нацедили! – уверял мужик, отчаянно моргая от бьющих в глаза бликов с отполированного “золотца”. – Во! – И показал неглубокий порез на большом пальце. Товарищи последовательно продемонстрировали ссаженный локоть, уже с коркой запекшейся крови и двухдневной свежести царапину на боку.
Провожали нас поясными поклонами, старательно поддерживая друг дружку и крутили прощальные отвращающие нечисть знаки – у меня и то лучше выходит. Жалко, что на темного не действует. Тут помимо фигуры из трех пальцев, волшебные слова нужны. Или одно. Раз, два, три…
Каланча зыркнул из-под челки и мое “И-и-ине-е-е” застряло поперек горла, но рот я уже открыла, пришлось говорить:
– А как же пространная речь о дефиците натуральной свежей человечьей крови для ритуалов? Старались, дои… цедили. Зачем добро в землю зарывать?
– Когда это кур стали за людей считать? А у меня есть ты.
– Вот радость! Я лучше куры?
– Просто побольше. Штаны не жмут? – Ине упокоил банку, притоптал ногой и, сложив руки на верхушке черенка, чуть вздернув бровь, пялился сбоку на мой туго обтянутый замшей тыл. – Как-то они на тебе иначе смотрелись.
– Не нравится – не смотри.
– Я и не смотрел. Когда не нравилось, – огорошил каланча. – Вставай, а то уже корни пустила итак из-за этих недоумков вышли позже.
Он вскинул свой монструозный рюкзак на плечо и ломанулся вперед, как застоявшийся ящерок. Я уныло поволоклась следом со своей частью дорожной ноши.
Глава 5
Мы довольно быстро покинули вполне милый, если судить по окраине, городок и углубились в ясеневое царство, направляясь к границе леса, оставив взгрустнувшую Ведьму на исторической родине. Бессердечный темный не снизошел до мольбы в раскосых черных глазах и не поддался на льстивые покусывания воротника. Довел и бросил. Со мной будет так же. У нас ведь просто соглашение. Вернее – у него. Это он согласился вести меня в королевство ирлингов. Некромант сумел совладать с моим поводком, вот я и предложила. Как верно заметил Альвине – совершенно не от мира, нормальный бы не стал связываться при таких исходных данных. Уже ли гранатовая бусина так в душу запала? А я? Что со мной происходит? Это – он? Он отозвался мне из бездны над алтарным камнем в Холин-мар горячим железом и голосом? Словом, которым выдернул меня из небытия порога и продолжает называть? Элле’наар, сполох… И так бесит иногда, что мне хочется его… хочется его…
Не смотри…
Я запнулась. Едва не упав, пробежала несколько шагов вперед и повисла на спине темного, как второй рюкзак. На вцепившихся в куртку руках таяли, будто тонули под кожей, тонкие нити узора. “Душечка” недовольно скрипнула о камешек, воткнувшись в тропу, чуть придушенный воротником Ине пытался гневно посмотреть за спину, но я была слишком близко и легко пряталась за его же плечом, а если голову пригнуть – вообще словно за стеной.
И к этой стене хотелось прижаться, а еще лучше – обнять, стиснуть изо всех сил, как когда ехали верхом. Он был так близко. Вчера, в зеркальном отражении – еще ближе, и совсем близко той же ночью. Не сидя на краю постели и нагло глазея на меня после завершения ритуала, а стоя у двери и произнося свое «лит’маре». Разве можно? Стоять так, что не дотянешься рукой, и быть рядом, почти что под кожей, стучать в сердце ритмом имени и таять инеем под ладонью? Инне’Кайт Тен-Морн, осколок прошлого. А я – эхо. Тоже вроде как осколок.
Тянет. Нитью, на которой висела бусина-сокровище, цепляется за волоски на затылке и забыть не дает. Да и как забудешь, когда вот оно перед глазами, и в глазах по такой же бусине. Не смотри… А сам?
Эти его замечания о штанах…
– Я думала, мы тут на пару дней, – сказала я, чтобы хоть что-то сказать, слишком уж долгим вышло молчание, да и за стеной вечно прятаться не станешь.
Вышла, уставилась в переносицу. Смолчал и пошел дальше. А я принялась петь про гномов с самого начала, про себя. В голову вдруг пришло… А чем он занимался, пока я по эльфам бегала? Тоже с кем-то где-то как-то был? Мысль оказалась до неприятного… неприятной, так что лучше про гномов.
После краткого привала продолжила в том же духе. Молчала на радость некроманту. Он даже стал поглядывать подозрительно и идти медленнее, так что я не плелась у него за спиной, а рядом шла.
– Ну и? – вдруг спросил каланча, удивив меня тем, что первым заговорил просто так.
– Что «ну и»?
– Про гномов. Ты опять остановилась на том же месте, что и раньше.
Оказалось я, забывшись, напевала вполголоса. Призналась, что дальше не помню.
– Жаль, – сказал Ине. – Хотел послушать, как ты будешь петь ту часть, где последний из братьев прибыл на свадьбу со всеми подарками, а после пиршества и проводов молодоженов в спальню, на правах старшего входил и советовал, как лучше уложить невесту и как ее… кхм. За всех пропавших братьев по очереди.
– Нет там такого, – сказала я и…
Дурацкие волосы.
– Ты же не помнишь, – поддел Ине.
Света прибавилось. А он вдруг остановился.
Светлый лес закончился так же внезапно, как появился, когда мы в него вошли, только пока мы из него не вышли. Не очень понятно. Потому что понятно и не было. Шаг назад – лес, шаг вперед – мельтешение и унылая холмистая равнина, отороченная по краю льдистыми верхушками, выглядывающими поверх облачных юбок. Еще шаг – и до леса будто несколько часов хода.
– Хватит прыгать, – хмыкнул темный и придержал меня за пояс. – Может и не пустить обратно.
Он-то наверняка видел этот магический эльфийский барьер, а мне было интересно. И интересно еще кое-что.
– Так бежали и вдруг стоим?
– Здесь заканчивается мой маршрут.
– Ты меня бросаешь? – возмутилась я и поняла, что внутри уже все комком от страха, что вот возьмет и бросит, когда до цели всего ничего.
– Мой маршрут обходчика заканчивается на границе леса. Пойду дальше – буду считаться дезертиром, до конца моего пусть добровольного контракта еще почти два года.
– Ты меня бро…
Ине…
– Не бросаю! – полыхнул глазами темный и бросил. Рюкзак. На траву. Свой, а потом мой.
– А почему?..
– Потому. До темноты пара часов, а я не идиот, чтобы переться впотьмах через холмы с обузой. И хватит мне тут улыбаться, эльфа нашла.
Сунул мне лопату и ломанулся в ежевичник.
Без лопаты и рюкзака не уйдет. Я перетащила добро на будто специально созданную для привалов и ночлегов полянку рядом с тропой. А улыбаться не перестала. От нервов чего только не случается, бывает плачут, а бывает – вот так.
* * *
Прошла уже большая часть дня, а мы будто с места не сдвинулись, настолько все было однообразное. Некромант сосредоточенно мерил ходулями целину, я плелась по протоптанному, как за ящерком с волокушей. Сапоги каланчи достаточно сильно приминали жесткую высокую траву, чтобы я успела пройти до того, как она вновь подымется. Здесь если и были дороги, обычным зрением они не определялись. Темный же шагал с таким видом, будто знал эти холмы, как свои некромантские мантры. Я запыхалась, сопела на всю округу и дыхания едва хватало на ходьбу. Он специально! Но ведь можно же и не в голос? И-и-и…
